Закон Мерфи. Том 2

Глава 35 Изподкустовые выползни

Сутки мне на отдых действительно дали. За это время я успел и выспаться, и восстановить эмпатические способности, и хорошенько подумать.

В деталях вообразив новый выход в криминальной компании, я переосмыслил свою позицию на кардинально противоположную.

Я понял, что не могу, не хочу и не желаю больше иметь никакого дела ни с кем из своей недокоманды, кроме Райса. Я и так с самого начала пошел на сделку с собственной совестью, ведь, по-хорошему, работая на врага, пусть и под дулом игломета, я предавал свои личные идеалы и идеалы всего Корпуса первопроходцев. Я, конечно, старался об этом думать поменьше, утешал себя моральным компромиссом, что иначе пострадал бы и я, и Тайвин; и штатный гений прав, мои наработки за чужой, по сути, счет ой как пригодятся. Но все равно на сердце было тяжело, и я нет-нет, да и грыз себя за легкость принятого решения.

Потом, получается, я две с лишним недели пахал на составление справочника, при этом большую часть времени искренне полагая, что схожу с ума. И еще полторы — на подготовку людей, которых мне и в обычной-то жизни захотелось бы по широкой дуге в подворотне обойти, не то что работать с ними или учить чему-то. Был ли толк с такого «сотрудничества»?

Лично я кроме нервного срыва, расколотого стола и разбитой губы ничего не получил. Исследовать Седьмой виртуально, реально и эмпатически я и без Алана с компанией могу, напакостить «Апостолу» у меня кишка тонковата оказалась: негде особенно, да и не в чем. Единственное, за что им можно сказать «спасибо», так это за переоткрытие Седьмого, без их чрезмерной инициативности, может, мы никогда бы до него заново не добрались. А себя я мог похвалить только за то, что начал готовить плацдарм для моих ребят, изучив часть опасностей планеты.

Так что после вчерашней стычки я больше не собирался и толики своего мастерства, и крупицы знаний и навыков отдавать на сторону без боя. Я наконец-то осознал, что себя надо ценить как специалиста. И как человека. И пошел бы Андервуд с его придирками… Некомпетентных не крадут крупные криминальные структуры, так-то.

И вот тут я вплотную столкнулся с каверзной задачкой: как отказаться от навязанной работы и заняться любимым делом прям под носом у бандитов? Пепельноволосого я нагло рассчитывал перетащить со временем на свою сторону, такими кадрами не разбрасываются. Оставалось придумать, как подъехать на непуганом змее к Алану и выбить себе такую возможность. Например… Да, так можно. И Тайвина я не подставлю, и Райса. А я… Тут уж как получится.

Когда Алан появился в нашей тюрьме снова следующим вечером, я склонил голову в секундной заминке, изучая его сбитые костяшки пальцев, а потом ультимативно ему заявил:

— Это бесполезно.

— Что? — так же, как и я, склонил голову промышленник.

— Учить ваших людей чему бы то ни было. И кулаками мы тоже ничего не добьемся, ни в переносном смысле, ни в прямом.

— И что вы предлагаете?

— Оставьте мне Райса и дайте два дня. Если за два дня мы вдвоем не отыщем что-то полезное именно вам — я попробую пересмотреть подход к обучению, честное слово! Но пока мне просто мешают и тормозят.

— Что такое «человечность»? — совершенно неожиданно для меня спросил Алан.

Я не стал долго думать.

— Качество такое. Когда двуногое млекопитающее без перьев при отсутствии прямой угрозы для своего существования помогает другим двуногим млекопитающим без перьев.

— Вот она, ваша главная проблема, — с крохотным призраком улыбки констатировал апостолец. — Человечность. Вы верите людям, и ждете того же от них, а этого делать никак нельзя. Я могу обещать вам два дня только в одном случае: в обмен на что-то вещественное. Такая эфемерная субстанция, как честное слово, со мной работать не будет. Итак, за двое суток вы даете результат — или меняете проигрыш на жизнь. А уж чью — вам выбирать. Хотите — Райса, хотите — Тайвина.

— Согласен, — я опешил, признаться, но отозвался мгновенно, хватаясь и за призрак возможности. Тайвин за моей спиной чуть чаем не подавился. — Только если мне выбирать, то я и выбираю. Моя жизнь.

Тайвин поперхнулся вторично.

— За коллегу я еще могу понять, но вы готовы умереть за едва знакомого вам бандита? — изумился Алан. Я впервые видел в его эмоциональном фоне настолько яркое и искреннее чувство. Кроме злости в его исполнении.

— Да, — пожал плечами я. — В конце концов, я принимаю решение, мне и отвечать. Почему во имя моего выбора и ошибок должен расплачиваться кто-то другой? Буду считать, что это жертва на алтарь науки.

— Ты с ума сошел? — хрипло подал голос Тайвин.

Я не стал оборачиваться, только улыбнулся промышленнику: да, мол, так я мыслю, так существую.

Алан пожал плечами и покачал головой.

— Как знаете. Сделка?

— Сделка, — подтвердил я.

Едва Алан вышел, Тайвин поправил очки, сложил руки на груди и с нескрываемым сарказмом заявил:

— За-ши-бись. Героизм головы просто зашкаливает. Инстинкт самосохранения ты сам у себя в настройках отключил, или помог кто?

— Тай…

— Про себя ты никогда не думаешь, я знаю. Про Корпус и своих ребят ты тоже думать не стал. Но ты б про меня хотя бы подумал, а? Если тебя из-за твоего принципиального идеализма убьют, то что буду делать я? — у Тайвина от возмущения заалели скулы, и я, порядком огорошенный, под напором его чувств отступил назад и вжался в угол.

Гений не просто разозлился, он был полон ледяного бешенства вперемешку с ледяными же щупальцами ужаса, природу которого я не понял. Но глубже в чувства друга лезть не мог, чтобы прочувствовать всю их подоплеку — мы же договорились.

— Тай, да брешет он. Не посмеет. Сам же слышал, что нельзя полагаться на его честное слово.

— А если нет? — почти задохнулся от злого волнения ученый. — Он уже готов был однажды спустить курок!

— Курок невозможно спустить, его можно только взвести. Нажимают на спусковой крючок, — педантично сообщил я на автомате и взмолился: — Тай, да придумаю я что-нибудь!

Тайвин замолчал, потом поправил очки и заявил, каждой фразой нанося мне мощный эмпатический удар. Он не понимал, что делает, зато чувствовал и понимал сполна я. Мне словно молотом в душу били.

— Знаешь, что. Когда решаешь что-то в своем суицидальном духе сотворить — попробуй не решать еще и за других. Или хотя бы представь, так, для разнообразия, что они по поводу твоих поступков могут подумать. И что будут потом с твоим хладным телом делать, плакать или ногами пинать. Я не просто раздосадован, обижен и чертовски против твоего решения. Я тоже честное слово дам: я больше ни одного слова вообще в ближайшие двое суток не произнесу. В отличие от Алана мое слово восприми, пожалуйста, как аксиому. Может, тишина поспособствует мыслительному процессу, и тогда твой героический инфантилизм и желание побыстрее сдохнуть сдуются наконец?

Друг молча развернулся ко мне спиной и демонстративно ушел в душ. А я, сжавшись в избитый его эмоциями комок, опустился в угол у закрытой Аланом двери и тихонько вздохнул, не найдя сил даже заскулить. Я же как лучше для всех хотел, гад ты гениальный, вот за что мне прилетело?

Меня перетряхнуло, и я обнял себя за плечи. Не выдерживала моя бедная психика. Слишком много на одного меня пришлось в последние пару месяцев, пару недель, и два последних разговора. Я не справился с ролью руководителя на Шестом, да что там руководителя, я и роль живца провалил. А теперь не справлялся ни с новыми способностями, ни с моральными выборами, ни с изучением нового мира, ни с ответственностью за свои решения. Очкастого обидел, и не до конца осознавал даже, чем.

Вот бы сейчас раз — и Берц тут нарисовался! Но я понимал, что спасать нас скорее всего не прилетят. Земля и ревизор на это не пойдут, а оперативники при всем желании не смогут. Да если кто-то и сподобится, планета же огромная, как искать крохотную базу на ней…

Свернувшись под гнетом собственных мыслей в клубок, я настолько себя взвинтил в ожидании гения, что когда он вышел из душа, я посмотрел на него, открыл было рот… И промолчал, глядя как мой тощий друг, сверкая лопатками, натягивает на себя безликую здешнюю футболку, зачесывает абсолютно мокрые волосы в тонкий хвост и устраивается поверх пледа на своей кровати, разворачивая на планшете очередной трактат с зубодробительными конструкциями формул.

Я представил, что так дальше и проходит вся его жизнь, день за днем, в тишине, пустоте, среди серых стен, в серой футболке, среди серых людей под руководством одетого в черное Алана, и опустил глаза. Я-то хоть наружу могу выйти и весточку с полей принести. А если и меня не будет… Стало горько и стыдно.

Но решение я уже принял, и отказаться от него не мог. Я тоже слово дал, и буду его держать до конца. Однако при этом прицельно искать для «Апостола» наркоту я ни секунды не собирался. Оставалось только надеяться на чудо, думать, как же все-таки выкрутиться, и на всякий случай привыкать к альтернативе.

Выключили свет, и я окончательно сполз по стенке вниз и вытянулся, понимая, что беспокоить гения не хочу. Подложил руку под голову и задумался. Интересная это оказалась задача, попробовать осознать, что через двое суток тебе, возможно, предстоит умереть. Алан, несмотря на то, что сказал, от сделки может и не отказаться, и за делом у него не заржавеет. Зависит от того, насколько я его выведу из себя. Тай прав, мы уже это проходили. И насчет моей глупости он прав… Но и у меня ломать свою душу сил больше не было.

Да, я доверяю людям, природе, миру. И за свои убеждения вполне готов умереть, но других я просить об этом не вправе. Именно так, и никак иначе.

Весь этот эмоциональный концентрат я, повинуясь непонятному мне самому порыву, распустил импульсами во все стороны. Может, кто-то да воспримет, не может же быть на базе столько народу — и все антиэмпатические дубы? Но больше всего у меня было осторожных чаяний относительно таинственного обитателя Седьмого. Кто-то же посторонний был? Я же не сошел с ума на почве игр с собственным разумом? Нет, я точно помнил, как и когда мне помогли. А если помогли раз — может, я могу обнаглеть и попросить помощи вторично? Да и Алан все-таки вряд ли выполнит угрозу, а я уж постараюсь за два дня придумать, как выкрутиться. Словом, я хотел вцепиться во все вероятности, до каких только мог дотянуться.

Думал я долго, качественно и настолько ушел в себя, что не заметил, как заснул, прямо там, на полу возле двери. Проснулся уже посреди ночи, обнаружил под головой подушку, а на себе плед, и тихонько переполз на кровать досыпать, стараясь не шуметь.

Утром я выбрался из-под одеяла, кивнул ученому, выпил стакан воды (завтрак категорически не лез внутрь) и постучал в дверь, вызывая охрану.

Очкастая зараза со мной разговаривать не пожелал и в мою сторону старался не смотреть. Я и не настаивал.

Не хочешь говорить — не надо, ты мне подушкой и пледом и без слов все сказал. Я пристыжен, я подумал и про тебя, и про себя, и про Корпус. Я должен тебе извинения, а еще я перед тобой в долгу за то, что мое сознание и подсознание быстро договорились, и я с утра не безвольная страдающая тряпка, а нормальный человек со слегка натянутыми нервами. Так ведь и ситуация стрессовая. Но вслух я тебе этого не скажу. Просто пойду и найду для нас выход отсюда.

Райс меня уже ждал: в полной экипировке, собранный, внимательный. Я не стал ничего объяснять, просто повертел его во все стороны, подтянул все ремни и подсумки, отрегулировал температуру на термоподсумках и натяжение магнитных застежек.

— Вот так правильно. Пояснишь?

Райс послушно отрапортовал правила хранения биообразцов, а про застежки на оружии я пояснил уже сам. Сопротивление должно быть, иначе упадет винтовка в руки в ненужный момент, но и обычным его делать нельзя — иначе когда надо теряешь треть секунды.

Райс улыбнулся в ответ, и мы вышли за пределы базы.

Седьмой жил как привык. Стрекотал, лепетал, тянулся к лучам своей звезды, алел, лиловел и фиолетовел всеми частичками сразу. Я опустился на колени и поймал кончики причудливых колосков и луговых цветов в ладони. Без слов, без мыслей, без объяснений. Я хотел жить этим миром и быть вместе с ним прямо здесь и сейчас. Не чувствуя полноценного контакта, я снял перчатки и повесил их на пояс, игнорируя все правила безопасности: новый мир требовал касания, и я не мог ему отказать. К тому же какая уж тут безопасность, за два сна до вероятной смерти.

Будучи полностью в эмпатическом контакте с реальностью, я не стал контролировать Райса. Он, тем временем, с опаской обозревая окрестности, подошел ко мне, присел на корточки и сообщил:

— У тебя зрачки сиреневым светятся.

Я улыбнулся.

— Не пугайся. Я просто чувствую его весь. Седьмой. Целиком.

На самом деле я, конечно, врал себе и Райсу. Чувствовал я максимум растения и мелких зверей, и не дальше, чем за пределы небольшого луга, но и этого мне хватало выше макушки. Оказалось, что эмоции — настолько обширный и невероятный канал коммуникации, к тому же, как выяснилось при прямом прицельном контакте, двусторонний, что я просто не мог отказаться от бесконечного диалога с многоголосьем Седьмого.

Подозреваю, что выглядел я как неизлечимо больной житель психиатрического стационара. Улыбка не хотела сходить с лица, я постоянно оглядывался, раскладывая ощущения на многогранные слои, сигналы жизни на отдельные мелодии ее инструментов, а их не становилось меньше, но и больше, к счастью, тоже. Вся эта симфония взяла и включила меня в свой оркестр, и с непривычки я оказался человеком, который всю жизнь слушал восьмибитную музыку, а потом пришел на концерт в филармонию. Слезы текут, а что слушать и слышать в первую очередь — и не поймешь.

— Сядь, — дернул я Райса за руку.

Райс послушно уселся рядом.

— Включись. Здесь голосов не меньше, чем в пустых домах на Алтае.

Сначала он не понял, о чем я, пытаясь пользоваться исключительно ушами. Но мне помогли. Спустя пару минуту ко мне на руки залез уже знакомый змей — и я удовлетворенно вздохнул. Так я и думал. Не зря я вчера выложился. И, казалось мне, что и некое родство эмпатических импульсов таинственного доброжелателя и змея успел учуять, несмотря на нежелание зверя контактировать со мной в две стороны. Но эта мысль мгновенно ускакала, не дав мне цапнуть ее за хвост. Может, почудилось… Потом подумаю.

Словно отвлекая меня, в глубине змея зародилась мощная волна непонятной мне природы. Казалось, вибрирует каждая клеточка его тела — и я почти увидел, как он засветился от эмпатического усилия. Связь эмпатии и биоэнергетического потенциала клетки…. Я снова очистил мысли. Это к Тайвину.

Я настроился, присоединился к волне, скользнул вслед за ней — и через пару минут мы слушали невероятное великолепие Седьмого всей душой уже втроем. Райс замер, впитывая новизну мировосприятия, а я, потянувшись к змею, принялся нащупывать взаимопонимание. Змей снова выставил инстинктивную защиту, а я, не став настаивать, попробовал чувствами ему рассказать, что нас ждет, если он мне не поможет. Если бы он провел нас за пределы базы, как в тот раз… О большем и не прошу. Выживать в чужой природе я учусь быстро, а тот, кто мне помог, большой, гулкий, странный, объект интереса просто так под кустом подыхать не бросит. Наверное.

Вернулись мы с Райсом, что удивительно, довольно быстро. Нам даже не дали втык за прерванную голосовую трансляцию. Я отдал образцы, максимально безопасные, те, которые подсказал змей и без слов нашептал нам сам Седьмой, и попросился к себе.

Зашел и лег на пол у двери. Зная, что Тайвин не может интерпретировать эмпатические посылы в полной мере, я принялся распространять по нашему каземату максимально концентрированные образы чуда. Чувство сопричастности. Радость общения с иным миром. Искреннюю просьбу меня простить. Надежду на свободу.

— Знаешь, — сказал я через некоторое время в пространство, когда молчаливое обиженное сопение очкастого друга приутихло. — Ты прав. Я не могу решать все и за себя, и за других, и действительно допустил глупость. Но ты бы только видел Седьмой… Если что, мне не обидно будет завтра умереть. Но, кажется, у меня появился план.

— Зато стыдно должно быть, — эхом отозвался Тайвин, подошел ко мне и протянул руку, принимая мои извинения. — Потому что его красоту ты так никому толком и не показал. Соберешься в следующий раз играть в героя-одиночку, вспомни о том, что у тебя есть друзья и коллеги. Что за план?

Я с благодарностью принял его ладонь, поднялся с пола, кивнул и только раскрыл рот, чтобы огласить варианты, как меня прервал звук сирены. За дверью забегали, и мы уставились друг на друга с одной-единственной мыслью. Это за нами. Значит, ждать у моря погоды нельзя. А то в суматохе нас могут спасти совсем не те, и совсем не туда. Нужен другой план, и я мгновенно его придумал. Впрочем, он от первоначального не сильно-то и отличался.

Алан сидел в лаборатории в уголке и наблюдал за процессом сворачивания базы. Вокруг царила суматоха. Спешно паковали и грузили в суборбитальные флаеры научное оборудование, копировали по десятому разу информационные наработки, безжалостно уничтожая стационарную технику, и бережно сортировали химические образцы. Шаттлы с астродесантниками и, как предполагал Алан, с оперативниками Корпуса на борту, собирались на вылет. Потеряшек своих спасать намылились. Ожидалась полнейшая задница через три дня, если информатор не ошиблась — пока раскачаются, пока срезонируют, пока снизят частоту колебаний и долетят до планеты… Времени было вроде не так уж мало, но по факту — в обрез.

Честера Алан, естественно, ни в какие подробности не посвятил, и его предложение про два дня пришлось как нельзя кстати. Алан согласился. Выдвинул идиотское условие в героическом ключе, на которое первопроходец тут же клюнул. Алан про себя только хмыкнул: и зачем Безымянному такие сложности с ЭМИ, этого помани возможностью спасти мир, и никаких больше кнутов и пряников не надо, сам все сделает, только за правильные ниточки надо вовремя дергать.

И Алан предусмотрительно дергал: в момент выхода Райса с Честером в поле и в момент возвращения суета приостановилась, чтобы не настораживать первопроходца, а Райсу было велено молчать. Алан предполагал, что заразная честность оперативника может и на его напарника повлиять, потому собирался завтрашний день начать с угроз и шантажа: убивать Честера он, понятно, не собирался, а вот мелкой сошкой вполне можно было пожертвовать. Но не успел.

Взвыли сирены, мгновенно и без того суетливые старания превратились в потревоженный термитник. Напуганные тревогой лаборанты не знали, за что схватиться в первую очередь, а бойцы, стремясь пробиться к боссу, нескольких чуть с ног не сбили. Алан воспринял завывания с философским спокойствием — чего-то подобного он и ожидал с минуты на минуту, а не через три дня.

Но гораздо большей неожиданностью стали три скоростных космофлаера. Явились они намного раньше спасательной делегации с Шестого, и Алан понял: схема с лаборантом Барским рухнула окончательно. Джефферсон недоволен, вот и прислал одну руку, чтоб помыть или ампутировать другую. Поморщившись, экономист переместился в свой кабинет и послал за неуемной парочкой. Предъявить как показатель продуктивности следовало хотя бы их.

При себе Алан предусмотрительно оставил троих, в том числе Райса. Мало ли что первопроходец мог напеть ему в уши.

Через пару минут к Алану зашли три фигуры, движения которых скрадывал переливчатый «хамелеон». И знакомый бесцветный голос их предводителя, слегка искаженный через вокодер шлема, поинтересовался:

— Терпим фиаско?

Алану очень захотелось содрать с Безымянного шлем и разбить в крошево нос и челюсть, но он сдержанно спросил:

— Три машины? Фиаско так не эвакуируют.

— Твоя правда, — хмыкнул бывший партнер. — Нашли что интересного?

— Пару легких стимуляторов, переключатель сознания из человека в животное, — отчитался Алан, — освоили начальные навыки работы с планетой.

— Что, все? — хмыкнул Безымянный. — Негусто. Совету захочется большего.

— Послал уже за большим, — буркнул Алан.

Через десять минут стало понятно, что охрана не особенно спешит обратно. Можно было два раза всю базу за это время обойти.

Убедившись, что о видеонаблюдении или прослушке Алан не позаботился, Безымянный фыркнул и распорядился:

— Теряешь хватку. Ты со мной в первый флаер. Кто из снайперов остался?

Такими словами просто так не бросаются — значит, Совет синдикатов второй ошибки подряд Алану не простил, если прислал одного из своих невидимок, если не главного, подумалось Райсу у шефа за плечом.

И стало слегка не по себе: переделов власти он не любил. Новая метла не только всегда метет по-новому, но и норовит смахнуть за порог всех, кто вовремя не подсуетился быть чуть большим, чем пыль под ногами власть предержащих. Поэтому Райс выступил вперед, как и еще один молодчик в тяжелой броне с высокоточным иглострелом за спиной. Его Райс знал плохо, и узнать поближе не стремился — просто туповатый исполнитель с тремя извилинами в голове. Но старательный, не отнимешь.

— Держите. Пленников, если удастся захватить, во второй флаер. Если не удастся — ликвидировать и бегом в третий.

Райсу и его невольному напарнику в ладонь легло по тяжелой игле с блеснувшим на просвет ярко-золотистым сердечником. Райс повертел снаряд в пальцах и вопросительно глянул на новое начальство.

— Вопросы, боец?

— Один выстрел?

— Этого хватит. Ты правильно заметил, но подробности тебе знать не надо.

— А если шанс будет только один?

— Снимайте очкарика. Второй в меньшем приоритете. Ясно?

— Да, босс, — в один голос сказали невольные добровольцы, только одна интонация была собачье-подобострастная, а вторая — нейтрально-пространная.

Они ушли, а Алан, чувствуя укол сожаления, — пикироваться с глупым первопроходцем было весело, и на расходный материал тот никак не походил, как и очкарик — спросил:

— Что так?

— Что не контролируешь, то сделает сильнее не тебя, а других. Следовательно, для других нет ресурса — для тебя нет потенциальной проблемы. Пойдем, до штурма минут пять.

Алан тяжело вздохнул, хотел было предупредить, что Райсу не стоило доверять такое ответственное дело, как пристрелить или конвоировать пленников, но мстительно промолчал и последовал за Безымянным. Эвакуироваться.

Я немедленно переключился в боевой режим. На эмоции и разговоры времени не было. Кинулся к столам, взял две мензурки с пробками, налил в них воды, закупорил и одну вручил Тайвину, велев:

— Халат сними.

— Зачем?

— В темноте видно будет, — пояснил я, размахнулся и метнул вторую в лампу на потолке. Нашу тюрьму точно не готовили под настоящую камеру строгого содержания — лампы не были ничем защищены.

Жалобно звякнув, мензурка разлетелась в пыль, а лампа под потолком погасла. Тайвин включился в подготовку поля боя, и несколько минут мы сосредоточенно «выключали» свет.

Когда осталась последняя лампочка я скомандовал:

— Стоп. Дверь открывается справа налево, значить, у нас будет пара секунд в левом углу, чтобы застать врасплох охрану. Не высовывайся, а если планируешь, то держи.

Я смахнул с ближайшего стола содержимое, с силой шарахнул мебелью об стену и вручил Тайвину обломок доски. Гулять так гулять. Остальные столы я опрокинул так, чтобы казалось, что мы за ними прячемся,

— Бить строго плоскостью по ушам. У них шлем тактический, я видел, значит, защиты нет, а связь есть. Оглушить будет лучше всего. Но вот как их заманить… Ты чего боишься?

— Темноты, — хмуро признался гений.

— Пойдет, — азартно прицокнул языком я. — Я вырубаю последнюю лампу, ты начинай бояться. Я подхвачу, усилю, и когда парни зайдут, тут мы их и закошмарим.

— Звучит сомнительно, — поднял бровь Тайвин.

— На свету у нас с голыми руками против легкой брони шансов нет. В темноте, если ты рыпаться не будешь, а я наведу панику, будет проще. Главное — хотя бы один игломет в руки заполучить. А лучше шел бы ты в спальню и сидел там тихо на кроватке.

— Разбежался, — фыркнул гений и покрепче перехватил деревяшку.

Я не стал возражать, разбил последнюю лампу, и мы погрузились в темноту и молчание. Сердце у Тайвина начало биться быстро и неровно, я это то ли слышал, то ли чувствовал. Похоже, что темноты мой очкастый друг боялся действительно всерьез. Но долго ждать не пришлось: буквально через пять минут дверь шипнула сработавшими сервоприводами, и я, как мне показалось, не вполне грациозно, но пристойно сыграл на паре «азарт и страх».

Учуяв сопротивление, бандиты вошли внутрь, направив оружие на столы. С опаской, но вальяжной расхлябанностью. Дежурного на входе не поставили, по сторонам от двери не посмотрели и обернуться и не подумали. Дескать, кого тут бояться.

Да уж, не астродесант и не спецназ, а мне и на руку. Спустя пару секунд дверь за ними автоматически закрылась, и, пока они соображали, не включить ли фонарики на оружии или касках, я принялся транслировать им безотчетный и ничем необъяснимый первобытный страх темноты. Отчетливо чувствуя, как распространяется, откликаясь, легкая боязнь из солнечного сплетения к рукам, ногам и голове, превращаясь из беспокойства в панику, я подкрался к одному. Втерся в эмпатический контакт, надавил двумя большими пальцами на сонные артерии и вырубил до того, как мужик понял, что мое касание — отнюдь не пальцы ласковых гурий. А нечего шею голой оставлять.

Второго я взял на болевой и удушающий, а третий, включив подсветивший нас фонарик, промедлил несколько секунд — Тайвину этого хватило, чтобы подкрасться и со всей дури отвесить ему по уху. Пока он тряс головой, я, придушив своего пленника, вытащил из кобуры его портативный игломет. Выщелкнул обойму. С парализантом, как я и думал. И обездвижил всех троих, пока в себя толком не пришли. Но тут безопасные иглы кончились.

Я проверил другие иглометы: остальное оружие оказалось почему-то с боевыми. Я с досады аж зашипел. Но пришлось удовольствоваться чем есть.

— Переодевайся, — бросил я Тайвину, включив пару фонариков. Тот стоял, сомневаясь, и через секунду я сообразил: если хотя бы один охранник мне по комплекции подходил, то остальные двое… Гений в броне будет болтаться, как одинокая шпрота в консервной банке. Да, незадача…

— Ты…

Я, полный адреналина и предвкушения свободы, старательно натягивал на себя чужую броню и не сразу сообразил.

— Что?

— Ну…

— А, у тебя когнитивный диссонанс случился? — пошутил я и ощетинился жесткостью. — А ты думаешь, четыре… нет, пять лет тренировок и полевой беготни не научили меня кое-чему? Нет, Тай. Я может, и идеалист, да, и смахиваю порой на хомячка-параноика с претензией стать легендой премии Дарвина, но зубки у меня немаленькие. И ядовитые. За свои идеалы, за себя и за тебя я действительно могу постоять, побегать и пострелять. Или сдохнуть, — с толикой веселого злого азарта рыкнул я. — Держи.

Я протянул ученому шлем и нагрудную броневую пластину. Не комплект, но хоть что-нибудь. Остальной субтильный гениальный организм я постараюсь защитить.

— Просто удивился. Каков план? — поинтересовался Тайвин, без вопросов принимая броню.

— Я тебя сопровождаю к Алану. Его кабинет вроде у лабораторий. Второго, меня то есть, уже типа увели. А из лабораторий у меня разведан потайной ход, помнишь? А там я тебя с аборигеном познакомлю. Постарайся не отсвечивать и не нарываться на неприятности.

— А ты знаешь, куда идти?

— Знаю, — ухмыльнулся я, подтянул на друге нагрудную бронированную пластину, надвинул себе на глаза щиток шлема и затемнил, чтоб по глазам не узнали. — Звериные инстинкты подскажут.

— А…

— Пошли. — приказал я, оборвав его на полуслове.

Я и сам не был уверен в успехе. Пусть лучше будет хрупкая надежда и риск сейчас, чем надежность через полчаса, когда уже и не надо будет.

Половину пути до лабораторий мы прошли без эксцессов. Сирена выла, все суетились, до нас никому особенно дела не было. Ведут пленника куда-то — значит, так надо, пусть ведут. Тайвин сначала дергался было, потом подуспокоился и перестал. Но у последнего узкого коридора на нашем пути встретился Райс.

К счастью, больше ни одной живой души тут кроме него не шастало, почти все смылись, и я было тоже решил нахрапом мимо проскочить, но Райс поднял винтовку. Я задвинул ученого за спину и вскинул игломет в ответ.

— Шлем сними.

Я не стал Райсу перечить, правой рукой продолжая держать своего воспитанника под прицелом, а левой — стаскивая надоевшую деталь брони.

Пару секунд мы с Райсом смотрели друг на друга с иглометами наизготовку. Как он меня узнал, я так и не понял. Хотя, наверное, по манере движений, мы же успели немало часов провести в виртуальных тренировках и два раза ходили в поле, мог запомнить какие-то характерные для меня особенности или жесты.

Штатный гений сзади только с досады крякнул, ему я благоразумно оружие давать не стал — пленникам иглометов не дают, да и какой из него стрелок я не знал, мало ли, а мне хотелось вместе с ним отсюда живыми и желательно целыми выбраться.

Я тихонько у него спросил:

— Ты мне доверяешь?

Тайвин секунду помедлил с ответом. Затем выдохнул и признался:

— Верю.

Я опустил оружие. В стволе были боевые бронебойные иглы, а стрелять в людей на поражение я просто физически не был в состоянии, потому что человеческую жизнь почитал одной из главных ценностей в моей системе координат. Так что распоряжаться и разбрасываться ею не мог. Тем более на кону жизнь человека знакомого, за которого я чувствовал определенную долю ответственности. И с которым сегодня разделил единение с новым миром.

Райс в конце коридора одарил нас долгим тяжелым взглядом. Затем тоже опустил ствол, достал из кармана мелкий предмет, уронил на пол и придавил ботинком. Похоже, это была игла с каким-то необычным наполнением, звук лопнувшего сердечника я узнал. Райс сам себе кивнул, а мне махнул левой рукой куда-то себе за спину — там, как я нечеловеческой памятью запечатлел, как раз вход в лабораторию, а уж оттуда до спасительного подзаборного лаза, на который я изначально и рассчитывал, было буквально рукой подать. И — я чувствовал — меня там уже ждали.

Шмыгая мимо Райса, я на мгновение остановился, приподнял вопросительно бровь.

Он качнул головой.

Тогда я молча положил ему руку на плечо в благодарном жесте и уловил сложнейшую смесь эмоций: он одновременно и радовался, и сомневался, тягостно предчувствовал возмездие за свое решение, и в то же время смутное тепло изнутри грело его уверенность в правильности поступка. В то, что все обойдется, он ни на грош не верил, и я только досадливо мотнул головой. Надо будет обязательно это исправить при случае, человек без веры в чудо жить не может, иначе это не жизнь, а вегетативное существование озлобленного на весь мир овоща.

Дверь в лабораторию оказалась не заперта, а само производство — свернуто, повсюду царили следы спешных сборов и разрухи, которая бывает только если земля под ногами совсем горит.

За столом к нам спиной упаковывал последние пробирки с ярко-синей жидкостью неизвестного мне происхождения лаборант, опознаваемый по халату. Пока он не обернулся и нас не увидел, я быстро подскочил к нему и от души огрел рукоятью игломета по затылку. Халатоносец мягко осел на пол, с моей помощью и поддержкой не произведя большого шума, и я принялся обыскивать его в поисках код-ключа, ведущего на улицу на задний двор.

— Почему ты его не убил? — в лоб спросил меня штатный гений.

Вопрос застал меня врасплох, но я, не поднимая глаз и не перестав копаться по чужим карманам, ответил:

— Ты про Райса или про этого?

— С Райсом мне все понятно — очередного фаната к себе в копилку прикарманил. Про этого.

— Ты не готов смотреть на смерть, мне кажется. Я тоже. Да и зачем?

— Сейчас было незачем. А если будет? Если… если совсем у тебя не будет выбора, Чез? Если или ты — или тебя? Или меня… — совсем тихо добавил он, и тут уже я насторожился. До того, как я поднял на него взгляд, меня обдало волной болезненной горечи, чувствами вины и злости, которые мой друг больше сдерживать не мог.

Тайвин очень досадовал на себя за тот случай с наркотиком. И за компанию взял на себя вину за мой самоубийственный недавний идиотизм. Он не был в силах простить себя за то, что я оказался из-за него под дулом игломета. Думал, что и во второй раз я из-за него подставился. Корил себя за то, что испугался и сорвался на мне. И в его сознании лебедь, рак и щука — ум, честь и совесть — тянули его душу в разные стороны. Мне на секунду показалось, что в Средние века человеку на дыбе было легче, чем моему другу сейчас. Получается, пока я к нему в чувства неблагоразумно не лез, он сам в себе варился-варился и дошел до кондиции, как водится, в самый неподходящий для эмоций момент.

С таким настроением мы далеко убежать не могли, и я, оторвавшись от увлекательного занятия по обшариванию одежды, сконцентрировал все свое душевное тепло и желание помочь, отправил их в по-осеннему тоскливые серые глаза друга долгим пристальным взором и ответил:

— Отпусти уже мои грибные подвиги восвояси, Тай. Ты прекрасно знаешь, что выбора у меня не было, у тебя — так тем более. Либо Алан меня бы пристрелил, как бешеную крысу, либо у меня был крохотный, но шанс. И его мне дал ты. Считай, что ты сам с собой в расчете, а я-то уж точно доволен тем, как все обошлось в итоге. А касательно твоего вопроса… — Я помедлил, формулируя. — Понимаешь, внутри каждого человека — целая Вселенная. В любом случае, вообще в любом, будь человек хоть до мозга костей мелочный и поверхностный. И убивать целый мир — не просто преступление, это еще и убийство собственной души. Поэтому если у меня будет возможность кого-то этим спасти — я лучше отдам свою жизнь. За тебя, за Райса, за моих ребят, за Шестой или этот невероятный сиреневый Седьмой мир. Собственно, что я и собирался сделать. Я ведь не шутил, да и не геройствовал, если честно. Просто я никогда не отниму чужую жизнь. И не проси.

Тайвин дрогнул, несмело улыбнулся и кивнул. Конечно, положено было восстановлению его душевного равновесия только начало, но хотя бы что-то.

— И Андервуда пощадишь? — с долей ехидства поинтересовался оттаявший очкастый.

— Эх, ты бы знал, с каким удовольствием я бы ему прописал целительных лещей! Но да, пусть живет, — великодушно разрешил я и вернулся к обыску. — Есть в нем какие-то несостыковки. Или он гениальный актер, или у него что-то такое в жизни произошло, что он сам от себя прячется, зуб даю.

— Чей зуб?

— Скорпикорий, не свой же, свои зубы мне жалко, а у нее новый вырастет.

— Кстати, по его поводу, я давно хотел тебе сказать…

— Вот сейчас? — от всей души изумился я. — А что, сейчас для таких разговоров самое время и место? Нам бы выбраться, Тай! Забудь ты про полковника!

Я ловким движением вытянул из предпоследнего кармана бессознательного лаборанта цепочку с код-ключом и, зажав в кулаке, потряс им у ученого перед носом.

— А вот и наш ключик к свободе! Идем?

— Идем, — подхватил повеселевший Тайвин.

— Броню придется снять, — вздохнул я. — Иначе не пролезем.

Тайвин, не теряя времени, расстегнул ремешок шлема под подбородком, а я постарался успокоиться и не нервничать: впереди было самое сложное.

Базу «Апостол» оборудовал небольшую. Вокруг крупного внутреннего двора вдоль кругового забора тянулись соединенные между собой цепочки типовых модуль-блоков: казармы, столовая, спортзал или скорее тир с оружейной комнатой, тут надо быть осторожными. Дополнительный глухой блок, обычно при казармах там размещали комнату отдыха — тоже объект повышенной опасности. Дальше в центре научно-административный комплекс с парковочной площадкой для флаеров на крыше. Сейчас там стояло три космофлаера и четыре суборбитальных машины. Снова спортзал с парой учебных комнат и глухой блок на месте возможного помещения для командного состава. Ни окон, ни дверей, заварено наглухо — там-то их и держат, прикинул Берц, глядя на схему. Главный выход в комплексе один, через ворота, входов в комплекс Берц насчитал три: главный, со стороны казарм и с обратной стороны научной части центрального комплекса. Судя по вытоптанной между ним и забором участком травы, там была банальная курилка.

Флаерами тут рисковать не стоило, надо по земле подходить к воротам, вышибать их сосредоточенными зарядами, а потом идти через главный и боковой входы, одна группа по правому блоку комплекса, одна по левому и одна — сверху донизу чистит центр. На вышках вдоль забора надо сразу снять снайперов, на крыше центрального комплекса контролировать их появление, и по возможности не дать улететь космофлаерам. Суборбитальные никуда не денутся, а вот эти слишком легкие и маневренные, улетят — и ищи потом. Роджер с первопроходцем согласился, подкорректировав ряд деталей.

Как и предполагал Берц, вряд ли в недрах базы могло скрываться больше ста человек, и от трети до половины — наверняка штатские. Должен же кто-то еду готовить, за микроскопом сидеть, порядок наводить, в конце концов. Но особенно он не обольщался: во-первых, их первым делом вывезли, во-вторых, в криминальной среде порой и ученые, и поломойки со стряпухами стрелять умеют.

Едва шаттл приземлился на безопасном от шальных выстрелов расстоянии, оперативники осторожно рассыпались полукругом вдоль выхода, пригибаясь в зарослях высоченной травы. Берц и Роджер скрылись за бронированными щитами и принялись наблюдать.

Со стен свистнули бронебойные и разрывные иглы, и Берц неприятно удивился: судя по разлету осколков враг использовал шрапнельный тип снарядов. Между прочим, запрещенный межпланетарным гуманитарным правом. Бандиты, что с них взять.

Перед глазами бойцов на внутренней стороне шлема визор спроецировал опасные точки: бояться в тяжелой экзоброне им можно было только тяжелых бронебойных винтовок и турелей: тефлон, как выяснилось, бонус к защите тоже давал неплохой. Турели программисты «Авангарда» вывели из строя почти мгновенно. А ручного тяжелого оружия было не так уж много — половина базы успела эвакуироваться, и, надеялся Берц, не прихватив с собой пленников. Ради них база построена, и их вывоз руководство будет контролировать самолично, а координировать эвакуацию проще с поверхности, чем с орбиты. Логика шаткая, но космофлаеры говорили, что вывод верный. На такой технике только богатые люди летают.

Хорошо, что Вернер все-таки снарядил боевой крейсер, и пять грузовых шаттлов из восьми на орбите смыться не успели. Куда им с их пукалками против восьми рельсотронов маневренного «Стила». Их точечно подбили по отсекам с резонансниками и оставили висеть мертвым недвижимым грузом: воздуха там на неделю хватит, так что переговоры и перестрелки еще предстоят. Можно будет там поискать, если что. А пока самое важное: наземная зачистка.

Подождав, пока по вышкам отработают снайперы Роджера, Берц снова махнул рукой, и первопроходцы, пригибаясь, стелясь по траве зигзагами, быстро, но осторожно приблизились к воротам, отмечая безопасный трек. Али внезапно вильнул: из-под земли вхолостую клацнула чья-то очень зубастая пасть. Первопроходец кинул маячок и двинулся дальше — десантура обойдет. Через минуту ровно так же подпрыгнул на месте Красный, потом Уилл. Великолепная пятерка с каверзами животного мира Седьмого умудрилась не столкнуться.

Берц переглянулся с Роджером. Тот показал «класс» и уважительно склонил голову: профессионалы. Десантура там скорее всего немало ног и рук бы оставила.

По первым трем безопасным трекам под прикрытием тяжеловооруженных головных бойцов прошли саперы. Заминировали ворота, отозвали всех назад. Грохнуло. Через минуту во внутренний двор слаженными группами по всем безопасным проходам полился спецназ — а за ними увязались и первопроходцы, и Берц с Роджером, выбрав идти по следам третьей группы — сразу к цели.

Комната за комнатой оставались позади, редких отставших от основной массы обитателей базы укладывали лицом в пол, Берц отмечал краем глаза: голопроекторы в спортзале. Заставляли работать или, зная Чеза, скорее он их заставил. И ничего предосудительного Берц в этом не находил. Комната с интерактивной доской, на ней — набросана знакомыми штрихами чья-то зубастая пасть, обведена концентрическими кругами, подписана выученным за годы совместной работы почерком, но неровно, с рваной толщиной линий. Нервничал, злился.

В глубине души росла тревога. Усилилась по экспоненте, как только они услышали характерный свист, а потом увидели через окно старт с посадочной площадки двух космофлаеров из трех. Берц дернулся, чертыхнулся и прикрыл глаза. Только бы не с пленниками на борту, только бы все это не напрасно!

Но следующая же комната его мгновенно успокоила. В темном большом пространстве, полном битого стекла, воды и опрокинутых столов, обнаружились три парализованных тела, с одного, помельче, снята броня, с другого — шлем и нагрудник. Берц расплылся в улыбке: естественно, Чез не стал сидеть и ждать, пока его под белы рученьки выведут из тюрьмы и увезут прочь. Оставалось понять, куда завела шальная мысль неугомонных друзей. Обнаружив в лаборатории скинутую броню, нагрудник и шлем, Берц поморщился: не самое здравое решение. Найдя на небольшом заднем дворе-курилке лаз за ящиками, первопроходец лезть туда не стал и пошел к центральному выходу.

Роджер его окликнул:

— Ты что-то понял?

— Пойду отловлю наших пропаданцев. За это время должны были до ворот отсюда доползти.

— Это мы их зря спасали, что ли? — попытался почесать в затылке Роджер, но, наткнувшись пальцами на шлем, опустил руку.

— Нет, — в невозмутимом голосе Берца слышались теплые довольные нотки. — Мы дали им время облегчить нам задачу.

К моему удивлению, змей не был против штатного гения. Как только мы с другом протиснулись под забором и оказались в копне лиловой травы, он скользнул к замершему Тайвину вплотную, посмотрел ему в глаза, звонко щелкнув, обвил мне левую руку и вытянулся вперед, указывая путь.

Землю тряхнуло, по барабанным перепонкам ударил гул взрыва: ворота штурмуют? Змей дернулся, но контакта со мной не прерывал, а я старался зверя успокоить.

— Но… Как… — Тайвин, казалось, дар речи потерял.

— Мы очень хорошо друг друга поняли, Тай. Кец согласился мне помочь, потому что я обещал от лица всех человеков не причинять вреда ему и его… не разобрался, какое-то стайное устройство, типа львиного прайда. Представляешь, там вместо слов эмпатическая коммуникация, несложная, насколько я понял, но они смышленые. Не на уровне разума, конечно, но с ними можно договориться. Я ему обозначил, что тут будет происходить, и он согласился меня провести к моей стае, а от чужой увести. Так что наша задача ползти в траве в сторону шаттла и не привлекать к себе внимания. Как базу зачистят — вылезем и явимся пред ясные очи спасителей.

— Ты и имя ему успел придумать, — фыркнул ученый, немного приходя в себя. — Да уж, план в твоем духе.

Я пожал плечами и пополз вперед, за мной, слегка приотставая с непривычки, старался держаться штатный гений. Мы обогнули базу по широкой дуге и в раскидистых кустах роскошного сливового цвета возле главных ворот базы постарались закопаться попрочнее. Оперативников своих я не видел: то ли вперед убежали, то ли это кто-то другой за нами приехал. Судя по виду, «Авангард» родной. Но лучше пока не высовываться, мало ли, под горячую руку попадем.

— Зря ты Райса отпустил, — с досадой тихо произнес Тайвин. — Подмогу может привести.

Я проводил взглядом раненых. Их грузили в медкапсулы и отправляли партиями на медицинском модуле вверх — и правильно, зачем медиками рисковать, медкапсулы до орбиты хватит, а там наверняка целый медицинский шаттл.

— Какая подмога, им бы ноги унести, разве не видишь. И потом. Алан неправ, людям надо верить, Тай, — назидательно шепнул я. — И в людей тоже. Каждый может ошибиться, и каждому надо дать шанс исправиться.

— А Макс?

Я вздрогнул, но честно ответил:

— И ей. Я верю, что она не со зла. Ее обманули. Но простить пока не могу. — Я помолчал и добавил: — Если вообще смогу.

Тайвин как-то по-особому недоуменно покачал головой и начал:

— Чез, вот ты недавно говорил, что ты бревно, и под носом ничего у себя не увидел, так вот, я думаю, это правда. Только ты до сих пор так ничего толком и не видишь, тебе бы…

Что-то свистнуло, и он пригнулся и прервался. У нас над головами рассекли воздух два скоростных космофлаера. Я нахмурился: наверняка начальство под шумок утекает, на такой-то технике. Но выкинул флаеры из головы и перевел взгляд на очкастого.

Это он что, интересно, сейчас имел в виду? Я бревно? Да чья б корова мычала! В каком месте я эмоциональное бревно, если семимильными шагами эмпатию осваиваю? Но только я вознамерился сварливо уточнить, что он хотел сказать, во внутреннем дворе базы, часть которого мне было видно из-за повисшей на одной петле искореженной воротины, начали возникать группки десантников. По двое, по трое, они вели за собой пленников, а за ними, я глазам своим не поверил, вырастали знакомые черно-белые силуэты.

Тут уж я не выдержал, встал и, привычно перепрыгнув через щуп крылатки и Тайвину на нее показав, пошел прямо к главным воротам.

На меня было навели оружие, но быстро опустили. Кто-то меня узнал.

— Чез, — растолкав военных плечами, радостно взревел Берц мне навстречу и полез обниматься. Вот уж от кого не ожидал! Остальные ребята, бросив пленных на попечение астродесантуры, тоже побежали к нам.

— Рома! Как же я тебе рад! Как я вам всем рад! А что это за добавка такая? А чем это от тебя пахнет? — еле выдержав нелегкие бронированные объятия моего серого кардинала и ребят, спросил я, не сдерживая улыбку и ощупывая броню на моих красавцах. Странная стала, скользкая.

— Это сковородка, в смысле тефлон, а пахнет черемухой, — прыснул оперативник, снимая шлем, и ребята принялись гомерически хихикать. — Потом расскажу.

Нас с Тайвином со всех сторон осмотрели, покрутили, нашли вполне здоровыми и довольными жизнью. Где-то под ногами крутился Кец, на него, конечно, тоже обратили внимание.

— Что за зверушка? — Роман добродушно подставил руку, Кец мгновенно закрутился вокруг нее немыслимым браслетом и, приподняв голову, внимательно глянул на него. Удовлетворенно щелкнув, змей забрался ко мне на шею, и примостился там свободно висящим шарфиком.

— Это Кец, — церемонно представил зверя я, и доверительно сообщил. — Он исключительно полезный!

Зверек, считавший одобрительную эмоцию, счастливо заурчал, защелкал и сполз на руку. Ребята, отпустив меня, принялись осматриваться — новый мир вызвал у них приступ неконтролируемого любопытства. Я чуть не кинулся им на шеи вторично: как же здорово чувствовать это искреннее «а что здесь?». Но сдержался, и мы с гением направились к начальству.

Аристарх вместе с ревизором стояли чуть поодаль, ближе к десантному шаттлу. На Андервуда у меня до сих пор сохранился отдельный ядовитый зуб, и я не преминул им воспользоваться.

— Если мы такие бесполезные, к чему столько суматохи? — я постарался вложить в вопрос к ревизору как можно больше едкого сарказма.

Шеф поморщился, и уже собирался вместо ревизора мне ответить, как я, повинуясь безотчетному ощущению грядущей беды, обернулся. Уловил краем глаза отблеск оптики с крыши, откуда-то от видневшихся на ней флаеров, и успел сделать один единственный шаг, заслоняя собой очкастого друга. Тело пронзила резкая колющая боль, и воцарилась удивительная тишина — я больше не слышал, как стучит сердце.

Переведя взгляд на грудь, я понял, что кого-то из стрелков десантура таки упустила, и свое дело он выполнил — оттуда торчал на долю миллиметра кончик иглы, и по серой футболке расползалось красное пятно с маслянистыми разводами. Что они впихнули в сердечник? Понимая, что времени у меня осталось несколько секунд и отчаянно надеясь, что времени снайперу на второй выстрел не дадут, я постарался, повернув голову, как можно более тепло и солнечно улыбнуться пока ничего не подозревающему Тайвину. И, чувствуя разливающуюся по телу ледяную слабость, подумал: «Надеюсь, в следующей жизни встретимся!».

Но вслух сказать ничего не успел. Ноги подкосились, и я упал навзничь. Последние секунды моей глупой беспорядочной жизни украшал изумительный здешний сиреневый небосвод, медленно уползающий в полную темноту.