Золотой обруч

ЛЮБОВЬ ЛЕТНЕЙ НОЧИ

Парень снова и снова шепотом позвал девушку и потрогал дверь. Из амбара никто не ответил. Возле самой двери спала усталая девушка. Он прислушался, прижав ухо к замочной скважине, донеслось ее дыхание.

— Маали, ты слышишь?.. Маали!.. Маалике!..

Под полом амбара забегали мыши. Потом все смолкло. Снова забегали мыши. И снова все смолкло.

— Маалике!

— Что?.. — послышался вдруг сонный голос — Кто там?

— Это я… Не узнаешь? Я, Куста…

Девушка повернулась на постели. Зашуршала солома. Маали сказала:

— Все же пришел, хоть я и сказала, что не впущу?..

— Так уж и не впустишь?

— Нет! Уходи.

— Маалике, послушай… — И, привалившись грудью к двери, он тихо зашептал что-то.

— Ах, оставь меня в покое! — сердито крикнула девушка.

Кажется, она повернулась на другой бок: снова прошелестела солома.

— Что ты кричишь! — испугался парень. — Ради бога, потише… шепотом! Мари не спит здесь сегодня?

— Нет, она на сеновале, под коровником. А теперь уходи.

— Маали… Маалике, неужели ты и впрямь такая?

Послышался смех. Да, ее не раз упрекали за то, что она такая. Она засмеялась, — снова забегали мыши, — и сказала:

— Какая? Ах, такая, что не бегаю за каждым парнем? Этого тебе хочется… да! Уходи… Понимаешь, уходи! А то я выбегу и заберусь к Мари на сеновал…

— Ради бога! Одну-единственную ночь ты спишь одна — и то нет!..

— Вот пойду в дом и пожалуюсь хозяину, что не оставляешь меня в покое!

— Тьфу, черт! Этого еще не хватало!

Батрак плюнул и уселся на жернове, служившем амбарной приступкой. Он помолчал, смотря перед собой. Потом взгляд его обратился к жилому дому и гумну. Они, казалось, отдыхали после дневной работы. Летняя ночь, словно баюкая, нависла над хутором, и он тоже спал. Не спали, пожалуй, лишь батрак перед амбаром и девушка в амбаре. Луна поднялась из-за дома, и тень его легла на заросший травой двор. Белели только журавль колодца и стропила гумна. Парень сидел в темноте и видел на освещенном луной поле каждую кучу камней, которые они собирали вместе с Маали. Высокие березы вдоль дороги, по которой гоняли стадо, отбрасывали тени на ржаное поле. Вдали угадывались глубокая низина, пруд и пыльный большак… И надо всем простиралось почти беззвездное, мягкое, летнее небо…

Парень видел все это, и в его душу вливалось чувство тихой умиротворенности. Только прохладно было. Он запахнул пиджак, накинутый на рубашку, и поджал ноги. Сидел и с досадой думал об этой вздорной девчонке, которая не пускала его к себе в амбар!

Не-ет, подумал он опять, вздорной ее не назовешь. Но черт знает, что гнетет ее в последнее время. Когда после толоки на хуторе устроили танцы, она истуканом сидела возле костра и глядела в темноту; а потом вырвалась из рук Кусты и убежала в лес. А нынче вечером, когда они вдвоем возвращались с сенокоса, она сказала:

— Сегодня ночью ко мне не ходи. Не впущу.

— Почему? — удивленно и недовольно спросил парень.

Но Маали ничего не ответила, только поправила платок на голове своей загорелой рукой.

Вспоминая все это, парень снова разозлился на нее.

— Вот ты какая! — повторил он.

Девушка вздрогнула.

— Ты еще не ушел? — с упреком произнесла она. — Ты, как привидение, не даешь покоя!

— Маали… Маалике… — шептал парень. — Почему ты так?

— Ступай к Мари! Что ко мне пристаешь? Она тоже девушка… Круглая, что яблоко…

— Маали, ради бога, не говори так!

Девушка вроде встала с постели. Половица скрипнула, испуганно замерли мыши. Послышался шелест одежды и вздох не то грустный, не то сожалеющий.

— Впустишь?.. Впустишь меня? — с бьющимся сердцем подступался парень.

— Ступай к Мари! — капризно отозвалась девушка. — Помнишь, как ты ее расхваливал, — толстая, мол, мягонькая. Она тебя с радостью примет.

— Оставь, Маали! — раздраженно ответил парень. — Вот рассержусь и вышибу дверь, коли не впустишь!

— Чего ты добиваешься у меня? Ведь того же, что и у нее!

Куста встал и сердито поглядел на низенькую дверь.

— Ладно! — сквозь зубы выговорил он. — Ладно!..

— А чего тебе нужно, если не это? Бесстыдник… грубиян… — Голос девушки прозвучал смущенно.

И она сердито продолжала:

— Все вы такие, парни из Пяраской волости! Чего всюду таскаетесь? Будто и не за этим! Лазаете по сеновалам и амбарам… А потом справляйся девушка, как знаешь! Хоть в воду бросайся! Никому и дела нет! Камень у вас в груди, а не сердце.

На минутку стало тихо. Потом Куста кашлянул, засмеялся и сказал:

— С каких это пор, Маали, ты так хорошо все знаешь? Раньше от тебя не слыхать было таких речей.

И через некоторое время:

— Маали, впусти! Что я — не мужчина и не могу жениться на тебе? А ты этак думаешь мужа себе заполучить? Но ведь и мужчина не свинья. Из-за тебя, проклятой, полночи зябнешь под амбарной дверью! Впустишь ты меня или нет?

В амбаре было тихо, как в могиле.

— Маали… Маалике… — молил парень. Горячая волна крови ударила ему в голову, глаза загорелись, пальцы нервно забегали по косяку двери. — Открой же! Мне здесь холодно! Все упрашиваю тебя, а тебе хоть бы хны. Ну пожалуйста. А то еще хозяин выйдет, увидит. Послушай ты меня!

Парень просил горячо, умолял. Дух у него захватывало, в горле першило, лицо горело.

— Если тебе холодно, ступай к Мари. Может, она тебя дожидается.

Девушка сказала это с ехидцей, так что парень даже сплюнул и ответил сердито:

— Ну и черт с тобой! Очень мне нужно! Плесневей там, за дверью, одна! Ладно, пойду на сеновал.

И отошел от амбара. Луна поднялась уже высоко. Над низиной белели полосы тумана. Редкие звезды терялись в белой дымке, затянувшей все небо.

Едва парень отошел на несколько шагов, как дверь тихонько отворилась и девушка высунула голову.

— Куста, Куста!.. — позвала она. — Ты и вправду пойдешь к Мари?

Парень тотчас остановился. Всю его досаду как рукой сняло. Грудь его снова, как раньше, наполнило томление. Кровь горячо застучала в жилах. Теперь он скоро пройдет к ней, обнимет жаркое тело, услышит строптивый шепот… Теперь скоро…

Куста быстро подошел к амбару. Но Маали тихонько предостерегла его:

— Я еще не собираюсь тебя впускать!

Лицо Кусты вытянулось:

— В игрушки играть вздумала? Чего ты добиваешься своими капризами?.. Ну?..

— Попробуй только лезть насильно! — погрозилась девушка. — Перед самым носом захлопну!

Они напряженно вглядывались друг в друга, хотя в сумерках трудно было различить лица. Потом Куста уселся на жернов, а она опустилась на порог. Минутка прошла в молчании.

— Ну, чего мы тут сидим? — спросил парень.

— Уходи, коли тебе скучно, — ответила девушка.

Ага, значит, она захотела позлить его! И парня снова охватило раздражение. Оно ощущалось еще острее и мучительнее из-за близости Маали. Будто искры мелькали у него перед глазами.

Он страстно желал эту женщину, ее грудь так бурно вздымалась совсем рядом, ее лицо так призывно белело в сумеречном свете ночи. Эх, знала бы эта чертова девчонка, как в нем все горит! Как кипит кровь, в груди точно огненный шар, в глазах рябит, дрожат руки. В жаркой ночи томленье черной тучей накрывает человека… Все меркнет, уходит вдаль… Завтра хоть смерть… Ничего уж и не существует, кроме этого жаркого, удушливого желания…

— Ну, что тебе? — спросила девушка и засмеялась глухим смехом, таящим обещание. — Ну?

— Что? — хрипло произнес парень. — Я…

Он вдруг ощутил в себе отчаянную смелость и силу, которых ему обычно не хватало. Обхватил девушку, прижав горящие губы к ее губам. Она отбивалась и отворачивала голову.

— Я… — задыхаясь, шептал парень. — Я…

Маали почувствовала, как Куста поднял ее на руки и, шатаясь под ее тяжестью, вошел в темный амбар. Как прерывисто он дышал, как горели его глаза — словно у кошки! Даже сквозь шаль и юбку проникало тепло его рук. Ох, как он сжимал ее! Что он — озверел или сошел с ума?

А Куста чувствовал, что готов в эту минуту сломать, раздавить ее. Мысли путались, в голове шумел горячий ветер. Ни любви, ни жалости не испытывал он больше к этой женщине. Лишь темное, жаркое облако окружало его…

Маали сначала отбивалась. Но потом устала, ее голова кружилась… Да, это Куста несет ее на руках… Ох, как она порой тосковала по нему… стареющая девушка по молодому парню! Не спала по ночам… проливала горькие слезы… прижимала к груди усталые от работы руки… Весной она из-за него чуть не сошла с ума!

— Куста… — прошептала Маали.

Поцелуи горели на лице и на шее, объятия расслабляли. Все сладко ныло.

На постели зашуршала солома.

Что он, негодный, делает?.. Ах да, ведь это Куста… Но нет, нет! Неужели он думает, что она согласится?.. Нет, нет, тысячу раз нет!..

И Маали неожиданно сильным рывком высвободилась из рук парня и выскочила во двор в открытую дверь.

В первую минуту она ощущала только страх, ее охватила дрожь. Но потом пришли раскаяние и жалость.

Вот зверь!.. Но ведь это Куста… Ох и рассердится он теперь!.. Но ведь ей нельзя… Никак нельзя!.. Почему он не хочет это понять?.. Почему он думает только о себе?.. Если бы он действительно любил, то не требовал бы.

Но, быть может, это и есть любовь?.. Может, все мужчины любят только так?.. Что же это за любовь?..

Закинув голову, Куста шел к ней. Что он скажет? Но он, ничего не говоря, не сводя гневного взгляда с Маали, приближался к ней.

Господи, что он задумал? Неужели он… насильно?..

Маали хотела было укрыться в доме, однако повернулась и пустилась бежать дорогой, по которой гоняли скотину. Оглянувшись, она с испугом увидела, что Куста, широко закидывая ноги, преследует ее.

Ночь была тиха. Мгла еще больше сгустилась, стало теплее, звезды совсем погасли. Высоко на небе светилось облачко тумана — то была луна. Березы больше не отбрасывали теней.

На клеверном поле скрипел коростель и сонная куропатка издавала тихие, зовущие, манящие звуки… Клевер был в цвету, одуряющий запах цветения заполнял летнюю ночь.

Маали бежала, и вдруг все это показалось ей смешным: девушка удирает по дороге, распущенные волосы развеваются вокруг головы, а парень длинноного несется вслед — только штаны мелькают. Что, если кто-нибудь увидит?

И страха как не бывало, на Маали напало смешливое настроение. Оглянувшись, она хихикнула:

— Напрасно стараешься — все равно не догонишь!

— Как же, не догоню, черт побери, дожидайся! — пропыхтел в ответ парень.

И девушка представила себе его сердитое лицо и сжатые кулаки.

Опять за свое возьмется, если поймает. И уж конечно, поймает. Девушка изнемогала. Она тяжело переводила дух. Юбка путалась вокруг ног.

Испуг снова одолел Маали. Страх бросил ее в жар. Она собрала все свои силы, подхватила юбку, сбежала с холма вниз к ручью.

Среди высоких кустов ольхи стояла развалившаяся мельница. Года два назад весенние воды с грохотом снесли плотину. Тяжелые бревна плотины развалили ниже по течению еще с полдюжины мельниц. Эти мельницы починили, а здешняя так и осталась. Вода из озера почти вся вытекла. Лишь кое-где среди аира сверкали широкие лужи воды.

Развалившаяся мельница чернела среди деревьев, словно огромный муравейник.

«Туда! — мелькнуло в голове девушки. — Только бы дверь была открыта».

Как раз на берегу ручья, где над тихо журчавшей водой был перекинут мостик, Куста схватил Маали за плечо.

Девушка вскрикнула, в голосе ее послышались слезы. Она вырвалась и, шатаясь, перебежала мостик. А парень, нечаянно ступив на катящееся бревнышко, во весь рост растянулся на росистой траве.

— Ведьма проклятая! — зло выругался он.

Он сердито поднялся и успел увидеть, как Маали скрылась за дверью мельницы.

— Погоди же! — скрежеща зубами, пробормотал парень. — Я тебе не мальчишка, чтобы играть со мной! Погоди!

Упрямо закинув голову, Куста подошел к мельнице и нетерпеливо потряс дверь. Оказывается, девчонка задвинула изнутри засов. В мельнице царила могильная тишина.

— Маали! — позвал Куста, стараясь смягчить голос. — За сколькими дверями я должен нынче упрашивать тебя? Не будь дурочкой, открой!

Под пышными кустами ольхи за мельницей журчала вода. На берегу ручья кузнечик медленно водил смычком: сирр-сорр… И ему отвечал сверчок из мельницы: трийкс-трийкс…

Больше ничего не было слышно. И когда парень, прижав ухо к двери, прислушался, изнутри не донеслось ни звука.

Куста сердито огляделся. Нет ли другого входа? На окне, обращенном к плотине, правда, были выбиты рамы, но зато осталась заржавленная железная решетка. Через эту решетку парень заглянул внутрь. Там была кромешная тьма, только чуть-чуть белели пыльные ступени, ведшие на чердак.

Все другие окна были забиты толстыми досками.

Но он вспомнил, что маленькая дверца у подножия стены вела в помещение, где находилось мельничное колесо, а оттуда можно пройти наверх. Пробираясь ощупью в темноте и хватаясь за размытые водой грязные корни деревьев, он спустился к самому ручью, черневшему, словно могила. В лицо пахнуло холодной сыростью. Где-то вблизи слышалось журчание воды, запахло черной смородиной, под кустом зашуршала лягушка.

С бьющимся сердцем и дрожащими от возбуждения коленями Куста переступал с одного обомшелого камня на другой, все время боясь поскользнуться. Было жутковато в этой тьме, под сросшимися вершинами деревьев. И когда лягушка шлепнулась в воду, он испуганно отступил. Попав ногой в холодную воду, Куста осторожно нащупал пальцами другой камень.

Проведя рукой по заплесневевшей стене, он наконец нащупал и створку двери. Она набухла от сырости, но не была заперта. Петли пронзительно заскрипели, дверь открылась наполовину. Нанесенная водою грязь, скопившаяся возле стены, не загромождала дверь.

Куста вошел в темное помещение и тотчас наткнулся на полуистлевшее мельничное колесо. Желоб, по которому когда-то низвергалась на колесо вода, давно высох, и колесо, некогда вращавшееся и сотрясавшее внутренность мельницы, теперь бессильно замерло.

Парень попытался открыть люк, который вел наверх, в помещение мельницы, но люк не поддавался. Собрав все силы, Куста навалился всем плечом, и ступени лестницы затрещали под ним. Но на люке лежало что-то тяжелое, приподнять его было невозможно. Парень сплюнул, почесал затылок, подумал с минутку и побрел обратно только что пройденной дорогой. Он был словно пьяный.

Посреди ручья он поскользнулся на камне и до колен угодил в холодную воду, натекшую сюда сверху из Пагодских ключей.

Тьфу, черт, чего только не приходится переносить мужчине из-за какой-то девчонки! Гоняйся за ней полночи, броди, точно лунатик, по пустой мельнице. А как бы славно было отдохнуть после вчерашнего сенокоса!

Он опять поднялся на разрушенную, плотину, все время испытывая ощущение, будто кто-то хочет схватить его когтями за мокрую ногу и стащить вниз в черную глубину.

Когда Куста снова очутился перед мельницей, ему показалось, что внутри кто-то ходит. Но нет, он, кажется, ослышался. Лишь сверчок скрипел в старой печи.

Парень устало уселся на колоду, валявшуюся под окном, и задумался.

…Почему она такая строптивая? Что ей сделается? Ее не убудет, если поспит с парнем под одним одеялом. Неужели она не понимает, как это хорошо?

…Кабы вместо Маали была Мари… Да, эта девица другого сорта… Они бы сейчас с ней валялись на сеновале, на свежем сене… как на прошлой неделе…

…Ух, терпеть он не может эту девку! Противной казалась хозяйская дочь Мари батраку Кусте. Слишком распущенная, слишком доступная… Со всяким целуется, кто голову не отвернет… Со всяким готова переспать, кто не бежит от нее… Круглая, мягонькая такая…

А-ах, как зевается! Кости ноют после вчерашнего сенокоса. Поспать бы немножко!

…Девушка не должна желать никого, кроме одного, девушка должна быть чистой… Из-за этого его и влечет к Маали. Но какая же она строптивая, ну просто полоумная!..

Эх, как хорошо было бы теперь поспать… А еще лучше — в обнимку… Глаза в изнеможении закрыты… Тепло, сладко усталому телу… Не щекочи!.. Вот ты что затеяла… Думаешь, я не могу так?.. Ну-ну!..

Эх, черт, как спать хочется! Поневоле задремлешь.

Вдруг в голове Кусты промелькнула мысль: а что, если Маали ушла, пока он там возился около мельничного колеса? И сразу сон как рукой сняло, а вместе с тем прошел и гнев. Парню стало только больно, горько.

…Если бы она знала, как он тоскует по ней! Она бы так не играла. Потому что она все же добрая, сердечная девушка… Если бы она могла понять, как что-то жжет и ворочается у него в груди, словно горячий камень. Эта неугасимая страсть, она не дает покоя ни ночью, ни днем… Разве он виноват, что родился мужчиной, а она — женщиной и что его влечет к ней?

Он опустил голову на руки.

…А Маали, видно, думает, что он необузданный, грубый, бессердечный… Она думает так из-за его похождений с Мари, да и всего прочего… Не понимает она одного: все это потому, что он любит ее, Маали… Любит так, что невозможно выразить словами…

От этих горьких мыслей парню стало больно, плечи его затряслись.

И в эту минуту кто-то тихонько тронул рукой его спутанные волосы и мягко произнес:

— Куста!

Парень вздрогнул от неожиданности и оглянулся. По ту сторону оконной решетки в мельничном помещении стояла Маали. Куста сжал ее теплую руку своей влажной от слез ладонью.

В первую минуту оба молчали, не зная, что сказать. Луна выплыла из-за тучи и осветила смущенное лицо Кусты.

— Почему ты такая? — спросил наконец он.

— А ты почему такой? — вопросом же ответила девушка.

Куста снова присел на колоду, не выпуская ее руки. Маали тоже оперлась на подоконник.

— Ты же знаешь, что я этого не могу, — продолжала девушка.

— Зачем ты меня мучаешь? Ты же видишь, как я тебя хочу…

— Но я не могу!.. Ты думаешь, сама я… — Голос девушки перешел в жаркий шепот. — Нельзя же…

— Почему? — тоже шепча, допытывался Куста, прижимая лицо к железной решетке.

— Ты сам знаешь… Тебе-то ничего, а мне что делать?.. Куда потом деваться?..

— Я женюсь на тебе, — сказал парень, сам хорошенько не веря своим словам.

— Нет, ты меня не захочешь в жены… Я стара… и бедна… — печально ответила девушка, но в голосе ее слышалась мольба: «Женись, дорогой, женись, ну пожалуйста!»

— На два-три года старше меня… Ничего не значит…

Он сжал руку Маали и сказал:

— А теперь открой дверь.

Но она покачала головой:

— Нет, не открою. Все вы, парни, как звери дикие, с вами только и говорить через решетку.

На этом разговор снова оборвался.

Куста поглядел на озеро. Где-то в омуте, сверкавшем от лунного света, всплеснула большая рыба. Побежали круги, свет месяца заплясал на них, разбиваясь и снова возникая. Деревья по берегам, словно темные холмы, подымались к уже прояснявшемуся небу. Луна серебрила их верхушки.

Куста чувствовал, что в нем рождается что-то новое, чистое. Его рука, державшая руку Маали, задрожала.

— Маали, — прошептал он. — Маали!

— Что?

— Ты не сердишься на меня?

Девушка ничего не ответила. Рука ее тоже задрожала. В ночном сумраке лицо девушки выглядело бледным, печальным.

— Не думай, что я такой… — прошептал парень. — Но иногда не знаешь… Сам не пойму…

— Куста, Куста! — горько зарыдала вдруг девушка. — Если б ты знал, как я жила и живу, если бы понимал!..

Слезы ручьем лились по бледному лицу, грудь судорожно поднималась и опускалась, сердце тяжко ныло.

— Семь лет прослужила я здесь, в Каарнанурме… — продолжала она сквозь рыдания. — Дни и ночи работала… да еще брани наслушалась… Все время ждала кого-нибудь, кто пожалел бы меня… Ну, коли не женился бы, то хоть любил, думал обо мне… Но не дождалась никого!..

Она громко рыдала, привалившись грудью к подоконнику. Куста, тоже опечаленный, беспомощно вертелся на своей колоде.

— Никого… — плакала Маали. — Ты… Я знаю, чего ты хочешь… А до меня тебе дела нет… Ты как зверь дикий… Возьмешь, что надо, и уйдешь… Если бы ты любил, не поступал так…

— Но как же еще любить? — смущенно ответил парень. — И захотел бы — не смог…

— А как я могу?

— Ты женщина…

— Будто мне и жить не хочется из-за этого?.. Что с тобой толковать!.. Ни от кого жалости не дождешься… Только смех да издевательства… С самого детства только и знаешь, что защищаться… Каждый мужчина словно коршун… Ни о чем другом и не думает…

Она заплакала еще горше. А парню казалось, будто вокруг его головы редеет облако тумана. Он ощутил влажную прохладу, шедшую от воды.

Речь девушки перешла в жаркий молящий шепот. Время от времени она хватала руку парня, трясла ее, прося о помощи. Прижав лицо к железной решетке, торопливо шептала:

— Куста, милый!.. Как ты мне дорог… Слов не нахожу… Лежу иногда ночью одна на постели, думаю о тебе… Схвачу подушку, прижму к груди… Ты, ты!.. А иногда взгляну на тебя за обеденным столом или за работой… Какой большой, какой сильный!.. И когда ты однажды у Курнаверской корчмы побил всех парней… Как я тогда гордилась тобой!.. Ты, ты!..

Горячие слезы Маали падали на руку парня. И он вдруг почувствовал, что у него выступили слезы на глазах. Стыдясь, он провел рукой по лицу.

— Куста, если бы ты женился на мне… — шептала та. — Ты и я… Стояли бы мы перед алтарем, начали бы свою жизнь… Построили бы домишко на земле Каарнанурме… Ты ходил бы на работу, и я ходила бы… И все было бы, как и до сих пор…

Потом добавила тихо, стыдливо:

— И родились бы у нас дети…

— Маали! — прошептал Куста, дрожа от волнения. — Маали!

Словно сговорившись, они потянулись друг к другу и поцеловались — и оба улыбнулись. Потом Маали сказала:

— Послушай, идем-ка домой.

Она отодвинула засов, вышла и пошла по мостику через ручей. Куста послушно, как раб, зашагал за нею.

В озере снова плеснулась рыба, и разбежавшиеся по воде круги засверкали в лунном свете. Вершины деревьев все больше серебрились. Но под ними по-прежнему царил сумрак.

Два человека молча шагали рядом. Они шли, задумчиво опустив глаза. Лица их побледнели. У них не было слов, чтобы выразить трепетавшую в их сердцах боль, жалость и счастье.

— Какая ночь! — произнес наконец Куста усталым голосом и зябко запахнул пиджак.

— Да… ночь, — подтвердила Маали. — Слышишь?

Она протянула руку к клеверному полю, где звонко скрипел коростель.

Они молча прошли несколько шагов.

— Прохладно стало, — сказал Куста.

— Иди сюда, под шалью тепло.

Она накрыла его концом шали.

— Странная ночь… — снова задумчиво произнес Куста. — Все словно сон… Дома, наверно, спят… И Мари на сеновале…

— Тебе жалко, что не забрался к ней? — тихо засмеялась Маали. В этом смехе слышался еще упрек, но вместе с тем и нежность. Каким хорошим, каким по-детски простым был этот парень!

Боком она ощутила, как он дрожит. «Бедняжка! — подумала она. — Зябнет — из-за меня!..»

И опять не нашла слов, чтобы выразить свою тоску, которая томила все ее существо. Это была боль, сладко сжимавшая сердце, безмолвная, безграничная…

…Да, если бы все пошло так! Если бы он женился, сыграли бы свадьбу, а как уйдут гости, жена постелила бы постель, сняла бы с мужа сапоги и потушила бы огонь… И конечно, потом бы пошли и дети. Первым родился бы сын, и она назвала бы его Кустой. Были бы и еще дети, была бы и дочка… И вот вечерами сидели бы отец с матерью перед топящейся печкой, вспоминали бы свою жизнь и непременно — эту летнюю ночь… Ничего у них и не сохранится в памяти, кроме этой ночной беготни по хуторским дорогам. Много ли хорошего в батрацкой жизни!.. А детки сидели бы тут же и попискивали: «Папа! Мама!»

Маали сжала руку Кусты, словно собираясь сказать что-то. Но парень шагал рядом почти уже в полусне. И девушка все низала нить своих счастливых мечтаний.

…Да, пошли бы дети… Все было бы не так, как хотят парни… Они обвенчались бы… Как она всегда мечтала о детях!.. Стыдилась самой себе сознаться, но мечтала… Было ей только шестнадцать лет, когда она, проснувшись вдруг весенней ночью, почувствовала, какое счастье иметь ребенка… Ходя за стадом, она мастерила из тряпок кукол, воображая, что это ее детки… Как она смущалась, когда заговаривали о детях, как боялась взглянуть на мужчин…

…Но что это такое? Ах да, она идет домой, и подле нее — Куста. Какой он серьезный… О чем он думает? Может, смеется в душе над ней, насмехается… Виданное ли дело, чтобы такой парень женился на бедной батрачке? Отчего бы ему не посвататься к хозяйской дочке, получить в приданое хутор Каарнанурме? Поехал бы он тогда через всю волость — в санях добрый конь, колокольчики звенят, а рядом сидит жена… И жена это — Мари…

…Нет, нет, не может быть! Он женится на Маали, должен жениться! Разве она не любит его с тех самых пор, как они впервые встретились? Неужели эта любовь должна увянуть бесплодно, а сердце, так долго ждавшее и надеявшееся, остыть в слезах! Разве любовь стареющей девушки — шарик одуванчика, пушинки которого, поднятые ветром, опускаются низко-низко и пропадают без следа? Неужели слезы ее разбитых надежд так же мало стоят, как падающие с холодного осеннего неба капли, с оголенных веток ольхи стекающие в кротовьи норы — невидимо для людских глаз?.. Не может бесполезно исчезнуть такое чувство и бесплодно погибнуть такая любовь!

Луна опустилась ниже. Слившиеся тени парня и девушки тянулись за ними. Когда они дошли до ворот хутора, на востоке уже занималась заря. Они остановились, держась за руки.

— Мало придется поспать сегодня, — сказал Куста. — Как-то мы завтра на ногах устоим?

Хотелось сказать еще что-то, но слов не было. Наконец Маали промолвила:

— Да, уже светает. Ступай-ка спать.

Куста помолчал немного и смущенно пробормотал:

— Маали…

Девушка поняла, чего просит парень. Она подалась вперед, и они поцеловались, не касаясь друг друга руками. Потом разошлись каждый в свою сторону.

Маали остановилась на минутку на ступеньке амбара и увидела, как белые штаны Кусты мелькнули в дверях дома. Потом она вошла в амбар, задвинула дверной засов и принялась раздеваться. Юбка упала на пол, девушка присела на край постели и стала расстегивать пуговицы на кофте. Расстегнула одну и задумалась, трогая пальцами другую. Так и не расстегнула.

Она думала и думала. Улыбка играла на ее сонном лице, усталые глаза сами закрывались. Но счастливые мысли все еще кружились, словно в хороводе, пока совсем не смешались. Она упала ничком на кровать и заснула. Но в тот недолгий час, что остался до восхода, мыши могли слышать, как девушка, жарко шепча, молила кого-то и в бесконечной радости плакала и смеялась.

Ей снился прекрасный сон, быть может, самый прекрасный в ее жизни.

…Ой, как светит солнце, как цветут красные бальзамины и алые маки! Ласточки щебечут, лепя гнездо под стрехой… Кто-то едет по церковной дороге, и колокольчики звенят: динь-динь-динь…

…Я нарву цветов и сплету венок из красных, красных цветов, надену венок тебе на голову, и ты будешь словно восходящее красное солнышко, милый, мой дорогой. Свети, свети мне, мое солнышко, чтобы в груди у меня распустились красные цветы любви…

…Вдали на церковной дороге звенят и тинькают колокольчики… колокольчики…

1906

Перевод Л. П. Тоом.