Замок Горменгаст

Глава пятьдесят четвертая

Что думали в Замке о таинственном исчезновении Герцога Гробструпа, отца Тита, его сестер-близнецов, о смерти Пылекисла в огне и гибели Баркентина, сначала обгоревшего, а потом утонувшего? Эти страшные события разделяли многие годы. Хотя о них было много пересудов и кривотолков, никто не считал, что все эти люди пали жертвами насилия. Время от времени Графиня, Доктор Хламслив и Флэй каждый по-своему пытались определить, не были ли эти события как-то связаны, однако их смутные подозрения остались лишь подозрениями, ибо никаких доказательств того, что все эти люди умерли насильственной смертью, не было обнаружено.

Только Флэй знал жуткую правду о таинственной смерти своего хозяина, его светлости Герцога, знал он и о том, как умер Потпуз, его заклятый враг, которого он убил своими собственными руками. Но об этом Флэй никогда никому ничего не рассказывал.

Изгнание Флэя из Замка произошло в результате предательства Щуквола – тогда Щукволу не было, наверное, и двадцати лет, – и этот акт предательства и вероломства крепко запал в памяти Флэя. Но о заточении и смерти сестер-близнецов Флэй ничего не знал, хотя и слышал, сам того не подозревая, их безумный, страшный смех в пустом коридоре Безжизненных Залов, смех, который прекратился лишь со смертью Коры и Клариссы.

Флэй ломал голову, пытаясь найти связь между обстоятельствами смерти Пылекисла, его сына Баркентина и тем фактом, что Щуквол представил себя как героя, пытавшегося спасти Хранителя Ритуала, но ни к каким существенным выводам не пришел. Как и Графине и Доктору, которые размышляли над той же загадкой, ему не удалось найти ничего такого, что подтверждало бы его подозрения.

Текли годы, смутные опасения и подозрения не рассеивались, и хотя они не приняли завершенной формы, но забыты не были.

Доктора мучил вопрос почему в свое время Щуквол ушел со службы у него и как ему удалось втереться в доверие к Коре и Клариссе и пойти к ним в услужение? Какая иная причина тут могла быть, кроме желания Щуквола продвигаться вверх по социальной лестнице? Не исключено, что им руководили и значительно более опасные устремления! А потом сестры-близнецы исчезли.

И опять Щуквол… Именно Щуквол нашел на столе их записку, в которой сообщалось об их намерении покончить с собой. Хламслив раздобыл эту записку и тщательнейшим образом сравнил почерк, которым она была написана, с почерком письма, которое Ирма когда-то получила от Коры и Клариссы, Хламслив, применив весьма изощренные способы сравнения, потратил на изучение записки целый вечер. И вынужден был признать, что, скорее всего, и предсмертная записка, и письмо к Ирме было написано одной и той же рукой: большими, округленными буквами, неуверенно выведенными, словно писал ребенок. Но Доктор знал Кору и Клариссу на протяжении многих лет, да, они были умственно отсталыми, да, они были весьма странными, да, от них можно было ожидать чего угодно – но только не самоубийства! Доктор просто не мог поверить в то, что они были в состоянии лишить себя жизни!

И Графиня тоже категорически отказывалась поверить в то, что они могли совершить самоубийство. Их инфантильность, их тщеславие, их неприкрытое стремление играть ту роль, для которой они, по их собственному мнению, были предназначены – роль знатных дам, великолепных, важных, украшенных драгоценностями, – начисто исключали саму идею самоубийства. Но никаких доказательств того, что сестры-близнецы были убиты, Графиня не могла найти.

Доктор Хламслив рассказал Графине о словах, которые выкрикнул Щуквол в горячечном бреду. «А если считать сестер-близнецов, то это будет уже пятеро». Некоторое время Графиня молчала, глядя в окно.

– Почему пятеро? – наконец спросила она.

– Вот именно, почему?

– Пять тайн, – сказала Графиня, тяжело роняя слова и никак не меняя выражение лица.

– Но кто эти пятеро, ваша милость? Пятеро…

Графиня прервала Хламслива и медленно стала перечислять:

– Герцог, мой супруг. Исчез. Одна тайна. Его сестры – исчезли. Вторая тайна. Потпуз – исчез. Третья. Пылекисл и Баркентин – гибнут в огне. Четвертая и пятая тайны…

– Но в гибели Пылекисла и Баркентина не было ничего особенно таинственного…

– Если бы это произошло только с одним из них – в этом не было бы ничего загадочного. Но двое? Это уже по меньшей мере странно. И в первом, и во втором случае присутствовал этот молодой человек.

– Молодой человек? – не понял Доктор.

– Щуквол.

– Ага, тогда наши подозрения совпадают.

– Вот именно.

Хламслив вспомнил стихотворение Фуксии: «Белым и алым лицо горит…»

– Но ваша милость, – сказал Хламслив, обращаясь к Графине, которая по-прежнему смотрела в окно. – Из слов Щуквола можно заключить, что он вел счет странных исчезновений и смертей и проговорился об этом лишь случайно, находясь в бреду. Могу поклясться, что он не объединил в своем горячечном мозгу сестер в одну, так сказать, единицу, поэтому…

– Поэтому что?

– Поэтому общий счет смертей и исчезновений должен быть шесть, а не пять!

– В этом нет уверенности. Пока еще рано делать окончательные выводы. Подождем. Нужно забросить приманку. У нас нет доказательств… Но клянусь самыми черными корнями Замка, если мои опасения имеют под собой основания, Замку угрожает по крайней мере еще одно исчезновение… или смерть… которая потрясет Замок до основания…

Тяжелое лицо Графини раскраснелось. Она медленно опустила одну руку и вытащила из обширного кармана юбки горсть зерна. Потом так же медленно выставила руку в окно, раскрытой ладонью вверх. Словно ниоткуда вынырнула маленькая пятнистая птичка, уселась на указательный палец и, обхватив его лапками, стала клевать зерно.