Закон Мерфи. Том 2

Глава 36 Адресаты и адресанты

Тайвин в немом ошеломлении смотрел на то, как Честер упал прямо у его ног, с широко открытыми глазами, из которых постепенно уходит жизнь, глазами, устремленными до самого конца в невероятное лиловое небо Седьмого мира. Отмерев, ученый попробовал сообразить, что делать.

— Нет! Нет-нет-нет-нет! Зачем… Чез, скотина ты лохматая, ну как же так!

Упав рядом с оперативником на колени, гений судорожно пытался достать смертоносный снаряд, но тот, весь в крови, скользил и не подцеплялся пальцами, а реанимацию с иглой в сердце проводить было нельзя.

— Медкапсулу!

— Кончились, — растерянно сказал кто-то, и гений чуть не заплакал от бессильной злости.

Оставалось только ждать возврата медкапсулы с орбиты, но до нее наверняка минут десять, не меньше. За это время мозг умрет, и не поможет вообще ничего. Тайвин отчаянно искал выход и не находил.

Рядом мгновенно возникли оперативники, ошарашенные, непонимающие, и Роман, за секунду оценивший обстановку. Он с надеждой уставился на гения и коротко спросил:

— Сможете спасти?

— Не смогу, — гений с испуганным отчаянием посмотрел на первопроходца. — Чем? Как? Медкапсулу вызывайте, быстро. Еще нужен пинцет и набор для реанимации.

Тайвин понимал, что его усилия бесполезны, но пытался оттянуть неизбежное. Секунды безжалостно уплывали вдаль, и вдруг весь луг кругом шаттла зашевелился.

Из разноцветного леса прямиком к Честеру подползали радужные змеи. Ковром покрывали землю, но бережными ручейками тел раздвигали траву, не приминая, стелились по ней яркими лентами — синими, белыми, изумрудными, золотыми и красными. Недовольно шипя, раздували шерсть и капюшоны вокруг шеи, стрекотали и щелкали. Возглавлял их Кец, который сразу после выстрела юркой стрелой метнулся прочь.

Военные подняли иглометы, а оперативники стали строем между змеями и Честером, готовые защищать своего командира до последнего. Тайвин было набрал воздуха в грудь, но его перебил Берц.

— Опустили стволы.

Военные тут же подчинились.

— Что говорит Чез?

— Миру нужно доверять, — раздался стройный хор первопроходцев.

— Он доверял этому миру, и мы должны. — Роман осторожно опустился на колени рядом с телом начальника и внимательно посмотрел на замершего перед оперативниками в паре метров от него змея. — Чез говорит, ты исключительно полезный. Не знаю, насколько, но если ты спасешь мне эту занозу в заднице, я буду тебе вечно благодарен.

Змеи, словно поняв, что им сказали, резко ринулись вперед. Проползли между строем первопроходцев. Укрыли тело Честера единым разноцветным живым одеялом, на поверхности которого угадывались еле заметные ритмичные волны, а из глубины медленно нарастал низкий бархатистый гул.

Один из змеев — видимо, Кец — выскользнул из середины сородичей, обвился вокруг левой руки Берца, легонько куснул за перчатку. Догадливый оперативник отстегнул и отбросил ее прочь. Змей встопорщил шерстку, щелкнул, сполз Честеру на грудь и настойчивым рывком сильного хвоста подтянул руку Берца поближе.

— Руку хочешь? — удивился первопроходец, но выполнил. — Если поможет, я только за. Парни!

Оперативники опустились на колени, один за другим, отстегнули левые перчатки, положили руки на змей. Даже Дан, который змей всем сердцем ненавидел и боялся. Из разноцветья живых существ каждого за руку обняли хвостом, притянули поплотнее. Тайвин, плюнув на попытки понять и научно объяснить происходящее, присоединился.

Из группы пленников к первопроходцам внезапно шагнул один из задержанных — просто отвел в сторону ствол направленного на него игломета, и сделал несколько шагов к ним, напрочь игнорируя окрик конвоира. Ну не стрелять же в безоружного, в самом деле.

Берц поднял голову и внимательно оглядел его: пепельноволосый жилистый мужик с печатью непростой жизни на лице на вид ему понравился. Но рисковать в критический момент… Помог решить проблему, как ни странно, Кец. Вынырнув из руки Романа, змей закрутился браслетом вокруг ног пленника, указывая ему, куда идти.

— Миру нужно доверять. Людям нужно доверять… — словно мантру произнес себе под нос Берц.

Он понимал, что надеяться особо не на что. Но все же глупое чувство, что все сейчас образуется, и Честер, как ни в чем не бывало, вскочит и подмигнет ему рыжим кошачьим глазом, никак не уходило.

Несколько мгновений Берц изучающе смотрел на претендента в спасательную команду, и ответный взгляд живых и умных серых глаз демонстрировал уверенность в действиях. Пристрелят — так пристрелят. Но если я могу помочь — дайте мне это сделать.

И Берц молча кивнул, позволяя врагу пройти. Тот мгновенно занял нужную позицию, а к нему на руку юркнула небольшая гибкая змейка. Берц удовлетворенно кивнул и сосредоточился, не желая тратить время на болтовню.

Аристарх Вениаминович, ревизор, Роджер и его люди, пленники и, казалось, сами небеса Седьмого с изумлением наблюдали, как конструкция из людей, зверей и тела главы оперативников начала звучать, вибрировать, гудеть. Звуком, которого почти не было. Окутываться невероятной серебристо-сиреневой едва заметной дымкой, почти невидимой, как жар над асфальтом летом после дождя. Трепетать ощущением критически-важного, хрупкого, того, что вертится на кончиках пальцев, но что отпускать категорически нельзя. На самой высокой ноте остановилось на мгновение время, небо, луг, змеи и весь мир на мгновение выцвел, и вдруг гул резко пропал, вернув цвет и оставив важное и хрупкое. А Честер под слоем змеев дернулся и сделал вдох.

Рядом с ними в гущу травы приземлился медицинский модуль, и змеи тут же растеклись в стороны, мгновенно пропав в буйстве луга, будто их и не было. Но не все. Живые, теплые и любопытные, маленькие дракончики выбрали себе по человеку и ощупывали ладони первопроходцев гибкими длинными усами, обнюхивали, касались невесомо крохотными коготками: пустишь? Заберешь?

Ученый тоже подставил руку — и его польстил вниманием сам Кец. Без зверя остался только пепельноволосый. Змеи свернулись на руках оперативников живыми браслетами и притихли.

— Подняли, понесли, — коротко приказал Берц, и Честера, порозовевшего, с закрытыми глазами, с вздымающейся, хоть и рвано, грудной клеткой, осторожно положили в медкапсулу. Кец сполз с руки гения оперативнику на грудь и остался там, свернувшись тугим клубком, только довольную морду наружу высунул. На ней явственно было написано, что оттуда-то он точно никуда не собирается. Так ученый его там бережно и закрыл.

А на странной лиловой траве, примятой первопроходцами, осталась лежать смертоносная игла с разбитым сердечником, непонятно как и когда выскользнувшая из раны.

Берц поднял ее двумя пальцами, правой рукой в перчатке, посмотрел так, будто дохлого каракурта за лапку держал. Порылся в подсумках, достал одну из банок для образцов, положил туда и отдал медикам. А потом вместе с Тайвином и оперативниками, подняв голову, неотрывно наблюдал, как техника поднимается вверх, увозя бесценный для Корпуса груз на орбиту, в стационарный медицинский шаттл.

Отлет третьего космофлаера с крыши базы остался для всех незамеченным.

Когда медицинский модуль окончательно исчез на сиреневом небосводе, превратившись в точку, а потом не стало и ее, первопроходец опустил взгляд и посмотрел на неожиданного помощника, негромко поинтересовавшись:

— В поле с ним ходил?

— Ходил, — кивнул враг.

— Понятно, — хмыкнул Берц. Оперативники понимающе зафыркали.

— И что с тобой делать? — со вздохом вопросил в пространство первопроходец.

Пепельноволосый пожал плечами, мол, да что хотите.

Берц покачал головой: его неугомонное начальство и тут себе воздыхателей нашел. Иногда непробиваемой наивностью Честера можно было алмазы бить как стеклышки. Но ладно Чез, а тут еще и змеи за этого заступились… Вот уж точно мистика и чертовщина. И оперативник, скрепя сердце, объявил вердикт:

— Отсидишь что положено, и в подготовку определим. А там видно будет.

Пепельноволосого и остальных пленников увели, а первопроходцы собрались было в единое целое, рассмотреть змеев, наконец-то поволноваться вдосталь и осмотреться, но их прервали.

— Что вы все вцепились в своего Честера, как младенец в материнскую титьку, — недоуменным и недовольным тоном произнес Андервуд, внимательно наблюдавший всю сцену. — Помер бы, нашли бы замену, незаменимых людей не бывает.

Первопроходцы окаменели.

— Нам другой начальник не нужен, и вы это знаете, — еле сдерживаясь, выдохнул Берц, сжав кулаки.

Но, глядя, как бледный штатный гений, алея только скулами, медленно снимает с себя очки, аккуратно складывая их дужки, первопроходец расслабился и поинтересовался:

— Тайвин, вам нужна будет моя помощь?

Ученый отдал Роману очки и отрицательно мотнул головой. Подойдя к ревизору, он беспристрастным тоном осведомился:

— Не бывает незаменимых, говорите? Бывает.

И, коротко размахнувшись, отправил Андервуда на землю ударом в челюсть. Не удостоив поверженного супостата и взглядом, он направился обратно.

— Мощь! — восхищенно крутнул головой Берц и протянул гению очки. Первопроходцы сдержанно зааплодировали. Тайвин кивнул, деликатно потряс ладонью, потер костяшки пальцев, забрал очки, столь же аккуратно водрузил на законное место и пошел в десантный шаттл, обогнув ошарашенного ревизора и сосредоточенно глядя себе на руки: гипотеза о необычных способностях первопроходцев начала подтверждаться, и его этот факт чрезвычайно интересовал, едва ли не больше, чем самочувствие Честера или поведение змей.

Интересно, это Шестой способствует развитию умения управлять биопотенциалом клетки? Или у Честера такое чутье на уникумов? Пожалуй, оба утверждения верны, Тайвин-то раньше, чем Чез на Шестой прилетел, но и умения кошкоглазого недооценивать нельзя. Может, тогда такой подарок ждет всех колонистов? И подарок ли это, или лишнее усложнение людям на голову? И как это все взаимосвязано с эмпатией? И причем тут Седьмой и его звери?

За друга Тайвин почти перестал бояться с момента вмешательства здешних животных, которые, как подозревал штатный гений, отнюдь не так просты, как кажутся, раз не дали самому стабильному в мире, помимо трех основ термодинамики, закону — Мерфи — сработать.

Чез не должен был выжить. Чудес не бывает.

А вот и бывает! — ехидно показывала язык окружающая реальность штатному гению Корпуса первопроходцев. Дождешься, мысленно грозил ей пальцем Тайвин, и тебя разъясним.

За ушедшим в себя и в шаттл ученым потянулись оперативники, демонстративно отвернувшись от ревизора, и, разумеется, метаморфозы, произошедшей с полковником, не увидели. Или не пожелали увидеть.

За их спинами Андервуд встал, потер челюсть, и восхищенно произнес:

— А неплохой удар у вашего гения!

Аристарх Вениаминович посмотрел на него долгим и очень укоризненным взглядом:

— Все-таки нарвался. А Валерьевич тебя наверняка предупреждал! Я все понимаю, работа, но ты сейчас крайне… Некрасиво ситуацией воспользовался. А если бы Честер не выжил? Скажи спасибо, что обошлось, и я не хочу и пытаться понимать, каким чудодейственным образом. В моем возрасте, Роберт, такие потрясения противопоказаны.

— Вы и имя мое помните? — изумился Гриф, выходя окончательно из роли придирчивой сволочи и становясь самим собой.

Он поджал губы и посетовал:

— Вы вот зря меня упрекаете, я тоже очень переживал. Думаете обошлось? А как воспользовался… Вы сами сказали, работа такая, ничего не поделаешь. Кому как не вам знать основы экстремальной психологии. Ну, хотите, я прощения попрошу? У вас действительно чудесные ребята, я потом с ними приеду подружиться. Если они пойдут на контакт.

— Да-да… сплотить коллектив, все такое… Я всех своих студентов помню. Тем более талантливых, — седовласый посмотрел на одного из своих первых ставленников с искренним довольством в глазах. Он своими протеже был исключительно горд, и Берцем, и Честером, и Андервудом, и особенно, в данный конкретный момент, Тайвином. — Обошлось, будь уверен, я такие вещи нутром чую. Приезжай, конечно. Им будет полезно. Только через месяцок, пусть немножко отдохнут. А извиняться, Роберт, не передо мной надо.

И начальство тоже пошло в шаттл, обсуждая дальнейшие варианты действий.

Через два дня поздно вечером Тайвин зашел к себе в кабинет, едва вернувшись в офис из космопорта, где его долго убеждали в том, что ехать в госпиталь дежурить у кровати друга смысла никакого нет, и там он будет бесполезен, и вздохнул.

Сладкий родной воздух лаборатории с привкусом реактивов и легким флером припоя к микроплазменному паяльнику, разлитый вокруг, должен был подействовать умиротворяюще, но разбередил душу еще сильнее. Первый адреналин и мнимая уверенность в благополучном исходе схлынули, оставив тягостную тревогу и беспокойную тоску.

Штатный гений понимал, что друг выполнил свое обещание — отдать жизнь за любого из тех, кому оперативник верит, и он, Тайвин, не виноват — но легче почему-то не становилось. Лишь бы кошкоглазый выкарабкался!

Стремясь отвлечься, гений нервно пересчитал засохшие кремнийорганические цветы в мерной мензурке, невесть как оказавшиеся у него на столе, убедился, что их нечетное количество, мотнул головой — не время для глупых суеверий! — и запустил планшет. Наверняка за их с оперативником отсутствие накопилось приличное количество почты.

Взметнулась проекция со списком писем и сортировкой, как он привык, от самых ранних к самым последним. На самый верх всплыло письмо от Честера. Тайвин глянул на дату — понятно, перед тем как их украли, оперативник не только своему отделу и Аристарху письмо написал, но и о своем друге позаботился — и, поколебавшись, открыл. Всплыли темно-синие строки на неярко-оранжевой подложке.

'Привет ученой братии!

Ты знаешь, что последний месяц у меня складывался из рук вон плохо. Все эти подставы, пикник с мелкой и гептаподами, с работы вот вышибли. Завтра пойду доказывать начальству свою полезность. Думаю, пока ты письмо прочитаешь, у меня это получится, и ты скоро снова увидишь мою осточертевшую тебе морду — за столько-то лет уж точно! — рядом со своим кабинетом.

А если вдруг нет… Ну, значит, Андервуд прав, и я — управленческая бестолочь. Но все равно помни, для меня ты — самый невозможный гений из всех, что я когда-либо видел. Хотя выбирать особо не из кого, я только одного гениального ученого и встречал — тебя. Ты самый ядреный очкарик и самая циничная ученая заноза во всех семи, нет, уже восьми мирах. Но я хочу, чтобы ты знал — ты умеешь быть настоящим другом. Надеюсь, мы еще сможем вместе выпить не один литр текилы. Не прощаюсь.

Чез.

P. S. Узнаю, что ты снова стал бессердечным сухарем и гнобишь подчиненных — приеду, где бы я ни был, хоть с того света, и вправлю мозг на место. Даю слово.'

Не прощается он. Слово дает. С того света… Что-то сильно и больно екнуло в груди. Наверное, Чез что-то подобное почувствовал, когда словил иглу?

Тайвин снял очки, крепко зажмурил глаза и прижал к ним пальцы, пытаясь изгнать прочь непрошенную соленую влагу. Вот уж точно что не ко времени — так это расчувствоваться! Но слезы все никак не хотели угомониться.

Таким его и нашла Гайяна — в одной руке судорожно зажаты очки, другой ученый, морщась, потирал веки, а перед ним мерцала проекция с текстом письма, сквозь которую проступали сухие цветы. От кого послание она интуитивно догадалась сразу и заполошно шатнулась к гению, в последнее мгновение сдержав порыв кинуться к нему, обнять и сказать, что все будет хорошо. Обещать этого она не могла.

Вместо объятий Гайяна поплотнее прижала к себе планшет, решительно тряхнула кудряшками и кашлянула. Тайвин повернул голову к ней, проморгался, свернул письмо и с небольшой хрипотцой спросил:

— Это вы… Что негативного и позитивного случилось за время нашего отсутствия?

Гайяна с беспокойством отметила усталый вид, покрасневшие глаза, и у нее сжалось все внутри — как бы ей хотелось помочь! Хоть чем-нибудь. Очевидное острому аналитическому уму «что-нибудь» тут же не замедлило прийти в голову. Она слегка зарделась от собственной смелости, но отступать не привыкла: она не какая-нибудь лаборантка, она — ведущий научный сотрудник Корпуса, второй по значимости и должности человек после штатного гения в научном отделе! Возразить только предстояло первому.

Приподняв подбородок чуть выше, чтобы самой себе казаться еще решительнее и неприступнее, она предложила:

— Новости подождут. Отвезти вас в госпиталь?

— А вы получили летный допуск? Я как-то, знаете, выпал из жизни в последнее время…

— Получила недавно. Я неопытный пока водитель, но здесь недалеко.

— Да, спасибо, — уверенно согласился Тайвин, надел очки, невесомо, почти по воздуху, погладил вызывающе торчащий из центра букета шипастый цветок неяркого оранжевого оттенка и виновато посмотрел на Гайяну: — Я сам, пожалуй, не в состоянии.

Дорогу до больницы они преодолели молча. Гайяна твердо себе постановила в душу к гению не лезть, но настроила себя на все знаки внимания и поддержки, какие только будут в ее возможностях.

На входе в реанимацию они увидели шикарную картину: нос к носу с реаниматологом у двери в реанимационный блок стояла Макс. В камуфляжной легкой экзоброне, злая, со сжатыми кулаками, она что-то доказывала, а доктор не менее упрямо мотал головой.

— Тайвин! — завидев ученого, чуть повысила голос бывшая оперативница. — Ну скажите же ему! Я…

— В реанимацию пускают только ближайших родственников, — с видом человека, вынужденного изо дня в день объяснять очевидное, парировал врач. — Если таковых нет — близких друзей и руководство. Вы его жена? Сестра? Начальница? Подруга?

Макс с растущим отчаянием отрицательно мотала головой. На последнем предположении она расстроенно разжала кулаки и сделала шаг назад. Тайвин подошел к ней и, к удивлению, Гайяны, мягко взял бывшую оперативницу под руку и отвел в сторону, виновато улыбнувшись врачу и заместительнице:

— Прошу прощения, я на минуту.

Гайяна осталась стоять возле доктора, одновременно вслушиваясь в разговор гения и оступившейся подруги, и стараясь внимать словам реаниматолога. Тот, убедившись, что главное визитеры поняли — опасности для жизни нет, но состояние стабильно тяжелое, работаем — удалился.

Тайвин, отойдя с Макс поодаль и не выпуская ее руки, медленно и почти ласково, как с ребенком, начал говорить:

— Максимиллиана, вы не представляете, насколько я был на вас зол. Но теперь я понял, о чем говорил Честер, и верю его позиции. Если вы и ошиблись, то вряд ли хотели причинить ему или мне столько вреда намеренно. Вас ввели в заблуждение, апостольцы и не такое умеют, как выяснилось. Тем более, что наш общий друг успел мне доказать, что люди стоят того, чтобы им доверять. А еще он мне доказал, что своей интуиции, как и чувствам, порой стоит не просто доверять, а верить. Вот мне интуиция и подсказывает, что каждый человек может ошибиться, и каждому нужен шанс реабилитироваться. В том числе вам. Я больше не держу на вас обиду.

Он сделал паузу, отпустил Макс, вздохнул и продолжил:

— Сам же он еще ни пса ни в себе, ни в жизни не понял. Честер — самый упрямый идиот во всех семи, а теперь, пожалуй, уже и восьми мирах, и будет считать вас предательницей еще очень долго. Но… Вы нас не предавали, я прав?

— Но как…

— Я все-таки штатный гений, — Тайвин открыто и светло улыбнулся Макс, оставив ее в полнейшем недоумении — таким ученого она никогда не видела! — И потом, что у вас, что у Честера практически все на лице написано, мне и в психологии не пришлось разбираться, чтоб ее…

Он не стал договаривать, бросив фразу посередине, снял очки и, слегка прищурившись, посмотрел Макс прямо в глаза. Предгрозовая холодная серость встретилась с каре-золотистым теплом, сплелась, выплеснулась наружу общей тревогой, болью и состраданием, а на дне взглядов у обоих искрился тщательно скрытый отблеск самых глубинных чувств. Тайвин прятал от окружающих переживания за друга, а Макс смогла только опустить глаза и судорожно вздохнуть, не преуспев в попытке разобраться в бушующем у нее внутри вихре эмоций. Чего не понял Чез? Что с ней самой происходит?

Ученый тихонько добавил:

— Я вижу, вы еще сами себя до конца не поняли. Я сейчас прописные истины скажу, но вы послушайте. Время — самый лучший на свете доктор, даже если вы в это и не верите пока. И сердцу не прикажешь, Макс, если вообще надо это делать, так что просто подождите. Дайте Честеру прийти в себя, и в себе он проведет основательную инвентаризацию ценностей, а если будет отлынивать — я поспособствую. А вот вам стоило бы разобраться в собственных чувствах и навести в них порядок. Я пока промолчу, а вы подумайте для начала о себе. О Честере-то тут есть кому позаботиться. Когда вы будете готовы его отпустить и пожелать счастья, что бы он ни решил — я лично сделаю шаг в сторону. Договорились?

— Да.

На ресницах у Макс блеснули слезы.

Она тихо попросила:

— Скажите ему… Нет. Ничего не говорите. Очень вас прошу. Просто берегите его.

Тайвин кивнул — он побыл сегодня адресатом откровений, побудет и адресантом — и Макс, порывисто развернувшись, ушла прочь.

Гайяна, неслышно приблизившись, спросила:

— Вы правда ей теперь верите? И прощаете?

— Да, — просто и безыскусно ответил Тайвин, проводил Макс взглядом и повернулся к Гайяне. — Если Честер ей верит, в нее верит — а он верит, просто сам еще не понял — то кто я такой, чтобы ему перечить? Интересно только, сколько времени они будут вокруг да около друг друга ходить. Ну да ладно, взрослые люди, разберутся. Что вы узнали?

Гайяна подавила еле слышный вздох — вот бы Тайвин еще и в отношении нее так разобрался — и принялась докладывать.

Я медленно открыл глаза, чувствуя некоторое недоумение: я вроде умудрился умереть, по крайней мере, ощущения — не самые приятные, хочу сказать — помнил прекрасно. Вокруг меня была отлично знакомая обстановка — рядом сидел ставший почти родным врач-реаниматолог, пикала аппаратура, надо мной был не сиреневый небосклон, а белый потолок. Я едва повернул голову, чувствуя невероятную слабость, и вопросительно приподнял брови.

— Честер, — укоризненно покачал головой медик. — Вы попадаете ко мне уже в четвертый раз за последний год. Я посоветовал бы вам немного снизить активность. Исключительно в интересах вашего здоровья и целостности.

Я прочистил горло, и шепотом спросил:

— А что со мной было?

Врач скептически глянул на меня, и ответил, помедлив:

— Я бы сказал, что чудо. Вам в сердце пустили иглу с сердечником из долгодействующего миорелаксанта. Даже при наличии под рукой арсенала нашей реанимации, я не уверен, что мы смогли бы вам помочь. И, судя по результатам сканирования, вы практически скончались через две с половиной минуты с момента выстрела. Но вас привезли ко мне хотя и с остатками вещества в крови, но в состоянии устойчивой медикаментозной комы. С таким уже можно было работать. Я так и не понял, каким образом… — доктор не стал договаривать, но мне стало понятно: я редкостный везунчик.

— Кстати, ваш зверек очень не хотел от вас уходить, — и реаниматолог многозначительно показал биопластырь на указательном пальце. — И не дал провести ушивание раны сердца. Мы с коллегами решили провести переднебоковую торакотомию, а он…

— Не думаю, что это была серьезная атака, иначе пальца бы вы лишились, — отметил я. — Но зажило же. А где сейчас Кец?

— Зажило… Такие раны сами не заживают, и уж точно не заживают без последствий. У вас какие-то парадоксальные способности к регенерации, но и вас сердечные боли могут и будут беспокоить еще месяц-два. А вы не чувствуете питомца? — хмыкнул медик. — Значит, надо проверить вашу нервную систему и периферическую чувствительность, пребывание в состоянии клинической смерти никому еще здоровья не добавляло.

Я приподнял левую руку, убедился, что змей по-прежнему дежурит на ней, а Кец вопросительно поднял голову и широко зевнул, показывая, дескать, все спокойно, я сплю и тебе советую.

— Не, чувствую я все конечности, не надо ничего проверять, — сказал я. — Просто привык.

В палату постучали. Врач глубоко вздохнул:

— Ваши друзья, Честер, меня в гроб вгонят, их еще сложнее выгнать из реанимации, чем вашего зверя. Заходите, — повысил он голос в сторону двери.

В палату ввалились сначала рыжие бестии-аналитики, потом степенно зашел Берц, за ним легким шагом Тайвин, а в коридоре были видны лица моих парней, Красного с Ви под мышкой, Марта. Насколько я мог понять, пришли вообще все, подивиться на мою исключительную живучесть. Мне показалось, я даже вижу каштановую шевелюру Гайяны, хотя вот что ей тут делать, мне было совсем невдомек.

— Чез, я тебе сейчас ухо отгрызу, — с порога объявил Тайвин.

— Не надо, — деланно испугался я. — Мои уши мне еще чем-то дороги!

— Тогда чтоб больше не вздумал умирать в моем присутствии. Ишь, моду взял, — буркнул ученый, но глаза его за стеклами очков облегченно смеялись. Похоже, я серьезно всех напугал, и мне даже стало немножко не по себе.

— Не буду! — искренне пообещал я. — Самому не понравилось, чес-слово!

— Обещай! — не отставал друг.

И я с ухмылкой, но с должной степенью пафоса пообещал:

— Торжественно обещаю и клянусь, что в ближайшее время, лет эдак пятьдесят-семьдесят, умирать в твоем присутствии и не подумаю.

Тайвин кивнул, подтверждая договоренность, и тут я заметил, как с руки Романа мне на грудь сполз змей, похожий на моего Кеца, но крупнее и изумрудно-зеленой окраски с яркими сапфировыми глазами.

— Красавец какой! — сразу восхитился я. — Дай почешу!

Змей с достоинством поставил голову, а я, осторожно погладив его по чувствительному теплому носу, пощекотал шерсть на шее, провел пальцами по свернутому шейному капюшону и понял, что больше телодвижений совершать не могу, умиротворенно вздохнул, отпустил зверька и принялся за самое утомительное в мире дело — лежать спокойно и выздоравливать.

Ви давно хотелось посвоевольничать. В больницу к Чезу их не пускали, а попусту переживать и смотреть на то, как носятся с инопланетными зверьками все, кроме нее, Марта и Вика, Ви осточертело практически сразу. Конечно, она снова завидовала. Чернейшей завистью! И не старалась ее скрывать, тем более, что змеи наперебой уделяли ей внимание, словно понимая косые взгляды и жалобные вздохи оперативницы. Но перегладить по очереди неожиданных питомцев Корпуса по пять раз на дню ей казалось катастрофически крохотной каплей в море.

Вик, оставшийся с ней на Шестом, в свою очередь, конечно, молчал, но змеи и его стороной не обходили — значит, чувствовали эстетическую тоску оперативника по необычному добавлению в рабочие будни Корпуса. Тайвин объяснил оперативному отделу природу «новобранцев», и вряд ли примитивный набор эмоций зверей мог во всей полноте донести до них суть страданий Вика по желанию быть еще более гламурным и эклектичным, чем он был почти всегда, но дракончики искренне сопереживали. Ви могла поклясться в уверенности своих ощущений.

Устав в конце концов впустую созерцать шипящие и щелкающие разноцветные ленточки и не иметь возможности вплести их в свой образ, Ви, решившись, принялась за дело. Для начала она на ближайшие две недели нагребла себе дежурств по северо-восточному сектору. Вик оживился и напросился ей в пару, быстро догадавшись к какой авантюре ветер кристаллические деревца клонит. Берц, посмеиваясь, отдал им все подходящие заявки, посоветовав сходить к Санникову. Так, на всякий случай.

Восторженный и взволнованный донельзя «всякий случай» в лице Дженка, естественно, не преминул присоединиться к затее. Еще бы, полевые дежурства, а то ж его, бедного, в святая святых, оперативный отдел Корпуса, пускают не так уж часто, пару раз в день всего, но по несомненно важным вопросам, как то: а каков жизненный цикл орфов? А куда прячутся на ночь химеры? А химерки? А брачные повадки двутелок вам доводилось наблюдать? А что вы ржете невменяемыми лошадьми? Нет, планшетная почта — штука ненадежная, тут же от пятого сектора рукой до вас подать, что мне, добежать спросить сложно…

Не зная до конца поведенческие повадки скорпикор, оперативники подняли все случаи наблюдений за животными. Тут-то и стало понятно: данных практически нет. Не считать же за полноценные наблюдения скачки Чеза со скорпикорой по казарме, когда люди только прилетели на Шестой, и короткие стычки с молоденьким экземпляром за последние несколько месяцев. Тут только одно можно сказать наверняка: самки более контактны, и в целом звери довольно спокойно к человеку относятся. Видимо, не видят ни конкурента в нем, ни угрозы, а любопытство у любого высокоорганизованного существа развито неплохо.

Стационарные биологические исследования давали чрезвычайно много информации о флоре и мелкой насекомой фауне Шестого, крупных травоядных не составляло труда изучить, как и поведение обычных колониальных, стайных или часто встречающихся животных вроде дактилей, суккуб или альсеид, но повадки одиночных крупных хищников по-прежнему оставались тайной за семью печатями.

С трудом собрав скупые заметки о поведении ложных скорпикор, выяснили примерно следующее. Скорпикоры селятся поодиночке, каждому зверю нужна территория примерно в пятьдесят-семьдесят квадратных километров, то есть примерно столько же, сколько тому инсектоиду, под которого они так старательно мимикрируют, но теплокровная ложная скорпикора по размеру, ядовитости и аппетитам поскромнее инсектоидной скорпикоры Салливана.

С изучением брачных повадок решили повременить, та особь, на которую нацелилась активная троица, скорее всего не достигла еще половой зрелости, и апеллировать к материнскому инстинкту — то есть, подобно Чезу, надевать оранжевую футболку и лезть к ней под брюхо — не стоит.

— Может, та скорпикора принесла потомство и передала более лояльное отношение к людям поведением и примером? — призадумалась Ви.

— Девочки, — фыркнул Вик. — Это же не индийское кино и не любовный роман. Седьмой брат восьмой жены, пропавший двадцать лет назад и выращенный растениями-каннибалами внезапно не возникнет ниоткуда, чтоб станцевать диско с новообретенными родственниками.

— Катод тебе в… броню, — ничуть не обиделась Ви.

Принялись копаться дальше. Самки редко покидают ареал обитания, а вот самцы постоянно кочуют между их охотничьими угодьями. Изредка скорпикоры охотятся парами, но после удачной охоты самец предпочтет забрать свою часть трапезы и потребить где-то в укромном уголочке вне территории самки. Могут ложные скорпикоры, если ранены, больны («Или им лень!» — добавил Вик) и ходить по пятам за более крупными хищниками, крестоглавой химерой или скорпикорой Салливана в надежде на случай. Скорпикора Салливана плохо видит, тем более на бегу, и, если ужаленная добыча вдруг смоется, догонять не будет. Тут-то ложная скорпикора свой ночной перекус и урвет.

Ви, Дженк и Вик переглянулись. Скорее всего, юная знакомая — самочка, раз с территории не уходит далеко. Приманить едой — безотказная тактика, тем более рацион скорпикоры, похоже, довольно обширен, раз она и плодовое тело нефелы в зубах таскала, и пентаподами не брезгует, и, как показал случай, не прочь полакомиться нимфой альсеиды. Возможно, что и на охоту первопроходцев за двуходкой скорпикора пришла не только из простого любопытства, а в надежде и там свой кусочек укусить.

— Если это типичный представитель вида, — принялся рассуждать Дженк, как только они вышли за пределы купола, — то налаживать контакт лучше, демонстрируя еду, уязвимость и реагируя на мирные сигналы, а вот агрессивных лучше не повторять.

— Я на эту бронированную кису в ответ шипеть и не собиралась, — хихикнула Ви. — Мне, знаешь ли, больше нравится, когда она пасть закрытой держит.

— Мне тоже, — признался Вик.

— Но там такая интересная вокализация… — смущаясь от собственной наглости, начал Дженк.

— Вот сам ей модуль записи под нос и суй, — фыркнули первопроходцы.

В конце концов решили действовать по обстоятельствам. Ви вместе с Виком намеревалась отловить пару-тройку нимф альсеид, благо сего добра в округе обреталось не просто с избытком, а скорее, с некоторым профицитом по балансу видов, но скорпикора вряд ли могла их поймать — альсеиды в стадии нимфы к концу июня становились крупными, упитанными и агрессивными, а вот человеку разумному поймать тупую палку со жвалами и кучей ножек сложно не было.

Ви срубила нитиноловым ножом гибкий, но толстый ствол кустарника, и пошевелила им в зарослях травы. Прыснули во все стороны химерки, удалился на тонких ножках орф, разлетелись малые стимфалки, парочка алкионов (оперативников ощутимо передернуло) и прочие твари с радиальной, билатеральной и черт-пойми-какой симметрией.

Рядом Дженк сосредоточенно сопел и работал сачком, отсчитывая количество взмахов.

— Да ладно, — прищурилась Ви, вытаскивая ветку из луговых недр. На ней, разумеется, висела нимфа, а рядом — непонятно зачем прицепившийся орф. Его оперативница отцепила и мягко спровадила восвояси, а нимфу прижала к земле бронированным ботинком и выстрелила тяжелой иглой ей в затылочный нервный узел. — Думаешь, за столько лет ксенозоологи тут не все виды нашли?

Многочисленные ножки нимфы обмякли, и Ви за жвалы приторочила магнитной стяжкой добычу к поясу.

— Во-первых… двадцать два… нужно собирать сведения не только о видовом составе… двадцать три… но и о состоянии фауны… двадцать четыре… о ее видовой плотности… двадцать пять. Все.

Дженк точным движением стряхнул собранную живность на дно сачка, зажал его горлышко рукой, отцепил мешок от обруча и поместил добычу в подсумок с морилкой. Защелкнул и посмотрел на посмеивающихся Ви и Вика:

— Точность должна быть в науке. И последовательность. А то будет, как с алкионами.

— Не надо! — вырвалось у обоих первопроходцев сразу.

— То-то же, — ворчливо сообщил юный биолог, копируя интонации одновременно Тайвина, Санникова и еще кого-то третьего, судя по всему, столь же занудного и дотошного.

— Если ты будешь так с нами разговаривать, — начала Ви, и Дженк, оробев, ссутулился. Ви тут же захотелось дать подзатыльник этому неведомому третьему, чтоб детей не пугал, и она с хитрыми нотками закончила: — то я буду звать тебя «тоскуном».

— Кем-кем? — переспорил Вик.

Ви пояснила:

— Тоскуном. В смысле тоску умудряешься тремя словами наводить.

Она подмигнула, и юный биолог расправил плечи и заулыбался.

Спустя одиннадцать минут Ви, Вик и Дженк сели на траву, оградили себя от поползновений фауны локальным куполом и принялись наблюдать и выжидать. Летний луг лениво потрескивал, посвистывал и скрежетал, солнце медленно закатывалось за горизонт, но скорпикоры видно не было. Уходить совершенно не хотелось, но ночью оставаться в поле по-прежнему было опасно. Первопроходцы с сожалением оторвались от созерцания кремнийорганической природы и поднялись.

Ви, повинуясь зову интуиции, выщелкнула из смарта модуль наблюдения и оставила там, где они сидели, убитую нимфу. На скептический взгляд Дженка и Вика она лишь плечами пожала. Вдруг повезет.

Они наведывались на то же место трижды, каждый раз оставляя подарочек, и на третий визит наградой им послужил мелькнувший поодаль гордый черный хвост с красной опушкой и жалом на кончике, да раскатистое урчание и шипение из кустов. На пятый скорпикора показалась сама. На седьмой подошла к куполу и принялась угрожающе шипеть и изображать страшного инсектоида. Люди почему-то не убоялись. На девятый зверь с любопытством обнюхивал ладони первопроходцев и ощупывал их вибриссами, а на пятнадцатый скорпикора, привыкшая к времени, месту и вкусняшкам, радостно курлыкая и урча, сама принеслась им навстречу, и ждать не пришлось. И присутствие лишнего любопытного элемента — Красного — ее совершенно не смутило.

Вик искренне наслаждался общением с ложной скорпикорой: рисовал с нее эскизы, похоже, что для брони какого-то спецотряда на заказ, записывал звуки, отмечал реакции и пробовал издавать что-то похожее. Зверь даже почти перестал пугаться стрекоту сигнала внимания в его исполнении.

Дженк просто млел, наблюдая, как сдвигаются пластинки брони у живой скорпикоры, как она, непринужденно высекая искры, счищает саблями когтей на задних лапах лишние занозы кристаллического мха с броневых пластин на загривке, как передней или средней лапой лезет в подкрыльные железы за естественным секретом, небрежно наносит его на усы, а потом, неимоверно гибкая, трется ими о спинные пластины, лакируя и маскируя их под блестящий силихитин скорпикоры Салливана.

А Ви просто была довольна, как ребенок, дорвавшийся до новенького визгейма: змеи — это, безусловно, высший класс! Зато у них троих — личная ложная скорпикора. Усатая, хвостатая, с радужными крыльями и еле заметным шрамом на правой перепонке, с голубой кровью и повышенной шипучестью.

Хотелось бы мне, чтобы процесс выздоровления проходил быстрее, но, в отличие от прошлого раза, организм, подточенный стрессами, упорно не хотел выпускать меня из кровати. Ко мне никого больше не пускали, и я целыми днями спал, реже вслух и чаще мысленно общался с Кецем. К концу третьей недели, окончательно озверев от безделья и собственной слабости, я уже начал додумывать за зверька его ответы и, клянусь своей третьей (или четвертой?) жизнью из девяти, или сколько их там у меня, Кец оказался весьма ехидным и жизнерадостным собеседником. По крайнем мере, эмоционально.

На этой ноте я прекратил экзерсисы над собственным мозгом, и решил, что завтра — все, либо я приду на работу, либо пусть к койке привязывают!

Конечно, медики сопротивлялись, но, поняв, что я сбегу из госпиталя либо сам и сегодня, либо не сам и со скандалом завтра, отпустили меня на все четыре стороны, велев соблюдать режим, не переутомляться, вести себя хорошо, и ни в коем случае больше к ним не попадать. Я всем все пообещал, и половину наставлений тут же забыл.

Утром я едва сполз с постели, но встряхнулся, собрался, надел краденую с работы любимую форму и, игнорируя боль в груди, сел во флаер и полетел навстречу судьбе. Пешком мог бы дойти, но побоялся, что не смогу пока. Меня ждали мои ребята, моя работа, новый, дикий и дивный мир, и даже если целый свет сейчас перевернется вверх дном, я и по дну доползу.

На подлете к офису, правда, я сильно засомневался и занервничал. Посадил флаер и задумался. А вдруг меня не восстановили в должности, я же не узнавал. Вдруг все-таки Андервуд был прав, и я нужен и программе подготовки первопроходцев, и парням как ежику хобот. Вдруг ребята на меня в обиде за то, что я работал на «Апостол».

Остро кольнуло сердце, заставив прижать руку к груди и задержать дыхание на пару секунд, но я решил: не проверю — не узнаю. Кец, свернувшийся кольцом у меня на руке, встревоженно вспыхнул, но я отмахнулся.

Я предполагал бодрым шагом войти, но скорее втек на подгибающихся ногах, цепляясь одной рукой за стенку, второй — за сердце, и удивляясь тому, что дедуля-вахтер пропустил меня без единого слова, хотя выглядел я, прямо скажем, краше в гроб кладут. Первым по пути мне встретился Берц, при виде которого иллюзорная игла из пострадавшего органа куда-то моментально испарилась. Я облегченно вдохнул, а первопроходец подхватил меня и без лишних слов повел в оперативный отдел.

Ребята меня так быстро не ждали, жизнь в отделе кипела как обычно, но тут нас заметил сначала Али, потом Красный и Ви, рыжие высунули нос из аналитического, любопытные лаборанты Тайвина приникли к своему стеклу, чтобы посмотреть на мое триумфальное явление в оперативный отдел с Романом, бережно держащим меня под локоть. Один за другим парни вытягивались по стойке смирно, отдавали мне честь, а на левой руке у меня и моих орлов свились причудливыми разноцветными браслетами змеи-дракончики. Те просто поднимали голову и приветствовали меня и Кеца свистом и щелканьем.

— Все-таки превратил работу в бардак и зверинец, — удовлетворенно отметил я, козыряя бойцам в ответ и чуть не свалившись к Берцу на руки. — Давно хотел!

Берц ухмыльнулся и протянул мне, к моему безмерному удивлению, мой брелок, удостоверение, игломет и новый код-ключ от офиса:

— С возвращением, Чез.

Оперативники разразились аплодисментами, а я, вцепившись в любимую черную дыру на цепочке, чуть повторно не умер от нахлынувшего тепла. За что мне одному столько чести и счастья?

— Все, все, — я, шатнувшись, махнул рукой. Берц было подставил локоть, но я удержался на ногах. — Я всего лишь попытался красиво помереть, и то не получилось. А где Андервуд?

— Улетел. Документы о твоем соответствии должности подписал и улетел. Не надо помирать больше, — сказал подошедший со спины Тайвин. — Ты и так минимум трижды пытался это сделать.

— И не буду, я же обещал, — обрадовался я.

— Трижды, вы говорите, Тайвин? Ну-ка и мне обещай заодно, — вмешался Берц.

— Нам, — зашелестело среди первопроходцев.

Я на секунду застыл в недоумении — но ребята посерьезнели и кивнули в такт словам Романа. Тут уж отшутиться я не мог, и мне, ощутившему их собранный воедино фронт эмоций: вздумаешь умирать — в Корпус можешь больше не приходить! — ничего не оставалось, кроме как подтвердить договоренность еще раз, теперь для всего оперативного отдела:

— Обещаю.

И с помощью Берца я поковылял в свой кабинет.

— Я у себя, если что…

— Свистнем!