Змеиная прогулка

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

— Я тоже тебя люблю, — проворчал Ренч. Он взглянул вверх и обнаружил рядом с собой Лессинга, залитого волнистым серо-зеленым светом, исходящим от ряда экранов телевизоров системы безопасности, словно какой-то архаичный идол, погруженный в морские глубины.

— Итак, ты вытащил меня из постели. Кто это, черт возьми? Лессинг потрогал пульт управления телевизионной камерой, но посетитель вышел за пределы зоны действия третьей камеры и еще не был виден второй камере. Он протер глаза от сна. Черт побери, он собирался подключить еще одну камеру, чтобы закрыть слепую зону между двумя и тремя. Камера двадцать шесть, стоявшая в глубине сада у заводского забора, тоже не работала. У Лессинга просто не было сил. Северная Индия в апреле превратилась в котел раскаленной добела жары, а в мае и июне будет еще хуже. Только после того, как в июле начались дожди, выжженные равнины снова остыли. И то совсем немного.

— Похоже на одного из твоих неряшливых друзей. — мягко заметил Ренч. Невысокий, аккуратно одетый мужчина лет под тридцать, его настоящее имя было Чарльз Хэнсон Рен, но на его армейском сундучке была надпись «WREN, CH», а прозвище «Гаечный ключ» закрепилось за ним. Он был охранником дома Германа Малдера. Лессинг отвечал за территорию и здания химического завода Indoco в Индии, к югу от Лакхнау, недалеко от дороги на Канпур.

Лессинг ничего не сказал.

— Слушай, извини, что заставил тебя вставать, — тон Ренча показал, что он считает это забавным. Он ухмыльнулся настенным часам, которые показывали 02:10, и показал зубы такие белые, что все подумали, что это тарелка. На самом деле они были его собственными. Ренч был лишь немного завидным: Малдер всегда выбирал Лессинга в качестве своего помощника всякий раз, когда совершал одну из своих нечастых вылазок в хаос, которым была Индия двадцать первого века.

«Конечно.»

«Спать приятно в такую ​​жару».

Лессинг посмотрел на него. Как и все остальные участники операции Indoco в Лакхнау, Ренч знал, что Лессинг делит свою постель с индийской связной Малдера, Джамилой Хусайни. Никого не волновало, где и с кем спит наемный помощник, и Ренча это не волновало, да и сам он не интересовался Джамилой. По его мнению, она была слишком образованной, окончила Школу Кеннеди для особенных детей в Дели, а затем Колумбийский университет. Однако Ренчу нравилось знать все. Слишком любопытно и слишком комично! Однажды кто-нибудь поднимет маленького умника за голову с блестящими темными волосами, волнистыми, как реклама альфонсов, и сбросит его с минарета!

Изображение переместилось на маленький экран второй камеры. Посетитель остановился перед внешними воротами, оглянулся, посмотрел на линзу, установленную над его головой, и нервно махнул рукой в ​​сторону звонка.

— Э-э… мистер Лессинг здесь? Я… ах… извини, что беспокою тебя… его… в такой час. Это был человек, которого Лессинг назвал Доу: Феликс Бауэр, как он узнал от Гомеса через месяц после своего возвращения в Индию.

Ренч нажал кнопку. Вспыхнула рубиновая сигнальная лампа. «Он несет поппер. Или на нем чугунный бандаж.

Лессинг взял микрофон и сказал: «Привет, Бауэр. Положите боеприпасы в сейф на столбе рядом с вами. Затем следуйте по левой тропинке назад.

В сейфе точно указывался вес большого пистолета, а возможно, и сапожного ножа. Металлодетекторы признали Бауэра чистым. Только тогда Лессинг нажал двойные кнопки, открывшие ворота.

В этот ранний час веранда штаба была пуста. Лессинг встретил Бауэра наверху лестницы и указал ему на плетеный диван как можно дальше от основного круга мебели на крыльце. У освещенного помещения было два недостатка: оно кишело летающими насекомыми, а под потолочным вентилятором скрывался микрофон наблюдения. Зачем Рэнчу облегчать подслушивание?

Бауэр сел, облизнул губы и огляделся. Его взгляд задержался на блестящем белом холодильнике, видимом за сетчатой ​​дверью. Лессинг пожалел его; Дорога Бауэра сюда из Лакхнау в такой ночной час, должно быть, была жаркой, пыльной и мучительной от жажды — и вдобавок он, должно быть, заплатил таксисту целое состояние! Лессинг снова встал и вернулся с двумя бутылками индийского пива.

«Хорошо?» Лессинг решил, что немец выглядит ужасно. Они не встречались после январского дела в Нью-Мексико, но тогда они никогда не были друзьями — или врагами. Всего два человека делают работу.

Другой глотнул холодного пива. Затем он сказал: «Эйнар Хьельминг… швед, которого ты звал Панч… мертв». Лессинг хмыкнул. «Как?»

«Выстрелил. Из засады. Они пытались убить Холлистера… твоего подростка, британца… тоже. Промахнулся на пять сантиметров. Бауэр погладил свои седые волосы тонкими пальцами.

«Кто такие «они»?»

«Люди говорили, что ты знаешь».

«Мне? Я ничего не знаю». У него действительно был вопрос: «А как насчет Че, австралийки? Ее зовут Роуз Терли.

«Я не слышал. Я думаю, она вернулась в Канберру.

«Ну, ладно. Я… мне жаль Хьельминга. Это не так, но, похоже, это что-то значило для другого человека.

— Могу я поговорить откровенно?

Лессинг наблюдал за ним. «Конечно.»

— Я пришел попросить тебя оставить меня в покое. Тебе не нужно ничего говорить, просто позволь мне идти своей дорогой. Не трогай меня.

Лессинг фыркнул носом, полным горького пива. Он кашлянул, вытер рот и прорычал: «Что?»

«Я серьезно. Я не создаю проблем».

Были, конечно, истории о наемниках, которых позже «попали» наниматели или товарищи. Слишком много знаний неразумно. Таких инцидентов стало меньше, поскольку для стран, корпораций, организаций и даже отдельных лиц стало приемлемым нанимать простых людей для проведения своих «спецопераций» — специальных операций. Теперь мир, во всяком случае западный мир, считал наемников гламурными самураями, воинственным классом, связанным честью, героями бесконечных телесериалов.

Бауэр знал репутацию Лессинга: никто никогда раньше не обвинял его в перелистывании. И, предположив, что ему заплатили за то, чтобы он управлял своим отрядом, Бауэр должен понимать, что он выполнит эту работу сам, а не наймет для этого какого-то грязного городского киллера.

Лессинг сохранил невозмутимое выражение лица и сказал только: «Мерсов постоянно убивают. Одна из радостей торговли.

Грубое оцепенение обвинения прошло, и разум Лессинга снова начал работать. Бауэр явно был напуган: это было видно по его твердой линии подбородка. Был ли он в здравом уме? Паранойя была распространенным недугом среди наемников. Вы не научились подозревать каждый куст, каждую дверь, каждый шаг и не допустить, чтобы часть этой осторожности проникла в трещины вашей бессмертной души.

Бауэр сжимал бутылку пива обеими руками. «Людей… нас… действительно убивают. Но не киллеры, не в Копенгагене или Рио! Лессинг, ради бога!..!»

«Ради бога, что? Я не имею к этому никакого отношения… ни к Хьельмингу, ни к Холлистеру. Не с тобой! Кто дал вам эту идею? Кто сказал, что я листаю свою команду?» Даже малейший слух такого рода может положить конец карьере человека. Хуже того, это может привести к тому, что сам этот человек будет наказан.

Бауэр колебался. «Никто не сказал… никто сразу не вышел».

Лессинг пристально посмотрел на него. «Ты глуп, Бауэр, очень глуп. Если я листаю, то это мой шанс тебя прикончить! Внутри нашей ограды никто не ставит под сомнение бизнес Indoco. Ты можешь бесследно исчезнуть!» Он положил руки на стол ладонями вверх. «Но подумайте: если я не буду листать свой состав, то я собираюсь выяснить, откуда пошли слухи и что я могу с этим поделать. Если мне придется убить… или того хуже… чтобы сохранить свою репутацию чистой, я это сделаю. В любом случае вы проиграете». Он начал подниматься на ноги. «Мы легко болтаем? Или тяжело?

«Посмотрите, пожалуйста» — глаза Бауэра отразили мерцающий свет.

«У нас есть комната в гараже», — заметил Лессинг. «Мы храним там наши инструменты для ремонта автомобилей. Он звуконепроницаемый».

— Ботт, я никогда не имел в виду… я только хотел…

«Кто, Бауэр? ВОЗ?»

«Копли… в Париже. Он никогда не говорил, что ты листаешь. Просто… некоторые люди вокруг вас могут умереть! Я… я понял, что он имел в виду… я предполагал, что он имел в виду… — Бауэр перехватил бутылку пива, держа ее горизонтально так, чтобы можно было разбить ее о край стола и ткнуть противнику в глаза. Бауэр изучал драки в баре с экспертами.

Так же поступил и Лессинг. Он указал. «Давай, попробуй. Стол сплетен из ротанга, и есть большая вероятность, что бутылка не разобьется. Ты хочешь воспользоваться этим шансом?» Он улыбнулся.

Бауэр снова сел. — Просто дай мне слово, а? Никакого вреда мне. Я не хочу ничего знать. Я мог бы даже заплатить тебе… немного. Он постучал по карману помятой рубашки.

«Мне не нужны твои чертовы деньги. Нечего знать. Никакого перелистывания. И я не смогу защитить никого из нас, пока не узнаю, что происходит.

«Почему? Почему Хьельминг и Холлистер? Почему Копли? Он много сплетничает с евромерсами. Должно быть, он что-то услышал.

«Он слышал слухи! Просто дерьмо. Бред сивой кобылы. Разговаривать!»

— Хьельминг и Холлистер… это были не просто разговоры, — вызывающе пробормотал Бауэр.

Лессинг издал насмешливый звук. «Личные обиды? Жестокое преступление? Вы знаете, это ходит по кругу.

Бауэр отнесся к этому замечанию серьезно. «Нет. Не так. Вы убиваете руководителей. Вы похищаете руководителей и техников. Вы стреляете в шпионов. Но никто не убивает наемников, находящихся вне службы! Мы всего лишь солдаты, солдаты, мышцы и кости. Он сделал паузу, а затем закончил на оборонительной, но упрямой ноте: «Почему Копли должен лгать? Он сказал, что люди вокруг тебя могут умереть!»

«Кто их убьет, черт возьми? ВОЗ? Индоко? Лессинг немного расслабился, все еще настороженно глядя на бутылку Бауэра.

Бауэр вновь обрел самообладание и некоторую степень неповиновения. «Как я должен знать? Копли только предупреждал о тебе. Может быть, позже кто-нибудь еще поставит тебе лайк.

Бауэр звучал еще безумнее, чем думал Лессинг. Он подавил зевок. Было бы хорошо избавиться от этого нежеланного гостя и вернуться наверх, к Джамиле. Это происходило в три часа ночи!

Немец заглянул в бутылку пива, но она была пуста. «Это была работа… штука в Нью-Мексико… я думаю».

«Что насчет этого?» Настала очередь Лессинга занять оборонительную позицию. «Черт, Indoco задолжала мне отпуск, а мне нужны были деньги. Мой знакомый агент сделал мне предложение: увидеть в бюджетном плане Юго-Запад Америки! Его план и его бюджет! Я сделал то, что мне сказали, и мне заплатили. Я не спрашиваю и не говорю».

«Да, но….» Бауэр поджал губы, изображая чопорного европейского бюрократа. Потом: «Вы ничего не видели, вам ничего не говорили?»

Лессинг прижал руку к верху пижамы. «Ничего. Честь скаута.

Бауэр не заметил сарказма. «Действительно? Ничего?»

«Ничего. Все, что мы здесь видим, — это протестующие студенты: «Янки, иди домой!» Такие вещи. Полиция стоит вокруг до тех пор, пока не подумает, что нас собираются захватить, затем они атакуют и разбивают несколько голов. Это местный ритуал, вроде брачного танца павлина!»

Бауэр моргнул, глядя на него.

Лессинг сказал уже более доброжелательно: — Послушайте, вам уже слишком поздно возвращаться сегодня вечером в Лакхнау. Оставайся здесь и успокойся. Мы можем вас пристроить. Завтра, после завтрака, поговорим. Черт, может быть, Ренч сможет устроить тебя охранником на фабрику.

«Почта? Нет… я…

«Вы боитесь заражения? Загрязнение? Розовая вода с примесью цианида? Радиоактивный порошок кумкума? Именно это, по словам индейцев, мы делаем здесь». Он ухмыльнулся, показывая, что шутит.

Бауэр только смотрел на него широко раскрытыми глазами. «Мне нужно вернуться. Мое… мое такси ждет у заводской сторожки. Водитель пьет чай с вашими сторожами. Он поднялся на ноги: чопорный, величавый, решительный и извиняющийся одновременно. «Спасибо.»

Лессинг отпустил его. Он не мог винить немца за то, что он ему не доверял. Кто будет? Он смотрел, как Бауэр марширует по дорожке и скрывается из виду вокруг гаража на шесть машин. Затем он поплелся обратно наверх, в служебную квартиру с кондиционером, которую он делил с Джамилой.

Если кто-то обиделся на их команду, почему они не пришли за ним? В конце концов, он был руководителем миссии. Однако он ничего не слышал и не видел. Чутье на неприятности еще ни разу его не подводило. Стал ли он самодовольным? Старческий? Ослеп в старости?

Он решил — предварительно — что Бауэр, вероятно, страдает от боевой усталости: «простых придурков», как мило назвали этот синдром таблоиды.

В трехкомнатной квартире квадратного, побеленного старшинского дома было полутемно; только лампа Лессинга, имитирующая Аладдина, — электрическая, с 220-вольтовой лампочкой вместо фитиля и масла — тускло горела в том, что в брошюрах по трудоустройству Indoco восторженно описывалось как «гостиная». В квартире было жарко и душно; даже большой немецкий кондиционер не смог справиться с индийской жарой.

Джамила спала в спальне, вытянув одну тонкую руку на подушку Лессинг, над тонкой простыней виднелась копна воронова крыла волос. Она пошевелилась, и Лессинг остановился, чтобы посмотреть на нее. В отличие от американок с более широкими плечами и мальчишеской талией, Джамила Хусайни имела более мягкую и пышную фигуру. Она напомнила Лессингу фрески Аджанты: овальное лицо с высоким лбом; глаза с длинными ресницами; кожа цвета старого золота («как южногерманец в пасмурный день», — сказал Ренч); высокая, стройная, длинноногая фигура; твердая, поднятая вверх грудь; узкая талия; и бедра, как у какой-нибудь индуистской богини со скульптурного фриза. Однажды он пытался сказать Джамиле, что предпочитает ее красоту американской угловатости, но слова у него были не очень хорошие. Она поняла, что он имел в виду, что ее бедра — прямо скажем — толстые, и не прощала его уже месяц. Она по-прежнему каждое утро яростно играла в теннис с семью европейскими сотрудницами Indoco, и он знал, как она завидовала самой красивой из них. Ей не было в этом необходимости; это они ей завидовали.

Он не стал ее будить, а лег рядом на тонкий жесткий матрас. Джамила придвинулась к нему, и он начал погружаться в сон, ее распущенные локоны щекотали его плечо и наполняли ноздри острым жасминовым ароматом.

Крики и шум разорвали ткань его мечты в клочья.

Он сел, застонал, зачесал назад свои тонкие пепельно-светлые волосы и пробрался на крошечный балкон квартиры. Ему это не приснилось; внизу было еще больше шума. Он смотрел на черный атласный мрак, на непроглядную ночь Индии, на запутанную ромбовидную паутину фабричных фонарей: гирлянды лампочек висели на каждом резервуаре, трубе, подиуме и башне, превращая прозаическую фабрику в сказочные шпили и восточные дворцы, богаче Синдбада, чудеснее Тысячи и одной ночи. Он покосился на двор поближе, прямо под балконом. В ярком свете прожекторов у ворот он увидел танцующую мешанину белых штанов, белых рубашек, белых зубов, черных бород, темных лиц и кожи, словно подброшенных в воздух обрывков черно-белой фотографии. Сначала он ничего не мог разобрать.

Однако одно алое пятно посреди всего этого было ясно: тело на ротных носилках.

Лица он не видел, но чувствовал, что это Бауэр.

Когда появился Лессинг, Ренч уже был у ворот. Оба покорно выдержали уроки хиндустани Индоко, но это была особая обязанность Джамилы Хусайни, и Лессинг пришлось вернуться, разбудить ее, а затем с нетерпением ждать, пока она наденет костюм шалвар-камиз, который ей нравился, по сути, тунику и брюки, сильно отличающиеся от других, из индуистского сари. Она взяла с собой шаль, которой обернула голову и плечи, когда пошла поговорить со сторожами завода, патанами чаукидарами, которых Малдер нанял в дополнение к своим людям из европейской безопасности. Патаны окружили ее, сообщая, воспроизводя и жестикулируя. Достаточно драматического таланта для сериала.

Он посмотрел на носилки. Чья-то рука пошевелилась, и он услышал журчание дыхания под ржавым одеялом компании. Бауэр был жив.

Боже, он устал. У него болела голова, и он не мог сосредоточиться на бедном Бауэре. Пусть этим занимается врач компании, маленький бенгальский джентльмен, который сейчас болтает с Джамилой. Он просто ждал, автомат, чьи моторные функции были отключены, но сенсоры все еще были включены. Его глаза были телекамерой, записывающей, но не воспринимающей. Острый гравий колол его ноги в туфлях, а кожа была одновременно липкой и сухой от беспощадной, неумолимой жары индийской ночи, предвестника знойного завтрашнего дня. В воздухе пахло обожженной медью, древесным углем, чужеродными специями и теплой землей, старой как Бог, и все это смешалось с ароматами навоза животных, цветов и людей. Бесчисленное множество людей, которых в пятом десятилетии XXI века уже более миллиарда.

Джамила сказала что-то успокаивающее старшему чаукидару завода. Она вернулась к Лессинг и Ренч.

«Таксист сбил его, думают они. Он сейчас не со своей машиной. Никто не видел никакого боя. Незнакомец… — она бросила вопросительный взгляд на Лессинга, — …вернулся из лагеря и направился прямо к своему такси. Сторожи не видели его больше, пока он, шатаясь, не вышел из автопарка, весь в крови. Махмуд Хан отвел его внутрь и позвал остальных».

Джамила хороша, подумал Лессинг. Он служил с десятками простых людей, которые не могли составить столь краткий отчет. Он улыбнулся ей, а затем понял, что она подумает, что он покровительствует ей.

«Кто он?» — спросила Джамила. В ее обязанности входило делать какие-либо заявления индийской полиции.

— Он будет жить, — взволнованно прервал его доктор Чакраварти. «Живи, если вовремя доставишь его в больницу Балрампура! Мистер Рен, мистер Лессинг, пожалуйста, дайте разрешение на универсал. Калдип умеет водить машину.

— Есть еще проблемы? Ренч вмешался, обращаясь к Джамиле поверх головы доктора. «Другие взломы? Проблемы со студентами? Жители деревни? Посторонние?

Она потерла лоб, убирая с глаз тяжелые локоны, а затем перевела для старшего чаукидара. Ей ответил гул голосов. Она ответила: «Нет… ничего».

«Кто-нибудь, поднимите мистера Малдера!» Ренч приказал: «Обыскать завод, периметр». Он был заметно взволнован. Но затем Ренч поразил Лессинга именно так: чрезмерная реакция на любой случай.

«Введите его внутрь», — сказал новый, более глубокий голос. «Мы можем присмотреть за ним там. Если он в критическом состоянии, нам придется отвезти его в Лакхнау».

Лессинг повернул голову и увидел Билла Годдарда, старшего исполнительного директора Малдера. Позади него, огромной тенью в темноте, стоял сам Герман Малдер. Суматоха заставила его покинуть особняк.

Доктор Чакраварти продолжал бы настаивать на универсале, если не раньше, то сразу же, но с Годдардом никто не спорил. Этот человек был камнем: огромным, массивным, таким же прочным, как валы самого Красного форта Дели.

Годдард сказал: «Ты, Лессинг. Ты, Рен. Прийти с.» Он проигнорировал Джамилу, как будто ее не существовало. Он не любил индейцев, даже тех, у кого были европейские черты лица и светлая кожа, как у Джамилы, и Лессинг часто задавался вопросом, почему компания отправила его именно в Лакхнау, а не в какое-то другое место.

Лессинг махнул рукой, и двое чаукидаров взяли носилки и понесли их через ворота, мимо помещений для персонала и по внутреннему подъезду к дому директора. Какой парад: приземистый, безволосый, старый Малдер, шатаясь, идет впереди, его лысая голова блестит, как парадный шлем; затем Годдард, погруженный в свое самомнение; затем два индейца с Бауэром, основным поплавком; затем доктор Чакраварти рысью следом; и Ренч и Лессинг замыкали шествие: вышколенные собаки, большая, стройная немецкая овчарка и нервный, тявкающий маленький терьер.

Большой дом был построен из цементных блоков и бетона, розовое чудовище, больше похожее на транзисторный радиоприемник, чем на жилой дом, что-то вроде «современного бунгало», которое можно найти повсюду в «лучших» пригородах по всему субконтиненту. Везде было кондиционировано, настолько холодно, что после душной ночи на улице это было почти оскорблением. Пахло мебельным лаком и дезинфицирующим средством, которым прислуга мыла мозаичный пол из бетонной крошки.

Громадная «гостиная» за крытой верандой была пуста. Миссис Малдер действительно существовала, но появлялась так редко, что Ренч называл ее «Феей-крестной»: «Выходит со своей палочкой три раза в год… Рождество, четвертое июля и День независимости Индии… чтобы посыпать звездами и благослови нас всех. А потом, пуф!.. обратно в подвешенное состояние!»

Сторож поставил носилки Бауэра, и доктор Чакраварти опустился на колени, чтобы лучше видеть под хлопающими и шипящими флуоресцентными лампами.

«Не так плохо, как у меня».

— Отлично, — отрезал Годдард. «Исправь его. Кто он, черт возьми?

Лессинг шагнул вперед прежде, чем Ренч успел высказать какой-нибудь ехидный сарказм. «Мой друг. Пришёл ко мне. Понятия не имею, кто ударил его ножом… и почему. Может быть, какая-то ссора с таксистом.

«Очаровательный. Все, что нам нужно, это разобраться с полицией. Правительство премьер-министра Рамануджана хотело бы получить повод отправить все иностранные компании в тупик. И в придачу конфисковать наши установки». Годдард посмотрел на Малдера в поисках подтверждения, но старик смотрел на доктора опухшими глазами с тяжелыми веками, такими же пустыми, как глаза храмовой статуи.

— Рана в груди, — продолжал доктор клинически и точно, как будто никто не говорил. «Бинт, антибиотики, отдых. С ним все будет в порядке».

Лессинг увидел, что глаза Бауэра открыты. «Кто тебя приклеил? Таксист? Ты можешь говорить?»

Другой что-то проворчал по-немецки, а может быть, по-фламандски или по-голландски. Затем он совершенно ясно сказал: «Не таксист. Другой. Приехать за тобой, может быть, или за чем-то еще важным. Я был просто… кстати.

Малдер открыл рот, чтобы задать вопрос, но его прервали. Двойные двери в дальнем конце комнаты распахнулись, и появилась сама миссис Малдер. Без макияжа, прически и французского шифона ее магии феи-крестной, к сожалению, не хватало: худощавая, уксусная американская домохозяйка в последние годы менопаузы. У нее не было ни палочки, ни сверкающих звезд.

«Дорогой, — пропела она, — ты сказал мне позвонить тебе, если загорится красный свет». Она остановилась, встревоженная размером своей аудитории. — Ой, я понятия не имел…

«Красные огни?» — тупо спросил Малдер.

Годдард сказал: — Световые сигналы безопасности! Кто-то проник внутрь…!»

«Вторжение!» — воскликнул Ренч. Ни он, ни Лессинг не взяли с собой оружия.

«Какой свет?» Малдер потянулся к своей супруге, пухлому и безволосому белому киту. Люди говорили, что ему было за семьдесят, но у него была энергия гораздо более молодого человека.

«Маленький… в конце…» Женщина заколебалась. Лессинг никогда раньше не видел, чтобы кто-то действительно колебался.

«Получи мой…!» — пронзительно пронзительно крикнул Ренч. Доктор и два чаукидара мешали ему, и он исполнял нелепый танец, чтобы их обойти.

Лессинг знал, какой свет горит; он сам помог установить систему. Снаружи, за резиденцией Индоко, лежал пустырь, разрушенная мечеть и заброшенное мусульманское кладбище, которое правительство никому не позволило выкорчевать. Камера двадцать шестая вышла из строя то ли случайно, то ли намеренно. Это означало, что злоумышленник, знавший расположение, имел свободный путь через задний забор завода вплоть до официального розария миссис Малдер за особняком. Если это не была ложная тревога, то красный свет на панели Малдера указывал на нарушение безопасности в самом главном доме! «Оружие?» Лессинг бросила Малдеру.

Другой, уже впереди него в коридоре, ведущем в заднюю часть дома, махнул рукой и крикнул в ответ что-то вроде: «Спальня!»

Лессинг свернул за угол в конце коридора. Он больше не мог видеть Малдера: старик, должно быть, вошел в одну из двух дверей или поднялся наверх. Лессинг выбрал дверь слева и проскользнул в столовую. Закрытая, душная темнота пахла специями и готовкой, но тканые бамбуковые жалюзи и богато украшенная мебель, имитирующая могольскую, остались нетронутыми. Дверь в дальнем конце вела в темный зал, за которым располагались кладовая и кухня. Еду фактически готовили в отдельном здании, метрах в двадцати. Отсюда вереница слуг доставляла блюда в главный дом или в столовую для персонала. Даже в наши дни электроприборов и домашней работы своими руками старые традиции тяжело умерли; Индия кишела слугами задолго до прихода британцев. Теперь их могли себе позволить только иностранцы, богатые люди и такие корпорации, как Indoco.

Лессинг оглянулся и схватил с дренажной доски тяжелый нож для птицы. Любое оружие было лучше, чем ничего. Он быстро проверил и обнаружил, что задняя дверь заперта. Годдард обычно открывал ее на рассвете для «носителей» с «утренним чаем в постели»: еще один индийский обычай, который Лессинг весьма любил.

Он развернулся и бросился обратно в коридор, а затем поднялся по скользкой, полированной бетонной лестнице, по две за раз.

Малдер опустился на колени в коридоре у двери главной спальни, прижав руки к лицу. Между его пальцами сочилась струйка темной жидкости. Лессинг остановился и убедился, что он жив. Он присел на корточки и выглянул из-за дверного косяка.

Ему повезло, что он решил пригнуться. Он обнаружил, что смотрит на блестящую серебряную пряжку ремня, черные брюки под ней, так близко, что он мог видеть переплетение ткани, и темную куртку сверху. Израильский стежковый пистолет зашипел, как атакующая змея, ему в ухо, и он услышал крохотные, смертоносные взрывы, образовавшие трехсантиметровые воронки в цементной стене лестничного пролета позади него.

Он отреагировал так, как его научили тренировки: он вонзил большой нож для птицы между бедрами противника, в его живот. Другой заткнул рот, согнулся пополам, безуспешно попытался ударить Лессинга коротким стволом пистолета, а затем рухнул на него сверху. Кровь и внутренности забрызгали грудь Лессинга. В другом конце комнаты проревел пистолет, на этот раз не газовый пистолет, а порох.

Лессинг ничего не почувствовал: выстрел промахнулся. Значит, противников было двое или больше. Он мрачно взялся за освобождение от бьющегося над ним тела и поиск проклятого стежкового пистолета.

Кто-то позади Лессинга вскрикнул, и там взревел второй пистолет. Голос был похож на голос Ренча. Годдард, должно быть, дал ему оружие. Со всей концентрацией человека, обезвреживающего бомбу замедленного действия, пока секунды приближаются к нулю, Лессинг шарил по полу в поисках стежкового пистолета.

Он нашел его, схватился за скользкий от крови зад и перекатился, чтобы не оказаться неподвижной мишенью.

Ему не стоило беспокоиться. В комнате было тихо, за исключением того, что кто-то хрипел прямо над ним. Он узнал дыхание Ренча.

«Ты в порядке?» человечек ахнул. «Вы мертвы? Эй, Лессинг?

«Черт возьми, со мной все в порядке. Позаботьтесь о противниках. И Малдер.

— Годдард приведет доктора. Оставайся на месте, если ты ранен.

— Я же сказал тебе, я не ранен. Проверьте Малдера. Один из них ударил его прикладом пистолета или чем-то еще, когда он вошел в спальню».

Он услышал голоса, шум, шаги позади себя. На полу, в метре от его лица, все еще слабо дергался его бывший противник. Он поднялся на ноги и ощупью прошел через комнату мимо огромной двуспальной кровати с атласным покрывалом, которое миссис Малдер привезла из Дании. Там он споткнулся о стул с тонкими ножками и оказался на четвереньках рядом со вторым оператором.

Лунный свет сквозь спутанные шторы высветил осколки белых костей и темное жидкое пятно там, где должно было быть лицо мужчины. Ренч был хорошим подспорьем для непростого человека. Или просто повезло.

Лессинг опустился на колени, чтобы застегнуть пистолет мужчины: аккуратный, пахнущий маслом бельгийский 9-мм автомат. Тьма кружилась и кружилась вокруг него. Смутно, черное на черном, он различал фигуры на полу рядом с телом: плоские, квадратные предметы. Ему в голову пришла мысль, и он покосился на стену за кроватью.

Там зияла полость: стенной сейф Малдера был открыт.

Значит, объектом взлома было простое ограбление!

Или это было?

Визит Бауэра так поздно ночью? Его разговоры о «пальце»? Нападение на автостоянке? Теперь это.

Слишком много совпадений.

Лессинг шарил по полированному мозаичному полу. Его пальцы коснулись беспорядочной массы звенящих металлических предметов: вероятно, одного из ожерелий миссис Малдер. Затем пять или шесть плоских прямоугольников. Они напоминали какие-то книги учета, бухгалтерские книги или дневники. Он поднес один к прерывистому лунному свету.

Обложка книги была оттиснена из потускневшего золота с двойной молнией над рядом цифр. Он наклонил его к окну и прочитал «1948–1955».

Этого не может быть: тогда книге почти сто лет, и она станет почти антиквариатом!

И все же это казалось реальным. Он не знал, что и подумать: Малдер никогда не проявлял интереса ни к чему культурному, а тем более к редким книгам. Лессинг взял еще один том, его любопытство обострилось. Он был новее, датирован 1985–1987 годом. На полу под сейфом лежало около дюжины подобных томов.

Неужели это то, чего искали злоумышленники? Были ли они такими редкими и ценными? Это определенно не были книги Indoco: они хранились в главном офисе фабрики, и Лессинг узнал бы их. В любом случае никому не пришлось рисковать взломом, чтобы увидеть их. Компания щепетильно относилась к ведению «открытой отчетности» в интересах индийского правительства.

Он посмотрел еще раз, на этот раз внимательно. Еще два или три таких же предмета торчали из черной матерчатой ​​сумки под плечом мертвеца. Оперативники серьезно хотели прочитать материал!

Мотив двойной молнии не давал ему покоя. Он перевернул книгу так, чтобы она встала вертикально.

Символы превратились в узнаваемый узор, известный каждому ребенку, выросшему в Америке.

Это были не молнии, а рунические символы, обозначающие буквы «СС»: Schutzstaffel, элитная организация немецкого Третьего рейха в первой половине прошлого века.

Лессинг вытаращил глаза на громкость и был настолько удивлен, что забыл даже о трупе на полу рядом с ним. СС уже почти сто лет не существовало; последний ветеран Второй мировой войны находился в могиле примерно с 2025 года, семнадцатью годами ранее. Тем не менее, средства массовой информации сохраняли стороны, проблемы и пропаганду такими же актуальными, как сегодняшние мыльные оперы. Фильмы, книги и телевизионные драмы не позволяли войне идти по пути Крестовых походов, Наполеона, Американской революции или дюжины других конфликтов. По телевидению все еще маршировали СС — те же самые древние кадры — и солдаты в черной форме все еще убивали, пытали и хвастались, чтобы возбудить американскую аудиторию двадцать первого века. СС были деньгами: они продавали книги, фильмы и дезодоранты так же, как и героических ковбоев, извилистых старлеток, едких на язык частных детективов, крутых проституток или обнаженных танцовщиц с помпоном из «Бэнгера», которые были последним увлечением на родине.

Ничто из этого не объясняло, что эти книги делали здесь, в Индии. Они определенно не были садомазохистскими «нацистскими порно!»

Лессинг поднял глаза и увидел стоящих над ним Малдера и Годдарда. Гаечный ключ висит сзади.