Словно под нотами в партитуре,
надписать над словами песни:
фортиссимо,
фортиссимо,
и только лучший из дирижеров будет знать —
насколько фортиссимо.
Словно под нотами партитуры надписать:
пианиссимо,
пианиссимо
для дирижера, знающего, —
насколько пианиссимо.
И в опытах науки слова
над мадригалами мелодий
надписать —
(вот оно, то слово!) —
раз фортиссимо,
раз пианиссимо,
и еще раз все, что между ними.
Власть каденции (того, кто читает)
над предметом
еще не исчезла.
Фортиссимо загоревало,
пианиссимо…
пианиссимо.
Песня ушла, пианиссимо, пианиссимо…
Продолжает звучать обертон…
Что было, то и будет.
Пусть правит не пророк, не ясновидец, не мыслитель
из прошлого, — пусть выступит пред нами настоящее.
Опираясь на ось опыта, насыщенного днями,
Мы вращали с благодарностью слова утешения:
Что было уже, то и будет, —
И укреплялись благами настоящего.
Без споров и претензий. А если они возникали,
Тут же мы были наказаны,
Как преступники, словно молчание годится мудрецам.
А кто назначил нас начальниками и судьями
над теми, кто не мечтает?..
Что было уже, то и будет.
Но нынче, душа моя, благослови настоящее,
Которое произойдет на самом деле, а не в мыслях.
Пусть сбудутся сейчас
Дела,
Что происходят.
Не нужно больше утешений, сожалений, сложных чувств.
Пусть позволят нам молиться вместе с нарушителями
С ведома настоящего
И с ведома поэтов.
Я обязательно доберусь далеко-далеко,
корзинка с цветами в руках,
и очи мои закрыты,
и улыбка — сладкая-сладкая — словно яблоко,
а глаза еще спят,
а глаза еще спят.
И там за горами света,
там, за реками большими и малыми,
было однажды,
будет еще, —
обратите внимание,
раздвиньте дверцы —
я иду,
корзинка с цветами в руках,
и очи мои закрыты.
Благодарю вас, подхватите под руки,
постелите мне,
только подальше от колючек и терний,
от связанных рук, подальше.
А все строчки, что не поются,
я сотру,
и скажу вдруг — спасибо! —
сладкое-сладкое, как яблоко,
и уйду далеко-далеко…