За решеткой

Глава 14

На следующий день Хавьер сообщил мне, что Джеффери казнили. Его смерть рябью пронеслась по стенам отсека Б и оставила после себя зловещие отголоски. Все мужчины в камерах знали, что их судьба будет такой же. Однажды придет и их черед.

Той ночью мои кошмары вернулись с новой силой, но вместо заключенных, преследовавших меня по бесконечным коридорам заброшенной тюрьмы, я стоял и смотрел, как Бишопа ведут в камеру казни. Будучи безмолвным наблюдателем, я ничего не мог сделать в своем сне, пока они пристегивали его ремнями к столу из нержавеющей стали и ставили капельницу, инъекция которой оборвет его жизнь.

Я никогда лично не присутствовал на казни, так что не знал, совпадали ли мои сны с реальностью. Но чувства и эмоции были самыми настоящими. Я просыпался в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем, в мозгу горели свежие образы докторов с иглами.

Каждую ночь.

Снова и снова.

На той неделе я мельком виделся с Бишопом, но ничто из этого не было приватным. Мы не могли разговаривать или обменяться чем-либо, кроме беглой улыбки.

В следующие три недели я работал в других рядах камер и ни с кем не пытался поменяться сменами, вняв предупреждениям Рея.

Мое исследование дела Бишопа не прекращалось. Я ознакомился с уголовным правом, и меня не раз ставили на место, когда я звонил первоклассным адвокатам и от лица Бишопа запрашивал бесплатные консультации. Один парень поднял меня на смех и выгнал из своего кабинета, когда я спросил, не согласится ли он на оплату только в случае успеха.

Однажды поздно ночью, когда мне не спалось, я вступил в какой-то чат и в привате поговорил со студенткой юридического факультета, которая была более прямолинейной и честной. Мы говорили «гипотетически», по ее предложению, так как она по закону еще не имела права консультировать меня по настоящему делу. Я объяснил ситуацию Бишопа (используя другое имя, чтобы защитить его личность), описал все нестыковки в его деле — по крайней мере, с точки зрения обывателя вроде меня.

Мой неопытный взгляд зацепился за уклонение от родительских прав на Кеона, за явно неполный сбор улик, игнорирование ран Бишопа, явно полученных при самообороне и требовавших лечения в больнице, а также свидетельства соседей, в которых было полно дыр. Наконец, в целом то ощущение, что адвокат Бишопа не боролась за него.

Студентка слушала и задавала свои вопросы. Когда я закончил излагать все, что знал, она сказала, что хороший адвокат без сомнения мог изменить ход этого «гипотетического» дела. По ее мнению, там предостаточно юридических ошибок и игнорирования улик, чтобы подать апелляцию, но придется умасливать, чтобы судья прислушался, поскольку даже работа херового адвоката, который ничего не делал для своего клиента, все равно считалась формальной консультацией.

Так что я вернулся на исходную. Лучший шанс для Бишопа — найти хорошего адвоката, который не побоится пойти против многих лет секретов и лжи. Такого, который готов вытащить на поверхность все ошибки предыдущего следствия, пролить свет на публичного защитника, которая игнорировала или скрывала улики, способные помочь Бишопу.

Идеально. Замечательно. Нет проблем.

Чтоб мне провалиться.

В первую неделю сентября мне предстояла смена в ряду Бишопа. Тем временем я пользовался почтовой системой. Я снова посетил магазин подержанных книг и купил Бишопу больше материалов для чтения — снова классика и несколько моих любимых произведений, хотя я не знал, читал ли их он. Отправляя книги, я приложил небольшое письмо, которое не выдавало мою личность команде, осматривавшей почту, но сообщило Бишопу, что я думаю о нем.

«Бишоп,

это мой способ свозить тебя в отпуск.

Вытащить тебя из той темной дыры хотя бы временно.

В мире ждет столько приключений. Возможно, однажды мы сможем отправиться к ним вместе.

Ты всегда в моих мыслях».

Моя смена стояла по расписанию после обеда. Я приехал пораньше и ходил туда-сюда по комнате для персонала, дожидаясь пересменки. Как только все завершилось, я не тратил времени впустую и отправился на этаж. Когда я добрался до места, Энджело ввел меня в курс утра, объяснив, кто все еще на досуге, посещениях, а также передал другую информацию, необходимую для моей смены.

Я работал с парнем по имени Сонни, которого ранее встречал несколько раз. Он был самым старшим надзирателем в команде и проработал в отсеке смертников двадцать лет. Я предполагал, что ему было около 55-60 лет. Скоро уже на пенсию. Некогда черные волосы сделались снежно-белыми, а брови напоминали мне Граучо Маркса (прим. американский актёр, комик. У него были очень большие, густые, кустистые брови). У него был веселый смех и привычка посасывать свои зубы в моменты раздумий. Я не возражал против работы с ним, но понимал, что ветеран с двадцатилетним стажем может быть ярым сторонником правил, так что надо было соблюдать осторожность.

Когда я прибыл, Бишоп был на досуге, так что я занялся осмотром и проверкой, необходимыми в начале смены. Камеру Джеффери занимал новый заключенный по имени Леон Кайзер. Он был смешанных кровей, худой как палка, и явный психопат, если верить словам Энджело.

Во время пересчета я увидел, почему он пришел к такому заключению. У Леона было холодное безэмоциональное выражение убийцы. Мертвые глаза с бесстрастным пустым взглядом. Зловещая неподвижность и спокойное поведение, создававшее ауру непредсказуемости. И что-то в его худой фигуре и осанке заставляло насторожиться.

Он всегда наблюдал.

Когда я отошел от его окошка, подавляя дрожь, Сонни усмехнулся от выражения на моем лице.

— Точная реакция, друг мой. Две недели назад я работал тут в ночную смену. Видел, как этот парень поймал на стене паука и сожрал. Вот ни капли не вру. Прямо с дергающимися лапками и все такое. А этот тип даже не дрогнул. И ты же знаешь, какие тут большие пауки.

— Меня должно это удивить, но не удивляет.

— У нас тут возвратный трансфер с досуга.

— Камера?

— Двадцать первая.

— Ясно. Работаем.

Я пошел в ту сторону и отпер камеру, чтобы она была готова к возвращению Бишопа. Все это время я надеялся, что мое рвение не было таким же очевидным на лице, как реакция на Леона.

Когда поступило сообщение о том, что команда сопровождения входит в блок, я выпрямился и ждал, глянув вдоль по коридору, когда они показались из-за угла. Мэйсон и Джин вели Бишопа меж собой, направляя за предплечья. Опустив подбородок, он смотрел на свои шаркающие ноги, так что не сразу меня увидел. Оказавшись в считанных метрах от двери, он поднял голову и заметно вздрогнул от моего присутствия.

Они подвели его к камере и прижали к стене, чтобы убрать оковы с лодыжек. Все это время его горячий взгляд не отрывался от меня. Заперев его внутри, они открыли люк и сняли наручники запястий, затем заперли люк обратно и повернулись к Сонни, который стоял ближе.

— У нас еще один из этого ряда возвращается с досуга. Поступило сообщение, что Б16 получил право на более долгий визит в связи с приближающимся судом, к которому они с адвокатом готовятся, — объяснил Мэйсон.

— Хорошо. Дайте знать, когда придете, и мы будем готовы.

Мэйсон с Джином ушли, а Сонни посмотрел на часы.

— Ужин вот-вот доставят. Я подожду у дверей и принесу все сюда.

Ужин в блоке смертников проходил абсурдно рано. 15:30 дня. Это весомая причина, по которой большинство заключенных покупало дополнительную еду и перекусы. Приемы пищи не были сытными, и существовали долгие промежутки времени, в течение которых их не кормили. Например, двенадцать часов между ужином и завтраком.

Как только Сонни ушел, я повернулся и наткнулся на знакомый ониксовый взгляд из окошка Б21.

— Я сомневался, вернешься ли ты когда-нибудь в этот ряд.

Я приблизился и заговорил тихо, зная, что все бодрствуют и могут подслушивать.

— Расписание составляется рандомно, и мои частые визиты не остались незамеченными.

— У тебя были проблемы?

— Не, все нормально, — я глянул вдоль ряда камер в обе стороны. — Ты получил мою посылку?

Улыбка Бишопа сделалась шире.

— Получил. Ты меня балуешь, босс.

Если бы я только мог показать Бишопу, что на самом деле значило баловать кого-либо. Несколько подержанных книг едва ли считались за такое.

— Я хочу поговорить с тобой, но не уверен, как все вместить, чтобы не навлечь на себя проблемы. Я говорил с адвокатами, пытаясь найти кого-нибудь, кто готов взяться за дело при условии платы за результат. У тебя хорошие шансы. Ты никак не должен был просидеть здесь пятнадцать лет. Те апелляции, что подавала твой адвокат в прошлом, были дерьмовыми. Неудивительно, что они ни к чему не привели.

Бишоп покачал головой и облизнул губы, его глаза метались по моему лицу. Я знал, что вываливаю на него гору информации, но у меня не было времени деликатно подходить к вопросу. Мне надо было прыгнуть в омут с головой и надеяться, что он не разозлится из-за того, что я лезу куда не просят.

— Ты говорил с адвокатами? С чего бы тебе... я не могу позволить себе...

— Знаю. Пожалуйста, не обижайся. Я не могу сидеть в стороне и ничего не делать. Эта женщина, представляющая тебя в данный момент — кусок дерьма.

— Нэнси. Я знаю. У нее еще 101 дело на рассмотрении. Я меньшая из ее забот. Мои апелляции ни к чему не приводят, и она не видит смысла в том, чтобы тратить время и ресурсы на безнадежный случай.

— Надеюсь, что это твои слова, а не ее, потому что в противном случае мне есть, что ей сказать.

— Успокойся, босс. Это мои мысли.

— Ты недоволен, что я разговариваю с адвокатами.

Он взял долгую паузу на раздумья.

— Нет. Но мне ненавистно думать, что ты тратишь свое время на борьбу, которая ни к чему не приведет. У тебя есть своя жизнь. Не позволяй моей жизни утянуть тебя на дно. Я того не стою.

— Я с этим не согласен.

Лязг тележки с ужином разнесся по коридору. Чтобы прикрыть свою задницу, я хлопнул ладонью по двери камеры Бишопа и крикнул «Время ужина», когда Сонни показался из-за угла с тележкой, на которой стопкой стояли подносы с едой.

— Потом еще поговорим, — сказал я, стоя спиной к Сонни. — Я говорил с твоим братом несколько недель назад, пока твоя бабушка навещала тебя. Я хотел спросить у тебя кое-что о нем.

Бишоп нахмурился, но не стал расспрашивать, зная, что наше время вышло. Когда Сонни подвез тележку ближе, Бишоп отошел от двери, притворяясь обычным заключенным, ожидающим ужин.

Сонни взял поднос и протянул его, пока я проделывал рутинную процедуру выдачи ужина — отпирал люк и передавал поднос через отверстие. Бишоп взял его, кивнул в знак благодарности и вернулся к кровати, чтобы поужинать.

Позднее вечером мне удалось улучить минутку наедине с ним. Сонни ушел на обед, а парень, заменявший его на протяжении часа, болтал о всякой ерунде с заключенными на нижнем уровне. Я воспользовался этим шансом.

Бишоп отдыхал и читал одну из новых книг, которые я ему прислал. Я прищурился, пытаясь прочесть заголовок на обложке, и улыбнулся.

— Поверить не могу, что в здешней библиотеке нет «Повелителя мух». Я читал это в старших классах.

Внимание Бишопа метнулось к окну, и его щеки растянулись в улыбке.

— Я тоже. Помню, как меня поразило, что нам задали читать книгу с такими яркими описаниями насилия, — он закрыл книгу и посмотрел на обложку. — Конечно, это было до того, как я читал вещи намного хуже. Приятно перечитать эту. Столько времени прошло.

— Бишоп, почему ты не позволяешь Джалену навестить тебя? — нет смысла топтаться вокруг да около. У меня было мало времени. Как только вернется Сонни, наши шансы поговорить будут скудными.

Улыбка Бишопа исчезла, когда он отложил книгу и посмотрел на свои руки. Он не ответил.

— Его вызвали по повестке, ты это знаешь. Он не мог контролировать то, какие вопросы ему задали. Он был напуганным пацаном и сказал им чистую правду, даже зная, что это обличит тебя. Он знает, что ты невиновен. Почему ты не впускаешь его в свою жизнь, когда у тебя и так почти не осталось семьи?

Крупные плечи Бишопа поднялись и опустились с его вздохом. Глубокие складки на нахмуренном лбу никуда не делись.

— Я не могу это забыть, — он покачал головой. — Хочу, но не могу. Меня преследует то, как он рассказывал присяжным и суду, что я угрожал оборвать чью-то жизнь. Слыша то, как он бросает мои же слова мне в лицо, зная, как они искажались и заставляли меня выглядеть еще более виновным, я просто... — он умолк.

— Бишоп, ты же знаешь, что он не наврал. Да, все обставили иначе, и да, это использовали против тебя, но он же был еще ребенком.

— В том-то и дело. Он не врал. Я произнес те слова, и что если... Иногда я задаюсь вопросом... Может, я убил бы Исайю, если бы он никуда не делся? Я знаю, что в последующие месяцы мне этого хотелось. Может, я не лучше его или всех остальных в отсеке смертников. Если бы мне представился шанс, заставил бы я его заплатить за то, что он сделал с Аянной и Кеоном?

— Нет, ты бы этого не сделал, потому что ты лучше его. Ты не монстр. Ты не такой, как они.

— Как ты можешь быть так уверен? — он поднял взгляд ко мне, словно умоляя, упрашивая.

Я положил ладонь на грудь, поверх сердца, и похлопал по этому месту.

— Я чувствую это здесь. Я знаю.

Долгое время мы просто смотрели друг на друга. Бишоп с горой чувства вины, видной любому, у кого есть глаза, и я с постоянной ноющей болью в груди из-за мужчины по другую сторону запертой двери.

Бишоп встал с кровати и встретился со мной у окна. Он прислонился к стеклу, как много раз сделал раньше. Я хотел скопировать его позу, но риски были слишком высоки, так что вместо этого я оставил на стекле ладонь — устремляясь к нему, желая контакта.

— Мне хочется выйти из этой камеры хоть на день. Всего на один день, — прошептал он.

— И что бы ты сделал с этим днем?

Его пальцы задержались поверх моих, скользя по укрепленному стеклу и сгибаясь, словно пытаясь сжать мои.

— Я бы познал то, что между нами.

Мне тоже этого хотелось. Больше всего на свете. Откуда бы ни происходили эти чувства, их было невозможно игнорировать. Тяга к Бишопу была такой интенсивной, что я готов был снова и снова рисковать работой, чтобы быть рядом с ним.

— Я хочу прикоснуться к тебе, — признался он, и эти слова едва не затерялись из-за барьера между нами.

— Я тоже. Позволь мне бороться за тебя. Позволь мне попробовать найти кого-то, кто возьмется за твое дело. Кого-то получше. Я понятия не имею, что делаю, но я сделаю все возможное. Все, что потребуется.

Он усмехнулся и покачал головой, и при этом движении его лоб скользил по стеклу.

— Это безнадежная затея, босс. Мои дни сочтены. Нам нужно это принять. Нет такого судьи, который готов посмотреть в кривое зеркало и увидеть в нем правду.

— Есть. Я отказываюсь лечь и сдаться. Ты — не безнадежное дело. Я найду кого-нибудь. Пожалуйста, держись ради меня. Не надо пока что отказываться от борьбы.

Он не ответил, и моя кровь вскипела, потому что я знал — он уже покоряется судьбе. Покорился какое-то время назад. Я шарахнул ладонью по стеклу и заговорил сквозь стиснутые зубы.

— Борись вместе со мной, черт возьми. Ты получишь адвоката, который найдет что-то, что можно предоставить апелляционному суду. Дай мне время. Пожалуйста. Ты не хуже меня знаешь, что если не начнется рассмотрение дела, то они назначат дату. Бишоп...

Забив на приличия, я прислонился лбом к его лбу, и наши глаза встретились через несколько дюймов стекла.

— Пожалуйста, — произнес я одними губами. — Пожалуйста, не сдавайся.

Я не слышал его ответа, но когда его губы зашевелились, я понял.

— Ради тебя, — сказал он. — Я сделаю это ради тебя.

Я привлекал к себе внимание. Вокруг раздавалось бормотание, люди шуршали чем-то. Из других камер меня звали голоса. Зная, что мне надо отступить, иначе будут проблемы, я отошел от окна Бишопа и только потом понял, что так и не убедил его поговорить с братом. Эту проблему придется отложить на другой день.

Та неделя состояла из беглых моментов вместе и разговоров украдкой, пока никто не смотрел. Не то чтобы надзиратели никогда не говорили с заключенными, но сложно было сохранять разговоры нейтральными. Мы давно миновали этот этап. Когда мне хотелось наблюдать, как Бишоп создает искусство с помощью маленького комочка угля, я не мог. Когда накатывало желание спросить, как дела у его бабушки, я гасил его и уходил. Когда он читал вслух подаренные мною книги, я бы предпочел прислониться к стене у его двери и слушать.

Он был совсем рядом, и все же с каждым днем расстояние между нами становилось все больше.

На следующей неделе меня опять назначили в другую часть блока. Ночные смены в секции Г. У Хавьера были утренние смены в ряду Бишопа, но я знал, что нельзя просить его поменяться со мной. Поскольку мой режим сна был дерьмовым, я пригласил Хавьера к себе после его смены и предложил пожарить стейки на гриле, если он принесет пива. Он ухватился за эту возможность.

Дневной жар все еще был испепеляющим, но полуденная тень на моем заднем дворе давала хоть какое-то облегчение. Ветерок колыхал листья на деревьях и остужал пот на шее сзади, пока я разводил огонь и чистил гриль.

— Привет?

— На заднем дворе, — крикнул я через дверь-сетку.

Послышался легкий грохот, пока Хавьер убирал пиво в холодильник, затем он присоединился ко мне на террасе. Он предложил мне открытую бутылку, затем поднес свою ко рту и сделал несколько больших глотков. Задрав подбородок, он закрыл глаза и вздохнул.

— Ветерок приятный. Бл*ть, ну и жара.

— Надо было переодеться перед приездом.

Он все еще был в униформе, за минусом ремня с принадлежностями и рации.

— У меня есть кое-что в машине. Переоденусь. Дай сначала допью. Адский выдался денек.

— Что ты имеешь в виду?

Хавьер усмехнулся и плюхнулся на садовый стул, широко расставив ноги, сгорбившись и глядя на двор.

— Расслабься, твой мальчик всегда хорошо себя ведет. Ты это знаешь.

— Он не мой мальчик. И я не об этом спрашивал.

— Хрень собачья. Именно об этом. Я упоминаю тяжелый день, и твои плечи в панике взлетают к ушам, потому что ты знаешь, что я работаю в его ряду.

Я не потрудился отвечать, потому что он был прав и знал это. Сосредоточившись на пиве, я подкорректировал температуру на гриле и сел рядом с ним.

— Я имел в виду нового парня.

Я выпучил глаза и подался вперед.

— Иисусе, он такой жуткий фрик, да?

— Вот именно! Черт, он думал подловить меня, когда мы сегодня вели его в душ. Одной ногой обхватил ногу Маркса и сбил его с ног. Моя хватка на его руке была слабой, потому что я такого не ожидал, и он выскользнул из моих рук прежде, чем я его остановил. Этот Леон минимум трижды боднул Маркса в лицо, прежде чем я успел его оттащить. Я пригвоздил мудака к полу, а Маркс вызвал КНЭР.

— Вот дерьмо. Маркс в порядке?

— Расквасил ему нос, но кости не сломал. Синяки будут знатными, это точно.

— Что он пытается доказать, черт возьми?

— Понятия не имею. Для некоторых парней это демонстрация власти. Они делают это, чтобы доказать, что могут. У меня такое чувство, что этот ряд только что превратился из хорошего местечка в дерьмище.

— Супер.

Я вскочил к стейкам, оставив полупустую бутылку пива на подлокотнике садового стула.

— Ты иди переодевайся, а я брошу мясо на гриль.

Я вынес из дома приправленные специями стейки и положил их на горячий гриль, наслаждаясь шипением и легким запахом пряностей в воздухе. Пока Хавьер был внутри, я смотрел, как жарится мясо, и думал о Бишопе, сидящем в своей камере. Один. Всегда один.

Если ситуация не изменится, то у него никогда не будет такого вечера, где друзья-парни собираются, чтобы пожарить стейки и выпить пива. Все вещи, которые я делал на повседневной основе, теперь выделялись. Начиная с ветра, слегка трепавшего мои волосы, и заканчивая следом самолета на небе. Выбор того, что приготовить вечером на ужин, возможность закрыть дверь, когда идешь посрать, включить тупую комедию и поваляться на удобном диване, когда надо расслабиться.

Мне не приходилось стирать трусы в туалете или терпеть одинаковую температуру воды в душе. Ничто больше не оставалось незамеченным. Все стало роскошью, которой не было у Бишопа.

И это было ненавистно.

— Эй, помнишь того парня, с которым тебя хотела свести Мелани? Медбрата?

Я дернулся и развернулся, увидев, что Хавьер прислоняется к косяку, одетый в шорты карго и простую белую футболку, а его глаза скрыты солнцезащитными очками.

— Что насчет него?

— Почему бы тебе не сходить с ним на свидание? Узнаешь, какой он. Мелани может организовать. Видимо, он милый — ее слова, не мои.

— Нет, спасибо, — я переключил свое внимание на стейки.

— Энсон, эта твоя история с Бишопом, чем бы это ни было — это ненормально. Это ни к чему не приведет. Это увлечение. Думаю, тебе стоит забыть об этом.

— На этой неделе я встречаюсь с серьезным адвокатом. Синтия Бэллоуз. Она согласилась на консультацию. Если она посчитает, что у дела есть шанс, то может согласиться на оплату в случае успешного исхода. Видимо, невиновные граждане, отсидевшие в отсеке смертников более 12 лет как Бишоп, имеют право на огромную компенсацию, если их оправдают. Так что победа принесет ей большую выгоду. Она первая, кого мне удалось убедить хотя бы взглянуть на дело. Я встречаюсь с ней утром в четверг.

Хавьер вздохнул и вышел на террасу, открыв вторую бутылку пива и снова опустившись на свое сиденье.

— А если она ознакомится с делом и не возьмется за него.

— Не знаю. Я все еще работаю над этим.

— Энсон...

— Не надо. Я знаю, как это выглядит. Я знаю, как это все звучит, но в данный момент не могу сидеть и ничего не делать. Даже если не смогу все исправить. Даже если в итоге ему назначат дату и... я хочу знать, что я сделал все возможное.

— А если он виновен? По-настоящему. Что, если все это ложь ради тебя, и он заслуживает такой судьбы?

— Нет. Это не так.

— Энсон, ты не знаешь.

— Знаю! — рявкнул я, и все мои внутренности словно дрожали. — Знаю, ты думаешь, что я выжил из ума, но это не так. Ты когда-нибудь...? Черт, не знаю, как это описать. Ты когда-нибудь чувствовал себя так, будто потерялся, блуждаешь, не знаешь, куда утекает жизнь и в каком направлении тебе двигаться?

— Думаю, мы все испытывали такое в какой-то момент.

— Ну вот, Бишоп вывел меня из этого тумана. Между нами есть связь. Думаю, мы с ним связаны. Каким-то образом. Мое будущее впервые кажется ясным. Вот только в то же время оно болтается на ниточке. Если эта нить порвется, я потеряю не только его, но и то, что нам суждено было иметь. Я потеряю тот путь, по которому должен был пойти. То будущее, которое когда-то казалось невозможным.

Я глянул на Хавьера, чтобы оценить, понимает ли он. Мужчина поджимал губы, и как только наши глаза встретились, он хрюкнул, прыснув пивом по всей террасе и рассмеявшись.

— Прости. О боже мой, мне очень жаль, — он продолжал хохотать, вытирая рукой мокрую футболку и рот.

— Да иди ты нахер, — я невольно рассмеялся над ним, возмущенно скрестив руки на груди. — Мудак ты.

— Чувак, ты только что выплюнул такое глубокое романтическое дерьмо. Прям поэтично. Я не могу... — он продолжал ржать, не в силах сдержаться.

— Надеюсь, у тебя пиво в нос брызнуло.

— Мы связаны воедино. Я люблю его. Если он умрет, умру и я.

Я пнул Хавьера по ноге и переключил внимание на стейки, не переставая смеяться.

— Я не говорил, что люблю его. Боже, ты изображаешь меня таким сопливым и сентиментальным.

— Чувак, ты сам сделал себя таким сопливым и сентиментальным.

— Я сейчас сожгу твой стейк.

— Эй, приятель, не порти хорошую еду. Если я не буду дразнить тебя, то кто тогда будет? Ладно, у тебя прекрасные чувства к нашему угрюмому молчаливому гиганту. Каждому свое. Я не вижу, как это может закончиться хорошо.

Я тоже не видел, но не мог признаться в этом вслух.

— Не хочешь принести мне еще бутылку пива? — поинтересовался я.

Садовый стул скрипнул, когда Хавьер поднялся с него. Он хлопнул меня по плечу и на мгновение остановился рядом; мы оба смотрели, как жарится еда.

— Я знаю, что ты закрываешься и больше не хочешь об этом говорить. Делай то, что считаешь нужным. Я перестану отговаривать тебя, ладно?

— Я еще сделал салат с макаронами. Прихватишь его? И тарелки?

Хавьер вздохнул и сжал мое плечо, после чего направился в дом.