Я себя до конца рассказала. Сборник стихов израильских поэтесс

Тьма была синей. И вино было синим.

Даже солнце без берега и без цели было синим,

даже забвение.

Все было синим, когда, вдруг нашли его

разбитого, лишнего, закутанного в темное облако, на

дне моря. Море было алым, жестким, холодным.

Кто-то молился, просил луну.

А кто-то писал прошение страху и молил о покое.

И кто-то обнимал замок

радости и целовал колени

свободы.

И только один, прозрачный и хрупкий, не лицемерил —

рассказывал о лунном камне и показывал на

стену.

Нежно было.

Далеко-далеко луна распалась на крошки в море,

и волны желтые в мантиях древних,

вдруг превратились в белые шелковые колокольчики.

Исчезли леса, и вместо них возникли кусты —

дикие, прозрачные, всех цветов, и всеми ветвями своими

цеплялись они за синюю вечность; за вечность, темную

и хрупкую.

Нежно было.

Кто-то тихим голоском говорил о гибели-птицы-

зари; об ожидании -без-цветка, и как, вдруг,

горизонт превратился в волну удивительных грез,

и смутных видений; а кто-то другой рисовал звуки —

низкие — на дне страха, и наигрывал желтую ночь

в царстве ином.

Всегда, когда приходят змеи,

чтобы в пещерах умирать, —

стоит на рельсах человек,

неведомый

и незнакомый

и машет мне своими шапками.

Я знаю — это он, на царство призванный владыка.

Цветы, вино, и колокольцы

развешаны

на шее у него,

и все его подруги-королевы

омывают, трогают его лицо,

и приторачивают к бедрам

белые

леса и рощи.

Вот за его спиной

волшебница

шагает

петляющей своей походкой.

У ней в ладонях

солнца колесницы,

и вслед за ней неведомая птица

тропинками

песчаные холмы и камни

вздымает на полях.

Потом прогнали меня оттуда,

Ненавидя, чтоб не являлась впредь.

И некуда было мне вернуться.

Ни города — чтобы воскреснуть.

Ни клочка земли — умереть.