За решеткой

Глава 5

В пятницу перед моим выходным Хавьер застал меня, когда я уже доставал рюкзак из шкафчика в конце моей смены. Я не работал с ним после той первой недели месяц назад, и это разочаровывало, поскольку он был неплохим парнем, с которым я не прочь подружиться. Мы много раз виделись мельком, и это уже плюс.

— Эй, приятель, есть планы на выходные?

Я закинул рюкзак за плечо и захлопнул шкафчик, после чего запер замочек.

— Не особо. Думал приготовить что-нибудь на гриле и разобрать последние коробки. Если уж совсем вдохновлюсь, займусь покраской стен.

— Все еще разбираешь вещи?

Я усмехнулся.

— Ага. Самые нужные вещи уже разложил, а с остальное оставил на потом.

— Ну, если нужна помощь, я не против. Сомневаюсь, что умею обращаться с кисточкой, но могу попробовать. Я хотел пригласить тебя к себе попить пива, но если ты планируешь готовить на гриле, то я не откажусь ни от чего жареного. Пиво я могу и к тебе принести.

— Было бы здорово. Я буду рад компании. Но ты не обязан помогать с покраской, я не буду просить тебя о таком.

Мы обменялись номерами и вместе пошли на парковку.

— Ну так как дела? Все нормально? Работа нравится?

— По большей части да. Реальных проблем нет. Жалоб тоже нет. Ребята неплохие и помогают, — за исключением Эзры, но я решил не жаловаться на коллег, пока не узнаю их получше. Может, у Эзры просто выдалась дерьмовая неделя или какие-то проблемы в личной жизни. Я не хотел судить кого-то по первой встрече.

— Все ребята вполне неплохие. Есть некоторые... — Хавьер умолк и пожал плечами.

— Но ведь такие везде есть?

— Кто бы сомневался.

— Кто бы, да не я, — я показал на свой джип. — Значит, завтра вечером? В пять нормально?

— Идеально. Скинь свой адрес сообщением, и мы с холодным пивком будем у тебя.

Мы стукнули кулаками друг о друга, и Хавьер пошел к своему грузовику.

Дорога домой становилась знакомой, а значит, мне уже не надо было так много внимания уделять маршруту, и можно было подумать о моем дне, неделе и вообще о происходящем.

Поведение Эзры беспокоило меня во все дни, что я с ним работал. Я за годы работы встречал и других надзирателей, которые грубо обращались с заключенными, но это не означало, что я соглашался с таким, или что мне это нравилось. Мысли об Эзре быстро сменились мыслями о Бишопе и визите его бабули.

Я гадал, что это были за снимки. Такие, что заставили здоровяка плакать. Я гадал о том, что связывало его с этой женщиной. И наконец, уже не в первый раз я задался вопросом, что он совершил, чтобы оказаться в камере смертников.

Мой интерес и любопытство к этому мужчине начинали меня беспокоить.

Сколько бы я ни говорил себе, что не надо узнавать его историю, какая-то часть меня считала, что это стоит сделать. Сам того не планируя, я начал питать слабость к этому заключенному и уже не считал его грозным или запугивающим, а это огромная проблема. Мне надо напомнить себе, что он опасный преступник, и не позволять себе вестись на эту личину нежного, мягкого человека, проливавшего слезы за разговором с пожилой старушкой.

Некоторые надзиратели привязывались к заключенным или дружили с ними. Это всегда плохая идея, но иногда это становилось неизбежным, когда ты день и ночь проводил рядом с этими заключенными. Особенно если они цеплялись к тебе, болтали, делились прошлым. Их истинная природа пряталась за фальшивым фасадом, и большинству людей сложно было подавить в себе сочувствие. Я всегда считал, что мне хорошо удается отстраниться. По какой-то причине Бишоп пробрался ко мне под кожу, и это странно, потому что наше общение сводилось к минимуму. Но было в нем что-то.

Добравшись домой, я снял униформу и принял душ, пока старые трубы дребезжали и стонали в стенах. Угнетающая жара конца июня давала о себе знать, и центральный кондиционер в доме нихрена не справлялся. На этой неделе я решил, что надо вызвать мастера, чтоб взглянул на кондер. Первое время после переезда мне нравилась теплая погода, но жара набирала обороты намного быстрее, чем я ожидал. Намного быстрее, чем это бывало дома.

Надев спортивные шорты и футболку, я достал из холодильника ледяную банку кока-колы и отыскал свой ноутбук в гостиной. Плюхнувшись на диван, я посмотрел на беспорядок вокруг. Банки краски, кюветы и старые простыни выстроились вдоль стены у переднего окна, ожидая, когда я наберусь сил, чтобы освежить интерьер дома. Пока что я был слишком вымотанным, чтобы утруждать себя такими вещами. Я не ушел дальше покупки необходимых материалов.

Возле внутренней стены у кухонной двери все еще стояло несколько коробок. Шкаф-стенка по большей части пустовал, если не считать древней стереосистемы, которую я возил с собой еще со старших классов. Она же работала, так зачем от нее избавляться? Тут пока не было личных штрихов — ни фотографий на стенах, ни комнатных растений; освещение было скудным, эркерное окно без штор оставалось грязным.

Я решил, что на этих выходных приложу больше усилий.

Я включил телевизор для фонового шума и закинул ноги на старый шаткий журнальный столик, принадлежавший моим бабушке и дедушке. Я устроил ноутбук на коленях и включил его.

Выяснить причины, приведшие к аресту заключенного, было просто, если всего лишь поискать. Техасское Управление Криминального Правосудия имело сайт, где перечислялись все преступники, их преступления, дата ареста и дата прибытия в отсек смертников в Полански, а также список прошлых правонарушений, если таковые имелись. Там не приводились лишние детали, но получив нужные крупицы информации, можно без проблем нагуглить подробности.

Первым делом я открыл список мужчин, в настоящее время отбывавших срок в отсеке смертников Полански. Некоторые имена были знакомыми. Поскольку я работал только в отсеке Б, многих заключенных я не знал.

И пусть это не должно было удивить меня, но когда я нашел имя Бишопа в длинном списке и кликнул на него для подробной информации, слова на экране вызвали у меня мурашки. Там значилось:

Имя: Бишоп Ндиайе #787239

Предыдущий род занятий: неизвестно.

Предыдущие аресты: нападение с отягчающими обстоятельствами. Взлом с проникновением.

Описание инцидента: 13 апреля 2001 года убил свою бывшую девушку и ее пятилетнего сына.

Соответчик: Исайя Гордон

Раса и пол жертв: чернокожая женщина и чернокожий мужчина.

Долгое время я мог лишь смотреть на слова на экране. Я и до поиска знал, что преступление Бишопа наверняка будет включать в себя убийство (это само собой разумелось, раз он оказался в камере смертника), но факты, ясно изложенные на экране моего компьютера, просто не увязывались с реальностью. Как бы я ни пытался, я не мог представить его в роли убийцы.

Убил свою бывшую девушку и ее пятилетнего сына.

Мой желудок взбунтовался.

Согласно этим кратким сведениям, Бишопа также арестовали 13 апреля, в тот же день, когда произошел инцидент. Или он не бежал и не пытался скрыться, или добровольно сдался. Приговор ему не выносили четыре года, что типично для нашей медленной системы правосудия. Он оказался в отсеке смертников Полански только в 2005 году, а значит, он просидел в той камере 12 корпуса пятнадцать лет. Ему был 21 год в момент ареста и сорок лет в настоящий момент. Почти половина его жизни прошла за решеткой.

Я позволил себе переварить эту информацию.

Сложно было представить, что кто-то способен на такие зверства, а ведь я всю свою карьеру работал бок о бок с убийцами, насильниками и ворами. Мне потребовалось еще несколько минут, и только потом я нашел в себе силы записать нужные сведения и открыть новое окно поиска. Мои пальцы замерли над клавиатурой, и я задумался над тем, какие детали важны. Мне нужно знать больше? Хотел ли я знать больше? Разве этого недостаточно? Я получил ответы. Я должен закрыть ноутбук и уйти.

Я закрыл глаза и снова увидел хрупкую старушку, увидел слезы, катившиеся по темным щекам Бишопа. Вопреки пониманию, что это плохая идея, мои пальцы сами начали печатать, добавляя к поисковому запросу полное имя Бишопа, дату убийств и слово «Техас».

Я нажал клавишу Enter.

Это гарантированный способ убить мое необъяснимое сочувствие к нему. Я это знал, и именно это побудило меня сделать поисковый запрос. На экране тут же появились ссылки на статьи об ужасном происшествии, случившемся 13 апреля 2001 года. Заголовки кричали в духе «Мужчина безжалостно зарезал свою бывшую девушку и ее ребенка», «Припадок ярости бывшего бойфренда привел к двойному убийству» и «Нераскаявшийся убийца арестован на месте преступления».

Таких статей было несколько страниц. Я отставил кока-колу и вместо этого взял из холодильника пиво. Какой-то холодок пробирал меня до костей, и это вызывало дискомфорт. Мне надо было подвигаться, стряхнуть с себя ступор. Если я собирался прочесть какие-то из этих статей, то мне надо расслабиться и снова отгородиться стенами.

Выпив пива и посмотрев на длинный список статей на экране ноутбука, я почувствовал, что нервозность унялась и можно продолжать. Я кликнул на третью статью — «Нераскаявшийся убийца арестован на месте преступления». Тот факт, что Бишопа арестовали на месте преступления, показалось мне странным. Раз это посчитали убийством с отягчающими обстоятельствами (а так должно быть, раз он в камере смертника), то сложно поверить, что он сидел и ждал появления копов — если только его не поймали в момент убийства.

Статья была длинной и приводила фотографию молодого Бишопа с женщиной и ребенком, в убийстве которых его обвиняли. Если вкратце, то там рассказывалось, что полицию вывали после того, как соседка из квартиры сверху услышала спор мужчины и женщины. Соседка сказала, что там был громкий грохот, как будто кто-то опрокидывал мебель, и постоянный плач маленького сына женщины. Соседка также объяснила репортерам, что такое бывало часто, и она не впервые вызывала полицию по такому поводу.

Когда в тот день полиция прибыла на место, Бишопа нашли сидящим посреди разрушенной гостиной, а его жертвы лежали в луже крови на полу. Бишоп также был весь в их крови и держал нож, взятый из подставки для ножей на кухне. Женщина, 21-летняя Аянна Уильямс и ее сын, пятилетний Кеон Уильямс, были уже мертвы, когда полиция и скорая прибыли на место. Обоим были нанесены множественные ножевые ранения.

Статья утверждала, что Бишоп не сопротивлялся аресту и не разговаривал с властями о случившемся. Соседи утверждали, что когда его уводили с места преступления, он как будто пребывал в ступоре.

Еще несколько абзацев было посвящено интервью с соседкой сверху, которая объяснила, что полиция не раз приезжала в квартиру Аянны по жалобам на домашнее насилие, и что Бишоп регулярно наведывался к ней, словно не в силах отпустить их провалившиеся отношения.

Я закрыл эту статью, затем открыл следующую, и еще одну. Все рассказывали разные вариации одной и той же истории. Более поздние статьи описывали суд над Бишопом и то, что он отказался признавать вину. Судя по тому, что я прочитал, Бишопу нечем было подкрепить свои заявления. Улики говорили сами за себя. Он сжимал в руке орудие убийства, а соседка дала показания о продолжительном насилии и угрозах в адрес Аянны. Она утверждала, что много раз видел, как Бишоп срывался на нее и угрожал, что что-то сделает, если она не станет его слушаться. Соответчика Исайю нигде не упоминали, так что я не знал, кто он и как он вписывался в историю.

Через три часа изучения материалов я захлопнул ноутбук и плюхнулся на диван. Мои глаза щипало, голова раскалывалась. Я уставился в потолок и переваривал прочитанное. В моей голове мелькали образы крови и насилия, маленького мальчика и молодой женщины, чьи жизни оборвались слишком рано. Затем я увидел Бишопа, слезинку, скатывающуюся по его щеке, и ладонь, тщетно пытающуюся сжать руку хрупкой старушки через семь сантиметров плексигласа. Слова благодарности, произнесенные таким нежным и благодарным тоном, что я не мог представить, как он может повысить голос от злости. И всего лишь из-за того, что я подкачал воздух в баскетбольный мячик.

Я был дураком.

Судя по всем прочтенным мной статьям, дело было простым и понятным. Не было оснований полагать, что в убийствах виновен кто-то другой. Бишоп и Аянна встречались. Потом их отношения закончились. Он, похоже, не отпустил ее и продолжал преследовать каждый день. Прозвучали угрозы, и в итоге его терпение лопнуло. Два человека погибли.

Бишоп заколол их обоих ножом. Насмерть.

Я стиснул переносицу и зажмурился. Как бы там ни было, все это не укладывалось в моей голове. Сомнения оставались там, где их быть не должно. Ни одна статья не рассказывала историю с точки зрения Бишопа. Он не признал вину. Где же его изложение случившегося? Кто такой этот Исайя? Почему все это отсутствовало? Они так быстро осудили его, что это не попало в газеты? Идея о том, что убийцей мог быть кто-то другой, была настолько неправдоподобной, что они подняли это на смех в суде? Какова история Бишопа, и почему ее нигде не изложили?

Зарычав, я вскочил с дивана и схватил пустые пивные банки с журнального столика, которых там накопилось уже прилично.

— Какого хера с тобой не так? Это неважно.

Я стремительно влетел на кухню и принялся хлопать дверцами в поисках еды, потому что давно пропустил ужин. Мне не нравилось то, как Бишоп пробрался ко мне под кожу. Мне не стоило узнавать подробности его историю. Вместо отвращения и праведной ярости из-за его преступлений я чувствовал ярость. И ярость не из-за того, что он предположительно совершил.

— Не предположительно, — заорал я на самого себя. — Он убил двух человек. Двух. Бл*дских. Человек, — я ударял ладонью по столу, подчеркивая каждое слово. — Заколол их ножом насмерть. Иисусе, ты только послушай самого себя.

Вот только чтение статей не заставило мое сердце окаменеть в отношении Бишопа; это произвело противоположный эффект. Это пробудило сомнение. Сомнение, которому я отказывался уделять внимание или время. День, когда я усомнюсь в нашей системе правосудия, станет днем, когда мне придет пора уволиться со своей работы. Забыть, с какими людьми я имею дело каждый день — это немыслимо опасно. Все это должно немедленно прекратиться. Я три часа убеждал себя, будто Бишопа несправедливо осудили, потому что его преступления не вязались с личностью мужчины, которого я всего несколько раз видел за решеткой.

— Довольно. Он такой же монстр, как и остальные. Зарезал женщину и ребенка. Он не нежен и не добр, он опасен.

После такой вдохновляющей речи я сосредоточил все свое внимание на поисках ужина. Переезд на другой конец страны и новая работа сказывались на моем разуме и теле. Это самое простое объяснение. Как только я устроюсь на новом месте, это сострадательное помешательство уйдет.

Я открывал и закрывал шкафчики, посмотрел в холодильник, проверил кладовку. Ничто не казалось привлекательным. Живот скрутило узлами, аппетит, с которым я приехал домой, давно пропал. Я подумывал заняться покраской или разбором вещей, чтобы выпустить пар, но не мог сосредоточиться на этих задачах.

Вместо этого я надел одежду для бега и вышел на улицы. Час топота по тротуару лучше всего приводил мысли в порядок. Было жарко, но мне плевать. Я нагружал себя все сильнее, бежал быстро, изо всех сил, узнавая улицы моего нового городка.

К моменту возвращения домой я весь вспотел, моя грудь горела от утомления. Я снова принял душ и решил, что на сегодня хватит. Я забрался в постель с новой книгой, надеясь, что это отвлечение прогонит остаточные образы убийства и места преступления, созданные моим разумом. Мое тело устало, но мозг работал как всегда активно, и я боялся, что ночь будет непростой.

***

После ночи беспокойного сна я проснулся и решил немного заняться покраской гостиной до послеобеденного визита Хавьера. Если за выходные успею оклеить скотчем края, прокрасить кромки и нанести первый слой краски, то буду считать это успехом. Но сначала я хотел позаботиться о приготовлении пищи на вечер.

Первые два часа утра я посвятил поездке в продуктовый магазин, приготовлению салата и домашних котлет, чтобы пожарить их на гриле вечером. Как только все было готово, я переоделся в старую одежду, чтобы приступить к покраске гостиной.

Включив напольные вентиляторы на максимум и распахнув все окна на первом этаже, чтобы выпустить пары краски, я принялся оклеивать скотчем, а затем прокрашивать кромки вокруг окон и дверей краской пепельно-серого цвета, которую выбрал ранее.

Жара была удушающей, и к полудню я сбросил футболку. Каждый раз, когда я сходил со стремянки, чтобы передвинуться, покрывавший полы полиэтилен шуршал под ногами. Это был методичный процесс, требовавший немало сосредоточенности, и это позволяло моему разуму не возвращаться к исследованию, которое я затеял накануне. Мне меньше всего хотелось думать о Бишопе и его преступления.

Классический рок ревел из маленьких колонок моей стереосистемы, и я немного подпевал AC/DC за работой, не парясь из-за того, что не попадаю в ноты и путаю слова.

Я работал все утро и день, изредка останавливаясь, чтобы попить воды и затолкать в себя бутерброд с арахисовой пастой и бананом. Я давно потерял счет времени, так что когда я добавлял последние штрихи к первому слою краски на стене, и Хавьер крикнул в дом, я опешил от того, как поздно уже было.

— Эй? Тук-тук?

— Я здесь, — я провел испачканной в краске рукой по лбу и спрыгнул со стремянки, когда Хавьер вошел в комнату.

Он был одет в шорты карго и футболку, на голове виднелись солнцезащитные очки, и он нес упаковку пива. Я впервые видел его в такой повседневной одежде. Он присвистнул, оглядываясь по сторонам и любуясь новой краской.

— Неплохо. Ты знатно потрудился.

Я бросил валик в кювету и вытер руки о футболку, которую снял ранее, затем проверил время на телефоне.

— Да. Черт, серьезно уже пять?

— Да.

— Я потерял счет времени. Не хотел, чтобы ты пришел в бардак.

— Да ничего страшного. Тебе помочь?

— Да не, — я повернулся, оценивая проделанную работу. — Я на сегодня закончил. Хотел разделаться с первым слоем. Прокрашивание кромки заняло целую вечность. Даже не ожидал.

— Так всегда.

— Прости. Дай я приберусь и быстренько заскочу в душ. Кухня вон там. Не стесняйся закинуть пиво в холодильник. Я разведу гриль, как освобожусь. Заднее крыльцо в это время дня в тени, так что здорово будет посидеть на улице. Прости, что тут так жарко. Центральный кондиционер почти не работает, и я выключил его, чтобы открыть окна и проветрить помещение. Сейчас вернусь.

— Не спеши. Я и сам о себе позабочусь.

Хавьер понес пиво на кухню, и я услышал, как он убирает его в холодильник. Я быстро прибрался, оставив кисточки и валики отмокать, и свернул полиэтилен, чтобы использовать его для застилания в другой день. Затем поспешил наверх, чтобы быстренько принять души.

Быстро помывшись и переодевшись в чистые шорты и футболку, я немножко уложил волосы гелем и поспешил вниз. Хавьер включил музыку, и в доме слышались песни старых-добрых Led Zeppelin.

Я схватил пиво из холодильника и присоединился к нему на задней террасе, плюхнувшись на соседний садовый стул. Хавьер закинул ноги на перила, скрыв глаза за солнцезащитными очками. Он казался расслабленным, откинувшись на садовом стуле и глядя на синее небо.

Мой двор не был огромным, но он был уединенным и тихим, с высоким забором со всех сторон и несколькими красными дубами, дававшими тень от жаркого техасского солнца.

— Неплохое у тебя местечко.

Я фыркнул.

— Ты что, шел по дому с закрытыми глазами?

Лицо Хавьера расплылось в улыбке.

— Ну, тут надо поработать, но плоды твоего труда уже видны. И расположение удачное, — он махнул рукой на тихий дворик.

— Неплохо, учитывая, что я купил его вслепую. У этого дома есть потенциал.

— Вслепую?

— Ага. Риелтор показывал мне фотографии и отвечал на вопросы, но я не видел дом своими глазами до покупки. Не было времени мотаться туда-сюда, так что я пошел на этот риск.

— Думаю, ты не проиграл. Тут можно устроить джакузи. Сделать отличную большую террасу.

— Возможно, в будущем.

Мы умолкли, потягивая пиво и наслаждаясь спокойствием заднего двора. Я не так хорошо знал Хавьера, так что найти темы для разговора было непросто. Я не был каким-то отшельником и неплохо заводил друзей, но мне давненько не приходилось начинать сначала.

— Ты живешь поблизости? — спросил я, осознав, что не знаю, долго ли ему пришлось ехать ко мне.

— У меня маленький домик в Ливингстоне. Очень близко к работе. Я купил его в прошлом году вместе с девушкой. Неплохое жилье. Нам надо найти что-нибудь попросторнее, поскольку у этой женщины огромные планы на брак и дюжину детей в будущем.

Я усмехнулся и отпил пива, избегая зрительного контакта и боясь направления беседы и своего возможного ответа. Разговоры об отношениях неизбежно вели к признанию моей ориентации. Не то чтобы я не хотел делиться, но прошлый опыт сделал меня немного подозрительным.

— Давно вы вместе? — спросил я, временно отвлекая внимание от себя.

— Три года. Она медсестра в больнице Святого Люка. Милая девушка. Я очарован ей с того самого момента, как впервые увидел. И мама тоже ее полюбила, так что тут уж ничего не поделаешь, да?

— Похоже, твое будущее распланировано.

— Так и есть, — Хавьер усмехнулся и поднял пивную бутылку, чтобы чокнуться со мной. — Но я счастлив. Мелани — отличная девушка, — он поерзал и сел более прямо, положив локти на колени и глядя на газон. — Когда она узнала, что я сегодня иду к тебе в гости, и что ты здесь новенький, она сразу обрадовалась. Она — самопровозглашенная сводница. Я тебя предупредил. Я буду сдерживать ее, сколько смогу, но ее решительность возьмет верх. Она тебе уже в следующие выходные организует свидание вслепую, если ты дашь ей добро.

И вот он. Неизбежный поворот разговора, который вел к обсуждению моей личной жизни. Я посмеялся над его комментарием, хотя мое давление как будто подскочило. Выгадывая себе время, я допил пиво и встал, показывая на дом.

— Я пойду, возьму еще парочку. Хочешь сразу пожарить котлеты для бургеров? Проголодался?

— Я не прочь поесть, — Хавьер тоже встал. — Давай помогу.

Мы вместе пошли внутрь. Я передал Хавьеру новую бутылку пива, затем достал из холодильника котлеты и контейнеры с добавками к бургерам, которые приготовил утром, до покраски. Я также достал салат, соусы, а также пару тарелок и салфетки.

Хавьер помог вынести все на стол во дворе и прислонился к перилам, потягивая пиво, пока я разводил гриль. Я взвешивал плюсы и минусы того, чтобы сказать Хавьеру, что я гей. Если его девушка решит свести меня с кем-то, это должен быть парень, иначе я не заинтересован.

Я не скрывал свою ориентацию в прямом смысле слова, но все-таки меньше распространялся о личной жизни по сравнению с некоторыми людьми. Когда в Ай-Макс поползли слухи, что я гей, моя рабочая жизнь за одну ночь покатилась псу под хвост. Заключенные не горели желанием принимать такие вещи, особенно когда хотели что-то доказать другим заключенным. Они строили из себя мачо, делая все возможное, чтобы завоевать статус в их своеобразном сообществе. Если для этого требовалось преследовать и избивать надзирателей и других заключенных из-за их ориентации, расы, религии или телосложения, им было плевать.

— Ты в порядке, приятель?

Я вырвался из своих мыслей и осознал, что уставился на гриль, держа в руке щеточку для чистки и ничего не делая. Я моргнул и шумно выдохнул.

— Прости. Задумался.

Я почистил гриль и отложил щетку, после чего разложил котлеты над огнем. Закрыв крышку, я взял пиво и сел на садовый стул. Хавьер не уходил со своего места у перил, но я чувствовал, что его тяжелый и любопытствующий взгляд следит за мной.

Доверял ли я ему? Наврежу ли я самому себе, если открою рот? У меня не складывалось ощущения, что Хавьер плохой парень, и после инцидента дома я сто раз говорил себе, что не начну из-за этого скрывать свою ориентацию. Будет лучше, если о моей личной жизни не будут знать в тюрьме, но я имел право заводить друзей. И если мы с Хавьером шли к этому, то ему надо знать этот факт обо мне. И лучше раньше, чем позже. Я не собирался притворяться.

— С таким же успехом можешь сказать как есть, что бы там ни было, — Хавьер поднял солнцезащитные очки на голову и изучал меня.

Мясо шипело под крышкой гриля, нарушая тяжелое молчание, и в воздухе витал запах говядины с дымком. Птички чирикали на деревьях во дворе, и я знал — сейчас или никогда.

— Ладно. Значит, твоя девушка — сводница?

Он просиял, и его плечи расслабились.

— Это так. А что? Ты заинтересован? Она будет в восторге.

Я отпил пива, давая себе несколько секунд.

— Не знаю. Возможно. Я давно не ходил на свидания.

— Это не проблема. Опиши мне свой тип, и я все передам. Это убережет тебя от телефонного допроса, ибо поверь мне, она не постесняется устроить такое. Мы можем пойти на двойное свидание или типа того, чтобы избавиться от неловкого давления. Что скажешь?

— Эм... Ладно. Мой тип. Давай посмотрим. Мне нравятся высокие. Спортивные. Любящие читать. Умные.

— Что больше нравится — задница или грудь?

Из меня вырвался резкий смешок.

— Определенно задница.

— Блондинки, брюнетки, рыжие?

Я провел пальцами по волосам и подавил желание вскочить и проверить котлеты на гриле.

— Темные волосы, пожалуй. Но что самое важное, когда дело касается моего типа, ты должен знать, что я предпочитаю мужчин.

Между нами повисло долгое молчание, и я боялся посмотреть в глаза Хавьеру. Просто абсурдно, какую нервозность вызывал разговор о моей ориентации при заведении новых друзей. Люди бывали непредсказуемыми, и я сталкивался с немалым количеством предвзятых типов.

Я собирался открыть рот и сказать что-нибудь — да что угодно — но тут Хавьер заговорил.

— Ну, это несколько сужает круг претендентов, но я уверен, что она справится.

Не сомневаясь, что неправильно расслышал, я поднял подбородок и увидел усмешку на его лице.

— Что? — спросил Хавьер. — Раз мы на юге, ты решил, что все тут гомофобные придурки?

— Меня бы это не удивило.

— Я не такой. Но на твоем месте я бы не стал хвастаться этим на работе. В то место нанимают настоящих кусков дерьма. Их отношение к гомосексуальности оставляет желать лучшего, и это я говорю о других надзирателях. А если прознают ребята за решетками...

Я быстро замотал головой.

— Нет! Нет, я не собирался сообщать кому-либо там. Никогда. Неподходящее место. Плавали, знаем, и даже шрамы на память остались.

Взгляд Хавьера скользнул к моему боку и шраму, спрятанному под футболкой. Я инстинктивно потянулся к старой ране. Откуда он узнал об ее существовании?

— Вот что случилось? — когда я вопросительно вскинул бровь, он добавил: — Я видел, когда только пришел, и ты красил.

Точно, я был без футболки.

— Да, — я потер то место, хотя оно уже не болело. Привычка. Отголоски боли жили только в моей голове и тревожили меня без предупреждения. Я пошел проверить котлеты, держась спиной к Хавьеру. — В Ай-Максе на меня напали три заключенных. Набросились на меня разом. Я угодил в больницу, перенес операцию. Кто-то умудрился достать выкидной нож и пырнул меня. Задели почку. Доктор сказал, что мне еще повезло так легко отделаться.

— И это потому, что они узнали, что ты гей?

Я кивнул, двигая котлеты на гриле — просто чтобы заняться чем-то, а не потому, что их надо было подвигать.

— Несколько моих коллег знали. Мы были друзьями, так что ничего страшного. Я доверял им. Я заявил о своей ориентации в колледже, так что не особо скрывал. Но стоило лишь одному неподходящему человеку подслушать один разговор, и начались гонения. Сначала это были редкие реплики среди коллег. Грубые фразы. Обзывательства. Я не обращал внимания. Нельзя позволять, чтобы такое тебя задевало. Но скоро новости добрались и до заключенных. Когда среди них пошли шепотки, я знал, что у меня проблемы.

— Черт.

— Короче говоря, после месяца постоянных проблем я однажды работал во дворе. Я и еще несколько надзирателей. Пора было заходить обратно, мы собрали последних заключенных, подогнали отбившихся и завели внутрь. Моей обязанностью в тот день было провести последнюю проверку, и поскольку их еще заводили внутрь и пересчитывали, мы еще не знали, что трое парней отсутствовали. Такое случалось и раньше. Они иногда прятались на поле и думали, что смогут нас подкараулить. Это никогда ни к чему не приводило.

Я продолжал.

— Так вот, пока я обходил территорию двора, они выскочили из ниоткуда и повалили меня. Застали врасплох. У меня не было времени отреагировать. Они все хорошо спланировали, потому что надзиратели, с которыми я был в команде, находились за дверьми и пересчитывали заключенных. Они не видели случившегося, пока не стало слишком поздно. Это был один из тех сбоев в рутине, которые и не осознаешь, пока не случается что-то плохое. Я не должен был остаться один. Тем трем заключенным хватило времени, чтобы выбить из меня все дерьмо и дважды пырнуть меня ножом, и только потом их оттащили.

— Дважды?

Я повернул руку, показывая Хавьеру внутреннюю сторону, где среди темных волосков прятался длинный розовый шрам. Когда-то его удерживали шесть швов.

— Это рана от самообороны. Я заблокировал их первую попытку пырнуть меня, но не смог справиться с троими сразу. Все случилось так быстро, что я до сих пор толком не помню деталей. Я помню, что сопротивлялся, но они знатно поколотили меня, и я не мог собраться. Они... я помню, как они говорили весьма жестокие вещи о том, что я гей. Говорили, что убьют меня, потому что не желают видеть педиков на своей территории.

— Иисусе.

— Ага, — я покачал головой, пытаясь отбросить воспоминание. — Прости. Я ненавижу это слово. Мне даже не нравится повторять его. Так вот, какое-то время я пролежал в больнице. Ножевые ранения, одно из которых требовало операции, трещина в скуле, два подбитых глаза, сломанный нос, швы на губах, побитые ребра. Список травм был знатный. Какое-то время травмы удерживали меня в постели. Когда я смог вернуться к работе, начальник тюрьмы вызвал меня в офис и предложил перевестись. «Небезопасные условия работы», так он выразился. Его моя ориентация не смущала, но он боялся за мою жизнь и не мог обещать, что на меня не нападут снова. Сколько бы мер безопасности ни было введено...

— Может случиться что угодно, — закончил Хавьер. — Да, я такое видел. Как бы надежно ни были изолированы наши ребята в карцере, они славятся тем, что нападают на нас при возможности. А колония общего режима в этом плане еще хуже. Им дается больше свободы. Эти мудаки опасны.

— Да, и именно там я работал в Ай-Максе. В общем режиме.

— Поэтому ты согласился на перевод.

— Ага.

— Но почему в Техас? Должно же было найтись что-то поближе к дому.

— Нашлось, но инцидент на работе разворошил и другие сложности. Еще до ранения у меня имелись затяжные проблемы с бывшим. Иронично, но он ненавидел мою работу и говорил, что это слишком опасно. Хотел, чтобы я уволился. Я расстался с ним, но на протяжении нескольких месяцев он внезапно заявлялся и пытался убедить меня, что мы сможем все наладить. Все хорошо стихло. Я думал, что до него наконец-то дошло. Спустя восемь месяцев после расставания телефонные звонки и внезапные визиты почти сошли на нет.

— Затем он услышал о случившемся в тюрьме, и все началось сначала. Только в десять раз хуже. Каждый день он торчал в моей палате и ныл о моей работе и о том, как он предупреждал, что такое случится. Он любил меня, и может, вот теперь я его послушаю. В любом случае, я не мог оставаться там и опять иметь с ним дело. Так что когда начальник тюрьмы дал мне список мест, куда можно перевестись, я выбрал самое дальнее от дома. Мне было плевать, что это работа в отсеке для смертников. Мне надо было убраться подальше от людей, которые меня знали.

Я поднес бутылку пива к губам и обнаружил, что уже допил, сам того не осознавая. Хавьер забрал у меня пустую бутылку и всучил мне обратно лопаточку для котлет, потому что я в какой-то момент выпустил ее.

— Думаю, надо еще по пивку. Проверь котлеты, пока не сгорели, а я принесу нам по бутылке.

Котлеты были уже готовы. Я переложил их на тарелку и поставил на стол вместе с остальным ужином. Когда Хавьер вернулся, мы наложили еды себе на тарелки и уселись на садовые стулья, чтобы поесть. Мы долго наслаждались едой в тишине. Я не хотел вываливать все свое прошлое на Хавьера в первый же вечер общения вне работы; это само слетело с языка.

Хавьер доел свой бургер и отставил тарелку в сторону, затем поднял бутылку пива.

— За новые начала. Добро пожаловать в Техас, в Полански и в отсек смертников. Я постараюсь сдержать Мелани, пока ты не освоишься. Похоже, свидание вслепую — это последнее, что тебе сейчас нужно.

Я усмехнулся и чокнулся с ним бутылкой.

— Спасибо. Пожалуй, ты прав.

Следующие несколько часов мы потягивали пиво и беседовали, пока солнце садилось, а температура опускалась до терпимой. Мы обсуждали спорт — Хавьер пытался убедить меня, что переезд в Техас автоматически делал меня фанатом «Ковбоев», нравится мне это или нет. Мы поговорили о различиях жизни на севере и юге. Мы говорили о музыке, сериалах, фильма, книгах и будущих планах Хавьера с его девушкой. Мы также немного затронули тему семьи, но в итоге перешли на обсуждение работы, поскольку это было общей темой для нас обоих.

— Ты уже работал с Эзрой? — спросил Хавьер, сняв солнцезащитные очки и положив их в стороне. Солнце почти село, и они больше не были нужны.

— На этой неделе. Мы вместе сопровождали.

— И? — Хавьер выгнул бровь.

Я усмехнулся.

— Это вопрос с подвохом?

— Тот еще кадр, да?

— То есть, дело не только во мне?

— Вообще ни разу. На него больше всего жалоб. Просто чудо, что у него все еще есть работа. Не будь у нас такой нехватки персонала, думаю, Рей уже уволил бы его.

— Не стану врать, меня беспокоило то, как он обращается с заключенными.

— И ты новенький, так что он будет испытывать тебя и проверять, насколько сильно на тебя можно надавить перед тем, как ты возмутишься.

— Я и так едва не возмутился. Много раз. Этому парню повезло, что на него еще редко плюют.

Хавьер расхохотался в голос.

— Такое случалось. Если кто и вызовет у наших парней реакцию, так это Эзра.

— Этот тип меня бесит.

— Ты не один такой. Совет: вот ему точно не стоит говорить, что ты гей. Он превратит твою жизнь в ад. Если думаешь, что он с заключенными плохо обращается, то тебя ждет сюрприз.

— Принял к сведению. На работе я буду держать язык за зубами. Поверь мне. Никому не надо знать.

Мы погрузились в комфортное молчание; небо темнело, вдалеке начинали мелькать летучие мыши. Мои мысли вернулись к грядущей неделе. По графику у меня стояла первая смена в Е с парнями в карцере, и я был вовсе не в восторге. С момента моего устройства в эту тюрьму я слышал все больше историй о том блоке, и одна была хуже другой.

Я хотел спросить у Хавьера, чего ожидать, но тут он перебил меня:

— Я хотел попросить тебя кое о чем.

— Что такое?

— У меня на следующей неделе по графику ночные смены, а Мелани забронировала нам кое-что на вечер вторника и четверга, даже не сказав мне. Ты случайно не хочешь поменяться сменами на неделю? Я бы предложил только эти два дня, но перестраивать график сна будет очень тяжело.

— Я с радостью поменяюсь, но к твоему сведению, я всю неделю в блоке Е.

Хавьер застонал и запрокинул голову, посмотрев на темное небо.

— Кто бы мог подумать.

— Уверен, кто-нибудь согласится поменяться с тобой.

— Вряд ли. Эти парни ненавидят ночные смены так же сильно, как работу в блоке Е, — он снова застонал и провел рукой по волосам.

Я посмеивался над его дилеммой.

— Ну, как я и сказал, можешь взять мои смены, а я с радостью отработаю твои.

— Ты не прочь работать ночью?

— Судя по слухам, которые до меня доходили, я предпочту ночные смены вместо того блока. Ты в каких секциях?

— А и Б. Те же камеры, с которыми мы работали в твою первую неделю. Ты получил золотую территорию, друг мой. Эта сделка определенно в твою пользу. Эти парни просто паиньки в сравнении с Е.

Я отказывался признавать тот укол боли в груди от осознания, что снова буду работать в отсеке Бишопа. Как бы я ни старался игнорировать мысли об его деле и преступлениях, они по кругу вертелись в моей голове, и я испытывал странное желание увидеть его, изучить, найти преступника за тем мягким фасадом, который он изобразил. Мой интерес к этому мужчине и его истории ни капли не ослаб. Я играл с огнем, но невольно хотел узнать больше.

— Значит, по рукам.

Хавьер протянул мне кулак, чтобы я ударил по нему.

— Я перед тобой в долгу, приятель.

— Да ерунда.

Я подумывал рассказать, что читал о деле Бишопа, спросить Хавьера, не сомневался ли он когда-нибудь в виновности заключенного, и что думал о некоторых мужчинах за решеткой. Но я знал, что эту тему лучше не поднимать. Он уже один раз сказал, что не склонен искать дополнительную информацию.

Вот только я тоже не был склонен к такому, пока не встретил Бишопа.