Посвящается Алеф-Цади-Гимел[28]
Пришла пора росы
и песен тихой ночи,
укрытья в тучу.
Все линии стираются во тьме.
Корнями рук своих коснулась
корней твоих волос, и радость
легла на опечаленное сердце.
В то время, когда наша связь связалась,
как дуновенье ветерка,
и в сердце счастье легкое вселилось,
пророс цветок сверкающий любви
в душе твоей порфирной.
Как жаль часов, когда не знала счастья
любимой быть.
А душу сотрясал тяжелый плач,
и только стих был исповедью сердца
возвышенной.
Сложнее мир вещей, а сущность, как издревле, исчезает.
Любила дерево, торчащее средь поля;
Свет утренней зари, угаснуть
боящийся;
сердечного любила человека,
который разбивал свое же сердце,
а я в его любви была затиснута в пространство меж мерою безмерной
и меркою ущербной.
Глаз внутренний уснет не раньше смерти.
Средь снов ночных он бодрствует один
и не смыкается. Видений пестрых рой
и глубина, что всех глубин глубинней. Голубизны напор,
роенье облаков…
Глаз внутренний повсюду ищет смысл
в изображений вереницах скрытый,
в просторах ледяных — тепло души луны.
Знай: у духовности есть цвет и есть оттенки,
и свой удельный вес у света и у тьмы.
Увидишь буйство света, нерв воды,
прослойку темноты в покрове тени
божественной. И почерпнешь надежду
в веселье и в печалях.
Шнурок червленный[29] — в неистовствах любви,
в изменах выражения ее.