За решеткой

Глава 18

— Положи ключи, телефон, ремень, монетную мелочь, бумажник, практически все в корзину и пройди через сканер, — Блэр, надзиратель, ответственный за посетителей, с усмешкой покачал головой. — Ты знаешь протокол, Миллер. Чего я вообще тебе рассказываю?

Широко улыбнувшись, я опустошил содержимое карманов и бросил все в пластиковую корзину, затем подождал, когда он махнет мне проходить через сканер.

На другой стороне он подтолкнул мне бумаги, и я заполнил всю необходимую информацию, чтобы пройти в комнату посещений.

Без знания Бишопа я добавил себя в свой список его посетителей и сказал им сообщить ему, что сегодня к нему пришел адвокат. Это должно было стать сюрпризом. Мне не терпелось увидеть выражение на его лице.

— Ты получил на это разрешение?

— А надо?

— Понятия не имею, приятель. Никогда не видел, чтобы надзиратель навещал заключенного, если только это не член семьи.

— Могу я их забрать? — я поднял пакетик со стопкой фотографий внутри.

Блэр взял их и осмотрел.

— Да, нет проблем, — он передал их обратно. — У тебя максимум час, поскольку он в списке с ограничениями.

— Понимаю.

— Иди в ту дверь. Ты все время должен оставаться сидящим, и используй телефонную трубку справа от тебя. Повышенные тона, крики или споры приведут к сокращению визита.

Я кивнул, когда Блэр открыл передо мной дверь. Странно было находиться по эту сторону. Комната была маленькой и душной. Вентиляция во всем здании была паршивой. Бишоп ждал по ту сторону плексигласового стекла, опустив голову и смотря на свои руки. Цепи сковывали его по запястьям. Его сопровождающие уже ушли.

Когда я вошел, это заставило его поднять голову, и он вздрогнул, широко раскрывая глаза, когда я подошел ближе и сел напротив. Я взял трубку со стены и жестом показал ему сделать то же самое. Он замер от шока и не шевелился.

Двумя руками он потянулся к трубке и зажал ее между ухом и плечом, наклонив голову так, чтобы удерживать трубку и оставить руки свободными.

— Босс?

— Я вот думаю, может, тебе стоит начать называть меня Энсоном.

— Что ты тут делаешь?

— Навещаю друга. Какие-то возражения?

— Нет, нет. Вовсе нет. Я удивлен.

— Хорошо. Так и задумывалось.

Он осмотрелся по сторонам, подмечая камеры, после чего повернулся обратно.

— То же, что и везде. Они записывают, но это никто не смотрит, если нет необходимости.

— Я знаю, но твое решение прийти сюда не может быть мудрым, босс. Они услышат об этом и захотят знать, что происходит. Откроют эти записи и просмотрят. Послушают.

— Я подумал об этом. Мне плевать. Мы же друзья, так? Нет правил, запрещающих мне быть твоим другом.

Мы оба знали, что тут нечто большее. Вопрос в том, насколько большее. Мы не обсуждали наши чувства и не могли сделать это без риска.

— Как у тебя дела? — спросил я.

— Тяжело. Одиноко. Как насчет тебя?

— Да нормально. Слишком много работаю, мало сплю, типичное течение моей жизни.

Уголки его губ приподнимались в улыбке. Мне это понравилось и захотелось большего.

— У меня есть, что тебе показать, — я похлопал по пакетику, который положил на столик перед окном. — Хочешь посмотреть?

Он покосился на стопку снимков.

— Что ты принес?

Я достал фотографии и повернул их так, чтобы они располагались лицом к нему.

— Не сердись, но я ездил к Джалену. Мне нужно было кое-что обсудить с ним. Касаемо адвоката. Так вот, он дал мне эти фото, чтобы показать тебе. Он подумал, что тебе понравится.

На лице Бишопа пронеслись смешанные эмоции, но любопытство победило, и он кивнул на стопку в моих руках.

— Покажи мне.

— Ладно, но тебе придется помочь мне, потому что я не знаю деталей и всей истории, как ты.

Я взял верхнее фото. На ней два брата сидели на невысокой каменной стене, окружавшей сад, изобиловавший красками. Было лето, на них обоих были надеты бежевые шорты на резинке и простые футболки. Оба широко улыбались тому, кто делал фото. Бишопу было около десяти, а Джален выглядел примерно на четыре годика.

Я развернул снимок и прижал к окну, как делала его бабушка на прошлых визитах.

Глаза Бишопа с минуту бродили по фотографии, губы приоткрылись, взгляд затерялся в прошлом.

— Это сад бабочек. Дедуля водил нас туда по выходным, когда мы были маленькими. Чтобы дать бабуле передышку от нас. За визит туда приходилось платить, а после он вел нас в огромный парк напротив. Там была изумительная горка с поворотами, — он поднял скованные руки и дотронулся до фото через плексиглас. — Мы были такими маленькими.

— Ты был миленьким ребенком.

Бишоп усмехнулся, но его взгляд не отрывался от фотографии.

— Я был задирой. Вечно шпынял Джалена. Он постоянно меня донимал. Вечно копировал меня, ходил за мной хвостиком. Это сводило меня с ума.

— Он восхищался своим старшим братом.

— Наверное. Не знаю, почему.

Я положил фотографию и взял вторую. Снова два мальчика, на сей раз их лица были разрисованы под Человека-паука. На них были надеты костюмы, а в руках они держали наволочки.

— Хэллоуин, — сказал Бишоп, и его глаза блестели. — На этом фото мне тринадцать. Я помню. Бабуля сказала, что если я хочу ходить по домам и просить «сласти или страсти», то я должен взять с собой брата. Джалену было семь. А если бы я отказался, то меня бы не пустили, потому что тринадцатилетние мальчики уже слишком взрослые для такого. Так что я согласился.

— И конечно, Джален захотел такой же костюм, как у тебя?

— Ага. Я весь вечер притворялся, будто он меня раздражает, но мы хорошо повеселились, если честно. Дом на углу раздавал большие шоколадные батончики. Мы были в таком восторге, что спрятались за соседской машиной и съели их до возвращения домой. Бабуля была бы в ужасе, если бы узнала. Она строго следила за нашим потреблением конфет. А дедуля забирал все самое хорошее, говорил нам, что это отравлено, и только он может это съесть, потому что у него иммунитет.

Я рассмеялся.

— И ты ему верил?

— Нет, черт возьми, но этот мужчина был тем еще сластеной и воришкой.

На следующем фото были два мальчика и пожилой мужчина. Они сидели на диване, Бишоп устроился слева от мужчины, а Джален сидел на коленях старика. На мальчиках были пижамы, а мужчина читал им сказку.

Глаза Бишопа смягчились, и он провел пальцем по трем людям на фото.

— Это мой дедуля. Он иногда читал нам перед сном, когда бабуле нужно было отдохнуть. В основном это были сказки доктора Сьюза, потому что их выбирал Джален, но когда бабуля укладывала Джалена, мы делили более взрослые книги и по очереди читали вслух.

Он постучал по стеклу поверх фотографии.

— Мне тут примерно двенадцать. Мы читали самые разные книги и выдумывали иллюстрации. Тогда я впервые прочел «Остров сокровищ».

— Моя мама тоже читала его со мной. Не каждый вечер, но иногда.

Мы просматривали фотографии по одной, и Бишоп все больше делился своим прошлым. Груз заточения покинул его, глаза блестели, он чаще улыбался. Серьезные интонации ушли из его голоса. Принести фотографии — это просто жест, но для него это значило целый мир. Это на время давало ему передышку. Позволяло быть свободным.

Временами я ловил себя на том, что восхищаюсь Бишопом, наслаждаюсь тоном его голоса и упускаю детали его историй. Он был завораживающим и привлекательным. Его улыбки так отвлекали. Это тянуло что-то в моей груди и согревало мою кровь.

Просмотрев три четверти фото, мы наткнулись на Бишопа-подростка, состоявшего как будто из одних рук и ног и сидевшего за столом для пикника, рядом с девушкой, чьи темные кудрявые волосы спадали ниже плеч. То, как она смотрела на него, не оставляло сомнений в том, кем была эта девочка-подросток.

— Это Аянна, — сказал Бишоп почти шепотом. На его лбу пролегла складка, и он убрал руки от стекла, словно почти боялся прикоснуться к ней.

— Она красивая, — это не ложь. Она правда была симпатичной.

— Это было до Кеона. До...

«До того, как ее изнасиловали», — подумал я, мысленно закончив предложение, когда он не смог. Это было до того, как жизнь Бишопа совершила драматичный поворот.

— Мы тогда встречались. Я пригласил ее на ужин. Бабуля сказала, что мне стоит так сделать, потому что так делают бойфренды. Мы сидели за этим самым столом для пикника, когда она впервые поцеловала меня. Не в тот день, в другой, но я едва не свалился со скамейки, когда это случилось. Не ожидал и удивленно отпрянул. Она так злилась, что я испортил наш первый поцелуй, — он усмехнулся, но этот звук был полон печали.

Чувствуя, что он не хочет задерживаться на воспоминаниях об Аянне, я пролистал несколько фото и отложил в сторону. Бишоп не возражал. Ему хватало тьмы в жизни. Настрой был легким и счастливым, и я хотел вернуться к этому.

Показав все фото, полученные от Джалена, я перешел к тем, что сделал сам. Они казались обыденными в сравнении с другими, и я уже собирался отложить их, но тут Бишоп спросил:

— А это что?

Тепло прилило к моей шее и ушам. Я поерзал на сиденье, поудобнее прижав трубку плечом и придумывая объяснение.

— Эм... эти сделал я. До визита к Джалену я подумал, что соберу фото своего района и обыденной жизни, как это делала твоя бабушка, и покажу тебе. Они дурацкие. Забудь.

— Можно мне их увидеть?

— О. Да. Ладно. Конечно.

Всего их было двенадцать. Я показывал их Бишопу по одной, объясняя каждую.

— Это мой дом. Когда я его купил, это место было настоящей дырой. Потрепанной, разваливающейся на куски. Я работаю над тем, чтобы привести его в приличный вид. Я покрасил стены, потрудился над кухней и ванной на втором этаже. Этому дому нужно еще много любви. Новые окна, полы, — семь фотографий давали ему своего рода экскурсию. Два снимка сделаны с улицы, остальные отражали интерьер. Фасад дома со стороны улицы, гостиная, кухня, прихожая, задний двор с барбекю, скрипучая лестница и...

— Это твоя спальня?

В моем животе заплясали бабочки.

— Да, — я не сказал ему, что прибрался, застелил кровать и проследил, чтобы на фото все выглядело аккуратно. Вот ведь невротик. И почему мне важно, что он подумает о моей спальне?

Его внимание было таким пристальным, что я подержал фото у стекла подольше, пока он изучал каждый дюйм. Один раз его язык показался наружу и облизал губы. Моя нервозность усиливалась с каждой секундой.

Сколько раз я представлял Бишопа в моей комнате, в моей постели? Сколько раз я дрочил, представляя, как он вжимает меня в матрас и берет сзади?

Его зрачки расширились сильнее, чем прежде, и я гадал, не думал ли он о тех же вещах. Образ того, как он мастурбировал, не покидал мой разум, и я не раз использовал это воспоминание, чтобы доставить себе наслаждение. Такого больше не повторялось, но я бы не расстроился, если бы снова наткнулся на такое.

— У тебя хороший книжный шкаф. Много книг.

— Да, — мой голос сорвался, и я прочистил горло. Книги. Мы сосредоточимся на книгах. Точно. Да. Это я могу.

— Давно их собираю.

— Я бы с удовольствием взглянул на твою библиотеку.

— Я бы с удовольствием тебе показал.

Он на мгновение задержался на фото, затем глянул на тот снимок, который я уже опустил.

— Ты в последнее время разводил гриль?

— Нет. Надо будет сделать в ближайшее время. Давно хочу хорошего стейка.

Бишоп снова облизнул губы, на сей раз так, будто ощущал вкусы.

— Когда сделаешь, расскажи мне об этом.

— Обязательно.

Между нами воцарилось молчание, пока я убирал фотографии обратно в пакетик. Наше время истекало, но я надеялся вернуться через пару недель для еще одного визита, где мы могли беспрерывно говорить и не так беспокоиться о других.

— Энсон?

Я отложил фото в сторону.

— Да?

— Куда я пойду? Что я буду делать? Ну типа... если меня правда выпустят отсюда, у меня больше нет места в мире. Мне там не место. Я не знаю, с чего начать. Или как начать.

Он впервые заговорил с надеждой на будущее. Я всмотрелся в его лицо и наклонился ближе к стеклу. Понимая, как высока вероятность, что запись нашего визита будут просматривать, я не хотел привлекать внимание к нашей глубинной связи. Как бы мне ни хотелось дотронуться до стекла, ища его пальцев на своих, я сдержался.

— Ты поедешь домой ко мне, если захочешь. Я буду рад принять тебя у себя. У меня есть свободная комната. Я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе адаптироваться. Помогу найти работу, если захочешь, или свое жилье. Помогу встать на ноги.

Такое будущее ему тяжело было представить. Доказательство этого отчетливо виднелось на его лице. Он не мог вообразить, что такой день правда наступит. Мир, о котором я говорил, был иллюзией.

Он не ответил.

— Слушай, я не хотел вдаваться в формальности, но хочу, чтобы ты знал — Джален поможет мне заключить договор с адвокатом. Она хороша в своем деле, Бишоп. Возможно, для тебя это лишь фантазии, но если будет по-моему, то это станет реальностью. Вот увидишь. Верь. Я сделаю все возможное, чтобы вытащить тебя.

Бишоп нахмурился, переваривая мои слова.

— Что ты сказал Джалену? Про... тебя и меня.

— Что мы друзья. Какие бы предположения он ни сделал на основании этого, это всего лишь предположения.

Я не говорил Бишопу, что Джален наверняка подозревает, но также не сказал, что его брат сам скрывает свою ориентацию. Это уже между ними.

— Ты будешь скрывать, кто ты, когда выйдешь на свободу? — спросил я.

— Если выйду.

— Так будешь?

— Не знаю. Сложно представлять себе другую жизнь. Здесь не остается сомнений, что секреты спасут тебе жизнь. На свободе... все иначе. Мне нравится думать, что я позволил бы себе свободу на всех уровнях, где это будет возможно.

— Стоит это обдумать.

Но это все было слишком абстрактным для него; я видел это по глазам.

По двери позади меня постучали, и Блэр просунул голову.

— Время вышло. Прощайтесь.

В тот же момент со стороны Бишопа за ним пришли два надзирателя. Джин и Сонни. Мы получили ожидаемые странные взгляды, но они ничего не сказали.

Интимного прощания не было. Никаких слов про тоску, которые готовы были слететь с губ. Наш безмолвный обмен взглядами сказал все, что мы не могли произнести. Бишоп медленно моргнул, как я замечал за ним прежде, и это выражало привязанность. Я ответил тем же, давая знать, что я понимаю.

Я повесил трубку со своего конца. У Бишопа трубку забрали, и мужчины открепили его цепи от пола.

Затем его увели.

Было ли глупо надеяться? Может быть. Но у меня не было другого выбора. Я не собирался сдаваться.

***

— Ты не думал, что тебя заводит тот факт, что он недоступен? Тебе нравится секретная фантазия о том, чтобы трахнуть убийцу? А может, у тебя фетиш на то, когда тебя покоряют и заставляют терпеть пожелания жестокого парня. А может...

Я швырнул подушку в голову Хавьера, заткнув его и едва не заставив расплескать пиво. Он расхохотался.

— Заткнись и смотри игру. Он не убийца, и у меня нет фетишей, — я помедлил. — Этим я готов поделиться.

— О! Круто. Выкладывай.

— Нет, — я усмехнулся в свое пиво и сделал глоток.

Было воскресенье, и «Далласские Ковбои» играли против Филадельфии. Хавьер настоял, чтобы я пришел в гости посмотреть игру, поскольку у нас обоих был выходной. Мелани сидела на кухне с подругой с работы, потому что не любила футбол.

Уже наступил ноябрь. Погода сделалась холоднее... по крайней мере, так утверждал Хавьер. Как по мне, +18 — это роскошь. Дома в это время года вполне часто выпадал снег, так что техасская версия холодной погоды меня не смущала.

Джален дважды связывался со мной после моего визита и сказал, что заполнил все необходимые бумаги для получения выплаты по страховке его бабушки. Но потребуется время для соблюдения всех формальностей. Тюремное заключение Бишопа создавало осложнение, поэтому они разбирались с деталями. Я предложил приехать несколько раз и забрать бумаги, которые Бишопу нужно было подписать. Мы надеялись разобраться с этим к декабрю.

Так что ситуация с адвокатом пока стояла на паузе.

За это время я еще раз навестил Бишопа и отработал смену в его секции. Четыре раза я брал дополнительные смены, чтобы побыть рядом с ним. Пока никто ничего не говорил. Ходили слухи, я чувствовал на себе взгляды и сталкивался с несколькими разговорами, резко обрывавшимися, когда я входил в комнату для персонала.

Среди надзирателей назревали подозрения. Хавьер говорил, что не слышал ни слова про мою ориентацию. Пока что. Их спекуляции пока касались лишь моих мотивов. Но он каждый день предупреждал меня, что это скоро изменится. Стоит лишь кому-то одному предположить, что я гей, и все рванет.

Я играл с огнем. Поздней ночью, когда мне не спалось, мой бок ныл, напоминая мне, почему я изначально оставил прежнюю жизнь позади.

— Ребята, хотите закажу пиццу? — крикнула Мелани с кухни.

— Было бы здорово, куколка, — сказал Хавьер и спросил у меня: — Какую начинку ты предпочитаешь в пицце?

— Да я непривередлив.

— Это я уже понял, но это не отвечает на мой вопрос.

— У меня уже заканчиваются подушки, чтобы кидать в тебя.

— «Мясное трио» устроит?

— Да. Но без ананаса. Это уже ни в какие ворота.

Хавьер запрокинул голову и крикнул своей девушке:

— Мясное трио и с двойной порцией ананасов, детка.

Я запустил в него свой последний снаряд, но он ожидал этого и со смехом отбил атаку.

Мелани заглянула в гостиную.

— Фу, Энсон, ты серьезно? Ананасам не место на пицце.

— Никаких ананасов. Твой парень ведет себя как мудак.

— Хавьер, будь лапушкой. Крылышки тоже хотите?

— Да, пожалуйста, — хором ответили мы.

На следующие тридцать минут мы увлеклись игрой. Из меня еще не сделали фаната «Ковбоев», но Хавьер купил мне кепку и настоял, чтобы я надевал ее на каждую игру, что мы смотрели вместе.

Когда доставили пиццу, мы пошли на кухню, чтобы наполнить тарелки. Мелани передала нам салфетки. Когда Хавьер потянулся к кусочку, я остановил его руку.

— Секунду. Дай я сфоткаю, — я вытащил телефон и подготовил кадр, подвигая коробку крылышек, чтобы все влезло.

— Ты что делаешь? Ты же не из тех людей, которые выкладывают все приемы пищи в соцсети?

— Нет, — я усмехнулся. — Это кое-что другое.

Я не делился деталями визитов к Бишопу. Это было личным, а Хавьер раз за разом доказывал, что не понимает этого.

Мы снова уселись на диван и поедали пиццу и крылышки, пока шла игра. Уже в четвертом периоде мой телефон завибрировал от входящего сообщения. Я вытащил его и нахмурился. По венам пробежал холодок.

— Что такое?

— Рей хочет, чтобы я завтра пришел за полчаса до смены и поговорил с ним.

Хавьер покачал головой.

— Я же сказал, что это дерьмо укусит тебя за задницу.

— Нет правила, утверждающего, что я не могу навещать заключенного. Я проверил.

— Да, но твое поведение чертовски подозрительно. Люди переговариваются, и лишь Богу известно, что именно услышал Рей.

Я напечатал ответ, говоря, что буду в назначенное время, и снова убрал телефон в карман.

— Я разберусь.

— Чувак, он написал тебе в воскресенье. Скажу тебе так, он явно недоволен.

Сейчас я не мог об этом беспокоиться. Разберусь с этим завтра и буду надеяться, что не навлек на себя слишком много проблем.