Большая кровь

«НЕПОБЕДИМАЯ И ЛЕГЕНДАРНАЯ»

«Даже китайская и персидская армии понимают значение связи в деле управления армией, неужели мы хуже персов и китайцев? Как управлять войсками без связи?

Невозможно терпеть дальше эту дикость, этот позор».

(Из переговоров И.В.Сталина с командованием западного направления 26 июля 1941 г.)

Глава 16

Пехота

Какие подразделения являются основными тактическими звеньями армии? Ответ известен — роты и батальоны. Но не так было в РКЮЧобразца 1930-х годов, где роты и батальоны большой тактической ценности не имели. Там, по факту, главной тактической единицей являлся полк.

Отчего так? Оттого что в то время, когда большинство крупнейших армий мира перешло на групповые боевые порядки, где боевую ценность имели даже взводы, Красная Армия, так же как ранее и царская образца 1914—1917 годов, продолжала действовать массой.

Ну и в чем проблема? Проблема та же, что у македонской фаланги в столкновении с римским легионом (состоявшим из когорт и манипул) — невозможность быстро и адекватно реагировать на изменение обстановки в бою. Фаланга действовала лишь одним способом — всей массой вперед. Когда ее начинали бить во фланг, заходили в тыл, то без помощи извне она не могла самостоятельно исправить ситуацию, выделив из своих рядов какую-то часть для прикрытия или отражения атаки противника. В ней не было отдельных тактических единиц, способных действовать самостоятельно. Сама фаланга и была такой единицей, мощной, но громоздкой и неповоротливой. И она либо шла вперед, либо разваливалась.

То же и с Красной Армией. Индивидуальная тактическая подготовка солдата отсутствовала в ней напрочь.

«Слабость русского солдата — в его неспособности преодолевать нстречаюшиеся неожиданности, и в этих условиях его легче всего победить... Шаблон в подготовке командиров мелких подразделений приводил к тому, что они приучались не выходить за рамки уставов и наставлений и лишались инициативы и индивидуальности, что является очень важным для хорошего командира. Стадный инстинкт у солдат настолько велик, что отдельный боец всегда стремится слиться с толпой. Русские солдаты и младшие командиры инстинктивно сознавали, что, если они будут предоставлены самим себе, они погибнут. В этом инстинкте можно видеть корни как паники, так и величайшего героизма и самопожертвования» (Меллентин Ф. Бронированный кулак вермахта, 1999, с. 311,429).

Организационные недочеты только усугубляются, если войска, ко всему, недостаточно обучены.

* * *

Всю тяжесть войны пришлось «хлебать» пехоте.

Как и чему обучались пехотные дивизии советских войск накануне войны? Рассмотрим для примера 107-ю стрелковую дивизию.

«До стрельбища семь километров, и мы преодолевали их бегом и «ускоренным шагом» за 30—40 минут. Надо учесть, что шли мы в сильную жару с полной выкладкой: карабин, скатка, полный подсумок, пара учебных гранат, противогаз, малая лопатка, вещмешок и фляга... Семикилометровый марш-бросок, учебный бой с ходу («учебный бой с ходу» — это бестолковая беготня и прыжки через ямы под крики «ура». — С.З.), стрельба по мишеням. Небольшой привал... Снова в бой, потом переход все в том же темпе в расположение... То была прекрасная закалка — в духе суворовской заповеди: «тяжело в ученье, легко в бою». Правда, в бою даже с такой закалкой легко никогда не было» (Черкашин А.А. Москву прикрыли под Смоленском/Время и судьбы: Военно-мемуарный сборник. Выпуск первый. М., 1991, с. 24).

Вы полагаете, что это достаточная подготовка для пехоты? Бой в 1941 году состоял вовсе не из беготни и тем более не из штыковых атак. Очень скоро, всего через каких-то два месяца, это со всей полнотой проявилось в боях под Ельней. Запись в дневнике Константина Симонова:

«В период первых стычек (не боев даже. — С.З.) 107-й дивизии с немцами под Ельней ее практический опыт ведения современной войны был равен нулю».

Поразительно, и тем не менее факт — менее гибкого механизма, чем РККА, видеть не доводилось. Я уже упоминал о том, что немцам для совершенствования своих уставов практически всех родов войск хватило одного испанского конфликта в 1936—39 гг. Генштаб же Красной Армии, готовясь к «грядущим сражениям с империалистами», сперва создал ПУ-36 (временный полевой устав), впервые определявший роль и место родов войск в бою, но не условия взаимодействия между ними.

Однако вскоре (на основании боев в Испании, у Хасана и на Халхин-Голе) выяснилось, что ПУ-36, что называется, «не катит». Появился проект нового ПУ (образца 1939 года). Однако Зимняя война наглядно продемонстрировала несовершенство не только ПУ-36, но и его модификации. Появился новый проект — образца 1941 года, но тут грянуло 22 июня, наглядно продемонстрировавшее ценность нового устава — он годился только лишь в качестве туалетной бумаги.

Так Красная Армия и вступила в войну (более того — так и прошла всю войну) без толкового полевого устава. К 1942 году в «пожарном» порядке сочинили «Боевой устав пехоты-1», затем, когда выяснилось, что и он страдает многими недостатками, появился «Боевой устав пехоты-2», в котором за образец взяли немецкий устав. Интересно, чего все-таки больше не хватало кремлевским воротилам, чтобы с «надцатого» раза создать «удобоваримый» боевой устав — опыта или мозгов?

Советская пехота совершенно не умела действовать отдельными подразделениями, так как (в отличие от зарубежных армий) в РККА не существовало тактики группового боя. Я видел кинохронику (предназначенную для командования, а не для рядовых советских граждан) учений войск Киевского Особого военного округа в 1940 году. На экране прекрасно видно, как пехотное подразделение малоуправляемым табуном мчалось по дороге вслед за танком БТ.

Сразу вспомнились строки доклада штаба 8-й армии начальнику Генштаба РККА об опыте боевых действий армии в период с 30 ноября 1939 по 13 марта 1940 года:

«Наступательный бой: главным недочетом были крайне уплотненные боевые порядки, доходившие в отдельных случаях до движения в атаку толпой по дороге...» (РГВА. Фонд 34980. Опись 4, дело 190, листы

19-31).

Задачу, которую в Вермахте могла выполнить рота или батальон, в Красной Армии выполнял полк. Окруженная финскими батальонами 18-я стрелковая дивизия в 12 тысяч человек, вместо того чтобы, как и положено дивизии, развернуться по фронту на 10 км (и в глубину на 5—7 км), окопалась (район Леметти-юж-ное) на участке дороги в 2 км по фронту и 400—800 метров (!) в глубину, вследствие чего финны простреливали весь сектор, занятый ею.

Высоты в районе обороны были практически не защищены (высота «А» не занята вообще, высоту «Б» занимала рота в 60 человек при одном станковом пулемете, которая при первой же атаке противника бросилась наутек, оставив позицию финнам). Танки дивизии, имевшие до двух заправок горючим, были оставлены на дороге и располагались кое-как, использовать их в качестве огневых точек почему-то не додумались. Снова приходят на ум строки из упомянутого выше доклада:

«Оборонительный бой страдал плохой организацией системы огня, плохим выбором оборонительных рубежей и отсутствием инженерного усиления обороны...» (там же).

Почему так вышло? Потому что по обе стороны дороги — лес (в котором бойцы Красной Армии не умели действовать ни зимой, ни летом), а в лесу не просто сидят страшные финны, но и метко стреляют. Сколько страшных финнов сидит в лесу — неизвестно, так как сосчитать их хотя бы приблизительно охоты ни у кого нет. Проще говоря, кадровая 18-я Ярославская Краснознаменная стрелковая дивизия представляла собой стадо испуганных травоядных, спрятавшихся от злого волка по окопам и блиндажам и не высовывавших оттуда нос.

Меллентин в «Броневом кулаке вермахта» рассказывает историю, как немцы в ходе наступления на Сталинград долго не могли овладеть одной балкой, которую, по их расчетам обороняло не более батальона советских войск. Когда же балку все-таки взяли, выяснилось, что в эту относительно узкую щель набилось более тысячи защитников — целый полк.

Части Красной Армии не могли развернуто действовать мелкими подразделениями, как действовали, к примеру, егеря полковников П. Талвела и А. Паяри, разгромившие 13—14 декабря

1939 года во встречном сражении подТолваярви превосходившие их по численности подразделения 139-й стрелковой дивизии комбрига Н.И. Беляева. Такая маневренная форма действий подразумевала отличную одиночную подготовку солдат, а ее в СССР не существовало вовсе.

«3. Тактическая подготовка финских войск в целом — хорошая. Тактика мелких подразделений отработана со всей тщательностью, а отдельный боец обучен неплохо...» (Из доклада наркома обороны СССР КЕ. Ворошилова; Российский государственный архив социально-политической истории. Фонд 74. Опись 2. Дело 121, листы 1—35).

«Сильные стороны финской армии: 1. Высокая одиночная тактическая и стрелковая подготовка рядового состава, особенно высока подготовка шюцкоровцев. Пехота умело использует свое оружие, отлично подготовлены снайперы, они хорошо сочетаютсвой огонь с автоматчиками и пулеметчиками. Основная масса финских солдат и офицеров хорошо владеет лыжами. Хорошо подготовлены для боя отделение, взвод...

Боевая подготовка наших войск: 1. Боец пехоты. Одиночная подготовка бойца пехоты в тактическом и стрелковом отношениях оказалась на низком уровне. Наш прекрасный красноармеец предан Родине, храбро дерется, если ему поставлена четко задача; терпелив, вынослив и может переносить исключительные лишения походной жизни. Воспитанный в коллективе — в колхозе, на фабрике и заводе, он при плохом управлении младшим и средним комсоставом невольно стремится к действиям коллективом, что часто на войне не бывает выгодно... Боец пехоты оказался плохо подготовленным для ведения боя в траншеях, ходах сообщения и в лесах с подвижным противником.

...В силу низкой подготовки отделений и взводов в роте плохо было организовано сочетание в бою пехотного огня и движения пехоты.

Боец пехоты в мирное время не был приучен к разрывам снарядов своей артиллерии... Боец практически не знал, как нужно сближаться с противником и атаковать его, максимально использовав весь эффект огневого воздействия артиллерии, минометов и т.д. Плохая выучка, «российская беспечность» выявила у бойца нелюбовь к скрытности действий, должному самоокапыванию, инженерному оборудованию своих окопов, землянок и особенно маскировке. Всему этому учил вбою, ксожалению, огонь противника» (Из доклада начальника артиллерии РККА командарма 2-горанга Н.Н. Воронова от 01.04.1940г. РГВА. Фонд 33987. ОписьЗ.Дело 1391, листы 92-122,128-146).

Одним словом, «красноармеец — отличный солдат, только ни черта не умеет». Вот и весь сказ.

Но и это еще не все. Думаете, все советские дивизии готовились к войне хотя бы так, как 107-я стрелковая? Как бы не так. Советую ознакомиться с приказом заместителя командующего войсками JIBO командарма 2-го ранга В.Ф. Яковлева (от 11 февраля

1940 года № 016; РГВА Ф. 34980. On. 1. Дело 15, листы 8,9) о результатах проверки боевой подготовки запасных стрелковых частей. Вот где был бардак, так бардак! И такую «подготовку» советская пехота получала в военное время, мало того — ее получали части, готовившиеся к отправке на фронт!

А как воевать такой армией? Очень просто — собрать всех в кучу и кинуть на какой-либо конкретный пункт. Так и воевали. Проследите по кинохронике, как действуют в наступлении немцы или западные союзники и как — бойцы Красной Армии.

Немцы уже тогда создали современную армию. Современную применительно к нашему времени, началу XXI века. Она по качеству ничуть не уступала современным западным армиям, только техника была примитивнее. А РККА?

И не надо винить в том большевиков, унаследовавших весь багаж прежней русской армии. Ведь то же самое эта армия демонстрировала идо 1917 года. Брусилов во время своего «прорыва» (прорывом в итоге не оказавшимся) потерял массу народа. По этому поводу Эрих Людендорф высказался следующим образом: «Я считал, что даже русские не выдержат таких страшных потерь в живой силе». Фридрих Меллентин подытожил: «Через шесть месяцев в России произошла революция» (Меллентин Ф. Бронированный кулак вермахта, с. 389).

Собираться с силами главкому ЮЗФ пришлось целый год, а летом 1917-го при попытке повторения «широкого прорыва» в больших масштабах русские фронты были разбиты вдрызг, потери превысили 150 тысяч человек (неудачу приписывают новому командующему Юго-Западным фронтом А.Е. Гутору, однако на самом деле июньское наступление проводилось на всех фронтах и было затеяно новым главковерхом Брусиловым). В России попросту никогда не существовало иной школы войны.

Если исследовать вопрос подробнее, то с удивлением обнаружим, что со времен «Науки побеждать» Суворова в России так и не была разработана тактика ведения боя для небольших подразделений. Существовали только полевые уставы, но они не разъясняли частностей, да и какова ценность устава, разработанного людьми, плохо представлявшими, что будет собой представлять современная война?

«Безрассудное повторение атак на одном и том же участке, отсутствие гибкости в действиях артиллерии и неудачный выбор района наступления с точки зрения местности свидетельствовали о неумении творчески подходить к решению задач и своевременно реагировать на изменения в обстановке. Только немногие командиры среднего звена проявляли самостоятельность в решениях, когда обстановка неожиданно изменялась...

Что касается русских военачальников, то хорошо известно, что:

а) они почти в любой обстановке и в любом случае строго и неуклон-I ю придерживаются приказов или ранее принятых решений, не считаются с изменениями в обстановке, ответными действиями противника и потерями своих собственных войск. Естественно, в этом много отрицательных моментов, но вместе с тем есть и известные положительные стороны;

б) они имели в своем распоряжении почти неисчерпаемые резервы живой силы для восполнения потерь. Русское командование может идти на большие жертвы и поэтому не останавливается перед ними...

До самого конца войны русские, не обращая внимания на огромные потери, бросали пехоту в атаку почти в сомкнутых строях.

Стадный инстинкт и неспособность младших командиров действовать самостоятельно всегда заставляли русских вести атаки массирован-1 ю, в плотных боевых порядках. Благодаря превосходству в численности, этот метод позволил добиться многих крупных успехов. Однако опыт показывает, что такие массовые атаки можно выдержать, если обороняющиеся хорошо подготовлены, имеют достаточное количество вооружения и действуют под руководством решительных командиров.

Русские дивизии, имевшие очень многочисленный состав, наступали, как правило, на узком фронте. Местность перед фронтом обороняющихся в мгновение ока вдруг заполнялась русскими. Они появлялись словно из-под земли, и, казалось, невозможно сдержать надвигающуюся лавину. Огромные бреши от нашего огня немедленно заполнялись; одна задругой катились волны пехоты, и лишь когда людские резервы иссякали, они могли откатиться назад» (Меллентин, с. 276,344, 431).

Массирование пехоты на узком участке приводило не к потерям (это слово не в состоянии отразить масштабы избиения, в которое превращались атаки советской пехоты), а к форменному кровопусканию. Огонь немецких пулеметов, в сочетании с артиллерийским и минометным обстрелом, за несколько минут выстригал целые батальоны. Я не утрирую. Знаете, сколько сил и средств требовалось, чтобы остановить атаку советского пехотного батальона той поры? Мизер — один пулемет на станке, установленный под косым углом, и две коробки на 250 патронов каждая. Всё!

Это в западных армиях батальон представлял серьезную силу для решения серьезных задач, а советский стрелковый батальон, сбитый в стадообразную массу, по сути дела, выполнял функции роты, атакуя или обороняясь на линии в 500 метров, тогда как положено было 2000—5000 метров. Мало того — расстреливаемые фланговым огнем пулеметов, советские бойцы понятия не имели, откуда противник ведет огонь, так как отсутствовала сколько-нибудь удовлетворительная разведка позиций противника и перед атакой, и в ходе боя.

Именно косоприцельный огонь финских пулеметов, а вовсе не бетон ДОТов заставил споткнуться «красную массу» (по меткому определению журналистов французской газеты «Эксельси-ор» в январе 1940 года) 7-й армии на Карельском перешейке. Смею утверждать, что если бы «линия Маннергейма» не имела вообще ни одного ДОТа, все равно все получилось бы так, как получилось. Статистика ранений советских солдат красноречиво свидетельствует, что 68% из них являются пулевыми (осколочные ранения составили 31,6 %). При этом 72,9% пулевых ранений приходится на верхние и нижние конечности (см. Россия и СССР в войнах XXвека, с. 199—200). Это не работа снайперов, это работа пулеметов.

К истории вопроса:

косоприцельный пулеметный огонь

Вопреки киношному стереотипу (вроде «Чапаева», «Александра Матросова» или «Галлиполи»), огонь одного пулемета, установленного фронтально по отношению к атакующему противнику, остановить наступление крупного подразделения (более роты), даже действующего в плотных боевых порядках (тем более — рассредоточенного по фронту), не может. Это только кажется — бей себе в эту кучу, не промахнешься. Ан нет. Очень скоро выясняется, что большая часть пуль уходит в довольно значительные промежутки между рядами и отдельными бойцами.

Довольно скоро пулеметчик начинает осознавать и то, что вынужден «выцеливать» отдельных солдат противника и перейти на огонь короткими очередями (дергая при этом стволом из стороны в сторону и теряя драгоценное время). В таком случае при 416

стрельбе по плотному построению пехотного батальона в 250 человек, атакующего с дистанции в 200—400 метров, на стандартную коробку в 250 патронов приходится не более 30 гарантированно пораженных целей. Остановить врага такой огонь не в состоянии — волна атакующих через пару минут неминуемо зах-иестнет позицию пулеметчика.

Немцы накануне Первой мировой войны нашли остроумное решение проблемы: станковый пулемет размещать не фронтально, а на фланге своей оборонительной позиции — под углом (косо) по отношению к атакующим. Что это дало? Исчезли промежутки между рядами бойцов, наступавших в плотном строю, солдаты противника слились в одну сплошную массу, по которой можно было бить, особо не «выцеливая». Теперь на ту же стандартную коробку «станкача» в 250 патронов приходилось до 200—240 (!) пораженных бойцов врага. Когда же немцы на участке обороны своей роты ставили еще один пулемет на противоположном от первого фланге — огонь становился перекрестным. Кроме того, убивался еще один «заяц» — пулемет исчезал с глаз атакующих (часто огневая точка располагалась за обратным скатом склона, в блиндаже, в «мертвом» для артиллерии пространстве, чем до предела затруднялась задача ее подавления).

Пространство перед передним краем обороняющихся превратилось в кладбище для атакующих, так как пулеметы выкашивали здесь буквально все живое. 1 июля 1916 года, в первый день битвы на Сомме, неподавленные огневые точки немцев устроили атакующей британской пехоте, наступавшей по всем правилам своих тогдашних уставов (интервал между бойцами — 50—70 см, между атакующими шеренгами — 2 метра), кровавую баню. 4-я армия Г.С. Роулинсона в тот день потеряла убитыми и ранеными 60 тысяч человек (!) — абсолютный рекорд потерь британской армии во всех войнах, какие только она вела, включая и Вторую мировую. Такая же бойня тремя месяцами ранее происходила на Восточном фронте — в марте русское командование затеяло наступление у озера Нарочь, завершившееся грандиозным кровопусканием атакующим при нулевом продвижении вперед.

Тактику косоприцельного огня очень быстро переняли и государства Антанты. Но это в обороне, а как же быть с наступлением? До появления «генерала Танка» у деревни Флери, средство было только одно — дальнейшее рассредоточение боевых порядков наступающих и переход на групповую тактику боя. С развитием бронетанковой техники и тактики механизированных и пехотных соединений проблему «позиционного тупика» удалось решить. Амьенская операция и сентябрьское наступление Антанты 1918 года подвели черту под прежней «мясорубкой». Но то на Западе, а на Востоке?

А на Востоке так и не перешли на групповую тактику — ни в Первую мировую, ни в Гражданскую. В 1930-е годы на учениях ее вроде бы тренировали, но... В реальных боевых столкновениях очень быстро выяснилось, что плохо обученные и подготовленные советские подразделения не в состоянии решать тактических задач на низовом уровне (отделение — взвод — рота — батальон). Проблему советское командование решало просто — массированием сил на узком участке фронта.

То, что подобная тактика чревата, стало ясно еще у Хасана. Но подлинным апофеозом бездарности и бестолковости стали действия 7-й и 13-й армий (до января 1940-го — правой группы 7-й армии) армий на Карельском перешейке. Как будто и не прошло двух десятков лет со времен Соммы. Только за месяц боев (с 30 ноября по 31 декабря 1939 года), по официальным данным, потери советских войск составили на этом участке более 11 тысяч убитыми и умершими, около 6 тысяч пропавшими без вести, более 37 тысяч ранеными и контужеными, почти 15 тысяч больными и обмороженными. Итого — около 70 тысяч!

И пока артиллерия РККА (действовавшая практически безнаказанно из-за отсутствия у финнов стволов, необходимых для контрбатарейной борьбы) за два месяца не «перепахала» участок финского фронта в районе Сумма — Хотинен и не подавила там большинство огневых точек, вся масса Красной Армии не могла продвинуться на выборгском направлении ни на шаг.

Если верить советским историкам, с этого момента якобы наступил качественный перелом и в дальнейшем РККА наступала в быстром темпе (на самом деле — 5 км в сутки) и прежних потерь не несла. Как бы не так!

Немного арифметики. Зимняя война шла три месяца. Безвозвратные потери РККА сейчас уже более или менее точно «подбиты». Поданным Российского государственного военного архива, безвозвратные потери составили 126.875 человек (число раненых точно не выяснено). Однако выборочная проверка, проведенная П. Аптекарем, показала, что эти данные неполные — в книгах и картотеках, по которым велся подсчет, отсутствуют около 20— 25% людей, значащихся в списках погибших бойцов, представленных конкретными частями. Следовательно, реальное количество безвозвратных потерь Красной Армии превышает 150 тысяч человек.

Вот и объясните мне такую вещь — как это вышло, что плохо воевавшая в ноябре — декабре армия потеряла за тот период убитыми, умершими, пленными и пропавшими без вести около 18 тысяч, а в январе, феврале, марте «воюющая день ото дня все лучше и лучше» РККА безвозвратно теряла в среднем по 40—50 тысяч человек в месяц? Возражений относительно того, что львиная доля потерь приходится на разгромленные 18-ю и 44-ю стрелковые дивизии, я не принимаю. Безвозвратные потери этих соединений и близко не перекрывают средний показатель потерь за месяц.

Вывод только один — никакого качественного скачка в тактике Красной Армии не произошло, воевали и дальше все так же — массой. Поэтому с увеличением количества советских войск на Карельском перешейке число убитых косым огнем финских пулеметов советских мужиков увеличивалось пропорционально и не уменьшалось вплоть до заключения мира.

Новчем проблема, ведь фланговый (косоприцельный) огонь вовсе не являлся каким-то «ноу-хау», был широко известен со времен Первой мировой? Финны, собственно, и почерпнули эту методику от немцев, обучавших армию молодого государства Суоми в 20-е годы. Пускай себе российские авторы с упоением рассказывают басни о том, будто бы операциями финской армии в Зимней войне непосредственно руководил Маннергейм (бывший генерал российской императорской армии), мол, «это мы научили их воевать». В действительности 72-летний маршал осуществлял общее руководство вооруженными силами, боевыми же действиями непосредственно руководили офицеры, прошедшие в свое время (с 1915 по 1918 годы) обучение в одной и той же части германской армии (в 27-м Прусском королевском егерском батальоне): Хуго Эстерман, Харальд Энквист и Эрик Хейнрихс.

Так почему же в конце 30-х годов тактические приемы 20-летней давности оказались неразрешимой загадкой для командования Красной Армии? Тут-то и выясняется дикая вещь — оказывается, опыт Первой мировой войны в СССР не обобщался, а сами операции и тактические приемы, применявшиеся обеими сторонами на Западном фронте, реально не изучались, несмотря на все разговоры о необходимости такого изучения!

«...Наши уставы основаны на опыте маневренного периода мировой войны и совершенно не давали представления о войне в позиционных условиях при наличии долговременных сооружений. Мировая война на Западе развивалась в позиционных условиях и там в этом направлении имеется богатый опыт, который получил большое развитие после мировой войны, но этот опыт до нас полностью не дошел.

Немцы и французы давно издали свои архивы мировой войны, но когда они будут изданы у нас — совершенно неизвестно, а это привело к опаздыванию изучения богатого опыта, особенно в позиционной войне (куда уж круче — не то что «вторая» Марна, Амьенская, Сен-Мийельская наступательные операции или общее наступление союзных армий в сентябре 1918 года не изучен ы, даже история «пози ционного» тупика толком не освоена за 20 лет! — С.З.). Нет систематизированной литературы по опыту войны в Испании и Китае...

Несмотря на то, что мы запоздали с изучением опыта Запада, нам все же нужно скорее иметь документы и материалы, которые дают опыт современных войн. Сейчас идет война в Европе, мы не получаем зарубежных газет и журналов и не знаем, что там пишут, только из наших газет получаем краткие сводки. Вот это, товарищ Сталин, и мешает нам следить за развитием военного дела за рубежом» (из выступления командарма 2-го ранга Мерецкова 16 апреля 1940года на совещании при ЦК В К17(6) начальствующего состава по сбору опыта боевых действии против Финляндии) /По книге «Тайны и уроки зимней войны. 1939—1940». СПб., 2000, с. 453).

Готовясь к войне, в Красной Армии опирались лишь на опыт начального, маневренного («допозиционного») периода прошлой мировой бойни, а также на опыт Гражданской войны. Если обобщить, то РККА в плане боеспособности не только не являлась той несокрушимой силой, которую позже «изваял» из нее Резун (Суворов), она не соответствовала даже критериям Первой мировой! Потому-то и заспотыкалась она о жидкие (в сравнении с оборонительными позициями Германии и Антанты в 1915— 1918 гг.) финские «барьеры». А в Лапландии и Заладожской Карелии неповоротливая пехотная масса РККА и вовсе была разбита без всяких укреплений подвижными финскими батальонами.

Примечательно, что финны, в отличие от гениальной «глубо-копрорывательной» доктрины РККА, не забывали, что есть глав-мое на войне, а потому все свои действия ориентировали на разгром живой силы противника.

«При этом огонь (финны. — С.З.) направляют по скоплению людей и конского состава, огонь ведут с коротких дистанций и массовый... Как только наши части возобновляют движение, на них снова нападают, изматывают, и, нанося им большие потери в конском составе, людях, заставляют оставлять материальную часть артиллерии... Выводы по действиям войск: белофинны, как правило, с местностью не связаны, ищут для нападения живую силу с тем, чтобы ее изнурить и добиться больших потерь» (из доклада уполномоченного наркома обороны в 9-й армии Д.Н. Никишева 3января 1940г.; РГВА. Ф. 37977. On. 1.Д. 233, л. 207—212).

Полудикая масса хотя и была оснащена современным оружием и техникой, вовсе не производила впечатления несокрушимой мощи.

«Для европеизированных обывателей Львова Красная Армия (в сентябре 1939 года. — С.3.), несмотря на обилие бронированной техники; выглядела ордой нищебродов: «Бросается в глаза слабая обученность; марширующие войска отличаются низкой дисциплиной, неухоженностью и грязью. Заметно, что солдаты плохо накормлены, оружие неухоженное, обмундирование разномастное по цвету и покрою, многие в польских мундирах, обувь зачастую подвязана шнурками, чтобы не разлетелись, много дырявой. Общее впечатление — банда, а не армия» (Бешанов В. Красный блицкриг. М., 2006, с. 151).

К 1941 году положение отнюдь не улучшилось. Оно ухудшилось. Во много раз. Во сколько? Ровно во столько, во сколько Красная Армия увеличилась численно, готовясь к нападению на Германию и ряд других государств. Поясню.

Несусветную чушь сообщают некоторые современные исследователи: будто бы кампании Красной Армии до 1941 года вполне сопоставимы с кампаниями Вермахта в плане интенсивности и приобретенного опыта! Глупость подобных высказываний очевидна — какой опыт получили Вермахт (и без того подготовленный несравненно лучше) и Красная Армия?

У немцев в европейских кампаниях (несмотря на их кратковременность) участвовали все вооруженные силы и противостояли им все вооруженные силы первоклассных государств. А с кем и как воевал СССР?

Опыт Испании в СССР практически не был обобщен (в отличие от немцев, переписавших по итогам пиренейской кампании, через которую прошла значительная часть офицерского корпуса

Вермахта, все свои уставы). При Хасане (боевые действия длились

11 дней) части всего одной 19-й пехотной дивизии японцев противостояли двум стрелковым дивизиям РККА — 32-й и 40-й, которые незадолго до того были включены в состав Дальневосточного округа, датам и остались после конфликта. Скажите, много ли практического опыта получила 4-миллионная масса РККА от бестолковых 11 -дневных боев двух своих дивизий общей численностью 22.950 человек на другом конце света?

На Халхин-Голе части 57-го ОСК (имевшего в своей советской, а не монгольской составляющей, на 25 мая 1939 года только 5544 человека), развернутые к августу 1939-го в 1-ю армейскую группу, насчитывали в период сентябрьского наступления всего 57 тысяч человек во всех родах войск, включая Ютысяч монголов. Много ли опыта почерпнула 4-миллионная армия от столкновения трех своих дивизий (57-й, 82-й стрелковых и 36-й мотострелковой) и нескольких танковых бригад с частями 6-й японской армии, наспех собранной из тыловых частей Хайларского гарнизона?

«Ведь имейте в виду, что за все существование Советской власти мы настоящей современной войны еще не вели. Мелкие эпизоды в Манчжурии, у озера Хасан или в Монголии - это чепуха, это не война, это отдельные эпизоды на пятачке, строго ограниченном... У них было 2—3 дивизии и у нас 2—3 дивизии в Монголии, столько же на Хасане. Настоящей, серьезной войны наша армия еще не вела» (из выступления И. В. Сталина 17 апреля 1940 года на совещании при ЦК ВКП(б) по сбору опыта боевых действий против Финляндии 14—17апреля 1940года).

«Освободительный поход» в Польшу? Но и там РККА армия не противостояла, поляки оказали сопротивление лишь в нескольких отдельных местах. Тем не менее даже втаких тепличных условиях бойцы и командиры Красной Армии смогли «отличиться». При штурме форта Сикорского (бывший форт «Граф Берг») Брестской крепости например. Очищавший крепость Гудериан решил подкинуть русским «подлянку» в виде окопавшегося в форте польского батальона (82-го пехотного полка) капитана Радзишевского. И вечером 22 сентября после короткого артобстрела на штурм форта пошли уже части комдива Чуйкова (того самого будущего героя Сталинграда, которого через три месяца будут лупить генерал Валениус и полковник Сииласвуо).

«Уже вечером 22 сентября... вфорт попытались ворваться два советских бронеавтомобиля. Первый из них поляки подожгли выстрелом из пушки, второй свалился в ров. Затем в атаку трижды поднималась советская пехота и каждый раз была отбита. «Вокруг форта имелся сухой ров, со стороны противника выложенный камнями на высоту от 8 до 10 метров, — вспоминал один из защитников капрал Ян Самосюк. — Поле обстрела у нас было лучше, чем в Цитадели, так как обзор не заслоняли ни деревья, ни кустарник. В тот вечер Советы три раза ходили в глупую атаку, и если кто из них достигал рва живым, то падал в него и... труп» (Бешанов В. Красный блицкриг.М., 2006, с. 171).

6 сентября Чуйков ходил приступом на форт при поддержке тяжелой артиллерии и снова — нуль. Ночью поляки сами покинули форт и выбрались из крепости (всех оставленных в форте раненых, более трех десятков человек, красноармейцы закололи штыками).

Вот в несуразной финской кампании участвовала основная масса РККА — да и увязла, что называется, всем телом. Хоть на завершающем этапе численность Красной Армии достигла почти миллиона «штыков», тем не менее даже в период февральс-ко-мартовского наступления темп советского продвижения в среднем не превышал 5 км в сутки. За месяц (с 12 февраля по 13 марта) части 7-й и 13-й армий смогли добраться лишь отХотине-надо Виипури. Потеха заключается втом, что начальником штаба позорно битой 9-й советской армии являлся комдив А.Д. Соколов — бывший преподаватель кафедры тактики Академии им. Фрунзе. Один из тех, кто «великолепно обучал» советские войска.

Тем не менее в Финляндии Красная Армия получила, наконец, опыт серьезной войны, хотя и несопоставимый с опытом Вермахта. Однако и на сей раз этот опыт оказался утерян, вследствие резкого увеличения (с 1,5 до 5 млн человек) численности вооруженных сил СССР всего за год. Таким образом, к лету 1941 года на одного обладавшего кое-каким опытом бойца или командира приходились четверо новобранцев либо свежеиспеченных выпускников всевозможных училищ и академий. Мало-мальски боеспособное ядро слабо обученной армии было размыто.

Начальник германского Генерального штаба Вермахта Галь-дер отметил весной 1941 года в отношении Румынии: «Антонес-ку увеличил свою сухопутную армию, вместо того чтобы уменьшить и улучшить». То же самое сделал Сталин с РККА. Пока советский высший комсостав развлекался вопросами высокой стратегии, бойцы не умели даже толком стрелять. Всевозможные «ворошиловские стрелки» и энтузиасты парашютных прыжков проживали в городах. Армия же в своей основе комплектовалась за счет деревень, сел, аулов и кишлаков.

«На хрена ж, думаю, такую систему придумали? Кто придумал?.. Бить врага не числом, а уменьем надо. А гвардейцы мои языка русского не понимают! Языка своего командира! И друг друга тоже не понимают, потому что все нации перемешаны... Зачем же стадо такое держать?! Отправить их всех в строительные части, больше толку будет! А армию иметь поменьше, но пусть же они хоть немного друг друга понимают!!! А случись война? Это же в сто раз хуже, чем арабское войско, там хоть офицеры с солдатами объясниться между собой могли. Что ж мне делать с ними?» (Суворов В. Освободитель. М., 2004, с. 297).

Владимир Богданович свято убежден, что весной 1941-го все было по-другому. Ну-ну...

Не существовало также грамотного младшего командного состава, набираемого в СССР из случайного люда. Корпус же немецких «унтеров» отбирался практически на тех же принципах, что солдаты — в наполеоновскую гвардию.

Откровенно забавляют меня высказывания российских историков о том, что Красная Армия к концу войны многому научилась. Ребята, под этим аморфным понятием «Красная Армия» вы кого имеете в виду? Бойцов? Тех самых, которых водили в атаку в «поэшелонном боевом порядке»?

Друзья мои, боевой опыт подразумевает выживание. Опытный боец — это солдат, успешно переживший хотя бы два-три боя. А много ли таких бьшо в РККА к концу войны? Какой там опыт, если подавляющая масса личного состава советских стрелковых полков и дивизий «выбивалась» в первом же крупном наступлении?

Главная проблема Рабоче-Крестьянской Красной Армии заключалась в том, что она была... рабоче-крестьянской. При соответствующем уровне боевой выучки и тактики. Если довоенные кадры еще были чему-то обучены, то все последующие наборы (в ходе развернувшихся боевых действий) никакой серьезной подготовки не проходили, а в большинстве своем бросались на фронт вообще «с колес», часто даже без оружия (особенно это касалось мобилизованных из бывших оккупированных немцами территорий СССР в конце войны).

Поэтому каждый последующий набор был не лучше, а хуже предыдущего. А если кто и накапливал боевой опыт, то (не считая переживших войну бойцов) это был старший командный состав — ему не грозило быть убитым в первых рядах.

Распинаясь о передовой советской стратегии («глубокой операции»), многие историки забывают поинтересоваться, была ли передовой советская тактика той поры? Вот тут их ожидал бы сюрприз: в то время как высшие военные чины рисовали на бумаге головокружительные операции, стрелковым полкам и дивизиям устав предписывал в наступлении использовать «поэшелон-ное построение».

Что это такое? Это архаический боевой порядок времен Первой мировой войны, тогда он назывался «волны стрелковых цепей». При наступлении на эшелонированную оборону противника полки 1-й линии создавали несколько эшелонов стрелковых цепей, следовавших один за другим на дистанции 50—100 метров друг за другом, с интервалом между бойцами в 1—2 метра. При таком построении полк сбивался в «коробку» — квадрат со сторонами 600—700 метров, то есть фронт наступления полка, который должен был бы достиггь 1,5 км, в действительности был в два раза меньше. В первых рядах, в качестве штурмовых групп, зачастую использовались разведроты и разведбатапьоны (позже стали применять штрафников), которые «выбивались» полностью. Вдобавок все командиры рот и батальонов находились здесь же, в «коробке» и вся эта конструкция представляла собой заманчивую мишень для немецких пулеметов, очень быстро выкашивавших целые батальоны. Даже 10 пулеметов хватало, чтобы «тормознуть» целую дивизию!

У немцев далеко не всегда имелся сплошной фронт обороны (тем не менее советские части всегда умудрялись уткнуться в самый центр немецкой «позиционки») и не всегда поблизости располагались содействующие батареи полевой артиллерии и танки. А потому при отражении атак они обычно использовали стандартную «двойку» — пулеметный огонь в сочетании с минометным. Сперва несколько расположенных на флангах MG-34 или MG-42 заставляли массу советской пехоты залечь перед передним краем, затем по лежащим стрелкам начинали бить минометы. Спасение от мин было только в движении — либо вперед, либо обратно. Хорошо если сзади, на НП, остался добрый командир, «слуга царю, отец солдатам». Тогда можно было отойти. Но если позади со своим штабом располагались товарищи Жуковы, Коневы, Рокоссовские, Еременки и иже с ними, тогда выбор был только один — идти вперед. Вот тут и начиналось...

«Дивизии, пострадавшие от нашего огня, были отведены, и в бой брошены свежие соединения. И снова волна за волной русская пехота упрямо бросалась в атаку, но каждый раз откатывалась назад, понеся огромные потери... Мы обладали гибкой системой огня, позволяющей нам обеспечить сосредоточенный огонь там, где это было наиболее необходимо, а также наносить удары по скоплениям русской пехоты на исходных рубежах. Где бы русским ни удавалось совершить глубокое вклинение, оно быстро локализовалось, а через несколько часов наши танки контратаковали фланги образовавшегося выступа» (Меллентин Ф. Бронированный кулак вермахта, с. 362—363).

Это 1-й Украинский фронт Ватутина в октябре 1943-го.

А вот 16-я армия Рокоссовского в ноябре 1941-го под Москвой:

«Не верилось, что противник намерен атаковать нас на этом широком поле, предназначенным разве что для парадов... Но вот... три шеренги всадников двинулись на нас... По освещенному зимним солнцем пространству неслись в атаку всадники с блестящими клинками, пригнувшись к шеям лошадей... Первые снаряды (советская 17-я кавалерийская дивизия, потерявшая в том контрударе 75% личного состава, атаковала 4-ю танковую группу Хепнера. — С.З.) разорвались в гуще атакующих... Вскоре сплошное черное облако повисло над ними. В воздух взлетают разорванные на куски люди и лошади... Трудно разобрать, где всадники, где кони... В этом аду носились обезумевшие лошади. Немногие уцелевшие всадники были добиты огнем артиллерии и пулеметов...

И вот из леса несется в атаку вторая волна всадников. Невозможно представить себе, что после гибели первых эскадронов кошмарное представление повторится вновь... Однако местность уже пристреляна, и гибель второй волны конницы произошла еще быстрее, чем первой» (Абатуров В.В. 1941. На Западном направлении, с. 268—269).

Полки первоначально вводили в бой скопом в полосе порядка 200 (!) метров, поэтому уничтожались они за считанные минуты. Это гораздо позже догадал ись делить их на более мелкие штурмовые группы.

Подобное ведение войны являлось настоящим преступлением перед собственным народом, но что взять с советских командиров, если они воевали так, как всегда воевала русская армия? Разве под Инкерманом, к примеру, в 1854 году было как-то иначе?

К тому же они оказались заложниками многовекового мифа о «лучшей в мире армии». Никак не могли признать, что противник воюет лучше, и правильнее сберечь людей, навязав врагу по-лупартизанскую войну, на манер китайцев. Нет, мы лучше угробим фронт-другой! К тому же отспособа ведения боевых действий напрямую зависело персональное место в иерархической номенклатуре, а сама номенклатура могла рассыпаться в пыль, если сдать немцам крупнейшие города, на манер китайцев.

* * *

Рассказ Жукова Эйзенхауэру о советской тактике преодоления минных полей (путем прогона личного состава по минам) известен всем. Определенная логика в расчетах советского маршала тем не менее, присутствует. Положение, однако, усугублялось тем, что немцы свои минные поля зачастую использовали так же, как охотник на волков — флажки. Двигаясь вдоль «забора» из минных полей, советские войска попадали в заранее подготовленный для них огневой «мешок».

При прорыве вражеской обороны советские танки первоначально всегда располагались в тылу и вводились в бой только в случае достижения пехотой прорыва первой линии. Это позже, по мере насыщения войск боевой техникой, стрелковые части стали поддерживать танковые батальоны и полки.

Артиллерия очень медленно реагировала на изменение ситу-, ации. Одно дело — мощный огневой налет по заранее определенным секторам и целям, и совсем другое, когда эти сектора начинали меняться. Артиллерийская разведка оставляла желать лучшего, авианаводка отсутствовала вовсе. Путаные доклады пехоты с командного пункта обстановку проясняли мало. Советские минометы могли работать только по видимым целям.

А как, к примеру, вела наступление английская дивизия? Двумя способами — в два и три эшелона. В первом случае наступление разворачивалось на 3—5 км по фронту и 8 км в глубину. В первой линии один из флангов составляла пехотная бригада, поддерживаемая танковым полком, состоящим из пехотных танков «Матильда» и «Валентайн» (они имели невысокую скорость и тесно взаимодействовали с пехотинцами, не отрываясь от них). На другом фланге первую линию составляли два танковых полка, поддерживаемых пехотной бригадой.

Сразу за первым эшелоном располагались два полка полевой артиллерии, осуществлявших непосредственную огневую поддержку первого эшелона, а также подвижная группа противотанковой артиллерии, готовая в любой момент выдвинуться вперед для отражения контратаки вражеских танков. Во втором эшелоне располагались одна пехотная бригада, артполк и танковый полк, состоявший излегких крейсерских танков, задачей которых являлось развитие прорыва в глубину.

Когда британскому командованию требовалось сконцентрировать усилия на более узком участке (при прорыве сильно укрепленной полосы), оно использовало построение втри эшелона. На участке фронта в 1,5 км в 1-й линии вводилась пехотная бригада совместно с несколькими танковыми полками, а во втором и третьем эшелонах следовали две пехотные бригады усиления.

«Вскоре после начала войны выяснилось, что советские войска очень плохо умеют обороняться, даже еще хуже, чем наступать. В мирное время этому виду боя их практически не учили. В условиях, когда враг владел инициативой, превосходил советские войска в мобильности и мог выбирать время и место для нанесения очередного удара, обороняться было особенно трудно. Необученных бойцов и командиров нередко охватывала паника. А поскольку из-за огромных потерь необученное и необстрелянное пополнение преобладало в Красной Армии вплоть до конца войны, советская оборона не отличалась особой устойчивостью.

Опыт войны показал, что Красная Армия, даже имея превосходство над противником в людях и технике, могла вести длительную и успешную оборону либо на заранее подготовленных рубежах долговременных оборонительных сооружений, вроде Киевского укрепленного района, либо на естественных рубежах, вроде Кавказских гор. Как правило, наступление Вермахта останавливалось только тогда, когда немцы исчерпывали все ресурсы для его развития или когда наступали неблагоприятные погодные условия, вроде осенней распутицы или зимних холодов» (Соколов Б. Красный колосс, с. 113—114).

Главной проблемой ведения советскими войсками оборонительных операций была все та же статичность и негибкость. Зарывшись по уши в землю, советские войска плохо контролировали стыки и фланги, а когда там что-нибудь происходило, реагировали на ситуацию с большим опозданием. Любая быстрая и масштабная перегруппировка сил и средств с одного участка на другой нарушала милую советскому сердцу структуру обороны. А ее нарушение вело к неустойчивости фронта, а неустойчивость — к панике и бегству, в которые ударялись в критические моменты плохо обученные и наспех сколоченные части. По сути дела, единственным способом борьбы с прорывом противника являлось постоянное перебрасывание на «горячий» участок резервов, при этом неважно, какого уровня подготовки, и плохо подготовленные контратаки танками, в которых сами теряли гораздо больше машин, нежели противник.

Напрасны утверждения, что уменьшившееся в 1943—1945 гг. количество безвозвратных потерь (имея в виду сдавшихся в плен и дезертиров) являлось доказательством того, что советский народ преисполнился решимости отстоять свободу любимого СССР и ненависти к лютому врагу. Тут все гораздо проще — на уровне прикладной психологии. Дело втом, что из побеждающей армии по определению бегут меньше. С лета 1943-го РККА побеждала, поэтому и уменьшился (но не прекратился совсем) поток дезертиров и перебежчиков.

Предельно прост и ответ на вопрос «каким образом советскому командованию удавалось заставить бойцов лезть массой на пулеметы; гнать фактически на убой?

Действительно, кто же в трезвом рассудке полезет под град свинца, да еще будет повторять атаки раз за разом? Нет, не пламенными речами и даже не дулами чекистских пулеметов убеждал свою пехоту товарищ Сталин. А «наркомовскими 100 граммами».

Натрезвую голову под пулемет действительно никто не полезет, а если на не трезвую? Нормальному человеку трудно понять, что такое 100 грамм этилового спирта на пустой желудок. Инстинкт самосохранения притупляется напрочь, а в горячке и на ранение реакция не сразу проявляется. Это допинг. Даже не допинг — наркоз (кстати, стакан спирта зачастую вместо оного медики и использовали).

* * *

Советская пехота была вооружена и оснащена не так, чтобы очень. Всю войну она прошла с винтовкой Мосина, уступавшей маузеровскому карабину 98К. Автоматическая (АВ-36 Симонова) и самозарядная (СВТ Токарева)) винтовки в РККА не прижились.

Пистолеты-пулеметы Дегтярева (ППД) и Шпагина (ППШ) был не шибко удобны в ближнем бою (для которого предназначались) по той причине, что имели довольно приличный вес и не вполне приемлемую эргономику. Только к концу 1943 года появился неплохой пистолет-пулемет Судаева под новый патрон образца 1943 года (ППС).

Совсем плохо обстояло с пулеметами — немецким «маши-ненгевер» (MG-34, MG-42) и разным трофейным «стволам» (от чешского ZB-37 до универсального датского Мадсен-1924) противостоял тот же тяжелый и неудобный «максим» образца 1910 года (у которого в жару выкипала вода в кожухе, а в дождь намокала лента подачи патронов). Ручной «дегтярь» (ДП образца 1928 года) имел темп стрельбы всего 600 выстрелов в минуту при отвратительной кучности.

К 1941 году у пехоты совсем не было современных противотанковых средств, высшее командование «изволило полагать», что достаточно ручных гранат и стеклянных бутылок с зажигательной смесью. В результате пришлось в 1941 году в пожарном порядке наладить выпуск громоздких противотанковых ружей (ПТР) Дегтярева и Симонова, д линой более двух метров и массой свыше 21 кг, обладавших недостаточной бронепробиваемостью (не более 20 мм). На том всё и кончилось. Между тем до конца войны войска западных союзников и Вермахт получили на вооружение реактивные гранатометы, стрелявшие кумулятивными гранатами¹⁶.

Не было у советской пехоты и собственных бульдозеров (как у американцев), а потому приходилось тащить в город для подавления укрепленных точек противника танки, которым доставалось от «фаустпатронов».

К истории вопроса:

кризис русской армии в XIX—XX вв.

Единственный период в истории, когда Российское государство обладало армией с хорошо подготовленными индивидуально бойцами, приходится на конец XVIII — начало XIX веков, но связано данное обстоятельство вовсе не с гением графа Румянце-ва-Задунайского или князя Суворова-Рымникского.

Наполеон говорил : «Превосходством своим над всеми войсками в свете французская армия обязана конскрипции», то есть воинской повинности, позволявшей набирать массовые армии. Воинская повинность существовала в обществе, где граждане (формально по крайней мере) были свободны.

В России дело обстояло проще—там не было свободных крестьян, только крепостные (одни принадлежали помещикам, другие — государству). Для них существовал рекрутский набор, когда человека «хомутали» под ружье фактически на всю оставшуюся жизнь — на 25 лет. Даже если солдату удавалось счастливо пережить годы службы, домой он возвращался уже стариком (по тогдашним меркам) — под 50 лет.

Такой солдат, попав на службу и пообтеревшись, знал (внутренне по крайней мере), что вся его дальнейшая жизнь пройдет в армии и что здесь он скорее всего и умрет (погибнет). Он свыкался с такой мыслью и с этого момента война становилась его повседневной жизнью. Подготовка солдата в ту пору не требовала особого ума, все что он должен был уметь, это держать строй, колоть штыком и стрелять.

Оружия массового поражения (пулеметов, скорострельной артиллерии) не было, дальнобойность орудий мало превышала дальность ружейного выстрела, а темп стрельбы из ружья 1 выстрел в минуту считался высоким. Потери в тогдашних войнах были относительно невелики (много меньше, чем санитарные потери), а крупные кровопролитные сражения происходили не часто. В результате в армии выковывался крепкий костяк из опытных боеспособных воинов, и с такими войсками можно свершать большие дела, особенно если подготовку рядового бойца привести в систему, что и сделал тот же А.В.Суворов. Поэтому одной из причин блестящих побед над турками в 70-е годы XVIII столетия было то, что в русской армии сохранился опытный костяк еще с Семилетней войны, а в 1780 — 90-е годы — потому что сохранился костяк с 70-х годов.

«Стреляй редко, да метко. Штыком коли крепко. Пуля обмишулится, штык не обмишулится: пуля—дура, штык — молодец. Коли один раз, бросай басурмана с штыка... Коли другого, коли третьего; богатырь заколет полдюжины, больше. Трое наскочут: первого заколи, второго застрели, третьему штыком карачун... В атаке не задерживай... Фитиль на картечь — бросься на картечь: летит сверх головы. Пушки твои, люди твои, — вали на месте, гони, коли, остальным давай пощаду...

Неприятель нас нс чает... Вдругмы на него, как снег на голову. Закружится у него голова; атакуй, с чем пришли, с чем Бог послал. Конница начинай! Руби, коли, гони, отрезывай, не упускай!

Третье — натиск... У неприятеля те же руки, да русского штыка не знает. Вытяни линию, тотчас атакуй холодным ружеьм... Пехота, коли в штыки, кавалерия тут и есть... Картечи чрез голову — пушки твои».

Эти постулаты Суворова из «Науки побеждать» на долгие годы определили тактику русской армии. Но Александр Васильевич со своими умствованиями запоздал — эра штыкового боя подходила к концу. «Теперь сражения решаются огнем, а не рукопашной схваткой», — говаривал тот же Наполеон. На первое место выходили тактика, маневр и система огня. А вот Суворов по части тактики, и особенно маневрирования, был не силен. Сражение представлялось ему простым делом:

«Баталия полевая. Три атаки: в крыло, которое слабее... Шанцы всякие перескочишь; атака в середину невыгодна, разве кавалерия хорошо рубить будет, иначе сами сожмут. Атака в тыл очень хороша только для небольшого корпуса, а армией заходить тяжело».

Все эти «истины» проходили, пока русские имели дело с турецкими либо польскими формированиями. А в Италии начались проблемы (проблемы были во всех трех крупных сражениях, которые дал Суворов, но это уже другая история) и едва не завершились поражением при Нови. Одним из самых постыдных промахов русского командующего явилось то, что этот укрепленный город был в руках союзников, но Суворов, видимо, полагая, что он самый умный, решил совершить «обманный» маневр: оставить Нови. Он думал, что после занятия города французы потянутся вслед за отходящим русским войском вниз, на равнину, но все произошло, как в анекдоте — французы город взяли, а на равнину спускаться не стали. Пришлось Суворову лезть обратно в гору, отбивать город, который и без того был недавно у него в руках. Причем действовал фельдмаршал из рук вон плохо —тысячи русских и австрийцев оплатили своими жизнями «ляпсусы» Василь-ича. Дело вообще шло к разгрому, если бы в решающий момент удар 20-тысячного австрийского корпуса Михаэля Меласа не принес союзникам победу, которую Суворов всецело приписал себе.

С уплотнением боя и увеличением числа сражений входе наполеоновских войн, опытный костяк русской армии был быстро выбит. К1810 году в ней преобладали молодые неопытные рекруты. Военный министр Барклай-де-Толли в письме к канцлеру Румянцеву писал: «Вместо сильных и мужественных войск полки наши составлены большей частью из солдат неопытных и к тягостям войны непривыкших». Требовалась иная система подготовки рядового пехотинца и офицеров.

Тем не менее никаких качественных изменений в тактике боя русской пехоты не произошло, и через 40 лет войска действовали также, как в конце XVIII века. Например, в сражении у Черной Речки в Крыму 16 августа 1855 года войска князя Михаила Горчакова, которого позже обвинили «в нерешительности», действовали точно по заветам Суворова: «Баталия, штурм. Ломи чрез засеки, бросай плетни чрез волчьи ямы, быстро беги, прыгай чрез палисады, бросай фашины, спускайся в ров, ставь лестницы».

Русские так и действовали: они тащили с собой лестницы, с помощью которых под огнем пытались преодолевать высокие склоны. Однако пуля (которая дура) теперь вылетала из вражеского ствола в три раза чаще, нежели раньше, доставала дальше, а артиллерийская картечь не летела «поверх головы» при быстром движении атакующих. Да и сам противник, занимавший выгодные позиции, вовсе не дрожал от одного вида «чудо-богатырей». Штуцерный и артиллерийский огонь союзников выкашивал целые батальоны, действовавшие по старинке в тесных колоннах. По свидетельству очевидцев, защитники Севастополя в Крымскую войну 1853—56 гг. в укреплениях теряли от 600 до 1500 человек в сутки, что уж говорить о бойцах в открытом поле, атаковавших тесными рядами. И снова никаких изменений в тактике боя пехоты снова не произошло — все то же упование на штыковой бой, на «ура», да на количество. Однако с развитием технологий артиллерийский и ружейный (а позже и пулеметный) огонь противника постоянно сводил «количество» русских воинов к минусу.

Совершенствование средств огневого воздействия на противника свело на нет коронный прием русской армии — штыковую атаку большой массы пехоты. Собственное же огневое воздействие на противника в ту же Крымскую было на порядок ниже вследствие более низкого качества ружей и пушек.

Техническая и экономическая отсталось России в условиях повсеместного перехода государств к новым видам вооружений знаменовало собой окончание эры легких побед над ближайшими соседями России. Плотность огня похоронила расчет на массу.

Боевые порядки пехоты стали разобщаться, а вместе с тем возросли требования к тактической подготовке одиночного бойца. Хорошо подготовленный тактически боец присущ цивилизованному обществу, населенному свободными гражданами, привыкшими рассчитывать и полагаться в этой жизни только на собственные силы, но никак не обществу, в котором «голос единицы тоньше писка». Это тем более не характерно для армии, в которой высшие военные деятели в массе своей — откровенные дубы. Кто же может подготовить армию на современный лад, если заниматься этим просто некому?

В ходе трех атак на Плевну (русско-турецкая война 1877— 1878 гг.) русское командование ни в первом, ни во втором, ни в третьем случаях не удосужилось детально изучить систему оборонительных позиций города, наступая каждый раз наобум лазаря, в надежде на авось. В первой атаке 8 (20) июля 1877 года 9-тысячный отряд генерал-лейтенанта Ю.И. Шильдер-Шульднера потерял 2,5 тысячи человек; во второй 18 (30) июля корпус генерал-лейтенанта Н.П. Криденера из 20слишним тысяч человек потерял 7 тысяч; в третьем штурме 30 августа (11 сентября) из 80 с лишним тысяч бойцов были потеряны 16 тысяч человек. Итого около 26 тысяч всего в трех атаках!

Есть начальник, а есть безликая масса, которую он двигает, обеспечивая себе положение в иерархической лестнице авторитарного государства — вот камень преткновения российской армии по сию пору. Российские ура-патриоты никак не могут понять, что каждый следующий начальник в такой армии — выходец из этой безликой массы, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Каких, в таком случае, военных талантов вы ожидаете? Чего требовать от Жукова в 1941—1945 гг.,еслионв 1915годусам был таким «пушечным мясом»?