Замок Горменгаст

Глава двадцать девятая

Похороны няни Шлакк были такими непритязательными, что могли показаться просто неподготовленными. Но эта внешняя простота совершенно не отражала глубинный пафос происходящего. У могилы собралось количество людей, которое значительно превышало число всех тех, кого она могла бы отнести к своим друзьям или знакомым. Госпожа Шлакк, достигнув очень почтенного возраста, стала своего рода легендой, и никто уже не хотел ни видеть ее, ни общаться с нею. В последние годы она оказалась покинутой всеми, но при этом как-то считалось само собой разумеющимся, что она будет жить вечно, что она никогда не исчезнет из жизни Замка, как не исчезнет, скажем, Кремниевая Башня, оставив пустоту, которую уже ничем не заполнить.

И большинство собравшихся на похороны пришли почтить память не госпожи Шлакк, а той легенды, которая сама по себе сложилась вокруг этого миниатюрного создания.

Два человека, которые были назначены нести гроб, не смогли этого сделать. Гробик был так мал! И им пришлось бы стоять настолько близко друг к другу, что они не смогли бы идти – задний все время наступал бы на ноги впереди идущего. В итоге гробик нес один человек – молчаливый здоровяк, – а второй шел рядом и для вида поддерживал его пальцем.

Груз был столь мал, что человек, несущий его, с таким же успехом мог нести птичью клетку. На пути к Кладбищу Слуг гробоносец для удобства переложил гробик под руку и время от времени с удивленным выражением поглядывал на него, словно немым взглядом вопрошал, делает ли он то, что ему предписано. Он не мог избавиться от ощущения, что чего-то явно недостает.

За гробоносцем шли собравшиеся на похороны, во главе которых шествовал Баркентин. Шествие замыкала Графиня, державшаяся ото всех на некотором расстоянии. Она и не пыталась поспевать за процессией, темп движения которой задавал быстрый, подскакивающий при каждом шаге одноногий калека. Графиня двигалась чинно, глядя перед собой в землю. Сразу за Графиней шли Фуксия и Тит.

Тита выпустили из каземата специально для того, чтобы он мог присутствовать на похоронах. Кошмарные воспоминания о его недавнем приключении неотступно преследовали его, и он двигался как в трансе. Время от времени он пробуждался и тут же поражался неисповедимой странности жизни – вот впереди несут маленький ящик с чем-то непонятным внутри, над вершиной Горы Горменгаст игриво сияет солнце, которое кажется невероятно плотным шаром, бросающим вызов всему, что находилось под ним.

Солнце, как корона, царило над теми местами, где он постоянно пребывал в своих мыслях: там жил изгнанник, передвигающийся как насекомое-палочник; там, в диких лесах, среди застывших деревьев, в воздухе парило создание – фантом или реальное? – которое мельком видел Тит. Оно порхало как листик, но было похоже на девочку. На девочку? Ну да! Тит, шедший рядом с Фуксией, сбился с шага.

Ну конечно! Как это он сразу не понял, что это создание ему напоминало! Слова и образы огненной бурей пронеслись в голове Тита. То неведомое существо, что промелькнуло в лесу, обрело образ воздушной девочки, получило конкретность, взбудоражило Тита. Выйдя из одного транса, мальчик погрузился в другой. Его заполнила туча символов и образов, для которых у него не было разгадки. Обернувшись, Тит посмотрел вдаль и увидел очень-очень далекую шелестящую крышу леса, под которой пряталась она, эта летающая девочка. И те люди, которые шли процессией впереди – Баркентин, его мать, гробоносец, – казались менее реальными, чем биение образов, заполнивших его.

Процессия остановилась. Остановился и Тит. Фуксия держала его за руку. Вокруг крохотной могилки, вырытой среди множества холмиков, усеивающих дно небольшой долины, толпились люди. Какой-то человек с капюшоном на голове бросал в могилку горсти рыжей пыли. Чей-то голос заунывно и монотонно произносил что-то нараспев. Но Тит ничего вокруг не видел и не понимал слов. Его мысли были очень далеко.

В тот вечер Тит, лежа в темноте с широко открытыми глазами на своей кровати в общей спальне, смотрел невидящим взглядом на огромные тени, которые отбрасывали два дерущихся мальчика. Они беззвучно сражались на стене. А в то время, пока Тит отрешенно созерцал чудовищные тени, его сестра Фуксия шла по направлению к дому Доктора.

– Можно поговорить с вами? – спросила она, когда Хламслив открыл дверь в ответ на стук. – Я знаю, что совсем недавно пришлось вытерпеть мои…

Хламслив, приложив палец к губам, прервал ее и, взяв за руку, тихо завел в темную прихожую – он услышал, как Ирма открывает дверь гостиной.

– Альфред, – раздался ее голос, – Альфред, что там такое? Что там такое, я спрашиваю?

– Ничего, ну просто абсолютно ничего, моя нежнейшая, – залился трелью Хламслив – Завтра утром мне придется вырвать тот плющ, что растет здесь, с корнем! Прямо с корнем!

– Какой еще плющ? Я говорю: какой еще плющ? Альфред! Ты создан для того, чтобы раздражать людей! – отозвалась Ирма, – Мне иногда очень хочется, чтоб ты называл вещи своими именами! Очень хочется!

– Дорогуша, а у нас имеется эта штука?

– Какая еще штука?

– Лопата! Лопата, чтобы выкопать этот чертов плющ! Стоит подуть ветерку, и один из его побегов постоянно стучит в нашу дверь. Клянусь всем, что символично, если его не вырвать отсюда, так и будет продолжаться!

– А, так это плющ стучал в дверь? – Голос Ирмы стал менее напряженным. – Но я не помню, чтоб у нас возле двери рос плющ! Но отчего ты там прячешься в углу? На тебя, Альфред, это не похоже! Чтоб вот так взять и зажаться в угол! Знаешь, если бы я не была уверена, что это ты, я бы… я бы…

– Но ты же уверена, что это я, разве не так? Конечно, уверена, мое дражайшее нервное окончание! И поэтому спокойно возвращайся к себе. Клянусь всем, что быстро движется по кругу, за последние несколько дней моя сестра превратилась в постоянное землетрясение!

– О, Альфред, но все волнения окупятся, правда? Нужно столько сделать, нужно все тщательнейшим образом обдумать! Я так взволнована, я так беспокоюсь. Теперь уже совсем недолго осталось! О, какой мы устроим прием! О, как мы будем принимать гостей!

– И вот поэтому тебе нужно отправляться в постельку и поспать, полностью отдаться во власть сна. Вот что нужно моей сестре в данный момент! Ты согласна? Конечно, согласна! Сон! Как сладостно он овладеет тобой! Беги, спеши, дорогуша. Спеши! Спеши! С… П… Е. Ш… И! – Хламслив помахал Ирме рукой, словно шелковым платочком.

– Доброй ночи, Альфред.

– Доброй ночи, о кровь, бурлящая в жилах!

И Ирма исчезла в темноте верхнего этажа.

– А теперь, – сказал Доктор, взмахнув своими великолепными руками и приподнимаясь на цыпочки – Фуксии показалось, что он сейчас обязательно взлетит, – а теперь, моя дорогая Фуксия, хватит нам стоять здесь в прихожей! Как вы считаете? Пойдемте ко мне в кабинет.

И Хламслив с задумчивой улыбкой повел Фуксию в кабинет.

– А теперь, если вы задвинете занавеси, а я подтяну сюда это зеленое креслице, нам будет очень удобно, комфортно, уютно и невероятно спокойно, как птичкам в гнездышке. Вот так, – приговаривал Хламслив. – Клянусь всем, на что нет ответа, все будет именно так!

Фуксия, дернув за неподдающуюся занавесь, услышала треск рвущейся материи, и в ее руках оказался кусок бархатной ткани.

– О, Доктор Хламслив… извините… извините… я… мне… так неприятно… – стала бормотать Фуксия, готовая расплакаться.

– Извините! Неприятно! – воскликнул Доктор. – Как смеете вы жалеть меня! Как смеете вы унижать меня! Вы же прекрасно знаете, что такие вещи – порвать, сломать – у меня получаются значительно лучше, чем у вас! Я уже не молод, да, я признаю это. Почти пятьдесят лет уже просочилось сквозь мои косточки. Но во мне еще осталось достаточно жизненных соков! Но вы мне не верите, вы так не считаете. Клянусь всем, что жестоко, что вы иного мнения. Но я вам покажу, на что я еще способен! Попробуйте мне помешать!

И Доктор, как цапля, подошел к другому окну и одним движением сорвал занавесь, достающую до полу, и, плотно завернувшись в нее, предстал перед Фуксией как длинная зеленая личинка; поверх занавеси торчала его голова, словно обретшая самостоятельное, отдельное от тела существование. Его умное бледное лицо с острыми чертами улыбалось, но выражение у него при этом было выжидающим и несколько напряженным.

– Вот видите! – воскликнул Хламслив.

Случись это несколько недель назад, Фуксия смеялась бы до слез. Даже теперь на какой-то миг ей стало смешно, но она не могла смеяться. Она знала, что Хламслив любит подобные выходки, она знала, что ему нравится успокаивать ее, заставлять ее смеяться. И она действительно успокоилась, она уже не чувствовала себя смущенной. Но она также знала, что ей уже нужно смеяться, а ей не смеялось. Она знала, что смешно, но не чувством, а умом. За последнее время она сильно изменилась, но развитие это шло не ровно, а каким-то зигзагом. Чувства и обрывки знаний, которые доходили до нее, сталкивались, вступали между собой в борьбу, перечили друг другу. Так что часто то, что было естественным, казалось ей неестественным; Фуксия жила от минуты к минуте, каждый раз решая, что же ей делать дальше, – подобно заблудившемуся путешественнику, который во сне оказывается то во льдах, то на бурной речке у порогов, то у экватора, то среди дюн пустыни.

– О, Доктор Хламслив, – сказала она, – спасибо вам! Это… так любезно с вашей стороны… и так смешно…

Фуксия отвернулась, а когда она снова взглянула на Хламслива, то увидела, что он уже снял с себя занавесь и подталкивает к ней кресло.

– Что же все-таки гнетет вас, Фуксия? – спросил Хламслив, когда они рассаживались. Сквозь лишенные занавесей окна в комнату заглядывала темная ночь.

Фуксия подалась вперед и в этот момент стала совершенно неожиданно выглядеть старше, так, словно она, мгновенно повзрослев, полностью ощутила, что ей уже девятнадцать лет.

– Меня беспокоит несколько вещей, Доктор Хламслив, – сказала Фуксия спокойным уверенным голосом, – И я хочу спросить вас кое о чем… если позволите.

Хламслив пристально взглянул на девушку. Перед ним сидела какая-то новая Фуксия, совершенно взрослая, говорившая с ним спокойно, уверенно, ровно.

– Конечно, конечно, Фуксия. Так о чем идет речь?

– Первое, о чем я хочу спросить – что случилось с моим отцом?

Хламслив откинулся на спинку кресла. Фуксия, не отрывая глаз, смотрела на него. Хламслив положил руку себе на лоб.

– Фуксия, я попытаюсь ответить на все ваши вопросы. Я не буду уклоняться от прямых ответов. И вы должны верить мне… Так вот: я не знаю, что случилось с вашим отцом. Я знаю лишь, что он был очень… эээ… болен – впрочем, вы наверняка помните это и без меня. Помните вы, конечно, о том, что он просто взял и исчез. Может быть, кто-нибудь из ныне живущих знает, что произошло с ним, но я не знаю, кто этот человек… Таким человеком мог бы быть Флэй или Потпуз, однако и они исчезли в то же время.

– Господин Флэй жив, Доктор Хламслив.

– Нет, нет! – воскликнул Доктор – С чего вы это взяли?

– Тит видел его. И не просто видел, но и говорил с ним.

– Тит видит его?

– Да, в лесу. Но это секрет! Вы не…

– А он здоров? Я имею в виду Флэя? Он в здравом уме? Что Тит рассказывал о нем?

– Флэй живет в пещере, охотится и ловит рыбу, чтобы добыть себе пропитание. Флэй интересовался тем, как я поживаю… Он по-прежнему очень предан…

– Бедняга Флэй! Бедный, старый, верный Флэй! Но ты не должна с ним общаться, Фуксия. Из этого ничего, кроме вреда, не получится… Ты… Вы, Фуксия, должны… я не позволю, чтобы с вами произошло что-нибудь… неприятное.

– Ну все-таки, что же произошло с моим отцом? – воскликнула девушка – Вы же только что сказали, что Флэй, может быть, знает, что с ним произошло? Может быть, он жив! Он наверняка жив!

– Нет, нет, нет, – быстро проговорил Хламслив – Я почти уверен, что его уже нет в живых… Фуксия, я уверен в этом.

– Но… но… Доктор! Я просто должна повидаться с Флэем! Он так ко мне хорошо относился! Я хочу отнести ему что-нибудь…

– Пожалуйста, не надо, Фуксия. Вы не должны этого делать. Может быть, когда-нибудь вы с ним встретитесь, но сейчас вы не должны расстраиваться… вы и так расстроены и озабочены. Вам не нужно выходить за пределы стен Замка. И Титу тоже. Так нельзя поступать! Он еще недостаточно взрослый, чтобы, одному, тайно, отправляться в дикий лес! Ради Бога, Фуксия, скажите, что еще рассказывал Тит?

– Но он все это поведал мне по большому секрету. И вы тоже не должны никому…

– Ну, конечно, конечно! Я никому ничего не скажу!

– Тит видел в лесу нечто…

– Какое нечто?

– Нечто летающее. Парящее в воздухе существо.

Хламслив застыл, словно превратился в глыбу льда.

– Летающее существо… Я не совсем понимаю, что он имеет в виду. – Фуксия, наклонившись вперед, сжала перед собой руки. – Незадолго до смерти няня Шлакк… – Фуксия перешла на шепот, – говорила со мной… ну, всего за несколько дней до того, как она умерла… и она была вовсе не такая взвинченная, как всегда. Она говорила со мной спокойно – как в те времена, когда была еще не такая нервная. Она мне рассказала о временах, когда родился Тит, как Кеда приходила кормить Тита грудью – это я сама помню, – и о том, как Кеда вернулась во Внешнее Поселение и один из Резчиков сошелся с ней, и у нее родился ребенок, и девочка эта была не совсем такой, как остальные дети. Ну, не только потому, что Кеда была не замужем, а вообще какая-то отличная от всех других детей, и разное говорили про этого ребенка. Няня Шлакк сказала, что Живущие Вне Замка не хотели принимать девочку, потому что она была незаконнорожденной, а после того как Кеда покончила с собой, девочку воспитывали иначе, чем остальных детей. Но разве она виновата, что так все получилось? Когда она немного подросла, она стала вести себя очень странно, и все относились к ней очень плохо. Она никогда не водилась с другими детьми, только пугала их; бегала по крышам, лазала по дымоходам, а потом вообще стала почти все время жить в лесу. Няня Шлакк рассказала, что Живущие в Глинобитных Хижинах ненавидели эту девочку и боялись ее, потому что она была такая шустрая, появлялась и исчезала и скалила зубы. А потом, как рассказала няня Шлакк, эта девочка вообще ушла от людей, и никто не знал, где она, только иногда ночью был слышен ее смех, и ее прозвали «Оно». Вот что мне рассказала няня Шлакк. И добавила, что эта девочка жива, и что она молочная сестра Тита. И когда Тит рассказал, что видел в лесу какое-то летающее существо, я подумала, а вдруг это…

Фуксия подняла голову и увидела, что Хламслив уже не сидит в кресле рядом с ней, а стоит у окна и смотрит в темноту, туда, где на небосклоне вспыхивали падающие звезды.

– Если Тит узнает, что я вам все это рассказала, – громко произнесла Фуксия, тоже поднимаясь на ноги, – он никогда не простит мне этого. Но я боюсь за него. Я не хочу, чтобы с ним что-нибудь случилось… Он так изменился, все время смотрит в никуда и не слышит и половины того, что я ему говорю. А я его так люблю… Вот что я хотела рассказать вам, Доктор Хламслив.

– Фуксия, – откликнулся Доктор, – уже очень поздно. Я подумаю над всем тем, что вы мне сказали. Пока не надо ничего мне больше говорить. Если вы мне все выложите сразу, я полностью растеряюсь и ничего толково не смогу обдумать. Пускай будет каждый раз понемножку, сначала об этом, а потом о чем-то другом, а потом еще о другом… Я знаю, есть еще многое, что вы хотите мне сказать, но вы должны подождать пару дней – и я попытаюсь помочь вам. Не бойтесь. Я сделаю все, что смогу. После всего, что я услышал про Флэя и Тита и про «Оно», мне нужно немного поразмышлять. Так что сейчас отправляйтесь спать, а через денек приходите ко мне снова. Клянусь всем, что спит, вам уже давно пора быть в постели! Идите, идите!

– Спокойной ночи, Доктор.

– Спокойной ночи, дитя мое.