Я увожу к отверженным селениям том 1 Трудная дорога

седовал с Асей? А начальник эшелона? Так не долго додумать ся, что и на самом верху враги. У Ефрема Сирина есть один рассказ об одном христианине. В начале он не поверил пропо веднику, а кончил полным отрицанием триединства Божьего.

Ефрем Сирин — убежденный христианин, епископ Низмоны, потом отшельник, толкователь священного писания, он очень хорошо знал, что неверие начинается с малого. Ибсеновский Брандт говорил: «Всё или ничего». Он не разрешил своей жене оставить последний венчик как память об их умершем сыне.

Брандт погиб, а мир не изменился. Безыконникова принесла

120

в дар идеям десятки чужих жизней и получила в награду каторгу. Она думает: «может быть со мной поступили непра вильно, ошиблись?» И она доносит не ради доносов, а чтобы подкрепить или развеять свои сомнения. Она не знает простой истины: если попала сюда — значит враг. Ей начинает казать ся, что доносы теперь не в моде. Рухнул мир доносов — рухнул мир Безыконниковой. Ее раздирает подсознательное чувство неуверенности, она стоит перед крушением своих идеалов. Елена Артемьевна поняла это и попыталась защи тить ее... Не сумела. Одними рассуждениями людей не убе дишь. Я напомнила о воде — и добилась своего.

— Пока ее сгложет червяк сомнения, она много успеет натворить.

— Согласна, Варвара Ивановна. Бороться с предателями убийством — не по мне.

— Им можно предавать? — глухо спросила Варвара Ива новна.

— Нам дозволено одно, им — другое, — спокойно отве тила Прасковья Дмитриевна.

— Поехали! Поехали! Ура! — радостно завопила Аська.

Звонкий металлический лязг буферов, резкий толчок, воз бужденные обрадованные голоса и убегающее из глаз одино кое дерево — его хорошо можно было разглядеть из окна вагона — убеждали, что на этот раз Аська была права. Эшелон уходил с запасных путей какой-то станции, названия которой никто так и не успел узнать.

— Вы обидели Риту, Елена Артемьевна, и Аню тоже... — заговорила Аська, когда эшелон на полной скорости под гро хот колес мчался в неведомую даль. Елена Артемьевна удив ленно посмотрела на Аську.

— Не хотите разговаривать со мной?

— Я устала, Ася...

— Я воровка, но я все понимаю. Мне Риту жальче всех вас.

— Почему же ты думаешь, что я их обидела?

— А тут и думать нечего... Рита за вас к мусору вышла.

Он бы ее так отметелил, все печенки отшиб. А вы за Аврору вступились...

121

— Не лезь к человеку. Видишь, нехчожегся ей, — попро сила Аня.

— Ничего вы не понимаете. Я Ритку жалею, потому что хмне самой досталось как ей. Y меня отец морячок был... Мы в Крыму тогда жили, любил он меня. В тридцать седьмом посадили его, а нас с мамой — в ссылку на Север...

— А тебе-то сколько было тогда? — перебила Рита Асю.

— Двенадцать. В тридцать восьмохм мама померла. Меня в приемник взяли.

— Били что ль там? Аль голодом морили? — с интересом спросила Аня.

— Не бил никто, и кормили так себе, жить можно... Вос петы покоя мне не давали: чуть что и сразу начнут: «Не за бывай, Верикова, что ты дочь врага народа». Девчонок на меня натравили. Дразнят. Фашистка, фашистка, кричат. Я к ним драться лезу, а воспеты опять свое: «Верикова, тебя осу дят, как и отца твоего — врага народа». Я столько по ночам ревела. Заснут все, а я реву, чтоб полегче стало. ПотохМ, помню, зимой вызвали меня и говорят: «Подпиши вот здесь, что ты отказываешься от отца». Вспомнила я его. Идет он в кителе, улыбается, а в руках подарок держит, он всегда из плавания с подарком возвращался. Я в слезы, а они — подпиши. По дошла я к той паскуде, что подписку отобрать хотела, и вце пилась ей в хлебальник ногтями. А ногти у меня длинные были, нестриженные, острые. В кровь ей хлебальник поганый раскорябала. Скрутили меня — и в хмалолетку. Год дали за хулиганство.

— Нешто таких маленьких судили? — усомнилась Аня.

— В малолетке поменьше меня были. С двенадцати под суд идут. Отчалилась я от звонка до звонка. Выскочила на волю, а куда идти — не знаю. В детприемник? Лучше сдохнуть, чем туда. На работу — не принимают. Как покажу справку освобождения — гонят в три шеи. На Украине один фраер добрый попался: хотел взять меня на работу...

— Раздумал? — перебила Рита.

— Биография моя не понравилась. Шепнула я, за что меня посадили. Он обеими руками замахал. Иди, говорит, поскорее, а то и мне статью припаяют. Ушла я. Подобрал меня вор в законе, Пава Инженер. Он — скокарь...

122

— Это что же, профессия такая, скокарь? — поинтересо валась Аня.

— Квартирный вор. В книжках скокарей называют до мушниками. Писатели феню не знают.

— Какую такую феню? — удивилась Аня.

— Ну феклу, — усмехнувшись, пояснила Ася.

— В толк не возьму, какую фешо писатели должны знать?

— Эх, Аня... Феня — это блатной разговор.

— Не перебивайте, пожалуйста, Аня, — попросила Пра сковья Дмитриевна.

— Я много книг, Ритка, прочла. Что про воров пишут — свист дикий. На толковишах они наших не бывали, как мы живем — не знают — и тискают горбатого. Брешут як цуцики.

Y меня папа украинец, он часто так говорил о брехунах.

— Ты про Павла Инженера доскажи. Он что и вправду инженером был? — не унималась Аня.

— Замки открывал хорошо. За это и кличку ему дали Инженер. Я долго прожила с ним... Почти год... Потом друго го встретила, потом еще, и еще...

— А с конвоиром-то ты где встретилась? — вполголоса спросила Аня, оглядываясь кругом.

— Не услышит Аврора. Она в том углу притырилась... В

позапрошлом году. Барыга он был. Шмотки темные ему мой мужик сдавал. Потом в армию его взяли...

— Мужика твоего?

— Нет, Аня... Мужик с поличным погорел... В штрафняке концы отдал... Мусора этого в армию взяли. Он в конвойную команду попал. В прошлом году по этапу вез меня. И теперь везет... Я слышала, как Прасковья Дмитриевна с Варварой Ивановной говорили... Поняла я кое-что...

— Ну и какой же ты вывод сделала, Ася? — с интересом спросила Елена Артемьевна.

— По справедливости говорила Варвара Ивановна. Боль ная Аврора... Здоровая... Риту за вас чуть не дернули, а вы за Аврору мазу держите...

— Заступаюсь? — уточнила Елена Артемьевна.

— Ну да, — согласилась Аська, — я нарочно подошла к мусору: за Риту отмазаться хотела. Аврора — падло. Такие

123

отца убили и мне подписку дать хотели... И вас, и всех сюда загнали... А вы говорргге, Аврора несчастненькая, бедная, не троньте ее... Риту — можно, Аня — пусть сдохнет. Весь вагон на воду кинут, а Аврора права? Воровка я, а Крейсер хуже меня. В сто раз хуже!

— Что ж, Аська права, — задумчиво сказала Аня.

— Крейсер! — грозно крикнула Аська.

Безыконникова подняла голову, но не двинулась с места.

Ася подошла к ней вплотную.

— Бить будешь? Бей! — закричала Аврора.

— Еще раз стукнешь мусорам — начисто сделаю. И ска жу, что сама расшиблась. Не поверят — за тебя больше пятеры мне не привесят. Двадцать пять схвачу, но сделаю тебя, — не повышая голоса, предупредила Аська.

Аврора молча, со злобой посмотрела на нее.

— Держись, сука! — закричала Аська.

Перед глазами Авроры блеснуло лезвие безопасной бритвы.

— Спа-си-те! — завопила Аврора.

Ни единого звука в ответ.

— Я по шнифтам мойкой полосну! Ослепнешь! Вытекут шнифты на пол. — Аська выразительно повела лезвием безопас ной бритвы перед глазами Безыконниковой.

— Не лезь ко мне! Не боюсь я твоей бритвочки, — вопила Аврора.

— Y меня и месорило есть. — Никто не заметил, когда и откуда в руках Аськи появился складной нож.

— Что тебе надо? — со страхом спросила Аврора.

— Будешь стучать? Запорю!

— Ася! Перестаньте! — крикнула Прасковья Дмитриевна.

Аська или не услышала ее слов, или сделала вид, что не услышала.

— Отвечай, мусор! — прохрипела Аська.

— Ася! Не надо! — попросила Рита. Она схватила Аську за руку и смело взглянула ей в глаза.

— Отойди, Рита, — злобно отмахнулась Аська.

— Не убивай ее, мне страшно, — лицо Риты покрылось лихорадочным румянцем. В глубоко запавших глазах светились мольба и страх, губы болезненно вздрагивали.

124

— Я ее не трону, Рита. Пока... — пообещала Аська, неохот но пряча нож. — Скажи спасибо Рите. Сделала бы я тебя, Крейсер.

Безыконникова с ненавистью смотрела на Аську.

— Ася! Подойди сюда!

— Сейчас, Прасковья Дмитриевна. Рита, отойди, я Крей серу пару слов скажу. Не трону я ее... Будешь стучать — ночью задавлю. — Аська приблизила свои губы к лицу Безыконниковой. — Будешь?!

— Не буду, — с трудом выдавила Безыконникова.

— И учти! Я тебе не они... До утра не доживешь!

— Учту, — с плохо скрытой злобой униженно пробормо тала Аврора.

125

Г л а в а 2.

ПЕРЕСЫЛКА

ОБЫСК

Лагерная пересылка, куда попала Рита после этапа, была разделена на две зоны. Если встать лицом к воротам, по пра вую руку лежала мужская зона, по левую — женская. Женщин, по двое из каждого барака, ежедневно водили в мужскую зону. ТахМ они получали хлеб и баланду на общей кухне, туда же уводили провинившихся — в карцер. Из мужской зоны, при желании, можно легко попасть в женскую. Безоружный самоохранник-малосрочник охотно пускал в женскую зону тех, кто мог заплатить пайкой хлеба, горсткой табака или, на худой конец, обещанием, что завтра его не забудут. Люби тели женской зоны крепко держали свое слово и самоохрана привыкла доверять им. Вдоль стен барака были настланы двух этажные сплошные нары. На их грязных неотесанных досках заключенные ели, пили и спали. Сквозь подслеповатые стекла немытых окон солнце редко заглядывало в барак. Женщины из соседнего барака с утра до вечера без дела бродили по зоне.

Они грелись на солнышке, вяло переругивались с самоохра ной, если та почему-либо не пускала к ним гостей из мужской зоны, а некоторые, таких было совсем нехмного, горланили блатные песни или дрались между собой. Политических заклю ченных из барака не выпускали ни утром, ни днем, ни ве чером.

— На прогулку не пускают, хуже, чем в тюряге, — удру ченно вздохнула Аська.

— Ты сегодня, когда за обедом ходила, не слышала чего?

— Амнистию ждешь, Аня? Нам амнистии не будет. Нож ками шевели... Рвать коготки надо.

— Дак разве убежишь от такой охраны? Вон тех баб по зоне вольно пускают и то никуда не деваются, — возразила Аня.

— Пересылка крепка, — согласилась Ася, — на глубинку пошлют, оттуда совсем трудно оторваться.

129

— Ты по-своему говоришь, Ася... Глубинка... Какая она?

— задумчиво спросила Рита.

— Километров за триста в тайге.

— Не так и далеко.

— Совсем близко... Ты, Рита, как ребенок.

— Рита права, мы проехали около шести тысяч километ ров. Триста километров — пустяк, — заговорила Елена Ар темьевна.

— Не знаете, так помолчите, — грубо обрезала Аська.

Рита удивленно посмотрела па нее и заметила, что Аська краснеет.

— Извините, — скороговоркой пробормотала Аська.

— Спасибо, Ася, — поблагодарила Елена Артемьевна.

— Никак не приноровлюсь я с вами разговаривать. В ка мере с законницами по-хорошему поговорить нельзя: надыбают слабину и в калашный ряд отправят.

— Да, Ася... Я сегодня Безыконникову не видела. Ее опять вызвали на вахту? — дипломатично спросила Елена Артемьев на, желая отвлечь Аську от трудного для нее объяснения.

— Утром рано, когда вы еще спали... Настучит Аврора на всех — в самую глубинку загонят. Это вам так кажется,, что триста километров близко. Мы ехали по централке, кругом города, села, а там на триста километров — лагпункты и тайга, что захотят, то и сделают. Здесь мы на глазах у лагерных тузов, а в глубинке убьют и спишут как побег. Там и вас, Елена Артемьевна, могут к уголовникам бросить, не поглядят, что политическая. Воровки не любят таких, как вы. Скажут: фа шистка, контрик...

— Я уже это слышала, Ася... — устало вздохнула Елена Артемьевна.

— Не всё вы слышали... Дора Помидоровна, я вам чудную селедочную головку в помойке нашла. В ней столько жиров...

Кушайте, Дора Помидоровна! Жрите! Штевкайте! — вот как воровки говорят с политическими. И в лицо вам этой селедоч ной головкой ткнут...

— Сюда идут дежурные, — предупредила Аня.

Рита посмотрела в окошко и увидела надзирателей, подхо дящих к бараку.

— Самоохрана? — небрежно спросила Аська.

130

— Вольные, — успела ответить Рита.

Двери барака распахнулись.

— Выходи без вещей! — скомандовал надзиратель.

— Шмон, Ритка, — прошептала Аська, — если у тебя что есть такое, притырь или спусти.

— Спустить? — недоуменно переспросила Рига.

— Выбрось! — пояснила Аська.

— Y меня ничего запрещенного нет, — простодушно от ветила Рита.

Женщины рассаживались на земле вблизи барака.

— Долго они будут обыскивать? — спросила Аня.

— Пусть ищут, мы хоть воздуху свежего глотнем, — бес печно ответила Аська, жмуря глаза от яркого солнца.

— Не разговаривать! — прикрикнул надзиратель.

— Начальник! Y нас бабы шмон должны делать! — пода ла голос Аська.

— Вот фашисты дают... По фене ботают... Научились... — удивленно протянул надзиратель.

— Дежурный по бараку, ко мне! — крикнул один из над зирателей, производивший обыск.

— Ну, я... — поднялась Аня.

— Не «ну я», а дежурный по бараку вас слушает, гражда нин надзиратель. На лошадь будешь нукать, сволочь гитлеров ская! Зайди в барак!

— Что-то нашли, — встревоженно прошептала Аська.

— Разговорчики!

— Ты не знаешь, кто спит на этом месте? — донесся из барака голос надзирателя.

Аня что-то ответила, но слов ее не разобрал никто. Рита подняла голову и увидела Безыконникову. Аврора твердо вы шагивала позади начальника охраны. Подтянутый и стройный, в аккуратно застегнутом офицерском кителе, начальник охра ны легкой пружинистой походкой шел к бараку. На его пле чах тускло поблескивали погоны старшего лейтенанта. Безыконникова что-то возбужденно говорила ему, а он, изредка поворачивая голову в ее сторону, отвечал ей двумя-тремя сло вами. Когда они подошли поближе, начальник охраны сделал чуть заметное движение рукой в сторону Безыконниковой.

Аврора умолкла. Гордо, независимо и торжествующе она про131

шла в барак мимо гл я девших на нее женщин. Через минуту Аврора и начальник охраны вышли из барака. Теперь впереди шла Безыконникова, а чуть поодаль начальник охраны.

— Она спит на том месте, — указала Аврора на Елену Артемьевну, — и Воробьева...

— Встаньте! — приказал начальник охраны.

Ничего не понимая, Рита и Елена Артемьевна поднялись с земли.

— Это ваш ножик? — вежливо спросил начальник охра ны. На его открытой ладони лежал знакомый складной нож.

Рита сразу узнала его. Нож был Аськин.

— Я никогда не имела перочинных ножей, — тихо, с до стоинством ответила Елена Артемьевна.

— А вы? — насмешливо спросил начальник охраны, обра щаясь к Рите.

— Зачем он мне? — растерянно ответила Рита, опуская голову вниз.

— Нож никому из вас не нужен и вы его спрятали? Инте ресно... вы, наверно, в ножички играете? Или вы его в глаза не видели? — с плохо скрытой издевкой расспрашивал началь ник охраны.

— Нож — не мой! — твердо сказала Елена Артемьевна.

— А чей же? Ее? — спросил начальник охраны, указывая на Риту.

— Нет! Не ее! — запротестовала Елена Артемьевна.

— Ничей ножичек... Хозяина нет... Придется вам дать по десять суток за бесхозяйственность, — довольный своей шуткой, начальник охраны рассмеялся, — отведите их в кар цер, постановление я выпишу.

— Не шей нахалку людям! Это мой нож, начальник! — раздался взволнованный голос Аськи.

— Фамилия? — отрывисто спросил начальник охраны.

— Верикова.

— Статья?

— Пятьдесят восемь четырнадцать через семнадцать, — чуть помедлив, ответила Аська.

— Саботажникам помогала? А теперь врагов народа спа саешь? Всех трех в карцер! — нахмурившись, распорядился начальник охраны.

132

— А их за что? — удивленно спросила Аська.

— За соучастие.

— Темнишь, начальник! Нож мой!

— Они его спрятали. За укрывательство тоже наказывают.

— Ты веришь, начальник, что нож мой?

— Не знаю, ты за деньги все скажешь.

— Откуда у них деньги? От сырости?

— Меня это не касается...

— Черноту раскидываешь, начальник! Зачем этой старухе складняк? Она дома его в руки не брала. А эта малолетка что с ним делать будет? Вшей убивать? Спроси фраерш, они видели этот тесак у меня в вагоне. Мой месор! Почему ты не спрашиваешь?

— Уведите их! — вторично приказал начальник охраны.

Рита и Елена Артемьевна покорно поднялись с земли.

Аська отскочила в сторону и, пробежав шагов десять, проворно нагнулась. Она схватила с земли короткую толстую доску, утыканную длинными гвоздями.

— Брось! — закричал начальник охраны, осторожно при ближаясь к Аське.

— Не подходи! Убью! — яростно предупредила Аська.

Начальник охраны нерешительно затоптался на месте.

— Ты пойдешь под лагерный суд!

— Знаю, начальник! И еще вы отметелите меня на вахте!

Все равно не подходи!

— Чего же ты хочешь?

— Спроси у людей: мой тесак или нет? Вы! Скажите ему, чей нож!

— Известно, Аськин, — громко подтвердила Аня.

— Допустим, что твой, — согласился начальник охраны.

Но ведь спрятали нож они.

— Свист, начальник. Складняк я сама притыривала под пол в другом конце барака. Не могли вы его найти у Елены Артемьевны, — убежденно заявила Аська.

— Верикова врет! — выкрикнула Аврора.

— Вот кто стукнул вам? Учти, начальник. Безыконникова шьет нахалку этим двум.

— Без тебя разберемся, — злобно оборвал начальник ох раны.

133

— Аврора подсмотрела, когда я притыривала складняк. Она достала его из заначки и подбросила, — стояла на своем Аська.

— Не слушайте ее! Y Вериковой отец враг народа! Я под слушала, когда она говорила об отце в вагоне! Ее отца рас стреляли в тридцать седьмом! Туда ему и дорога! — выкри кивала Безыконникова.

Аська стремительно бросилась к Авроре. Начальник охра ны, он стоял неподалеку от Авроры, испуганно отпрянул в сторону. Аврора как завороженная смотрела на летящую к ней Аську. Она судорожно попятилась назад, не зная, что лучше, защищаться или бежать, потом круто повернулась и неровной рысью, припадая на левую ногу, затрусила к дежур ным. Возможно, она бы и успела добежать до них, но когда Аврора пробегала мимо сидящих женщин, Аня, словно невзна чай, вытянула ноги. Аврора с разбега споткнулась, по инерции сделала еще один шаг и, нелепо взмахнув руками, распласта лась на земле, как раздавленная лягушка.

— А-а-а! — завыла Аврора, приподнимая голову с земли.

В воздухе взметнулась доска. Острые гвозди вонзились в лицо Авроры. Аська рванула на себя, но ударить еще раз не успела. К ней подскочили дежурные. Один из них выхватил доску. Второй ударом кулака опрокинул Аську на землю. На чальник охраны, не успевший перехватить Аську, дважды пнул ее сапогом в лицо. Удары сыпались на беспомощное Аськино тело.

— Ух, ты! — злобно крикнул один из дежурных и прыг нул Аське на грудь. Его ноги, обутые в тяжелые керзовые сапоги, топтали поверженную Аську. Казалось, что этот багро вый, с остекленелым взглядом мужик воскресил давно умер ший танец дикарей на теле побежденного врага. Воскресил и исполняет его со злобой и наслаждением.

— А-а-а! — продолжала выть Аврора.

Аська молчала. Начальник охраны отошел в сторону, уста ло вздохнул, неторопливо достал носовой платок, тщательно вытер руки и вспотевшее лицо, со вкусом высморкался и при казал дежурным:

— Кончайте! Уведите всех троих в карцер. И ее тоже!

134

— А меня-то за что? — испуганно спросила Аня, увидя, что палец начальника указывает на нее.

— За ноги! — исчерпывающе пояснил начальник охраны.

— Изувечили! — несся над зоной пронзительный крик Безыконниковой. Елена Артемьевна шла впереди. Чуть по одаль, рядОхМ с Аней, шагала Рита. Двое дежурных с трудом волокли Аську. Кровь тоненькой струйкой стекала с ее разби того лица. Темно-красные капли падали на землю. Начальник охраны шел сзади. Его сапоги, вычищенные до блеска, равно душно затаптывали узенькую кровавую тропинку.

В КАРЦЕРЕ

— Дядя Коля! Воды! — просила Рита, припав губами к волчку.

— Колды ето не велено, толды ето не положено, — отве чал из-за дверей спокойный скрипучий голос.

— Y нас в камере больная девушка. Не мне, ей дайте на питься, — едва сдерживая слезы, упрашивала Рита.

— Колды ето не велено, толды ето не положено.

Рита увидела в волчок, как начальник карцера, заключен ный малосрочник дядя Коля, старчески шаркая ногами, вышел из коридора во двор, плотно затворив за собой дверь.

— Где у тебя болит? — Рита склонилась над Аськой и ласково погладила ее по щеке.

— В груди... И все зубы начисто вышибли, — свистящим шепотом ответила Аська.

— Я покричу дяде Коле, попрошу напиться.

— Не надо, Рита... Бесполезняк... До утра не дадут... А

где Аня?

— Она с Еленой Артемьевной в соседней камере. Позвать их?

— Ни к чему...

...Какой просторный карцер... И нары деревянные... Ло жись хоть вдоль, хоть поперек, не то что в тюрьме... Зато клопы больно кусаются... Жирные, противные, мягкие... Все пальцы испачкала. Откуда их столько? Из щелей, наверно...

135

Щели широкие, палец молено просунуть... А доски в стене толстые. Всю другую камеру в щель видно... Она пустая...

Елена Артемьевна с Аней сбоку сидят, отсюда не увидишь...

И коридора нет... Мы когда вошли — прямо наша камера, слева за стеной — пустая, справа во вторую камеру Аню поса дили... А кто же в первой? Ася говорит — уголовники... Из моего волчка всю комнату, что перед камерой, видно... И

окошко далее... С Еленой Артемьевной и Аней завтра свидим ся... Из нашей камеры окошко во двор маленькое, совсем загорожено... Не пойму: темно сейчас или светло на дворе?..

Аська вступилась за нас... Не захотела, чтоб мы понапрасну в карцер шли... Все кругом такое непонятное стало... Аська — воровка, отец у нее — враг народа... А выходит, она честнее честной. Аськин отец враг? Тогда и Елена Артемьевна враг...

И Аня?.. И все, кто со мной?.. Неправда! Неправда! Они доб рые! Одеты, как я... Передач им никто не носит... Не травили они никого... Не убивали... Достоевский... Генетика... Как ин тересно... Елена Артемьевна рассказывала... Y нас хромосомоч-ки маленькие такие, маленькие есть... И из них всё получает ся, и люди, и звери, и птицы. Далее деревья и трава. А дети тоже от этих хромосомочек и ген рождаются?.. Тогда зачем лее люди женятся? Почему обязательно у каждого папа и мама есть?.. Спросить у Елены Артемьевны? Стыдно... Варва ра Ивановна говорила, что если ребенка убить, все несчастны ми будут... Правильно. За что лее их все-таки посадили?.. Ну, нет хромосомочек, сказки это, а в тюрьму-то зачем?.. Прас ковья Дмитриевна никого убивать не хочет... А что Аня сде лала? Брат у нее калека... Елена Артемьевна Аврору защищала...

А она ноле Аськин подкинула... Меня в камере избить хотела...

Елена Артемьевна не дала... Делеурные не послушали нас...

Знают, что мы не виноваты, а в карцер отвели... Мне всегда говорили: враги виноваты, что живется трудно. Хлеб они жгут, честных людей убивают. А начальники — честные, добра лю дям хотят... Каким людям? Кимов отец знал правду. И прокурор, и судья знал. Аврора кричит, что она преданная, чест ная... Сколько раз на Елену Артемьевну зря наговаривала. Какая она честная? Все они не лучше! За что папу и Павлика убили?

Чтобы мне в лагерях умереть? Кому это нужно? Тетя Маша говорила: «С сильным не борись, с богатым не судись». Кимов

136

отец сильный? Не боролась я с ним, а меня все равно засу дили. Все они друг за дружку. За меня никто слова не скажет.

Ася — воровка, и то соврать не смогла. Разве начальники справедливые? Нет справедливости. Нет и не будет. Ася может умереть. Где взять воды? Врача не позовут. Все умирают.

Тетя Маша, Павлик, папа... Елена Артемьевна старенькая, тоже умрет... Сколько людей в мире, а я одна. Одна. Есть люди хорошие — их называют врагами. Есть плохие — им все мож но. Могилку Павлика и папину не увижу. А кто за могилкой тети Маши присмотрит? Никто... Мама она мне. Меня и не схоронят здесь, выбросят на свалку, собаки кости сглодают, растащут всю по частям. Мертвым больно, когда их звери грызут? Учительница говорила — не больно... Все равно страш но. Жить, Риточка, на том свете вечно будем. Грешникам — в аду гореть, праведникам — радоваться. Права была тетя Маша?.. А как на том свете живут? Где он? В гробу? Там темно и тесно. Как же в гробу радоваться? А учительница?

Врала она. Раз про врагов соврала — и про тот свет тоже...

Пить хочется. Хотя бы глоточек. Дали бы сейчас полное вед ро, я бы Асю напоила, и сама напилась бы... Что им, воды жалко? Не положено, не велено. А сам небось пьет взахлеб...

Старик хромой. Двери отпирают. Попрошу напиться... Кого-то привели... Три парня. Молодые, здоровые, красивые. Еще од ного... Страшный, одноглазый, носа не видно, один кончик торчит... Отчего бы это? Руки ниже колен, горбится, улыбает ся, зубы черные, как деготь... Ноги кривые... Не буду просить воды. Пусть его заведут в камеру...

— Марухи в трюме найдутся, дядя Коля? — сипло заго ворил чернозубый.

— Колды ето не велено...

— Толды ето не положено... — весело подхватил черно зубый. — Ты мне не колдыкай и не толдыкай, я сам Падло Григорьевич. Схамаю, падло, — рявкнул чернозубый. Дядя Ко ля молчал. — Слыхал обо мне?

— Слыхал, — признался оробевший начальник карцера, — да я что ж, колды начальство велит, толды ето положено...

— Мне, Падлу Григорьевичу, все положено! И начальство велит. Девки старые? Молодые?

137

— Иде как... В первой старухи две, — покорно поясняя дядя Коля.

— Не пойдет! — отрезал Падло.

— Во второй тож старуха и молодуха... В третьей моло духи две...

— Погляжу, — радостно заржал чериозубый.

— Ляг, Ритка! — шепотом приказала Аська и потянула Ри ту за платье. Застонав, Аська пошатываясь подошла к волчку.

— Я помогу, Ася, — прошептала Рита.

— Ляг! — гневно выдохнула Аська.

Рита забилась на нары. Аська прильнула к волчку.

— У-у, морда какая! Страшней войны... — Расхохотался за дверью чернозубый.

— Не узнаешь, Падло? — с налу гой спросила Аська.

— Знакомый хлебальник... Руль не туда смотрит...

— Сломали мне руль, Падло... Зубы вышибли... ПГнифты подбили... Я — Аська, баба Павы Инженера.

— Аська?! За что тебя так отметелили?! Ногами? — рас спрашивал чернозубый.

— Мусор сапогом в морду заехал... У тебя тоже от руля одна гулька осталась...

— Не гундось, Аська! Где твоя фраернха? — недовольно перебил Падло.

— Ты Паву не встречал? — спросила Аська. Каждое слово давалось ей с большим трудом. Рита видела, что она еле дер жится на ногах. Рита хотела подойти к ней, помочь, но Аська незаметно для Падлы показала ей кулак. Рита обиженно шмыг нула носом и отвернулась к стене.

— Этапом вечером Инженер сюда пришел. Дай я покно-каю на фраершу! — потребовал Падло.

— На Воробья? Там и кнокать не на что... Страхолюдина...

— презрительно бросила Аська.

— Я сам разгляжу... Отконай от волчка!

— Падло! Ты ее у меня не получишь!

— Что-о-о?!

— Пусть меня диким самосудом сделают начисто, а ее ты не тронешь! —злобно отрезала Аська.

— Ты чокнутая? — удивленно спросил чернозубый.

— Не тронешь! — упрямо повторила Аська.

138

— Ты теперь коблом стала, Аська? Подженилась на Воро бье? Ковыряешь ее? Я тоже ковырну, только не пальцем.

— Не тронешь, Падло!

— А что будет, если трону? Дядя Коля мне дверь в вашу камеру откроет... Забазлаешь, и тебя отметелю! — лютовал чернозубый.

— Я законная баба Павы Инженера.

— Он с тобой не живет!

— Живет, Падло! Тронешь меня — его тронешь! Тут люди с тобой есть, они скажут ему, как ты меня больную отмете лишь... Он тебя на толковище позовет...

— За тебя?!

— За себя, Падло! По закону, если воровскую бабу другой вор отметелит и мужик ее промолчит, того мужика в железный ряд кинут... Не захочет Инженер в железный ряд идти! Тебе глотку порвет!

— Гра-а-мотная! Все законы знаешь! Не нужен мне твой Воробей! — сквозь зубы процедил Падло.

— Скажи дяде Коле, чтоб воды дали... Сдыхаю я... — по просила Аська.

— Дядя Коля! Воды дай в третью! И без колды и толды!

— распорядился чернозубый.

— И в первую тоже... — подсказала Аська.

— А кто там? — поинтересовался Падло.

— Фраерши... доходяги... старухи...

— Обойдутся без воды... Чо резинку тянешь, дядя Коля?

Притащил? Открывай третью! Пей и ты, Воробей! Подженмл-ся бы я сегодня на тебе. Дура, такого мужика потеряла. Будь моей бабой, мясом от вольного кормить стану! — уговаривал Падло.

— Гнилым? — уточнила Аська.

— Заткнись! Я уже вылечился! — тихо пробормотал чер нозубый.

— Вылечился. Руль прогнил! Здоровый!

— Не твое дело, Аська! Закрывай дверь, дядя Коля!

— Лежи, Ритка, не подавай голос!

— Спасибо, Ася. Ты... Я никогда...

— Не плачь! Я еще поживу... Послушай, что в соседней говорят, мне скажешь.

139

— Подслушивать нехорошо. Мне тетя Маша говорила...

— Ох, Ритка, убьют тебя в лагере.

Плечи Аськи вздрагивали от беззвучных рыданий.

— Ася! Не надо! Не плачь, милая! — просила Рита, глотая слезы.

— Меня никто... Никто милой не называл... Замри, Ритка!

Слушай их разговоры... Падло искалечить может... Его закон ники боятся... Иди к стене...

Рита вплотную подошла к соседней камере и присела, чтоб ее не заметили через щель.

ВОРОВСКОЙ РАЗГОВОР

— За что нас в трюм приволокли? — спросил незнакомый Рите голос.

— За колотье, — ответил другой.

— Ты что, чокнулся? Все законники играют, подкуривают, чифирят... Подумаешь, начальник охраны! Он у нас на крючке, — негодовал третий. — Может, воспеты оказачили?

— He-а! В прошлую ночь один порчевпло у воспета лопат-нпк с грошами с верхов насунул... Вернули воспету лопатник, — возразил первый.

— Работать будем сегодня, братцы, — заговорил Падло.

Его голос Рита узнала сразу.

— В трюме? Работать? Казачить некого... Да я и не што порило... Щипач я! Лопатник заберу с нутрика! А казачить...

— А кто тут штопорило?! Я скокарь!

— А я — майданник! Моя работа на бану, в майдане. У

хозяина — колотье... — зашумели все трое.

Рита почти не поняла, о чем они говорили. Падло Григо рии молчал.

— Братцы! — заговорил майданник. — А слышали новую сибирскую феню?

—

Я

сам — сибиряк! Никакой новой фени нет! — обиделся скокарь.

— Есть! — возразил майданник. — Вот переведи мне: плы вет змея на водопад с двумя скобами.

140

— Змея? Скобы? Водопад? — недоумевал щипач. — Это не феия...

— Свистишь, Леха, феня! По-нашему будет так: идет фра ер на бан с двумя углами... А еще щипач! — торжествующе закончил майданник.

— За что же они нас в трюм бросили? — вернулся к началу разговора скокарь.

— Братцы! Законник имеет право мусора сделать? — впол голоса спросил Падло.

— Я не мокрушник! — огрызнулся щипач.

— Смотря за что и как сделать... Если за мусора вышка ломится, то лучше его не трогать, — рассудительно заметил скокарь.

— Центрового мусора сделать можно... Кусков за трид цать. И рыжья грамм пятьсот... С золотишком и от вышки уйдешь, — решил майданник.

— Слушай, братцы! — начал Падло Григории и неожидан но замолчал. — Покнокай в щель к Аське в камеру, — одними губами прошептал он.

К стене, где притаилась Рита, кто-то подошел, осторожно, на цыпочках.

— Аська дохнет, а фраерша под нары наверно притырилась... Боится тебя, Падло Григория, — с легкой издевкой в голосе доложил щипач.

— Я на нее и смотреть не хочу. Блевотина... — Падло Гри гория громко сплюнул. — Сегодня меня Ольховский на вахту дернул.

— Начальник пересылки? — уточнил щипач.

— Он! Про колотье ботал... Почему на работу не ходим...

Где чай на чифирь берем? Кто водяру приносит? Кто у воспе та лопатник с грошами сдернул? Я ему говорю: воспет в вер хотуру, извините, гражданин начальник, в верхние карманы брюк, положил свой лопатник, он же бумажник. Какой же щипач, карманник по-вашему, не насунет, простите, не выта щит, бумажник на дармовщину? Кто в карты играет — не знаю... Спросите кого другого. Водяру я в рот не беру... А что из чая чифирь делают, понятия не имею... Спрашивайте с воспи тателя, он все знает, гражданин начальник. Выслушал он ме ня. Завтра же весь воровской барак в глубинку загоню, кри141

чит Ольховский, там будете права качать. Я ему: гражданин начальник! Воры могут по делу кой-кого взять. Кого? спра шивает. Ну, тех, кто водяру таскал и чай для чифиря. Тех, кто знал, что в прошлый этап каторжный барак воры начисто оказачили и все бацильные тряпки притырили в уборной. Y

них доказательства есть. А по воровскому закону по делу брать можно, когда мусор тебя определяет. Обхезался начальник со страху, как услышал меня. Мы ему столько на лапу переда вали... Потом Ольховский говорит. Все для вас сделаю... К

бабам будете шимонать от вольного. А мы и так шимоиаем, отвечаю я. Казачьте, кого хотите... Казачим, начальник, без работы не сидим. Короче, — говорит Ольховский, — год на пересылке гужеваться будете, если сегодня ночыо мусора по весите.

— Мусора?! — дружно воскликнули все трое.

— Мусора! — подтвердил Падло. — Потише, а то услы шат... Я сам шнифты пялю на начальника и ничего до меня не доходит. Он говорит. Вечером тебя и еще троих, Леху Фик-сатого, Саню Лошадь и Вальку Мухомора кинем в трюм. Но чыо потихоньку подсадим к вам мусора. Он пятнадцать лет в органах проработал. Столько воров в законе схватил... Вы его не трогайте и ни о чем не расспрашивайте. Пусть заснет и спит... Если повесится ночыо, никто за него не отвечает...

Понял меня? А что если, — говорю я, — вы раздумаете? А

потом следствие... Я не с одним мокрым делом связан... Отпе чатки пальцев на кистях рук при добровольном повешенье остаются... Начальник кричит. Дурак! Он же самостоятельно повесится! А я ему: долго ждать придется, помощь нужна... а где помощь, там и следы. Ольховский мне базлает. Перчатки возьми! Учить надо? Сделаете, год кантоваться на пересылке будете. Нет — в глубинку запрячу! Я ему в ответ. А вдруг как вспомнит кто из нас о водяре? Ты меня на поит не бери! Во пит начальник — я все чистосердечно рассказал полковнику...

О водке и о чифире, и что казачите вы... Это я сперва сделал вид, что забздел. Не на такого нарвался... Или вы повесите мусора сегодня ночыо, или завтра на этап пойдете! Приказ готов! Показал мне приказ. Там все воры в законе перечисле ны. Y одного порчонка четыре фамилии, пять имен, шесть отчеств и семь разных годов рождения... Я пошел в зону, хотел

142

с вами потолковать, а меня двое дежурных попутали и в трюм приволокли... Кнокаю и вы тут! Что делать? Решайте, братцы!

В соседней камере наступила тишина.

...Кого они хотят убить? Мусора? Милиционера или дежур ного?.. За что? Спросить у Аси? Нельзя уйти... Дослушаю! — решила Рита.

— Я — щипач. Срежу с руки рыжие бока и за три куска толкну. А могу и сам таскать. Взглянешь на бока, они золотые и время показывают. Я за день по трое боков снимал и по пять лопатников забирал...

— Короче! — перебил Падло.

— Не пойду я на мокрое! — твердо закончил щипач.

— Учтем! Ты, Лошадь? — насмешливо спросил Падло.

— Я Саня Лошадь. Меня люди по Печоре знают... Центро вого фраера за рыжье, за гроши с майдана скину на полном ходу... Бесплатно мусора делать не буду.

— Почему?

— Мне, Падло Григории, лагерный довесок не нужен. Так у меня червонец, а лагерный суд привесит до четвертака... Из глубинки не выскочишь... А то и высшую дадут...

— Говори, Мухомор! — Предложил Падло.

— Толковища не было. На хате, если потерпевший забаз-лает, я имею право его замарать... Ни один вор мне слова не скажет. Но чтобы мусор подначивал, а я по его подначке марал кого-то, не по закону это. Как в кино получается...

Смотрели «Аристократы»? Там Сонька Золотая ручка, Костя Капитан... Со смеху сдохнешь! Костя Капитан ссучился, ко мендантом лагпункта стал, и все воры в законе его слушают, на работу идут. Фраера верят такому кину... Мы-то знаем, что всё это свист дикий. Ссучился Костя Капитан — говорить с ним никто не будет. Кто руку ему подаст или пожрать с ним сядет — и тот сука. А то он на работу воров уговорил идти...

Суки пойдут. Вор, если пойдет, тоже сука. Под палкой сучьей могут пойти, если конвой заставит... А без мусоров Костя по падется — сделают его.

— Кончай о кине! Y нас, братцы, воровской разговор, серьезный. А ты кино лепишь... Оно для фраеров... Мы знаем, что Костя Капитан — туфта. Ты по делу ответь! — перебил Падло Григории.

143

— Я уже сказал: нет такого закона! Выйдет закон по подначке мусоров марать фраеров или мусоров, я первый за мараю, а сейчас — нет! — твердо ответил Мухомор.

— Никто не хочет?! — злобно спросил Падло.

— Я на мусоров работать не буду. Им надо марать, пусть сами марают, — заговорил Саня Лошадь.

— А я — щипачишка бедный. Мне мокрое — ни к чему, — отмахнулся Леха.

— Скажи, щипачишка бедный, что бывает, когда вор из-за дешевки другому вору в спину тесак загонит? — спокойно спросил Падло. — Ты с Иваном Больным бегал?

— Бегал!

— Напару жрали?

— Жрали, Падло Григории!

— Ты штефкал на бздюм с Иваном из одной миски, и ты ему тесак в спину загнал... Из-за бабы Ивана, Ирочки Си ся стой.

— Свист, Падло Григории! Иван Больной сам концы от дал! Не докажешь!

— Ты не базлай, Леха, не поможет! Не прикончил ты его тогда, жив Иван... Он на семьсот втором лагпункте, в глубин ке... Туда ксивеику можно послать... Иван прочтет ксиву и па свиданку с тобой приедет.

— Выходит, я — сука?! — с надрывом выкрикнул Леха.

— Выходит, да, — согласился Падло. — Слушай, Мухомор, ты законы хорошо знаешь. Вот допустим, ты напару с Володей Драным скачок залепил. Взяли вы в хате рыжье, гроши и тряпки центровые. Рыжье, тряпки и гроши ты несешь, за вами мусора погнались... ты рвешь в одну сторону, Володя — в дру гую. Володя ждет тебя, а ты в другой город отвалил. Всё спустил, а Володя локш хамает, ни копейки ему не попало.

Докажи, скажешь? А я и доказывать не буду. Володя на тре тьей известковой, надо будет, сам сюда этапом придет — и докажет... Схватываешь? Тебя, Лошадь, люди знают по Печоре, по Марлагу... А ты помнишь, в тридцать девятом, ты на хате у Райки Линючей Ваську Ротскому в колотье прошпилил пять кусков. Перед войной это гроши большие были... А как ты отмазался?

144

— Ротский концы отдал... Я сам его похоронил! Ты ничего не докажешь, Падло Григории! Я с тобой права буду качать!

Тесак в горло пущу!

— Я не докажу — Васька Ротского нет, а Райкин пацан видал все... Он докажет!

— Какая вера может быть фраеру? Я — человек, а он...

— Шурик Крюковский... — докончил Падло Григории.

— Райкин пацан — вор в законе?! Шурик Крюковский?

— Угадал, Лошадь! Он уже три года в законе, скокарь...

в колотье шпилит — не садись с ним...

— Где он? — глухо спросил Саня Лошадь.

— На третьей известковой... его в любой день по этапу пригонят... Понял?

— Понял... А откуда ты все знаешь?

— От Ольховского... Вопросы будут? — дурашливо спро сил Падло.

— Ты что как следователь ботаешь? А если мы тебя тут в трюме...

— Повесите? Бесполезно, Мухомор... Дядя Коля...

— Он не услышит, Падло Григории.

— Сядь, Леха! Дядя Коля не услышит... Ольховский ска зал, что если вы сделаете меня или работать откажетесь, с первым этапом приедут все: Шурик Крюковский... Иван Боль ной и Володя Драный. Или нас разбросают по тем лагпунктам, где они... Что делать будете? На вахту побежите? А вас оттуда метлой в воровской барак. До законников дойдет, что дежурники за вас мазу не держат и следствие поведут лишь бы очки втереть. Повесят воры вас всех троих, а на утро крик поднимут в бараке: «Повесился! Повесился!» — голос Падлы Григорича звучал спокойно и деловито.

— Сделаем мы этого мусора или фраера, о котором Оль ховский говорил... А после?.. — тоскливо спросил Леха.

— Ты хоть и щипач, а мужик с башкой. Как деляга тол куешь... Повесим мы того фраера и спокойно покандехаем в барак... В глубинке есть сучий лагпункт — семьсот десятый, там суки верх держат: Васек Пивоваров, Семен Бронер. Они играют, к бабам ныряют. Оттуда воспетами к фашистам ухо дят, нарядчиками...

— Придурками?

145

— Придурки, Леха, лучше законника живут... Y воспета — кухня, у нарядчика — тряпки, у коменданта — весь лагпункт...

Гуляй за все!

— Y фашистов взять нечего... — разочарованно протянул Мухомор.

— За дачки казачить молено начисто. Им, правда, раз в год присылают из дома, но их там много. Фашистов не слу шают, когда они стучат, что у них дачки и шмотки отметают.

На кухне одну воду оставим... Подохнут, мусора нам спасибо скажут. Вору в законе тоже не всегда бацила ломится... Сегод ня оказачил этап — мажь на горбыль бацилу. Штефкай мед, водяру пей. Завтра прошпилился в колотье — без шкар с голым задом сиди. Y контриков и на штрафных лагпунктах, там теперь не фраера, а суки придурками. Каждый день при дуркам бацила ломится.

— Ты давно ссучился, Падло Григории?

— Недавно, Лошадь... На воле еще. Здесь никто не знает.

Я человека оказачил, он тоже в глубинке.

— Почему Аськину фраериху не тронул?

— Чтоб шуму не было, Леха. Паву сегодня вечером этапом привели... А нам здесь еще жить придется... Я хотел по-хоро шему. Выскочим завтра из трюма, я Инженеру скажу: кобел твоя Аська! Пава ее не отметелит, я из нее душу выниму...

— Падло Григории заскрежетал зубами.

— Ася! — чуть слышно прошептала Рита.

— Молчи! Пусть думают, что мы спим, — прошелестело над Ритиным ухом.