Закон Мерфи. Том 2

Глава 29 Эмпатические пертурбации

За прошедшую неделю после моего наркотического озверения вопрос о нашей профпригодности поднимался в разговорах с Аланом ежедневно. И не в нашу пользу. А вот сведениями о том, как вели себя потерявшие человечность бандиты под его началом, которых я оприходовал наркотиком, промышленник совершенно не пожелал, что Тайвина порядком сердило, но возражать мой ученый друг не смел.

Потому что невозмутимый экономист, оказавшийся к моему величайшему удивлению, воротилой наркобизнеса, являлся каждое утро в одно и то же время в идеально сидящем костюме с воротником-стойкой, начищенных лакированных туфлях, и с полным отсутствием эмоций на лице сообщал нам, что счетчик времени подходит к концу.

На третий такой визит я окончательно дергаться перестал, разобравшись в его эмоциях: Алан не будет убивать потенциально несущую золотую икру рыбку. К тому же я очень хорошо прочувствовал смутное сожаление из-за той вспышки, желание выслужиться перед большим начальством, жажду наживы и сосредоточенное терпение. Извиняться он, естественно, не собирался, но и стращал скорее из надобности, чем реально хотел напугать и подстегнуть.

Но Тайвин, как я ни старался до него эту информацию донести, все равно нервничал — сказывался пережитый опыт.

— Ты, — ворчал ученый, — может, и в совершенстве эмпатией владеешь, только сознательно понимать ты это начал совсем недавно. А вдруг ты ошибаешься?

Я понимающе улыбался, и продолжал оттачивать навыки управления новым анализатором на Алане и охране. Тайвина, по нашей общей договоренности, я не трогал — его эмоциональный фон я и без детализации чувствовал неплохо, а глубже разбираться мне казалось неприличным по отношению к другу. Он и сам не стремился раскрывать мне свои тайные эмоциональные порывы, на чем и порешили.

Но вот ко мне в душу очкарик все-таки попытался влезть. День на четвертый-пятый он неожиданно подошел, оперся спиной о стол и частично закрыл мне изображения на голоэкранах, вынуждая оторваться от просмотра и обратить на него внимание. Я с выжидающим вопросом поднял на него взгляд: Тайвин на разговор настроился решительно, но уверенности в себе у него не было. Об этом кричала и поза — сцепленные перед собой в замок руки, поджатые губы, беспокойство в глазах — и эмоциональный фон.

— Та-а-ак? — поинтересовался я.

— Есть минутка?

— Конечно. Спросить что-то хотел? О чем?

— О Седьмом.

— Это я всегда за! — обрадовался я, но позы друг не изменил, и я, прищурившись, предположил: — Только ты мне не ври, не о Седьмом ты пообщаться пришел.

— Эмпатия не дает тебе права влезать в чужие мысли, — вспыхнул было Тайвин, но передумал ссориться. — Хотя… Я бы и телепатии не удивился, от тебя всякого можно ожидать. Ты прав, я хотел с тобой в первую очередь по другому поводу поговорить. Про Андервуда.

Он поправил очки и с испытующим ожиданием уставился на меня.

— Давай не будем, а? — Я дернулся, будто мне влепили невидимую пощечину.

Слишком ярким и свежим оказался тот ад, через который полковник меня протащил. К тому же я не мог знать, достаточно ли я спел ему душещипательных песен, чтобы этот владетель царства загубленных карьер меня отпустил восвояси, и тем более не знал, идет ли за мной следом моя работа, а оглянуться, как Орфей на Эвридику, и узнать результаты проверки ревизором моего профессионализма я с Седьмого не мог. И открытый финал этой истории пугал и царапал меня порой намного больше, чем Алан, «Апостол» и вся эта тарантелла вокруг меня. И периодически я даже бывал Алану немного признателен за то, что у меня есть призрак работы и пародия на мой кабинет, иначе на Шестом я бы, наверное, без Корпуса, моих ребят и полевых выходов с ума сошел. Как они там? Как Шестой без меня? За колонию я был безоблачно спокоен — безоговорочно верил в оперативный отдел.

— Но ты не знаешь…

— И не хочу. Тай, серьезно. Не надо. Вернусь — узнаю все на месте и сам. Зачем сейчас-то из меня нервы тянуть? Я и так как больной зуб, ною и ною тебе в халат, как ты меня терпишь только.

— Чез…

— Закрыли вопрос.

Я отвернулся смотреть записи дальше. Тайвин немного постоял рядом и отошел: не решился бередить мои душевные раны, хотя я чувствовал — у него так и зудело на кончике языка желание высказаться. Но больше с этим тематическим зубным буравчиком он ко мне не лез и больное не сверлил, за что я был ему премного благодарен. Хотя полдня потом с опаской отвечал на его вопросы и комментарии: боялся и задуматься о своем будущем. Боялся и изнемогал от любопытства.

Так продолжалось еще несколько дней — друг за меня тревожился, а я сам себя кидал в крайности: то набирался смелости спросить, что Тайвин такого имел в виду, то злился на себя и окорачивал — зачем впустую сахар в этот кариес сыпать.

Тем временем, подходил конец обещанной недели, и я настолько заколебался с колебаниями собственных эмоциональных качелей, что решил покончить с проблемой простым и очевидным способом. Наберу себе команду, не мытьем, так нытьем, без меня все равно не справятся, выйду в поле — и все эти психологические глупости и плохие воспоминания водопадом новых впечатлений смоет, будет некогда в себе ковыряться.

Приблизительный портрет Седьмого я для себя составил, как и перечень самых очевидных опасностей, и дальше дело было за крошечным нюансом — пора было добыть сподручных и начинать практиковаться в общении с новым миром. Меня несколько пугало обилие жизни на этой планете, хотя и не в такой степени, как инсектоидная кремнийорганика Шестого или непонятный чужой эмпатический разум Седьмого, иногда касавшийся моего во сне. И я не без оснований подозревал, что в поле меня ждет увлекательное знакомство не только с животными и растениями, и вроде предвкушал встречу, но в то же время и опасался ее.

Всю неделю я не только эмоциональный фон себе расшатывал, но и проверял свои предположения, и в конце концов укрепился в понимании того, что Седьмой — мир эмпатии. Мне показалось, что способностью к этой альтернативной форме общения тут владели и облака, я уж молчал о том, что примитивная эмпатическая коммуникация была характерна и для растений, не говоря уже о животном мире. Сразу вспомнился рассказ великолепного Шекли про запах мысли, только ни звери, ни растения тут телепатами не были, и от некоторого подобия нормальной эволюции отказаться не пожелали, по крайней мере, на начальных ее этапах. Хотя и тут не все было так просто, как я понял из коротких обрывков объяснений Тайвина.

Короче, чем больше я узнавал Седьмой — тем больше влюблялся в него, окончательно и бесповоротно. И тем сильнее щекотало изнутри желание познакомиться с ним поближе, пусть я и остерегался его эмпатических объятий. Задачка, прямо скажем, не самая простая вырисовывалась!

Так что Алану, возникшему на пороге через час после завтрака в последний из отпущенных нам дней — хоть часы сверяй! — я обрадовался почти как манне небесной. Отдыхать в седьмые сутки от начала детального познания нового мира я не планировал совершенно.

— Вас-то мне и не хватало! — воодушевленно заявил я, завладевая вниманием экономиста. — Все утро только вас и жду!

Несколько обескураженный моим внезапным энтузиазмом, Алан потер шею под воротником и спросил:

— И что же вы хотели, Честер?

Я склонил голову вбок, демонстрируя ослепительную улыбку во все свои двадцать восемь за вычетом так доселе и не выросшей мудрости (клянусь, человек-скала нервно вздрогнул и спрятал правую руку подальше за спину! Запомнил, зараза), и кокетливо предложил:

— А давайте прогуляемся в поле! Только я, вы, если захотите, и ваши люди. Числом человека три-четыре, не больше. — И посмотрел на него самым светлым, честным и обворожительным взглядом в своем репертуаре, подключая в полную силу эмпатический канал воздействия.

Я словно сформировал вокруг себя сияющее теплом и блестками облако дружелюбия, тепла и жажды познания, обнимающее всякого, кто ко мне неосторожно приблизился.

Застигнутый врасплох Алан не смог сопротивляться:

— Да я, собственно, не против… Я, конечно, не пойду, но людей могу вам выделить в сопровождение.

— А я могу их сам отобрать? — несколько обнаглел я.

— А у вас особенные критерии имеются? — заинтересовался экономист.

— Да, — продолжая улыбаться и испускать флюиды обаяния, ответил я. — Человек должен быть физически и психологически подготовлен, морально и эмоционально устойчив, от природы любопытен и наблюдателен. И хорошо бы, если бы он умел учиться и выполнять мои указания. В рамках полевого выхода, конечно.

Видно было, что Алан подозревает какой-то подвох, но все, что я перечислил, было вполне логичным и обоснованным, и он, посомневавшись, сдался.

— Хорошо. Но под моим контролем.

— Ага, — чуть не подпрыгнул я. — Тогда я пошел тесты делать.

— Какие тесты? — тут же насторожился он.

— Как это, какие? Если физподготовку можно посмотреть в спортзале, то психологические качества — только в имитации условий дикой природы. Да вы не волнуйтесь, я вам все заранее покажу, — светя незамутненной улыбкой клинического имбецила уговаривал я.

Продолжая подозрительно на меня поглядывать, Алан коротко согласно кивнул и вышел. Про последний день и наши так называемые «долги» он так и не заикнулся. Тайвин, наблюдавший всю сцену, с любопытством меня рассматривал, будто перед ним не я, а диво дивное и чудо чудное.

Я же, утомленно выдохнув, «втянул» обратно облачко шарма и с усталостью посмотрел в ответ.

— Я не перегнул палку?

Тайвин скептически скривил губы.

— Знаешь, со стороны смотрится очень странно. Как за сеансом гипноза наблюдать. Но, я смотрю, действенно. И я начинаю понимать механизмы. А что за тесты?

Я предвкушающе разулыбался.

— Их мы с тобой сейчас будем придумывать. Ты же не против?

Тайвин с заговорщической улыбкой поддержал мой настрой.

— Совершенно не против.

Следующие несколько часов мы с ученым развлекались, придумывая самые нелепые ситуации, с которыми только могли столкнуться здесь, и над которыми в голос ржали на Шестом. От аллергии на пыльцу и внезапного помешательства командира (то есть потенциально меня) на почве приступа хронического любопытства, до потери ботинок в болоте и злостного покусания команды полчищами москитоподобных кровососущих рептилий, что в изобилии обитали в местных лесах помимо теплокровной болотной мошкары.

Основной задачей было сделать более или менее правдоподобную картинку работы первопроходца с акцентом на флору и фауну Седьмого, и так, чтобы без поддавков, чтобы я сам всех секретов теста не знал и не смог с блеском его пройти, показав класс — я особенно акцентировал на этом внимание. Мы все будем равны перед Седьмым, и повода делать поблажки и выгораживать себя просто ради того, чтобы пустить криминалу пыль в глаза, я не видел. Тут важны только опыт, знания и интуиция — то, чего может достичь любой энтузиаст при должных желании и усердии. Вдоволь насмеявшись, к вечеру мы с поставленной целью справились, о чем сообщили пришедшей нас проведать охране.

Меня с ученым под конвоем отвели в местное подобие спортзала — физподготовкой, как я видел, не пренебрегали, и сделано было скупо, но по уму: стояли обычные и не очень тренажеры, мишени для стрельбы, проглядывал из окна краешек уличной полосы препятствий.

Как я и предполагал, голопроекторы тоже завалялись, и, настроив их под тест, я запустил наскоро сляпанную на коленке имитацию Седьмого, завистливо поглядывая на вечереющее небо: оно медленно наливалось бесподобным цветом бордовой сирени. А нам окошечко зажали. Скопидомы.

— Смотрите, — объяснял тем временем Тайвин небольшой группе мужиков разной степени суровости во главе с Аланом. Те сосредоточенно внимали, и я принялся от нечего делать пытаться их эмпатически прощупать, да и просто так разглядывал. — Как только вы надеваете шлем, визор, встроенный в головной щиток, начинает взаимодействовать с проекцией трехмерного пространства имитации мира так, что вы испытываете подобие полного погружения. Ваша задача: выжить в течение минимально, скажем, пяти минут. А вообще чем дольше — тем лучше. Готовы?

Самый, на мой взгляд, сообразительный, кивнул первым. Он мне понравился — лет на пять старше меня, умные серые глаза, живые и полные любопытства, сухощавая подтянутая фигура, пепельные короткие волосы, скупые и точные жесты — его я бы сразу на курс подготовки взял не глядя. Чувствовались в нем личная сила и недюжинный потенциал.

Остальные были не столь хороши, но нескольких я для себя приметил, в том числе и из застывших в позе столбиков охранников. И мог бы поклясться в том, что укушенные мной тут точно находились — я хребтом ощущал с разных сторон зависть с оттенком восхищения, глухую злость и неудовлетворенный азарт в разных пропорциях, остальные, кто меня не знал, испытывали легкий интерес или откровенную скуку.

Все эмоции имели разный оттенок и отлично поддавались анализу, чем я пока и развлекался, расслаивая их на отдельные плоскости, мысленно пробуя на вкус и вертя во все стороны.

Наконец кандидаты в первопроходцы облачились в экзоброню, прослушали краткую лекцию по безопасности от меня — я честно старался дать им фору — и принялись по одному пробовать взломать наше с гением творение. Я вооружился простым бумажным блокнотиком, расчертил в нем турнирную таблицу и с упоением стал наблюдать за плодами трудов наших.

Один за другим парни сходили с дистанции: первый на третьей минуте испытания отнюдь не торжественно утонул в болоте, второго на пятой сожрало гигантское подобие венериной мухоловки, третий не прошел и минуты, попав на зуб чешуйчатой помеси исполинской змеи со львом. Мой фаворит продержался дольше всех — шесть с половиной минут, но и им в итоге с завидным аппетитом захрустели.

А нечего трогать то, что выглядит безобидно и красиво — это я еще с Шестого понял. А если трогаешь — держи игломет на взводе. И перчаток не снимай. И шлем не открывай.

Энтузиазм резко угас, и Алан с сомнением посмотрел на меня.

— Если вы хотели продемонстрировать, насколько смертоносной может быть дикая природа, вам это удалось. Но это и без ваших стараний было известно. Теперь вы.

— Нет, — застенчиво возразил я. — Первое и главное, что вы должны были понять — человеку будет сложно, если не невозможно, выжить одному. Работа первопроходцев — это работа командная. И если ваши люди к ней не готовы — нечего будет и пытаться.

— То есть вы принципиально отказываетесь продемонстрировать нам на собственном примере «чудесные», без сомнения, подвиги первопроходцев? — Алан чувствовал себя обманутым и потому начал язвить.

Я не стал его злить лишний раз.

— Отнюдь. Я только имел в виду, что тест был направлен не на то, чтобы побыстрее всех съели, а доходчиво и просто донес то, что я хотел сказать. Начни я вам классическую программу подготовки с теории, вы бы стали слушать?

Уязвленные в самую мягкую часть мужского самолюбия, парни наперебой принялись высказываться, и превалировала мысль о том, что находиться на этой планете в принципе невозможно без риска для жизни, а если ты такой умный — сам и иди. Я высоко поднял одну бровь, прищурился и скептически уточнил:

— То есть вы предпочтете подождать, пока поработает Корпус первопроходцев? Умно.

Не дожидаясь, пока котел страстей окончательно закипит, я цапнул более или менее подходящий комплект легкой брони, без лишних разговоров влез в нее, умудрившись обойтись без посторонней помощи — а это требует определенной сноровки! — и, подмигнув насупленной криминальной братии, опустил щиток шлема и кинул Тайвину короткое:

— Запускай!

Не то чтобы я был так уж уверен в себе, нет. Я отдавал себе отчет, что могу не выжить в мире Седьмого и минуты, тем более один. Просто я дико соскучился по работе, по своим орлам, по тому адреналину, что давали мне выходы в поле, и очень хотел размяться и понять, на что здесь способен я сам.

Поплыла реальность, проектируя вокруг меня сказочный и безмерно опасный новый мир, и я сознательно запретил себе вспоминать о его призрачности, о наблюдателях извне, полностью сосредоточившись на ощущениях и движении. Один раз я такую ошибку — поглядывать на проверяющих — уже допустил, и больше не был намерен препятствовать интуитивным решениям. Датчик времени в углу внутреннего визора в шлеме я тоже отключил, чтобы не отвлекал и не мешал.

Тайвину всегда нравилось наблюдать за переменами оперативника при его выходе в полевые условия. Но на этот раз рыжеглазый попытался превзойти сам себя: как только на нем оказался шлем, а вокруг обрели цвет и объем гигантские призрачные деревья с синей листвой и густым подлеском сливового цвета, его движения неуловимым образом слились с проекцией.

Казалось, он сам стал полупрозрачным естественным дополнением пейзажа — гибкая фигура в легкой экзоброне спокойно скользила сквозь лес, полный насыщенных синих и лиловых оттенков, мягко ступая по темно-сапфировой листве.

Спустя стандартные полминуты на приспособление к проекции, ученый запустил первую задачку, простую и достаточно легко преодолимую — та самая псевдоросянка, что сожрала одного из потенциальных первопроходцев.

Честер, казалось, просто не заметил препятствие на своем пути. Мимолетно погладив растение по краю ребристой пасти, он подобрал горсть виртуальной листвы, и кинул в жаждуще разинутую воронку — створки рефлекторно схлопнулись, а первопроходец следовал дальше извилистой тропой, проложенной по периметру спортзала.

На его пути образовалось болотце, и за секунду до вероятности провалиться в него по пояс, оперативник отпрыгнул в сторону и, срубив тонкую палку, прошелся по самым уверенным кочкам. Что его насторожило — сказать было сложно вне проекции, но уверенная точность передвижений намекала на понимание окружающей обстановки.

Алан, засомневавшись, тихонько тронул ученого за плечо.

— Вы отрабатывали тест?

Не прошедшие испытание заинтересованно подтянулись поближе. Всем было интересно — они такие неумехи, или, может, результаты подстроены?

— Нет, — с мягкой улыбкой ответил Тайвин. — Мы только сделали проекцию на основе полученных данных и придумали задания. Тест он не проходил.

— С вашего позволения, — Алан коснулся панели управления. — Изменим программу.

Тайвин дернул плечом и посторонился.

— Как угодно.

В последующие десять минут сначала человек-невозмутимость, а затем и несостоявшиеся первопроходцы программировали в рамках теста для Честера самые дикие ситуации. Оперативник уворачивался от хищных рептилий, туч крупной чешуйчатой мошкары, изящно перепрыгивал ямы с болотной жижей и спокойно обходил стороной тайные засады хищников. Наконец кто-то поинтересовался:

— А он точно человек?

Тайвин, где-то глубоко внутри приосанившись, только обозначил улыбку.

— А не похож?

Сиренево-сине-лиловые джунгли рассыпались вокруг ровно в тот момент, когда я уже почти залез со всеми возможными предосторожностями в гнездо мохнатой твари, похожей одновременно на ягуара и крокодила, только цветастой кобальтово-изумрудной расцветки в бордовый орех.

К моему немалому изумлению, из-за игры света и теней дикая по цветам окраска скрадывала животное в зарослях растительности, и не будь я настороже, встретился бы с пастью, а не с хвостом.

Сняв шлем, я столкнулся со стерильной тишиной и полной чистотой эмоционального фона. Все взгляды были направлены на меня, еще немного — и броня задымится. И только Тайвин лучился довольной восхищенностью. Чего это они? Что я в очередной раз натворил? Надо бы узнать.

— Эм… Что-то не так? — осторожно поинтересовался я. Первым ожидаемо отреагировал гений.

— Все отлично. Думаю, вопрос о нашей компетентности закрыт? — обратился он к Алану. Тот заторможенно моргнул, крутнул головой, словно сбрасывая наваждение.

— Да. Свободны.

Я чуть ушам своим не поверил. Мы с ученым не стали переспрашивать, и дисциплинированно потопали по своим делам. Он — к заинтересовавшему его тренажеру, а я — к окну, пока присутствующие не опомнились, а Алан не отменил опрометчивого решения, сказанного чисто рефлекторно. Я даже успел немного полюбоваться кусочком невообразимого неба, пока апостолец окончательно не отмер.

— Я не это имел в виду.

— Да я понял, — отозвался я, не отрываясь от зрелища, и пообещал: — в окно выпрыгивать не буду.

Посыпались сдавленные смешки, и нас с пиететом сопроводили обратно в уютный каземат. Сил на эмпатию почти не осталось и, ввалившись внутрь, я принялся трясти Тайвина почти за грудки.

— Рассказывай, чего они такие пришибленные?

— А ты как думаешь? — ухмыльнулся мой очкастый друг, прямо-таки сияя от нескрываемой удовлетворенности.

— Ты как кот, — сообщил я. — Фонишь так, будто сметаны обожрался.

— Так и есть. Ты помнишь, как проходил тест?

— Конечно, — удивился я. — А что?

— А счетчик времени ты видел? — хитро посмотрел на меня гений.

— Нет. Да я его в самом начале отключил, чтоб не мешал.

— Я так и думал, — Тайвин стал еще более довольным, хотя мне казалось, что дальше уже некуда. — Ты провел в проекции четверть часа, не получил ни царапины, и совершенно никуда оттуда не собирался.

— А, да? — я почесал в затылке. — Увлекся, бывает.

— Увлекся он, — беззлобно проворчал гений. — Мы тебя гоняли как редокс-индикатор при оксидиметрии, и подряд ситуации ставили, и вразнобой, и по две-три сразу. Тебе хоть бы хны, перманганат калия ходячий, перелили каплю восстановителя — сменил окраску, кислоты добавили — в бесцветное состояние утек.

Я немедленно раздулся от гордости.

— Не разучился еще!

Тайвин хлопнул меня по плечу:

— Работаем, коллега. — И тихонько со вздохом добавил в сторону, так, чтобы я точно услышал, но не вздумал комментировать: — Смотри только, не угробься.