За решеткой

Глава 10

— Когда ты приедешь домой, чтобы навестить меня?

— Мам, сейчас лето, и я совсем недавно работаю здесь. Мне еще долго не причитается отпуск, и я последний, кому дадут выходной в то время года, когда всем хочется смотаться куда-нибудь на недельку.

Заглушив двигатель джипа, я окинул взглядом широкую парковку возле Полански. Даже после захода солнца жара была удушающей.

Мама вздохнула.

— Знаю. Я скучаю по тебе.

— Я тоже по тебе скучаю.

Мы пропустили наш субботний созвон, потому что я провел тот день у Хавьера дома, помогая его девушке построить сад камней. Мелани была милой... и настойчивой, постоянно спрашивая, не хочу ли я сходить на двойное свидание с ее коллегой-медбратом.

Я тактично отказал и корчился под ее пристальным вниманием к бескрайнему веселью Хавьера.

— Трэвис звонил мне.

Мое внимание вернулось в настоящее.

— И ты сказала, что я переехал в Техас, чтобы работать в отсеке смертников, да? Мам, мне хотелось бы, чтобы ты перестала рассказывать ему о моей жизни.

— Он беспокоится о твоей безопасности. Как и я.

— С моей безопасностью все в порядке, и он мой бывший. Пожалуйста, перестань с ним дружить.

— Прости, — пауза. — Ты кого-нибудь встретил?

Она не имела в виду друзей или коллег, и я это понимал.

— Нет. Никого такого. Все еще обустраиваюсь. Я и не ищу в данный момент, — это ложь, потому что, закрывая глаза, я всякий раз видел 195 см великолепной темной кожи и лукавый намек на улыбку. — Мам, мне пора, а то я опоздаю на планерку.

— Ладно. Поговорим вновь в субботу?

— Да. Рассчитывай на это. На сей раз у меня нет планов.

— Люблю тебя, милый.

— И я тебя люблю, мам.

Предвкушая очередную встречу с Бишопом, я схватил рюкзак с заднего сиденья и направился внутрь.

На часах было ровно десять, когда я добрался до своей секции отсека Б и выслушал доклад от сменного надзирателя. В эту ночь я работал с парнем по имени Деррик, который недавно перевелся из тюрьмы общего режима. Он был крепким афроамериканским парнем ростом примерно 182 см, и с его молодыми блестящими глазами и бесшабашной натурой ему нельзя было дать больше двадцати лет. Отсек смертников еще не запустил в него свои когти.

— Хочешь разделиться на ночь? — предложил я, применяя философию Джина. — Мы можем сверяться друг с другом каждый час и связываться по рации, если будут проблемы.

— Конечно, приятель, круто. Ты хочешь наверх или вниз?

— Я возьму верх.

Мы разошлись в разные стороны, и я заставлял себя не спешить, пока поднимался по стальной лестнице на верхний уровень, отказываясь признавать участившееся сердцебиение или липкость ладоней. По стандартной практике я прошел по обоим рядам и переглянулся со всеми своими подопечными, чтобы они знали, кто работает этим вечером.

У Б21 я заглянул в окошко и не удивился, обнаружив, что Бишоп лежит на кровати, прислоняясь к стене с книгой в руках. Я стукнул по двери, привлекая его внимание. Взгляд Бишопа скользнул в мою сторону, и он дернулся от удивления, после чего его темные глаза просияли.

— Что ты тут делаешь, босс?

— Ну надо же как-то зарабатывать себе на жизнь. А ты все еще торчишь тут?

На его лице расцвела улыбка, и он опустил голову, когда я мельком увидел его белые зубы.

— А, ну знаешь. Идти-то некуда.

— Как прошла неделя? Не ввязывался в проблемы?

Улыбка не сходила с его лица, но ему сложно было посмотреть мне в глаза — такое случалось впервые. Он поерзал, зажал подмышкой книгу, которую читал, и подошел к окну. Только тогда он снова посмотрел мне в глаза.

— На прошлой неделе получил посылку. Какой-то загадочный, неизвестный отправитель прислал мне новые книги, вроде этой, к примеру, — он достал книгу из-под руки и помахал ею передо мной. «1984».

— Ну ты посмотри. Одна из моих любимых. Кто бы ни послал эти книги, он обладает хорошим вкусом в литературе, скажу без ложной скромности.

Блуждая взглядом по моему лицу и не теряя улыбки, Бишоп снова понизил голос.

— Спасибо, босс. Я даже не знаю, как выразить свою благодарность.

— Ты только что ее выразил. Не за что. Много уже прочел?

Он открыл заложенную страницу и показал мне.

— Только начал. Сначала прочел те две книги Диккенса. Не сумел удержаться. Я не знал, когда вновь увижу тебя, так что приберегал эту, чтобы она была свежее в памяти, и мы могли бы обсудить ее, как ты хотел.

— Я предвкушаю этот разговор.

— Я тоже.

Я глянул вдоль ряда камер и проверил время.

— Мне надо кое-что сделать, но попозже, если ты еще не уснешь, можем поболтать.

— Я бы с радостью.

— Я тоже.

Та связь вновь вернулась, крепко притягивая и привязывая нас друг к другу. Что бы за ней ни стояло, что бы это ни означало, я знал, что мне надо быть осторожным. Это неподходящее место для эмоций, чувств или привязанностей.

К этому моменту мужчины в этой секции знали меня. Их поддразнивания и презрительные реплики сократились по сравнению с первым днем. Я прошел по рядам, сделал пересчет, объявил отбой в положенное время и сверился с Дерриком внизу.

Все это время под моей кожей жила постоянная вибрация, манившая меня к камере Бишопа. Сопротивляться ей оказалось сложнее, чем я ожидал. Время уже клонилось к часу ночи, когда большинство мужчин заснуло, и мне показалось комфортным задержаться у его камеры.

Он ждал меня. Наше общение сделалось в разы комфортнее. Его улыбки давались легче, а в тех темных глазах блеснуло нечто живое, когда он заметил меня у своего окошка.

— Твоя бабушка приходила на прошлой неделе? — спросил я, чтобы завязать разговор. Я надеялся направить нас к его более личному прошлому и узнать, что случилось в ночь, когда его бывшая и ее сын были убиты.

— Как и на каждой неделе.

— Она принесла тебе новые фото?

— Несколько, — Бишоп наклонился поближе к двери и подался вперед, чтобы наш разговор был более приватным. — Мне кажется, ей становится хуже.

— Почему ты так решил?

— Она жалуется на визиты к врачу и таблетки больше, чем раньше. Когда я спрашиваю об этом, она отказывается это обсуждать.

— У нее есть кто-нибудь, кто заботится о ней или присматривает?

— Джален, я так понимаю. Надеюсь. О нем мы тоже не говорим.

Не впервые у меня сложилось ощущение, что между Бишопом и его братом сложились не лучшие отношения. Вопрос в том, настаивать ли на этой информации или позволить ей ускользнуть?

Бишоп видел меня насквозь.

— Давай. Я вижу эти вопросы, бурлящие в твоей голове. Скажи, что у тебя на уме, и прекрати молча кипеть.

— Ты имеешь право на приватность. Если у меня любопытный ум, это еще не означает, что ты обязан потакать.

— Я заперт в камере. Если я время от времени удостаиваюсь привилегии твоего общества, разве плохо будет поделиться кусочком себя?

И каждый день я жаждал больше и больше Бишопа. Если он отдавал лишь по крохотной крупице за раз, я возьму эти крупицы, соберу и буду смаковать.

— Ладно. Я клюну на наживку. Почему у меня складывается ощущение, что вы с Джаленом не ладите?

Бишоп кивнул, будто знал, что я спрошу об этом. Он окинул взглядом свою камеру и почесал подбородок. Сегодня он был гладко выбрит, так что я предположил, что в последние два дня их водили к барберу.

— Джален свидетельствовал против меня в суде. Они вызвали его по повестке и заставили дать показания, хоть он и был несовершеннолетним. Джален не знал всей истории и исказил реальность в то, что считал правдой. Он злился и не знал, как рьяно они на меня накинутся. Потом он пытался все исправить, когда меня только посадили сюда, но я не мог на него смотреть. Я отказывался видеться с ним, пока он не перестал приходить.

Я выслушал это и попытался переварить. Родной брат Бишопа свидетельствовал против него. Он частично ответственен за смертный приговор Бишопа? Как? Почему? Где во всем этом правда?

— Валяй. Спрашивай. Это съедало тебя изнутри с тех пор, как ты впервые стал расспрашивать меня.

Наши глаза встретились. Он не источал злости или обвинения, даже когда увидел мои сомнения на поверхности. Он ждал, оставаясь неизменно терпеливым.

— Что случилось в тот день? Я прочел так много статей, но не могу понять правду. Почему ты здесь, если ты их не убивал? Где виновник?

Бишоп продолжал изучать меня, черты его лица оставались неизменными.

— Могу я тебе доверять, босс?

Я вздрогнул.

— Конечно.

— Есть детали, которыми я не делился ни с кем. Ни с моим адвокатом, ни с моей бабулей. Я не хочу, чтобы об этом знал кто попало. Это может быть опасно для меня. Хотя у меня складывается ощущение, что ты можешь понять лучше, чем остальные.

— Ты можешь мне довериться.

Он провел большой ладонью по губам и прошелся в сторону от двери, будто собирался с мыслями. Вернувшись к окну, он прислонился лбом к стеклу и заговорил так тихо, что его голос едва доносился до меня.

— Мы с Аянной вместе учились в старших классах. Я познакомился с ней в девятом классе. Она была очень красивой, и многие мальчики хотели с ней встречаться, но она была застенчивой и отказывала им, когда они предлагали. Мы с ней привязались друг к другу, стали хорошими друзьями. В отличие от остальных парней я никогда не звал ее на свидание, но оказалось, что именно от меня она хотела такого приглашения. Она сказала мне об этом после того, как мы продружили почти год. Ну, мы так и поступили. Мы начали встречаться. Я никогда прежде не был в отношениях, и она мне вполне нравилась, но я быстро понял, что предпочитаю общаться и проводить время вместе. Когда она хотела поцелуев, прикосновений и всего остального между парочками, для меня это было неловко. Все равно что писать левой рукой, когда ты правша, или наоборот. Как бы я ни старался, я не мог сделать так, чтобы это казалось правильным. Я не мог наладить эти отношения.

Мое сердце грохотало, когда подтекст истории Бишопа стал очевидным. Я не ошибся. Если он говорил правду, Бишоп был геем.

— Я смущался, будучи уверенным, что я единственный пятнадцатилетний пацан, которому не нравится встречаться. Мне потребовалось немало времени, чтобы набраться храбрости и поделиться этим с ней. Поначалу она злилась. Думала, будто это означает, что она мне не нравится, но это вовсе не так. Она мне очень нравилась. Мы пошли каждый своей дорогой. Какое-то время не общались. Затем однажды холодной январской ночью Аянна пришла ко мне домой. Она плакала и выглядела не очень. Ее одежда пребывала в беспорядке. Помятая. Порванная. Ее красивый макияж стекал по щекам со слезами, на лице и руках были синяки.

— Я не хотел, чтобы бабуля увидела ее и начала задавать вопросы, так что отвел ее в свою комнату. Попытался успокоить, потому что она была в истерике. Короче говоря, парень из школы принудил ее. Он был старше. Из выпускного класса, как она сказала. Я так понимаю, они начали встречаться недавно, и он захотел большего, чем она готова была дать. Он устал ждать и просто взял это. Изнасиловал ее. Избил. Угрожал ей, если она кому-то расскажет о случившемся.

— Иисусе.

Бишоп, потерявшийся в своем прошлом, вновь сосредоточился на моем лице, сжимая челюсти.

— Да. Я даже не могу описать степень злости, которую испытал в тот день. Она была такой маленькой и дрожала в моих руках, пока я обнимал ее.

— Она сказала тебе, кто это сделал?

— Долго не говорила. Она провела ночь в моей комнате, прижималась ко мне и не отпускала всю ночь. У меня была куча проблем на следующий день, когда мой дедушка узнал об этом. Аянна пошла домой и соврала родителям насчет синяков и того, где она была в ту ночь, но тогда начались слухи. Джален знал, что она провела ночь со мной, и поскольку никто не видел, в каком состоянии она пришла в мою комнату, но он слышал, как она плакала и все такое, многие люди посчитали, что это я сделал с ней. Я навредил ей и оставил все эти отметины.

— Она же их поправила, так?

Бишоп пожал плечами, и тут взбурлила уже моя злость.

— Хочешь сказать, она позволила всем верить, будто это ты навредил ей?

— Она боялась парня, который это сделал. Мы оба знали правду, так что в то время я не переживал из-за этого. Посчитал, что дети такие дети, и со временем все уйдет. Они увидят, что мы дружим, и слухи улягутся.

— Но этого не случилось.

Бишоп не подтвердил и не опроверг мои слова, но ему и не надо было.

— Через пару месяцев она узнала, что беременна. И снова она заявилась ко мне домой в слезах, не зная, что делать. Боясь. Я так злился из-за того, что она не говорила мне, кто это сделал. Мы спорили, я начал орать. Бабули и дедули тогда не было дома, но Джален был там. Он пересказал в суде, что я говорил «Кто он? Когда я узнаю, я убью его, бл*ть». И еще «Держись от него подальше, поняла?»

— Черт.

— Ага. Это не пошло мне на пользу. Как и то, что она громко плакала и возражала, а Джален слышал это все, не зная, что происходит на самом деле. Спустя месяц она сказала мне, кто ответственен. После этого ее настороженность обрела смысл. Исайя Гордон был сыном местного техасского рейнджера. Его папа был капитаном и обладал немалой властью в обществе, не говоря уж об его связях по всему штату. Аянна знала, что если заговорит об этом, ей ни за что не поверят. Правоохранители склонны защищать своих, а рейнджер Гордон был выдающимся гражданином, участвующим во всяких местных благотворительных проектах. Его жена заседала в совете, а сын должен был пойти по его стопам.

— Мудак.

— Так что Аянна молчала. Умоляла меня тоже молчать. Люди долгое время думали, что ребенок от меня, потому что мы всегда были вместе. Это меня беспокоило, и я настаивал, чтобы она опровергла этот слух. Она сделала это, но имя Исайи опять не всплывало. Он об этом побеспокоился. И ударил ее несколько раз, чтобы она точно никому не сказала.

Моя голова шла кругом от этой новой информации. Они были детьми. Пятнадцать лет. Я не мог осмыслить те секреты, которые они держали в себе от страха. Этот засранец Исайя тоже знал, как манипулировать ее юным умом. Будь я на месте Бишопа, мне сложно было бы не среагировать, не предпринять что-то и не восстановить справедливость для нее. И все же я понимал, почему он этого не сделал.

— Тебе лучше сделать пересчет, босс. Мы уже давненько болтаем.

Я глянул на часы и не поверил времени.

— Черт, да, надо, — я встретился взглядом с Бишопом и не знал, что сказать.

— Иди. Я никуда не денусь.

Мне не хотелось уходить, я прижал ладонь к окну и задержался. Бишоп положил руку поверх моей. Это становилось нашей фишкой. Способом связаться, не прикасаясь.

— Я вернусь.

Груз тяжелой информации давил на мои плечи, пока я проверял каждую камеру. Хуан не спал и бормотал про себя, свернувшись калачиком на кровати, лицом к стене. Он не заметил, как я заглянул в его окно. Все остальные спали. Я передал отчет по рации и сбежал вниз по лестнице, чтобы встретиться с Дерриком.

— Ночи — отстой, — объявил он, увидев меня.

Я усмехнулся.

— Да, они довольно тихие по сравнению с дневными сменами. Надо быть благодарным.

— Я слышал, ты на той неделе работал в блоке смертников?

— Да.

— Каково это? — он скрестил руки и прислонился к стене неподалеку, выглядя слишком удобно устроившимся, будто приготовился долго болтать и убить время.

Мне меньше всего хотелось задерживаться. Бишоп разговорился, и мне надо узнать остаток его истории.

— Честно говоря, депрессивно.

— Люди говорят? Ты слышал их ужасные истории? Их признания?

Деррик слишком рвался впитать кошмары других людей, а я не готов был делиться.

— Я не вправе пересказывать, приятель. Прости.

Его плечи опустились, но он отшутился.

— Не беспокойся. Уверен, что скоро и мне доведется там поработать. Так откуда ты? Я слышал, ты не так давно перевелся откуда-то с севера?

Я посмотрел вверх по лестницам, затем обратно на Деррика.

— Знаешь, я бы с удовольствием поболтал, но как раз решал кое-какую проблему наверху, и мне типа надо вернуться.

— О, — Деррик выпрямился и глянул в сторону верхнего уровня. — Что-то случилось? Помощь нужна?

— Все хорошо. Ничего серьезного.

На лице Деррика отразилось разочарование, и он кивнул.

— Ладно. Ну, скоро увидимся.

— Ага.

Я подождал, пока он уйдет, затем направился обратно вверх, к камере Бишопа. Он сидел на краю кровати, листая книгу, которую я ему послал.

— Если ты предпочтешь почитать, я могу перестать донимать тебя.

Он приподнял подбородок, и на его лице отразилась улыбка.

— Почитать я могу в любое время, но мне нечасто выпадает удовольствие пообщаться с хорошим собеседником.

Он снова подошел к двери и глянул вдоль ряда, насколько ему позволяло окошко

— Остальные спят?

— По большей части. Хуан в дальнем конце не спит, но он нас не слышит.

Бишоп кивнул и облизнул губы. Его взгляд обратился внутрь, дрейфуя в прошлое.

— Ты уверен, что хочешь все это слышать, босс? Это не самая красивая история.

— Уверен.

Он кивнул и продолжал.

— Аянне пришлось непросто. Родители выгнали ее после рождения ребенка, ей не хватало денег, и она жила в дерьмовых квартирах, пытаясь заработать несколько баксов в местном супермаркете. У меня денег тоже не было, так что я не мог помочь. Когда стало слишком тяжело, она поступила так, как считала правильным для себя и ребенка, хотя я предупреждал не делать этого. Умолял не делать этого. Она пошла к Исайе, пригрозила сделать тест на отцовство и рассказать всем о ночи, когда он ее изнасиловал, если он не поможет ей и своему сыну.

— Почему у меня складывается ощущение, что это была плохая идея?

— Потому что так и было. Попытки шантажировать шантажиста обернулись против нее. Я так и говорил. Исайя не лучшим образом воспринял эти угрозы. Позвонив ему, она вернула его насилие в свою жизнь. Какое-то время он платил и помогал, но не просто так. Он поколачивал ее, награждал новыми синяками, и пусть она не признавалась, но я подозревал, что он снова и снова насиловал ее. После этого она уже не была прежней. В ее глазах вечно стояло то отсутствующее выражение.

— Она звонила мне, плачущая и напуганная. Она была важна для меня. Я не мог быть с ней в отношениях, но я любил ее, и происходившее разбивало мне сердце. Я чувствовал себя таким беспомощным. Я думал, что могу защитить ее. Мне надо было пойти в полицию, но я боялся почти не меньше ее самой.

Бишоп шумно выдохнул и потер ладонью бритую голову.

— Дошло до того, что я начал давать отпор. Она звонила мне, потому что он был там или направлялся туда, и я не мог терпеть. Мы с Исайей несколько раз сцеплялись. Мне не стыдно признать, что я заставил его почувствовать себя на ее месте. Знатно поколотил его. Но... папаша был рейнджером, и Исайя несколько раз засаживал меня за решетку.

— Тебя обвиняли в нападении с отягчающими. Я читал в твоем досье.

— Ага. В итоге отсидел пять месяцев. Должно быть два года, но мне только исполнилось восемнадцать, так что судья сжалился надо мной и урезал срок.

— Ты не рассказал им правду? Ты не сказал, почему напал на него?

Бишоп прищурился и наградил меня жестким взглядом.

— Еще как сказал, и как думаешь, кому они поверили? Черному парню без родителей, родом из бедного квартала, с репутацией распускающего руки, или же межрасовому парню, чей белый папа был техасским рейнджером, а мама заседала в совете?

Я поджал губы, потому что понимал, как работала наша система, и с какой несправедливостью люди вроде Бишопа имели дело каждый день из-за цвета кожи или нехватки денег на семейном банковском счету.

Когда я ничего не сказал, он добавил:

— Вот именно. Неважно, что я говорил. Пока я был за решеткой, у моего дедули нашли рак печени IV стадии, и он умер. Джален начал хулиганить в школе, а бабуля одна переживала потерю мужа. Все стало еще хуже, и когда я вышел, Аянна стала такой отстраненной и напуганной, что я не знал, как ей помочь. Я не мог быть с ней рядом так, как мне хотелось. Я по возможности навещал ее, говорил с ней по телефону. Она была на грани отчаяния. Я это видел. Она начала снова угрожать Исайе.

— Проклятье.

— Ему надоело, что она доит из него деньги и пользуется Кеоном против него. Исайя учился в колледже, изучал охрану правопорядка. Все в его жизни шло по плану, не считая того, что она его постоянно донимала.

— Однажды ночью Исайя заявился к Аянне домой, и они поссорились. Тогда он оставил на ее лице и руках особенно знатные синяки. Она сумела сбежать в ванную и позвонила мне. Я хотел вызвать копов. Я хотел, чтобы они пришли в ее квартиру и своими глазами увидели правду, но знал, что не мог бросить ее одну наедине с Исайей. Так что я сделал и то, и другое. Я позвонил в полицию и побежал со всех ног к ней. Она жила недалеко, и добравшись, я услышал внутри крики. Дверь была заперта, так что я вышиб ее до приезда копов. Я схватил Исайю, швырнул его в стену и знатно отделал, пока Аянна плакала в углу. Сломал ему нос. Выбил несколько зубов.

Частицы пазла встали на место.

— И тебя арестовали за взлом с проникновением.

— Ага. К тому же накидали еще обвинений за нападение. У меня уже была судимость, и возможности отвертеться не было. Никто не слушал. Это был билетик прямиком в тюрьму.

— Аянна не рассказала правду?

— Сначала пыталась, но она была в истерике. Забавно, как власти могут при желании исказить трактовку. После нападения она была не в лучшем психическом состоянии, и потому путала детали. Исайя вступился и сыграл героя, перекроив всю историю. Сказал, что это я оставил на Аянне те синяки.

— Хрень собачья.

— Это было слушание в духе «он сказал, она сказала». В итоге я остался виноватым. Мне выписали запретительный ордер, не разрешавший приближаться к ним обоим, и сказали больше не подходить к ней.

— А что Исайя? Как он объяснил, что находился там?

Бишоп рассмеялся, но в этом звуке не было веселья.

— Он сказал своему папочке, что Аянна — его новая девушка, а я — взбешенный и распускающий руки бывший, который не мог ее отпустить. Он сказал, что я хотел заполучить ее себе.

— И дай угадаю, Аянна это подтвердила.

— Синдром избиваемой женщины. Она слишком боялась бороться за меня и забрала свои прежние слова назад. Исайя с каждым днем становился все более агрессивным. Она боялась за свою жизнь.

Я знал, к чему идет эта история, и понимал, кто ответственен за те два убийства много лет назад. Мое нутро сжалось, пока я смотрел, как на лице Бишопа отражаются эмоции.

— Это он убил их, да?

Кадык Бишопа приподнялся и опустился от тяжелого глотка. Он несколько раз моргнул, затем кивнул.

— Я не смог его остановить. Я опоздал.

Он поднес кулак ко рту, и ему потребовалась минутка, чтобы вновь обрести возможность говорить.

— Бабуля внесла за меня залог. Мое дело еще не рассматривалось в суде, но мне не разрешалось приближаться к Аянне или Исайе. Однажды ночью она позвонила мне в истерике. Сказала, что даст Исайе решительный отпор, потому что ей надоело плясать под его дудку, и что он несправедливо обошелся со мной. Я уже слышал все это ранее. Она годами говорила мне одно и то же. Он ответственен за то, что наша дружба испортилась, из-за него я возвращался в тюрьму, так что я сказал, что не верю ей.

— Она лепетала извинения по телефону, говорила, что все исправит. Она сказала, что любит меня, и повесила трубку. Потом она позвонила ему и сказала, что честно расскажет правду и отправит его задницу в тюрьму. Как ты понимаешь, звонок не привел ни к чему хорошему. Я никогда не узнаю, почему она захотела сообщить ему об этом. Какими бы репликами они ни обменялись, это ее насторожило. Она сразу поняла, что совершила ошибку. Она знала, что он придет, но не знала, что делать. Может, они с Кеоном сбежали? Может, она позвонила копам в надежде, что они приедут вовремя? Нет. Она позвонила мне. Глупая женщина. Я сразу сказал ей позвонить копам и запереть дверь.

— Вот только он ворвался в ее квартиру, пока мы говорили по телефону. Я слышал лишь то, как он орет, а она кричит и плачет. Загрохотала мебель, она выронила телефон. Я слышал, как трубка упала на пол. Кеон звал маму, а потом последовал пронзительный визг, который я не могу описать. Это стало для меня последней каплей, — Бишоп покачал головой. — Я знал, что я освобожден под честное слово. Я знал, что мне нельзя приближаться к ней. Но... я побежал. Я побежал так быстро, бл*ть, потому что я знал... я знал. Но я оказался слишком медленным.

Одна слеза скатилась по его щеке, и он смахнул ее с нарастающей злостью.

— Я опоздал, черт возьми, а когда я добрался туда, он был... — нижняя губа Бишопа задрожала, и он грубо провел рукой по лицу. — Везде была кровь. На ковре, на мебели. Иисусе, это было ужасно. Он снова и снова продолжал вонзать в нее нож.

— Я вообще не думал о своей безопасности. Я бросился вперед и атаковал его. Мы дрались. В итоге я одержал верх и забрал нож, но он сбежал. После этого я разрывался. Мне гнаться за ним или позаботиться об Аянне? Думаю, я был в шоке, потому что весь мой мир перевернулся вверх дном. Аянна и Кеон не шевелились, и крови было так много. Так много, много. Малыш Кеон, он... я пытался их разбудить. Я пытался не дать Аянне истечь кровью. Говорил, что она не может умереть у меня на руках. Все мое тело тряслось и дрожало, я едва мог видеть. Я... знал, что уже слишком поздно. Я знал, что они оба умерли. И тогда я услышал сирены, — он ушел в себя, явно видя тот день в своем сознании. Он превратился в каменную статую, напряженную и старающуюся оставаться неподвижной, вот только он дрожал точно так же, как в описываемый день.

— Бишоп? — мой голос донесся сквозь дверь, но он не отвечал, не моргал. Он потерялся в том давнем моменте. Его засосало прошлое, полное ужасов. — Бишоп, посмотри на меня.

Он не мог. Я сомневался, что он слышал меня сквозь хаос бури в его голове. Он раскрыл руки и посмотрел на свои ладони. Левую рассекал старый шрам. Тогда я понял, как он его получил.

Рана от самообороны.

— Я даже не знал, что держал нож в тот момент, когда туда приехала полиция Остина. Они продолжали орать мне «Брось оружие. Брось оружие». Когда я увидел его в своей руке... Когда я понял, что увидела полиция, и как все выглядело, я знал.

Его огромные ладони тряслись, крупные слезы падали на них все чаще и чаще, пока этот гигантский сломанный мужчина разваливался на куски.

Я не думал о последствиях. Зная лишь то, что мне надо утешить Бишопа и оттащить его от обрыва, я повозился с ключами, пока не нашел тот, что отпирал люк на двери. Глянув в обе стороны, я открыл маленькую дверцу и запустил руку внутрь, взял ладонь Бишопа со шрамом и сжал изо всех сил, вливая в этот контакт как можно больше силы и сострадания. Это все, что я мог предложить, и этого было достаточно для увольнения, если я не буду осторожен.

Но мне было все равно.

Как только я установил контакт, Бишоп дернулся и резко втянул вдох. Он не отстранился, но долгую минуту смотрел на наши руки, после чего его пальцы сжались поверх моих. Прошла еще одна минута, и штормовой взгляд Бишопа встретился с моим.

— Ты не можешь так делать, босс. Не можешь...

— Заткнись и иди сюда, — я прислонился головой к стеклу, глазами умоляя его послушаться.

Он подчинился. Его лоб прислонился к моему через прохладное окно. Наши взгляды встретились. Наши души переплелись.

— Я тебе верю, слышишь? Я знаю, что ты пытался ей помочь. Я знаю, что ты не вредил ей или ее сыну, — я крепче сжал его ладонь. — Ты не один.

Он тоже стиснул мою руку покрепче, и мы долго просто смотрели друг на друга. Наши узы становились сильнее. Наша связь крепла.

Губы Бишопа шевелились, формулируя слова, но ничего не послышалось. Он зажмурился, открыл глаза и попытался снова. Его голос звучал так приглушенно и хрипло, что я силился расслышать.

— Я любил ее, но не был в нее влюблен.

— Знаю.

— Я... Девушки не нравятся мне в таком плане, ты понимаешь, что я говорю?

— Да. Мне тоже.

Его ладонь отчаянно цеплялась за мою, словно я был единственным, что давало ему силу признаться в самых глубинных и темных секретах.

— Я никому раньше не говорил.

— Ты хранишь мои секреты, я храню твои. По рукам?

— По рукам.