Я себя до конца рассказала. Сборник стихов израильских поэтесс

Темная ночь.

Ветер бушует. Ни зги не видать.

Люди боятся огни зажигать.

Пусто на улицах,

Пусто в домах.

Слышен лишь вой одичалых собак.

Где-то евреи лежат в погребах.

Страшная ночь.

Пьяные крики пьяных солдат.

Руки измазаны,

Ноги скользят

В лужах крови.

«Ура! Господи, благослови!»

Слава, солдатики, слава,

Враг побежден!

Осени себя крестом,

Подпоясайся кнутом,

И на славу всей Руси —

Бей, руби их, жги, коси!

Слава, герои, вам слава!

Вы подушки разрывайте,

Перья в воздух выпускайте,

А что лучше — на коня!

Сгинь ты, сгинь ты, жидовня!

Черная ночь.

Небо исчезло. Как плаха земля,

Позором и кровью пропитана вся.

Я так люблю тебя, далекий край,

Родной мой, край любимый.

Мне кажется, я видела тебя

Так много раз

Во сне и наяву, неисчислимо

Много раз.

Ведь ты живешь во мне

С тех пор, как бабушка меня учила

«Моде ани»[33],

С тех пор, как мать меня носила

В себе,

С тех пор, как силой нас изгнали

И мы на реках вавилонских тосковали

По тебе.

О если бы могла я жить с тобою

И в тебе —

Ты б тяжесть горя разделил со мною,

Ты бы укрыл меня от страхов

Этой страшной жизни,

Ты превратил бы скорбь в любовь,

О край моей отчизны.

Мое сердце наполнено жалостью,

Люди, к вам.

Я бы дни свои отдала с радостью,

Люди, вам.

Вы — как дети слепые и бедные,

Только мать

Вам умеет с улыбкой победною

Жизнь отдать.

Что я дать вам могу? Тяжелую

Грусть мою?

Или юность мою невеселую,

Песнь мою?

Хочу ли я иль не хочу:

Во мне века еврейской доли,

Позор и гордость нашей боли,

И ненависть к мечу.

И свет во мне от всех свечей

Субботы, — свет, и грусть, и радость,

И горькая, святая сладость

Молитвы матери моей.

О, Бог забытый, незнакомый,

Благодарю тебя, мой Бог,

За то, что дал ты мне так много,

За то, что мой удел не легок,

И что иным он быть не мог.

Бывают дни: встаешь веселая,

Смеешься с раннего утра.

Сияет небо, словно влажные,

Едва умытые со сна,

Прозрачные глазенки.

Нигде ни тени.

Лишь вдали спокойная черта

Иудейских синих гор.

Знакомый кипарис перед окном,

Высокий и зеленый,

И белая дорога за оградой,

И скачущий в пыли смешной осленок,

Неистово кричащий в мир

О чем-то о своем,

И роза желтая в узорчатом стакане

На белой скатерти накрытого стола,

И светлые глаза — твои, любимый…

Говорят словами те,

Что любить не умеют.

У меня при тебе

Лишь глаза темнеют.

И я знаю: ты странный,

Ты непокорный,

От руки твоей жить больнее…

Ах, уйти бы в родные страны,

Да пойти бы с тобой по горам

Галилеи…

Как будто жутко мне, и радостно, и будто влюблена,

Стучит висок. Быстрее шаг. И сердцу веселее.

А в волосах давно уже струится седина.

Но я не знаю, чья любовь сильнее —

Того ли, кто один лишь раз любить умеет,

Или того, кто после каждой смерти — вновь

Умеет воскрешать тебя, любовь?

Кто знает, может быть, и в этом

Высокое задание судьбы поэта, —

Среди безмерных мук и льющейся по миру крови

Хранить росток зеленый просто человеческой любови.

И сердцем горестным и гордым верить в чудо,

И ждать его, и ждать его всегда и всюду,

И сердце донести, как чашу полную до края,

До смерти донести, единой капли не роняя,

И петь тебя, любовь, до смерти петь, не умолкая.

Когда мать моя подошла к воротам —

Широко распахнулись ворота пред нею,

Когда мать моя подошла к воротам —

Вышли ангелы к ней навстречу,

Когда мать моя подошла к воротам —

Запели ангелы песни хвалебные

И зашептали: Глядите, глядите —

Будто сейчас, будто сию лишь минуту

Вышла она из святого святых.

И ангел, большой и печальный,

Радостно к ней обратился:

Благословен твой приход, моя дочь,

Благословен твой приход, о мать!

Но мать моя стояла и плакала.

И снова ангел, большой и печальный,

Радостно ей сказал:

Подымись ты к нам, моя дочь,

Подымись ты к нам, о мать!

Но мать моя скрыла глаза

В волне своих темных кос,

И голос ее был неслышен

Из-за завесы слез:

Уж годы прошли, бесконечные годы,

Столько вод утекло в безграничные воды,

Но как подымусь на порог я высокий?

Ведь слышу и слышу я плач моей дочки,

Неслышный тот плач одинокий.

Тогда вышли навстречу ей матери три:

У одной — голова побрита.

У второй — сердце пулей пробито.

А третья — та с дочкой своей на руках,

И обе — сожженный прах.

Открыла глаза моя мать, и они протянули

К ней нежные руки свои,

В глазах их потухших сверкнули

Любовью зажженные звезды,

И мать моя вытерла слезы.

И укрыла волной своих кос

голову бритую,

И дала свое сердце сердцу

пулей пробитому,

И, целуя, согрела в руках

сожженный прах.

И переступила порог

И пошла за ними

По дороге дорог.

А ангелы шли и несли на крылах

Сожженный и ветром развеянный прах.

Богу, в раю, на небе.

Здравствуй, Бог!

Наша кошка вдруг сегодня

Родила себе ребят —

Таких смешных, малюсеньких,

Пять розовых котят.

А я? Что я?

Я б только ушки им помыла,

Я б только глазки им раскрыла —

И больше ничего.

Да все разволновались,

И распрыгались, —

«Не смей, нельзя», — и трогать не велят,

Конечно!

Мне все нельзя,

Все запрещают вечно.

А я-то знаю, что я б запретила!

Вчера вот я по нашей улице ходила,

Вдруг — дядя. Без руки!

Кто это сделал?

Разве это можно,

Чтоб в рукаве —

Да чтобы не было руки?

А как же он будет сеять?

Как он будет жать?

И девочка с ним шла,

Такая маленькая.

А если он захочет девочку свою

К груди прижать?

Ведь это просто невозможно!

Прошу тебя, прошу,

Приставь ему, но только осторожно,

Руку новую к плечу.

А я за это обещаю:

Вот никогда, и ничего

Я больше трогать и не захочу!

С забора прыгать больше я не буду.

И на деревца лазить я забуду.

Все обещаю, все.

А ты одно мне только обещай,

Что руку новую приделаешь ему.

Котята спят.

Прощай,

Спокойной ночи.

Дана.

Адрес мой ты знаешь.

А ты как поживаешь?

Добрый вечер, Боженька!

Это я тут, Дани.

А Ты меня знаешь, Бог?

Ведь говорят, Ты помнишь каждого —

И важного, и неважного.

А, верно, Ты узнать бы мог

Каждую букашку

И таракашку —

Одну среди целого света —

И того щенка слепого —

Ведь правда это?

А я мальчик, зовут меня Дани,

Стою я на нашей крыше,

Чтобы повыше,

И сейчас

Уж очень поздний час.

И холодно. Потому что скоро осень.

А завтра у меня именины,

И будет мне ровно восемь.

И не надо мне подарков никаких,

И ни веселого обеда,

И никуда я потом не поеду,

И не надо мне даже велосипеда.

И никогда ни о чем я просить не буду —

Только Ты, вот, возьми и сделай такое

Не очень большое

Чудо.

Одно! Чтобы завтра утром рано —

Вот вдруг я встану —

И вдруг я — большой, и герой, и герой!

Герой такой, что никакого страху,

И меч в руке,

И рубит он с размаху!

Такой герой, как были братья Маккавеи,

Чтобы боялись меня все на свете злодеи!

Обучи меня, Бог, обучи,

Быть героем меня научи!

Потому что должен я построить самолет,

И чтобы весил он —

Сто тысяч миллионов тонн.

И крылья у него — совсем огромные,

Как облака на небе осенью бывают темные.

А пушки — прямо страх!

Вот только мигнешь глазом —

И — — —трррах!

И лестница на винтиках приделана,

Да как она ловко сделана —

Та лесенка не маленькая, не простая,

А длинная-предлинная и золотая!

Вот нужно — спускается,

А нужно — вверх подбирается,

И на замок запирается!

И по ней писано буквами ясными,

Ясными-распрекрасными:

Этот самолет

Везет

Евреев

В ИЗ-РА-ИЛЬ!

И буква каждая

Такая большая и важная,

И не чернилами это черными,

А звездами с неба, отборными!

И отовсюду сразу надпись видно,

Чтоб и ребятам малым не было обидно…

И по лесенке, по этой самой,

Подымутся все: и папы, и мамы,

И мальчики, и девочки, и люди,

И старые старички корявенькие,

И старушки костлявенькие,

Даже самые жалкие —

Что ходят по улицам с палками, —

Подымутся все, везде-везде, —

В Америке, и в Африке,

И в Германии, и в Испании,

И в Италии, и в Австралии,

И в том городе тоже —

Вот забыл я, как он называется —

У мамы всегда слезы, как ей вспоминается —

Там дедушка и бабушка жили, —

В том городе, где всех убили, —

И там, и везде, и везде и всюду!

Вот захочу —

Весь шар земной я мигом облечу,

И всех с собою захвачу,

И повезу —

За мной, за мной,

В наш край родной,

Домой —

В Израиль!

Вот это сделай, только это, Боженька!

Тебе ведь это что же?

Ведь ты такой большой, ведь Ты все можешь!

А я прошу Тебя, пожалуйста,

Прошу я очень, очень, —

Пусть только Ты захочешь…

И не забудь:

На крыше я, в Иерусалиме,

Ночь уж.