За решеткой

Глава 12

Благодаря обмену сменами, я отработал две недели ночных смен в ряду Бишопа. Это означало две недели ночных бесед и общения, и я многое узнал о здоровяке в камере. Когда он дочитал «1984», мы всю ночь обсуждали сюжет и спорили о каждой детали в книге, пока не вымотались. У меня сложилось впечатление, что ему нравилось из принципа не соглашаться со мной, потому что я был пылким в отношении книг, и ему нравилось выводить меня из себя.

Сдержанность Бишопа ослабла, и он смеялся и болтал как никогда свободно. Я возвращал его доверие с утроенным рвением и делился с ним всякими вещами, которыми не делился ни с кем, даже с Трэвисом.

Я больше не стеснялся рассказывать Бишопу о мире за пределами тюрьмы. Почти двадцать лет за решетками (пятнадцать в отсеке смертников и еще несколько лет в колонии общего режима до вынесения приговора) принесли немало изменений, о которых он не знал, и он внимательно слушал, пока я говорил о технологических новшествах и политике. Ему нравилось, когда я упоминал знакомые места или вещи, которые он мог связать со своим прошлым. К примеру, фильмы или запах солнечного света роз, вкус жареной на углях кукурузы или ощущение капель дождя на лице, когда я однажды вечером приехал на работу в грозу.

Он впитывал, слушал и улыбался.

Каждый раз, когда я удостаивался его широкой белозубой улыбки, мое сердце пропускало удар, ныло и томилось.

Каждое утро я уходил, чувствуя себя все более и более привязанным к тому мужчине в камере Б21.

Отправляясь домой, я сосредотачивался на его деле вместо того, чтобы спать, выходить на пробежку, смотреть телик или слушать музыку. Я прочел каждую бумажку, вложенную в ту папку. Полицейские отчеты, письменные показания, апелляции, записанные свидетельства и весь процесс суда, изложенный стенографистом. Дойдя до конца, я стал перечитывать заново, ведя свои заметки и обдумывая каждое слово.

Ближе к концу второй недели я осознал, что не позаботился о том, чтобы снова обменяться ночными сменами. Открыв расписание на ноутбуке, я посмотрел, кого куда назначили, и позвонил одному из парней, который должен был работать ночную смену в ряду Бишопа.

— Прости, приятель, не могу.

— Не проблема, спасибо.

Со вторым офицером тоже не повезло. Он ответил прямым отказом. Посмотрев расписание, я проверил, кто стоял в утренних и послеобеденных сменах в той секции на следующей неделе. Это запасной вариант. Мое внимание привлекло имя Хавьера.

— Раз плюнуть.

Я послал Хавьеру сообщение, попросив позвонить мне в обеденный перерыв.

Мой телефон зазвонил ближе к часу. Я снова с головой ушел в изучение дела Бишопа и не осознавал, как поздно.

— Ты вообще спишь? — сказал Хавьер вместо приветствия.

— Отосплюсь после смерти. Хочу попросить об одолжении.

— Что такое?

— Можешь поменяться со мной сменами на следующей неделе?

Последовала пауза, и я представлял, как Хавьер мысленно представляет свое расписание на неделю.

— Поменяться хочешь? Да, почему бы и... Погоди минутку. Серьезно, бл*ть? Это его секция. Ты что творишь, чувак? У тебя будут проблемы.

— Зачем? Из-за чего? Какая разница?

— Энсон, — его голос понизился. — Что бы ты ни делал, прекрати. Ничего не получится. Он за решеткой, ты на свободе. Пойми ты это. Он в отсеке смертников. Это не изменится, брат. Его не выпустят. Это тебе не мелодрама и не мыльная опера. Вы не сможете уехать в закат к счастливой любви. Его казнят. Смирись с этим, пока не навлек на себя проблемы.

— Ты засранец, знаешь, да? Я не тешу себя иллюзиями. Я не идиот. Я знаю ставки. Я прошу тебя всего лишь поменяться со мной сменами. Позволь мне разобраться с этим. Это мое дело, а не твое.

Прошло целых тридцать секунд просто дыхания в трубку, затем:

— Он тебе реально нравится, да? Это не какое-то очарование или любопытство к его преступлениям. Он зацепил тебя, задел за живое.

Я не ответил. Да и как тут ответишь? Признаться даже самому себе в растущих чувствах к Бишопу было непросто. Сказать это вслух просто невозможно.

— Энсон? Слушай, я твой друг. Я волнуюсь, что это большая ошибка.

— Я читал материалы по его делу. Все. В моем сознании не осталось сомнений, что он невиновен. Это классический пример того, как раса, экономический статус и политика объединились и сработали против него. У него не было шанса. Его лучшая надежда — общественный защитник, а ты знаешь, как они работают и переживают за подопечных. У них слишком много работы за слишком мизерную зарплату. Им плевать. И ты прав, если ничего не изменится, он умрет, — я помедлил, позволяя переварить эту информацию, и прошептал: — И я не уверен, что это сделает со мной.

Хавьер ничего не говорил. Его ровные вдохи и выдохи были единственными звуками на линии.

— Ты можешь мне помочь? Просто... позволь мне провести время с ним. Не осуждай меня за это.

В телефоне раздался протяжный обреченный вздох.

— Это вызовет подозрения. Ты третью неделю подряд будешь работать в том блоке. Такие вещи замечают, — Хавьер помедлил. — Поменяйся с кем-нибудь из трансфера. Ты все равно его увидишь, но это не привлечет их внимание.

Об этом я не подумал. Сопровождение — не идеальный вариант, но лучше, чем ничего.

— Ладно, так и сделаю. Спасибо.

— И Энсон?

— Да.

— Мы с тобой собираемся на этих выходных. Пиво. Барбекю. Выходные для мальчиков. Чтоб немножко перестать думать об этом месте.

— Звучит здорово.

— Я серьезно.

— Знаю.

***

— Ты себе не представляешь, как я рад тебя видеть. Я забеспокоился, увидев расписание. До меня доходили слухи о том парне. Ты его знаешь? Он правда такой мудак, как говорят?

Деррик следовал за мной по пятам как брошенный щеночек, жаждущий внимания, пока мы проходили через зарешеченные двери к месту следующего трансфера. Надо было отвести к врачу парня, который оправлялся от серьезной пневмонии, едва не убившей его.

— Я с ним сталкивался, — с Эзрой. — Мне не нравится осуждать, но у него нестандартные методы, и он явно не в числе моих любимчиков.

— Ты такой дипломат. «У него нестандартные методы», — передразнил он и рассмеялся. — Так и скажи, что он мудак.

— Ладно, он мудак. Доволен?

Деррик хлопнул меня по плечу и хрюкнул. Я сумел убедить Эзру поменяться со мной его неделей в сопровождении. Альтернативой было меняться с Дерриком, что означало неделю работы с Эзрой. Я не был уверен, что переживу целую неделю такого дерьма, так что спорил с ним по телефону, пока не уговорил поменяться.

Деррик был неплохой компанией, но он разговорчивый и почти на десять лет моложе меня, так что я все утро страдал от его проблем с девушками и слушал истории про пьянки. А еще он оказался сплетником, как и половина других сотрудников тюрьмы.

— Я слышал, он уже висит на ниточке. Рей отстранит его, если он хоть чихнет в ту сторону. Ты слышал, что случилось при обыске несколько недель назад?

— Я там был.

— Да ладно! Ты видел, как на него плюнули? Я слышал, он брызнул спреем в того парня, и это не было оправданным.

— А что, на тебя никогда не плевали? — я выгнул бровь, широко улыбаясь, пока мы поднимались по лестнице на второй уровень в отсеке Г.

— Нет. Никогда. Я всего месяц проработал в колонии общего режима и перевелся сюда. Весной закончил колледж.

— Такой молоденький и зеленый.

— Это распространено? На тебя плевали?

— Столько раз, что и не сосчитать. Это как боевое крещение, если ты работаешь в тюрьме, друг мой. Вот погоди немножко.

— Бл*ть, это мерзко.

Мы пришли к камере для трансфера и встретились с ответственными надзирателями, после чего сверились с центром, чтобы получить добро на трансфер. Деррик провел заключенного через все стадии досмотра — ему нравился контроль, а мне было все равно.

Я проверил комбинезон мужчины, и как только все было готово, мы надели на него наручники и повели к лазарету.

Заключенный много раз кашлял, не разжимая губ, и его грудь сотрясали-таки приступы кашля, что даже я догадывался — пневмония вовсе не отступила, а ведь я далеко не доктор. Он выглядел бледным и вялым, несколько раз спотыкался в ножных оковах и замедлял нас.

— Ты нормально себя чувствуешь, приятель? — спросил я, когда нам пришлось помедлить, чтобы он справился с ожесточенным приступом кашля.

Он согнулся пополам, едва не выкашливая свои легкие, но нам приходилось сохранять бдительность, поскольку заключенные славились умением быстро напасть и использовать ситуацию себе на руку, если думали, что мы расслабились.

— Чувствую себя дерьмом. Может, если бы они не тянули так долго с лекарствами, мне бы не было так плохо.

Жалобы о болезнях заключенных нередко игнорировались. Многие притворялись, чтобы получить ненужный визит в лазарет. Чаще всего заключенному надо было находиться на пороге смерти, чтобы его услышали и отвели к доктору. Еще один изъян системы. Еще один пример дурного обращения с людьми за решетками.

Многие умирали из-за того, что их болезни вроде пневмонии или рака не лечили, хотя им можно было помочь.

Мы пошли дальше, довели пациента до доктора и стояли на страже, пока у скованного заключенного взяли несколько анализов и осмотрели. Ожидалось, что мы отведем его обратно в камеру после осмотра.

— Мне придется на какое-то время оставить его здесь, джентльмены. Ему нужна капельница с антибиотиками.

Мы помогли с трансфером в охраняемое крыло лазарета и приковали переведенного пациента к кровати. Его серый цвет кожи и впалые щеки не прибавляли его образу опасности, но даже с физическими признаками его ослабленного состояния мы сохраняли бдительность.

В лазарете имелась своя смена надзирателей, так что как только мужчина был перемещен и прикован, мы оставили его на их попечение.

Деррик доложил по рации о завершенном трансфере и нашем местоположении. Мы ждали возле лазарета, когда нам дадут новое задание.

— Где ты учился? В Мичигане, верно? Там хороший колледж?

— Да, неплохой. Ничего особенного.

— Там холодно, да? Зимой. Куча снега. Я никогда не был в Мичигане. Да нигде не был, если честно. В колледже познакомился с одной девушкой, она хотела путешествовать по свету. Сказала, что мне стоит поехать с ней. Почти поехал, но тогда мой диплом уже устарел бы, понимаешь? Мне она нравилась. Черт, в постели была такой горячей, — он усмехнулся и покачал головой, улыбаясь как дурак. — Ох, на какие жертвы только не пойдешь.

— Да уж, — а что еще я тут должен сказать, черт возьми?

— Ну да ладно, в море еще полно рыбы. Все равно пока не хочу связывать себя обязательствами. Хочу нагуляться. Наслаждаться любовью, — Деррик подвигал бедрами и поиграл бровями. — Я прав? Ты женат? Девушка есть?

— Нет. Ни того, ни другого.

— Лучше уж бродить свободным, да?

Рация на моем плече затрещала, и я поблагодарил Господа за вмешательство.

— Команда трансфера №1, у нас тут регистрируется поток посетителей. Мы бросим туда вас и третью команду как можно быстрее. Приведете своих подопечных, а потом можете уйти на обеденный перерыв. Мы повременим трансферы на досуг, пока вы не закончите.

— Принято. Куда нам надо в первую очередь?

— У меня тут заявки на секцию Б, камера Б21, и секцию В, камера Б40. Если вы позаботитесь об этих двоих, я распределю остальных.

Мое сердце подпрыгнуло, и я нажал кнопку рации без раздумий.

— Принято. Сначала приведем Б40. Потом Б21. Направляемся туда.

— Чувак, Б21 ближе, — хмуро сказал Деррик, как только я закончил отвечать.

— Неважно. Убьем время. Пошли.

Я ждал этого момента и не собирался его упускать.

К тому времени, когда мы перевели Б40 в помещение для посещений и вернулись в отсек Б, мои ладони стали липкими от предвкушения. Кожа так и вибрировала с каждым шагом в сторону камеры Бишопа. Как только мы вошли в нужный ряд, Хавьер встретился со мной взглядом. В его глазах пронеслось предупреждение «будь осторожен и не делай глупостей».

— У нас посетитель к Б21, Нди... — Деррик запнулся на фамилии Бишопа и бросил на меня отчаянный взгляд, надеясь, что я его спасу.

— Ндиайе.

— Да, вот как он сказал, — Деррик показал на меня большим пальцем через плечо.

Хавьер удерживал мой взгляд и поджал губы.

— Ага. Нам передали. Действуйте.

Деррик, вовсе не замечая напряжения, подошел к камере Бишопа и заколотил по стальной двери.

— Посещение. Готовься к трансферу.

Я разделил долгий безмолвный момент с Хавьером. Его беспокойство виднелось на поверхности, пока он поверх моего плеча косился на Деррика.

— Тебе лучше помочь ему.

— Ага.

На выходных мы долго говорили. Хавьер слушал и изо всех сил постарался понять. Я знал, что сомнения остались, но он принял все, чем я поделился, и прекратил попытки убедить меня отступить. Какие бы чувства к Бишопу ни росли во мне, они не были скрытыми. Хавьер все видел.

Когда дело касалось невиновности Бишопа, его не так легко было убедить, и он снова предупредил меня насчет слепого доверия.

Я присоединился к Деррику у окна и увидел Бишопа, когда тот снимал штаны. Только встав голышом посреди камеры, он заметил, что я смотрю. Наша связь пылала как никогда жарко. В его ониксовых глазах горело пламя, и мой живот напрягся, увидев его на всеобщем обозрении.

Прошли недели с тех пор, как я осуществлял его трансфер. Недели с тех пор, как я видел полированную красоту его высокого темного тела. Мой контроль соскользнул... да разве могло быть иначе? Слюна выступила во рту, пока я бродил взглядом по гладкой коричневой коже, лаская каждый дюйм его тела глазами.

Моя кровь кипела, кожу покалывало, и будь я ровесником Деррика, свидетельство моего желания выразилось бы в виде стальной эрекции под штанами. Но каким-то образом я не дал своему солдатику встать по стойке смирно.

Желание протянуть руку, прикоснуться ко всей этой красивой коже и изучить каждый его дюйм было всепоглощающим. Мои пальцы подергивались вдоль боков, сердце бешено стучало. Краем уха я слышал, как Деррик отдает инструкции Бишопу, и только тогда осознал, что Бишоп так же, как и я, застыл в трансе, наблюдая за моими реакциями.

Сила наших встретившихся взглядов была красноречивой, и я отвел глаза, не поворачивая головы. Если не возьму себя в руки, мои секреты всплывут на поверхность. Это будет катастрофой для нас обоих.

Деррик действовал за главного, как и все утро. Я заставил разум вернуться к работе, отказываясь замечать, каким длинным и тяжелым был член Бишопа, покоившийся вдоль его бедра. Мой мозг сотворил фантазии об интиме с этим мужчиной, о том, как наши обнаженные потные тела трутся друг о друга, как я трогаю его, удовлетворяю, позволяю ему вжать меня в постель и наполнить.

Я задрожал, у меня перехватило дыхание.

— Чувак, ты в порядке?

— Что?

— Ты в облаках витаешь. Я сказал тебе запереть люк и проверить его комбинезон.

— О. Точно. Прости.

Захлопнув ящик своего активного воображения, я сосредоточился на задаче. Неловкими пальцами нашел нужный ключ и сунул в скважину. Когда Бишоп передал свою одежду, наши пальцы вскользь соприкоснулись. Я поднял голову и заметил ответное предупреждение. «Я вижу твое желание, — говорило оно. — Я знаю, о чем ты думаешь».

Заставив себя сохранять контроль, я проверил его комбинезон и вернул.

— Чисто.

Бишоп оделся и по приказу просунул руки в люк. Я уже снял наручники с пояса, желая сам сковать его руки. Деррик явно удивился нашей перемене ролей, но подчинился, шагнув в сторону, пока я надевал наручники — для посещений руки оставались спереди. Вес внимания Бишопа просачивался в мои поры.

Перед тем как сделать шаг назад, я рискнул посмотреть ему в глаза. Он медленно моргнул, и это движение говорило больше чем слова.

За пределами камеры я положил ладонь между его лопаток, когда он повернулся лицом к спине, и надавил чуть сильнее обычного, пользуясь моментом, чтобы впитать ощущение его и силу под моей рукой. Проблески фантазий мелькали в моей голове. Я представлял, как схвачу его за подбородок и поверну к себе лицом, чтобы ощутить его вкус и провести языком по полной нижней губе. Я представлял, как удерживаю его у стены и вхожу в него, ощущая, как его тело капитулирует подо мной.

Я зажмурил глаза и затолкал свои желания под замок. Моя ладонь на спине Бишопа дернулась, и я самую чуточку двинул пальцами по его шее — крохотная ласка по его обнаженной коже. Дразнение.

Деррик позаботился о ножных оковах Бишопа и хлопнул меня по руке, когда все было готово. Туман, в котором я витал, придавал всему происходящему сходство со сном.

Когда мы развернулись, чтобы повести Бишопа по ряду, Хавьер поймал меня за рукав и наклонился поближе, прошептав на ухо:

— Тебе бы сбавить обороты.

Я оттолкнул его, проигнорировав предостережение, и мы пошли дальше. Деррик болтал так, будто Бишоп не шагал между нами двухметровой стеной, и меня несказанно беспокоило то, что он вел себя, будто Бишопа тут не было.

— Тебе нравится футбол, Миллер? Я большой фанат «Ковбойс». Жду не дождусь начала сезона. У меня хорошее предчувствие насчет этого года. Ковбои выиграют. Ты, наверное, фанат «Лайонс»?

— Честно говоря, не особо слежу за футболом. Если наткнусь на матч, то посмотрю, но в целом не слишком фанатею.

— Черт. Жалко. Я подумывал организовать ставки с парнями, работающими в отсеке смертников. Ты бы такое сделал? Присоединился? Думаю, тебе стоит. Может, я даже буду собирать гостей у себя дома на воскресные матчи, если мой сосед по комнате не будет возражать. Спрошу у него.

Деррик продолжал болтать, но я лишь мельком уделял внимание, пока ключ-картой открывал нам доступ к отдельным комнатам для посетителей.

Как только Бишопа усадили на стул перед окном я повернулся к Деррику и выпрямился в полный рост, выкатив грудь колесом и добавив нотки авторитета в свой тон. Рангом я был не выше его, но не хотел и не нуждался в том, чтобы он сомневался в моих приказах.

— Ладно. Мы тут закончили. Почему бы тебе не перекусить быстренько? Я сделаю то же самое, — это не было вопросом.

— О да. Умираю с голода. Где встретимся после?

— Свяжись со мной по рации.

— Без проблем. Ладно. Ты ешь в комнате для персонала? Можем пойти вместе.

— Мне сначала надо кое-что сделать, но через несколько минут, может, увидимся.

— О, ладно.

Он пошел к двери, ведущей из комнат для посещений, и я последовал за ним. Я подождал, пока он уйдет по коридору и скроется за углом, затем повернулся обратно к Бишопу. Он был все еще скован по рукам и ногам и прикован к полу, но на его лице играла кривая улыбка во весь рот.

— Что?

— У тебя очень грязные мыслишки, босс.

Я окинул взглядом комнату и подавил веселье.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Ни на секунду не поверю. У тебя была явная реакция на то, о чем ты думал там. Я также почувствовал это, когда ты дотронулся до меня, — его улыбка развеялась, и на ее месте появился тоскливый взгляд. — Ты заставляешь меня желать вещей, которые я никогда не получу. Это пытка. Никто и никогда не смотрел на меня так, как ты.

Заставив себя оставаться на месте, я покачнулся, подавляя желание подойти к нему. Сократить расстояние. Дотронуться до него.

После того одного раза, когда Эзра оставил меня одного в комнате посещений, я узнал, что это против протокола. Если в помещении нет двух надзирателей, мы должны стоять вне досягаемости заключенного, хотя цепь и прикована к полу. Мы никогда не должны оставаться одни в комнате с заключенным из 12 блока.

Никогда.

Когда Деррик ушел, я должен был покинуть комнату. Запереть ее. Подождать снаружи, если уж пришлось задержаться. Но когда я находился рядом с Бишопом, все эти протоколы и правила превращались в неясную мешанину.

Мои ноги игнорировали его протесты. Мой разум бунтовал. Я подходил ближе, один размеренный шаг за другим, пока не оказался на таком расстоянии, что можно протянуть руку и дотронуться до него.

Голод расцвел в его глазах, пока он наблюдал за мной тем ровным взглядом. Он передвинул руки на колени, и цепи звякнули в тишине комнаты. Он был прямо передо мной. Рядом никого не было. Надо лишь протянуть руку и...

Бишоп поднял ладони (обе вместе, потому что у него не было выбора), и я среагировал без раздумий, испытывая лишь жгучее желание ощутить его теплую кожу на своей.

Наши пальцы вскользь соприкоснулись.

Мое сердце затрепетало от предвкушения.

Ладонь к ладони.

Никакого окна между нами.

Наш контакт был легким. Робким.

Опасным.

Наши пальцы инстинктивно переплелись, цепляясь и держась. Мы оба наблюдали друг за другом. Ни один не осмеливался заговорить.

Я шаркающим шагом подвинулся ближе. Наши колени соприкоснулись.

Движение по ту сторону окна застало нас врасплох, и я отпрянул так быстро, что едва не споткнулся о собственные ноги и не упал. Наша связь разрушилась, когда охранник завел в комнату стареющую бабушку Бишопа.

Мое помутнение сознания было недолгим, но имело бы серьезные последствия, если бы я попался.

Проблеск понимания отразился на лице Бишопа, когда я отступил к двери, вышел и запер ее за собой. Мое сердце колотилось о ребра. Следующие несколько минут я с закрытыми глазами прислонялся к стене. Хавьер прав. Я беспечен, и если не поумнею, то все рванет мне в лицо.

Я оттолкнулся от стены и подошел к окну, которое давало мне обзор на комнату посещений. Бишоп говорил с бабушкой, и та мирная доброта сочилась из него, пока он улыбался и общался.

Я знал, что надо сходить на обед, уйти, пока есть возможность, но мне совершенно не хотелось. Так что я стоял и смотрел, подмечая все его выражения лица и повадки. Он уделял бабушке безраздельное внимание, говоря, делясь и улыбаясь особенной улыбкой, которая принадлежала ей одной. Его любовь расходилась по комнате, прогоняя тьму тюрьмы и сияя чистотой, которую надо увидеть своими глазами, чтобы понять.

Когда он находился в данной комнате с этой женщиной, все его тревоги исчезали. Они как будто могли бы болтать где угодно. В беседке, в парке, в местной кофейне. Эти еженедельные визит давали Бишопу что-то, чего он ждал с нетерпением — капельку радости в несчастном существовании.

Я узнал об его отношениях с бабулей, о том, как она воспитывала его и брата. Я знал, что она важна в его жизни. Бишоп мало говорил о Джалене. Может, он и простил Аянну за все, что связано с его арестом, но он не простил брата.

До меня дошла одна мысль, и я осознал, что пожилая женщина навещала его не одна. Джален ждал на парковке или вернется через два часа.

Оставив Бишопа, я решил, что мне и правда надо кое-что сделать в свой часовой перерыв на обед.