Язычники

7

Пар заполняет ванную комнату, когда я выхожу из душа и оборачиваю вокруг себя полотенце, осторожно протирая заживающие раны. Прошло два дня с тех пор, как Маркус очнулся, и два дня с тех пор, как со мной обращаются как с чертовой королевой этого замка, и я чертовски ненавижу это.

Не поймите меня неправильно, кучка сексапильных мафиози, обращающихся со мной так, словно из моей задницы светит солнце, — это то, о чем я мечтала в самых смелых мечтах, но от осознания того, почему они это делают, меня тошнит. В этом нет ничего искреннего, просто двое брутальных мужчин сожалеют о своем решении считать меня куском мяса на столе мясника. Я уверена, что как только их чувство вины исчезнет, исчезнет и их потребность обращаться со мной как с членом королевской семьи.

После того, как я вытираюсь и приоткрываю дверь, пар рассеивается, и я отчетливо вижу незнакомку, смотрящую на меня в зеркало. Это не та девочка, которой я выросла, не та, которая до смерти боялась своего отца и прошла через ад, просто чтобы выжить. Это не та девушка, которая нашла в себе мужество уйти, когда ей едва исполнилось восемнадцать, которая каким-то образом преодолела четыре года дерьма, чтобы, наконец, выйти, с другой стороны, более сильной женщиной. Эта девушка, смотрящая на меня в ответ, незнакомка. Я уже почти не узнаю себя.

Мое тело покрыто большим количеством порезов и синяков, чем у меня когда-либо было в жизни. Больше, чем я когда-либо получала от своего отца за все восемнадцать лет ада с ним. У меня глубокие мешки под глазами, щеки начали впадать, и я слишком хорошо вижу свои ключицы сквозь кожу.

Мне нужно вернуться к нормальной жизни. Мне нужно обрести свободу, счастье и здоровье, а это не место для исцеления, особенно с тремя задумчивыми ублюдками, которые могут наброситься на тебя в мгновение ока. Не говоря уже об их отце, который любит выставлять бесчисленное количество охранников на территории, чтобы они нападали при первых признаках движения.

Гребаный Джованни. Ненавижу этого парня. Он кусок дерьма, хотя ад, через который он заставил меня пройти, совсем не похож на тот ад, который он обрушивал на своих сыновей на протяжении всей жизни.

Черт, мне снова становится жаль этих ублюдков. Я должна перестать думать о них как о сломленных душах или как о жертвах в их огромном замке. Они монстры; даже Маркус — прямой результат того, что создал их отец. С ними нельзя играть, им нельзя доверять, и уж точно, черт возьми, их нельзя любить.

Высушив волосы полотенцем и наблюдая, как они влажными волнами падают мне на спину, я бросаю полотенце в корзину и беру свой великолепный шелковый халат цвета шампанского с бортика огромной ванны. Продев руки в рукава, я удовлетворенно вздыхаю. У меня никогда раньше не было халата, особенно такого роскошного. Это самая мягкая вещь, которую я когда-либо носила, и я не собираюсь лгать, поскольку мое тело все еще сильно болит, это единственный предмет одежды, который я смогла надеть за последние два дня, но я его просто ненавижу. У меня есть этот необыкновенный дар только благодаря тому, что парни сделали со мной.

Повсюду появляются дурацкие подарки. Дорогие духи в гостиной, бриллиантовый браслет на прикроватном столике, ожерелье в подарочной коробке в столовой. Это становится безумием, но я не дура. Мне нравятся блестящие вещи, и чем дольше я буду держать рот на замке по этому поводу, тем дольше будут поступать подарки. На данный момент было получено по меньшей мере шести подарков, и это всегда что-то маленькое, профессионально завернутое с прикрепленной запиской. Ни в одной из записок не указано, от кого это, но я предполагаю, что от Леви. Роман слишком упрям для такого дерьма.

Взяв две длинные части кушака, болтающиеся у меня по бокам, я завязываю свободный узел на талии, осторожно, чтобы не затянуть туго ни на одной из своих травм. Мой пристальный взгляд скользит по моему отражению в зеркале, и, чувствуя себя более женственной, чем за последние недели, я поворачиваюсь и выхожу из своей ванной.

Становится поздно, и у меня приглушен свет, поэтому я не замечаю Романа, маячащего в углу, пока не становится слишком поздно. Мое сердце начинает биться быстрее, выпрыгивая прямо из моей гребаной груди, когда все мое тело вздрагивает и немедленно замирает.

От легкого вздрагивания мягкий шелк соскальзывает с моего плеча и широко раскрывается, обнажая изгиб моей груди и заставляя меня с тревогой хвататься за материал, прежде чем он упадет еще ниже, и вся моя грудь вываливается наружу. Только все остальное не имеет значения, когда я смотрю на Романа, окутанного тьмой. Он нерешительно делает шаг ко мне, и я ахаю, когда лезвие, крепко зажатое в его умелой руке, блеснуло в мягком лунном свете, льющемся через мое окно.

— Что ты делаешь? — Я поспешно отступаю на шаг и крепче вцепляясь в халат, мое горло все еще хрипит и болит от бесконечных криков, которые я издавала в течение последних нескольких дней.

Роман поднимает руку, растопырив пальцы в знак невинности, прижимая рукоятку ножа к ладони силой только большого пальца.

— Я не собираюсь причинять тебе боль.

Я не прекращаю пятиться, пока моя спина не упирается в стену спальни, и только тогда Роман останавливается, давая мне немного пространства. Я смотрю в сторону двери, которая на данный момент на несколько миль ближе к Роману. Если мне придется бежать, я никогда не добегу.

— Не надо, — бормочет он, так легко читая мои мысли, хотя он был в подобных ситуациях больше раз, чем я могу сосчитать, он знал бы каждый тип реакции, который только может быть, и знал бы, как перехитрить каждую из них. — Я же сказал тебе, я не собираюсь причинять тебе боль.

Я усмехаюсь.

— Прости, если у меня небольшие проблемы с доверием к тебе. В конце концов, эти шрамы на моей спине появились не сами по себе.

Он опускает глаза, и на мимолетную секунду я вижу, как волна сожаления захлестывает его, полностью подавляя. Хотя все прошло быстрее, чем пришло, его способность маскировать свои эмоции не похожа ни на чью другую.

— Я понимаю, — говорит он, его тон формальный и прямой, а не тот, к которому я привыкла, разговаривая с этими парнями. Обычно они предпочитают немного игры разума в своей болтовне. В конце концов, что интересного в нормальном разговоре, если они не заставляют девушку наложить в штаны, даже не дойдя до вопроса "Как дела?"

— Я здесь не для того, чтобы просить прощения. Я знаю, что это не то, что дается легко. Тебе придется научиться снова доверять мне, верить, что у меня хорошие намерения, когда дело касается тебя, и я понимаю, что, возможно, буду пытаться заслужить это доверие всю оставшуюся жизнь.

— Не задерживай дыхание, — говорю я ему, и мое тело постепенно начинает расслабляться, хотя я, конечно, сохраняю дистанцию. — Хотя, если подумать, может, тебе и следовало бы.

Роман просто смотрит на меня, нисколько не оценив мой комментарий. Хотя, он был бы дураком, если бы думал, что сможет спрятаться в самом темном углу моей спальни с ножом после всего, через что он меня заставил пройти, и не получить ни капли дерьмового отношения. Мир устроен не так, и уж точно не так устроена я. Он слишком много раз преследовал меня по этому замку, чтобы не знать этого.

— Почему ты здесь, Роман? — Я вздыхаю, когда он не прилагает усилий, чтобы ускорить это дерьмовое шоу.

Он осторожно подбрасывает нож в воздух, но не сводит с меня темного взгляда, пока тот крутится у него перед лицом. Лезвие опускается, и он ловит его рукой, острый край впивается в ладонь. Он не вздрагивает, несмотря на боль, которую, я знаю, он должен чувствовать. Вместо этого он просто протягивает руку, предлагая мне взяться за рукоять.

Все, что я могу сделать, это пялиться на него, зная, сколько силы заключено в этом клинке, но я не дура и определенно не в настроении для его игр.

— Возьми его, — настаивает он после того, как я более чем ясно даю понять, что не собираюсь следовать его примеру, особенно когда речь идет о ноже. Он знает, как я отношусь к ножам, с тех пор как Лукас Миллер решил использовать меня для хирургической практики.

Я скрещиваю руки на груди и устремляю на него взгляд, который мог бы соперничать с его собственным.

— Какого черта я взять его?

— Потому что, — говорит он, подходя ближе, пока его лицо не оказывается всего в нескольких дюймах от моего, заставляя мое сердце ускориться на несколько оборотов. — Это единственная возможность, которую я собираюсь тебе предоставить, чтобы свести счеты. Соглашайся или уходи.

Я таращусь на него, слишком поглощенная его словами, чтобы даже признать, насколько он чертовски близок.

— Что, блядь, это должно значить? — Спрашиваю я, хотя чертовски уверена, что уже знаю.

— Не будь дурой. Ты знаешь, что я предлагаю, — говорит он мне, его высокая фигура нависает надо мной, хотя с протянутым клинком я внезапно не чувствую себя такой запуганной. — Я получал удовольствие от того, что причинял тебе боль, и я бы покончил с твоей жизнью, если бы ты все же зашла достаточно далеко. Это было бы просто. Быстрый удар по горлу, и все было бы кончено. Я предлагаю тебе шанс сравнять счет. Возьми нож, Шейн.

Мой взгляд встречается с его, и я задерживаю его на мгновение, прежде чем, наконец, протягиваю руку и беру нож в свою. Ручка гладкая, холодная и темная, как и все аспекты души Романа. Я прижимаю палец к самому острию, и слегка надавливаю, наблюдая, как кончик впивается в кожу, но не протыкает ее полностью.

На изогнутом лезвии остался тонкий слой крови с ладони Романа, яркое напоминание о том, насколько эта штука на самом деле острая. Я отпускаю палец с острия и позволяю лезвию опуститься в мою руку, наблюдая, как единственная капля крови стекает с его конца. Она попадает на дорогой шелк моего халата, и только когда она полностью впитывается, я поднимаю взгляд и встречаюсь с разгоряченным взглядом Романа.

— Позволь мне прояснить, — начинаю я, отталкиваясь от стены и наблюдая, как он движется вместе со мной, отступая на шаг, вероятно, впервые в своей жизни. — Тебе доставляло удовольствие причинять мне боль. Ты гонялся за мной по замку, вероятно, твердым, как гребаный камень, когда я кричала, повторяя тебе снова и снова, что я этого не делала. Ты прострелил шину машины и устроил аварию, которая легко могла оборвать мою жизнь, а затем преследовал меня, пока я убегала с осколком стекла, торчащим из моего живота. Ты тащил меня через лес. Ты оставил шрамы по всему моему телу. Ты держал меня, пока твой брат делал мне операцию. Я не спала, Роман. Я чувствовала, как его руки двигаются внутри моего тела, и теперь, после всего, ты приходишь в мою комнату с ножом и предполагаешь, что если у меня будет шанс разрезать твою плоть, то это внезапно все исправит?

Не говоря больше ни слова, я вонзаю нож ему в грудь, лезвие проходит по всей длине его широких грудных мышц, все еще поблескивая в лунном свете. Хотя лезвие не протыкает его кожу насквозь, я все равно получаю сладчайшее удовлетворение от того, как напряглось его тело.

Я обхожу его и подхожу к двери, держа ее открытой и молча ожидая, когда он поймет намек и выйдет отсюда. Только этот ублюдок не двигается.

— Я знаю, что ты и твои братья мало что знаете о том, как быть нормальными гребаными людьми, но позволь мне дать тебе подсказку, — рычу я. — Когда женщина стоит у своей двери с нахмуренным выражением лица, это твой сигнал убираться к чертовой матери.

Он качает головой и бросает нож на мою кровать, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня сверху вниз.

— Я вижу это в твоих глазах, Шейн. Ты хочешь этого. Ты хочешь причинить мне боль так же, как я причинил боль тебе. Ты хочешь слышать мою боль, чувствовать, как моя кожа становится липкой от твоих прикосновений. Ты хочешь, чтобы я боялся, что моя жизнь ускользнет так же, как боялась ты.

Мои глаза сужаются, гнев пульсирует в моих венах, и, не раздумывая, я возвращаюсь к нему, чувствуя, как меня переполняет сила от того, что такой человек, как Роман ДеАнджелис, в моей власти.

— Не сомневайся во мне ни на секунду, — киплю я. — Я хочу этого больше, чем ты можешь себе представить. Я мечтаю о том, что почувствую, если расправлюсь с тобой так же, как ты хотел поступить со мной, но я вижу тебя насквозь, Роман ДеАнджелис, и ты не более чем потерянный мальчишка, отчаянно нуждающийся в том, чтобы кто-то пришел и спас его. Но вбей это в свой толстый гребаный череп — это буду не я. Если ты сделаешь это, возьмешь нож и позволишь ему прорезать твою кожу, это не принесет мне никакой пользы. Это не сравняет счет. Все, на что он годится, — это заставить тебя чувствовать себя лучше из-за того ада, в который ты меня втянул из-за своей неосмотрительности и неспособности доверять кому-либо, кто не является тобой. Я отказываюсь давать тебе что-либо, что заставит тебя чувствовать себя меньшим монстром, и я отказываюсь вести себя так, чтобы стать еще большим монстром. Груз того, что ты сделал, ляжет на твои плечи, он будет поглощать тебя до самой смерти, и это будет самой сладкой местью, которую я когда-либо получу.

Роман пристально смотрит на меня, его пылающие глаза прикованы к моим в молчаливой битве воли, но я ни за что не уступлю ему. Ему не удастся сорваться с крючка, слегка изрезавшись, а я не собираюсь отдавать часть своей души только для того, чтобы ему стало легче из-за того, что он сделал. Я знаю свои границы, и с этого момента Роман ДеАнджелис не будет их нарушать.

Я стою на своем, отказываясь быть слабее, и после небольшой паузы Роман разворачивается и направляется к двери, оставляя нож посреди моей кровати, словно бросая вызов, заставляя меня ударить его прямо в спину. Он переступает порог и останавливается, оглядываясь на меня.

— Я знаю, ты никогда не простишь меня, но в один прекрасный день тебе придется научиться принимать меня, потому что, несмотря ни на что, ты никуда не денешься. Ты застряла здесь, точно так же, как и мы.

— Чего ты не понимаешь, Роман, так это того, что именно тебе придется научиться жить со мной. С этого момента я королева этого чертового замка, а ты кусок дерьма, который пытался ее уничтожить, — говорю я ему. — И для протокола, это улица с двусторонним движением. Я должна научиться доверять тебе, чтобы выжить в этом мире, но ты должен сделать то же самое для меня. Ты хочешь, чтобы я слепо доверяла тебе, но ты не доверял мне, когда это было важнее всего. Я говорила тебе, что не делала этого, но ты отказался слушать. Ты даже не слышал меня, когда я кричала, так что пока ты не не пойдешь мне навстречу, нам с тобой абсолютно не о чем говорить. С этого момента ты для меня мертв.

И с этими словами он выходит из моей комнаты, оставляя меня стоять тут, в то же время ненавидя то, что он прав. Наша ситуация не меняет того факта, что все мы четверо — пленники в этом замке, и долгие, бесконечные дни будут пыткой, если они будут наполнены ненавистью, гневом и болью. Всем было бы чертовски легче, если бы мы все могли научиться жить как одно целое, чему, как я думала, мы научились еще до того, как началось все это дерьмо. Но, пытаясь облегчить жизнь себе, я буду облегчать жизнь и им, и прямо сейчас это последнее, чего я хочу. Итак, с этого момента пытки — мои лучшие друзья. Адская жизнь того стоит, если это означает, что они пойдут ко дну вместе со мной. Кроме того, у меня есть Маркус с его злым язычком, умелыми пальцами и дьявольской потребностью сделать меня своей маленькой грязной шлюхой. На данный момент он — все, что нужно этой девушке.