Заметки краеведа в третьем поколении

«Я бывал в Березниках…» Что писали литераторы о нашем городе

История литературных толстых журналов — это зеркало не только литературного процесса, но и своеобразная школа национальной и общественной мысли. О многом говорит тот факт, что в 1980-е годы их тираж доходил до миллиона экземпляров, теперь у некоторых всего пять тысяч. Во второй половине 1950-х годов во время учёбы в Пермском университете у нас в комнате общежития всегда было несколько номеров «Нового мира», «Октября», «Знамени», «Иностранной литературы». Когда в газетный киоск привозили очередную партию толстых журналов, студенты и преподаватели буквально дрались за них, и 200 экземпляров разлетались моментально. Недавно я разговаривал с двумя нынешними студентами, они никогда не держали в руках толстые литературные журналы и даже о них не слышали.

Среди литературных журналов большим авторитетом пользовалась «Москва», именно она в 1967 году впервые опубликовала роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». В публикации было много сокращений, но она стала крупным событием в литературной жизни той поры.

«Москва» старалась держать высокую планку, в ней было опубликовано много значительных произведений. В 1987 году главный редактор узнал, что у Виктора Астафьева уже много лет лежит рукопись новой работы, которую опубликовать не удавалось. М. Н. Алексеев лично выехал к писателю, ему удалось уговорить Астафьева отдать для публикации его творение.

В номерах «Москвы» (№ 1, 2, 3 1988 г.) появилась повесть Астафьева «Зрячий посох». Оригинальное произведение — воспоминания о встречах с критиком Александром Николаевичем Макаровым, где рассказ перемежается письмами Макарова автору. В повести говорится о Березниках, хотя в нашем городе публикация прошла почему-то незаметно.

Литературная энциклопедия сообщает: «Макаров Александр Николаевич (1912–1967) — русский советский критик. Окончил Литературный институт имени А. М. Горького в 1938 г. Выступил в печати со стихами в 1934 г. Автор многочисленных литературных критических статей о советских писателях. Сборник «Воспитание чувств» (1957 г.). В сборник «Разговор по поводу…» (1959 г.) вошли статьи о поэме Твардовского «За далью — даль». В полемической статье сборника содержатся оценки творчества Артёма Весёлого, И. Бабина, П. Васильева, которых после реабилитации только начали издавать. В книге «Серьёзная жизнь» (1962 г.) собраны статьи о творчестве Я. Стелянова, С. Антонова, молодых прозаиков. Критик Макаров занимался вопросами развития национальной литературы, писал статьи об Э. Межелайтисе, А. Упите, Турсунзаде».

После выхода «Зрячего посоха» появилось много рецензий о книге и воспоминаний о Макарове.

Макаров начинал как поэт, и Астафьев предпослал «Зрячему посоху» в качестве эпиграфа поэтические строки воронежского поэта Алексея Прасолова:

«Памятью» является всё произведение, хотя писатель так и не решился обозначить жанр своего творения и не поставил такого подходящего случаю слова «воспоминание». Автор оставил за собой свободу чисто лирического произведения с его магией сиюминутности происходящего, повторов, возвращений к полюбившейся мысли, исповедальности чувств. Повесть «Зрячий посох» изобиловала серьёзными комментариями, отступлениями, размышлениями Астафьева о жизни и литературе, о времени и себе. Что-то подобное в русской литературе было только один раз — это «Евгений Онегин» А. С. Пушкина.

Смертельно больной Константин Симонов, прочитав «Зрячий посох», продиктовал (писать уже не мог) свои впечатления и уловил мерцание двойного смысла в названии «Зрячий посох»: «…в чём-то критик Макаров был посохом нескольких хороших, много определивших с годами в нашей литературе писателей. В чём-то они сделались посохом в его жизни, он на них опёрся в своих жизненных утверждениях, в своих жизненных взглядах».

Критик Инна Ростовцева по-своему истолковала название: «Зрячий посох, на который мы все опираемся, — это зрячая память. Вот ещё один смысл (а сколько их ещё!), который мерцал мне в такой открытой и откровенной, страстной и пристрастной книге Виктора Астафьева о его старшем друге и не только о нём».

Астафьев начинает: «Я учился на Высших литературных курсах в Москве, и однажды, выйдя на перерыв покурить, увидел среди оживлённо и даже возбуждённо беседующих курсантов с поэтического семинара очень смуглого, мягкогубого человека с проницательными и живыми глазами». Астафьев узнал, что это Макаров. «Не решался я подойти к нему и поговорить, но забыть его почему-то не мог и, уехав из Москвы, послал ему свою первую книгу «Звездопад», вышедшую в 1962 году. Книга Макарову понравилась, и он отправил большое письмо, с которого началась переписка, а потом и личная дружба. В конце письма были строки: «Очень мне захотелось в Ваш Чусовой. Я вот бывал когда-то в Ваших краях, где-то поблизости, тогда ещё на Березникихимстрое. Впрочем, настроил немного».

Астафьев поделился с Макаровым замыслом повести «Кража», в письме ответном — снова о Березниках, но уже подробнее. «Вот Вы пишете о Березниках. А ведь я там был весной 1931 года и летом, и помню только лес, башни, ещё недостроенные, пыльное Усолье с присадистыми домами на другом берегу да какое-то пустое помещение с деревянными верстаками и прилаженными тисками, где я и такие же, как я, выпускники ЦИТа, слесаря второго разряда, выпиливали явно никому не нужные «Маяки», ибо ничего другого и делать не умели, да и прислали нас слишком рано — цеха ещё не построены. Месяца через два я позорно сбежал, так и не подшебровав своё единственное изделие. А теперь страсть как хочется побывать и в этих памятных местах. А сбежали мы всей группой».

О ЦИТе первое издание Большой советской энциклопедии за 1934 г. пишет: «ЦИТ, Центральный институт труда, организован по инициативе профсоюзов в Москве, институт разработал «метод обучения ЦИТ», это дало возможность в момент развёртывания социалистической индустриализации, в период острого недостатка квалифицированной рабочей силы подготовить на своих базах по всему СССР свыше полумиллиона рабочих по всем основным отраслям промышленности. Количество баз ЦИТ доходило до 1900. Подготовка по методу ЦИТ характеризуется краткими сроками обучения, массовостью и строго рассчитанным режимом обучения». Ещё четыре абзаца таких же трескучих фраз, но на деле всё было не так — потолклись ребята без дела и убежали к родителям, и сколько таких было по стране.

Очень интересна первая фраза «Вот вы пишете о Березниках», но, к сожалению, в «Зрячем посохе» Астафьев приводит только письма Макарова, а свои нет, а хочется узнать, что он писал о Березниках.

Макаров с женой приезжали в гости к Астафьеву в Пермь и в деревню Быковку, писатель пишет об этом: «Я показал им всё, что достойно в Перми показывания, главное, «Пермских богов», и с грустью проводил дорогих гостей в столицу. Словно чувствуя, что никогда уже более ему не бывать на Урале, куда заносили его в юности житейские ветра, с неохотой, с душевной смутой покидал он пермскую землю, не досмотрев, не надышавшись, не набродившись».

Пермская деревянная скульптура запомнилась Макарову, он был в Литве, в Каунасе, где тоже есть статуи сидящих Христов, и пишет Астафьеву: «В отделе народного творчества Христы очень напоминают пермских, только их искусствоведы, в отличие от вашего пермяка, считают, что он держит руку у лица не потому, что защищается от удара, а потому, что скорбит о делах людских».

В ранний период творчества Евгения Евтушенко его ругали и шельмовали, резкий перелом произошёл, когда Макаров опубликовал самую объёмистую и самую меткую статью из всех, которые имелись. Зная об этом, Астафьев решил заинтересовать внимание Макарова творчеством Алексея Решетова, который переживал тогда трудные времена, и послал ему книги Решетова «Нежность» 1960 года издания, «Зёрнышки спелых яблок» 1963 г. и «Белый лист» 1964 г. и ещё других пермских поэтов и писателей. Астафьев писал: «Александр Николаевич посулился приехать скорее на Урал, чтобы подробно поговорить обо всех перечисленных мною писателях, об их книгах».

Макаров писал: «А вообще-то это бесхозяйственность, безобразие! Такая серьёзная литература вызревает в провинции, а мы на неё глазки закрываем! Да что глазки?! Не знаем ни черта, и не знали бы, если бы не Вы…»

Но замысел не осуществился, в 1967 году в возрасте 55 лет Александр Николаевич Макаров умер от тяжёлой болезни.

«Письма, письма!.. Читаешь их десять лет спустя, а голос автора слышен, — говорит Астафьев в своём «Зрячем посохе». — Весь он в них человек глубокомыслящий, страдающий, ироничный, застенчивый. Их бы и без моих воспоминаний напечатать, всё равно интересно было бы и поучительно, но меж письмами происходили дела и разговоры, дополняющие переписку и как-то более, если не глубоко, то хотя бы шире, их представляющие».

После прочтения «Зрячего посоха» захотелось ознакомиться с работами самого Макарова, книг его я не имел; к своему стыду, до Астафьева его имени не знал.

Пошёл в городскую библиотеку, абонемент по каталогу имел две книги Макарова «Поколения и судьбы» и «Человеку о человеке», попросил книгу у библиотекаря. Сходив в хранилище, она сказала: «Книги на руках». Около трёх лет каждые две недели я терпеливо спрашивал эти книги, ответ был: «На руках». Сильно удивился — в школе советских писателей теперь не изучают, кому понадобилось читать статьи Макарова?

Решил обратиться в читальный зал, там числился двухтомник литературнокритических работ Макарова, а также его «Демьян Бедный» и «Эдуардис Межелайтис». Но эти книги так и не нашли.

Бедный Макаров, а так хотелось прочитать о писателях, которые описывали или упоминали Березники в своих книгах — об Эренбурге, Ажаеве, В. Матушкине.

Михаил Дудин под впечатлением «Зрячего посоха» написал большое стихотворение, приведу лишь шесть строк:

«Зрячий посох» мы ждали долго, ещё в 1979 году в журнале «Смена» Астафьев опубликовал первую главу, уже там упоминались Березники; полная публикация через десять лет превзошла все надежды, и не только березниковской нотой.