Язычники

5

ЛЕВИ

По комнате разносится ритмичный писк кардиомонитора Маркуса, и только этот звук помогает мне сохранять спокойствие. Мои пальцы чешутся от барабанных палочек, но даже они не могут унять ярость, бурлящую в моих венах.

Как, черт возьми, она могла так с ним поступить? Это все было частью ее безумной игры? Подобраться достаточно близко, чтобы нанести удар? Заставить нас пасть? Это чертовски грязно, но мы не должны были так удивляться. В этом мире единственные люди, на которых я могу положиться, — это мои братья.

Черт, Маркус не предвидел, что она придет, но будь я проклят, если позволю ей разыгрывать, то же дерьмо со мной. Этого, блядь, никогда не случится. Черт, если она не усвоит свой урок после попытки убить моего брата, тогда я, черт возьми, позабочусь о том, чтобы она знала, что никогда больше не выступит против нас.

Шейн, блядь, Мариано. Я не собираюсь лгать, у этой маленькой сучки стальные яйца. Если бы я не был так чертовски зол на нее, я бы наклонил ее над этим гребаным хирургическим столом и трахал в эту тугую задницу, пока она не кончит.

Будь она проклята. Эта ее дерьмовая власть надо мной летит к черту вместе с ее тугой маленькой пизденкой. Блядь, да она будет там в своей стихии. Держу пари, она даже встала бы на четвереньки перед дьяволом и позволила бы ему поступить с ней по-своему. Но с ней шутки плохи, потому что такая девушка, как Шейн Мариано, собирается вонзить свои драгоценные маленькие коготки и править его чертовым королевством, пока не сожжет все дотла вокруг него.

Она гребаное пламя.

Тихий стон разносится по комнате, и мы с Романом поворачиваем головы к нашему брату. Маркус — гребаный боец, и будь я проклят, если бы он позволил гребаной пуле свалить его вот так. Черт, я бы сам убил его, и, блядь, мне бы это понравилось.

Я перевожу взгляд на Романа, который сидит в полной тишине в другом конце комнаты. Он был таким с тех пор, как Шейн впервые сбежала. Она проникла ему под кожу глубже, чем он когда-либо признается, и он чертовски зол, что позволил этому случиться. Роман всегда был защитником, тем, кто занимается дерьмом, с которым, по его мнению, мы с Маркусом не сможем справиться. Он наш гребаный старший брат, но у него самое тяжелое сердце, которое я когда-либо видел. Он взваливает на свои плечи всю эту тяжесть, и именно поэтому он был тем, кто пошел за ней. Он не думал, что я смогу справиться с этим, не думал, что я должен был это делать. Черт, он уже знает, каково это — потерять женщину, в которую был влюблен, и он не хотел, чтобы это случилось со мной, но, черт возьми, я далек от того, чтобы влюбляться в эту маленькую лгунью.

В последнее время наш отец использует нашу маленькую игровую площадку для своих игр, и хотя его люди взяли наш дом штурмом, чтобы найти одного из своих пропавших пленников, наш отец возложит на нас личную ответственность, если Маркус умрет. Роман не сводит глаз с Маркуса, зная, что весь ад обрушится на нас в тот момент, когда наш брат испустит последний вздох. Хотя нашему отцу потребуется время, чтобы восстановить свою охрану после того, как он отправит сюда волну ублюдков. Любой бы подумал, что этот засранец уже усвоил свой урок, но этот ублюдок не настолько умен.

Мой отец получит по заслугам, и когда он это сделает… Черт возьми, это будет прекрасное событие — то, что мы будем праздновать долгие годы.

Глаза Маркуса медленно открываются, и облегчение, разливающееся по моим венам, не похоже ни на что, что я когда-либо испытывал раньше. Я сажусь прямее, когда Роман делает то же самое, наклоняясь вперед, чтобы быть ближе к нашему самому ебанутому, любимому брату.

— Марк? — Роман бормочет, его лицо пепельное, а ужас в глазах сияет, как два маяка света в самую темную бурю, наконец-то позволив себе быть уязвимым для своих эмоций.

Маркус кладет руку на грудь, и когда боль становится заметной, его лицо искажается жестокой гримасой.

— Что за хрень? — он бормочет, делая глубокий вдох и пытаясь сесть, стоны и кряхтение вырываются при каждом его движении.

— Не строй из себя гребаного героя, — быстро говорю я, наблюдая, как он устраивается обратно на кровати, тоже чертовски недовольный этим. — У тебя разойдутся швы.

Марк бросает на меня злобный взгляд, но, блядь, это лучшее, что я когда-либо видел.

— Леви прав, — говорит Роман. — Тебе нужно оставаться на месте несколько дней, чтобы раны зажили. Пуля чуть не пробила тебе сердце. Мы чуть не потеряли тебя, чувак.

Марк хмыкает, морщит лицо и проводит рукой по груди, не в силах сдержаться. Он опускает взгляд, замечая толстую повязку на груди, прежде чем поднять взгляд на капельницу, прикрепленную к запястью. Он бормочет что-то себе под нос и безжалостно срывает капельницу, прежде чем выбросить ее.

— Где она, черт возьми? — спрашивает он, переходя сразу к делу.

— Не беспокойся о ней, она никуда не денется, — говорит Роман. — Мы пока не собираемся ее убивать. Мы подумали, что ты захочешь оказать нам эту честь. Но клянусь, парень, если ты будешь слишком долго тянуть с этим, я не могу гарантировать, что не опережу тебя.

Странное чувство разрывает мне грудь от того, как легко он говорит о лишении Шейн жизни, но я держу рот на замке. Роману не понравилось бы, если бы я передумал. В конце концов, мужчины ДеАнджелис не меняют своего решения. Мы делаем вывод и придерживаемся его, и Шейн знает это. Она знала о последствиях того, что произойдет, если она нажмет на курок, и она все равно это сделала. К черту мое сердце и чувство вины, омрачающее его, нам нужно довести это до конца.

— Блядь, — бормочет Марк, закатывая глаза, и снова обращает внимание на меня. — Кто она, черт возьми, такая? Было слишком темно. Я не смог хорошенько разглядеть ее из-под капюшона.

Я выпрямляюсь, и бросаю взгляд на Романа, в то время как мое сердце начинает биться немного быстрее в груди.

— О чем, черт возьми, ты говоришь? — спрашиваю я, когда лицо Романа приобретает болезненный оттенок бледности. — Какой капюшон? В тебя стреляла Шейн.

— Шейн? — Спрашивает Марк, стиснув зубы, когда Роман медленно встает. — Шейн пыталась остановить ее. Вошла сука в гребаном черном капюшоне и выстрелила в меня. Если бы не Шейн, она бы точно попала мне между гребаных глаз. Скажи мне, что ты не позволил этой сучке уйти?

Я качаю головой, сжав руки по бокам, потребность отбивать ритм на своих барабанах тяжело пульсирует в моих венах, когда меня охватывает ужас, образы последних двадцати четырех часов проносятся в моей голове, как гребаный фильм, проигрываемый в HD качестве.

— Мы… мы думали, Шейн застрелила тебя, — говорю я, оглядываясь на Романа, мои глаза широко раскрыты от ужаса за то, что мы натворили.

Маркус откидывает одеяла, ярость изливается из него, когда Роман стоит в мертвой тишине, ужас обрушивается на его плечи точно так же, как это происходит со мной. Маркус соскальзывает с кровати с болезненным стоном, скорее всего, разрывая каждый шов на своей груди. Он подходит ко мне, встречаясь взглядом.

— СКАЖИ МНЕ, ЧТО ТЫ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЛ? — рычит он, видя ужасающую правду, сияющую в моих глазах, когда он пошатывается на ногах, кровь быстро отливает от его щек. Он хватает меня за ворот рубашки, пытаясь притянуть к себе, но он слишком слаб. — ЧТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ТЫ С НЕЙ СДЕЛАЛ?

ЧЕРТ! Что мы, блядь, наделали?

Чувство вины давит на меня, и я падаю на колени, мой желудок скручивает от отвращения. То, что я с ней сделал, те мучения и ужас… ЧЕРТ. Она никогда меня не простит. Все это время она пыталась рассказать нам, она кричала до посинения, а я просто продолжал причинять ей боль, я просто продолжал, называя ее гребаной лгуньей и требуя правды.

Шейн… моя драгоценная гребаная Шейн. Что я наделал? Что я за монстр?

Маркус оборачивается и смотрит на Романа, едва держащегося на ногах.

— ТЫ, — выплевывает он, шагая через комнату, как будто ему только что не делали операцию по спасению жизни. — ЕСЛИ ТЫ ТРОНЕШЬ ХОТЬ ОДИН ГРЕБАНЫЙ ВОЛОСОК НА ЕЕ ТЕЛЕ, Я ПРОЛЬЮ ТВОЮ ЧЕРТОВУ БЕСПОЛЕЗНУЮ КРОВЬ.

Роман смотрит на Марка, медленно качая головой с потухшими глазами, он готов вырвать свое сердце, умолять Марка взять его и раздавить своими умелыми руками. Маркус отступает назад и одним тошнотворным ударом бьет Романа кулаком по лицу, отбрасывая его назад к стене, и я не сомневаюсь, что если бы у него хватило энергии, он бы выпотрошил его прямо там, без малейшего чертового намека на раскаяние.

Не говоря больше ни слова, Маркус поворачивается и встречает мой жесткий взгляд.

— Если она не выживет, я возложу личную ответственность на вас обоих, ублюдки. То, что мы запланировали для нашего отца, покажется детской забавой по сравнению с тем, что я сделаю с вами.

Я киваю, с трудом сглатывая комок в горле.

— Если она умрет, я, черт возьми, буду умолять тебя об этом.

Маркус выбегает из комнаты, полный решимости найти свою девушку и все исправить, но Роман окликает его вслед.

— Подожди, — говорит он, его голос полон сожаления, ненависти к самому себе и опустошения. — Есть кое-что, что тебе нужно знать.

Маркус останавливается как вкопанный, оборачивается и смотрит на Романа таким взглядом, какого я никогда не видел.

— Что? — рычит он, дикой интонации в его голосе достаточно, чтобы даже у меня кровь застыла в жилах.

Роман вздыхает, его взгляд опускается в пол.

— Мы… — он съеживается, его взгляд медленно поднимается, чтобы встретиться со взглядом нашего брата, когда он хватается за край кровати, чтобы удержаться на ногах. — Мы сказали ей, что ты мертв.

Маркус просто смотрит, не шевеля ни единым гребаным мускулом, пытаясь удержаться от того, чтобы не пустить пулю прямо нам в головы. Каждый из нас облажался в прошлом, у всех нас были моменты, которые мы пытались забыть, но ничего похожего на этот.

— С этого момента, — говорит Маркус, его тон понижается до убийственного шепота, угроза звучит громко и ясно. — Она ваша чертова королева, ваша гребаная императрица.

Роман кивает, и вот так просто Маркус разворачивается и выходит за дверь, гнев волнами исходит от него, четкий сигнал, что как только он найдет Шейн, он придет за нами, и нам лучше быть чертовски готовыми.

Я задерживаю вгляд на моем старшем брате, человеке, на которого я равнялся всю свою жизнь, моем единственном образце для подражания, друге и доверенном лице. Я в ужасе смотрю на него.

— Что, черт возьми, мы наделали?