Знание-сила, 2009 № 07 (985)

Правила «сморкания и плевания»: социальная антропология эпохи Петра I

Александр Савинов

Крупный, как для детского чтения, шрифт «гражданской печати»; множество «ятей». «Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению, собранное от разных авторов» напечатано в Петербурге «повелением Царского Величества лета господня 1717». Наставления и правила поведения для юных «кавалеров» и «добродетельных девиц».

Примеры скверные, картина неутешительная: «молодец» «над ествой» голову почесывает, вокруг него забор из обглоданных костей и хлебных корок. За столом «жрет, как свинья», в ложку с горячим (суп назван по-старинному «ушное») дует, брызги летят. Берет с блюда большой кусок, не предлагает разделить. Облизывает пальцы, вытирает рот рукой. Грязь под ногтями заметная — «онные яко бархатом обшиты». Ножом в зубах ковыряет!

Сморкается, «яко в трубу трубит, чихает — будто кричит, чем детей малых пужает». «Возгреи» (сопли) громко в нос втягивает, подобно как бы часы кто заводит». В церкви «устремляет очи на женский пол, забывая, что дом молитвы — не вертеп блудничей». Ходит рот «розиня». Словом, во всяком доме — «наподобие дурака в комедии».

Педагогические усилия, стремление к учтивости, взаимному уважению? Никоим образом. «Высокоумные и достойные кавалеры» по указанию царя-реформатора должны отделиться от народа «подлого» культурным барьером, использовать иностранный язык в «житейском обхождении» для общения закрытого и недоступного. Читаем: «Младые отроки должны всегда между собой говорить иностранными языками. Особливо когда им что тайное говорить случается, чтобы слуги дознаться не могли». Набор иностранных слов — новый культурный «пароль», который позволяет распознать «незнающих болванов». Для «регулярного» государства царь задумал придворное общество по образцу европейскому.

1717 год. Петр I совершает поездку по странам Европы, посещает Францию, осматривает Версаль, ведет переговоры на высоком уровне. Перед отъездом архитектор Леблон представил план постройки Петербурга. О чем мечтал, свершилось. Время подумать о населении «Парадиза», новой столицы. Молодое поколение не видело старые обычаи, следует его «в добрый порядок привести». «Прямой придворный человек» учтив, приветлив, не драчлив, кроме обстоятельств, когда чести его кто коснется. На службе прилежен, «подобно как в часах маятник». Показан по образцу царскому: «Празден и без дела отнюдь не бывай. Некоторые живут лениво — из того добра никакова, кроме дряхлого тела и червоточины».

Через год, в конце 1718 года, Петр Алексеевич проверил, что получилось. Население Петербурга извещено об организации ассамблеи для избранного общества. Предполагались танцы, приятный разговор. Вышла скука. «Стоят, молчат и только посматривают друг на друга». Приказал вновь напечатать «Показание.».

Для понимания исторического и социального смысла наставлений петровской эпохи обратимся к исследованию немецкого социолога Норберта Элиаса «О процессе цивилизации». Есть странная, на первый взгляд, глава: «О сморкании». Рядом: «О плевании». Предмет исследования ученого — повседневная культура в истории. Мемуары, частная переписка, старинные послания и правила этикета, по мнению Элиаса, «отчетливо показывают, насколько медленно развивались простейшие инструменты цивилизации». В латинском диалоге «Diversoria» (1532 год) Эразм обсуждает постоялый двор, где все вместе — мужчины, женщины, дети. Молодые и старые, нищие и зажиточные. Каждый делает, что вздумается: один стирает штаны, другой моет лицо и руки в грязной воде. Благоразумный человек попросил бы другой таз. Пахнет чесноком, потом и прочей гадостью. Кто-то чистил сапоги на столе, где поставили еду. Приносят еду — опускают хлеб, откусывают, заново лезут. В этом обществе все болезни налицо, кроме проказы. «Отвратительно!» Но собеседник говорит: «А что им делать? Привыкли, а человеку трудно порвать со своими привычками».

Эразм показал, как соединить гуманитарную образованность с приятными манерами. (Его нравоучительные сочинения имели удивительный успех.) Среди новшеств забавное — мясо за столом изящный юноша не рукой берет, а тремя пальцами. Представляя преимущества носового платка, добавляют: высморкался без платка — разотри ногой упавшее. Российское «Показание.» при обсуждении «сморкания и плевания» повторяет гуманистов XVI века: «Где много людей. прими в платок, а не мечи на пол, или отиди в сторону, дабы никто не видал, и подотри ногами так чисто, как можно». Совпадения заставляют задуматься.

Разукрашенный носовой платок, подобно вилке, приходит из Италии и сперва служит украшением дамского платья и показателем богатства. Отмечено очевидцем, что во Франции простонародье сморкается, не прибегая к платку; среди буржуа принято в рукав. «Только кто богат, не сморкается в рукав, у него носовой платок». Со временем «сморкание в два пальца, в рукав или на землю» признали неприличным «простонародным обычаем». В XVII веке употребление носового платка стало обязательным, — но в придворном обществе. «Кто зажимает пальцем одну ноздрю, и на землю из носа летит то, что в нем было, не имеет представления о благородных манерах». «Верх деликатности» в способе сморкания, заметил Элиас, достигается, когда зависимость высшего слоя аристократии от монарха является максимальной.

Здесь ключ для понимания повседневного облика европейской цивилизации в концепции Элиаса. В период абсолютизма, когда знать находилась под бдительным взором монарха в знаменитых дворцах, формируется современное представление о культурном смысле повседневного поведения. (В том числе — деликатное «сморкание и чихание».) В конце XVIII века среди французской аристократии утвердился стандарт «цивилизованного» поведения, который сохранился до наших дней. Как сказано знатным французом: «Теперь каждый ест ложкой и вилкой и с собственной тарелки, а слуга время от времени уносит их со стола.» Если сравнить — форма столовых приборов, тарелок, вилок, ложек не претерпела значительных изменений. По словам Элиаса, «это вариации на тему предшествующих столетий». С определенными изменениями: отвергнуты старинные круглые, плоские ложки — приходилось широко открывать рот; появились суповые ложки овальные. «Ограниченный придворный круг создал «модель», которая отвечала его потребностям, — полагал Элиас. — Но французское общество охотно и жадно перенимало созданное в верхах… Революция разбила старые политические структуры, но не привела к разрыву культурных традиций».

Ян Стен. «Гуляки», ок. 1660 г.

Примеры, извлеченные Элиасом из различных сочинений, настолько совпадают с петровским «Показанием.», что возникает подозрение: по указанию Петра I собрали скверные образцы и взяли прописные истины для исправления, которые известны в Западной Европе с эпохи Возрождения, — не сиди за столом криво, не ковыряй ножом в зубах, нельзя облизывать пальцы и т. д. («Жуют и чавкают, подобно свиньям», — сказано Эразмом.) Перевели и добавили отечественное, к примеру, поговорку: «Кто ходит не зван, тот не отходит не дран!» Не будем судить строго. В Германии, по наблюдению Элиаса, в первой половине XVIII века в книге о «приятных поступках молодых людей» представлены советы Эразма.

В придворном обществе Франции не только предметы — носовой платок, вилка, тарелка, — но и умение вести светскую беседу, снимать шляпу и т. д. обладали ценностью высокого социального престижа. Подобное сказано при обозрении российского «умного придворного человека»: не «высокий род», как прежде, «приводит в шляхетство», в дворянство, но набор «достохвальных поступков». «Птенцы гнезда Петрова» отказались резать хлеб, как отцы и прадеды, «приложа к груди, ведя к себе нож.» Непринужденно «чавкать» и в носу «перстом чистить» государь не велит, но главное иное. «Так делают крестьяне». Прямое указание, для кого предназначено петровское «Показание.» К 1719 году население России — около 15,5 миллиона человек. Вычеркнем 98 % населения — крестьяне крепостные и государственные, городские сословия, духовенство, чиновники. Останутся дворяне-гвардейцы, гардемарины флота, учащиеся Морской академии или иных новомодных школ — всего несколько тысяч человек.

Ассамблея при Петре I

В исследовании немецкого социолога содержится наблюдение. «Неприличное поведение» средневекового общества, которое искореняли в книгах о «хороших манерах», не отличается от тех же проявлений, что наблюдаем у детей. В наши дни родители замечают, терпеливо устраняют или решительно запрещают. Различия в поведении между детьми и взрослыми в Средние века малозаметны, незначительны; и только в новое, «цивилизованное» время родители стали свысока внушать: не лезь руками в еду, не разговаривай с полным ртом, нельзя садиться за стол с грязными руками и т. д. «Это становится понятнее, — сообщал Элиас, — если обратим внимание, как взрослые удовлетворяли свои естественные нужды: сохранившиеся примеры показывают — как сегодня дети». Современная семья при воспитании детей за несколько лет повторяет путь развития европейской цивилизации. Ценой сдерживания и принуждения, как обозначено в труде ученого. Случается, в социокультурных работах предмет исследования и жизненное пространство автора пересекаются: когда Элиас размышлял, показывал знакомую ему обстановку требовательного, авторитарного воспитания детей в немецкой семье начала ХХ века. Присоединил взгляды З. Фрейда. Получилось: «Социальный стандарт требует от взрослых полного подавления инфантильного остатка. Неизжитые стремления обозначаем как подсознательные».

«Ты допустил сотню промахов! Хлеб сегодня отламывают, не режут! Кофе горячий? Неужели наливал из чашки в блюдце?» Кофе не пьют из блюдца! Разговор с ребенком? Читатели старшего поколения помнят скучные разговоры за столом в детстве: «Не надо пить из блюдечка, не дуй в чашку, имей терпение.» В данном случае придворный XVIII века избавляет от «инфантильного остатка» скромного парижанина. «Показание.» переполнено советами для детского возраста: «Чужих писем без позволения не читать; денег, товаров не трогать. В чужие дела не мешаться и не вступать. Подслушивание есть бесстыдное невежество! Младые отроки не должны руками шалить, не хватать и подобное неистовство не чинить. На людей глядеть весело и приятно, с благообразным постоянством!»

В предыстории создания «Юности честного зерцала» при желании можно найти следы психологической травмы, которую перенес юный Петр Алексеевич во время первой поездки по странам Европы, когда иностранные наблюдатели отмечали: царственный юноша умен, но в повседневной жизни — вздорный ребенок. Фигура подростка: за два метра и очень узкие плечи, косолапая походка; поведение несдержанное: от внезапного гнева к безудержному веселью. Привычка «обходиться без ножа и вилки» поразила немецких принцесс: Петр принялся угощать, раскладывая еду по тарелкам руками. Однако И.Е. Забелин, историк авторитетный, полагал, что в кремлевском дворце кушанья подавали заранее нарезанными, «во многих случаях руки могли служить вместо ножей, как служили вместо вилок». Так нарезают детям, но крошить бифштекс в ресторане в начале еды неприлично, не принято. Исторические сочинения содержат примеры «детской непосредственности» царя Алексея Михайловича, отца Петра I. О первых Романовых сказано в исторической работе: «В неземном сиянии величия каких-то царей ассирийских являлись перед подданными». В приватной обстановке иначе: Алексей Михайлович купал в пруду в одежде ленивых придворных, кто не успел к смотру, в монастыре громко поправлял священника; обиделся, когда ближний боярин не решился вместе с ним «пустить кровь для здоровья». Причем И.Е. Забелин называл его «самым гуманным из древних наших государей». После принудительного купания сажал за стол, угощал. Мог бы в зимнюю прорубь окунуть. Разговор о власти; впрочем, и здесь мера «цивилизованности» определяет многое.

Не только немецкие придворные, но и голландские бюргеры находили в поведении молодого царя-плотника детские черты; когда стеснялся, закрывал лицо руками. Перед поездкой Западная Европа как «приветливый мир» грезилась Петру по образцу немецкой слободы на Яузе. Увидел иное, требовательное. Впоследствии, насколько возможно, обходил стороной европейские придворные собрания. В 1712 году в Берлине был приглашен на ужин в королевский дворец, но по дороге встретил владельца «пильной мельницы», свернул и уехал к нему в гости. В усталости и раздражении находил выход в детских забавах, что подметил Д. Мережковский, показывая, как в Германии на ярмарке «герой Полтавы ездил верхом на лошадках карусели, ловил кольца палочкой и забавлялся, как мальчик.» В 1716 году, после переговоров с датчанами о совместных действиях, признался в письме на родину: «Бог ведает, какое мучение с ними!» Но «младых людей» постарался избавить от пережитых неудобств.

Правящее сословие научится пользоваться тарелкой с вилкой, потом купцы будут шляпу снимать, приветствуя при встрече; запомнят: «неубыточно, а похвалы достойно»; узнают, что учтивость и вежливость в словах и в делах полезна. По опыту Западной Европы, получится лет через 200 после издания «Показания к житейскому обхождению». Согласимся, московские купцы, Морозовы, Рябушинские, к обозначенному времени стали истинными европейцами, не утратив национальные корни. Однако через двести лет пришел 1917 год.

Публицист 60-х годов XIX века Д. Писарев заметил в проектах Петра «искусственную атмосферу». Когда замыслы «не идут», применялось насилие. В 1715 году Петр учредил Морскую академию для отпрысков «знатных фамилий» от 10-летнего возраста. В наставлении распорядился: «Для унятия крика и бесчинства выбрать из гвардии отставных солдат и быть им во всякой каморе. Во время учения иметь хлыст в руках; буде кто из учеников станет бесчинствовать, оных бить, не смотря, какой он фамилии!» Юноши, отправленные за границу, на свой лад переделали увиденное поведение знати: щедрость понимали как мотовство, дуэль — как буйную драку. Сыновья князя Репнина загуляли, продали все, но «выручку издержали в мгновение ока». Теперь «хлеба купить не на что!» Гардемарин Глебов набросился, «поколол шпагой» товарища, за что посажен в тюрьму. В Петербург сообщали: таких случаев во Франции «никогда не приключается, хоть колются, только честно, на поединках лицом к лицу».

Наставления похожи на чахлые деревца, посаженные вдоль пустынных улиц «Парадиза». Прививка веточек, но ствол старой породы. Правовед Б. Чичерин с восторгом писал, что Петр «цвет и плод древней России». Так и есть: не поиск «европейского пути цивилизации», но попытка по-иному поставить фигурки подданных. «Перенимание западничества», как выразился Ульянов-Ленин, прекращается, когда речь идет о «формуле власти». Много сказано о способе «плевания»: «.Не надлежит никому неприличным образом вокруг плевать! Танцуя или если в каморе, где много людей, то прими в платок!» И столь же подробно о повиновении: царская власть — отеческая, как семейная. К отцу обращайся: «Что изволите, государь-батюшка?» К царю: «Что мне прикажете государь?» Усмири дерзость, не отвечай со смехом, «якобы презирая». «Начальствующих при дворе уважай!»

«Ты служишь царю, тебе прислуживают слуги-холопы». Видна древняя вотчина, огороженная бревнами. Укрощай холопов не шпагой, палкой, «ибо рабы по своему нраву невежливы, упрямы, бесстыдливы.» Господин должен рабов «покорять и унижать». «Благочестному кавалеру» к внешним признакам европейской «приветливости и учтивости» прибавлено доморощенное «смирение». Не духовное, религиозное, а «поведенческое» в соответствии с предписанным социальным статусом. «Понеже, что выше чином, то ниже смирением быть должно! Искони старые честные люди оное сохраняли, того ради юные имеют оному подражать.»

Основное правило российской жизни представило нам «Юности честное зерцало». Можно заметить, как караваны блестящих лимузинов с ветром, с удалью летят по московским улицам, разгоняя всех, кому в российском обществе до сих пор предписано жить с «наивысшим смирением».