Я увожу к отверженным селениям том 1 Трудная дорога

попадет за то, что тебя учила, тебе — за то, что слушала. Веди себя хорошо.

— Спасибо вам, доктор.

— Сядь, Лида, отдохни, — посоветовала Любовь Антонов на, подходя к дверям. — Гражданин начальник лагпункта!..

— Идем, доктор! Не перед кем эту комедию играть. Ухожу я на днях с работы, хоть под конец человеком побуду.

...Он играет? Как будто серьезно... Перевоспитался капи тан... Светопреставление, — думала Любовь Антоновна, нето ропливо подходя к капитану.

— Позаботьтесь о Лиде, — попросила она.

346

Капитан кивнул головой. Войдя на вахту, он сказал, обра щаясь к надзирателям:

— Заключенную Васильеву до моего прихода оставьте в комнате повара. Переводить в барак запрещаю. К ней в ком нату не впускать никого.

— А Люську, товарищ капитан?

— Повара — в карцер. Обед приготовит кухонная работ ница Леонова.

— За что ее, товарищ капитан?

— Разговорчики! — рявкнул капитан. Внимательно огля дев присмиревших надзирателей, они вытянулись по стойке смирно, капитан счел нужным пояснить, — Леонова вкусней приготовит обед, поэтому я и назначил ее поваром. — Один из надзирателей улыбнулся, второй — откровенно фыркнул.

— Шутите, товарищ капитан. Разрешите узнать, за что ж повара в карцер? — осмелился спросить третий надзиратель, бросив осуждающий взгляд в сторону смеющихся товарищей.

— За пересоленную баланду, — совершенно серьезно пояс нил капитан. — Я утром взял пробу, горько от соли, есть нель зя. Не завтрак, а бурда. Повара до утра в карцер, утром — на общие работы. Письменный приказ получите по возвраще нии. Я научу ее как пересаливать! — мстительно пообещал ка питан, покидая вахту. — Казарма близко, доктор, двести мет ров. Мне вам тайно надо сказать, — почти не разжимая губ заговорил капитан, не глядя на Любовь Антоновну. Он вни мательно осмотрелся кругом, нет ли кого поблизости, и, убе дившись, что их никто не подслушивает, шепотом спросил: — Вам говорила Лизутка о Кузьме?

— О каком... Кузьме? — переспросила Любовь Антоновна, невольно убавляя шаг.

— Идите по-прежнему... заметят... об охотнике...

— Я не знаю ни одного охотника.

— Говорила! Вы с лица побледнели. Дойдет до кого — всем нам крышка.

— Я вас... не понимаю... — запинаясь, ответила Любовь Ан тоновна. Сердце билось гулко и часто, как полчаса назад, ко гда она бежала к запретной зоне.

— Не понимаете и очень хорошо. Вы ничего не слышали и не проболтаетесь.

347

— О чем?

— О том, что ничего не знаете. Y нас другой разговор бу дет. Гвоздевский помирает. Пока приедут врачи, он окачурит-ся. Вы оглядите его и по селектору скажите, что у него язва и это самое, как она...

— прободение...

— оно... Покажется вам что другое — помолчите. Врачи не святые, ошибаются. Вскроют его, всякое могут найти. А

так похоронят от прободения потихоньку и — сгорел на ра боте.

— Я не давала ложных заключений. Ошибиться, как и вся кий врач, могу, но преднамеренно установить неправильный диагноз... увольте, капитан.

— Сгубите меня, Лизутку... себя и еще кой-кого. Я вам разговор с Лизуткой устрою. Мне вы веры не дадите. Если вы промолчите, Гвоздевского вскрывать не станут. Анжелике его в радость, что сдох он... Орлов сейчас икру мечет, а как умрет полковник — успокоится.

...В высшей степени странно... Здесь что-то не чисто... Ка питан сам догадался или Лиза проговорилась о Кузьме?.. Что ж е с Гвоздевским?.. Капитан явно не заинтересован в его вы здоровлении... Y него одна цель — благополучный диагноз...

Значит... значит Гвоздевский умирает насильственной смер тью... Yдap? Они умеют убивать без следов... Но полковник жив, и он не преминул бы рассказать охране... Остается одно отравление... Я не имею права решать заранее... А если капи тан станет настаивать, чтоб я оказала ему помощь? В зоне си дят Рита, Лида, Катя... Не обожгитесь еще раз, доктор... Хва тит отвлеченных рассуждений... Можно оправдать все: тя желая жизнь, наследственность, роковое стечение обстоя тельств... Рассуждайте проще, доктор: по одну сторону Рита, по другую — Гвоздевский... Выбирайте, кто вам дороже, — и без слюнтяйства... Но не будет ли это личной местью? Нет! А

этика врача? В каких случаях я имею право с чистой сове стью поставить заведомо ложный диагноз? Ни в каких... Со слаться на время? Кивать на обстоятельства? Дешевый трюк, дозволенный Гвоздевским... Я не сослалась ни на что, когда делала перевязку убийце матери... А целесообразность? Что лучше? Еще сто невинных жертв или один неправильный диа348

гноз? А страдания людей? Они что-нибудь весят? или у спра ведливости нет глаз, чтобы видеть? Мертвая форма выше са мой жизни? По этой форме я неправа. Но жизнь оправдает меня. Прыгнуть в запретную зону сумеет любой... Отступиться от своих взглядов — нужно мужество. Поступайте по совести, доктор!

— Товарищ полковник! По приказу начальника управле ния генерал-майора Орлова я привел к вам заключенного вра ча Ивлеву, — доложил капитан, подходя к кровати больного.

Гвоздевский слабо пошевелил рукой и что-то беззвучно прошептал. Лиза, она сидела у его изголовья, увидя доктора, поднялась.

— Гражданин начальник! Попросите всех лишних удалить ся. Я должна осмотреть больного.

— Всем покинуть помещение! — приказал капитан. Охран ники с большой охотой выполнили его распоряжение. Зажи мая носы и облегченно вздыхая, они один за другим вышли из комнаты.

— Вы тоже уйдите. Оставьте нас с Елизаветой одних.

— Я пригожусь вам... Подать, повернуть его... он тяжелый, — возразил капитан, указывая глазами на полковника, — мо жет спросите... как заболел, я мигом отвечу.

— Мы с Лизой останемся вдвоем. Все, что нужно, спрошу у нее.

— Как вам хочется, доктор, — согласился капитан. Не ловко потоптавшись на месте, он добавил: — Мне бы на ми нутку с вами выйти в коридор.

Любовь Антоновна вышла вслед за капитаном.

— Присмотрите за охранниками, капитан, чтобы они не подслушивали.

— Не сомневайтесь, доктор... Если вам понадобится с Лизуткой словом перекинуться, зайдите в эту комнату. Тут у нас красный уголок, а там, где теперь полковник, дежурка. Негде его положить. В общей казарме я не захотел. Он вроде бы и без памяти, а там кто его знает.

— Я учту ваш совет.

— На минутку тебя, — позвал капитан жену. — Он ничего лишнего не болтал? — Лиза отрицательно покачала головой.

Капитан облегченно вздохнул, осторожно, стараясь не шу349

меть, на цыпочках подкрался к двери, ведущей на улицу, и ударом ноги открыл ее. За дверью никого не было. — Ушли. Они рады, доктор, что вы их выгнали: надоело им вынюхивать его вонь. Вы не задерживайтесь. А то пока с Васильевой договари вались, полчаса прошло. Меня с минуты на минуту к селек тору позовут. Орлов спросит, как тут. Буду уходить — шумну, — пообещал капитан, оставляя женщин наедине с полковни ком.

Любовь Антоновна тщательно осмотрела больного. Объ емистое брюшко, рассеченное до пупа побелевшим швом, об висло и сморщилось, как проколотый рыбий пузырь. Пальцы и нос посинели. Икры ног сводила судорога. Лицо осунулось.

Пересохшие губы вздрагивали. Зрачки помутнели. Пульс про слушивался с трудом.

— Пьет много?

— Не переставая, Любовь Антоновна. Не успеет напиться — и опять воды.

— Мочился?

— Не замечала, доктор.

— Давно это с ним?

— С самого утра.

— Точнее, Лиза.

— Часов с восьми, может и пораньше.

— Где он ужинал?

— У нас. Мишка его привел. Не гнать же на ночь глядя. Рад не рад, а гостя потчуй.

— Во сколько за стол сели?

— Поздно. Часов в одиннадцать, никак не раньше.

— Понос и рвота часто?

— Каждую минуту. Как из ведра льет. Штаны-то свои сов сем загадил и ноги перепачкал вон как. Смердит от него, что из параши.

...Все ясно... Задержка мочи... синюха пальцев и носа... Рез кое обезвоживание... Мучительная жажда... Падение сердеч ной деятельности... Ярко выраженная картина гастроэнтери та... напоминает холеру... Такие рвоты и понос бывают в двух случаях — при холере и отравлении. За последние годы не фиксировали заболевания холерой... Невероятно, чтобы здесь, в тайге, вспыхнула эпидемия... Даже в холерные годы она не

350

докатывалась сюда. Судя по остаткам, стул полковника не по хож ни на рисовый отвар, ни на мясные помои... При холере такой стул неизбежен... Липкий пот выступает... но он не так обилен, как при холере... Значит — грибы. Какие? Мухомор отпадает: не наблюдается расширение зрачков и нервное воз буждение... да и само отравление наступает через полчаса по сле еды... Строчки? Время совпадает: шесть-двенадцать часов...

гастроэнтерит, малокровие... а где желтуха? Куда исчез бред?

Строчками можно отравиться случайно: не отварила их хо зяйка, не слила перед едой воду — вот и отравление... Строчки — вне подозрения... Остается бледная поганка... Налицо все симптомы: синюха, обезвоживание и прочее... Но бледную поганку можно спутать только с шампиньоном... А шампиньо ны — грибы тепличные, в тайге они не растут... Если сама хо зяйка собирает грибы, она не спутает бледную поганку ни с каким грибом. Преднамеренное отравление... Необходимо за ранее запастись поганками, хранить их с какой-то целью... Если их подавать на стол — не исключено, что отравишься и сам...

Не есть — подозрительно... Неужели Лиза могла так хладно кровно все обдумать? А почему Лиза? Признаки отравления наступают через восемь—двадцать четыре часа... время растяну то... Он вполне мог позавтракать поганками вчера утром, в другом месте... Но почему же капитан настаивал на прободе нии?.. Просил поставить неправильный диагноз... Боится, как бы на него не пало пятно? А меня он не боится? Вдруг выдам...

Без Лизы я не разберусь... Думала, все ясно... оказывается — ничего не ясно...

— Теплая вода есть?

— Согрели. Вон она стоит. Руки хотите помыть, доктор? Я

солью.

— Напои больного. Больше... пусть пьет до рвоты.

— И так облевал меня всю. Охранник и воду затем согрел, чтоб я его обмывала. Не домработница я ему. Каждого подмы вать — рук не хватит, — ворчала Лиза. — На! Морду не косо бочь. Доктор до отвала напоить велела.

— Выйдем на минуту, Лиза.

Женщины пересекли коридор и очутились в просторной светлой комнате. Посредине стоял стол. На нем в беспорядке

351

валялись пожелтевшие от времени тоненькие брошюрки и оборванные со всех сторон старые газеты.

— Надзиратели себе их на козьи ножки рвут. Самосад ку рят — вот и портят газеты. Они прошлогодние, их мало кто читает. Мишка говорил, что полковник ругался вчера за крас ный уголок: газеты оборваны, грязь... Заключенных убирать не водят, а дежурным не больно-то нужно, — торопливо го ворила Лиза, стараясь не смотреть в глаза доктора. Любовь Антоновна терпеливо выслушала ее. Помолчала, не скажет ли она еще что-нибудь, и, выждав минуты две, в упор спросила: — Ты?!..

— Что... я?.. Бог с вами, доктор... О чехМ вы? — Лиза ис пуганно отшатнулась.

— Поганки?! — понизив голос до шепота, спросила Лю бовь Антоновна.

— Они, — призналась Лиза, бессильно опускаясь на само дельную грубо сколоченную табуретку.

— Расскажи...

Лиза молчала. Любовь Антоновна ждала. Никто не решал ся первым нарушить наступившую тишину. Лиза вздохнула, зябко поежилась, хоть в комнате было тепло, и наконец заго ворила взволнованно, но тихо: — Вчера Мишка привел его. Ко мне перед тем лейтенант забег, рассказал, как этот идол ругался над вами. Я сходу по скандалила с ним.

— С мужем?

— Нет, с ним, с бугаем этим. Стала его упрекать за вас, потом поругались мы. Он пальнуть меня хотел из нагана. Миш ка тот наган вышиб у него. А я полковника по полу мордой поволочила. Он уходить собрался и меня пугать начал, что убьет вас при побеге. Я не выдержала и про Кузьму ляпнула, пригрозила, что охотникам расскажу. Потом вроде помирились.

Он пообещал, что все покончит миром и направит вас в боль ницу. Я вышла самовар ставить, а у самой сердце тех-тех...

Знаю, что больно ненадежный человек он: ему слово дать или обмануть — все равно, что нищему копейку выпросить. Брехун он большой, мастер людей стравливать меле собой. Раньше я никогда не подслушивала, а тут чисто тянет кто меня к две рям. Я встала у дверей, они плохо прикрываются, Мишка к зи352

ме их еще не приспособил, и давай слушать. Идол этот Мишку моего застращал и клещами вытянул у него согласие, чтобы он убил вас. Y них уговор такой был: сперва вас на больницу, потом Мишка будто в гости ко мне поведет вас и ухлопает по дороге.

Я

слушаю, что дальше скажут. Он начал наговаривать моему, что лейтенант будто ко мне неспроста ходит... по лю бовным делам... не знаю уж, как я за дверью устояла. Хотела заскочить да поленом по башке трахнуть... легко ли такую по-напраслину слушать... Не люблю я Мишку, но чтоб изменить ему с лейтенантом сопливым — мыслей таких не держала...

Однако стерпела я... Он Мишку уговаривал, чтоб на охоту с лейтенантом сходил: или в берлогу к медведю лейтенанта стол кнул, или в спину ему стрельнул. Не прямо говорит, с подхо дом, вроде бы с охотниками такие случаи бывают... Но я по няла... заметалась. Что ж, думаю, будет? Вас Мишка убьет, как пить дать: слово он твердое полковнику дал. Против лей тенанта стану отговаривать его — и вовсе заподозрит, что лей тенант полюбовник мой. Полковник не простит Мишке руки зашибленной: или лейтенанту скажет, чтоб он в Мишку стрель нул, или Мишку засудит. Злопамятный он, худая слава о нем в тайге идет... Опять же и вы... Как жить-то мне после? Мишку не уговорю, не вымолю: он на вас крепко обозлившись — и за кольцо, и за скандал, и за полковника окаянного... Зверь Мишка, а муж он

м н е ...

жалко... Пять годков вместе прожили...

Петька у нас... Изведет полковник и вас, и Мишку. Стою в ра стерянности, а у самой мысль шальная: возьму колун и по башке его трахну. А ну, как промахнусь? Не сумею... Тут я и упомнила про грибы... Две банки из погреба взяла, одну с хо рошими, а другую... там штук пять поганок было, остальные — белые. Я оттуда поганки достала и будто невзначай выпу стила банку из рук... Известно, грибы с пола собирать не ста нешь... Поганки с белыми полковнику дала, а себе и Мишке других наложила. Полковник четыре стакана первака выпил, а закусывал ими... все до одной сожрал... Мишка его на кро вать отволок. Когда полковник еще не вовсе пьяный был, гля дел на меня, как кот на сметану, а я еще хуже злоблюсь и ду маю: гляди-гляди, а что ты завтра скажешь... Заснул он, я Мишке все обсказала. Он сперва с кулаками на меня. Потом я надоумила его насчет лейтенанта, сказала, что убьет его лей-353

тенант на охоте, Петькой поклялась, что не смотрела на лей тенанта завлекательно, растолковала ему, что изничтожит его полковник, если он с вами и с лейтенантом покончит... Ну, Мишка и присмирел. Видит, дело плохо: ругайся не ругайся, ничем не поправишь. На меня донести, так и ему попадет, как подельнику со мной, да и рука на меня у него не поднимется.

Мишка до утра письма какие-то писал. Напишет, порвет — и опять пишет. Карманы у полковника обшарил... письмишко какое-то нашел и ну крыть полковника матом. Перед утром, как проснуться ему, Мишка услал меня из избы, чтоб я на по ляне посидела, знак подала, если охрана придет. Поболе часу на пеньке сидела, ждала. О чем они там говорили — не слы хала. Потом Мишка позвал меня и велел при полковнике неот ступно быть, пригрозил ему, если скажешь что, письма пока жу. Кому говорить-то тут? Дежурные носы воротят, не знаю как меня благодарят, что я ухаживаю за ним. Пока врачи при едут, до разговоров ли будет ему. Он имя свое забудет, не то, чем ужинал вчера.

— Для кого ты их заранее приготовила?

— Для Мишки. После Кузьмы. Вернулась, когда уговорил он меня, а сама решила: пойдет еще раз Мишка на такое — употчую его. Не пошел он... А то, может, и я с ним... грибков поела, доведись его потчевать. Родной он мне... Раньше люби ла и теперь... Он вчера за меня стоял... Чуть того кобеля не порешил... Я сама себя не пойму: вроде бы на дух Мишку не нужно, а как вспомню... ведь и хорошее промеж нас было...

ходил он за мной, прощал все... родные мы... любит он меня...

ласковый... Петьку любит... легко ли ему безотцовщиной ра сти? Как бьггь-то нам? Научите, доктор!

— Ничего не обещаю, Лиза. Подумаю. Руку ему помасси руй.

— До руки ли...

— Врачу легко определить, что удар нанесен недавно. След от удара наведет на размышления.

— Как же со мной и с Мишкой-то быть?

— Решу. — Любовь Антоновна и Лиза вернулись в комнату, где лежал больной. — Полковник! Вы слышите меня? Пони маете, что я вам говорю? — Гвоздевский утвердительно кив нул головой. — Для краткого анамнеза мне необходимо озна354

комиться с предысторией вашего заболевания. Не имея точ ных данных, я не окажу вам помощь. Вам трудно говорить.

Отвечайте односложно, если не можете словами, то кивком головы. Запомните — за неправильный ответ вы можете по платиться жизнью. Ваше положение очень серьезно, а поэто му будьте предельно внимательны. Возможно, у вас вторичное прободение, язву ушили, но она осталась, и не исключен ре цидив. Вы ощущали кинжальную боль, как в прошлый раз?

— полковник отрицательно покачал головой. — Чем вы зав тракали вчера утром? Мне валено знать именно утром. Где вы были? В дороге?

— Да, — чуть слышно прошептал полковник.

— Что ели? Не трудитесь, я перечислю сама. Мясные кон сервы? Сыр? Овощные блюда?

— Грибы... суп...

— Грибной суп вам не вреден. Когда вы его ели?

— Утром, на сорок первой.

— Сорок первая командировка километрах в тридцати от управления. Кто вас угощал?

— Начальник... командировки... пить...

— Елизавета Петровна! Напоите больного. — Полковник с жадностью проглотил воду.

— И здесь... вечером... у нее. Отравили...

— Y вас неясное сознание... Вы говорите глупости. Если бы отравление наступило после ужина, а это могло бы слу читься только в том случае, когда б вам подали к столу плохо промытые строчки, то, во-первых, сейчас бы вы бредили, а во-вторых, я бы обнаружила желтуху и в ближайшем будущем — летальный исход. Если бы и случилось отравление, то только вчера утром. Но ни о каком отравлении не может идти речь.

Вы грубо нарушили диету. От вас и сейчас разит перегаром — и печальный результат налицо. Советую не скрывать, сколь ко вы выпили.

— Три... или... четыре... стакана...

— Много! Вы должны сказать об этом врачам. Y вас ослаб лен организм, и малейшая ошибка в медикаментах — смерть.

— Вы... спасете?.. Пить..

— Напои его, Лиза... Я никому не даю обещаний. Советы — дело другое. В прошлый раз я посоветовала вам и, кажется, не

355

без пользы. В этот раз советую, учитывая неопытность моло дых врачей, не утаивать выпивку, даже акцентировать на ней.

Можете вспомнрхть вчерашний завтрак, но не ужин. Если хо тите слушать меня — слушайте, не желаете — поступайте по-своему. Если врачи узнают о ваших подозрениях, будто вас отравили вечером, то последует неправильное лечение — и я умываю руки. При вскрытии они поймут свою ошибку, но будет ли вам от этого легче, полковник?

— Вы... не...

— Не обману, полковник. Мы с вами давно знакомы. Вам необходим десятипроцентный физиологический раствор, чер ный кофе, крепкий чай, танин, глюкоза-и легкое снотворное, чтоб отдохнул организм. Да, еще раствор марганца. Чаем вас напоит Елизавета Петровна, марганец тоже, наверно, у нее найдется. Снотворное раскопает где-нибудь капитан. А все остальное — подождем до приезда врачей. Я пойду поговорю по селектору.

— Я вас провожу, — предложила Лиза.

— Не оставляйте, — простонал полковник.

— Полежишь один, ничего не сделается. За чаем и мар ганцовкой пойду, для тебя стараюсь.

— Что будем делать, Лиза? — спросила Любовь Антоновна, когда они снова вошли в красный уголок.

— Решайте, доктор, — покорно ответила Лиза.

Решайте... А как решать?.. Лечить его. Или... Что или?

Быть убийцей? Называйте кошку кошкой, доктор... Я имею полное право отказаться... но тогда погибнет Лиза... Единст венный выход: дать неправильное заключение... Я назначила ему все, что возможно при отравлении... Если он умрет, я не ви новата даже перед собой... Скажу о танине, коллеги догадаются, что он отравлен... Глюкоза, физиологический раствор — не обходимы при прободении... А обильное питье? — противопо казано... Пока не приедут — лечить! Правильный диагноз — ни в коем случае! Спасется — пусть живет, как знает... Лиза...

Сколько сил у этой женщины... Она не остановилась даже пе ред убийством... Глухая тайга... Чего тут только не увидишь!

Самый изощренный ум не выдумает того, что творится наяву...

Она убила его ради своего Миши и меня... Мать... Жена... По-своему дерется за семью... По-своему благодарит меня... Но

356

я! Зачем мне такая благодарность! Лучше бы ничего не знать!

Ни в коем случае не упоминать об отравлении... Перитонит...

воспаление

брюшины...

Возможно,

прободение,

возможно,

гнойный аппендицит... Но если я поставлю такой диагноз, смерть к вечеру неизбежна... Он проживет дольше... Не ис ключено, что останется жить... А что даст, если я скажу прав ду? Только не это... Он заслужил и наказан. Как врач — по могу, как человек — не шевельну пальцем... Я не обязана вскры вать гнойники души... Лиза защищала меня! Она убила убий цу, и самый строгий судья не осудил б ее, если бы судил по законам высшей гуманности... Спасти больного — да, помочь правосудию — пет! Правосудие... Я очень хорошо знаю ему цену...

— Сделаю так, Лиза. Сообщу по селектору врачам и Ор лову, что у Гвоздевского самозаболевание. Лечить его буду по-настоящему. Выздоровеет — его счастье, умрет — в лагере погибает немало людей. И не без участия Гвоздевского. Если врачи обнаружат отравление, а при вскрытии им нетрудно узнать правду, — он завтракал на сорок первой командиров ке, там и отравился. Симптомы отравления можно обнару жить и через восемь часов, и через сутки. Если заподозрят в предумышленном отравлении, то только на сорок первой ко мандировке. Виновен начальник сорок первой. Полковник с ним раньше никогда не ссорился?

— Дядей ему Гвоздевский доводится. Он только с ним и дружил. В гости каждый месяц ездил к нему. Y начальника со рок первой двое детей. За стол все вместе садятся. Случится что с полковником, дознаваться не станут, начальника сорок первой не заподозрят — похоронят и все.

— Орлов вас требует к селектору, доктор, — сказал ка питан, заходя в красный уголок.

— Пошли за чаем охранника, Миша. Или сам, освобо дишься, принеси. Доктор сказала, поить его надо.

— Подождет, — отмахнулся капитан. — Вы что скажете, доктор?

— Орлову?

— Ему.

— Самозаболевание, — коротко ответила Любовь Анто новна.

;357

На вахте, передавая ей трубку селектора, капитан угрюмо насупился и весьма недвусмысленно погладил кобуру.

...Боится, чтоб я не сказала лишнего... Предупреждает...

— Кто у селектора? — услышала Любовь Антоновна глу хой хрипловатый голос.

— Заключенная Ивлева, осужденная...

—7

Отставить. С вами говорит начальник управления ла геря Орлов. Вы осмотрели полковника Гвоздевского?

— Я освидетельствовала больного Гвоздевского, гражда нин начальник управления.

— Ваше мнение?

— Ярко выраженная картина перитонита.

— По-русски, Ивлева!

— Воспаление брюшины.

— Причины?

— Несоблюдение диеты. От больного исходит запах спир товодочного перегара. Для оперированного желудка алкоголь — яд. Я не исключаю и другую причину заболевания.

Капитан, не обращая внимания на надзирателей, да они и не смотрели на него, расстегнул кобуру.

— Именно? — прохрипела трубка.

— Возможен гнойный аппендицит. Лопнула слепая кишка и содержимое проникло в брюшину, — Примите необходимые меры, Ивлева! Головой отвечаете за жизнь полковника!

— Я отказываюсь его лечить! — громко и раздельно отве тила Любовь Антоновна.

— В БУР отправлю! Под суд! — взревела трубка.

— Судить меня не за что, гражданин начальник управле ния. Я по суду лишена права заниматься медицинской прак тикой. В БУРе я пробыла четыре месяца, и если вы считаете что в этом есть необходимость...

— Какая вас муха укусила, Ивлева?! Почему отказываетесь лечить Гвоздевского?

— Вы угрожаете мне. Я не могу взять на себя ответствен ность за жизнь больного.

358

— Смелее, Ивлева! Я обещаю, что с вами ничего плохого не случится. Честное слово старого чекиста!

— Если бы вместо обещаний вы дали бы мне лекарства, которых у меня нет, я бы чувствовала себя уверенней.

—- Что вам нужно?

— Глюкозу, физиологический раствор, а по-русски — со леную воду.

— Соли что ли нет в лагпункте? — раздраженно спросила трубка. — Скажите начальнику, он даст вам целое ведро.

— Благодарю за щедрость, гражданин начальник управле ния. Но я должна делать внутривенные инъекции, а по-русски — уколы в вену. Y меня нет ни лекарств, ни инструментов.

— Кто знал, что произойдет такой дурацкий случай, —■

проворчала трубка. — В глубинке обычно все здоровы, а тут вдруг заболел полковник. Раньше никто из людей не болел, только заключенные, но их лечить легко, не то что лсивого че ловека. Передайте, Ивлева, трубку капитану.

— Капитан Лютиков вас слушает, товарищ начальник управления, — отрапортовал капитан. — С дрезиной? Я не мо торист. Где он? Чинит дрезину, говорит, что мотор не испра вен. Так точно, не вовремя сломался! Ивлеву на поезд вместе с товарищем полковником? Есть, чтоб сопровождала до самой больницы! Лично прослежу, товарищ генерал-майор. Слу шаюсь! — капитан отошел от селектора. — По этому списку, — заговорил он, протягивая надзирателю лист бумаги, — возь мите из пятого барака больных и выведите их за вахту. Через час ожидается поезд. Из комнаты повара заберите заключен ную Васильеву и присоедините ее к больным. Мне не нужны в зоне сумасшедшие. Вы, заключенная Ивлева, будете сопро вождать полковника в больницу. Не исправят дрезину, поедем в вагоне. С врачами встретимся на полпути примерно после обе да. Сходите в казарму, — обратился капитан ко второму над зирателю, — и скажите, чтоб полковника вынесли к железной дороге. Я останусь на вахте, пока вы не вернетесь. Позовите старшего лейтенанта и трех конвоиров из числа отдыхающих.

Предупредите их, чтоб взяли с собой продукты в дорогу, они поедут вместе со мной. Все!

359

...Если не произойдет ничего неожиданного, через час мы поедем в больницу... Я прожила здесь ровно неделю... Семь дней!.. Так мало и так много... Теперь уже со мной не четыре, а пять человек едут в больницу. Сколько борьбы, унижений и страху, чтобы попасть туда... Больница... Многие люди думают о ней с отвращением... Лагерная больница — младшая сестра кладбища... и она же — высшее счастье, которое заслуживают отрубленными руками... увечьем... страданиями... Заболеть — это еще не значит попасть в больницу... При самом нелепом стечении обстоятельств ты можешь попасть в больницу и здо ровой, а можешь и не увидеть ее до самой смерти... Я плохо знаю историю тюрем... Но было ли когда-нибудь, чтоб люди та кой ценой стремились попасть в больницу?.. Орлов... Не по стыдился сказать в глаза: заключенных лечить легко, не то что живого человека... То, что мы не люди, — это ясно... Но живы ли мы? Очевидно, живы, если работаем... Нас прирав нивают к лошадям... высоко беру... ранга на два пониже... Ло шадь ценится, ее гибель так просто не спишешь... За скотину не простят, а за нас никто не спросит... Счастливая неделя... Я

немного помогла двум девчушкам... встретила хороших лю дей, узнала капитана, его жену... Для меня самой неделя про шла неплохо... почти не били... А ведь редко выпадает такое счастье, чтоб за семь дней поосновательней не объяснили ка кую-нибудь животрепещущую проблему... Почему-то они лю бят разъяснять ногами... или руки жалеют, чтоб не перетрудить ся, или испачкаться боятся... или устают? Скорее всего устают.

Заключенных много, а рук две, на всех не напасешься... Пол ковник немного поусердствовал вчера... Ну, так он в своей обычной роли... Смешно ждать от него что-нибудь другое...

Гвоздевский... Он не хуже других... пожалуй даже лучше: догола не раздевает за жалобы, как это делал Гаранин, не стреляет...

Поговорить лишнее любит, ну уж такова у него профессия: на путь истинный наставляет нас, а то мы без него Бог знает как далеко с этого пути уйдем...

360

ОТЪЕЗД

— Товарищ капитан! Заключенные, указанные в списке, прибыли на вахту. Прикажете вести их за зону?

— Да! Где Васильева?

— За вахтой стоит, товарищ капитан. Бормочет что-то о брате... Чудные эти сумасшедшие: то она говорила, что малень кая, к маме просилась, а теперь брата мертвого подай ей... От чего люди сходят с ума? От мыслей, наверно. Задумываются и чокаются. Правду говорят, что много думать вредно.

— Меньше думай, сержант, и с ума не сойдешь, — серьез но посоветовал капитан.

— Есть меньше думать! — в тон ему ответил надзиратель.

— Заведи Васильеву и пусть подождут на вахте, пока при дет конвой, — распорядился капитан.

Любовь Антоновна, увидев Риту, сделала вид, что не заме тила ее. Но Рита, не догадываясь, что доктор вынуждена ра зыгрывать безразличие, подбежала к ней.

— Доктор! Вы с нами? А в бараке говорили, что вы в кар цере, — обрадованно закричала Рита.

...Надзиратели донесут... Гвоздевский умрет — злобу вы местят на ней... Они уже и так донесли... Я не хочу и не могу следить за каждым своим шагом... Рита рада мне... Она от дохнула... Кто принимает в больнице? Впрочем, я сопровож даю Гвоздевского... Они будут вынуждены прислушаться ко мне.... Сутки... двое... а потом, когда он умрет? Вечно это про клятое потом...

— Не слушай пустой болтовни, Рита. Сегодня ночью я очень хорошо отдохнула.

— Вы не были в карцере? Где ж вы ночевали, доктор?

— В другом бараке, Рита.

— Лиду привели. Что с ней?

— Заболела. И, пожалуйста, немного помолчи, Рита.

— Y меня был брат. Он умер. Его схоронили. Я хочу к не му, — монотонно заговорила Лида.

— Что с ней? — со страхом спросила Рита.

— Не знаю, Рита, отстань! — не сдержалась Любовь Ан тоновна.

361

— Вы на меня сердитесь? — с обидой спросила Рита. — Я рада, что с вами ничего не случилось. Но почему вы не хо тите со мной говорить?

— Я после поговорю с тобой, — пообещала Любовь Анто новна.

— Правду сказывают, доктор, что сегодня вы бе... — за говорила Катя и осеклась на полуслове.

— Не мучай ее своими вопросами, — раздраженно пере била ее Елена Артемьевна..

— Я сопровождаю полковника Гвоздевского в больницу, — ни к кому не обращаясь, сказала Любовь Антоновна. — Думайте, что хотите, но у. меня нет времени с вами говорить, — с неприсущей ей грубостью закончила она.

Желтые щеки Кати покрылись яркими пятнами багрового румянца. Елена Артемьевна судорожно вздохнула. Рита смот рела на доктора, ничего не понимая. Любовь Антоновна, заку сив губу, повернулась к ней спиной. Катя набрала полную грудь воздуха, открыла рот, чтобы сказать что-то суровое и гневное, но в эту минуту зазвонил селектор. Капитан снял трубку.

— Начальник семьсот семнадцатой слушает. Вышел? Через сорок минут? Хорошо.

— Товарищ капитан! Конвоиры для этапирования заклю ченных по вашему приказанию прибыли.

...Начальник конвбя... тот, что мучил Ефросинью... — узна ла Рита.

— Эта заключенная не дойдет, — проговорил капитан, ука зывая на Ефросинью. Ефросинья едва держалась на ногах, Катя и Елена Артемьевна поддерживали ее.

— Мы донесем, гражданин начальник. Носилки бы, — попросила Катя.

— Я вам помогу, — вызвалась Любовь Антоновна.

— Нам надо торопиться, Ивлева! Полковник...

— Успею! — отрезала Любовь Антоновна.

— Без вас справимся, — Катя плечом отодвинула Любовь Антоновну. — У вас поважнее есть больные. С погонами! Чего уж с лагерными доходягами мыкаться.

— Катя! Ты будешь просить прощения у доктора, — про шептала Елена Артемьевна.

362

-— За что это прощение? За то, что в больницу она меня устроила? Там сдыхать, тут околевать — разница не велика.

Подкормила? Отдам, жива буду. Она как к начальству попа ла, нос воротит от таких, как мы. Вчера полковник поизгалял-ся над ней вволю, у меня сердца не хватило смотреть. А се годня свистнул — и побежала она к нему. — Катя говорила громко, ничуть не заботясь, что ее услышат конвоиры, кото рые шли по бокам.

— Прекратить агитацию! — заорал старший сержант, так и не дождавшись, когда же капитан пресечет в корне вредный разговор.

— Молчать! — дрожащим от бешенства голосом прикрик нул капитан. — Какое вы имеете право делать замечания за ключенным в присутствии своего командира!!

— Товарищ капитан...

— Не пререкаться! Три наряда вне очереди после возвра щения в казарму.

Катя, поудобнее обхватив Ефросинью, процедила сквозь зубы:

— Выслуживайтесь, доктор, авось вас в больнице главным сделают. Омуля-то съеденного с кишками чай вытянете? От рабатывать поди заставите каждый кусок?

— Ты врешь, Катя! Врешь! — закричала Рита. —• Доктор!

Доктор! Неужели вы...

Лида побледнела. Она посмотрела на Любовь Антоновну и сморщилась: вот-вот заплачет.

— Я маленькая, — заговорила Лида. — Y меня не умирал брат, не было его.

— Товарищ капитан! Что же они вытворяют? И мне мол чать?! Я даже правило конвоя им не прочел, — растерянно пробормотал начальник конвоя, бросая на капитана осужда ющий взгляд.

— Не больные, а сумасшедший дОхМ, — капитан выругался.

— Прекратить сию минуту разговоры! Иначе всех прикажу вер нуть в зону.

До самого места шли молча. Катя не спускала глаз с Лю бови Антоновны.

...Такой Отповеди я и ждала от Кати... Я знала, что она не сдержится... Если полковник умрет, они не тронут Риту, Катю

363

и всех... В глазах конвоиров я и Катя — враги, чужие... Так же буду держаться с ними в больнице... Не разгадают — с ними ничего не случится... Бьют там, где болит... Конвой убежден, что женщины презирают меня, смотрят как на сексота и при служницу... Оставят меня в покое после смерти Гвоздевского, а это мало вероятно, подойду к Елене Артемьевне и все объ ясню... Тяжелая ноша... Лишь бы не подвела Лида... Она сме нила поведение, боится, что я выдам ее. Как же объяснить ей? Если бы нас на десять минут оставили наедине, я бы су мела убедить ее... Может, урву время?.. Я еще раз убедилась, как посмотрели на меня честные люди, стоило им узнать, что я лечу полковника. Катя отшатнулась от меня... Рита вступи лась и терзается... И все из-за него... Для них полковник не топор, а палач... Дальше полковника Катя ничего не видит...

Она и сейчас уверена, что виноват негодяй председатель, ви новат полковник-садист... Катя готова убить полковника и пред седателя. Все виноваты и никто не виноват... Объективно...

субъективно... Вздор, доктор! Будьте человеком. Простым, доб рым, умным... Если вы увидите кобру, разве вы ее не убье те? И если будете знать, что на смену ей приползут другие кобры, все равно вы должны ее уничтожить. Не хотите уби вать — смотрите, как погибает укушенный ею человек... А

можно лечить бандита? Если ты знаешь, что он выздоровеет, останется безнаказанным и замучает еще сотни людей?.. И

разве это оправдание, что на смену ему придут другие, еще худшие?.. Сам Гиппократ не стал бы лечить такого человека. Я

обязана помочь даже растлителю малолетних... Но помогая ему, я должна быть уверена, что его накажут... Кто и как нака жет Гвоздевского? Разве что повышением по службе и креслом Орлова? По другому пути Гвоздевский не пойдет. Спасти его — это быть соучастницей всего, что он сделает в будущем. Вы бирайте, доктор! Или честно выполненный долг, как вы его понимаете, — и вы дадите жизнь еще одному убийце и погу бите сотни людей, или вы сделаете все возможное, чтоб полков ник не остался жив. Он не имеет права пачкать землю, и вы вместе с ним, если вы ему помогаете. Выбирайте, кто вам до роже: он или люди. А может я ненавижу Гвоздевского за вче рашнее, за то, что было в прошлом году? Если врач мстит боль ному, он хуже самого подлого преступника. Сперва перевяжи

364

его, потом себя. Нет! Нет у меня злобы к полковнику за себя...

Но за Риту, за Катю, за Лиду, за искалеченную жизнь Лизы я вправе убить его и с чистой совестью смотреть, как он уми рает...

Любовь Антоновна нежно посмотрела на Риту. Она по-преж нему шла, не поднимая головы, погруженная в невеселые мыс ли.

...Что же это? — думала Рита, не выпуская из своей руки ладонь Елены Артемьевны. — Я в карцере спала у доктора на коленях... Она отдала нам всю рыбу и хлеб... ругалась на ка питана, когда Катю бил собашник. Доктору тоже попало... За что же Катя так обзывает ее? Доктор старенькая... больная...

она всем хочет помочь... Утром я слышала, что полковник по садил ее в карцер... Он мучил ее... Почему ж она его лечит?

Доктор хорошая! Не может быть человек и хорошим и пло хим. Она все время за меня беспокоилась... Может, Любовь Ан тоновна испугалась полковника? Не верю я Кате! Сама в боль нице Любовь Антоновну спрошу, — решила Рита.

...Здорово ее Болдина отчекрыжила... — внутренне усмех нулся капитан. — Болдина терпеть нас не может. Дай ей пи столет — перестреляет... Мне на Болдину наплевать. А полков ник поплачет... Доктор виду не подает, а в душе у нее такое творится. Она сейчас сама готова убить полковника. На наши слова ей начихать, а вот что такие, как Болдина, скажут — для нее закон... Дрековы твои дела, полковник. Доктор теперь те бя так полечит, что и врачей из больницы не дождешься... Бол дина на мою сторону пошла. Не ругала б она доктора, может, доктор и простила бы полковника... Помрет он в дороге... и не дознаются, отчего... Вскроют? Про грибы узнают? Может, он их в другом месте ел? О чем Лизутка с ним разговаривала? По ка везет мне... Сойдет с рук и полковник за милую душу...

хоть бы умирал быстрей... Охрану обижать надумал! Не на таковских напал! Мало ему зеков! Злой — на них вымещай, а своих не трожь!

...Любовь Антоновна принесла себя в жертву, — размышля ла Елена Артемьевна. — Как он вчера издевался над ней! Я бы не подошла к нему... а она идет... За нас! Катя говорила, что я хлипкая, слабая... Да... Сколько смертей на меня обруши лось... Вдобавок еще глупейшая история с лагерем. Генетика

365

— лженаука... а страна голодает. Конечно, виноваты война, раз руха. А генетике не дали дорогу. Это тоже миллионы пудов нё-дособранного урожая... Признают генетику, когда отрицать ста нет невозможно, а пока — голодный паек... Любовь Антоновна вынесла больше меня. Почему ж она так подчеркнуто чужда ется всех нас?.. Узнать! Во что бы то ни стало, узнать.

...Докторша обдурила меня... — думала Лида, время от врехмени корча смешные гримасы. — В вагоне ее уважали все...

Я о параше орала: текло из нее на пол, а когда открыли две ри, докторша сказала конвою, что кричала она... Ей прикла-дохМ по спине попало... Так это когда было?! Тут ей наобещали, что главврачом сделают, Катя знает, раз говорит, вот она и притворилась добренькой и стала учить меня, чему не нужно...

Фигушки тебе, доктор! Я приеду в больницу и скажу, что x\ia-ленькая... Доктор, наверно, с капитаном насчет меня погово рила и пообещала ему, что узнает о моехм притворстве... Мне двадцать пять дадут, а ее кормить станут разными жирами... Я

на своем упрусь: маленькая я и все. Ей поверят: она доктор, а я... Генералу самому пожалуюсь! В Кремль напишу! Карга эта докторша! Вонючка!

...Капитан не приказал даже правило прочесть, — думал на чальник конвоя. — Я это запишу. Часы у меня есть, чтобы вре мя точно проставить... Ивлеву пока не тронут. Ребята говори ли. что вчера ее полковник в трюм засадил. Испугалась фа шистка, сразу прибежала лечить его. Утром она на запретку прыгала, а сейчас как барыня идет. Смекалистая. Сразу по ругалась со своими контриками. Я — не я и корова не моя, знать их не хочу... Пристроится в управлении — почище нас заживет: жрать от пуза, выпить захочет — пей... Бесконвойни-цей заделается. Враги народа хитрые. В любую щель проле зут... Докторша с полковником поедет... Нотная... умеет жить...

устроилась... Настоящих людей, таких как я, не ценят, а за контриков цепляются. Напишу об этом в Москву без подпи си... там такие письма на вес золота. Приедет комиссия, разо блачат их, что потачку дают фашистам, и доложу тогда, что это я написал... Напишу, что и фашистов лечили, и про Седугина, его только после моего письма арестовали... и что пол ковника самого контрик лечит... А в газетах пишут: будьте бдительны... а они потеряли ее... Выгодная это щтука бдителъ-366

ность. За нее с головой взяться — прокормит она, : Уйду на гражданку из армии и там бдительность проявлю. Специаль ности у меня нет, учиться неохота. Землю копать не пойду, я им не лошадь. Буду о бдительности писать, куда надо...

Когда до железной дороги оставалось метров тридцать, к капитану подошел запыхавшийся старший лейтенант.

— Товарищ капитан! Мне передали...

— Задержались, старший лейтенант.

— Я был...

. — Мне до фени, где вы были. Вовремя приходить надо! — сердито оборвал капитан* — Я сопровождаю полковника в больницу. До моего возвращения начальником командировки остаетесь вы.