Язычники

9

У меня болит живот, когда Маркус крепко спит, более чем довольный, тем, что я в его объятиях. С другой стороны, я почти не спала несколько дней, даже когда Маркус был в безопасности рядом со мной. Хотя, кто мог бы винить меня? Этот замок не совсем то место, которое кричит о безопасном убежище, и в последний раз, когда я засыпала с Маркусом, все было не так уж хорошо. Этот замок — мой ад. Меня пытали и держали здесь в плену те самые люди, которые спят прямо по коридору. Я была бы сумасшедшей, если бы верила, что здесь я в безопасности.

Маркус перекатывается, его рука оказывается прямо на моем животе, и я резко, с болью втягиваю воздух, когда беззвучные слезы заливают мои голубые глаза.

— Святая матерь сладкого младенца Иисуса, — шиплю я сквозь стиснутую челюсть, хватая его тяжелую руку и пытаясь оттолкнуть ее от себя. — Отвали от меня, ты, большая куча дымящегося болотного дерьма.

Маркус стонет и кряхтит во сне, вероятно, разозленный тем, что у меня хватило наглости потревожить его сон.

— Ммммм, что случилось? — бормочет он, крепче обнимая меня и притягивая ближе, что в идеальном мире мне бы понравилось.

— МОИ ШВЫ, ПРИДУРОК. УБЕРИ ОТ МЕНЯ РУКИ!

— О, ЧЕРТ! — Маркус отшатывается назад, его глаза распахиваются, когда он падает обратно на кровать. Он хватает толстое одеяло и стягивает его вниз, чтобы осмотреть мой живот, осторожно проводя по нему пальцами в темноте, чтобы убедиться, что каждый стежок все еще на месте. — Я причинил тебе боль?

— Нет, — говорю я ему, хотя мы оба знаем, что я лгу. Я пододвигаюсь к краю кровати и оглядываюсь на него, когда его лицо вытягивается. — Мне просто нужно отойти. У меня уже давно спазмы.

Он закатывает глаза и собирается встать.

— Пойдем, я покажу тебе, где самое вкусное, — говорит он, читая мои мысли, чертовски хорошо зная, что я собиралась пойти и обыскать каждый шкафчик внизу, пока не найду обезболивающие, которые наверняка помогут мне потерять сознание.

Мои глаза расширяются от ужаса, когда он пытается подняться с кровати вслед за мной.

— Нет, — говорю я, откидываясь назад и вдавливая его в матрас. — Не будь идиотом. Я отойду на минутку, а потом вернусь прямо сюда. Ты не можешь вставать и ходить еще несколько дней.

— О, пожалуйста, — усмехается он, снова устраиваясь поудобнее, но не в силах скрыть боль, написанную на его лице. — Я гребаный зверь. Я мог бы ходить вокруг тебя кругами.

— Точно, — смеюсь я, наблюдая, как его голова падает на подушку и его поглощает глубокий сон. Я качаю головой, не в силах отвести взгляд от этого зрелища. Он выглядит таким умиротворенным и невинным, когда спит. Жесткие черты его лица разглаживаются, и темнота, кажется, рассеивается. Он выглядит таким чистым, хотя, держу пари, его мечты совсем не такие.

Яростная ревность пронзает меня, когда я хватаю свой шелковый халат и на цыпочках выхожу из его комнаты, не желая снова его будить. Я никогда не могла так заснуть, даже когда была одна в своей квартире и моей самой большой проблемой было прятаться от отца. Жизнь никогда не была добра ко мне. Каждая ночь всегда была борьбой. Мне приходилось включать телевизор с почти беззвучным звуком, ровно настолько, чтобы заглушать шум оживленного города за окном. Свет приходилось выключать, но я не выносила полной темноты. Потом, когда у меня все было так, как мне нравилось, я часами смотрела в потолок, и в голове у меня кружилась мысль о том, что кто-то вломится в мою дверь… Кто-то совсем как братья ДеАнджелис.

Кто бы мог подумать…

Здесь достаточно светло, так что мне не приходится утруждать себя поиском выключателя, когда я выхожу в длинный коридор. Я вижу почти идеально, хотя красться в темноте, когда Роман и Леви рядом, вероятно, тоже не лучшая идея. Я могу только представить, что было бы со мной, если бы они приняли меня за кого-то другого.

Добравшись до лестницы, я останавливаюсь, чтобы перевести дух. Всего тридцать ступенек. Я справлюсь. По крайней мере, я надеюсь, что справлюсь. Ходить по прямой не так уж плохо. Мне не нужно так сильно сосредотачиваться, и уж точно не так сильно напрягаться, но лестница? Черт возьми. Кто бы мог подумать, что спуск по лестнице вызовет у меня такую панику?

Я хватаюсь за перила изо всех сил и собираюсь сделать свой первый шаг вниз. Боль немедленно пронзает мой живот, мышцы сжимаются, и я молча проклинаю себя за то, что не попросила обезболивающие раньше.

Я делаю еще шаг, потом еще, прежде чем мое дыхание превращается в громкое шипение от боли. Черт возьми, было бы намного быстрее, если бы я просто бросилась с лестницы головой вперед. По крайней мере, так я не смогла бы остановиться, пока не достигну низа.

Я с трудом делаю еще один шаг, прежде чем прямо у меня за спиной раздается грубый смешок. Я едва успеваю ахнуть, как Леви подхватывает меня на руки и летит вниз по оставшейся части лестницы, Роман следует за ним по пятам.

— Отпусти меня, — кричу я, мой голос эхом разносится по каждой из пустых комнат.

Леви опускается на нижнюю ступеньку и ставит меня обратно на ноги, поддерживая, пока не убеждается, что я удерживаю равновесие. Я отталкиваю его руки и поспешно отхожу от него, радуясь вспышке боли, промелькнувшей на его лице.

— Извини, — бормочет он, когда Роман присоединяется к нему. — Тебе было больно. Просто так было проще.

Я прищуриваюсь, глядя на него, ненавидя то, как они стоят вместе, словно непреодолимая сила, оба более чем готовы сразить меня в любой момент, но, оглядев их, я понимаю, что они оба полностью одеты.

— Куда, черт возьми, вы направляетесь? — Спрашиваю я, пытаясь скрыть боль, которая разрывает мой живот, когда я рассматриваю их черную одежду, которую они обычно надевают, когда собираются кого-нибудь искалечить.

— Дела, — бормочет Роман, не желая говорить больше, чем это, хотя он и так сказал достаточно. Я точно знаю, какими делами они планируют заняться сегодня вечером. — Почему ты не в постели? Тебе следует отдыхать. Разгуливая повсюду, ты только разорвешь свои швы.

— Не то, чтобы это тебя касалось, но я пыталась раздобыть что-нибудь, чтобы облегчить боль, — говорю я ему, всего через несколько мгновений после того, как начинаю расспрашивать его об их маленькой деловой прогулке, когда он прерывает меня.

— Облегчить боль? — Спрашивает Леви, его глаза расширяются, а спина выпрямляется. — У тебя все еще болит? Сейчас должно быть уже легче. По крайней мере, достаточно, чтобы ты смогла поспать.

Я усмехаюсь, скрещивая руки на груди. Очевидно, что этот парень не испытывал такого дерьма, когда твои кишки разрывались в клочья, как у меня… Хотя трудно оценить, какие вещи эти парни натворили за свою жизнь.

— Ну, если бы я не провела ночь, трахаясь с Маркусом, доведя его до комы, то, вероятно, не испытывала бы такой сильной боли. Но знаешь что? Если бы меня не похищала и не пытала кучка психованных придурков, то я бы вообще не испытывала боли. Но всякое дерьмо случается, верно?

— Давай, детка, — говорит Леви, подходя ко мне и заставляя меня отстраниться, прежде чем он, наконец, понимает намек и останавливается. — Когда это прекратится? Я же сказал тебе, мы больше не причиним тебе вреда. Никогда больше. Я хочу все исправить, но ты даже не даешь мне шанса заслужить твое прощение.

Я выгибаю бровь, и смотрю прямо в его великолепные темные глаза.

— Больно, не так ли? — И вот так он понимает мой план игры, они оба понимают. Хотя после того, как всего несколько часов назад Роман ворвался в мою комнату с ножом, он должен быть хорошо знаком с моим маленьким дьявольским планом.

Леви нерешительно отступает назад, его взгляд проясняется, когда он тяжело вздыхает.

— По крайней мере… позволь мне достать для тебя обезболивающее. Они находятся высоко в шкафу, и ты не сможешь дотянуться до них, не поранившись при этом.

Я выдерживаю его пристальный взгляд еще мгновение, прежде чем, наконец, киваю.

— Хорошо, — бормочу я, опуская взгляд и отводя глаза. Леви, не теряя ни минуты, мчится в сторону огромной кухни и оставляет меня со своим братом.

Я поворачиваюсь, чтобы последовать за Леви, не желая оставаться наедине с Романом, хотя не понимаю, почему я предпочла бы Леви. Они оба одинаково виноваты.

— Остановись, — говорит Роман, его доминирующая альфа-личность каким-то образом восстанавливается после его жалкого выступления в моей спальне. Я игнорирую его, насколько могу, и продолжаю двигаться, даже отдаленно не собираясь уступать его воле. Он стонет и следует за мной.

— Шейн. Остановись, — требует он более настойчиво, от тона его голоса у меня мурашки бегут по спине.

Я не могу удержаться и оборачиваюсь, пронзая его жестким взглядом.

— Какого черта ты начинаешь мне приказывать? Я хочу свои гребаные обезболивающие таблетки, чтобы вернуться в постель и притвориться, что ничего этого не было.

Он подходит ко мне ближе, его взгляд такой же жесткий, как всегда.

— Когда, блядь, ты перестанешь валять дурака и встретишься с нами лицом к лицу, как гребаная крутая сука, которой я тебя знаю?

— Зачем мне это делать? — Я огрызаюсь на него. — Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Я не какой-то помешанный на любви щенок, который собирается вешаться на вас, троих засранцев. Я ваша пленница. Возможно, ты забыл об этом. Но чего ты не забудешь, так это того, что я здесь не для того, чтобы заставить тебя чувствовать себя лучше из-за того, что ты причинил мне боль. Если ты хочешь заслужить мое прощение, тогда сделай это, докажи мне, что я должна доверять тебе, но чего ты не собираешься делать, так это подходить ко мне вот так и пытаться силой запихнуть это мне в глотку. Это не так работает.

— Черт возьми, Шейн. Ты действительно думаешь, что я знаю, как это работает? Мне никогда в жизни не приходилось зарабатывать чье-либо прощение, потому что все, кому я когда-либо причинил боль, чертовски мертвы, и на то есть веские причины, — рычит он. — Для меня и моих братьев существует либо черное, либо белое, между ними нет ничего промежуточного. А ты? Черт возьми. Ты прямо посреди всего этого, там, куда никто из нас никогда раньше не отваживался ступать. Так что, прости меня за то, что я не имею ни малейшего гребаного представления, как с тобой обращаться. Ты для меня загадка, гребаный взрыв сверхновой.

Я смотрю на него снизу вверх, моя грудь вздымается от тяжелого дыхания, в то время как он смотрит на меня в ответ. Его глаза безумны от беспокойства, а руки сжаты в кулаки. Ни один из нас не произносит ни единого чертова слова, и по мере того, как напряжение между нами растет, мое сердце только учащается.

Я тяжело сглатываю, готовясь сказать ему, как сильно я его презираю, когда он подходит ко мне вплотную, его сильная рука обвивается вокруг моей шеи, и он притягивает меня, мое тело прижимается прямо к его. Вздох срывается с моих губ, и прежде, чем я успеваю оттолкнуть его, мягкие губы Романа опускаются на мои.

Он целует меня глубоко, этот поцелуй полон силы и сожаления, и, черт возьми, в нем столько гребаной страсти. Я упираюсь рукой в его широкую грудь, пытаясь оттолкнуть, но когда его губы скользят по моим, а язык проникает в мой рот, я погружаюсь в него, мои глаза закрываются от непреодолимой потребности.

Тихий стон вырывается из глубины моей груди, когда я превращаюсь в пластилин в его руках, впитывая каждую частичку его тела, когда я целую его в ответ. Его рука остается на моем затылке, удерживая меня там, пока его пальцы запускаются в мои волосы. Другой рукой он сжимает мою талию и медленно обвивает бедра, исследуя мое тело так, как у него никогда не было возможности сделать раньше, и в этот момент я вся его. То есть до тех пор, пока я не вспоминаю, что, черт возьми, сделали со мной эти руки.

Паника захлестывает меня. Что, черт возьми, я делаю?

Я отрываю свои губы от его, используя каждую последнюю унцию силы во мне, чтобы оттолкнуть его. Я ударяю рукой с громким ШЛЕПКОМ его по лицу, и мы оба смотрим друг на друга, совершенно ошарашенные.

— Какого черта, по-твоему, ты делаешь? — Я кричу, моя грудь вздымается от беспорядочных вздохов, ладонь саднит от удара.

Роман просто стоит неподвижно, его глаза широко раскрыты и полны замешательства, и кажется, что он даже сам себя не понимает.

— Я, эээ..

Леви возвращается в поле зрения, отводя мой взгляд от Романа, когда волна вины захлестывает меня, хотя так не должно быть. Все, что было у нас с Леви раньше, теперь исчезло, и мы с Маркусом не являемся эксклюзивными партнерами, так что технически я вольна целовать кого угодно, но это не должно иметь значения, потому что я никогда не позволю Роману сделать это снова.

— Держи, — говорит Леви, бросая таблетки мне в руку и передавая стакан воды, переводя взгляд с меня на Романа, его брови хмурятся. — Прими это. Они крепкие, так что сработают быстро.

Я киваю и тут же отправляю их в рот, глядя куда угодно, только не на двух мужчин, суетящихся вокруг меня. Прижимая прохладный стакан к губам, я делаю небольшой глоток и проглатываю таблетки, ненавидя то, что все еще чувствую вкус Романа. Это опьяняет. Забудьте об этом. Он опьяняет. Он всегда был таким с самого начала, но он не мой, и я никогда не хочу, чтобы он был моим.

Я чувствую, как взгляд Леви впивается в меня, когда отрываю бокал от губ, его глаза прищуриваются на меня.

— Что здесь происходит? — спрашивает он, понизив голос.

— Ничего, — огрызается Роман, поворачивается спиной и направляется к двери. — Поторопись. Я хочу покончить с этим, пока мы не упустили свой шанс. Отец дал нам всего неделю свободы, и у нас быстро заканчивается время.

Леви смотрит на меня еще секунду, прежде чем броситься вслед за своим братом, и когда они исчезают в коридоре, я смотрю им вслед, не в силах понять, что, черт возьми, только что произошло, или почему я не могу не окликнуть их.

— Подождите, — спешу я, и мои ноги непроизвольно следуют за ними по длинному коридору в сторону входной двери. — Куда вы идете?

Роман замолкает, его спина напрягается, когда Леви останавливается и поворачивается ко мне.

— Это просто бизнес, — говорит он. — Иди и ляг на диван. Маркус поможет тебе подняться наверх, когда проснется.

Я качаю головой и подхожу к нему.

— Что за дело? — Спрашиваю я. — Дурацкие поручения вашего отца или это личное? — Я делаю паузу и наблюдаю, как взгляды Леви и Романа становятся жестче, молча отвечая на мой вопрос. Сегодняшний вечер напрямую связан с их планом свержения их отца, и, черт возьми, я хочу участвовать.

Роман встает рядом со своим братом.

— Ты не хочешь принимать в этом никакого участия, императрица, — говорит он, впиваясь в меня взглядом, как будто читает мои мысли.

— Ты ни черта не знаешь о том, чего я хочу, Роман, — говорю я, медленно подходя к ним. — Но ты можешь быть чертовски уверен, что если твой план по свержению твоего отца все еще находится в разработке, то я буду прямо там, чтобы посмотреть, как этот ублюдок сгорит. Я не какая-нибудь жалкая сучка, которая будет сидеть сложа руки и наблюдать со стороны. Я уже слишком много потеряла, чтобы не пожинать плоды. Так что, если вы строите империю, считайте, что я официально возглавляю игру.

И вот так я шагаю мимо них к двери, останавливаясь только тогда, когда они не следуют за мной.

— Поторопитесь, мальчики. Часы тикают.

Леви смотрит на своего старшего брата, и между ними возникает безмолвное общение, прежде чем они оба вздыхают и кивают, подчиняясь каждой моей воле и требованию, как и должны.

— Если ты, блядь, встанешь у меня на пути, — рычит Роман, шагнув ко мне, в его глазах бушует ярость не только из-за того, что его обыграли, но и из-за того, что он показал свои истинные карты, поцеловав меня. — Тогда твоя голова окажется на разделочной доске.

— Вау. Угрозы смертью, да? — Я смеюсь, приподнимая бровь, зная, что даже если бы он захотел, он бы никогда больше не причинил мне боли. — Если мое прощение — это твоя конечная цель, то я должна предупредить тебя, ты уже двигаешься в неправильном направлении. Но не обольщайся, если сегодня я встану у тебя на пути, то единственная приемлемая реакция — отойти на хрен в сторону.

Затем, вот так просто, Леви проходит мимо меня, направляясь к внутренней двери гаража и широко распахивая ее для меня.

— После тебя, — говорит он мне, наблюдая, как я прохожу мимо, прежде чем я слышу его тихое бормотание позади меня. — Это должно быть интересно.