Золотые крылья и красивые вещи

26

Инди

Немыслимое происходит. Я влюбляюсь в него. Жестоко. Это тоже не красивое и изящное падение. Я терплю крушение и теряю контроль, спускаясь в манящие глубины Астора Бэйнса. Отношения, которые начинались как не что иное, как сценарий «око за око», превращаются в то, от чего, я не думаю, что смогу так легко отказаться.

Уйти от него и продолжать жить так, будто я не полностью поглощена им, кажется невозможным. У меня разрывается сердце, когда я думаю, что для Астора это будет легкая задача. Он будет продолжать, как будто меня здесь никогда не было. В великой схеме его существования я уверена, что время, проведенное с ним, было всего лишь мимолетным событием. И хотя я не могу подтвердить, правдиво ли что-либо из этого, что он чувствует, он не дал мне никаких указаний думать иначе.

Я знаю, что логистика нашей работы запутана и сложна, но я хочу попробовать. Проблема сейчас в том, что я понятия не имею, как вести этот разговор с Астором. Как мне попросить его о большем, если я не уверена, что у него хватит на это сил? Что, если это оно? Что, если он не способен посвятить себя чему-то более реальному и постоянному? Что, если восемь месяцев — это все, что я получу с ним?

Ощущение веревки Юпитера в моей руке возвращает меня в ту ночь две недели назад, когда Астор связал меня и заставил испытать столько ощущений. Я думала, что растворюсь в куче пепла на его одеяле. Той ночью произошло бесчисленное количество незабываемых событий, но почему тот факт, что он настоял на том, чтобы мы спали в его постели той ночью, является тем, за что я цепляюсь?

До этого меня туда никогда не пускали, и он спал со мной только в комнате для гостей. С той ночи я ни разу не спала в своей постели. Он даже перенес мои туалетные принадлежности в свою ванную. Ощущение игры в хаус только усиливается с каждым днем, как и мое ощущение комфорта от всего этого.

Мы настолько далеко ушли от причинно-следственного секса, что его больше нет даже в зеркале заднего вида. Мы на максимальной скорости движемся к чему-то совершенно другому, и я не могу не волноваться, что это ущелье, полное горя.

Юпитер позволяет мне отвести его обратно в стойло после того, как я потратила последний час на то, чтобы насадить его на круглую булавку. На прошлой неделе я плакала от радости, когда он позволил мне надеть на него повод, а потом плакала еще сильнее, когда он позволил мне вести его по арене. Мы медленно возвращаемся к нормальной жизни.

Тесса, которая была здесь на прошлой неделе, обнимала и плакала вместе со мной, когда у нас случился грандиозный прорыв. Она сказала мне, что мой отец будет мной гордиться, от чего я только сильнее заплакала. Он потратил годы на обучение этой лошади; я просто освежаю то, что он привил Юпитеру. Бесчисленные часы я сидела и смотрела, как он работает со своими лошадьми. Я надеюсь, что его методы каким-то образом передались мне, и я смогу превратить «Юпитера» в ту лошадь, которой он когда-то был. Вернемся к лошади, которую оставил мне отец.

Тесса спросила, когда я думаю, что смогу вернуть «Юпитеру» возможность прыгать, и я как бы посмеялась над этим. Возвращаться к событиям — это последнее, о чем я думаю. Все, что я хочу сейчас, — это чтобы моя лошадь доверяла мне и чтобы травма, омрачающая ее, прошла. Ему нужно время, чтобы восстановиться, и я дам ему столько времени, сколько ему нужно. Если он никогда больше не будет готов соревноваться, меня это устраивает.

Оказавшись в кабинке, я тянусь за кожаным поводом, который он носит. Однажды утром Астор удивил меня совершенно новым трюком. Он оставил дорогие подарки на кухне, чтобы я могла их найти, а когда я попыталась поблагодарить его за это, он отнесся ко всему этому так небрежно. Он отмахнулся от меня, как будто это было пустяки.

Мои губы дергаются, когда я вижу выгравированную золотую табличку с именем на бретельке. Это доказывает, что это было не что иное. Если бы это не имело большого значения, ему бы не пришлось выгравировать на нем имя Юпитера.

Мое сердце подпрыгивает, когда голова Юпитера опускается, помогая мне дотянуться до повода. Это было то, что он всегда делал от природы, но ни разу с тех пор, как вернулся. Каждый день мы добиваемся прогресса, и я не могла желать большего.

— Хороший мальчик, — хвалю я тихо, касаясь пальцами его шеи. — У тебя все так хорошо. Спасибо, что не отказался от меня полностью.

Желая вознаградить его за сегодняшнюю храбрость во время наших уроков, я поворачиваюсь, чтобы выйти из прилавка, чтобы взять пригоршню гранул люцерны из сумки за дверью. Я думала, что двигался достаточно медленно и ровно, чтобы не спугнуть его, но как только я оказываюсь к нему спиной, все поведение Юпитера меняется. Его передние копыта упираются в пол, и от него постоянно исходит сердитое дыхание.

— Эй, приятель, — поворачиваясь к нему лицом, я пытаюсь его успокоить, но мои усилия только усугубляют ситуацию. Он поднимается на задние лапы и размахивает передними. Раньше я сразу же выходила из его стойла и предоставляла ему место. Он так хорошо справился за прошедшую неделю или около того, что я решила посмотреть, что будет, если я останусь здесь.

С поднятыми руками и тихим голосом я приближаюсь к взволнованному животному.

— Шшш, Юпитер. Все нормально. Ты в порядке.

Он падает на землю передо мной с яростным ржанием. Что сбивает с толку, так это то, что он не обращает на меня никакого внимания. Что бы ни разозлило его на этот раз, это не я, поскольку его внимание сосредоточено совершенно на другом.

— Что это такое? — с любопытством я начинаю оборачиваться, чтобы найти источник его беспокойства, но у меня нет возможности выяснить, в чем дело, потому что краем глаза я вижу, как что-то приближается к моей голове. Времени, чтобы уклониться или крикнуть, не хватает. Удар по голове почти мгновенно лишил меня способности стоять, и в глазах потемнело. Я не чувствую, что приземляюсь на покрытый деревянной стружкой пол, но секундой позже, когда мое зрение проясняется, я смотрю на Юпитера.

Мои губы раздвигаются, чтобы позвать на помощь, но я не могу заставить себя произнести ни единого слова. Теперь, когда я думаю об этом, я не уверена, что вообще помню, как говорить. Мое зрение искажается, и сколько бы я ни моргала, пытаясь его прояснить, оно продолжает ухудшаться. Я потеряю сознание. Ощущение холода и онемения медленно прокладывает себе путь через мое тело, и я знаю, что как только оно полностью распространится, меня встретит тьма.

Боже мой, кто-нибудь, помогите мне.

Последнее, что я слышу, прежде чем предаться безмятежному небытию, — это звуки бедствия Юпитера и удаляющиеся шаги.