Я увожу к отверженным селениям том 1 Трудная дорога

и вот-вот рыхлые щеки Гвоздевского могли коснуться дере вянных половиц. Капитан не спешил на помощь своему на чальнику, но увидя, что Лиза добилась своего, губы полков ника поцеловали грязный пол, а тонкий орлиный нос обижен но обнюхал сосновую доску, он обхватил жену и оттащил ее подальше от поверженного начальства.

— Ты... Мне... Ответишь... — стоя на четвереньках, пригро зил полковник.

— Тоже мне мужик! Сопли подотри! — злорадно посове товала Лиза.

— Не твое дело, — всхлипывая, огрызнулся полковник, поднимаясь на ноги. — Y меня шов разойдется... Все будете отвечать!

— За год зажило, как у собаки. Не разойдется шов твой...

Жиром заплыл, сало оно живучее, жив будешь, — успокоила Лиза.

— Товарищ полковник, — заикнулся капитан.

— Разжалую! В лагеря пойдешь! В БУР! Верни оружие!

— Выйдем из дома — верну! Тут — нет!

Услышав непреклонный ответ капитана, полковник сник.

— Помоги мне накинуть шинель, капитан.

— Скатертью дорога, — напутствовала Лиза.

Увидя, что между ним и Лизой стоит капитан, полковник осмелел.

— Вы поплачете у меня, гражданка Лютикова!

— Нажалуешься, что баба отлупила? Все управление над смеется... Я расскажу, как ты у меня по полу носом елозил, — мстительно пригрозила Лиза.

— Я вам все прощу. И капитану тоже, — великодушно пообещал полковник. — Но припомню другое... — туманно намекнул Гвоздевский.

305

— Про кольцо что ль? А ты перво-наперво докажи, что Мишка брал его.

— Если потребуется, докажу, гражданка Лютикова.

— Ты меня не лай гражданкой. Имя у меня есть. И по отцу зови! А то вон ухват у печки стоит.

— Мне не о чем с вами говорить, Елизавета Петровна.

Но вы раскаетесь.

— Я тебе свое колечко отдать надумала, чтоб докторшу спасти, а то б полез ты завтра к ней за кольцом. Мама мне его подарила, а ей — бабушка. Другого и в семье у нас не води лось. Если ты скажешь о том кольце, что у доктора взяли, я припомню, сколько ты у Мишки хапнул в прошлый приезд.

Под суд Мишка пойдет вместе с тобой. И я как соучастница ваша. Выкусил?

— Я вам простил все. ЗачехМ эти ненужные разговоры о кольце? Спите спокойно и счастливо, Елизавета Петровна, — елейно пожелал Гвоздевский. — Но ваша доктор... Если еще раз заболеете, навряд ли она вылечит вас... Завтра ее здесь не будет.

— Переведешь? Куда? — сдержанно спросила Лиза.

— Вы полагаете, в больницу, Елизавета Петровна? Фор муляр готов, диагноз написан... но есть одно маленькое но...

Лекпом ошибся! Заключенная Ивлева здорова и отправке в больницу не подлежит.

— Куда ж вы ее?! — закричала Лиза.

— На семьсот пятнадцатую командировку. Оттуда, по при говору лагерного суда, а над ней суд состоится, в 3YP, иначе: в зону усиленного режима, а в 3YPe есть BYP — барак усилен ного режима — вот туда Ивлева и пропутешествует. И не одна, заметьте. С ней вместе заключенная Денисова Елена Артемь евна...

— Хозяйка кольца, — вырвалось у Лизы.

Капитан смотрел на Гвоздевского расширенными от ужаса глазами.

— Когда... вы... успели... товарищ полковник?

— Так вот оно чье кольцо!.. Я так и предполагал, — криво улыбнулся полковник. — Мне обо всем доложили, капитан.

Письменно! Не зря я рылся в формулярах и попросил вас оставить меня одного. Твои подчиненные не дремлют. Исправно

306

докладывают обо всем начальству... Не пойму, чем связана эта пятерка? Два доктора разных наук, телятница, попадья и какая-то сумасшедшая девчонка. Так просто они не могли подружиться. Я усматриваю в этом заговор, — глубокомыслен но изрек полковник.

— Какой заговор? — испуганно спросил капитан.

— Если Ивлева о них ходатайствовала, а без ее просьб, или за одно кольцо, вы не направите в больницу четырех приятельниц Ивлевой, то тут несомненно заговор. Возможно, инсперированный извне. Я пресеку его в зародыше! Еще раз повторяю вам, капитан, у вас притупилась бдительность. Но ваши подчиненные — честные люди. Они неусыпно следят за вами.

— Что с ними сделгиот? — подавленно спросила Лиза.

— Поступят по закону. Закон для меня превыше всего!

— с пафосом воскликнул полковник.

— Скажи... скажи, — просила -Лиза.

— Во-первых, обратитесь ко мне как следует. Я старше вас, и не следует забывать о моем звании. Только старший по званию, например, генерал, может обратиться ко мне на ты без обязательного прибавления «товарищ полковник». Вы не генерал, гражданка Лютикова? Не маршал? Если вахМ при своили звание маршала, то я вместе с вашим супругом от праздную это знаменательное событие, — полковник победно улыбнулся, обнажив кривые, редкие зубы, покрытые налетом желтизны.

— Скажите... товарищ... полковник... Что с ними сделают?..

— Вот вы и научились, гражданка Лютикова, обращаться ко хмне как положено по уставу. Выправки нет, но сойдет. Шли бы годика на два к нахМ на службу, хмы вас человеком сделаем.

Я вам гарантирую ефрейторские лычки и дальнейшее продви жение по службе.

— Пойдемте, товарищ полковник, — робко попросил ка питан.

— Обожди... невежливо оставлять без ответа дахму.

— Вы скажете... или нет?!

— Скажу, любезная Елизавета Петровна. Четырех — в BYP, а Ивлева наверно вскоре перейдет из одной комнаты в другую, — Гвоздевский эффектно замолчал.

307

— Из какой комнаты в какую? — недоумевала Лиза.

— Так называется чудесный рассказ, — охотно пояснил полковник, — суть его такова: монастырский послушник на силует и убивает мещанку сорока двух лет, странницу, к так называемым святым местам, потом душит, кажется, брата и еще кого-то. Он объясняет свои поступки тем, что убитый человек не умирает, а переходит из одной комнаты в другую.

Этот монах собирается и себя перевести в другую комнату, но в последнюю минуту колеблется: стоит ли ему переходить?

А может лучше обождать? Вот до чего доводят религиозные предрассудки: человек, наученный монахами, убивает других и чуть ли не себя. Из этого следует, что вера в Бога — вредна!

Прочтите сами, советую.

— Понятно... Кто ж переводить доктора будет из одной комнаты в другую? Ты?

— Что вы, Елизавета Петровна... Разве я похож на монаха?

Y меня другое мировоззрение. Я не заражен ядом религиозных предрассудков. Это своего рода духовный самогон пополам с этиловым спиртом... После операции я человек непьющий.

— Ты?! — повторила Лиза, пропуская мимо ушей простран ные рассуждения полковника.

— Государственная тайна, гражданка Лютикова. Вам, как лицу доверенному, я ее открою, но только чтоб ни-ни... Могила!

Обещаетесь молчать?

— Говори, обещаю.

— Y нас есть точные сведения, что заключенная Ивлева готовится к побегу. Мы, конечно, постараемся предотвратить побег, но если не удастся, придется ловить Ивлеву. Беглецы не всегда сдаются. Они оказывают вооруженное сопротивление и к ним применяют огнестрельное оружие... Печальная необ ходимость... Такая законченная преступница, как Ивлева, попы тается бежать в любое время. Поведут ее на другой лагпункт, а она на глазах у конвоира побежит. Правила конвоя строгие...

стреляют без предупреждения... Могут в руку попасть, а могут и в голову... Минует пуля — ее счастье... Но конвоиры стреляют метко.

— Y6biOT при побеге? Обязательно?

— Почему обязательно, Елизавета Петровна? Я сказал, что могут убить при побеге... если она попытается его совершить.

308

Не попытается — доживет до конца срока... Я ей руку пожму на прощанье... Только у меня плохое предчувствие... Не удастся Ивлевой увидеть того радостного дня, когда мы расстанемся с ней друзьями... убьют ее при попытке к побегу... Неразумная Ивлева... Зачем ей бежать? Жаль мне ее, но помочь не могу, — полковник сокрушенно вздохнул.

— Не убьют докторшу! Я не дам! — заговорила Лиза.

Голос ее, решительный и сильный, неприятно резанул ухо Гвоздевского.

— Вместо нее побежите? — с открытой издевкой спросил полковник.

— Убьете доктора — про Кузьму вся тайга узнает! И про Шуру!

— Лизка! — закричал капитан, хватая жену за плечи.

— Не тряси! Все одно скажу, кто Кузьму убил, — исступ ленно выкрикивала Лиза.

— Отпустите ее, капитан, — попросил Гвоздевский, — о каком Кузьме вы говорите, Елизавета Петровна? — с искрен ним недоумением спросил он.

— Об охотнике! И о жене его, Шуре.

— Ах, вот о чем, — с деланным безразличием протянул полковник, но в глазах его .мелькнули испуг и растерянность.

— Следствие о зверском убийстве местного жителя Глушкова и его супруги прекращено ввиду смерти их убийцы Барабули.

Какой мерзавец этот Барабуля! Убил двух человек!.. Как у него только рука поднялась на беременную женщину?..

— Ты врешь! Барабуля — брат Кузьмы! Он не убивал своего брата!

— А кто же? — глаза полковника как два острые бурав чика сверлили открытое лицо Лизы.

— Малявин! Надзиратель! Получил?!

— Заткни ей глотку, капитан! Бей ее! Я приказываю!

Но капитан, обычно послушный и исполнительный, безна дежно махнул рукой и повернулся спиной к жене.

— Проболталась... Теперь все равно, — вяло пробормотал он, подходя к столу.

— Вы ответите, капитан! Под трибунал пойдете! Расстре ляю! — бесновался полковник. — Бабе доверился! Она — враг!

Проститутка!

309

— Прикуси язык, полковник! — посоветовал капитан, вы разительно показывая начальнику отнятый у него пистолет.

— Стреляет...

— Вы убить... убить... меня хотите?.. Смертная казнь... Вас повесят... Не трожьте... вместе служим... Я-я люблю вас, капи тан... Y меня жена... дети... — испуганно залепетал полковник, увидя, что капитан снял предохранитель. Черный зрачок дула пистолета равнодушно и холодно изучал отвислый подбородок полковника.

— Ты мне Лизутку не трожь!.. Я ее на тебя не променяю...

— Я глубоко чту Елизавету Петровну...

— Чтишь!.. Издеваешься над ней, как над доктором... Я

кулаком быо... Пулен... А ты языком как гадюка жалишь.

— Слова плохого не услышите от меня, капитан... спрячьте оружие... я вас умоляю...

— Завел сексотов... Они тебе, полковник, о каждом моем шаге докладывают... Ты лучше за своей женой присматривай...

ты из дома — она с парикмахером в постель. Все управление языки чешет... один ты ничего не знаешь.

— Доносят... Анонимки пишут... Что я с ней сделаю... Она на двадцать лет моложе меня... терплю...

— Ты терпишь, а на другом отыгрываешься. Зачем меня впутал в дело с Кузьмой? Боле полгода житья мне нет... Стрель ну в брюхо — и зарою!

— Я не виноват! Орлов вызвал и приказал... Ему свыше указание дали... Во всех глубинках практикуют... Лагерей в стране много, не наш один... Бегут заключенные... Активное участие охотников...

— А мне из-за твоего участия муку терпеть?! Хоть в пет лю лезь!

— Опусти оружие, Мишаня, — по-доброму попросила Лиза.

— Со штанов текст у полковника... умочились они... — Гвоздевский растерянно схватился дрожащими руками за мотню своих офицерских брюк. Лиза расхохоталась звонко и весело.

Полковник жалко улыбался.

— Ладно уж... — проворчал капитан, пряча пистолет, — только помни, полковник, если что случится со мной, у меня в надежном месте письмо припрятано, в том письме я все дело с Кузьмой описал. Лиза не знает: когда я писал, она у родных

310

была. Верный человек знает, где захоронено письмо. Достанет, отнесет кому следует, и тебе несдобровать.

— Святая наивность... Вы думаете, капитан, что возбудят вторичное следствие по делу Глушкова? Кто это разрешит?

— Не думай, полковник, что я намного глупее тебя. Власти его и не понюхают — к охотникам письмо попадет. Мне несдоб ровать, но и тебя они найдут. Думаешь, тебя сразу отпустят из управления, если надумаешь уйти? Пока переведут в другой лагерь — охотники ухлопают.

— Стоит ли нам ссориться, капитан? Можно по-хорошему договориться... по-дружески... Не желаешь у нас работать — я тебе перевод в другой лагерь устрою. Через неделю уедешь отсюда, попрощаемся и живи на здоровье, где хочешь.

— Никуда я не поеду, пока доктора в больницу не отпра вят, — твердо возразила Лиза.

— О чем разговор, Елизавета Петровна? Завтра Ивлева и ее подруги уедут в больницу. Кстати, вы сами, капитан, будете сопровождать их. Можете супругу с собой прихватить, пусть прогуляется она... Скучно ей круглый год в тайге сидеть. Я

для тебя письмо напишу. Самого Орлова просить буду, чтоб препятствий не чинил при переводе в другой лагерь. Ты ра порт подавай. Мотивируй сехмейными обстоятельствами: боль ные, престарелые родители, хочу быть к ним поближе. Я ут ром продиктую, как написать... Крепко ты мне руку зашиб.

— Я вполсилы бил, товарищ полковник.

— Здоровый ты мужик... И меткий... точно в локоть уго дил, — Гвоздевский поморщился.

— Так нас учили выбивать оружие. Испугался я за Лизутку, товарищ полковник.

— Ты любишь свою жену... Она тебя тоже, — завистливо вздохнул Гвоздевский, — а у меня... Я не думал, что сюда дошли слухи о парикмахере...

— Вы садитесь, товарищ полковник...

— Третий раз к столу просишь... Чем угощать будешь, капитан?

— Найдется угощение... Я мигом в погреб сбегаю, — встре пенулась Лиза.

— Фонарь возьми. Упадешь в темноте, — заботливо на помнил капитан, — и самоварчик поставь.

311

— Долго ждать самовара. Пока разожжешь, да вскипит...

Его не оставишь без пригляду, пожар может случиться...

— Очень долго? — поинтересовался полковник.

❖

— Неприятно, что так получилось... Мы умеем хранить секрет, а женщины... Мне написали, капитан, что ты позавчера приводил домой Ивлеву. Это правда?

— Так точно, товарищ полковник.

— Что ты как попугай повторяешь: товарищ полковник, товарищ полковник. И так известно, что я полковник, а ты — капитан. Будем сегодня попросту, без званий: ты меня — Осип Никитич, а я тебя — Михаил. Согласен?

— Так точно, товарищ... Осип Никитич.

— И без так точно... Зачем ты позавчера привел Ивлеву?

— От вас ничего нс скроешь... Осип Никитович. Ударил я доктора — Лизутка осерчала. Велела привести, чтоб помирить ся с ней.

— Чистосердечное признание облегчает вину.

— Это к чему вы? — насторожился капитан.

— Вспомнил... Я когда-то следователем работал. Обычная фраза... К сожалению, не все считаются с ней.

— Пояснее бы говорили, Осип Никитич.

— Дурак не догадается, а умный поймет и промолчит.

— Начистоту говорите.

— Если так хочешь — скажу. Пока Ивлева сидела у тебя дома, ты передал ее сообщницам в зоне ведро воды и хлеб.

— Меня ж одни надзиратели видели... и донесли... В убор ную без доноса не сбегаешь. Ну и жизнь!

— Ты забываешь, Михаил, где мы с тобой служим. Тут за каждым из нас следят строже, чем за заключенными. В

сто глаз смотрят, ночыо и днем. Некоторые зеки думают, что начальство не знает о глубинке. Считают, что все строгости ог таких, как ты и Зотов. Самодурство... произвол... До на чальства далеко, вот и вытворяют безобразия капитаны Лю тиковы и майоры Зотовы. Узнало бы об их художестве началь-

* Одна страница оригинала утрачена. Прим. Изд.

312

ство — под суд их отдало бы. Мы каждый ваш шаг знаем.

Что не так сделаете — сразу по шапке дадим.

— Вы что-то хотели сказать, Осип Никитич?

— На сколько времени ты оставлял Ивлеву наедине с женой?

— Часа на два или около этого, — признался капитан.

— Долго... За это время Елизавета Петровна могла рас сказать о Глушкове.

— Лизутка не дура! Она от родных утаила, а чужому че ловеку...

— Откуда ты знаешь...

— ...что родным ничего не сказала? Знаю. Y нее отец стро гий. Не любит меня. Ругал за то, что я здесь работаю. Узнал бы о Кузьме — в дом не впустил бы. Когда я ездил к Лизутке, отец сам уговаривал ее вернуться.

— Сказала она или нет — мы с тобой не знаем, Михаил...

Могла и проговориться. Ивлева имеет подход к людям... Топор над нашими головахми висит.

— Подскажите, как быть?

— Научи тебя, а потохм х\юня обвинишь.

— Я вас прошу... Сах

\1

себя винить буду, больше ни кого.

— Для нас с тобой — Ивлева враг. Она имеет большую силу. Если б такие, как она, заговорили, трудно бы многим пришлось. Хорошо, что им вовремя прищемили язык. Ей не сухмели инкрихминировать, то есть вменить в вину, какое-либо преступление — и все же ее осудили. Сделали это не зря.

Нутром почувствовали врага. Наверху понимают, что по закону таких, как Ивлева, не осудишь. Оставить на свободе — тоже нельзя; не справишься с ними, они умнее нас с тобой.

— Что ж делать-то с ней? — нетерпеливо перебил капи тан.

— Решай сам... Сколько она крови тебе испортила за эту неделю. С ней разговаривать нелегко.

— Вы правы... попила она у меня кровь своими разгово рами. Легче с медведем сидеть в берлоге один на один... Но она... спасла Лизутку.

— Дело твое... Если всплывет что о Глушкове...

— В горле у меня Ивлева стоит... Как поступить с ней?

313

— Руки есть, голова — тоже. Думай, действуй!

— Кончу Ивлеву — Лизутка мне в жизни не простит.

— Она может и не узнать.

— Как?

— Сдашь Ивлеву завтра в больницу, а через неделю она выздоровеет. Жену пока отвези к родным. Твой перевод в другой лагерь будем оформлять больше недели. Когда вер нешься в зону, сдавать дела новому начальнику лагпункта, по дороге прихватишь Ивлеву. Успокой ее, скажи, что Елизавета ждет ее не дождется. Скажи, что лекпомом к тебе в зону ее назначают. Я заготовлю разрешение, ты ей покажешь. Она доверится тебе. Ты приведешь Ивлеву домой, скажешь, что приглашала Елизавета Петровна. По дороге нечаянно заведи в тайгу и... побег.

— Страшно... Спасла она Лизутку! — капитан заскреже тал зубами.

— Ты вспомни, чего из-за Ивлевой пережил... Я мог ранить Елизавету Петровну... Замучила тебя Ивлева.

— А вас?

— Не меньше досталось... Подумай, Михаил... Не ты сде лаешь — другой найдется... В другой лагерь перейдешь рабо тать... система лагерей везде одна... от нас не спрячешься...

Напомнят твои старые дела, шепнут, что ты человек ненадеж ный — вот тебе и суд, или... несчастный случай.

— Рука не поднимется... Лизутка узнает.

— За это можешь не беспокоиться. Издадим приказ, что за поимку беглеца Ивлевой, взять ее живой не удалось, собако вод Кабанин награждается денежной премией. Кабанин от пре мии не откажется, возьмет и облизнется. А ты случайно доста нешь в управлении копию этого приказа. Число в копии про ставишь другое. Допустим, повезешь Ивлеву двадцать пятого сентября, а число проставишь, ну, скажем, одиннадцатого ок тября. В этот день ты будешь рядом с уважаемой супругой.

А, следовательно, принимать участие в ловле Ивлевой не смо жешь. Узнает Елизавета Петровна, ты ей приказ подсунь и от себя прибавь: «Вот что сволочь Кабанин сделал. Не уеха ли б мы с тобой и доктор была б жива» — вот как преподне сешь переход Ивлевой из одной комнаты в другую. Конфетка!

— полковник сладко прищурился и облизнулся.

314

— Здорово вы сообразили, Осип Никитич, мне бы не до думаться, — восхитился капитан.

Полковник полыценно улыбнулся, но тут же спохватился.

Лицо его приняло строгое деловое выражение.

— Таковы мои обязанности, Михаил... Думать много при ходится... За это и жалованье получаем.

— Умнее вас в управлении человека не сыщешь. С вашей бы головой — в министерство.

— Затирают... завистники... бюрократы... Таланту не дают развернуться, — огорченно вздохнул полковник. — Ты, Михаил, не перехвали меня... Узнает Орлов, что я по твоим словам умнее его, голову снесет, — строго предупредил полковник.

— Мне?

— А кому же еще? Не я же сам себя хвалил.

— Товарищ... Осип Никитич. Мы по-дружески говорим...

— Я тебя по-дружески и предупреждаю. Не будем ссорить ся, Михаил. Наши пути еще встретятся... Каков мерзавец лей тенант! Сколько хлопот нам обоим наделал! Я руки чуть не лишился, ты — с женой чуть не поссорился. Часто он к ней заходит... Очень часто! К моей Анжелике этот хлюст тоже сперва только заглядывал... Я из дома не успею выйти, а его парикмахерские усики ухо Анжеликино щекочут. Все сплетни соберет — и ей. Сам плюгавенький, глазки свиные, брови и усы красит, волосы завивает, пудрится. Голосок тоненький, как у дешевки... «Те-те-те-те-те» — пискливо передразнил пол ковник своего соперника. — К Елизавете Петровне лейтенант захаживал без тебя... Пока сплетничает... а потом... — Гвоздевский выразительно кашлянул.

— Вы не касайтесь Лизы... Полковник! Она не ровня ва шей Анжелике!

— Чего кипятишься, Михаил... Я ж без всякой задней мыс ли... Женщина она и есть женщина, чьей бы женой ни была.

Я хотел предостеречь, но у тебя свой ум, — миролюбиво за кончил полковник.

— Я с лейтенантом поговорю... по-свойски... — пообещал капитан.

— Он мне тоже не симпатичен. Хотя... полезный тип. В

курсе дел меня держит, сметливый... Чуть что — обо всем до315

ложит, — вскользь заметил полковник, внимательно изучая свои запыленные сапоги.

— Он вам... о докторе сказал?

— Не все ли равно кто... Тайна, Михаил... я и так лишнее сболтнул, — спохватился полковник.

— Ответьте уж до конца, Осип Никитич.

— Не могу я своих осведомителей раскрывать. Без них и месяц не проработаешь.

— Я ухожу отсюда... откройте, товарищ полковник... В

долгу не останусь.

— Тем более тебе не нужно. С лейтенантом ты больше не увидишься, а кто старое вспомянет... ты другому начальнику зоны, тому, что вместо тебя командировку примет, скажешь, и я останусь без глаз и без ушей.

— Брат он мне другой начальник? Отец родной? Сам пусть ищет своих сексотов! Я помучился и ему тоже...

— Твердо обещаешь, что не передашь?

— Лизуткой клянусь! Петькой, сыном своим...

— Ну, раз о Елизавете Петровне речь идет, не поверить не могу... Он обо всем докладывал мне. Просил, чтоб я в благо дарность за это... Помолчу... Мы — мужчины... Просьба у лей тенанта личная, к работе отношения не имеет... Тебя касается и еще одного человека. Не хочу называть его по имени. Замнем, Михаил, — полковник со вкусом зевнул. — Чайку напьемся — и спать.

— Раз уж меня касается — скажите!

— Обидишься... Чаю долго нет... В горле пересохло.

— Обижусь иль нет — мое дело, а ваше — сказать.

— Что ты психуешь по пустякам. Просьба чепуховая, зря я вспомнил о ней... Узнай насчет чая.

— Начали — кончайте! Y меня нрав крутой!

— На горло наступаешь... Было бы за что. Знаешь, что я скоро не буду твоим начальником — и разошелся.

— Вы не отвиливайте, товарищ полковник! Бейте сразу!

— Не вечер, а поэма... То Елизавета Петровна на меня напала, то ты в карман лезешь за моим же пистолетом... Я

как кавказский пленник. Не серчай, Михаил, открою я тебе правду. Лейтенант просил подольше задержать тебя в управ лении... Говорил... Не будем мелочны...

316

— Что говорил?!

— Раз ты так настаиваешь, повторю его слова: «Товарищ полковник, подержите в управлении подольше моего началь ника. Y его жены глаза завлекательные. Я каждый день к ней шастаю, а признаться ей при нем боюсь. Убьет медведь. Силища у него за двух ломовых лошадей. Уедет он — я с Лизой дого ворюсь... она на меня поглядывает». Я спросил лейтенанта в шутку: «Вы не целуетесь наедине?» Он мне ответил: «Пока нет, товарищ полковник, уедет капитан — и подальше поце луев зайдет. Очень увлекательно смотрит она на меня». Вот и весь разговор — от слова до слова. Напрасно ты волновался, Михаил.

— Я поговорю с лейтенантом «на-е-ди-не»! Он у меня за помнит глаза завлекательные!

— Не так строго, Михаил... Ивлева убежит... Она твердо решила бежать?

— Твердо, товарищ полковник!

— Приедешь сдавать дела и пригласи лейтенанта на охоту.

В тайге побеседуй с ним... по-дружески. Поясни, что нехорошо на чужих жен заглядывать... Конечно между ними ничего не бы ло, да и быть не могло... Елизавета Петровна выше всяких подоз рений. Однако и мысли про себя плохие держать — не по-то варищески. Я надеюсь, ты не поругаешься с лейтенантом на охоте?

— Я с ним по-бе-седую! — хриплым, срывающимся голосом сказал капитан.

— Вот и правильно. Мирная товарищеская беседа... Чего может быть лучше? Если бы все люди улаживали конфликты мирно, по-хорошему... Какая прекрасная жизнь была бы сей час. Ни войн... ни врагов... ни лагерей... ни тюрем... Не скоро мы дойдем до этого, но дойдем. А пока приходится бороться с преступниками... Каких только гадостей люди не совершают против самих себя!.. На сто третьей командировке охотник один, дядя Ваня, срок отбывает. Знаешь, что он отчудил? По спорил с товарищем своим, тоже охотником, тот на жену дяди Вани заглядывался, и вроде бы помирились они. А через пол года пошли вместе на медведя охотиться. Медведи по-разному в спячку ложатся. Дядя Ваня подсмотрел берлогу одну зара нее, ее уже занял мишка, и столкнул своего приятеля для

317

беседы... Топтыгин — гражданин невоспитанный, уголовных кодексов не читает... Подмял по себя Ванюшиного приятеля, только косточки у того хрустнули. Дядя Ваня подождал, пока его дружок с медведем объяснится... Потом видит, что разговор у них окончен — и всадил в мишку пару пуль. Прибежал в село, рассказал, что медведь его дружка задрал. Пошли охот ники, проверили — все верно.

— Как же дознались?

— Дурак дядя Ваня оказался, мягкотелый... Год молчал — и донес на себя. Три раза следствие приостанавливали. Из тюрьмы его выгоняли — и все же доказал он свою вину.

— Рано... — глухо пробормотал капитан.

— Что рано? — не понял полковник.

— Медведь еще не залег. С холодами в берлогу он пойдет...

Злой, если его потревожишь.

— Ты не торопись с лейтенантом беседовать. Нужно бу дет, на месяц здесь задержишься. Дела можно в три дня сдать, а можно и затянуть месяцев до двух. Введешь в курс нового начальника, покажешь ему, что и как... Главное, не торопись.

Елизавета Петровна у родных отдохнет. Сюда мы ей пропуск не дадим. А ты дела сдашь — и развеешься... На охоту ходи почаще... только будь поосторожней. Недавно один охотник своему товарищу в спину выстрелил. Целился в медведя, а попал в него: на охоте всякое случается...

— Судили его?

— Считай, что нет. Неосторожное убийство... убийца не мог рассмотреть, в кого стреляет, — в человека или зверя.

Личных счетов между убитым и убийцей не было... За неосто рожное убийство по статье 139 могут дать три года лишения свободы, а могут и один год исправиловки по месту житель ства и работы с вычетом двадцати процентов из зарплаты.

Тому охотнику целый год пришлось выплачивать двадцать пять процентов. Ценные люди охотники! Что их, что наших работников — так просто не судят. Если ты руку поднял на товарища в защиту заключенного, не взыщи, на полную ка тушку получишь. Если случайно на охоте что произошло — в год по двадцать пять процентов. Общая сумма — трехмесяч ный заработок. Дорого такая ошибка обходится — тысячи в три с половиной, но терпеть можно. Тот охотник на суде ска318

зал: «Если б я виновен был, закопал бы убитого дружка в тайге, и вы бы век не дознались!» Он прав. Если бы убил по злобе, сказал бы, что заблудился друг... Только смотри, Михаил, не ссорься с лейтенантом, ссора до добра не доведет, — нраво учительно закончил полковник.

УГОЩЕНИЕ ГРИБАМИ

— О-о! Елизавета Петровна! С самоварчиком! — привет ствовал полковник Лизу. Она молча поставила на стол кипя щий самовар и ушла. Минут через пять она вернулась с ма ленькой баночкой грибов и литровой бутылкой водки. Лиза от крыла грибы, положила несколько штук на блюдце. Она очень тщательно выбирала каждый гриб. Но вдруг банка выскользну ла из ее рук и со звоном ударилась об пол.

— Я так люблю грибы, — вздохнул полковник.

— Ешьте их! На всех тут делить нечего. Я из погреба еще одну банку вытащила, в сенях стоит, — Лиза метнулась к две ри и через несколько секунд, капитан еще не успел открыть бутылку, оказалась возле стола с новой банкой грибов. — Эти вы кушайте,— Лиза подвинула блюдце полковнику. — Тут бе лые... А мне, за то что я растеряха такая, рыжики и опята сойдут. Миша грибами избалован, они ему не в диковину.

— Мне неудобно одному, — заикнулся полковник.

— Дома будете о неудобстве говорить. В гостях ешь, чем хозяйка потчует. — Вскоре на столе появилось сало, холодное мясо и свежие мягкие шаньги.

— Выпейте, Осип Никитич, — уговаривал капитан, подви гая к полковнику граненый стакан.

— Ни-ни... у меня режим... врачи запретили категорически.

— Стаканчик и больше ни грамму... Врачи они наговорят, что и дышать вредно. Неужели ни разу режим не нарушали?

— Было дело, — признался полковник, — работа трудная, требуется отдых.

— Сегодня и отдохните. Водка — первое средство от уста лости. Одному пить скучно.

319

— Завтра вставать рано.

— Куда вам торопиться, Осип Никитич? Восемьдесят семь километров за четыре часа отмахаете. А послезавтра ревизию начнете.

— Оно бы, конечно, и так, но подчиненные...

— Я — не сексот! Вы лучше кого другого это знаете. Вы пейте — и здесь останьтесь.

— Я верю в твою порядочность, Михаил. Однако, запах перегара... — привел последний довод полковник.

— Сырой картошки пожуйте — и на два часа запах от шибет.

— А потом?

— Опять пожуйте, вроде таблеток от живота. Врачи не дознаются, а ваша охрана тем более. Выпейте! И Лизутка с нами за компанию тяпнет. Опрокинешь махонькую, Ли зутка?

— Выпью... только вместе с ним.

— Хозяйка вас просит, Осип Никитич. Никак нельзя отка зываться.

— Хозяйка просит — я сдаюсь. — Полковник поднял ста кан и залпом осушил его. — Огонь! Фу-у-у. — Гвоздевский широко открыл рот и с шумом выдохнул воздух.

— Вы грибками закусывайте... грибками, — угощала Лиза.

— Самая хорошая закуска, острая.

— Это не водка, Михаил! — заговорил полковник, основа тельно закусив грибами и салом.

— Первак! Горит! — пояснила Лиза.

— Градусов восемьдесят в нем, — задумчиво заметил пол ковник, осоловело рассматривая хозяина.

— Около того, если не выше, — поддакнул капитан, упор но работал челюстями.

Жуй-жуй, капитан, — думал полковник, изредка бросая масляные взгляды на Лизу. — Щенок... С кем связался? Со мной... Избил... унизил... Думает, что даром пройдет... Пускай сперва с Ивлевой покончит... Гадина.

Не сломаете меня, полковник... Вам не знакомы честность и порядочность. Я не намерена подписывать всякие гнусности под вашу диктовку! Вы — низкий человек! Высокая какая...

Добродетель воплощенная... Капитан из вас эту высоту выбьет, доктор! В зехмельный отдел переведет, как любит говорить Орлов. Чище меня хотите быть, Ивлева? Выше? Благороднее?

Сегодня вам в карцере разъяснят, сколько стоит благородство!

Это только задаток! Капитан с вами полностью рассчитается...

Необходимо предупредить лейтенанта, что капитан горит ж е л а н и е м

поохотиться с ним... Лейтенант — стрелок меткий!

Оставишь в тайге капитана без вести пропавшим — в мои руки попадешь, товарищ лейтенант. До конца жизни! Ты мне сво ими чистенькими пальчиками не одну мусорную яму выгре бешь. Он — лейтенант, офицер, сексотом моим быть не ж е лает... Не благородно. Доносить жене капитана — в высшей степени благородно! Этот дурак, кажется, поверил, что лей тенант на его Лизу заглядывается и просит, чтоб я задержал его в управлении. Всему поверил балбес. Стал бы мне лейте нант свои тайны открывать. Я из-за сволочного лейтенанта столько неприятностей имел... Убьет он капитана, я его года три возле себя как собаку на цепи подержу, а когда выжму все — под суд и к сукам в зону. Отбитые почки и инвалидность гарантированы, товарищ лейтенант! Кровыо выхаркаешь, лей тенант, за сегодняшний вечер! А если капитан уложит лейте нанта? Тоже неплохо... дело возбудим против него. Заслуги лейтенанта перечислим — и к стеночке вас, товарищ Михаил.

Письмо откроют? Навряд ли... Мы так следствие поведем, что вся тайга узнает об убийстве. Никто капитанову письму не поверит... Теперь он прочистит мозги своей Лизутке... Он ей покажет, как завлекательно на лейтенанта глядеть! Не тронет?

Я ее трону! Перейдет капитан из одной комнаты в другую, я ей свои услуги предложу. Нс согласится — воля ее... У них вещички лагерные остались... Обыск — и в зону пожалуйте!

О Глушкове заикнется — антисоветская пропаганда... Сейчас не военное время, однако червонец обеспечен... Ушлют ее по дальше от нашего лагеря, там ей коблы откроют глаза, что такое настоящая любовь... Гордая она... повесится или на запретку прыгнет. Так-то, Елизавета Петровна... Храни мое оружие, капитан, не выпускай из рук... В какой могиле Новый год встре тишь, Михаил?

— Еще по единой, Осип Никитич, — дружелюбно предло жил капитан.

— Не могу... вредно... желудок...

321

— Выпейте, как рукой все болячки снимет. Спирт всякую язву лечит. Один три года с язвой мучился, врачи на него крест положили. С горя запил, самогон больше. Попил с месяц — и как сто бабок отшептало. Кинулись врачи язву искать, а ее и в помине нет, — вдохновенно врал капитан.

— Ну, если так, почему бы не выпить. За медицину! — шутливо закончил полковник и с наслаждением, маленькими глотками выпил стакан до дна.

Я умею не пьянеть. Впрочем, и опьянею — из меня слова не выжмешь... Сразу бай-бай... Лизутка хороша... Получше моей Анжелики... Ей лет двадцать с хвостиком, а Анжелике тридца тый стукнул... Молодится дура, наряжается для своего Жорика...

Если б с Лизой сошелся, Жорика — в BYP, знаю за ним де лишки... лет па восемь потянут. На Анжелику я найду кого натравить. Лизавету — себе, а сына ее на воспитание родным или в детдом... Она бы мне животик грела, массировала... — размечтался захмелевший полковник.

Гвоздевский смутно помнил, что он выпил еще один или два стакана и заплетающимся языком просил любить и жалеть его. Капитан помог ему добраться до кровати, пообещав, что будет любить его до гробовой доски, а уважать и того дольше.

Гвоздевскому снился Жорик. Жорик почему-то называл себя по имени-отчеству, Георгием Климовичем, чего раньше за ним не замечалось.

— Ты уважаешь меня, полковник? Не уважаешь Георгия Климовича?! — спраншвал Жорик, сверху вниз поглядывая на полковника. Гвоздевский хотел встать, в эту минуту он лежал на кровати в своей комнате, но длинные пальцы Жори ка сдавили ему живот.

— Я люблю мужчинам животы гладить, — кокетливым женским голосом признался Жорик. — Поцелую тебя, Осип, зацелую, — пищал Жорик, впиваясь в губы полковника. От Жорика тошнотворно пахло дешевой помадой и лошадиным потом. Он целовал Гвоздевского жадно, взасос. Лицо Жорика вытянулось, покрылось густой черной шерстью. На мгновенье он отшатнулся. Полковник увидел длинные острые клыки, торчащие из открытой слюнявой пасти. — Я люблю тебя, — хрипел Жорик, все сильнее сжимая полковника. Гвоздевский хотел закричать и... не мог. Он попытался вырваться из Жори322

ковых объятий, напряг все силы, но Жориковы руки, цепкие и сильные, немилосердно прижали его к матрацу. Горький комок тошноты подкатил к горлу. Полковник рванулся... Еще усилие — и он открыл глаза.

За окном брезжил тусклый рассвет. В двух шагах от его кровати сидел капитан. В руках он держал исписанный лист бумаги. Капитан внимательно читал его, беззвучно шевеля гу бами. При пробуждении от сна, даже самого кошмарного, к пол ковнику в первую секунду возвращалось ясное сознание. Он обычно знал, где он, что с ним происходит и кто находится рядом. Вот почему он с первого взгляда узнал письмо, кото рое капитан внимательно читал или вернее изучал, вглядыва ясь в каждую букву. «Из кармана вытащил... Как я забыл о нем? Дурак!»

Капитан поднял голову и, увидя, что полковник не спит, положил письмо к себе на колени.

— Доброе утро, Осип! — насмешливо приветствовал ка питан.

— Как... ты... смеешь!! — выкрикнул полковник. В ту же минуту он почувствовал острую боль в левом боку. «Это спро сонья... пройдет...» — успокоил себя Гвоздевский.

— Доносик-то не лейтенант писал, — словно не расслышав окрика, заговорил капитан. — Я его руку хорошо знаю. Не он...

Y лейтенанта и буквы не такие корявые... А это как медведь лапой нацарапал.

— Положь... письмо! — приказал полковник. И снова жгу чая боль в желудке. Острые иглы впивались в поясницу, неви димые когти рвали все тело. «Что со мной? — холодея от ужаса, думал Гвоздевский. — Опять прободение?.. Тошнота...

жжет...» Полковник явственно увидел чье-то лицо. Кто это?..

Мерещится... Галлюцинация... Но лицо не исчезало. Гвоздев ский заскрипел зубами. Ноги свела судорога. На лбу выступил холодный пот.

— Я его сберегу получше тебя, — рассудительно возразил капитан, пряча в боковой карман письмо. — Тут хоть и на меня наклепано... Я — человек маленький... А письмишко накатал старший сержант Рысаков. Вот бы на кого не подумал... Щуп лый — соплей перешибешь, тихий, малограмотный. А письма пишет — залюбуешься: «А еще насчет Малявина, — бегло

323

прочел капитан, — он мне говорил по пьянке, пока это в боль шом секрете...» Догадываешься, Осип, о чем говорил Малявин Рысакову? Они в прошлом году вместе служили. Орлов с тебя спросит за то, что ты язычок не привязал Малявину. Это на худой конец... Охотники с тобой серьезно поговорят...

Полковник плохо слышал последние слова капитана. Боль становилась невыносимой. Перед глазами стояло искаженное мукой лицо заключенного. Он видел его так же ясно, как он видел сейчас ненавистное лицо капитана. Но капитан был живой и здоровый, в своем поношенном офицерском кителе.

А заключенный — одно лицо и больше ничего. Не может быть лица без головы... Я схожу с ума... Опять кольнуло... Рвет...

Чье лицо?.. Надеждин, — вспомнил полковник. — В тридцать седьмом я вел его дело... Он не признавался... Объявил голо довку... Приказали оставить его в живых... Он голодал три ме сяца... Искусственное питание... Узкие ноздри. По три часа кормили... Зонд сворачивался в пищеводе... Надоело возиться...

Я велел залить кипящее молоко... Залпом вылили... Он корчил ся... Кричал... просил убить... плакал... а ему лили... лили... лили...

Пекло ему. Обварили желудок... больно... так, как мне... Я не виноват... Опять рвет... Что делать?! Капитан сидит... Он ждет смерти... моей... Служба... Зачем она мне нужна?.. Ивлева не поможет... До больницы шесть часов езды... не довезут... Не трогал бы Ивлеву... Орлов велел... Помогите... Человек я... че ловек! Течет... Понос... Брюки мокрые... Стыдно... Режет... Уй ди, Надеждин! Не тебе одному кипяток лили... Опять рвет...

Сухо во рту...

— Пить! — прохрипел полковник между двумя судорогами рвоты.

— Воды в доме нет, — равнодушно ответил капитан. — Лизутка к соседке ушла, а сам я не пойду в сени за водой.

Лакеев нет, товарищ полковник, с одна тысяча девятьсот сем надцатого года. Отменены. Встань сам и напейся.

— Пить... Умираю!

— Выкарабкаешься... Ты живучий! Надо уметь побеждать трудности. Стойко, мужественно... сам учишь нас этому.

— Пить! — плакал полковник.

— Шкурные интересы, Осип... Часок потерпи. Лизутка при дет — я в зону смотаюсь, позвоню по селектору в больницу...

324

Часов через восемь врачи приедут... помогут тебе... Или может лекпома вызвать? Он в лошадях хорошо разбирается.

— Пить... За... что... ты... меня... так...

— Вот это мужской разговор! За что, спрашиваешь? Над Лизуткой вчера измывался: словами ее колол.

— Прости... пить... не буду...

— Приперло тебя — и сразу не буду... Лицо осунулось, нос посинел... Всю постель мне обгадил... Знал бы — на полу положил. Теперь постирушкой за тобой занимайся.

— Пить... За что?!

— Поясню... Ты хотел меня с лейтенантом стравить. Не он писал и к Лизутке не лез, а ты наговорил. Подсказывал, как лучше от него избавиться: в берлогу столкнуть или пулю в спину пустить. Поймали бы меня на горячем — и вышка.

Пошел бы я червей кормить вместе с лейтенантом. А может ты и его подговаривал против меня. Ухлопал бы лейтенант ка питана Лютикова, а тайга большая — все спишет. Сам бы к Лизутке подсыпался... Я видел, какими зеньками пьяными ты ее жрал вчера.

— Не думал... пить...

— Врешь, полковник! В прошлом году погиб начальник двести пятой командировки майор Веселов. Чьих это рук дело?

Моих или твоих? Грабишь нас всех. Мы у заключенных изо рта рвем, а ты у нас. Лупит тебя твоя баба, ты — чужих жен похабишь. Вся глубинка о тебе говорит. В глаза сказать боим ся, а за спиной говорим.

— Виноват... воды!..

— У начальства ты в почете. Говорят, наверху, в самой Москве, у тебя рука есть...

— Пить!., горю!..

— Не сосна, не сгоришь от пожара. Что-нибудь да оста нется... Из зеков душу трясешь... Мы и сами не хуже тебя умеем вытряхнуть из них бебехи... Тряси... Нам-то зачем назло делаешь! Узнал, что доктор Лизутку спасла, и пошел измы ваться над ней. Она и тебе жизнь сохранила, доктор эта... Ты на нее Люську натравил! Свинья ты наипоследняя!

— Пи-и-и-ть!

— Потерпишь до больницы. Слушай, что тебе говорят! Я

325

своим кулаком не одного контрика ухайдокал. Но чтоб вот так, как ты вчера измывался... не умею я!

— Не бу-у-у-д-у-у... Пи-и-ть...

— Ты нам всем за шкуру кипящее сало залил. Чуть что — и донос. Натравливаешь одного на другого, как кобелей.

Ты наверно думаешь: выздоровлю — капитану хана... Может, твоя и возьмет... Только надоело мне как зверю жить. Трид цать два мне. Восемь — здесь служу. А что имею? Жена в постель не пускает: собакой считает меня после Кузьмы. Два раза рапорт подавал, чтоб уволили. Вот тебе, говорят, а не увольнение. Сами велели с контриками так обращаться, а те перь заикнусь, что уходить хочу, — судом грозите. Лизутка для меня суд! Самый Верховный! Я ей на дух не нужен...

Из-за тебя! Доктора ударил — тебя боялся, что о кольце дозна­