Золотые крылья и красивые вещи

30

Астор

Она была права: три ночи назад в сарае был кто-то еще. Они изо всех сил старались держаться подальше от камер, но им это не удалось, когда они убежали из сарая с металлической трубой в руке.

Одной из причин, по которой я выбрал этот сарай, был высокий уровень безопасности, который они мне обещали. К их несчастью, похоже, они не смогли сдержать свое слово, потому что кто-то преодолел контрольно-пропускной пункт и смог серьезно ранить мою девочку.

Они еще этого не знают, но я собираюсь нанести ущерб им и их бизнесу. Владельцы извинились и любезно поделились видеозаписью той ночи. К сожалению, для них и их хороших жестов будет недостаточно, чтобы спасти их от меня и моего гнева.

Я уже планировал переместить Юпитер в другое, более безопасное место. Обсуждения с владельцами недвижимости о дальнейшем повышении их безопасности уже начались, и я уверен, что это будет лучше. В будущем я мог бы рассмотреть возможность приобретения недвижимости с достаточным количеством земли для Юпитера и Перифаса, но сейчас подойдет и это.

Я и мои адвокаты скоро разберемся с недостатками нынешнего сарая, а до тех пор мне нужно разобраться с настоящим преступником.

Откинувшись на спинку стула за столом, я снова смотрю видео. Тот же уровень ярости, который я испытал, впервые наблюдая за этим час назад, возвращается в полную силу. Они думали, что смогут добраться до нее, потому что она была совсем одна и некому было ее защитить.

Однако они ошибались. Инди Ривертон — моя, и любой, кто посмеет прикоснуться к ней, впоследствии подпишет смертный приговор.

Выбрав номер, по которому давно не звонил, я подношу телефон к уху и жду, пока он ответит.

Я практически слышу ухмылку в его голосе, когда он берет трубку.

— Ну, разве это не приятный сюрприз? — приветствует Эмерик. — Что я могу сделать для тебя, брат?

В то время как я овладел искусством прятаться за вежливыми словами и дипломатией, как мой отец до меня, мой младший брат овладел способностью заставить каждое произносимое им слог звучать как угроза. Он не пытается скрыть, на что он способен или кто он. Он носит это с гордостью. Я уверен, что он находит в этом свободу.

— Ты нужен мне в Сиэтле. Сейчас, — приказываю я, все еще глядя на экран передо мной. — Есть кое-кто, о ком мне нужна помощь.

Эмерик хихикает.

— После всего этого времени ты зовешь меня об одолжении?

— Да, — я откусываю сквозь стиснутые зубы. — Мне нужно разобраться с этим немедленно и с максимальной осмотрительностью. И если ты действительно не сошёл с ума, я верю, что ты способен на это.

— Не беспокойся о моих мыслях, Астор. Это так же ясно и стабильно, как и всегда.

Покровительственный тон Эмерика заставляет мои глаза закатиться. Пусть он сейчас и возглавляет семейную империю, но он все еще мой младший брат.

— Что скажешь, у нас есть мой новый протеже, который позаботится о твоей маленькой проблеме. Это могло бы стать для него хорошим началом, ты так не думаешь?

— Каллан ни в чем из этого не участвует и никогда об этом не узнает. Ты понял меня?

— Ладно, — фыркает он, раздраженный тем, что я портю ему веселье. — Ну и что? Ты хочешь, чтобы я полетел через всю страну и запачкал руки, чтобы тебе не пришлось этого делать? Сейчас это кажется не совсем справедливым, не так ли?

— Кто сказал, что мои руки остаются чистыми?

— Ты хочешь сказать, что великий Астор Бэйнс снова готов окровавить свои руки?

Яростные и яркие воспоминания из моей жизни до этого врезались в меня. Вещи, которые я делал и о которых не думал десятилетиями, проигрываются в моей голове, как фильм. И все же этого все равно недостаточно, чтобы помешать мне сказать:

— Я для нее это делаю.

— Значит, это для леди? Ну шлепни меня по заднице и удиви меня. Моего старшего брата выпороли в киску.

Радостный, почти маниакальный смех Эмерик наполняет мои уши.

— Не могу дождаться встречи с ней. Она, должно быть, особенная, раз заставила тебя звать меня на помощь.

— Ты приедешь или нет? — нетерпеливо задаюсь вопросом я, игнорируя его комментарий о том, что Инди особенная. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы они были разлучены как можно дольше.

— Ага-ага. Я буду там. На самом деле я уже еду на взлетно-посадочную полосу.

Частный самолет доставит его сюда до наступления темноты. Идеально.

— Ты собираешься сказать мне, кто этот несчастный ублюдок?

Угрожающая ухмылка появляется на моих губах, когда человек на кадрах с камер наблюдения поворачивает голову.

— Иван. Его зовут Иван, — я нажимаю на другой клип, который получил от местного детектива и его союзника. Дорожная камера ловит машину, в которой Иван сбежал после того, как напал на Инди, проехавшего на красный свет. Он также фиксирует человека на водительском сиденье. — И его жена.

Холодный воздух наполняет вертолет, когда Эмерик открывает боковую дверь. Внезапный порыв ветра и изменение температуры заставили наших гостей поднять головы и неуверенно открыть глаза. Лекарства, введенные более двух часов назад, делают их фокусы нечеткими, а движения вялыми. Оставляя их совершенно уязвимыми и податливыми.

Держась за предохранительную ручку над открытой дверью, Эмерик опасно высовывается далеко за пределы вертолета и издает радостные возгласы, достаточно громкие, чтобы их можно было услышать сквозь вращение лопастей.

Предательская сука-мать Инди и Иван смотрят на него, а затем лихорадочно поворачиваются ко мне.

Я расслабляюсь на своем месте напротив них и скрещиваю лодыжку на колене.

— О, не волнуйтесь. Его никто не слышит. Мы довольно далеко от цивилизации, — объясняю я громко, чтобы меня услышали. — Мы летим над пустыней между границей штата и Канадой. Итак, как вы можете себе представить, здесь, на чертовых сорок милях, нас никто не услышит и не увидит.

С радостной ухмылкой на лице Эмерик возвращается на свое место рядом со мной. Его темные, почти черные волосы торчат от ветра, а глаза, очень похожие на мои, светятся волнением.

— Это значит, что мы можем делать с тобой все, что захотим, и никто не станет мудрее.

Мы призраки здесь, в полуночном небе. Мы приняли необходимые меры предосторожности, чтобы наши планы полетов не существовали и наши самолеты не могли быть обнаружены никаким радаром. Пилот — тот же самый, что управляет частным самолетом, и он проработал у нас много лет. Ему хорошо платят за то, что он держит рот на замке, и он знает, что произойдет, если он когда-нибудь выступит против семьи Бэйнов.

— Что это значит! — Иван кричит, его тело борется с удерживающими его веревками. — Ты знаешь кто я?

Я смеюсь над этим.

— Я знаю, кто ты, но знаешь ли ты, кто я? — спрашиваю я, голос устрашающе спокойный и ровный.

Все это было похоже на езду на велосипеде. Человек, которого, как мне казалось, я оставил давно, вернулся практически без усилий. Вернуться на место было так же легко, как дышать.

— Какого черта мне знать, кто ты…

Мать изо всех сил толкает его локтем в бок, веревка вокруг ее запястий мешает ей гибкости.

— Иван. Это он, — в отличие от Ивана, ей не удается скрыть панику в своем тоне. Ее ужас проявляется во всей красе, и я боюсь, что могу напиться им.

Иван на секунду выглядит смущенным ее словами. Его голова поворачивается ко мне, и, как будто он наконец нашел время обратить внимание на того, кто сидит напротив него, его лицо бледнеет, когда приходят воспоминания.

— Верно, — киваю я с жалостью. — Я предполагаю, что ты только что понял, насколько ты по-настоящему и полностью облажался.

Иван, пытаясь восстановить самообладание и скрыть нервы, смеется надо мной, но звук натянутый и фальшивый.

— Это из-за нее? Ты делаешь все это из-за моей падчерицы-шлюхи, с которой ты связался?

Я не могу не зарычать из-за того, что он использует термин «падчерица». Ни одному из них нельзя позволять называть ее своей дочерью. Они лишились этого права несколько месяцев назад.

— Теперь осторожно, — говорит Эмерик рядом со мной. — На твоем месте я бы присмотрел за твоим ртом. У нас еще много топлива. Если будешь продолжать в том же духе, мы сможем летать здесь, пока я буду вырывать тебе зубы из черепа один за другим. Если я чувствую искусство и мастерство, я могу сделать из них ожерелье и отправить его твоей маме на день рождения. Разве это не будет для нее приятным сюрпризом?

Мать Инди задыхается от рыданий, ее лицо смертельно бледно.

— Зачем ты это делаешь? Это между моей дочерью и нами. Это семейное дело. Тебя это не касается.

Я наклоняюсь вперед на своем сиденье, положив руки на колени, и выбрасываю:

— Здесь ты чертовски не права. Когда ты бросила свою дочь, она стала моей. Затем ты попыталась забрать то, что принадлежит мне. К счастью, тебе это не удалось, — видео с камер наблюдения доказало, что Юпитер во всем этом невиновен. Когда Иван замахнулся трубкой на Инди, Юпитер бросился на него и затруднил движения Ивана.

Если бы он этого не сделал, удар по голове Инди был бы смертельным. Юпитер ответил тем же и спас жизнь Инди. Эти двое действительно являются прекрасной парой.

— Как видишь, меня это беспокоит. Это меня очень беспокоит, и поэтому я с радостью вмешался, чтобы позаботиться о проблеме.

— Если хочешь тратить время на эту лживую пизду, то непременно дерзай, — кипит Иван.

— И поэтому ты это сделал? Потому что она лгунья? — спрашиваю я, не понимая, о чем, по его мнению, она могла солгать.

— Сначала она попыталась вмешаться в мои отношения с матерью, солгав о тех чертовых камерах, которые она нашла в своей комнате, а потом она и эта сука-дрессировщик выложили в сеть сообщение о своем чудесном воссоединении с этой чертовой лошадью.

— Эта лошадь принадлежала мне, и я могла делать с ней все, что захочу, — вскакивает мать, крича в защиту своего нового мужа. — Как посмели Тесса и Инди распространять всю эту ложь о нас в Интернете! Откуда нам было знать, что он окажется у наемного покупателя?

До недавнего времени я не знал, что Тесса поделилась историей Юпитера на сайте своей некоммерческой организации. Она не включила ни Ивана, ни имя матери, но люди все равно смогли связать с ними Юпитера.

— Полагаю, ты сожалеешь, что указала свое имя в его регистрации, не так ли? — я спрашиваю ее мать. — Активистам по защите прав животных стало очень легко выследить вас и рассказать, что вы сделали с этим животным.

Иван резко качнулся вперед на своем сиденье. Если бы он не был связан за запястья и лодыжки, он, наверное, сейчас набросился бы на меня.

— Они отправили статью моим инвесторам. Они поверили лжи и прекратили наши деловые отношения. Судя по всему, это кучка гребаных сторонников PETA. Я потерял миллионы долларов на сделках из-за этой эгоистичной суки. Ей пришлось заплатить за то, что она со мной сделала.

— Вот и снова обзывательства, — вздыхает Эмерик. — Я очень надеялся, что мы сможем избежать всей этой истории с зубами. Изо рта так сильно течет кровь, и я правда не хочу, чтобы она попала на мою одежду, чувак.

Встав со своего места, я дергаю Ивана за мятый воротник рубашки. Он покачивается на ногах, но моя хватка удерживает его от падения и вылета через открытую дверь.

— Это действительно забавная вещь во всем этом. Инди понятия не имеет, что Тесса разместила эту статью, — я предполагаю, что Тесса сфотографировала воссоединившуюся пару, когда помогала Юпитеру переобучаться. — Единственное, в чем виновата Инди во всем этом, — это вера в то, что ее мать все еще заботится о ней, но вы оба очень ясно дали понять, что это не так.

— Инди всегда была эгоистичным ребёнком. Ее слабый отец всегда ее задабривал, — кричит мне женщина, ее пронзительный голос пробивается сквозь свист вертолета. — Ей следовало просто отпустить эту чертову тупую лошадь, но нет, ей пришлось продолжать назойливости.

Иван откидывается назад и плюет на меня, его слюна попадает на мою щеку.

— Она получила то, что заслужила. Единственное, о чем я сожалею, это то, что я не замахнулся сильнее.

Вытирая лицо плечом, я ухмыляюсь ему, болезненно скрипя зубами.

— И мне кажется, ты слишком легко отделаешься.

Прежде чем он успевает ответить еще одним неприятным замечанием, я выталкиваю его с вертолета. Его крики, когда он мчится к лесной подстилке внизу, заглушаются ветром и лопастями вертолета, но крики его жены почти достаточно громкие, чтобы пронзить мои барабанные перепонки.

Мое единственное разочарование в том, что я не слышу звука падения его тела на землю. Хруст его костей был бы великолепен.

— Иван! — мать визжит. — Что ты сделал?

Стоя перед ней, я грубо хватаю ее за подбородок и заставляю посмотреть на меня.

— Шансы на то, что кто-то вообще его найдет, минимальны, но шансы на то, что они найдут его тело до того, как от него останутся только сломанные кости, равны нулю. Дикая природа будет разрывать его плоть до тех пор, пока от нее ничего не останется, — я имел в виду именно это, когда сказал, что мы находимся в чертовой глуши. — Тебе повезло, что ты не присоединишься к нему там.

— Я не умру? — рыдает она.

— Нет, в конце концов, ты мать Инди, и я не могу тебя убить, — что действительно прискорбно, потому что мне бы очень этого хотелось. — Итак, ты пойдешь с моим братом. Я сказал ему, что он может делать с тобой все, что захочет, пока ты продолжаешь дышать. Хотя, могу поспорить, какими бы ни были его планы, они заставят тебя захотеть, чтобы я позволил тебе присоединиться к твоему мужу.

— Ты больной!

Покровительственно похлопывая ее по щеке, я говорю:

— Я знаю, но твоей дочери это нравится.

Отойдя от нее, она разражается неудержимыми безобразными рыданиями. Из тех, где по лицу стекает безбожное количество слюны и соплей.

Закрывая дверь вертолета, я стучу в дверь кабины, давая сигнал пилоту отвезти нас обратно на отдаленное поле, где мы оставили машины. К тому времени, как я вернусь к Инди, солнце уже взойдет, но я вернусь к ней, зная, что позаботился обо всех угрозах для нее. Лекарство, которое она все еще принимает, утомляет ее, и, если повезет, она не узнает, что я оставил ее в доме под присмотром Каллана. Когда я ушел, мой сын знал, что что-то происходит, но он все еще не знает, в чем замешан его дядя. Я надеюсь, что так и останется.

Снова садясь на свое место рядом с Эмериком, он поворачивается ко мне со злой ухмылкой на лице.

— Это было великолепно, как будто ты никогда не уходил, чтобы стать занудным академиком, — с долгим преувеличенным вздохом он быстро добавляет:

— Мой член сейчас твердый, как камень.

Только мой извращенный брат нашел бы то, что только что произошло, горячим.

Качая головой, я просто говорю:

— Поехали домой.