К островам Индийского океана

Полигон «Фреда». Потоп, или Что такое ватергюйс. «Боцмана — на бак!»

«Курчатов» уходит от острова Маэ и следует в район подводной возвышенности Фреда. От правительства Сейшел получено разрешение на работу советского научного судна в территориальных водах Сейшельских островов. Полным ходом идем на новый полигон, станции следуют одна за другой. Уже миновали сутки, океан относительно спокоен, однако среди ночи разбужены лязгом и хлопаньем тяжелых, ведущих на палубы дверей. Что-то скрежещет в кают-компании, ожила, поползла по столику посуда, с боку на бок перекатывает нас по койке. Доверившись обманчивому покою, не только мы проявили беззаботность: в соседних каютах звон и стук, падают незакрепленные предметы. Вскоре волна перестает бить по кораблю, вновь идем ровно. С опытом приходит знание — причина определена безошибочно: ночью корабль резко изменил курс, встав под неудачным углом к зыби.

Иллюминатор каюты выходит на застекленную галерею с постоянным дежурным светом. Уютно посвечивает ночами лампочка, и кажется, привычный свет отгораживает от океана. А он рядом. Везде. Слева и справа, под ногами, отделенный лишь хрупкими переборками. Расшалившись, подталкивает в корму или, пытаясь остановить, выдувает навстречу волны-горы. Иногда лучше не видеть того, что творится за бортом. Задернув шторку иллюминатора, погружаемся в сон и уже не слышим ночных звуков.

А их множество. Затаенных днем и оживающих ночами, ибо тишина не наступает никогда. Ритмично постукивают сердца машин, скрипят лебедки, позванивают провода. Как попавший в западню жук, напряженно гудит кондиционер, со свистом рассекают воздух лопасти вентилятора — без него задохнешься в каюте. «Трень-дзинь» — включаются в оркестровку, позвякивая в стаканах, чайные ложки. Ворочается и вздыхает за стенкой сосед. Что-то завибрировало, забилось, пошло постукивать чечеткой. Ухнуло тяжелым железным, и отозвалась, скрипнула в унисон створка, кто-то, мучаясь бессонницей, прошлепал по коридору. Молчит лишь спикер, немой до поры до времени, никогда не отключаемый на корабле. Все распоряжения, объявления, приказы, голоса днем и ночью несущих вахту людей, как опытный сплетник, донесет он до вашей каюты.

— Боцмана — на бак! — деловито сообщит голос-невидимка. — Палубной команде стоять по местам работ! Начало станции, рабочий борт — правый.

И заурчат, освобождая тросы, лебедки, и пойдет в глубины трал. Теперь снова можно провалиться в сон — до другого раза. Но и во сне прислушиваешься к голосу, управляющему твоей судьбой. Как только оживет, закряхтит спикер, включится с хрипотцой — в голове сама по себе назойливая мысль: «А если…» И сразу обжитой дом-корабль становится крохотной точкой в не имеющем границ море воды и только воды…

Подводная гора Фреда находится в центральной части Амирантской котловины. Как предполагают ученые, это вулканический конус. На полигоне «Фреда» уже объявлен номер очередной станции. Как привязка к определенной точке в океане поставлен буй; место, где корабль лег в дрейф, нанесено на карту. Буй, пенопластовый цилиндр полутораметровый длины, имеет собственный якорь и вынесенную наверх лампочку-мигалку. Ночами вспыхивает ее маленький маяк, капелька света в океане. Есть и радиоотражатель, легко пеленгуемый с корабля. Ходит галсами судно в районе поставленного буя, становясь на станции. День за днем, час за часом накапливаются рабочие данные, что подлежат длительному изучению на земле, в лабораториях институтов.

Сегодня день пасмурный, тусклый, то и дело с перерывами льет дождь.

— Внимание! Сильный дождь с правого борта! Проверить иллюминаторы! — объявляет неусыпный страж порядка, спикер.

Наш завинчен прочно, на все положенные гайки. На стеклах галереи подрагивают капли, крупные, набухшие, покачиваются вместе с кораблем и вдруг, сорвавшись с места, мчатся косыми росчерками, сливаясь и догоняя друг друга. Потоки, ручьи ринулись на корабль. С верхних палуб низвергается водопад, хлещет вода из шлюпов, от бака к корме бежит, завихряясь водоворотами, река — теперь до мастерской можно добраться лишь в скафандре. Дверь каюты распахивается, на пороге — Плахова. Пока еще она находится в роли персонажа без слов, но это ненадолго. Молча, рывком сует мне в руки клеенку, не иначе как для спасательных работ.

— Сидишь, как Ной во время потопа. А что в мастерской творится, знаешь?

И я, задрапировавшись клеенкой, плетусь смотреть, что делается в мастерской. Дождевая пыль проносится над головой, хлещет в наглухо задраенные окна иллюминаторов. По палубам струятся теплые потоки, будто поливают корабль из брандспойта. Плывут с досок шахматы, дождь полирует столики для пинг-понга. А тучи все лезут из-за горизонта, громоздятся горами, взбираются все выше.

По щиколотку в воде добираюсь до мастерской, что выходит на открытую палубу, с трудом открываю дверь: преодолев высокий железный порожек, колышется от стенки к стенке вода, поплавками кружатся кисти, готовится к отплытию картонная папка с рисунками. Но как только ликвидировал наводнение и вытер насухо пол, приспособил из брезентового плаща козырек над дверью — словом, как только завершил спасательные работы, ливень мгновенно кончился. Типичная закономерность!

Сегодня наш морской словарный запас обогащается новой информацией: «ватергюйс» — огибающий корму желоб для стока воды.

— Что такое бейдевинд? — проверяю познания Алексеева.

— Ветер, дующий в носовую часть судна, — отвечает он без запинки.

— А пассат?

— Постоянные ветры между двадцатью пятью и тридцатью градусами широты каждого полушария и экватора.

— Топовые огни?

— Два белых огня один над другим на передней фок- и задней грот-мачтах.

Скучно спрашивать человека, который все знает. И все-таки:

— А что такое магнитное склонение?

— Угол между истинным и магнитным меридианом. А вот что было раньше — галеры или парусный флот?

На этот вопрос не считаю нужным давать ответ: плывем не на галере и не под парусом. Заседание клуба «хочу все знать» можно считать закрытым.

По волнам продолжают барабанить капли, работа отменяется, и это тоже неплохо, есть время задуматься. Уже второй месяц находимся в океане, пройдены тысячи миль. Порою кажется, время остановилось, потекло вспять и не «Курчатов» разрезает воды Индийского океана, а «Дмитрий Менделеев» продолжает путь по Океании, высаживая членов экспедиции на необитаемые плоские атоллы с подмытыми прибоем корневищами пальм, чьи растрепанные верхушки кивают в черте прилива. Улучив момент, прыгаешь в клубящуюся пену, предварительно выбросив на берег «багаж», и этюдники мягко шлепаются в песок…

Сегодня, пользуясь передышкой, просмотрели сделанное за месяц. Пейзажи, жанровые зарисовки, портреты членов экспедиции и людей, встреченных на островах.

…Загадочная вещь «наука видеть», пожалуй, острее всего проявляется в работе над портретом: ведь модель, становясь пленницей позы, часто перестает быть сама собой. Зачастую зарисовка оставляет лишь поверхностное представление о человеке, передает внешнее сходство, не показывая человеческой сущности. В творческом процессе нет установленных закономерностей, многое зависит от душевного состояния художника и модели.

Отношение к процессу работы всегда индивидуально. «Модели для нас, художников, это только типографские литеры, которые помогают нам выразить себя. Произведение искусства для того, кто умеет видеть, — это зеркало, в котором отражается состояние души художника», — писал Гоген, великий, умевший опираться на натуру мастер. Кисть его предельно конкретна, принимаемое за стилизацию — лишь гениальное обобщение, его художественное кредо: «Всякий искренний художник — ученик своей модели» — остается непреложным.

Наука не дает нам точных сведений, когда именно люди стали изображать человеческие лица. На камнях, скалах и сланцах, этих «альбомах прошлого», запечатлен процесс охоты. Со временем преследуемые животные исчезают в изображениях, предметом, возбуждающим внимание, становится сам человек, его лицо и тело.

По мере развития человеческого общества происходит сосредоточение интереса скульптора или живописца на внешности своих собратьев — отражение сущности человека, его характера. Художник стремится «почувствовать свою модель», передать душу человека, чье лицо, изваянное, написанное или нарисованное, возникает под его руками.

Небезынтересны записи И. Эренбурга о Пабло Пикассо: «В 1948 году после Вроцлавского конгресса мы были в Варшаве. Пикассо сделал мой портрет карандашом: и ему позировал в номере старой гостиницы "Бристоль". Когда Пабло кончил рисовать, я его спросил: "Уже?.." Станс показался мне очень коротким. Пикассо рассмеялся: "Но ведь я знаю тебя сорок лет"».

Неожиданный телефонный звонок — Всеволод Михаилович Белькович, доктор биологических наук, ждет нас в своей лаборатории. Алексеев приступает к работе над портретом, а я…

— Всеволод Михайлович! Вы давно обещали рассказать о своей работе, сейчас, право, самый подходящий случай.

Белькович — человек слова, и мы не упускаем возможности побольше узнать о дельфинах, «людях моря», гак их называли древние.

Рассказ Бельковича. Цель моя в рейсе — установить, как лучше на научном корабле организовать научение дельфинов. Какие нужны специальные приспособления? Как избежать досадных звуковых помех? Ведь в наш век благодаря совершенной технике наблюдении за китообразными очень усложнились. Только китобойные и парусные суда не создают шумов в океане, но теперь парусного флота мало, а жаль!

Что может быть красивее беззвучно скользящего над водой паруса? Старые капитаны я сейчас считают, что без паруса не может быть настоящей красоты на море. Давно пора было наградить за верную службу парус и колесо, сколько веков перемещают они с места на место беспокойное человечество. Не только красота, но и экологические преимущества паруса бесспорны. К тому же энергия ветра не загрязняет среду.

Недавно в Япония был спущен на воду первый в мире танкер, оснащенный наряду с дизельным двигателем двумя парусами из синтетической ткани. Паруса эти размером двенадцать на восемь метров управляются микрокомпьютером, автоматически выключающим дизель и подающим команду для развертывания парусов. Предполагают, что танкер грузоподъемностью тысяча шестьсот тонн будет экономить до пятидесяти процентов горючего.

Итак, парусники позволяли постигать океан широко и плодотворно: ведь пока не существовало сложной аппаратуры, у моряка балл лишь одни способ изучать водную стихию — наблюдать то, что перед глазами.

Что касается «дельфиньего вопроса», к сожалению, работа в океанариях неполноценна. Ведь дельфин — животное коммуникабельное, в океанарии же дельфинье общество подменено искусственно навязанным ему обществом человека. Что же мы исследуем? Реакцию дельфина на условия, нами же созданные. Попросту говоря, сами загоняем дельфина и условия эксперимента.

В пюре действия дельфинов строго координированы. В естественных условиях они издают огромное число осмысленных звуков-сигналов, «пишут» свист, треск, чириканье. По сигналам происходит перестройка стаи, перемена направления движения или начало охоты за рыбьим косяком. Сигналы дают информацию о структуре стада и даже о том, удачна ли была охота. Дельфины охотятся шумно — преследуют рыбу, окружают ее, совершая круги, поедают крайних в косяке рыб — до пяти-шести штук в минуту.

Ключом к пониманию дельфина остается прежде всего акустика как наиболее доступный для регистрации вариант.

— Значит, существует дельфиний язык?

— Сегодня в науке бытует мнение, что дельфиний язык — это лишь эмоциональные характеристики, не более сложные, чем, скажем: «Я — Петя». Однако набором сигналов, которыми пользуются дельфины, можно передать почти неограниченную информацию.

В пятидесятых годах группа американских исследователей опубликовала записи «дельфиньих разговоров». Когда ученые проанализировали звуки человеческого языка и отобразили их с помощью кривой, выяснилось, что система дельфиньих сигналов имеет сходную с ними линию. Это и дало повод говорить о «дельфиньем языке». Совместными исследованиями советских, французских и американских ученых было установлено: дельфин имеет весьма совершенное средство для ориентации — сонатор. Именно сонатор помогает ему различать в воде не только небольшой предмет, но и то, что находится «внутри» предмета, дельфины как бы видит ушами. Находясь под водой, он может следить за тем, что происходит на суше, например из толщи воды видеть своего дрессировщика.

Океан для дельфина — источник звуков. Плюс хорошо приспособленное к существованию в воде зрение. Вам известно, что серые киты у побережья США часто высовываются из воды, чтобы посмотреть, нет ли себе подобных. У кита зрение ничуть не хуже, чем у собаки. Кроме того, они видят в темноте.

— И каким образом?

— Как кошка. Глаза ее светятся, так как имеют особый зеркальный слой. Кстати, видению дельфина под водой соответствует щелевидная форма зрачка: круглый глаз как бы закрывается при необходимости «заслонкой» — таково приспособление к неодинаковой освещенности в разных слоях океана.

Еще древние знали, что у кита «жирные слезы» — специальные железы выделяют густой белковый секрет. Вы обращали внимание, как плохо и недалеко видит под водой человек?

Человек надевает маску, чтобы лучше видеть под водой, дельфин или кит как бы пользуются ею при всплытии! Обратный эффект. Дельфин — абсолютный рекордсмен нахождения под водой: до двух, трех часов. Человек при вдохе может пробыть под водой максимум пять минут. А какого цвета у дельфина мышцы, знаете? Черного. Когда он ныряет, происходит быстрое перераспределение тока крови — это чудесная сеть с ровным током, при котором все ткани берут нужное им количество кислорода. Таковы замечательные особенности этих животных.

Не случайно древние, весьма романтично настроенные греки были уверены, что свое происхождение дельфин ведет от человека. Существовал особый культ дельфина — вспомните: созвездие Дельфина, монеты с изображением дельфина, храм в Дельфах.

Дельфины сотрудничают с рыбаками, загоняя рыбу в сети, и рыбаки делятся с ними уловом. А игры с детьми? А спасение утопающих? Известно, что дельфины на своих спинах перевозили детей через заливы. А потом… потом человек превратил дельфина в пищу. Их даже стали именовать «королевской рыбой». Когда дельфин заплывал в Темзу, рыбак должен был доставить улов к королевскому столу, иначе он подвергался суровой каре.

В конце прошлого века стали появляться работы по изучению китообразных, но это «изучение» носило определенный характер.

— Где найти, как убить?

— Вот именно… А когда дельфины стали появляться в океанариях, все увидели: это умные, любознательные, охотно идущие на контакт с человеком существа. Один из американских ученых, известный специалист по физиологии мозга, в конце пятидесятых годов впервые увидев дельфиний мозг, был убежден, что он принадлежит человеку. Ученого поразил его огромный размер. Произошел как бы взрыв интереса к дельфину.

Сегодня мы считаем, что мозг дельфина способен к анализу. Возьмите скорость его адаптации в новых условиях. Расскажу такой случай.

Однажды в одном из дельфинариев недавно пойманная косатка пробыла в обществе дельфинов не более двадцати минут и увидела, как в час кормления служитель принес рыбу и его окружили, раскрыв рты, дельфины. Косатка немедленно подплыла к человеку (впервые увиденному!) и тоже открыла пасть. Поскольку в нее вмещалось более пятидесяти килограммов, пришлось служителю высыпать туда всю рыбу из ведра.

Или еще пример: в океанарий часто попадают случайные предметы — мячи, пластик. Так вот, «дикая», только что пойманная косатка, всего пару дней пробыв в бассейне, на третий день неожиданно подплыла к дрессировщику и широко открыла пасть: дрессировщик увидел застрявший в ней резиновый мячик. Не имея времени на размышления, он по плечо засунул руку в ее глотку и благополучно извлек предмет.

Так осмысленно вести себя другие дикие животные, например моржи, не могут.

Всеволод Михайлович увлечен рассказом, я работаю. Удается самое ценное: человек не позирует, а остается самим собой — живой, увлеченный делом. Ум, чувство достоинства, теплота и юмор проступают в мягких, но определенных его чертах.

Постепенно вопросы Плаховой приобретают несколько специфический характер:

— Наверное, сложно им детенышей растить?

— Природа нашла максимально рациональный путь, — отвечает Белькович. — У китихи, например, только что рожденный детеныш составляет треть длины матери и начинает плавать сразу после появления на свет. В китовом молоке до сорока процентов жира, поэтому оно не растворяется в воде, а висит облачком, китенок его и втягивает. При опасности, если стае надо идти с недоступной детенышу скоростью, проблема тоже решается просто: как только мать наберет скорость, образовавшийся поток воды автоматически прижимает к ней детеныша, заставляет его двигаться рядом с матерью.

— Я читала, — не унимается Плахова, — что по своему строению дельфиний мозг сходен с первыми моделями вычислительных машин и что задача, непосильная для шестилетнего ребенка, без труда решается дельфином. Дельфин легко «соображает», что спрятанный мячик может находиться лишь в объемном ящике, а не в такой же по размеру и цвету плоской стенке. Это верно?

И неожиданно мрачно заключает:

— Убивать надо было меньше…

По лицу Всеволода Михайловича вижу: он с ней абсолютно согласен.

К концу дня Плахова уходит писать на бак, увлеченная живописным нагромождением ржаво-рыжих якорных цепей и ярких спасательных поясов, разложенных для просушки. «Курчатов» в очередном дрейфе, на станции выключены двигатели. Расположившись неподалеку, работают с записывающей аппаратурой сотрудники лаборатории Бельковича.

— Должна тебе сказать, — сообщает она, возвратившись, — и я приобщилась к работе группы биоакустики. Сижу, пишу этюд, они рядом записывают дельфиньи речи и шумы моря. Кисти из рук валятся — до того интересно подслушать дельфиний разговор. В аппарате действительно трещало, свистело и пощелкивало. Но только, знаешь, что я в конце записи услышала?

— Ну?

— И потрескивало, значит, и попискивало, а потом, да ясно так: «Боцмана — на бак!» Ты ведь не думаешь, что дельфинов интересует местонахождение боцмана?

Полигон «Фреда»

— Я надеюсь, ты не обсуждала это с Бельковичем?

— А как же! Из толщи вод видят: нет на баке боцмана! Хорошо, что без комментариев его приглашали, коими так богат русский язык.

Что пользы объяснять ей, что иногда лучше промолчать. Тем более впоследствии группа биоакустики, как в «магнитное решето», отсеивает ненужные звуки…

— Так не отсеяли же! И нечего меня воспитывать. А то как в восточной пословице получается: «Если ты задумал сказать правду хотя бы в шутку, держи у порога оседланную лошадь и ногу в стремени».

Быстро вечереет, уже можно смотреть на солнце без боли в глазах. Ветерок слабеет, чуть стелется над океаном, и волны морщатся от золотой ряби. Закат — всегда чудо, и ощущение это не притупляется с течением времени, а каждый раз одаряет благоговейной радостью. Взгляд невольно обшаривает поверхность океана — может быть, мелькнет и для нас округлый стремительный плавник дельфина.