Язычники

26

ШЕЙН

После нескольких часов гниения на заднем сиденье "Эскалейда" разлагающееся тело только еще больше портит мне настроение.

— Какого хрена? — Спрашиваю я, прерывая описание Жасмин ее похитителя, когда дверь открывается, и запах почти бьет мне в лицо. Маркус ухмыляется, не сводя с меня глаз с тех пор, как я решила взять свою жизнь в свои руки и всадить пулю в мозг отца. — Не стой просто так. Сделай что-нибудь с этим. Я не собираюсь ехать обратно в твой дурацкий замок с привидениями, пока этот большой ублюдок воняет тут. Я имею в виду, что это вообще такое? Неужели дерьмо вытекло из его задницы теперь, когда она не зажата? Пахнет отвратительно.

Маркус просто улыбается, наблюдая за мной с благоговением, ловя каждое мое слово, и после долгого, прищуренного взгляда наконец открывает дверь, прежде чем протянуть руку и схватить тело. Он вытаскивает его и швыряет прямо в старый потрепанный джип, припаркованный рядом с нами, — джип, которого там не было, когда я припарковывала "Эскалейд".

Освободив место, Леви бросает три спортивных мешка с моей одеждой на освободившееся место, и мое лицо искажается от отвращения, когда я думаю, сколько же всего осталось от этого трупа и теперь маринует мои вещи.

Роман заводит двигатель и опускает все стекла, включая кондиционер, чтобы избавить "Эскалейд" от запаха, и то, как Роман приступает к делу, наводит на мысль, что это не первый случай, когда в багажнике разлагалось мертвое тело.

Проходит минута, и, когда раннее утреннее солнце начинает выползать на небо, мы трогаемся в путь. Пройдет совсем немного времени, прежде чем люди начнут собираться на работу или рано вставать в спортзал, и мы не хотим быть здесь, когда они это сделают.

Я сажусь в центре, сзади, предполагая, что Жасмин недостаточно комфортно сидеть рядом с одним из парней, учитывая то, как она вздрагивает каждый раз, когда они приближаются, но я не могу винить ее, особенно после того дерьма, через которое она прошла за последние несколько недель. Роман, как обычно, садится за руль, но когда Маркус садится сзади рядом со мной, я качаю головой. — Ни за что, черт возьми, — говорю я ему, указывая вперед. — Ты весь в остатках сока разлагающегося тела, а я только что приняла душ. Ты сидишь спереди.

Леви ухмыляется и отталкивает его с дороги, прежде чем сесть рядом со мной и положить свою тяжелую руку мне на плечо, заставляя Жасмин подпрыгнуть, когда его пальцы непреднамеренно касаются ее хрупкого плеча. Не желая усложнять ситуацию больше, чем нужно, он держит свои руки при себе, и мы убираемся отсюда к чертовой матери.

Подняв несколько окон, чтобы скрыть парней от остального мира, мы выезжаем из затемненного гаража на пустынные городские улицы. Роман срывается с места на полной скорости, его темные, цвета обсидиана, глаза сужаются в зеркале заднего вида, когда он замечает Жасмин рядом со мной.

— Итак, — говорит он, возвращаясь к делу. — Кто этот парень? Начни с самого начала.

Жасмин тяжело сглатывает и рассказывает то, что говорила мне, пока мы были прикованы наручниками к колонне, только без эмоций.

— Он вломился в мой дом несколько недель назад. Я не уверена, сколько дней прошло. Я потеряла счет дням после первой недели. Была середина ночи, и мой ребенок спал в своей комнате. Я попыталась добраться до него, но меня избили и похитили. Все, что я действительно помню о той ночи, — это плач моего ребенка. Шум разбудил его.

— Ты знаешь, как звали того парня? — спрашивает Роман, небрежно пропуская все остальные подробности, которые таким парням, как Роман и его братья, уже слишком хорошо знакомы. Врывается плохой парень, грубо обращается с девушкой, забирает ее как свою собственную. Черт, это похоже на мою историю.

Жасмин качает головой, ее глаза наполняются непролитыми слезами.

— Я не знаю. Он заставил меня обращаться к нему “мастер", но однажды вечером у него был посетитель, и я могла слышать только приглушенный разговор, но я думаю, что человек назвал его Джеймсом.

Маркус разочарованно фыркает.

— Это мог быть кто угодно, — говорит он. — Что еще? Какие-нибудь отличительные черты? Волосы? Рост? Татуировки?

Она тяжело сглатывает и пожимает плечами.

— Никаких татуировок. Он такой же, как все. Выглядит как обычный парень. Темные волосы, темные глаза, среднего роста. В нем нет ничего особенного, ничего такого, что выделяло бы его.

— Она права, — говорю я. — Я видела его, когда он поднимал ее на подиум. Он выглядит как какой-то генеральный директор в модном костюме. У меня от него мурашки побежали по коже. Он остановился и спросил меня, кто мой мастер, и когда я сказала, что не продаюсь, он повел себя так, словно для него это не будет проблемой. Я бы узнала его, если бы увидела снова.

Руки Леви сжимаются в кулаки, ему не нравится мысль о том, что кто-то пытается забрать то, что принадлежит ему, когда Роман бормочет с переднего сиденья.

— Послушай, ты можешь остаться у нас на ночь. Сделай несколько звонков и разберись с этим, но не более того. Я не знаю этого парня. Он может быть кем угодно, и я не стану подставлять свою шею ради тебя или рисковать жизнями моих братьев, — говорит он. — Если он придет искать тебя, конечно, мы с радостью усмирим его, но мы не собираемся устраивать охоту на ведьм ради тебя.

Она кивает, чувствуя, как на нее накатывает волна печали.

— Я понимаю, — говорит она тихим голосом, надеясь, что братья перевернут небеса и ад, чтобы спасти ее, и станут ее неожиданными героями, но если это то, чего она хотела, ее ждет жестокое разочарование. Эти парни делают только то, что приносит непосредственную пользу им самим… и мне, наверное, тоже.

— С тобой все будет в порядке, — говорю я ей тихим голосом, пытаясь сохранить наш разговор в тайне. — Позвони своему мужу, когда мы вернемся, и договорись о месте для встречи. Мы тебя подбросим, и после этого вы, ребята, должны уехать на хрен. Смените имена и постройте новую жизнь в другой стране, там, где он вас не найдет. С вами все будет в порядке. Купи себе пистолет и научись снова дышать.

Жасмин тяжело сглатывает и натянуто улыбается мне, но улыбка не достигает ее глаз, хотя я вижу благодарность, спрятанную глубоко под ее горем. Она рада выбраться оттуда и снова увидеть свою семью, но навязчивые воспоминания убьют ее. После этого ей чертовски сильно понадобится хороший психотерапевт.

Мы едем уже час, когда Роман съезжает с шоссе, поднимая облако пыли, когда сворачивает на грунтовую дорогу, следуя указателю с надписью "АВТОМАСТЕРСКАЯ ДЖО".

— Что мы делаем? — Спрашиваю я, выпрямляясь и выглядывая в окно.

— Вы хотите, чтобы эти штуки сняли с ваших шей, не так ли?

Я опускаю руку на тяжелый ошейник, и облегчение пульсирует во мне, когда я перевожу взгляд на Романа. Тепло разливается по мне. Он мог бы легко дождаться, пока мы вернемся в замок, и попросить одного из своих братьев освободить нас, но это просто показывает, что иногда он не такой бессердечный засранец, каким всегда стремится быть. Лучезарная улыбка расплывается на моем лице.

— Черт возьми, да.

Роман подъезжает к передней роллерной двери мастерской, и мы все на мгновение оглядываемся по сторонам.

— Никого нет дома, — бормочет Маркус, замечая то же, что и все мы: ни машин, ни огней, и, судя по толстой цепи и замку, свисающим с входной двери, тут уже давно никого не было.

Мы вылезаем из машины, а Леви копается на заднем сиденье "Эскалейда", пока мы идем к двери. Жасмин держится рядом со мной, все еще не доверяя парням, но зная, что сейчас они — ее единственная надежда. Леви появляется через мгновение с массивным болторезом, и я удивленно смотрю на него.

— Ты просто держишь его на заднем сиденье машины?

Его брови хмурятся, когда он смотрит на меня.

— А ты нет?

Гребаный ад.

Возвращая свое внимание к двери, я наблюдаю, как Леви подходит и перерезает толстую цепочку, словно это был всего лишь лист мокрой бумаги. Его мышцы напрягаются, и я совершенно загипнотизирована, пока не вспоминаю, что именно эти придурки в первую очередь ответственны за то, что я оказалась в этом дурацком ошейнике.

Мы, не теряя времени, входим внутрь и включаем свет. Маркус прогуливается по этому месту, как будто он в своей стихии, точно зная, что ищет, когда возвращается и берет меня за руку. Он ведет меня через грязную мастерскую, и мое лицо морщится от запаха чего-то, что не нравится моему желудку.

Жасмин держится рядом со мной, пока Маркус подводит меня к скамейке, усаживает на нее и направляется к верстаку. Он роется в каких-то вещах, заглядывая то туда, то сюда, пока на его лице не появляется широкая ухмылка.

Он вытаскивает какую-то закругленную пилу, и я в ужасе смотрю на нее.

— Что это, блядь, такое? — Я вскрикиваю, мысль о том, что он планирует с ней делать, проникает в меня и давит мне на плечи.

— Это болгарка, — говорит он, возвращаясь ко мне и обыскивая мастерскую в поисках розетки. — Она пройдет сквозь этот ошейник, как сквозь масло.

Ааааааа, черт. Я должна была догадаться. Когда дело касается братьев ДеАнджелис, ничего не бывает просто.

— Вот, — говорит Леви, стаскивая рубашку и подходя ко мне. — Будет жарко, и искры посыплются на тебя, как фейерверк, — объясняет он, продевая рубашку через небольшое пространство между моей шеей и ошейником и расправляя остальную ее часть, чтобы защитить как можно больше моей кожи.

— Нет, — говорю я, взлетая со скамейки и пытаясь вытащить рубашку из-под ошейника. — Ни в коем случае. Это безумие. Что это за гребаная идея? Ты и близко не поднесешь ко мне эту штуку. Что случилось с ключом? — спрашиваю я, когда тянусь пальцами к маленькому замочку на передней части воротника.

На лице Леви появляется виноватая гримаса.

— Когда нас обыскивало ФБР, они забрали все, что у меня было при себе. Ключ пропал. Это наш лучший выход.

— БЛЯДЬ.

Я расхаживаю по грязной мастерской, делая долгие глубокие вдохи, а руки сжимаю в кулаки, отчаянно пытаясь подбодрить себя. Это ерунда. Просто здоровенное острое лезвие, вращающееся со скоростью миллион миль в час прямо у моей шеи. Ни в малейшей степени не глупая идея. В ней есть смысл.

Черт. Я в полной заднице. А я-то думала, что умру во время жестокой атаки, а меня все это время собирались прикончить вращающимся лезвием.

Я позволила этому случиться. Что, блядь, со мной не так?

Мой испуганный взгляд останавливается на Маркусе.

— Тебе лучше поторопиться, и я клянусь, если ты прорвешь мне кожу, я восстану из мертвых и буду преследовать тебя так, как никогда раньше.

— Все будет в порядке, детка. Хочешь верь, хочешь нет, но это не первое мое родео.

Мои глаза вылезают из орбит, и я таращусь на него, гадая, когда, черт возьми, ему приходилось делать это раньше, но вместо того, чтобы задать вопрос часа, я поворачиваюсь к Роману и Леви.

— Вам двоим придется держать меня.

Леви кивает, а Роман вздрагивает.

— Не думаю, что это такая уж хорошая идея, — говорит он, его взгляд скользит к заживающей татуировке у себя на руке, татуировке, которая каждый раз, когда я ее вижу, только напоминает мне о том, что произошло в ту ночь, когда в Маркуса стреляли.

— Со мной все будет в порядке, — говорю я ему, стиснув зубы, не желая вдаваться в подробности при Жасмин. — Просто сделайте это.

Роман долго выдерживает мой пристальный взгляд, прежде чем, наконец, кивнуть, и часть меня задается вопросом, для кого это должно быть тяжелее — для меня или для него?

Маркус включает болгарку, и она оживает, ужасающий звук вращающегося лезвия пугает меня до чертиков, когда я возвращаюсь к верстаку. Леви помогает мне лечь, прежде чем натянуть рубашку на мое лицо и тело. Он сжимает мою руку, и я крепко сжимаю его в ответ, чувствуя, как Маркус придвигается ко мне, его сильное бедро прижимается к моей руке.

Ах, блядь, блядь, блядь.

Зажмурившись, я проглатываю огромный комок в горле, чувствуя, как Леви и Роман давят на меня, как тиски. Полностью сосредоточившись на болгарке, я даже не замечаю сильных рук Романа, удерживающих меня.

Маркус заносит болгарку над ошейником, и звук лезвия, врезающегося в толстый металл, заставляет меня дико метаться под сильной хваткой парней. Ошейник нагревается, как и объяснял Леви, и я чувствую, как искры попадают на ту часть моей кожи, которую рубашка не прикрывает.

До меня доносится запах плавящегося металла, и я закрываю глаза, желая, чтобы это поскорее закончилось. Большой палец Леви медленно проводит по моей коже, и я сосредотачиваюсь на этом.

Проходят секунды, прежде чем Маркус отключает питание болгарки и отстраняется.

— Готово, — бормочет Маркус, когда Роман хватает меня за руки и помогает сесть. Металл горячий, и они оборачивают руки старыми тряпками, чтобы снять ошейник с моей шеи, пока я, наконец, не освобождаюсь и не могу оставить последние события этой ночи в моем прошлом.

Я прерывисто вздыхаю, но прежде, чем успеваю полностью прийти в себя, Маркус смотрит на Жасмин.

— Ты следующая, — говорит он ей.

Ее глаза вылезают из орбит, но, видя, что со мной все в порядке, она неохотно занимает мое место на верстаке. Леви продевает рубашку в узкое отверстие у ее шеи точно так же, как он это делал для меня, и я вздрагиваю, когда Роман подходит, чтобы прижать ее к себе.

Жасмин хнычет, и я не могу не посочувствовать ей, зная, что, должно быть, делает с ней сейчас сильный мужчина, удерживающий ее.

Маркус быстро справляется с ее ошейником, и, прежде чем я успеваю опомниться, мы выходим из мастерской, позволяя тяжелой двери закрыться за нами. Я подхожу к “Эскаладу” сбоку, в то время как Маркус и Леви обходят его с противоположной стороны, чтобы сесть внутрь, но я ловлю себя на том, что тянусь к Роману, хватая его за локоть, когда он тянется к ручке двери.

— В чем дело? — спрашивает он, делая паузу и оглядываясь на меня, легкий ветерок раннего утра касается наших тел.

Мои губы сжимаются в жесткую линию, и, позволив себе всего лишь мгновение уязвимости, я приближаюсь к нему и приподнимаюсь на цыпочки. Мои губы на мгновение касаются его щеки, прежде чем я опускаюсь, пока не оказываюсь на ногах.

— Спасибо, — бормочу я. — Тебе не нужно было останавливаться и рисковать тем, что нас поймают. Я ценю это.

Он долго смотрит на меня, его глаза сузились до узких щелочек.

— Я думал, тебе тебе насрать на, что со мной будет?

— О, так и есть, — ухмыляюсь я. — Просто я слишком измотана, чтобы тратить силы на то, чтобы быть сукой из-за этого, но не забивай свою хорошенькую головку. Приходи завтра, и я с большим удовольствием все исправлю.

Я не говорю больше ни слова, открываю дверцу и забираюсь на заднее сиденье “Эскалада”, устраиваясь поудобнее между Жасмин и Леви.

Роман трогается с места точно так же, как и раньше, и через десять минут после возвращения на дорогу усталость оказывается слишком сильной, чтобы Жасмин могла с ней справиться. Ее голова клонится вперед, глаза закрываются, и она проваливается в глубокий, беспокойный сон. Я прижимаюсь к ее лицу, осторожно наклоняя ее голову набок, чтобы прислонить к окну, чтобы она не повредила шею, и через короткое мгновение по машине разносится легкое сопение.

Маркус наклоняется вперед и вытягивает руку, нажимая несколько кнопок, и позволяет тихой музыке заполнить тесное пространство, заглушая тихий разговор парней, чтобы она могла спать спокойно.

Пальцы Леви тут же начинают постукивать по его бедру, пока его колено подпрыгивает в такт музыке, и я ловлю себя на том, что наблюдаю за ним. Он такой чертовски талантливый. В детстве я могла только мечтать о таком таланте, хотя меня больше интересовала гитара, не то, чтобы у меня когда-либо были деньги, чтобы купить ее себе, да я бы и не хотела. Мой отец заложил бы ее за наличные или дешевый алкоголь.

Леви замечает мой пристальный взгляд и смотрит на меня сверху вниз, замечая боль в моих глазах. Не задавая вопросов, он тянется ко мне и сажает к себе на колени, так что я оказываюсь верхом на нем.

— Ты чертовски сногсшибательна, — говорит он мне, убирая волосы с моего лица и проводя пальцами по моей шее, осматривая сильные синяки и волдыри, которые ошейник оставил на моей коже. — Нам не следовало брать тебя туда.

Я полностью согласна, и как раз в тот момент, когда я собираюсь сказать ему, что именно я думаю об этой дурацкой вечеринке, с моих губ слетает нечто другое.

— Я убила своего отца.

Леви кивает.

— Ты это сделала, — говорит он мне, его глаза блестят чем-то темным. — Не позволяй чувству вины грызть себя. Я видел, как ты гордилась собой, как наслаждалась каждой гребаной секундой этого. Позволь этому чувству поглотить тебя, развратить. Не смей проливать ни единой гребаной слезинки по этому ублюдку. Присоединяйся к нам на темной стороне, Шейн. Ты будешь процветать там и будешь нашей гребаной королевой, правящей нами троими. Мы встанем на колени у твоих гребаных ног, если ты попросишь.

— Ты действительно так думаешь? — Спрашиваю я, когда его руки опускаются на мои бедра, притягивая меня ближе.

Он задирает перед моей черной майки и рвет ткань, пока я не остаюсь обнаженной перед ним, мои сиськи всего в нескольких дюймах от его полных губ.

— Я, блядь, знаю это. — И вот так просто его рука запускается в мои волосы на затылке и притягивает меня к себе, прижимая мои губы к своим.

Он крепко целует меня, и когда его язык проникает в мой рот, я понимаю, что понятия не имею, когда перестала ненавидеть его. В какой-то момент страх находиться рядом с ним исчез, и я неосознанно простила его за то, что он сделал после того, как в Маркуса стреляли. Вся эта боль каким-то образом исчезла, и у меня не осталось ничего, кроме восхищения этим ужасающим человеком.

— Я не хочу быть твоей королевой, Леви, — шепчу я ему в губы, когда он прижимается ко мне, его твердый член трется о мою жаждущую киску. — Я хочу быть равной тебе.

— Ты никогда не сможешь стать мне равной, — говорит он мне, а его братья молча слушают с передних сидений. — Не тогда, когда я уже ставлю твою жизнь выше своей.

И, не говоря больше ни слова, он наклоняется и снимает с меня спортивные штаны. Его толстый член высвобождается, и после того, как он обвивает своей сильной рукой мою талию и меняет мое положение, я опускаюсь на него сверху. Он заполняет меня до краев, широко растягивая, пока его жилистый член двигается по моим стенкам. Его губы опускаются на мой упругий сосок, и пока он дразнит меня своим умелым языком, я трахаю его всем, что у меня есть, в то время как его братья наблюдают за шоу ревнивыми, горячими взглядами.