ГЛАВНАЯ ТЕМА

Как учить уроки истории?

Нас постоянно обижают, повторяя: «История учит только тому, что ничему не учит». История, ясное дело, ни в чем не виновата, виноваты мы, неспособные извлечь ясный смысл из ее уроков. Нас все время пытаются чему-то научить на исторических примерах, размахивая давними и не очень давними сюжетами как дубинками неопровержимых аргументов. Разные учителя — разные аргументы — разные выводы. Неопровержима, пожалуй, только решительно не сводимая к одной теории, подходу, схеме жизнь — прошлая и нынешняя. И наверное, действительно наша бестолковость посредственных ее учеников.

Вот, например, два взгляда на уроки пока еще самого знаменитого кризиса всех времен и народов: Великой депрессии. Статьи представляют собой компиляцию многих публикаций на эту тему, в основном появившихся в самое последнее время, когда Великая депрессия вошла в моду, а рассуждения о ней приобрели особую актуальность.


Великая депрессия в цитатах

• «В наше время больше обвалов не будет».

(Джон Мейнард Кейнс, 1927 год.)


• «Нашему постоянному процветанию не будет конца».

(Майрон Е. Форбс, президент «Пирс Эрроу Мотор Кар Ко.», 12 января 1928 года.)


• «Возможно, котировки ценных бумаг и снизятся, но не будет никакой катастрофы».

(Ирвинг Фишер, видный американский экономист, «Нью-Йорк Таймс», 5 сентября 1929 года.)


• «Это падение не окажет значительного влияния на экономику».

(Артур Рейнольдс, президент «Континентал Иллинойс Бэнк оф Чикаго», 24 октября 1929 года.)


• «Покупайте надежные, проверенные акции, и вы не пожалеете».

(Бюллетень Е.А. Пирс, цитата в «Нью-Йорк Геральд Трибюн», 30 октября 1929 года.)


• «…хотя акции сильно упали в цене, мы верим, что это падение — временное, а не начало экономического спада, который приведет к продолжительной депрессии…»

(Гарвардское экономическое общество, 2 ноября 1929 года.)


• «…мы не верим в серьезный спад: по нашим прогнозам, экономический подъем начнется весной, а осенью ситуация станет еще лучше».

(Гарвардское экономическое общество, 10 ноября 1929 года.)


• «Вряд ли спад на фондовом рынке будет долгим, скорее всего, он закончится уже через несколько дней».

(Ирвинг Фишер, профессор экономики Йельского университета, 14 ноября 1929 года.)


• «Я не вижу в текущей ситуации ничего угрожающего или вызывающего пессимизм… Я уверен, что весной наступит оживление экономики, и в течение наступающего года страна будет стабильно развиваться».

(Эндрю В. Меллон, министр финансов США, 31 декабря 1929 года.)


• «1930 год будет превосходным по количеству рабочих мест».

(Министерство труда США, Новогодний прогноз, декабрь 1929 года.)


• «Весной 1930 года закончился период серьезной озабоченности… Американский бизнес постепенно возвращается к нормальному уровню процветания».

(Джулиус Бернс, глава Национальной конференции по изучению бизнеса при президенте Гувере, 16 марта 1930 года.)


• «Хотя катастрофа произошла всего шесть месяцев назад, я уверен, что самое худшее позади, и продолжительными совместными усилиями мы быстро преодолеем спад. Банки и промышленность почти не затронуты. Эта опасность также благополучно миновала».

(Герберт Гувер, президент США, 1 мая 1930 года.)


• «…к маю или июню должен проявиться весенний подъем, который мы предсказывали в бюллетенях за ноябрь и декабрь прошлого года…»

(Гарвардское экономическое общество, 17 мая 1930 года.)


• «Господа, вы опоздали на шестьдесят дней. Депрессия закончилась».

(Герберт Гувер, ответ делегации, которая ходатайствовала об организации программы общественных работ, чтобы ускорить восстановление экономики, июнь 1930 года.)


• «…силы текущей депрессии уже на исходе…»

(Гарвардское экономическое общество, 30 августа 1930 года.)


• «Мы приближаемся к концу фазы падения в процессе депрессии».

(Гарвардское экономическое общество, 15 ноября 1930 года.)


• «На данном уровне вполне возможна стабилизация».

(Гарвардское экономическое общество, 31 октября 1931 года.)


• «Все сейфовые ячейки в банках и финансовых учреждениях опечатаны… и их разрешается открывать только в присутствии представителя налоговой службы».

(Президент Ф.Д. Рузвельт, 1933 год.) 1933 г.)



• 1 августа 2008 г. - Доллар стоит 23 руб. 42 коп.

• 18 сентября 2008 г. — А. Жуков, первый вице-премьер Правительства стоит РФ: «В отличие от 1998 года, Россия очень хорошо подготовилась. Нам не грозит девальвация рубля, он будет поддерживаться» (на инвестиционном форуме в Сочи). - Доллар 25 руб. 52 коп.

• 22 октября 2008 г. — Премьер-министр РФ Владимир Путин заявляет о нецелесообразности перевода населением сбережений из рублей в иностранную валюту. «Дело сомнительное, потому что еще неизвестно, каким будет доллар», — заявляет премьер. - Доллар стоит 26 руб. 44 коп.

• 22 октября 2008 г. — Игорь Шувалов, первый вице-премьер: «У нас нет подобных планов. Мы считаем, что девальвация принесет вред» (в интервью Financial Times).

• 29 октября 2008 г. — Дмитрий Медведев, президент РФ: «Все свои счета в банках я сохранил. Денег не снимал, непереводил рубли в доллары… Уверен, что моим накоплениям так же, как и деньгам остальных российских вкладчиков, ничего не угрожает» (отвечая на вопросы «Аргументов и Фактов»). - Доллар стоит 27 руб. 30 коп.

• 19 ноября 2008 г. — Аркадий Дворкович, помощник президента: «Даже при низких ценах на нефть никаких оснований для девальвации нет. Девальвации не будет, как бы этого кто-то, может быть, и ни хотел» (на медиа-форуме «Единой России»). - Доллар стоит 27 руб. 43 коп.

• 18 декабря 2008 г. — Министр экономического развития Э.Набиуллина прогнозирует средний курс доллара на 2009 год — 30,8-31,8 руб. - Доллар стоит 27 руб. 52 коп.

• 26 декабря 2008 г. — Первый зампред Банка России Алексей Улюкаев в эфире телеканала «Вести-24» заявил, что ЦБ РФ не собирается резко девальвировать рубль, и назвал «нонсенсом» слухи о том, что ЦБ может резко девальвировать национальную валюту перед Новым годом. - Доллар стоит 28 руб. 67 коп.

• 11 января 2009 г. — Первый зампред Банка России Алексей Улюкаев в интервью газете «Ведомости»: «Наши действия — не девальвация». - Доллар стоит 29 руб. 39 коп.

• 11 января 2009 г. — Герман Греф, глава Сбербанка, в интервью телеканалу «Вести»: «Основной этап девальвации рубля закончился: Я думаю, что теперь, может быть, стоит ожидать девальвации других валют, не в такой степени рубля». - Доллар стоит 32 руб. 99 коп.

Рузвельт велик, и дело его живет



Великий крах фондового рынка в США в 1929 году — один из поворотных событий в истории мировой экономики. Это был сильнейший удар под дых свободному рынку. Именно после него инфляционное стимулирование спроса перестало восприниматься как ересь. Именно после него государство получило карт-бланш в регулировании капиталовложений, сбережений и производства. Именно после него макроэкономика приобрела ореол научности.

1920-е годы в США были кульминацией «классического» капитализма.

Страна процветала. Во время Первой мировой войны и позже сюда широким потоком лилось иностранное золото. Президент Кулидж лишь продолжил внутреннюю политику своего предшественника Хардинга: высокие импортные тарифы при сокращении подоходных налогов. Национальный доход США возрос с 32 миллиардов долларов в 1913 году до 89,7 — в 1927 году. Америка стала доминировать в мировой экономике. В 20-е годы в США началось широкое развертывание массового производства, основанного на конвейерных технологиях. Это дало невиданный рост производительности труда.

Все стремительно росло: ВНП (валовый национальный продукт), объемы производства, прибыли компаний и уровень жизни всех слоев населения. Каждый год приносил новые чудеса инженерии: строились невиданные небоскребы и мосты; символ преуспевания, автомобиль, стал в Америке предметом массового потребления — в 1929 году автомобильная промышленность выпустила около 5,4 миллиона автомобилей, общее число машин в эксплуатации составляло около 26,5 миллиона. Предметы роскоши (телефон, граммофон, электрический приемник, машина) стали широко распространенными. Экспорт превышал импорт. Американцы всерьез уверовали, что это навсегда, что их возлюбленная Богом страна нашла формулу безграничного процветания. Экономическая и социальная система Америки, по убеждению ее граждан, лучше всего соответствовала природе человека, истинной морали и Божьему замыслу. Трудолюбивым и честным в ней был обеспечен успех, а если кто-то был беден — это была его вина; для таких существовала благотворительность, призванная смягчать отдельные неизбежные язвы общества.

Рост количества полноценных (обеспеченных золотом) денег завершился к концу 1928 г. Совокупная денежная масса на 31 декабря 1928 г. составляла $73 миллиарда, 29 июня 1929 года она равнялась $73,26 миллиарда. Рост составил всего 0,7 процента в пересчете на год. С этого момента — обратите внимание! — денежная масса оставалась на одном уровне. Но поскольку бум в экономике продолжался, в экономику хлынули денежные суррогаты: расписки, векселя… Общая стоимость выпущенных ценных бумаг на 1.10.1929 составляла около $87 миллиардов. Несколько лет инвестиционного и индустриального бума перед Великой депрессией деньги вкладывались в самые разные отрасли промышленности (не только в сельское хозяйство), покупались акции, по которым ошибочно ожидалась высокая прибыль; на это в банках брали большие займы. Особенно активно шла торговля недвижимостью, цены на которую резко выросли. Продавались даже такие бумаги как право на покупку земли. Поскольку промышленность переживала бум, все товары активно покупались. Возникли две противоречивые тенденции: рост производительности труда в промышленности уменьшился, а количество псевдоденег росло.

29 октября 1929 года («черный вторник») рухнул фондовый рынок. Десятки инвесторов выбрасывались из окон. Резкие снижения биржевых курсов случались и раньше — например, в марте 1929 года несколько недель падала цена акций. Однако правительство отказалось увеличить ставку на процент. Экономика вышла из кризиса сама. Возможно, в это время все начали догадываться, что финансовый бум построен на спекуляциях, на завышенных ожиданиях прибыльности, но никто не хотел остановиться, потому что надеялся, купив дорогие акции и недвижимость, чуть позже продать их еще дороже. Курсы акций начали снова расти.

24 октября 1929 года крупные нью-йоркские банкиры стали выдавать брокерам кредиты только до востребования с условием погашения в 24 часа. Это значило, что и фондовым брокерам и их клиентам приходилось «сливать» свои акции на рынке по любой цене, чтобы вернуть кредиты. Но на этот раз биржевой крах оказался только стартовым сигналом к невиданно глубокому кризису, поразившему всю экономику США на долгие годы. Этот кризис, ставший для Америки историческим рубежом, получил название «Великая депрессия».

Она развивалась волнами, захватывая все новые отрасли экономики и все более широкие слои населения. 5 ноября падение распространилось на рынок товаров, особенно сезонного производства. Произошел обвал цен на пшеницу — в этот день они упали почти до нуля. 13 ноября рынок достиг исторического минимума. Резко упали также цены на хлопок. За три недели кошмара убытки США превысили все затраты за годы Первой мировой войны и составили примерно треть национального дохода.



Кризис на Уолл-Стрит: люди вышли на улицы. 1929 г.


Ни продать что бы то ни было, ни взять кредит стало почти невозможно, и по всей стране прокатилась волна банкротств. Банкротства банков, активы которых в основном состояли из потерявших ценность ценных бумаг, ссуд под залог недвижимости и сельских земель, приняли массовый характер. С 1929-го по 1933 год разорилось более ста тысяч предприятий, безработица выросла с 3,2 до 25,2 процентов (а по неофициальным данным, и более). Десятки миллионов людей пережили резкое снижение уровня жизни и социального статуса: владельцы новых домов лишались их, не в силах расплатиться по ссуде; имевшие раньше «свое дело» теперь толкались на бирже труда; рабочие высокой квалификации хватались за любую поденщину. Сбережения всей жизни улетучивались в один день. Тяжелее всего для многих американцев было то, что ни добросовестный труд, ни предприимчивость не помогали — люди чувствовали себя бессильными что-либо изменить. Повсюду в городах выстроились очереди за бесплатной похлебкой, в них стояли те, кому прежде сама мысль о благотворительности была бы оскорбительной. И все это никак не кончалось; кризис перешел в затяжную депрессию. У людей опускались руки, они перестали искать работу, перебивались, чем Бог пошлет, без надежды на лучшее.

Избранный в 1928 году президент Гувер призывал набраться терпения и постоянно обещал, что оживление экономики должно вот-вот начаться. Министр финансов Эндрю Меллон, принадлежащий одной из богатейших семей США, также утверждал, что кризис изживет себя сам.

На выборах 1932 года Г Гувер, более озабоченный сохранением «священных принципов» американского индивидуализма, чем поиском выхода из кризиса, потерпел сокрушительное поражение от кандидата Демократической партии, губернатора штата Нью-Йорк Франклина Делано Рузвельта.



Безработный


Франклин Делано Рузвельт принес присягу президента 4 марта 1933 года, когда банковский кризис был в разгаре. По всей стране вкладчики осаждали банки, требуя вернуть деньги, что было невозможно. На следующий день Рузвельт своим решением приостановил операции во всех банках страны. Была объявлена программа срочных мер по оздоровлению банков и защите вкладов. Решительные меры и разъяснения, с которыми президент выступил по радио, сбили панику; уже через неделю банки стали открываться, и приток денег в них превысил отток. Люди поверили новому президенту, его доверительному разговору с ними в радиоэфире. Рузвельт использовал этот кредит доверия для реформы всей банковской системы: помимо прочего, были введены гарантии для частных вкладов, не превышающих установленной суммы (тогда 5 тысяч долларов, в наше время — 100 тысяч).

По схожему сценарию шла борьба с депрессией и в других направлениях: сначала был объявлен пакет экстренных мер (знаменитые «сто дней» Рузвельта, его Новый курс), а затем путем проб и ошибок находились более основательные решения и для них писались законы. Это было время смелого исторического творчества, какого США не знали ни до, ни после.

Экономические меры Рузвельта были неслыханными для капиталистической страны, тем более для США, с их традицией невмешательства государства в экономику. Были приняты законы, регулирующие рынок капиталов, образована полномочная Комиссия по ценным бумагам и биржам.



Очередь за бесплатными обедами в Нью-Йорке. 1932 г.


И целый пакет законов о труде, за которые прежде безуспешно боролись профсоюзы: минимальная почасовая оплата труда и максимальная продолжительность рабочей недели, право рабочих на коллективные договоры с хозяевами, запрещение детского труда. Фермерам выплачивались дотации за ограничение посевных площадей и специальные надбавки, чтобы покрыть разрыв между сельскохозяйственными и промышленными ценами. Домовладельцы получали помощь в погашении ссуд, а их кредиторам запрещалось отбирать дома за долги. В 1935 году был принят закон о социальном обеспечении, заложивший основы общенационального обязательного пенсионного страхования. Неизмеримо выросла система выплаты пособий безработным и другим малоимущим.

Администрация общественных работ развернула множество проектов по строительству дамб и дорог, посадке лесов, электрификации сельской местности. Это были работы, не требовавшие высокой квалификации, с оплатой, достаточной для пропитания работника и его семьи. Численность занятых на них достигала 4 миллионов человек.

Многие в США называли Рузвельта «социалистом». Действительно, он нарушал «священные» принципы частной собственности и открыто порвал с прежней теорией о том, что рынок сам все отрегулирует. При нем регулирование экономики стало делом государства. Однако Рузвельт, плотью и духом принадлежавший к американской политической элите, конечно, не был социалистом.

Между тем его реформы были равносильны революции, а революции, как известно, не делаются по закону. Рузвельт нередко действовал без достаточной законной базы или подводил ее задним числом, он давил на Конгресс, умело используя чрезвычайный характер ситуации и свою личную популярность, которую ему в немалой степени создали именно его «Беседы у камина». Оплотом сопротивления реформам стал Верховный суд США, который во второй половине 1930-х годов объявил неконституционными одно за другим многие рузвельтовские начинания. Противостояние с Верховным судом продолжалось до тех пор, пока Рузвельт не провел туда достаточное количество «своих» людей, чтобы контролировать голосование.

Однако все основные ответы, которые Рузвельт давал на кричащие проблемы своего времени, «прижились», проведенные им законы действуют до сих пор, а механизмы государственного регулирования экономики и социальной сферы вошли в плоть и кровь системы. Со времени Рузвельта профсоюзы полностью интегрированы в капиталистическую экономику, трудовое законодательство умножилось, фермеры живут на субсидиях, а немалая часть городского населения — на пособиях, растет социальное обеспечение, финансовые учреждения обложены жесточайшим регулированием и т. д. Уже и забылось, что всего этого когда-то не было. Сегодня никто не помышляет всерьез бороться с этим наследием Рузвельта, и споры идут на ином поле. Нынешние республиканские «неоконсерваторы» не отдают себе отчета, что, с точки зрения их политических предков времен до «Великой депрессии», они такие же безнадежные «рузвельтисты», как их оппоненты — демократы.



«Черный четверг» на Нью, Йоркской бирже. 24 окт. 1929 г


Механика «кризисов перепроизводства» в том, что, экономя на рабочей силе ради прибыли, предприниматели подрывают базу потребительского спроса, на которой строится вся пирамида рыночной экономики. Разъединенность процессов производства и потребления и развитие кредита создают возможность для лихорадочного роста экономики с последующим крахом, в котором, из-за массовых увольнений, база спроса дополнительно сокращается огромным скачком.

Понятно, что если правительство для борьбы с кризисом станет помогать попавшим в беду предприятиям, например, предоставляя им льготные ссуды, то это будет равносильно подливанию масла в огонь. Денег нет не у предприятий, а у потребителей. Смысл антикризисных мер администрации Рузвельта — в расширении базы спроса. А общественных работ — в том, чтобы люди получали деньги не даром, но за работу, только такую, которая не производит товара: созданные дамбы, дороги и леса нет нужды потом кому-то продавать, они как бы исключены из экономики и не усугубляют проблемы перепроизводства, увеличивая покупательные возможности людей. Таково же влияние на экономику государственных расходов на армию и оборонную промышленность: они создают потребительский спрос, не производя товара, и тем самым стабилизируют рыночную экономику, предохраняют ее от кризисов перепроизводства. Таким экономическим эффектом обладают и все другие бюджетные расходы — на медицину, образование и государственный аппарат, на выплату пособий, субсидий.

В современной России соседствуют две экономики. Одна — сырьевая, связанная исключительно с экспортом-импортом, полностью зависит от курса рубля к доллару: его колебания способны в один день сделать невыгодным то ли экспорт, то ли импорт. Заправилам «колониальной экономики», хозяевам российских полезных ископаемых, собственно, не нужна Россия с ее 150-миллионным населением. Им нужны рабочие-вахтовики, бухгалтеры, шоферы, банщики и проститутки — а их заставляют раскошеливаться, чтобы поддержать пенсионеров, армию, учителей, врачей. Однако есть другая экономика — «оборонка» и та часть гражданской экономики, которая мало связана с экспортом-импортом: сельское хозяйство, пищевая промышленность, автомобильные заводы, трикотажные фабрики… Это внутренний рынок, рублевая зона, собственно российская экономика: здесь люди работают за рубли, и производимые ими товары продаются за рубли же. Здесь и происходит затяжной кризис перепроизводства.

Термин «перепроизводство» не должен вводить в заблуждение; речь идет не о том, что у наших граждан все потребности удовлетворены, большинству не хватает самого необходимого — но нет денег ни на что. Ни деньги банков, ни деньги предприятий к потребительскому рынку прямого отношения не имеют. Более того, если говорить о товарах российской промышленности, то и доходы обеспеченных слоев населения не в счет; реальность такова, что наши обеспеченные ни за что не купят пальто фабрики «Большевичка» или телевизор Александровского завода — они покупают итальянские пальто и японские телевизоры. Российские товары могут купить только малоимущие российские граждане — при условии, что эти товары будут существенно дешевле одноименных импортных и не намного хуже их по качеству. Поэтому единственный способ оживить «российскую экономику» — это насытить рублями малоимущие слои населения: рабочих государственных заводов, врачей, учителей, военных, пенсионеров, ученых.

Вывод: нужно отказаться от установки на бездефицитный бюджет; необходимо выплатить всю задолженность государства перед «бюджетниками» и в дальнейшем своевременно выплачивать все зарплаты и пенсии, индексируя их в полной мере в случае роста потребительских цен, восстановить оборонную промышленность в объемах, достаточных, чтобы обеспечить суверенитет страны.

Миф о том, как Рузвельт спас Америку



Старые мифы не умирают, они продолжают всплывать на страницах учебников. В их числе и величайший миф ХХ века: причиной Великой депрессии являются сам капитализм и свободная рыночная экономика, и только вмешательство государства спасло Америку.

Согласно упрощенному взгляду, американский фондовый рынок, этот важный столп капитализма, обрушился и вверг экономику в депрессию. Президент Герберт Гувер, сторонник политики невмешательства, отказался применить силу государства, что привело к ухудшению ситуации. И только следующий президент Франклин Делано Рузвельт, въехав на белом коне государственных интервенций, повел нацию к восстановлению. Вывод: сам по себе капитализм — штука неустойчивая, и государство должно принимать активное участие в экономике, чтобы предотвратить неизбежный упадок. Такой взгляд годится для изложения в книжке сказок, а не для серьезной дискуссии по истории экономики.

Великая депрессия не была в истории Америки первой, но она была самой длительной. Примечательно, что характерной чертой всех предыдущих кризисов было как раз деструктивное государственное вмешательство в форме абсолютно неэффективных кредитных и денежных интервенций. Продолжительность этих маленьких депрессий обычно не превышала 2–4 лет. Кризис, начавшийся в 1929 году, продлился в три раза дольше, поскольку к первоначальным ошибкам правительства добавились и последующие разрушительные действия.

Большинство экономистов-монетаристов, в особенности «австрийской школы», подчеркивают тесную связь между денежным потоком и экономической активностью. Когда государство производит денежные и кредитные вливания, процентные ставки сперва падают. Бизнес инвестирует эти «легкие деньги» в новые производственные проекты, и на товарном рынке происходит бум. По мере затихания этого бума производственные затраты растут, процентные ставки тоже, прибыли снижаются. Эффект «легких денег» заканчивается, и денежные власти, боясь инфляции, снижают, или вовсе прекращают денежный поток.



Конгресс США не принял ни одного закона для борьбы с Великой депрессией. 1931 г.


Все исследователи сходятся в одном: центральный банк США резко уменьшил денежный поток в конце 20-х годов, и именно такой ответ властей на начинающуюся рецессию привел к катастрофическим последствиям.

С 1928 года Федеральная резервная система (ФРС) повышала процентные ставки, срезая денежные потоки, предпринимала и другие антиинфляционные меры, сократив денежное предложение за три года на 30 процентов. В то время как цены в экономике рушились, реальные процентные ставки (привязанные к инфляции) драматически росли. Нобелевский лауреат по экономике Мильтон Фридман утверждает, что это стало гигантским тормозом для экономики и было результатом некомпетентности ФРС.

Перекосы экономики, вызванные политикой Центробанка, повергли страну в рецессию, последующие события — в хаос. В то время как акции рушились, правительство играло с огнем: в утро «черного четверга» в Капитолии обсуждали, не повысить ли комиссионные сборы за совершение сделок с ценными бумагами. Рынок рос и падал синхронно с тем, что делали Конгресс и ФРС. И то, что они сделали в тридцатых, вошло в анналы как величайшая глупость в истории.

Если бы этот крах был такой же, как и предыдущие, тяжелые времена закончились бы года через два-три, но беспрецедентная политическая безграмотность продлила это «счастье» на 10 лет.



Герберт Гувер


Самая расточительная администрация в истории

Правда ли, что Гувер придерживался философии свободного рынка? Его оппонент на выборах 1932 года, Франклин Рузвельт, был иного мнения. Во время предвыборной кампании Рузвельт обвинял Гувера в чрезмерной расточительности, высоком налогообложении, раздувании национального долга, коллапсе торговли и растрате миллионов на пособия. Такие траты он называл «безрассудными и экстравагантными», а администрацию — «самой расточительной в мире и в истории». Гувера осуждали за стремление централизовать все процессы управления в Вашингтоне, и даже за то, что он поставил страну на путь социализма. И они были абсолютно правы.

Высшей глупостью администрации Гувера было введение в 1930 году пошлин Смита-Хоули, фактически закрывших границы для иностранных товаров, что привело к международной торговой войне. Всего было повышено 887 тарифов, а список товаров, облагающихся пошлиной, резко увеличился. Многие тарифы рассчитывались не в процентах, а в абсолютном выражении, поэтому, когда цены во время Депрессии упали, тарифы удвоилась. В автомобильной промышленности были введены пошлины на более чем 800 наименований. В текстильной промышленности, производящей дешевую одежду из импортного сырья, почти 60 000 людей оказались безработными после повышения пошлин на шерстяное полотно на 140 процентов.

Чиновники в Администрации и Конгрессе полагали, что это будет стимулировать потребление товаров, произведенных внутри страны, что поможет решать проблему безработицы. Но они забыли про основной принцип международной торговли: это дорога с двусторонним движением; если иностранцы не смогут продавать внутри страны, они не смогут заработать доллары, чтобы купить внутри страны. Иначе говоря, закрыв импорт, правительство фактически прекратило экспорт.

Особенно сильно это ударило по сельскому хозяйству. Одним росчерком президентского пера фермеры лишились около одной трети рынка сбыта. Цены на сельхозпродукцию упали, и тысячи фермеров обанкротились. Цены на пшеницу, например, с 1929-го по 1932 год упали более чем в три раза. Коллапс сельского хозяйства потянул за собой банкротство обслуживающих его банков, что сделало неплатежеспособными тысячи их клиентов. С 1930-го по 1933 год закрылось 9000 банков. Фондовый рынок, начавший восстанавливаться после октябрьских потрясений, обвалился.



Сразу после рузвельтовского «ограбления века»: обманутые вкладчики у закрытых дверей банка. 1933 г.



Безработные на митинге


Напряженность в международной торговле, вызванная таможенной войной, подготовила почву для Второй мировой войны несколькими годами спустя. В 1929 году весь мир задолжал Америке; после того как торговые барьеры закрыли американский рынок для зарубежных бизнесменов, груз их долгов стал намного ощутимее. Это спровоцировало рост популярности такого демагога, как Адольф Гитлер. Старая истина гласит: «Если товары не пересекают границы, то их пересекают армии».


Свободные рынки или бесплатные завтраки?

Через месяц после краха фондового рынка Гувер собрал ведущих бизнесменов и призывал их сохранять зарплаты нереально высокими, несмотря на то, что прибыли и цены падают. Потребительские цены упали более чем на четверть, в то время как зарплаты лишь на 15 процентов: реальные зарплаты повысились, снижая эффективность ведения бизнеса. Как отмечает экономист Ричард Эбелинг, «политика высоких зарплат, проводимая Гувером и профсоюзами, привела лишь к вытеснению рабочих с рынка труда и росту безработицы».

Гувер драматически увеличил расходы правительства на субсидии и различные дотационные схемы. Только за один год, с 1930-го по 1931-й, государственные расходы выросли с 16,4 до 21,5 процента ВВП. Администрация дала дотации в сотни миллионов долларов фермерским хозяйствам, производящим пшеницу и хлопок, в то время как политика таможенных пошлин уничтожала этот рынок. Финансовая корпорация реконструкции потратила миллиарды на помощь бизнесу. Через много лет Рексфорд Гай Тагвэл, один из архитекторов политики Рузвельта в 30-е годы, говорил: «Хоть мы сперва и не признавали, но практически вся идеология Нового курса была продолжением того, что начал Гувер».

И хотя Гувер первым делом снизил налоги для бедных, он не сделал никаких льгот для богатых, чтобы стимулировать инвестиции в производство. Он даже повысил комиссию за выписку банковских чеков, что еще более снизило доступность денег.

Вдобавок к высоким пошлинам, гигантским субсидиям и дефляционной монетарной политике, прошел чтение в Конгрессе и был подписан Гувером Акт о налогах 1932 года, удваивающий подоходный налог, — самое крупное в истории мирного времени повышение. Верхняя планка налога выросла с 24 до 63 процентов. Были урезаны налоговые вычеты, отменены отсрочки, повышены корпоративные, имущественные, автомобильные налоги и даже почтовые тарифы.



Франклин Делано Рузвельт


Политика Нового курса

Франклин Делано Рузвельт выиграл президентские выборы 1932 года, набрав 472 голоса выборщиков против 59 голосов у Герберта Гувера. В его предвыборной программе предлагалось 25-процентное сокращение государственных расходов, сбалансированный федеральный бюджет, устранение государства из сфер частного бизнеса, прекращение «экстравагантных» фермерских программ, которые начал Гувер. Но это совсем не то, чем занялся действующий президент Рузвельт.

За свои первые сто дней президентства Рузвельт полностью перевернул всю денежную систему. Вместо того чтобы снести барьеры на пути к благосостоянию, которые воздвиг его предшественник, он создал свои собственные. Всеми возможными способами было нарушено единство американской национальной валюты. Были изъяты накопления людей в золоте. Произведена девальвация доллара на 40 процентов.

Решение закрыть банки и объявить на девять дней национальные «банковские каникулы» до сих пор апологеты Рузвельта называют мудрым и необходимым. Однако другие признают, что это было скорее бесполезно, чем конструктивно. Экономист Джим Поувелл заметил, что «практически все лопнувшие банки находились в штатах, где действовал закон, запрещающий им открывать филиалы, диверсифицируя портфели и снижая риски. И хотя в Соединенных Штатах, где действовал этот закон, крах потерпели тысячи банков, в соседней Канаде, где банкам разрешалось открывать филиалы, не было ни одного краха». Странно, но критики капитализма обычно замалчивают этот факт.

В 1933 году Рузвельт проигнорировал Лондонскую экономическую конференцию, проводимую по инициативе ведущих стран с целью снижения торговых тарифов и пошлин и восстановления золотого стандарта. Отменив золотой стандарт, он вызвал бесконтрольную денежную и кредитную экспансию, за которую нация дорого заплатила в последующие годы обесцениванием денег. Конфисковав золото у американцев, Рузвельт вернул им алкоголь.

В первый год Нового курса Рузвельт предполагал использовать на госрасходы $10 миллиардов, в то время как доходы были только $3 миллиарда. С 1933-го по 1936 год государственные расходы выросли на 83 процента, федеральный долг выстрелил на 73 процента.

Весьма экстравагантным был Акт о сельском хозяйстве, повышающий пошлины на фермерские товары и предписывающий уничтожать оптовые запасы сельхозпродукции. Ужасным был спектакль вытаптывания мулами и перепахивания полей хлопка, пшеницы и кукурузы. Целые стада здоровых овец, коров и свиней были пущены под нож и захоронены в массовых могилах. Министр сельского хозяйства Генри Уоллес отдал личный приказ зарезать шесть миллионов поросят до того, как они вырастут. Впервые фермерам платили за то, чтоб они не работали. И хотя Сельскохозяйственный акт помог фермерам сократить излишки и повысить цены, для миллионов других было большим ударом платить такие цены, а то и просто меньше есть.


Голубые орлы, красные утки

Возможно, самым радикальным в политике Нового курса был Акт о восстановлении национальной индустрии, принятый в июне 1933 года. Было создано новое большое бюрократическое управление — Национальная администрация по восстановлению. Под ее руководством многие производящие отрасли были преобразованы в управляемые государством картели. Законы, которые регулировали цены и правила торговли, быстро настроили часть американской экономики на фашистский лад, бюрократический аппарат администрации финансировался за счет налогов и сборов с отраслей, которые она курировала. Экономисты подсчитали, что Национальная администрация по восстановлению повысила стоимость ведения бизнеса на 40 процентов — не совсем то, в чем нуждается экономика для восстановления.

Появились трудовые лагеря для молодежи. Дороги приходилось строить в суровых природных условиях за $1 в день (около $13.55 в ценах 2005 года) и городские парни обычно избегали этой работы. Юноши из сельской местности и небольших городов были обязаны работать 40 часов в неделю и $25 из заработанных отсылать домой своим семьям. Жили они в лагерях и носили специальную униформу. Брали туда лишь с предъявлением справки, что отец — безработный. Система просуществовала до 1942 года. Сегодня в некоторых штатах и графствах США собираются ее восстановить.

Потом появилась еще одна Администрация — трудового прогресса: она строила автомагистрали, государственные здания, библиотеки, аэропорты и парки. Рабочие получали среднюю для данной местности зарплату, но могли работать лишь 20–30 часов в неделю. Большинство рабочих занимались тяжелым физическим трудом, хотя некоторые проекты и подразумевали участие безработных артистов, музыкантов, актеров и писателей. Программа была закрыта в 1945 году.

Экономический эффект введения Администрации по восстановлению был сокрушительно быстрым и мощным. За пять месяцев, предшествующих принятию акта, появились очевидные признаки восстановления: занятость в промышленности увеличилась на 23 процента и фонды заработной платы на 35. Через шесть месяцев после появления Администрации промышленное производство упало на четверть. Администрация сократила продолжительность рабочего дня, увеличила зарплаты и ввела различные прочие производственные затраты. За весь период существования Национальной администрации по восстановлению промышленное производство так и не выросло до уровня июля 1933 года — времени до администрации.

Официальным символом администрации был голубой орел, которого один из сенаторов назвал «советской уткой». «Новый курс оказался политическим рэкетом», — писал известный американский публицист Менкен в 1936 году.

Администрация контролировала цены на более чем 500 наименований товаров, начиная от сварочных электродов, заканчивая корсетами, охватывая 2 миллиона работодателей, 22 миллиона работников. Один из предпринимателей был арестован за то, что выставил цену на комплект белья в 35 центов вместо рекомендованных 40 центов.

Историк Джон Флин в книге «Рузвельт и его миф» описывал своего рода партизанское движение в противовес Администрации восстановления:

«Администрация не могла до конца навязать свои правила. Возникали черные рынки. Только суровые полицейские методы помогали с этим бороться. Например, на одежную фабрику Сиднея Хилтона полиция врывалась, как на штурм, могла выставить начальство за двери, построить всех работников, устроить им короткий допрос, изъять на проверку все документы. Ночные смены были запрещены. Полиция «пальто и пиджака» могла вломиться ночью в дом, чтобы устроить проверку, не совершает ли кто ночью преступление по сшиванию пары носок».

Повышение различных налогов стало любимым занятием Рузвельта в последующие десять лет. Кульминация — 90-процентный подоходный налог. Сенатор от Мичигана Артур Ванденберг выступал в оппозиции политике Нового курса, говоря, что экономика не может быть восстановлена, следуя социалистическому принципу «потопить верхние две трети, чтобы поднять нижнюю одну треть».

Рузвельт был уверен в необходимости вмешательства в экономику, и это затянуло проблемы еще на много лет. Даже к 1938 году (9 лет после начала кризиса) в США была безработица в 20 %. Такого не случалось ни до, ни после.




Самодельные палатки беженцев в Оклахоме. 1936 г.


Призрак Кейнса

Власти и экономисты в последнее время вдруг опять начали говорить о стимулировании спроса: государство рассчитывает, что потребители, получив деньги, начнут их тратить, что создаст так называемый мультипликационный эффект, заставляя расти всю экономику. Именно эта идея была в центре революционного подхода, предложенного Джоном Мейнардом Кейнсом, и со времен Великой депрессии такая политика очень часто применялась правительствами разных стран для спасения экономики. Особенную популярность эти меры приобретают в кризис, в основном потому, что избиратели хотят от правительства активных мер по борьбе с ним.

К счастью, последние лет тридцать этого практически никто не делал: опыт и теория в шестидесятые — семидесятые годы показали, что экономика так не работает. Роберт Барро написал в 1974 году знаменитую статью о том, что такая трата государственных денег в будущем заставит государство поднимать налоги, то есть вскоре забрать эти деньги назад. Вряд ли многие отправятся с ними в магазины, особенно в момент кризиса, когда все уверены, что завтра будет хуже, чем сегодня. Сама идея увеличивать, а не уменьшать расходы в кризис не выдерживает никакой критики, потому что делает государство еще менее надежным должником, что вряд ли поможет вернуть доверие на рынки. Совсем недавно во всех ведущих университетах вам бы рассказали, что фискальная политика — не эффективное оружие для борьбы со спадами; даже год назад все активно критиковали аналогичные меры Буша, а теперь вот советники Обамы предлагают то же самое. Единственное утешение в том, что сегодня это далеко не самая большая опасность.


Конец нового Нового курса

Последним законом, принятым в рамках нового Нового курса, был закон от 25 июня 1938 года. Он показывает полную неспособность экономической команды президента осознать происходящее. В год, когда кризис увеличил количество безработных почти на 60 % (с 6,73 до 10,1 млн человек), доведя долю безработных почти до 19 %, закон о заработной плате и количестве рабочих часов лишь усилил государственное регулирования трудовых отношений. Законодательный максимум рабочей недели (44 часа в первый год, 42 — во второй и 40 — начиная с третьего года после принятия закона) лишь отсек от рынка труда тех, кто согласен трудиться больше, т. е. самых бедных. Как бы в насмешку, этим же законом лишались всяких шансов на получение работы и те, кто был готов трудиться за низкую зарплату. Закон установил минимум часовой зарплаты (25 центов в первый год, 30 — в течение следующих шести и 40 — по истечении 7 лет).

Директор бюджетного бюро Льюис Дуглас, разочарованный и возмущенный, что Рузвельт так скоро и полностью отошел от своей предвыборной платформы, подал в отставку. Выступая в Гарвардском университете в мае 1935 года, он говорил, что Америка находится перед выбором:

«Великая страна — или деспотизм бюрократии, контролирующей все наши шаги, разрушая равенство, которого мы достигли, превращая нас в рабов государства? Останемся ли мы верными идеалам свободы, за которую боролись более тысячи лет? Необходимо осознать масштабность выбора, возникшего перед нами. Нам не следует поддаваться тирании бюрократии, контролирующей наши жизни, подавляющей прогресс, занижающей жизненные стандарты. Федеральному правительству не следует ограничивать свою деятельность там, где демократическое правительство действительно может принести пользу: вопросы национальной безопасности, поддержание закона и порядка, защита жизни и имущества, предотвращение различных закулисных игр».

Выборы в Конгресс 1938 года отразили разочарование избирателей в экономической политике Рузвельта: республиканцы увеличили количество мест в Палате представителей почти в два раза — с 88 до 169 мест, завоевали семь новых мест в Сенате. Не был избран ни один из кандидатов от демократической партии, за которых Рузвельт агитировал лично.

В 1938 году, в разгар созданного его собственной экономической политикой спада, Рузвельт сделал удивительное признание. В конфиденциальной беседе он заявил, что главной проблемой является необходимость придумать достаточное количество «проектов», на выполнение которых можно было бы списать выделяемые деньги.

После Второй мировой войны с ее особым режимом управления экономикой наиболее одиозные конструкции Нового курса были «потихому» демонтированы, а мера государственного вмешательства решительно снижена. Процветание 1950-х годов было итогом совершенно иной экономической политики, чем та, которая породила Великую депрессию 1929–1939 годов.

Статьи подготовлены по материалам, расположенным в Интернете на сайтах:

Великая депрессия. Материал из Википедии — свободной энциклопедии. http://ru.wikipedia.org/.

С. Миронин. Великая депрессия: как все начиналось. http://www.contr-tv.ru/common.

С. Миронин. Великая депрессия и кризис в России. http://www.ruska-pravda.com/.

Александр Шаракшанэ. Уроки Великой депрессии. http://www.moskvam.ru/1999/11_99/sharak.htm.

Стив Хенке. Институт Катона. Снова Великая депрессия? Полит. ру, 3 апреля 2009 год.

Великая депрессия: великий миф или старый сценарий нового кризиса? http://hometrader.ru/analytics/1-general/29-depression.

Михаил Хазин. Нынешний кризис превзойдет Великую депрессию. 20.11.2008. http://www.banki.ru/.

А. Смирнов. Великая американская депрессия: римейк возможен? http://www.tomchin.ru/.

Ф.Д. Рузвельт. Новый курс и борьба с Великой депрессией, http://www.finansy.ru.

А. Смирнов. Великая депрессия и пути ее преодоления. http://www.neuch.ru/referat/18212.html 5 неизвестных фактов про Великую депрессию на Xage.ru.

Великая депрессия, США /Дискуссияdiscussiya.com.

Д. Жуйков. Неолиберальная религия устарела и подвела мировую экономику к Великой депрессии. 23.09.2008. http://www.rbcdaily.ru.

The Economist. Эхо Великой великой депрессии. 3 октября 2008… rosfincom.ru/analytics/.

Спасение утопающих. Государственное трудовое обучение в США… www.rhr.ru/index/jobmarket.

К. Ремчуков. Правые нужны не «для декора». http://www.liberty.ru/groups/media/.

С. Николаева. Новый курс: взгляд интеллектуалов. www.amstud.msu.ru.

Михаил Дубов. Призрак Кейнса. http://ruconomics/com/2008/11/21/prizrak-keynsa.

Невыученные уроки

Ирина Прусс



Перед вами — две совершенно разные картинки одного и того же. Какая из них справедливее, судить не берусь: я журналистка, а не экономист. Известно, что Америка вышла из кризиса без тотальной милитаризации экономики и ограбления части собственных граждан еврейской национальности, как Германия. Известно также, что выходили США из кризиса дольше, чем, например, та же Германия.

Наверное, каждый шаг Нового курса надо разбирать отдельно, исходя из конкретных обстоятельств, массовых настроений и представлений того времени о правильном и запретном в экономике. Наверняка это должны делать специалисты. Только мне почему-то кажется, что мы снова получим те же две картинки, может, с другими оттенками красок и другими деталями, но в принципе такие же: в зависимости от идеологических, политических и профессиональных убеждений автора комментариев. Они уже вовсю бодаются друг с другом по поводу нынешнего кризиса. Стоит ли обсуждать еще и Великую депрессию?


Что нам Гекуба?

Аналогии современного кризиса с тем, тридцатых годов прошлого века, могут быть только весьма условны: мы живем совсем в ином мире. У нас глобализация. По всей планете свободно циркулируют потоки информации, денег, товаров, людей и идей. У нас совсем другие трудности и проблемы: как сохранить свою национальную и государственную идентичность в потоке стандартных телевизионных образцов одежды, интерьеров, поведения, мыслей и чувств. Европа уже представляет собой в значительной степени единое целое с весьма условными государственными границами, единой валютой и во многом единым законодательством. Идеология мультикультуризма предполагает не просто мирное соседство людей разных рас, национальностей, конфессий и культур, но их творческое сотрудничество: мы можем петь, только если мы поем вместе, как утверждает песня, ставшая хитом.

Но вот пришел кризис — и прекрасные цветы нового мира вдруг поблекли, краски начали облезать, швы новых одежд расползаться, и оттуда полезло что-то ужасно знакомое. «Понаехали тут!» — закричали, презрев политкорректность, французы, бельгийцы, итальянцы и отправились митинговать против мигрантов, отнимающих у них работу. Правительства быстренько вспомнили очертания государственных границ и защелкали ножницами заградительных таможенных пошлин над потоками иноземных товаров, охраняя от свободной конкуренции собственных производителей. Понадобились совещания министров и премьер-министров стран Европы, на которых они мягкими тихими голосами уговаривали друг друга сохранять верность прежде принятым решениям, убеждениям и декларациям. Тем временем Конгресс США требует немедленного и радикального усиления роли государства в экономике.

И над всем этим реет тень Франклина Делано Рузвельта — человека, который то ли спас Америку от окончательного банкротства и упадка, то ли затянул кризис на десятилетие своим чрезмерным вмешательством в свободный ход событий. Такое впечатление, что бурные споры вокруг его Нового курса возобновились через 70–80 лет с того же места, на котором были оборваны когда-то.

Вы обратили внимание на странность: Нобелевскую премию по экономике получают практически всегда сторонники свободной конкуренции, сильного, но точечно ограниченного вмешательства государства вроде Хаека и Фридмана? А вот политики, оказавшись в ситуации, когда надо применить эти научные методы для решения сложных и острых экономических проблем, тут же о них забывают, склоняясь к популизму. Здравствуй, Гекуба! Что скажешь?


Безумие Европы

Конечно, политический и культурный контекст, в котором началась и разворачивалась величайшая экономическая катастрофа ХХ века, был иным.

Тоталитаризм в разных видах становился тогда популярным даже среди интеллектуалов и так называемой прогрессивной общественности. Тому множество свидетельств; вот одно из них замечательного английского философа Исайи Берлина, посвятившего Рузвельту вдохновенный очерк:

«Все это началось с великого кризиса 1931 года, который разрушил чувство экономической безопасности, может быть, и необоснованное, но имевшееся тогда у значительной части молодежи из среднего класса. Наступили железные 30-е годы… мрачные, свинцовые; единственный из всех периодов, к которому никто в Европе не хочет возврата. Затем пришли Манчжурия, Гитлер, голодные походы, война в Абиссинии, политика умиротворения, Клуб левой книги, советские процессы и чистки, обращения идеалистически настроенных молодых либералов и радикалов в коммунизм или большая симпатия к нему, часто только по той причине, что он оказался единственной силой, достаточно крепкой и могучей, чтобы действенно сопротивляться фашизму. После этих обращений иногда происходили посещения Москвы или участие в боях в Испании, смерть на поле боя или же горькое и гневное разочарование в коммунистической практике, или какой-то отчаянный и неубедительный выбор того из двух зол, которое казалось меньшим…

В те дни пропаганда самым настойчивым образом заявляла, что гуманизм, либерализм и демократические силы свою роль сыграли и теперь выбор лежит между двумя мрачными крайностями: коммунизмом и фашизмом — между красным и черным. Для тех, кто не поддался этому треску, единственным светом во тьме была администрация Рузвельта и Новый курс в Соединенных Штатах».

Между тем Европа предложила иной вариант выхода из Великой депрессии; наиболее последовательно его осуществила Германия. Об экономической политике Германии того времени с подчеркнутой суховатостью и без всяких оценок пишет один из справочных сайтов Интернета. Вот тут начинают напрашиваться некоторые параллели.

«Веймарская республика была решительно не способна справиться с кризисом, отягченным ностальгией граждан по былому величию страны, да еще в условиях резкого падения жизненного уровня».

Как будто про нас, про наши 90-е годы, не так ли? Сравнивать постсоветскую Россию с Веймарской республикой тогда казалось банальностью, предсказания близкого фашизма в том или ином обличье — общим местом.

«Экономическая политика пришедших к власти национал-социалистов носила ярко выраженный чрезвычайный характер, она была направлена не только на выход из кризиса, но и на возвращение утерянных территорий и рынков, дальнейшее расширение границ государства, завоевание мирового господства. Это вылилось в тотальную милитаризацию народного хозяйства».

Крах централизованной советской экономики и нас обрушил в чрезвычайное положение; мы по обыкновению наградили всенародной ненавистью людей, сработавших пожарными, вместо того чтобы поставить им памятник за спасение без крови и братоубийства, а потом, когда пришло время пожинать плоды их работы, приписали их заслуги совсем другим деятелям. А ведь правда, по краю пропасти ходили: была вскормленная в недрах брежневского аппарата «русская партия», имперская идеология приняла не свойственный нормальной империи националистический оттенок, мы без конца догоняли и перегоняли Америку, размахивая на ходу атомной бомбой — и проиграв экономическое соревнование, а также всю холодную войну в целом, могли бы, наверное, решиться на отчаянный шаг.

На обломках империи, сокрушенной полной экономической несостоятельностью режима, вполне могла произрасти националистическая авторитарность, переходящая в тоталитаризм; уберегли нас тогда не только и, может, не столько презираемые сегодня демократы во власти, сколько историческая память о недавних временах тотального террора. Сегодня мы помним об этом намного хуже, чем в первой половине 90-х, и «вставание с колен» вместе с железобетонной административной вертикалью и школьными учебниками о лучшем менеджере всех времен и народов в соединении с реальным кризисом (виноваты в котором, разумеется, США) способны породить новую идеологию и новую политику причудливо знакомых очертаний.



Заинтересованных в новой чрезвычайке агрессивной направленности достаточно, причем заинтересованных чисто практически. Говорится, например, что для балансировки давшей крен отечественной экономики просто необходимо напечатать много-много денег и на них восстановить ВПК на современной научно-технической основе. Я экономику постигала лишь на уровне управления семейным бюджетом и никак не могу понять, почему ВПК предпочтительнее мельком упомянутых рядом здравоохранения и образования: НАТО явно не угрожает моему ребенку, в отличие от некомпетентного врача, плохого учителя, нищих больниц и переполненных школьных классов.

Но вернемся к Германии. «Нацисты создали мощный аппарат государственного регулирования экономики. Главный хозяйственный совет перераспределял финансовые, людские и сырьевые ресурсы прежде всего в военный комплекс за счет гражданских отраслей. Закон об организации национального труда создал нормативную базу для принудительного труда. В условиях фашистской диктатуры, лишенной необходимых средств на широкомасштабные военные инвестиции, в условиях самоизоляции страны методы государственного регулирования изначально стали чисто административными. Быстрыми темпами расширялся государственный сектор экономики. Этот вариант на какое-то время оказался весьма эффективным, позволил в течение 1934 года покончить прежде всего с кризисом в тяжелой промышленности и на этой основе обеспечить быстрые темпы роста».



Приоритеты

Почему, собственно, мы так много говорим о Германии, хотя начали с разных точек зрения на Новый курс Ф.Д. Рузвельта?

Потому что если рассматривать экономику, да еще экономику времен тяжелого и непредсказуемого в своем развитии кризиса, только с точки зрения экономики, да еще на ограниченном отрезке времени, как раз и придешь к тому, что Гитлер был эффективным менеджером: он вывел страну из хаоса, развала и падения в стадию экономического роста уже к 1934 году, а США вступили в эту стадию много позже, только во время Второй мировой войны. Сталин был еще более эффективным менеджером, потому что, уморив голодом десятки и сотни тысяч своих подданных, угробив в лагерях миллионы, положив во время войны в несколько раз больше солдат, чем фашистская Германия, он в конце концов не только провел индустриализацию, но и победил Гитлера.

Я думаю, рассуждая о Рузвельте и его Новом курсе, необходимо иметь в виду подобный «на какое-то время весьма эффективный» вариант развития событий. В конце концов все режимы, его выбравшие, потерпели сокрушительное поражение — не только политическое, но и экономическое.

Невозможно отрицать сходство в государственной экономической политике всех стран во время Великой депрессии: и Рузвельта называли «социалистом» не без некоторых оснований. И сегодня первые инстинктивные движения политиков все те же, все в ту же сторону. Но демократические институты, которых у нас нет и сегодня, все время сдерживали Рузвельта, да он и сам все-таки был слишком демократом, чтобы зайти так далеко, как зашли некоторые европейские правительства.

Победителей не судят; в историю Рузвельт вошел как великий реформатор классического капитализма, хотя многие из своих громогласно провозглашенных реформ вскоре тихо отменил (и это прекрасно: он не только ошибался, но и имел мужество исправлять свои ошибки, например, фактически отменил заградительные пошлины, заключив двусторонние соглашения со многими странами). Вошел в историю как великий победитель кризиса, хотя в стадию экономического роста страна вошла только во время и благодаря Второй мировой войне.

Меня во всей этой истории волнует, честно говоря, не столько справедливость, сколько наше с вами конкретное кризисное будущее. Путину уже попытались присвоить звание Рузвельта, но ему стать таковым довольно трудно. Он не может учесть мнение оппозиции, потому что она фактически лишена голоса, тогда как с Рузвельтом спорила вся пресса, которая была в основном в руках республиканцев. Нашему правительству не приходится никому ничего доказывать, любой — «правильный» или «неправильный» — закон с ходу утверждается Думой, а Верховный суд США в свое время признал многие реформы Рузвельта неконституционными. Жесткий предел реформам клал священный принцип частной собственности, который в США никому не пришло в голову поставить под сомнение. Известный американский специалист по России Ричард Пайнс заметил по этому поводу: «Я не помню, чтобы Рузвельт посадил в тюрьму Рокфеллера и отнял у него корпорацию. Да, американские миллиардеры не любили Рузвельта, и он отвечал им тем же, но не мог экспроприировать их имущество».

Но тогда как далеко мы можем зайти в борьбе с кризисом? Возможно ли, например, что будут стрелять в митингующую толпу? Возможно ли втянуться и других втянуть в настоящую большую войну, которая погубила Германию, разрушила Европу, но сделала США самым мощным государством в мире? И которая в конце концов все спишет?

На последней научной конференции Левада-центра выступал известный специалист по международным отношениям, профессор Д. Тренин. О южноосетинском конфликте и российско-украинских «газовых» спорах он сказал: конфликт начал Саакашвили, Украина денег не платила и газ присваивала, а пострадала более всех в результате собственных действий Россия. Его спросили: неужели тем, кто у нас принимает решения, амбиции важнее экономической целесообразности? Д. Тренин ответил странно, но по существу: «Нынешняя ситуация кажется мне похожей на ту, что привела к Первой мировой войне: никто ее не хотел, так в нее и сползли — нехотя».

Восторженный почитатель Рузвельта И. Берлин писал в своем очерке о нем: «Массы знают: на что они сами похожи, то и привлекательно для них. Каким немцы воображали Гитлера, таким он преимущественно и был; а каким свободные люди в Европе и Америке, в Азии, Африке и Австралии и где бы то ни было еще, если там были хотя бы зачатки политического мышления, — все они ощущали Рузвельта, таким он на самом деле и был. Он был величайшим лидером демократии».



Сейчас зажмурюсь и постараюсь вообразить что-нибудь хорошее. У себя — зачатки политического мышления, у нас у всех — лидера демократии.



Загрузка...