Копейщики

Глава 1 Великий Магистр

Поток жизни – бурная река. Покинув утробу матери и войдя по воле Господа в реку бытия с первым криком, с первым вздохом - нельзя повернуть назад. Далеко впереди, скрытый туманом неизбежного, маячит берег. Это может быть пристань покоя и полного забвения - или путеводная звезда для других: отчаянных и смелых, фанатичных и благочестивых, одержимых высшими целями и наследующих истины. И только пророков, постигших тайну бессмертия духа, только подвижников, провозгласивших нетленными ценностями вещи высшего порядка, чем золото и власть… Только жертв несправедливой жестокости и людского пренебрежения, уносящих с собой в могилу секреты реликвий, оставленных Богами, река несёт через времена забвения, не давая закончить свой земной путь. Они остаются с нами исполинскими призраками, смущающими наш разум на страницах пока ещё не написанных или невостребованных фолиантов, в старых свитках, пылящихся на полках в скрипториях монастырей, в песнях менестрелей и бардов, в легендах, рассказываемых старыми монахами на пороге перехода в мир иной. Но всё же, раз мы вошли в поток, надо плыть…

13 октября 1307 г.

Тяжёлые удары в массивные из валлонского дуба (Quercus aegilops)[115] ворота замка Тампль разбудили привратника - старого худого однорукого солдата, ветерана восьмого крестового похода. Потирая уцелевшей ладонью шрамы, оставленные стрелами мамлюков, он вспомнил недобрым словом так и не завоёванный Тунис, султана Бейбарса, его соперников в Передней Азии, бездарных предводителей крестоносцев: короля Людовика IX , короля Тибо Наваррского, графа Артуа и Карла Анжуйского. Никому из них не удалось одержать победу над мусульманами.

Тем временем колокол крепости пробил шесть раз, давая знак монахам, что Господь послал им новое осеннее, полное свежести утро, что пора посвятить начало дня молитве. Вот уже неделю звук меди казался монахам особенно тревожным и зловещим. Последнее время в замке ложились поздно. Братья укладывали какие-то вещи, завёрнутые в старое тряпьё, увязывали тюки и ящики, как будто готовились к очередному военному походу.

Вечером, когда темнело и остывающее солнце пряталось за недостроенным собором Нотр-дам де Пари, прибывали верховые - кто-то в одиночку, некоторые группами. Не проходило часа, как они, едва перекусив в трапезной замка, сопровождаемые сильной охраной, вновь выезжали за ворота и скрывались в чёрных колодцах ночи. Они увозили притороченные к сёдлам тяжёлые кожаные мешки. Что в них было - привратник не знал, да и не хотел знать.

Он надел стоптанные, видавшие виды сапоги и, шаркая негнущимися кривыми ревматическими ногами, отходившими своё на длинных каменистых дорогах Востока, побрёл к воротам. Повторные удары гремели не переставая, заглушая недовольные крики стучащих.

- Кого нам Господь послал в такую пору? Стучат и стучат! Только беспокойство лишнее от вас, - недовольным охрипшим голосом пробормотал старик. Однако он не торопился отодвигать засов узкой калитки.

- Открывай! Приказ короля! – Прочность ворот испытывали уже не кулаки, а древки алебард.

- Никого не велено пускать. Замок ещё спит. - Старик усмехнулся и приложил ухо к двери.

- Открывай, монах, а не то хуже будет, - голоса звучали всё нетерпеливее и грубее.

- Сейчас, сейчас, уж вы потерпите малость. Доложу, как заведено у нас, сержанту - а он уж решит, пускать вас или нет.

- По мне, что король, что папа Римский - порядок есть порядок, - не слушая более непрошеных гостей, привратник поспешил в караульную комнату. Но там все были начеку. Часть ночного дозора поднялась на башню. Солдаты через бойницы рассматривали небольшую группу вооружённых людей, заряжая балестры[116]. Сержант уже успел предупредить магистра о визите незнакомцев и быстрым шагом возвращался к воротам.

- Иди, отец, спрячься куда-нибудь и не высовывай носа. Ты своё отвоевал. - Он хлопнул ветерана по спине и подошёл к воротам.

Снаружи всё стихло. Тамплиер приложил ухо к калитке. За чёрными от прикосновения множества рук досками слышались голоса… Совещались, что делать дальше.

Ещё один, на этот раз звонкий и резкий, удар потряс ворота. Грохот железа о дерево дал понять сержанту, что гости взялись за дело всерьёз. В ход пошла секира. Кто-то принёс с собой это оружие рыцарей и умел им пользоваться.

Сержант приоткрыл смотровое окно и с гасконским нарочитым выговором, коверкая на провинциальный манер слова, спросил сонным голосом:

- В чём дело? Кто здесь ломает Тампль и смеет тревожить мирную обитель?

За воротами, блестя бронзовыми тонкими цельноковаными кирасами, высокими шлемами и длинными алебардами, топтались солдаты. У каждого на поясе висел тонкий облегчённый меч. Такое вооружение было только у личной охраны короля. Рядом, в тени деревьев, прятались два невзрачных человека в чёрном платье судейских. В руках одного из них белела бумага со сломанной восковой печатью.

- Ничего себе - мирная, - засмеялись снаружи. - За кого ты нас принимаешь? Ты что думаешь, деревенщина - мы не видим лучников на башне? Шутки в сторону! У нас письмо для вашего магистра за подписью Его Величества и с королевской печатью. Открывай!

- Хотел бы я взглянуть на ваш пергамент поближе. – Начальник караула пытался выиграть время.

Человечек в чёрном судейском камзоле, спрятав первый свиток в складках широкого плаща, достал оттуда другой, подошёл ближе и сунул послание короля в окно сержанту. Тот узнал размашистую, неровную подпись Филиппа IV.[117]

Неторопливо шевеля губами, сержант медленно, испытывая терпение непрошеных гостей, прочитал содержимое пергамента, почесал затылок под старым потрёпанным суконным подшлемником и стал открывать не ворота, как надеялись посланцы короля, а калитку. Загораживая половину прохода, он отступил в сторону, пропуская первым человека в чёрном.

Следующим в дверь протиснулся латник. Оттеснив плечом сержанта, он правой рукой схватил висящий у тамплиера на поясе короткий меч. Не давая опомниться, стал теснить храмовника к каменной арке ворот. Но застать врасплох опытного бойца ему не удалось. Куда только делась деревенская неуклюжесть и сонное выражение лица монаха?! Сержант с неожиданной силой рванул своё оружие из руки напавшего, выхватил лезвие из ножен и приставил меч острой, хорошо заточенной кромкой к незащищённому горлу солдата.

- Опустите оружие! - громкий голос Великого Магистра Жака де Моле заставил всех остановиться. - Господь не простит вам пролития крови в монашеской обители! Оставьте в покое слуг короля!

- Месье, идите за мной, - обратился тамплиер к судейским.

Он развернулся на каблуках, повёл плечом, поправляя тонкий шерстяной плащ и пошёл через двор к жилым помещениям замка.

Сержант вложил меч в ножны, дал знак охране на башне быть наготове и пошёл за чиновниками, замыкая процессию.

Накануне Капитул Ордена как раз обсуждал положение дел. Казалось бы, ещё вчера ничто не предвещало тоскливых и сумрачных дней ожидания и тревог. Жак де Моле хорошо помнил солнечный день 1306 года, когда колонна рыцарей в сопровождении оруженосцев, лучников, служителей и сержантов впереди длинного обоза въезжала в Париж. Он помнил крики восторга, горевшие огнём фанатизма и поклонения глаза горожан, завистливые взгляды стражи у ворот города, провожавшие огромный обоз с трофеями тамплиеров. Он помнил жадные руки толпы, желавшей прикоснуться к кожаным мешкам с серебром, к огромным сундукам, окованным железом. Он помнил, как с торжественным скрипом закрывались за шествием ворота одной из семи башен Тампля.

«Отныне и до века веков этому замку, не уступающему по размерам и величественной мощи Лувру, предназначено быть резиденцией и штаб-квартирой рыцарям Храма», – думал тогда Магистр. Как же он ошибался…

Но в тот день де Моле обходил стены замка, крипты и тайные хранилища архивов и сокровищ, испытывал систему тайных замков в каменных плитах и колоннах. Он проверял отчёты братьев по финансовым, ростовщическим и закладным сделкам и радовал свою душу осознанием растущего могущества и крепнущего влияния Ордена на любой из европейских королевских домов.

«Пусть утрачены крепости и земли в Палестине, пусть потеряны для рыцарей Храма укреплённые командорства на Кипре. Из этих испытаний на прочность тамплиеры вышли ещё более сплочёнными и сильными.

Кто бы мог подумать, что всего через год замок Тампля окажется островком среди моря ненависти и сплетен, среди злобных слухов и угроз! Кто мог бы предположить, что безоблачное будущее Ордена скроется за серым ковром неопределённости и тревоги!» - думал магистр, медленно поднимаясь по лестнице впереди посланцев короля.

Ведь сегодня дела братства были далеко не блестящи. На землях, подчинённых прямой власти короля - а таких во Франции насчитывали ровно половину – монахи-доминиканцы и переодетые соглядатаи вот уже около года распускали о тамплиерах дурно пахнущие слухи и сплетни. На улицах и площадях развешивались таблички с памфлетами, где звучали прямые обвинения в адрес ордена, якобы погрязшего в роскоши и распутстве. Бароны и графы, практически подчинившие себе остальные территории Франции, тоже не прочь были кто ущипнуть, а кто просто унизить тамплиеров, имевших непререкаемый авторитет среди простого рыцарства. Вассалы Филиппа не препятствовали агентам короля собирать в воскресные дни народ и обливать храмовников словесными помоями. Провинциальные города были полны фантастическими выдумками и грязными историями о якобы нечестивой жизни братства. Лишь Фландрия, Бретань, Аквитания, Нормандия, которые фактически находились под властью английской короны, как могли, поддерживали орден.

Великий Магистр не мог поверить, чтобы король, которого он совсем недавно спас в Тампле от разгневанной толпы взбунтовавшихся парижан, поднявших мятеж из-за невыносимых условий жизни, роста цен на хлеб, подделки серебряных ливров королевским казначейством… король, который упрашивал де Моле стать крёстным отцом дочери, может так поступать с орденом.

Но трезвая оценка ситуации говорила о другом. Де Моле слишком хорошо знал Филиппа Красивого, догадывался о его честолюбивых планах - силой вернуть власть над баронским захолустьем во Фландрии и Нормандии, принадлежавших когда-то его прадеду Хуго Капету.

Однако, все военные приготовления этого лукавого отпрыска Капетингов требовали денег. Вытеснение англичан из Аквитании уже обошлось ему в два миллиона ливров. Сумма огромная не только для Франции, но и для всего христианского мира. Строительство новых дворцов и охотничьих замков, содержание армии, огромного количества шпионов и судейских - всё это требовало денег и денег. Король был полностью захвачен идеей абсолютной власти, которая позволила бы ему стать самым могущественным монархом Европы. Невиданный по масштабам времени налоговый пресс (на баронов, на церковь, на ломбардцев, на евреев, налог с очага, налог на торговлю) выдавливал последние соки не только из черни, но даже из зажиточного дворянства, подрывая уважение и доверие к королевской власти. Кроме того, следуя совету своего министра – хранителя печати Гийома Ногаре - Филипп приступил к чеканке фальшивых ливров и наводнил ими страну.

Магистр, получив несколько лет назад для ордена право собирать подати и держать в Тампле королевскую казну, хорошо знал, что доход непосредственно от королевских владений составлял примерно 200 000 ливров в год, а доход от денежных махинаций с чеканкой фальшивых монет только в 1299 году составил 1.2 млн. ливров.

Голодные бунты в провинциях стали обычным явлением.

Филипп задолжал всем ростовщикам – от венецианцев до евреев. Он занимал деньги у монастырей и рыцарских орденов. Только тамплиерам он был должен полмиллиона ливров. Причём, условия возврата всех займов и ссуд, полученных из разных источников, Филиппом никогда не воспринимались всерьёз. А это значило, что он не собирался отдавать долги.

Именно поэтому, когда король обратился с предложением о принятии его в почётные рыцари Храма и о слиянии ордена с братством госпитальеров, Магистр отказал Филиппу в учтивой, но решительной форме. Он знал, что вслед за этим последует требование о назначении его величества на более высокий пост, открывающий доступ к сокровищнице Тампля.

Время, собственные ошибки, поиски выхода из тупика крестовых походов, тайные знания, полученные от альбигойцев, египтян и иудеев, изменили тамплиеров. Они уже были не готовы, если будет объявлен новый крестовый поход, отправиться отвоёвывать Гроб Господень. Новые реалии и орденские правила не позволяли им так легко, как когда-то, проливать кровь ради честолюбивых амбиций и авантюр Святого престола.

Не зря всю свою деятельность они подчинили приобретению финансового могущества, направляемого в большей степени на благотворительность, строительство дорог и церквей, поощряя в архитекторах сочетание византийского и готического стилей.

На многих печатях ордена де Моле всё чаще приказывал изображать мастерок каменщика. Храмовники осознанно принимали на себя новые, нигде, никогда и никем не декларируемые прежде обязательства по созданию духовной, политической и финансовой организации, которая не признавала границ и могла бы объединить Францию на совершенно новых условиях, основанных на неприменении насилия. Оставалось только найти методы к исполнению этих обетов. Правда, Великий Магистр с горечью и добрым сарказмом называл всё это утопией. Но он был уверен, что Орден закладывает фундамент Цели.

Сопровождая посланцев короля, Жак де Моле уже знал, что из скриптория Тампля, где хранился архив, успели вывезти почти всё. Ещё вчера в далёкие тайные хранилища был отправлен последний груз – целый мешок рукописей с рецептами настоек из целебных трав, списки бальзамов и ядов, полученных медиками тамплиеров в результате многочисленных контактов с арабскими целителями, катарами, потомками друидов, волхвов. Многие свитки были записаны со слов знахарей – фракийцев, армян, аланов, сицилийцев и бог знает ещё кого.

Великий Магистр сам испытал целебную силу многих лекарств и мазей.

Отвар Оcimum Basilicum – помог ему при вздутия живота. Плохая вода из заброшенных колодцев в песках Палестины была причиной многих смертей в войсках крестоносцев.

Настойка Paris quadrifolia – когда-то сняла лихорадку и головную боль после ранения в шею стрелой при обороне Шато Пелерин[118].

Мазь, приготовленная из Ilex aquifolium, успокаивала ревматические боли в старых ногах после долгой езды верхом по ужасным дорогам Альпийской Галлии, Фландрии, Трансильвании.

Некоторые из трав были ядовиты и не оставляли следов при приёме внутрь. Всё зависело от дозы и силы настоя. Орден знал цену этому знанию, как средству спасения от ран и болезней - и как оружию. Попади оно в чужие честолюбивые руки - кто знает, что было бы с миром.

Как ни тяжки были предчувствия и ночная постоянная бессонница последнего времени, но даже сегодня Жак де Моле ещё не был готов к встрече с посланцами короля. Магистр не думал, что именно сегодня ему предстоит узнать, насколько низко пал Филипп в своих планах в отношении Ордена.

Предупреждён – значит вооружён. Большим уроком для тамплиеров, подтвердившим эту истину, был конфликт Филиппа с Папой Римским – Бонифацием VIII. Хорошо спланированная провокация против понтифика приготовила почву для грядущего наступления по всем направлениям на феодальную независимость провинций, на неподчинение церкви королевской судебной власти. Контроль над рыцарскими орденами, самостоятельными и грозными воинами-монахами, противопоставляющими себя воле монарха, была, очевидно, самой заветной мечтой королевских советников.

Жак де Моле не раз с гневом вспоминал, какими методами была организована травля папы, оказывавшего значительную поддержку и покровительство тамплиерам.

В арсенале советников Филиппа было всё. И подложные, дискредитировавшие политику Святого престола указы Понтифика, и клевета о незаконности получения Бонифацием папской тиары, и обвинение папы в чернокнижии и еретичестве.

Летом 1303 года верный королю канцлер Ногаре, этот безбожник и фальшивомонетчик, подкупив охрану Наместника Бога на земле, ворвался в его резиденцию в Ананьи и арестовал старика. Несчастного узника осыпали угрозами и оскорблениями, требовали оставить Святой престол. Ногаре пытался даже заковать папу в цепи и отправить на уже собранный Филиппом IV Церковный собор в Лионе для вынесения приговора и отлучения от церкви. После перенесённого нервного срыва и унижений Бонифаций загадочным образом тихо скончался. Хозяином Святого престола стал гасконец – ставленник короля архиепископ Бордосский - Бертран дю Гота под именем Климента V.

Опыта решения своих финансовых затруднений Филиппу тоже было не занимать. Всё началось с ареста банкиров-ломбардцев, одолживших королю двести тысяч ливров, и имело продолжение при арестах, изъятиях имущества в казну и изгнании из Франции ростовщиков-евреев. Несмотря на осуждение действий короля большинством монархов Европы и протестами известных ростовщических домов, дело было сделано. Содержимое сокровищниц этих несчастных перешло в собственность Его величества.

«И что, теперь на очереди мы – нищие рыцари Храма?» – думал Жак де Моле, сопровождая посетителей в свой кабинет.

В инструкциях, отправленных братьям во все без исключения командорства, были расписаны все действия тамплиеров при самом худшем варианте развития событий.

Сам Великий Магистр следовал своему же плану. Король в последние годы приобрёл слишком много власти, а бодаться телёнку с дубом – пустое и опасное занятие. Мобилизовать стареющее, утратившее идеалы, уставшее от натиска времени рыцарство уже не представлялось возможным. Орден, как считал Магистр, был защищён гораздо надёжнее – авторитетом и духовной властью Святого Престола.

Поэтому Жак де Моле спокойно и с достоинством перечитал бумагу, поданную ему судейскими.

« …Действуя по настоянию аббата доминиканского монастыря в Париже отца Гийома - инквизитора Франции, Я – божьей милостью Одиннадцатый Король Франции, король Наварры, граф Парижа и Шампани Филипп IV, с глубоким сожалением и прискорбием сообщаю Великому Магистру Ордена рыцарей Христа и Храма Соломона, что для ведения следствия, открытого против Вас Святой инквизицией, вынужден прибегнуть к арестам членов капитула, рыцарей, сержантов и шевалье ордена по обвинению их в еретичестве и чернокнижии…» - От этих строк повеяло таким холодом, что де Моле вздрогнул и передёрнул плечами.

«…Уважая к заслуги ордена, призываю Великого Магистра Жака де Моле, рыцарей, командиров прецепторий, сержантов, солдат, мужество и храбрость которых общеизвестна, не оказывать сопротивления представителям королевского суда во избежание применения необходимой и достаточной силы…»

Де Моле повернулся к сержанту, на чью долю выпала сегодня честь охранять Тампль, и, увидев его готовность не подчиниться указу короля, условным знаком - скрещёнными пальцами правой руки - дал понять, что отныне нужно следовать Инструкции.

Магистр ещё не верил, что можно вот так запросто арестовать рыцарей и шевалье ордена. Это не ростовщики-иудеи, которые всегда были изгоями во многих странах. Тех, предавших и оговоривших перед римлянами Иисуса, можно было гнать из Франции без суда и следствия. Можно также безнаказанно настроить чернь и устроить погромы в еврейских кварталах Парижа, Лиона, Шартра, Амьена. Можно было отнять товары, деньги, ценности ломбардцев в казну короля. Любой феодал, достаточно сильный, наглый, не боящийся представителей центральной власти, умел поправить свои финансовые дела за счёт ростовщиков. Так поступали крестоносцы в Палестине. Так же, сняв с одежд чёрные кресты, они поступали, вернувшись домой во Францию, Германию, Тироль и Англию.

Но, чтобы предъявить обвинения Ордену, имеющему сильное влияние не только на жизнь целых провинций и государств, но и обладающему достаточной экономической и военной мощью, нужны были публичные, открытые и справедливые слушанья в суде.

Жак де Моле не знал, что королём разосланы секретные приказы всем бальи и сенешалям провинций с предписанием проводить аресты в один и тот же час во всех известных королевским ревизорам командорствах, аббатствах, замках и крепостях на всей территории Франции, Фландрии, Италии. Он не знал, что французскому правосудию также даны недвусмысленные указания, как вести в судах дело тамплиеров.

Париж, ещё не подозревающий о драме, которая вот-вот разыграется на его глазах, как обычно проснулся с шестым ударом колоколов многочисленных церквей и аббатств. Пекари уже формовали подошедшее за ночь тесто. Зеленщики на рынках раскладывали на грубо сколоченных деревянных столах овощи: брюкву, репу, салат, морковь. Мясники начинали разделку туш, подвезённых в их лавки из окрестных деревень. Задымили трубы разожжённых печей и очагов. Из окон домов в сточные канавы выливались ночные горшки, распространяя привычный парижанам резкий запах мочевины.

Но вот дрогнул занавес лёгкого тумана на улицах Парижа. Ещё немного - и порывы свежего ветра раздвинули ширму утренних сумерек. Первый акт пьесы начался. Тамплиеров, разоруженных, без кольчужных рубашек и плащей, в одних нижних сорочках вели по сохранившим ночную прохладу улицам. Парижане, охочие до зрелищ и насмешек, получившие неожиданную возможность безнаказанно выпустить стрелы острот в адрес идущих под конвоем арестантов, воспользовались таким случаем.

Конвойные не скрывали, кого они ведут, зачем и почему. Разгорячённые незамысловатой ложью судейских и охраны, нищие, обыватели, ремесленники и лавочники очень быстро от насмешек перешли к действиям. В тамплиеров полетели камни, грязь, гнилые овощи, помои. Солдаты конвоя не препятствовали горожанам, а с кривыми ухмылками поощряли их к дальнейшим издёвкам. Де Моле с горечью признался самому себе, что, оказывается, простые люди не питают особой любви и уважения к храмовникам. На утренних улицах Парижа король нанёс главе Ордена первый, хорошо продуманный удар - удар по самолюбию и гордости.

«Что ж, гордыня - один из смертных грехов. Оставим её здесь, в сточных канавах на грязных улицах Парижа», – думал Магистр, отстраняясь от летевших в голову комков нечистот.

«По всей видимости, наш король - этот любитель охоты, пиров и чужих денег - выиграл первую схватку. Улица уже осудила меня и всех моих братьев во Христе заочно. Клевета, распространяемая по королевскому приказу, дала всходы», - размышлял де Моле, снимая время от времени с лица лепёшки грязи и чертя сухой старческой ладонью в воздухе крест. С нехорошим предчувствием в сердце, если не сказать - с тоской, он отпускал грехи оскорблявшим его мальчишкам.

К воротам, отделяющим Париж от предместий, основная часть пленников подошла плотно сбитой и жалкой группой. Храмовники выглядели грязными, они были покрытыми синяками и ссадинами, и от них дурно пахло. Жак де Моле пытался держаться с достоинством, но и он, и Гуго де Пейро – генеральный надсмотрщик ордена - чувствовали себя разбитыми, униженными и усталыми.

Проведя сто двадцать арестованных тамплиеров по улицам Парижа, их посадили в повозки, приготовленные специально по такому случаю за чертой города, и отвезли в замок Chinon (Шинон) на границе с провинцией Анжу.

Тяжело провернув ригель в замке, глухо звякнул ключ. Со скрипом давно не смазанных петель открылась дверь. В комнату, расположенную во внутренних строениях донжона, вошёл монах и двое солдат. Они подошли к узнику, сидевшему на полу.

- Жак де Моле, - доминиканский монах, не глядя на заключённого, подал знак солдатам. Те, подойдя ближе, схватили тамплиера под руки и прислонили к стене.

- Старик, тебя ждут следователи инквизиции. Готов ли ты?

Магистр нашёл в себе силы улыбнуться в лицо монаху.

- Готов ли я? Клянусь Святым распятием - конечно, не готов. Да и к чему может быть готов человек, которому ещё вчера грозили пытками и карой Господней? К чему может быть готов человек, которому трое суток не давали пищи и воды? Как и к чему нужно готовиться больному старику, которому предъявлены нелепые обвинения в ереси, содомизме и прочей ерунде? – Растущая сила в голосе де Моле заставила отступить бенедиктинца подальше от заключённого по направлению к двери. А старый тамплиер продолжал:

- Как вы смеете клеветать на Орден и на Великого Магистра, который, как и все монахи-воины, давал перед распятием обет защиты гроба Господня, целомудрия, воздержания и нищеты?

- Не будем терять времени, ибо время - величайший дар Господа, а терять святые дары грешно и кощунственно, - высокопарно перебил старика монах. Он пожал узкими плечами и кивнул страже.

Магистра вывели из камеры и потащили по коридору. Он еле успевал передвигать по каменным плитам больные, в кровоподтёках и ожогах ноги. Его привели в комнату чуть чище и просторней тесной камеры. Там был стол, за которым сидели двое священников и два судейских дознавателя. Вдоль стен тянулась длинная лавка. С потолка свисал крюк. На таких мясники обычно подвешивают туши животных. На дубовой колоде, похожей на пень для рубки мяса, сидел человек в чёрном колпаке. Из прорезей для глаз сквозили тупое равнодушие и опасность. В глубине комнаты горела жаровня, виднелись дыба и орудия пыток.

«Вот он, мой крест», - подумал де Моле. По спине пробежал холодок. На лбу выступил пот. Старый воин - он предпочитал быструю смерть в бою, чем страдание от тяжёлых увечий. Тамплиер уже смирился с мыслью, что долгое - может быть, даже пожизненное - заключение для него предопределено. Но чтобы дело дошло до пыток?

Планы короля оказались ещё более коварны, чем он мог себе представить. Лицемерие и хитрость Филиппа обернулись беспощадным судом инквизиции. Всё было заранее спланировано человеком, которого он совсем недавно считал если не другом, то справедливым монархом, любителем хорошего вина, неплохим собеседником в тесном кругу приближённых к трону. Наверное, недаром король, чтобы усыпить бдительность старика, целый месяц приглашал его в Лувр, развлекал игрой в Чатурангу[119], позаимствованную крестоносцами у арабов, и занимал де Моле пустыми разговорами.

Священник, сидящий во главе стола, вопросительно взглянул на одного из членов трибуналия. Получив от него согласие в виде еле заметного кивка головы, доминиканец взял со стола бумагу и стал читать:

- Жак де Моле – рыцарь ордена Храма… - Он намеренно опустил звание «Великий Магистр», чтобы лишний раз унизить тамплиера… - Святая Инквизиция с благословения Папы Климента V и короля Франции предъявляет вам обвинение по следующим богомерзким и противным для благочестивого уха пунктам. Вы в состоянии выслушать их и признать себя виновным?

Де Моле, опустив голову, молчал. Он уже понял, что всё решено. От него не ждут признаний. Главная цель суда – соблюсти положенный протокол и формальности.

Магистру зачитали обвинения, типичные для процесса по осуждению еретиков и осквернителей веры. Среди них были – идолопоклонство, содомия, отречение от Иисуса Христа, неуважение к мессе, сговор с мусульманами о сдаче им крепостей, отправление языческих обрядов. Все те же обвинения, буква в букву, были зачитаны ещё сотням и сотням тамплиеров, арестованных 13 октября, в пятницу.

А в замке Корбей чиновники Ногаре и палачи Святой инквизиции допрашивали Жоффруа де Шарни - Прецептора Нормандии, последнего в списке тамплиеров, дававших под пытками показания в ереси этой ночью.

Доминиканцы и королевские судьи лениво листали бумаги, разбросанные на дубовой столешнице. Заляпанные свечным воском и следами раздавленных мух, свитки выглядели грязной кучкой тряпья.

- Ваши собратья, эти еретики и содомиты, уже дали показания следствию, что они поклонялись тайной реликвии Ордена - дьявольской голове, изображённой в камне и расписанной красками, которую вы все называете Бафометом. – Представитель инквизиции, не поднимая головы от пергаментов, ждал ответа.

- Ложь и ещё раз ложь! Изображение головы - это образец высокого эллинского искусства во многих наших храмах. Она скопирована нашими резчиками камня в силу своего слабого разумения и способностей с ликов древних греческих богов. Если вы были в Греции - то вы видели их. Они вырезаны из мрамора на стенах многих дворцов в Риме. Их можно увидеть совсем рядом с базиликой Святого Петра и на многочисленных триумфальных арках. Это лицо самого Зевса. Его статуи есть и в самом дворце Папы римского. - Прецептор Ордена с сожалением, как на неразумного ребёнка, смотрел на монаха.

- Мы поклонялись только лику Христа на плащанице, в которую было завёрнуто его тело после распятия.

- Ересь! Всё – ересь. Какая плащница, где вы её взяли? - вспыхнул инквизитор. Не упорствуйте в своих заблуждениях и грехах.

Но прецептор, набрав в лёгкие больше воздуха, повысил голос:

- А чем тогда считать идолов и тварей на барельефах собора Нотр-Дам де Пари, кем считать епископа Гийома Парижского, заказавшего резчикам камня по своим рисункам эти дьявольские фигуры[120]?

Тамплиер еле заметно усмехнулся, подавляя в себе желание расхохотаться в лицо монаху.

- Ты погряз в ереси, старик. Вы поклонялись не Иисусу Христу и распятию, а каменным идолам христопродавцев, нашедших убежище в ваших замках. Разве не вы прятали иудеев, разве не они учили вас колдовству и магии? - Не дожидаясь возражений прецептора, инквизитор кивнул стоявшему рядом палачу:

- Клещи!

Мастер пыток неторопливо надел кожаные перчатки, вынул из огня раскалённые щипцы и зажал в них одно из рёбер тамплиера. Своды камеры потряс страшный крик боли. Запахло горящим мясом.

Де Шарни, сквозь пелену беспамятства, приходящего, как избавление от боли, еле расслышал очередной вопрос:

- Вы принимали в орден еретиков, отлучённых от церкви? Катаров, византийцев, рыцарей, уличённых в содомизме, разврате и покушению на власть Святого престола… так ли это?

Тамплиер нашёл в себе силы отрицательно покачать головой:

- Мы имели на это право. Сам Папа Римский специальной буллой дал нам эту привилегию – направлять на путь истинный сомневающихся, отпускать грехи в наших храмах и часовнях заблудшим овцам. Ваши бывшие покровители, отступившие от истинной веры Папы, тоже не без греха, - злорадно засмеялся прелат.

- Святая Инквизиция уже добралась до некоторых из них. - Бенедиктинец закашлялся от едкого дыма жаровни, куда положили клещи с остатками обгоревшей плоти храмовника.

- Вырвать пару ногтей на ногах, чтобы был сговорчивее!

Палач кинулся выполнять приказ.

…Холодная струя воды привела де Шарни в чувство. Он хватал искусанными губами мутные потоки колодезной грязи, льющейся из ведра, поднятого кем-то над его головой. Рана на боку болела так, как будто кто-то вставил в неё нож и проворачивал, расширяя кровоточащую дыру, пытаясь достать до позвоночника. Ноги горели до самого паха. С рёбер клочьями свисала окровавленная кожа. Когда её сдирали, де Шарне не помнил. На полу образовалась красная лужа. На это место уже слетались мухи, привлечённые тяжёлым запахом крови.

А монах, не обращая внимания на страдания тамплиера, продолжал допрос так, как будто соглашался с фактами, изложенными на лежащей перед ним бумаге:

- Вы погрязли в богомерзкой роскоши. Вы, ваш магистр де Моле и казначей ордена, виновны в расхищении королевской казны, хранящейся в Тампле. Вы давали ссуды врагам французской короны, в том числе королю Англии, мятежным баронам Тулузы и Фландрии.

Прецептор постепенно приходил в себя.

- Мы зачастую имели одну лошадь на двоих. Мы давали обет воздержания и нищеты. Двадцать тысяч братьев-рыцарей погибли в песках Палестины, в том числе семь великих магистров.[121] А что до казны? Мудрое решение короля, поручившего нам управлять его финансами и сбором налогов, приносило Франции полмиллиона ливров дохода в год. - Губы де Шарне трескались, из них сочилась сукровица, смешиваясь на подбородке с потом и слёзами.

- Займы - это наша привилегия, святая обязанность и специальность. Это знают и паломники, и короли. Никто так надёжно не ведёт денежные дела, как мы. Ни евреи, ни ломбардцы, ни генуэзцы. Разве мы виноваты в доверии, которое нам оказывают монархи?

- Подвесить его на дыбе, а ноги - в испанские сапоги! Я заставлю тебя признаться, упрямый старик! - монах вышел из себя и брызгал слюной в лицо тамплиеру.

Острый крюк дыбы глубоко вошёл под ребро.

- Признаю, грешен, признаюсь в ереси, довольно! Что ещё вам нужно от меня? - Де Шарни извивался на крюке, как кукла, которую дёргают за нитки на деревенской ярмарке... - Какие вам ещё нужны признания? Хотите, я скажу, что это я предал и распял Иисуса? Пишите! Да-а-а, это я, я – Прецептор Ордена, Понтий Пилат, Иуда и Каин!

Инквизиторы многозначительно посмотрели друг на друга. Один из них повертел кривым пальцем у собственного виска, но тщательно записал всё сказанное тамплиером.