За решеткой

Глава 13

Лицо Деррика просияло, когда я влетел в комнату для персонала. Он пинком выдвинул стул напротив себя и махнул мне.

— Не думал, что ты придешь. Садись. Мне не помешает компания.

— Я бы с радостью, но мне надо кое с кем встретиться. Это может не занять много времени, так что прибереги мне местечко.

Я схватил рюкзак, решив, что если не найду брата Бишопа на парковке, то пообедаю в своем джипе; слишком много молодого ума и энергии Деррика будет перебором.

Любопытство заставило меня шагать быстро. Адреналин курсировал по венам, пока я думал, что скажу Джалену, если найду его. Я не знал, зачем искал встречи с ним, только понимал, что испытываю внезапный порыв отыскать еще одну связь с Бишопом. Узнать больше.

На парковке я прикрыл глаза ладонью от полуденного солнца и осмотрел машины и грузовики в поисках автомобиля с кем-либо внутри. Я не знал, как выглядел Джален, но я не был стеснительным, так что даже если подойду не к тому человеку, это меня не смутит. Если он здесь, то я хотел его найти.

Пот собирался под моей плотной униформой и смачивал волосы на висках, пока я шел между рядов припаркованных автомобилей. Отдергивая ткань рубашки от тела и слегка обмахиваясь ей, я уже собирался сдаться, капитулировать перед летней жарой и пойти в местечко попрохладнее, но тут заметил движение на дальней стороне парковки у забора. Мужчина прислонялся к бордовому Понтиаку Гранд При с четырьмя дверцами.

Он стоял спиной ко мне, но его темная кожа и телосложение напоминали Бишопа. Его черные волосы были коротко подстрижены, плечи выглядели широкими. Приближаясь, я заметил, что на нем была угольно-серая майка, потрепанные джинсы Левайс и коричневые рабочие ботинки со стальными носками. Шнурки не были зашнурованы, просто засунуты за верх ботинок, будто ему было лень, или он слишком спешил.

Он опустил голову, уткнувшись в смартфон, и печатал большими пальцами обеих рук. Улыбка на его лице вторила улыбке Бишопа.

— Джален? — крикнул я, когда оказался в пределах слышимости.

Он дернулся и резко вскинул голову. Брови нахмурились, улыбка исчезла. Проступило непонимание.

— Да? Это я, — он глянул на ворота тюрьмы возле будки охраны, затем снова на меня. — Что-то случилось?

Он был более худым, чем его брат, но имел достаточно мышц, чтобы я предполагал, что его работа подразумевает интенсивный физический труд. Мы были примерно одного возраста, но он производил впечатление более молодого.

Я протянул руку и дружелюбно улыбнулся.

— Энсон Миллер.

Он пожал руку, но вопросительное выражение так и оставалось на лице.

— Джален Ндиайе, но вам это уже известно. Вам нужно, чтобы я зашел внутрь или что? Я говорил ей, что помогу с бумагами, но она не слушает.

Я предположил, что он говорит о своей бабушке, так что отмахнулся и сунул руки в карманы, стремясь к небрежности.

— Нет, все хорошо. Она сейчас на посещении. Я надзиратель. Охранник в секции вашего брата. Я подумал, что вы можете быть здесь.

Его тело напряглось, и он сунул телефон в карман, после чего скрестил руки на груди.

— Да? Ну вот он я. Чего вы хотели?

— Да. Я... Он упоминал вас несколько раз. Я подумал... — да понятия не имею, о чем я думал. — Может, мы могли бы поговорить.

Он тряхнул головой, будто я нес какой-то бред.

— Поговорить о чем?

— О вашем брате.

Если я думал, что пронизывающий взгляд Бишопа нервировал, то это ничто в сравнении со взглядом Джалена. Он склонил голову набок в той же манере, которую я столько раз замечал за Бишопом. Он нахмурился еще сильнее.

— Не уверен, что понимаю, зачем надзиратель, — он махнул рукой, указывая на мою униформу, — хочет обсудить моего брата. Если он сделал что-то не то или не подчиняется каким-то правилам, то я уверен, что на такой случай существуют протоколы, и они не включают выслеживание членов семьи на парковке. Я прав?

Моя спина напряглась, расслабленная поза сменилась более обороняющейся стойкой. Не то чтобы я ощущал какие-то враждебные намерения, но горечь буквально волнами исходила от Джалена. Когда кто-то оскорблялся, то инстинктивно хотелось насторожиться — слишком много лет стажа сформировали такую привычку.

— Бишоп не сделал ничего плохого. Я здесь как дру...

— Практически уверен, что два убийства с отягчающими обстоятельствами — это плохо, офицер, — он показал пальцами кавычки в воздухе, подчеркивая свой посыл. — Из-за этого он здесь, так?

— Вы правда верите, что он виновен в этих преступлениях?

Я ответил на его недрогнувший взгляд таким же твердым взглядом. Бросил ему вызов, пусть осмелится солгать мне в лицо. Это было мимолетным, но его щека дернулась, взгляд скользнул туда-сюда. Неважно, что утверждал Джален, правда была на виду.

— Неважно, что я думаю.

— Неправда. Это очень важно. Для него, — я махнул рукой на бетонное здание, вмещавшее его брата.

Джален ничего не сказал. Он закусил щеку изнутри, нахмурившись, и снова достал телефон, откровенно игнорируя меня и строча сообщения. Может, ему и было за тридцать, но с моей точки зрения он был каким-то наглым подростком.

— Ты хоть понимаешь, каково это — жить в камере смертника? — Джален не поднимал головы, но я продолжал, зная, что он прекрасно меня слышит. — Это непросто. Ты ограничен помещением, которое меньше ванной комнаты в домах большинства людей. Кровать, которую там предоставляют, не вмещает 195 см роста как у твоего брата. Матрас от силы пять сантиметров толщиной. Он сырой, плесневелый и горячий. Единственное окно — это крохотная щель под потолком, не дающая света. Ты ешь, срешь и спишь в этой комнате. Никаких удобств. Единственный момент, когда тебе разрешается выйти — это в душ и для отведенного времени досуга.

Он продолжал игнорировать меня, так что я рванулся к нему, выхватил телефон из его руки и бросил на крышу машины, чтобы он уделил внимание. Затем вплотную приблизил свое лицо к его лицу.

— Ты меня слушаешь?

Джален сердито посмотрел на меня, стиснув зубы и раздувая ноздри.

Как он мог не переживать об этом?

Я ткнул его пальцем в грудь, не в силах сдерживать свою ярость.

— Эти мужчины никуда не выходят без обыска голышом. У них не осталось достоинства. Уединения. Ничего. Они ходят из одной клетки в другую. Они едят, когда мы им скажем, спят, когда мы им скажем, дышат, когда мы им скажем. А теперь представь, каково жить так пятнадцать лет, и вообрази, что это невиновный мужчина, которого несправедливо осудили. Подумай об этом хоть пять бл*дских секунд, мелкий ты говнюк. Вспоминай об этом, когда возвращаешься домой, к еде на вынос, комфортной кроватке, телефону, телику и свободе. А твой брат гниет в камере. Он этого заслуживает?

Джален толкнул меня в грудь, и я отшатнулся на несколько шагов прежде, чем смог восстановить равновесие.

— Я его туда не сажал! В чем твоя проблема, бл*ть?

— Ты его семья, и тем не менее, ты его бросил. Ты дал показания против собственного брата? Как ты мог?

— У меня не было выбора! Меня вызвали по повестке. Меня заставили дать показания. Мне было шестнадцать, мать твою. Они задали мне вопросы, я на них ответил. Я не знал, что они добиваются смертного приговора. Я знал лишь то, что мой брат застрял в каком-то любовном треугольнике и постоянно дрался. Его девушка постоянно ходила в синяках, и он много на нее орал. Что еще я должен был подумать, черт возьми?

— Ты сказал суду, что он угрожал ее жизни.

— Потому что я своими ушами это слышал.

— Но были ли эти угрозы адресованы Аянне?

— Я не помню. Прошло почти двадцать лет.

— Подумай!

— Зачем ты это делаешь? Зачем ты здесь? Ты не адвокат. Ты хренов охранник. Какое тебе дело?

— Мне есть дело. Больше, чем тебе. Бишоп — друг, и в данный момент я единственный, кто у него есть, кроме вашей бабушки.

Злость ушла из тела Джалена, и он отвернулся, проводя ладонью по лицу, по бритой голове и глядя на тюрьму за высоким забором.

— Слушай, я пытался с ним помириться. Я пытался извиниться за то, что мои показания выставили его в плохом свете. Это не моя вина. Я был перепуганным подростком, который думал, что если я не буду сотрудничать, то меня затолкают в тюрьму вместе с ним. Они извратили все, что я сказал. Я это знаю. Я был там, но сколько бы раз я ни пытался это исправить, они меня пресекали. Его знатно подставили. Не думай, что я этого не знаю.

Джален развернулся и посмотрел на меня прищуренными глазами.

— Я не знаю, кто ты и какое тебе дело до моего брата, но приходить сюда и орать на меня ни черта не изменит. Я знаю, что он их не убивал, и я отдал бы что угодно, чтобы сказать это ему в лицо, но он отказывается видеться со мной.

— Может, я сумею убедить его передумать.

Джален изучал меня, и этот знакомый глубинный анализ словно обнажал мою душу.

— Кто ты ему? Откуда ты знаешь про его дело? Про меня? Почему ты так переживаешь за это, черт возьми?

— Я же сказал, я друг, — это не ложь. Джалену не нужно знать, что мои чувства выходили за рамки дружбы. — Мы много говорим. Он отдал мне материалы по его делу. Я все прочел. Я знаю все, что случилось в тот день и в годы до этого. Я верю, что твой брат невиновен, но мне страшно, — признался я.

Джален ждал. Слушал.

— Они отклонили его последнюю апелляцию, Джален. Ты понимаешь, что это означает?

Он облизнул губы, и его мысли словно обратились внутрь. Он кивнул.

— Значит, скоро назначат дату.

— Да.

— Не знаю, чего ты от меня тут хочешь. Ничто в моих показаниях не было ложью. Неважно, какова правда, скрывавшаяся за теми словами, что он сказал. Но он правда говорил эти вещи. Я не лжесвидетельствовал. Я его брат, и я ничего не могу сделать, чтобы заставить их посмотреть на его дело под другим углом.

— Знаю, но в том расследовании многие факты похоронили. Многие нюансы не были рассмотрены. Просто отброшены. Я никто, но даже я за километр вижу эти дыры. Ему нужен настоящий адвокат, а не один из этих дерьмовых неудачников, работающих за копейки и назначаемых судом, которые за него не борются. Его вообще никак не могли признать виновными в этих убийствах. Исайя не должен был отделаться так просто.

Джален рассмеялся, но в этом звуке не было веселья.

— И кто ж оплатит этого навороченного адвоката?

И вот он, барьер. Я не знал, как помочь Бишопу. Это вне моего понимания. На данном этапе мог помочь лишь опытный адвокат, имевший дело с серьезными преступниками и знающий, как найти лазейку или задать верные вопросы. Такой, который стоял бы на своем до последнего и противостоял несправедливости.

Но такие адвокаты не бывали государственными. Они работали на крупные фирмы и могли легко задрать цены в разы больше моего годового заработка.

— Говоришь, тебя зовут Энсон?

— Да. Энсон Миллер.

— Слушай, Энсон, система не работает ради мужчин вроде нас, — ему не нужно было уточнять, что он говорит про свою расу и социальный статус. — Система работает против нас, если ты вдруг не знал. Если бы я мог помочь своему брату, я бы помог. Пусть даже не ради него, а ради бабули. То, что он за решетками, убивает ее. Не знаю, догадывается ли Бишоп. Сколько я себя помню, она ест, спит и дышит ради него одного. Она постоянно говорит о нем, каждую неделю собирает для него фотографии, рассказывает своим подругам и докторам на осмотрах про своего внука, который скоро вернется домой. Она так и не приняла, что он там навсегда. Теперь ее память уже шалит. Каждый день она спрашивает у меня, не пора ли ехать к Бишопу. Сегодня они его отпустят, да? Каждый день мне приходится объяснять. Она плачет как в тот день, когда ему вынесли приговор. Знаешь, что это делает со мной? С ней? Он — весь ее мир, а я заботился о ней последние двадцать лет. Поверь мне, если бы я мог вытащить его оттуда, я бы это сделал.

— Прости. Я понятия не имел.

— Да, ты понятия не имел. Она больна. Деменция берет свое, и за последний год у нее появилось много проблем с сердцем. Повышенное давление и аритмия или типа того. Они назначили ей препараты, но заставить ее принимать таблетки — та еще головная боль.

Это убьет Бишопа, если он узнает.

— Она живет с тобой?

— Да. У нас нет денег на сиделку или пансионат. Мне приходится оставлять ее, когда работаю. А я работаю много. У меня есть друг, который остается у нас на несколько ночей в неделю и помогает, но в остальном она одна.

— Черт, — я пнул камешек и принялся расхаживать туда-сюда. Даже если у его семьи имелись бы деньги на хорошего адвоката, им нужно тратить их на другие вещи. — Я попробую найти кого-нибудь, кто возьмется за его дело. Кого-нибудь, кто знает, что делает.

— И как ты сделаешь это без денег? Или сам будешь платить за адвоката?

У меня тоже не имелось на это денег.

— Не знаю. Придумаю что-нибудь. Ты подумаешь о том, чтобы навестить брата?

— Он не хочет меня видеть.

— Что, если я уговорю его передумать? Ему нужна его семья. Ты. Если я не сумею остановить эту тенденцию, тогда он... близок к концу, — эти слова вызывали боль в груди. — Ты разве больше не хочешь видеть брата?

— Я подумаю об этом.

— Я это ценю, — я протянул руку для пожатия. Предложение перемирия, раз уж я набросился на него как бык.

Он принял это предложение, все время удерживая мой взгляд.

— Если уж на то пошло, я рад, что у него есть друг.

Джален взял телефон с крыши машины, а я выудил свой из кармана, чтобы посмотреть на время. Я опаздывал. Мой обед закончился пятнадцать минут назад. Почему Деррик со мной не связался?

Я помахал Джалену и направился обратно к воротам, отсканировав свою айди-карту и доставая рацию из кобуры.

— Ди, ты где?

Треск статического шума, затем голос Деррика.

— В комнате персонала. Жду тебя. Ты где?

— Уже иду.

В комнате персонала я нашел Деррика, болтавшего с Реем, и сразу понял, что попался.

Бледная кожа Рея покраснела от солнца, отчего его веснушки выделялись. Я не видел его с тех пор, как он вернулся из поездки, но похоже, он много времени проводил на солнце.

— Вот и он, — сказал Рей. Резкие нотки в его голосе говорили, что он вовсе не доволен моим опозданием.

— Прошу прощения, забыл про время.

— Идем со мной, Миллер. Я хотел поговорить кое о чем. Деррик, дай им знать, что ваша команда пока недоступна.

— Да, сэр.

Рей похлопал Деррика по плечу и махнул рукой в сторону двери, показывая мне идти первым. Не к добру. Тот охранник заметил нас с Бишопом, когда привел миссис Ндиайе в комнату для посещений? Волна чувства вины и нервозности омыла меня, но я последовал за Реем в его кабинет, надеясь, что это не что-то серьезное.

Кабинет Рея не слишком отличался от офиса начальника тюрьмы Оберка, только не было умирающего растения и покосившихся дипломов на стенах. Он сел за старенький стол со стальным корпусом и махнул мне садиться напротив.

— Как дела? — спросил он, подавшись вперед на скрипучем стуле и положив руки на стол. — Ты уже какое-то время проработал здесь. Нормально вливаешься в коллектив?

— Да, нет проблем. Я немного пободался с Эзрой, но вы в курсе.

— Да, большинство парней раз или два бодаются с ним. Он сам чинит себе проблемы. Как насчет травли? Эти парни беспокоят тебя?

— Что вы имеете в виду?

— Я читал твое личное дело.

Жар хлынул по моим венам. Я знал, что Айония послала информацию об инциденте дома, но надеялся, что у Рея руки не дойдут прочесть. Это означало, что он знал про нападение в Ай-Максе и причину, стоявшую за ним. Он знал, что я гей.

— Слушай, твои личные дела — это твои дела. Я здесь не для того, чтобы осуждать или говорить, что тебе делать со своей жизнью. Но я знаю, почему ты перевелся, и знаю, что произошло на твоем старом месте работы. Моя работа как твоего начальника — удостовериться, что здесь все хорошо. Мы не хотим повторения, и это непростая сфера работы для геев.

— Поверьте мне, я знаю. Я не раскрываю эти сведения о себе на работе. Только один парень здесь знает. Он друг.

— Значит, ты не сталкивался с травлей?

— Нет, сэр. У меня не возникало никаких проблем. Самая большая ошибка, которую я совершил дома — это то, что я открыто говорил о своей личной жизни. Я больше не повторю такого.

Рей изменил позу и сел более прямо, разведя руки и обхватив ими края стола.

— Энсон, я спрашиваю потому, что заметил за тобой частый обмен сменами. Я уехал и оставил расписание, а когда вернулся, то увидел, что ты не отработал ни единой смены, которую я тебе назначил. Я не ярый сторонник жесткого расписания и поощряю обмен сменами, если на то есть веские причины. Травля со стороны заключенных или персонала — это веская причина, но мне нужно знать о подобном, чтобы предпринять действия по пресечению этого или убедиться, что ты в безопасности, чтобы не повторились события в Айонии. Почему ты посчитал нужным переписать мое расписание?

Взяв себя в руки, чтобы не выдать правду, я постарался найти правдоподобный ответ.

— Наверное, я человек привычки. Весь этот переезд слегка выбил меня из колеи. Много нового надо принять и переварить одновременно. Работать повторяющуюся смену в знакомой локации помогает. Немного снимает стресс. Я не знал, что такое недопустимо. Приношу свои изменения. Я осознал, что мне комфортно работать ночную смену в той секции, так что поменялся с несколькими ребятами, чтобы так и продолжалось.

— А на этой неделе ты поменялся на сопровождение?

— Парни из ночной смены отказались поменяться. Сопровождение — это следующий наиболее комфортный вариант.

Я лгал Рею как идиот, но это лучшее, что я смог придумать без предупреждения. Это выставляло меня в дурном свете, давая ему основания сомневаться в моем психическом здоровье и в том, действительно ли я готов вернуться к работе после инцидента в Ай-Макс.

— Знаю, это личный вопрос, но я должен спросить. Ты по-прежнему посещаешь психолога? В твоем личном деле записано, что Айония компенсировала затраты на лечение и в том числе на психотерапию.

Они также оспаривали мое дело в суде, раз я уехал на другой конец страны, а трое ответственных мужчин получили обвинение в нападение за то, что сделали со мной.

— Я не посещал с тех пор, как уехал из Мичигана, но и не видел необходимости. Я думал, что со мной все хорошо.

Рей повернул ко мне распечатку расписания и постучал по моему имени, которое стояло в двух ночных сменах подряд, в одной и той же зоне. В сменах, которые не были моими.

— Это говорит мне об обратном. Это говорит мне, что тебе до сих пор немного некомфортно.

Я не знал, что на это сказать. Он прав. Факты указывали на то, что мне боязно работать в других зонах. Моя ложь это подкрепила.

— Вполне нормально нервничать при работе с этими парнями в 12 блоке. Их преступления говорят сами за себя. Ты сам лично столкнулся с насилием, которое может обрушиться на нас, если мы не будем осторожны. Я понимаю. Я не осуждаю тебя и не виню, но готов позвонить в Ай-Макс и договориться, чтобы они компенсировали твои затраты на психолога и здесь. Они не могут забыть о своем человеке просто потому, что он переехал куда-то.

— Я это ценю.

В глубине души я думал, что слишком рано прекратил сеансы, так что неплохо будет иметь возможность поговорить с кем-то. Кошмары прекратились, но неуемность и тревожность никуда не делись. Я каждый день выходил на пробежку и изматывал свое тело, чтобы можно было спать ночью и не думать.

— Ладно. Я позабочусь об этом. А тем временем, у тебя есть категоричные возражения против назначения в какие-либо зоны?

— Нет, сэр.

— Если это изменится, сообщи мне, — он оттолкнулся от стола и протянул мне руку.

Я встал и пожал его ладонь, ненавидя то противное сосущее ощущение в животе от понимания, что мое время с Бишопом теперь будет зависеть от воли случая.

Мой разговор с Джаленом громко звенел в ушах.

«Если я не сумею остановить эту тенденцию, тогда он... близок к концу».

«И кто ж оплатит этого навороченного адвоката?»

Чтоб мне провалиться, если я знал ответы или понимал, что делать. Мое сердце было зажато в тисках, и каждый день кто-то закручивал их еще теснее, и боль нарастала. Она становилась невыносимой.