Замок Горменгаст

Глава семьдесят четвертая

В свое время Ирма работала, не покладая рук, обустраивая дом. В это обустройство она вложила много сил, много раздумий и – по ее мнению – много вкуса. Тщательно была продумана цветовая гамма, и в комнатах не было ни единого цветового или какого-то другого диссонанса; здесь все было исполнено столь тонкого вкуса, что Рощезвон никогда не чувствовал себя уютно в собственном доме, который вызывал в нем чувство неполноценности; серо-голубые занавеси и голубино-серые ковры вызывали в нем отвращение, словно они были виноваты в том, что Ирма выбрала именно их. Но Ирма не обращала на это никакого внимания. Она считала, что он, будучи просто мужчиной, ничего не понимает в «художественных» делах. Она выразила себя как женщина в элегантной игре пастельных тонов. Ничего резкого, никаких цветовых столкновений – ибо нечему было сталкиваться, все шептало о спокойствии, безопасности, все было рафинировано до крайности. Но нагрянули варварские воды и разрушили плоды стольких усилий, разрушили все это средоточие рафинированного вкуса. Где все это теперь? Где? Как это вынести! Как это вынести! Только подумать, что все ее старания пошли насмарку из-за этого гадкого, отвратительного, бессмысленного, никому не нужного дождя, что этот идиотский, непотребный потоп уничтожил выпестованное ею создание вкуса и мысли!

– Я ненавижу эту природу и все ее проявления! – восклицала Ирма. – Ненавижу эту гадость, эту мерзкую тварь…

– Ну, ну, ну, не надо так, – бормотал Рощезвон, раскачиваясь в гамаке и взирая на потолочные балки. (Ему и Ирме была предоставлена маленькая комнатка почти на чердаке, в которой они могли с некоторым удобством переживать свои несчастья). – Не стоит, мое невежественное дитя, говорить о природе таким образом. Боже, она того не заслуживает. Нет, черт возьми, думаю, что не заслуживает.

– Природа, природа, – воскликнула Ирма презрительно – Ты что, думаешь, я боюсь ее? Плевать я хотела на нее! Пускай забавляется так, как ей нравится!

– Кстати, ты ведь сама – часть природы, – сказал муж после непродолжительного молчания.

– Не говори ерунды, мой глупенький. мой глупенький… – Ирма, не найдя нужных слов, замолчала.

– Ну, скажи же, скажи, кто я? – пробормотал Рощезвон. – Выскажи все, что у тебя на уме, все, что есть в пустой женской головке. Ну, назови меня глупым стариком, как это всегда делаешь, когда сердишься на меня по какому-то другому поводу! Если ты не сама природа или не ее часть, что же ты тогда есть, черт подери?

– Я женщина! – взвизгнула Ирма, глаза которой наполнились слезами. – А мой дом… а мой дом под… под… водой… затоплен этой гадкой водой!

С огромным усилием Рощезвон передвинул свои тощие ноги и свесил их с края гамака. Когда ноги нащупали пол, старик с трудом выбрался из гамака и неуверенно двинулся, шаркая ногами, по направлению к жене. Он считал, что совершает исключительно благородный поступок – ему было так удобно в гамаке, а он, несмотря на то что его рыцарский поступок наверняка не оценят, вылез из него! Но что поделаешь, такова жизнь! Иногда приходится делать вещи, необходимые для поддержания своего духовного статуса, но помимо этого, эмоциональный всплеск жены нарушил его спокойствие. Требовалось что-то предпринять. Ну почему она производит такой пренеприятнейший шум? Ее голос вонзался ему в мозг, как нож.

Но какими жалкими были ее выпади против Природы! Как его жена невежественна! Словно природа должна была остановить подъем воды сразу, как только та стала подбираться к ее будуару! Словно воды потопа должны были замереть и зашептать «Стой, тшш, тихо, это комната Ирмы, все здесь цвета лаванды и слоновой кости»… да, лаванда, слоновая кость… угораздило же иметь такую жену… ей-Богу и все же… и все же… Испытывает ли он к ней только жалость или какие-то еще другие чувства? Рощезвон не мог бы ответить на этот вопрос.

Подойдя, он сел рядом с женой, примостившейся на крошечном диване, стоявшем под маленьким окошком у самого потолка, и обнял ее за плечи своей длинной, разболтанной рукой. Ирма вздрогнула, напряглась, но тут же расслабилась и не попросила мужа убрать руку.

В маленькой комнатке почти на вершине огромного Замка, раскинувшегося гигантским каменным телом, артерии которого были наполнены водой, сидели рядом старик и его жена и смотрели на стену напротив них, на которой обвалившаяся в одном месте штукатурка оставила темный след, по своей форме напоминавший сердце.