Копейщики

Глава 2 Регалии

Звонарь проснулся с рассветом, выпил стакан козьего молока и пошёл готовить колокол к первому удару.

«Именно первый удар очень важен для того, чтобы понять, как начнёт день город. Выйдет легковесным и тонким – значит, время, отпущенное сегодня Господом добрым католикам, пройдёт всуе, и все дела, предписанные свыше, останутся лишь благими намерениями. К вечерне народ, конечно, спохватится, но лень и душевная слабость повлекут их в таверны, потратить отложенные для пожертвований деньги на вино, дабы провести такой же ленивый и легкомысленный вечер в праздных разговорах.

Если соединить мысль и силу в одно целое и ударить чуть громче, величественней - то звон отзовётся в пустых после сна головах призывом отдать утро доброй молитве и позаботиться на день о хлебе насущном своим детям и жёнам. Появятся благочестивые мысли о заработке, часть которого нужно отложить на чёрный день и на свечи святым угодникам. А ещё… пару мелких монет бросить в церковную кружку, из которой перепадёт и мне, скромному создателю хорошего удара в благословенный большой колокол кафедрального собора Палермо».

Так думал старый звонарь, шаркая деревянными башмаками по ещё мокрой от ночного дождя булыжной мостовой, ведущей к храму.

Не успел он дойти до соборной площади, как вдали тихо скрипнула первая в это утро дверь. Звонарь поднял глаза от блестящих, отполированных временем и подошвами горожан каменных плит, и с изумлением увидел, как из обители Святого слова Господня под колоннаду портика, а затем в проход боковой улицы скользнула фигура в чёрном плаще. Мерными медленными шагами, растворяясь призраком в тёплом тумане сырых переулков, силуэт выродился в тень, а тень, сливаясь со стенами, постепенно скрылась из виду.

Звонарь протёр глаза рукавами старой tunicula[131].

«Кто это или что? Не иначе, сам дьявол сегодня мешает мне выполнить предписанный уставом долг, - подумал с испугом звонарь. - Или всё это мне померещилось?»

Творец благочестивых звуков перекрестился три раза, сплюнул через левое плечо и нерешительно направился к собору. Войдя в притвор церкви, он ещё раз сотворил в воздухе крест, прошептал короткую молитву и боковыми переходами привычно прошёл к лестнице, ведущей на колокольню.

От пережитого страха и волнения первый удар не получился. Гул громкий, тревожный и суетливый разнёсся по округе. Старику, привыкшему к ровному бронзовому голосу колокола, даже уши заложило. Но, собравшись с духом, он отзвонил положенное по чину время, привязал верёвку языка к поручню лестницы и спустился вниз. Ему ещё предстояло подмести пол храма, несмотря на то, что вечером это уже сделали служки. Но таков был заведённый со времён короля Роджера порядок.

Взяв в кладовой метлу и ковш для мусора, звонарь молча стал подметать каменные полы собора. Как вдруг... заметил открытую гробницу самого Федериго. В ужасе он остановился. Ноги приросли к земле. Сердце в панике забилось так, что казалось - это гул набата до сих пор звучит в голове старика.

«Свят, свят, свят! Так вот кто вышел из собора! Значит, всё это правда? Эти сказки и легенды о Фридрихе, которые я время от времени слышу в тавернах Палермо… Значит, пришёл час явиться королю в мир и навести в нём порядок, наказать заносчивых аристократов и proprietario terriero*1? Выгнать с острова всех этих нечестивцев – временных, сменяющих друг друга правителей острова: французов и швабов. Хорошо бы ещё привести в чувство сытых, ленивых монахов в монастырях по всей округе».

После таких крамольных мыслей старик с воодушевлением воскликнул:

- Forca Siclia![132] Федериго - святой, ей-богу - святой, – шептал сицилиец. Он вдруг преисполнился гордости, что именно ему король оказал честь увидеть свою особу, но тут же вздрогнул.

«Если Фридрих вышел тайно, не прилюдно, да ещё рано утром - не всё так просто для него. Значит, он хочет сохранить occultum[133]. Скрыть от всех этих детей греха своё явление в народ», - звонарь в раздумье почесал лысый затылок. - С них станется, распнут, как Иисуса или сожгут, как несчастного неаполитанца Бруно, - ворчал сицилиец. - Господи, когда же это было? Прадед рассказывал, что случилась вся эта дурно пахнувшая история с Джорджио лет этак сто назад. Старик наш на память свою никогда не жаловался. Зима, говорил, была в тот год лютая. Виноградники вымерзли, и пришлось их вырубить под корень. Тогда на площадях перед церквями всем любопытным читали il foglietto illustrativo[134] инквизиции с перечислением греховных деяний бедного ловца звёзд. А малый ведь оказался прав! Вселенная такая огромная, что до Бога достучаться вряд ли у кого получится. Слишком уж он далеко от грешной Земли.

«Что же делать мне со всем этим?» – звонарь в нерешительности посмотрел на открытую могилу и, поколебавшись в сомнениях пару минут, решился.

- Тайна, так тайна. Надо уважать желания святых. Приберусь-ка я здесь - и концы в море, - бормотал себе под нос старик, направляясь в кладовку за лопатой.

Он быстро навёл порядок вокруг гробницы, собрал в кучу полуистлевшие тряпки, завернул их в свой большой шейный платок и взялся за надгробную плиту. Поднатужившись, звонарь поставил её на место и перевёл дух.

«Есть ещё силы, не зря качаю каждое утро колокол!»

С осознанием хорошо сделанной работы и выполненного долга старик похлопал себя по одежде, стряхивая крошки песка, взял узел с мусором и, не торопясь, распираемый чувством обладания тайной, пошёл домой.

А в это время в старом норманнском королевском дворце началась суета. Управляющий проснулся с первым непривычно тревожным ударом соборного колокола и вдруг услышал, как во дворе слишком рано и для него, и для австрийцев зазвучали команды, заржали лошади, зазвенели уздечки и стремена. Доносились голоса. Кто-то тихо успокаивал нервных животных. Он выглянул в окно.

Драгуны! Одни торопливо укладывали седельные сумки. Другие выкатывали во двор повозки и грузили на них scatoli, casseti[135], свёртки, прикрывая сверху сеном и увязывая груз верёвками. Солдаты тихо ворчали, чувствуя, что останутся сегодня без завтрака.

В центре всей этой суеты в чёрном грязном плаще стоял сеньор Жильберто и подгонял служивых недовольными окриками.

- Святая дева Мария! Что ещё случилось с этим беспокойным юношей? Какая муха - или, не дай бог, комар - его укусили?

Пока старик одевался и приводил себя в порядок, во дворе множились: топот копыт о каменные плиты, лязг оружия, громкие команды и, наконец, послышался удаляющийся скрип повозок. Постепенно всё стихло. Когда capoufficio вышел в патио, за ворота выезжала последняя телега, сопровождаемая арьергардом австрийцев.

- Ни тебе arrivederci, ни тебе grazie. - Управляющий развёл руками, немного расстроенный таким оборотом дела, потом, опомнившись, радостно перекрестился: - Благодарю тебя, Господи, что избавил от непрошеных гостей!

День для старика, привыкшего к патриархальной тишине Палермо, начался удачно.

Жильбер Мерон уже час ждал аудиенции у императора. Сидя в жарко натопленной каминами приёмной, он расстегнул воротник парадного мундира и почти дремал, устав от тряски в жёстком драгунском седле по дорогам Европы.

На улицах Вены была глубокая осень. Стены домов казались седыми от инея. Деревья давно потеряли листву, и тонкие голые ветви мёрзли так же, как голуби на мостовых, как редкие прохожие, закутанные в плотные плащи.

Наконец за дверью, ведущей в покои императора, послышались шаги. Два высоченных гвардейца почти одновременно взялись за бронзовые ручки и с первым хлопком чьих-то ладоней отворили белые в золоте инкрустаций створки.

Первым вошёл камерарий императора – седой высокий человек средних лет.

- Карл VI! - торжественно и громко объявил он и отошёл в сторону, как будто считая, что одного имени без длинного перечисления титулов достаточно для представления своего короля узкому кругу придворных.

Карл вошёл, потирая руками покрасневшее от конной прогулки лицо.

- Дорогой Мерон! Я почти забыл, что вы ещё существуете на белом свете! Долго же вы ездили. Если все так медленно будут выполнять поручения своего императора - к чему мы, в конце концов, придём?

Увидев вытянувшиеся в узкую линию обиженные губы офицера, Карл искренне рассмеялся:

- Ну-ну, mein teuerer[136] Жильбер! Шучу, не обижайтесь. Я уже побывал в зале, где разбирают трофеи, привезённые вами из Сицилии. Честно говоря, кроме нескольких картин, золотых и серебряных кубков, забавных образцов старинного оружия, десятка ваз в золотых окладах - всё остальное не впечатляет. В Испании и Чехии наши трофеи были куда ценнее.

«Не удивительно, - подумал Мерон, - в вопросах конфискаций того, что плохо лежит, делах престолонаследия и бесконечного расширения дворца Хофбург тебе нет равных».

Император вдруг чихнул, не успев выхватить из обшлага мундира кружевной белый платок.

- Старые пыльные свитки вызвали у меня сенную лихорадку и насморк. Вот видите, мой друг! – Карл сморщился, быстро поднёс ко рту кусочек тонкой материи и вытер крючковатый нос. - Как вам показался после долгого отсутствия мой Хофбург?

- Впечатляет! – коротко и веско произнёс Жильбер.

Офицер уже заметил, что грандиозные планы императора по расширению дворца, строительству манежа и новой библиотеки уже приобрели материальное воплощение в виде стен из жёлтого с коричневыми прожилками туфа. Полным ходом шла облицовка новых грандиозных строений матовым голубоватым гранитом. Фризы и архитравы[137] уже блестели великолепным, украшенным резным рельефом мрамором. Уложенные в огромные ящики скульптурные композиции и статуи ждали своего часа, чтобы занять отведённые им места в многочисленных нишах великолепных построек. Надо отдать должное архитекторам Карла: новые здания абсолютно не портили и без того уникальный облик дворца. Единым целым смотрелись и готическая капелла XV века, и Леопольдово крыло с парадными залами, и Швейцарские ворота Фердинанда, не говоря уже о конюшнях Максимилиана.

- Я надеялся на более обстоятельный ответ. Ах, эти военные! Не могут даже сделать приятное своему императору пустым комплиментом.

«Всё в традициях Габсбургов, – подумал Мерон. – Конюшни соседствуют с книгохранилищем». Но вслух сказал: - Извините, мой король, мой вкус не может сравниться с Вашим.

Карл, не замечая иронии в словах своего офицера, продолжал:

- Тем не менее, отдаю вам должное. Архивариусы высказали мне упрёк, что я ничего не понимаю в итальянско-сицилийском искусстве и что вы проявили похвальную эрудицию в таких тонких материях, как венецианское стекло, арабская керамика, тосканское серебро, мусульманские кривые мечи и, самое главное, - Карл сделал паузу, как бы придавая особый смысл своим словам и добавил: - моя библиотека пополнилась старинными книгами, редкими фолиантами, принадлежавшими самому королю Фридриху. А это – замечательно!

- Представляете Мерон, – сменил вдруг тему разговора Карл. - Мои каменщики обнаружили на днях, что мой сицилийский дворец стоит на месте старого безымянного замка и построен задолго до графов Габсбургов, моих предков. Не странно ли?

Мерона не удивила такая смена беседы. Он уже успел хорошо изучить императора. Тот был достаточно умён, чтобы скрывать свою прямолинейность под внешним высокомерием, чопорностью, а иногда и легкомыслием. Все его действия строились на достаточной осмотрительности, прозорливости и тонком расчёте.

Но, обладая больше гуманным, чем авторитарным складом характера, Габсбург часто терпел неудачи там, где это было бы просто невозможным, прояви он чуть больше хитрости и воли. Порой ему не хватало твёрдости, зато жестокость проявлялась время от времени в диких необъяснимых выходках. Однако самая большая неудача императора состояла в том, что он не имел сыновей для прямого наследования трона и скипетра Империи. Тем не менее Карл продолжал с маниакальным упорством расширять свои огромные владения в Европе за счёт соседей в многочисленных, но не всегда удачных войнах.

Мерон знал, что целый штат судейских, бальи и знатоков права престолонаследования днями и ночами корпят над документами в архивах королевских библиотек, чтобы у Карла была возможность на законных основаниях осуществить передачу власти в пределах династии по женской линии. Он вёл активную дипломатическую переписку с вассальными ему государствами, добиваясь гарантий к сохранению короны Габсбургов для своей дочери Марии Терезии.

Размышления своего офицера громким восклицанием снова прервал император.

- Мерон! Очнитесь. Я ведь не затем пригласил вас, чтобы вы спали стоя, как хороший боевой конь, который привык использовать каждую минуту для отдыха. – Карл довольно рассмеялся своей шутке. - Вы привезли мне то, зачем, собственно, я вас посылал?

Молодой человек молча полез в седельную сумку, скромно стоявшую у ног и от запаха которой император давно морщил свой породистый нос.

- За что я вас ценю, Жильбер, так это за удивительное качество. Хотите спросить - какое? – Не дожидаясь реакции своего офицера на вопрос, король продолжал: - Отвечу. Вы мне нравитесь, Жильбер, тем, что умеете молчать и беспрекословно выполнять мои капризы. Впрочем, давайте, порадуйте своего короля.

«Всё-таки жаль, что кричащая роскошь императорского дворца и все эти сложные церемонии больших приёмов и малых аудиенций портят характер Габсбурга», - подумал Мерон, доставая кусок железа из гробницы Фридриха.

Карл тем временем подошёл ближе и, не касаясь матовой, отливающей свинцом поверхности металла, осмотрел наконечник. Потом достал лорнет и, приставив сверкнувшую серебром оправу стёкол к глазам, обследовал лезвие сверху донизу. Король на несколько мгновений остановил свой взгляд на буквах и значках, вырезанных на грозном лезвии.

«Модная венецианская штучка, - сделал заключение Жильбер, осуждающе посмотрев на лорнет. - У него прекрасное зрение. Во всяком случае, бумаги он просматривает без этих стёкол».

Взгляд офицера, отведённый от лорнета, зацепился за наконечник. Мерон готов был поклясться, что надписи на лезвии стали более чёткими и выглядели совсем не так, как в Соборе Палермо у гробницы Фридриха.

«Впрочем, - подумал он, - наверное, усталость, полумрак, пляшущее неверное пламя от факела не позволили мне как следует рассмотреть наконечник в ту ночь».

- Я думал, эта вещь, - император кашлянул, - то есть я хотел сказать, копьё, должно выглядеть как-то иначе, внушительнее. А здесь просто обычный кусок железа.

- И, тем не менее, боковые грани по-прежнему остры. Я даже ухитрился порезаться, - возразил Мерон, вспомнив, как он доставал наконечник из запечатанного воском кувшина.

- Ну что же… - император поднял голову, безбоязненно провёл большим пальцем руки по острым граням и, размышляя, постучал ручкой лорнета по зубам. - Странное копьё. И это – грозное оружие Рима? Оно скорее похоже на ритуальные ножи индейцев - этих варваров, обнаруженных на другом конце земли отчаянным испанцем Christopher Columbus. Кстати, как Колумб называл эти племена?

- Карибы, - ответил Жильбер.

- Карибы! Да-да, карибы, инки, ацтеки. Помню, помню… Всё-таки жаль, Мерон, что наши дела в Испании складываются не лучшим образом.

«Ещё одна больная тема для него», - подумал офицер.

Он попытался вернуть разговор в старое русло.

- Это ещё не всё, мой император. – Жильбер снова нагнулся к сумке и вытащил пару старых, изъеденных ржавчиной кусков стали.

- Что это, Мерон? – Карл брезгливо отступил на шаг.

- Это было в гробнице Фридриха.

- Так вы вскрыли гробницу короля? – Император в показном ужасе всплеснул руками.

- Да, мой император, - Жильбер нисколько не был смущён удивлением Карла.

- Вот она, слепая верность своему королю и целеустремлённость австрийца из Тироля, но… какой скандал! - Габсбург внимательно посмотрел в глаза своему офицеру для особых поручений.

Мерон хотел было возразить по поводу своего австрийского происхождения, но промолчал.

- И как там Фридрих? – Король воздел ко лбу правую руку, словно хотел перекреститься. Рука застыла на полдороге. Любопытство пересилило католические традиции.

- Его там нет… – Мерон вдруг покраснел, подумав, что его могут заподозрить во лжи.

Но император ничуть не удивился.

- Да? Ну, надо же! Несколько странно, не правда ли? – рассеянно проговорил он и в задумчивости медленно пошёл к окну. - Впрочем, всё это в духе старого шута. Я не удивлюсь, что, если поискать, у него найдётся ещё десяток могил в разных местах и странах.

- Так что там с этими штуками, Мерон? – оборачиваясь, спросил Карл и показал ручкой лорнета на ржавые кусочки железа.

- Я думаю, что это остатки гвоздей, которыми был прибит к кресту Иисус.

- Прибит? Вы вульгарны и прямолинейны, мой дорогой. – Карл сморщился, как от щепотки соли, случайно попавшей на язык. - Гвозди, гвозди… хотя трудно найти уважающий себя католический собор, где нет, по крайней мере, кусочка от гвоздя, найденного на Голгофе. Учитывая, что Фридрих был королём Иерусалима, вполне может быть, что эти остатки металла - из тех самых гвоздей. Хотя утверждать это с достоверностью, наверное, нельзя. – Габсбург расправил морщины на лице, вновь подошёл к офицеру, взял в руки наконечник и ещё раз внимательно присмотрелся к нему. - Но, как бы то ни было - что есть, то есть… - загадочно сказал император и погладил пухлой ладонью творение неизвестного оружейника.

- Оставьте это здесь. Благодарю вас, Жильбер! Награда ждёт вас в казначействе. – Карл потрепал мундир Мерона в области левого плеча, холодно кивнул и задумчиво направился к дверям. Двери быстро распахнулись и медленно закрылись, пропуская в недра огромного дворца правителя лоскутной Священной Римской империи.

Рассеянно глядя на карту Европы, Карл Габсбург напряжённо думал:

«Боже мой! Бедный, бедный Август[138]. Даже при феноменальной силе и бычьем здоровье перехитрить смерть ему не удалось. Это только Петра он мог так долго водить за нос. Русский император – новичок в европейской политике, но зачем этому царю знать тонкости дипломатии, когда одной лишь силой оружия он заставил считаться с собой шведов и принудил польского короля выполнить свои союзнические обязательства. Ещё бы немного - и шведский лев и русский медведь обгрызли бы польские земли с двух сторон, как кость. Хотя нашему Августу и Саксонии слишком много, где уж ему было удержаться на берегах Вислы! Пусть бы лучше сидел в Мейсене, занимался своим фарфоровым заводиком и плодил внебрачных детей».

Король сфокусировал свой взгляд на карте и стал водить пальцем по землям, утраченным в ходе последних военных кампаний.

«Ну почему Пётр смог разгромить непобедимого Карла, а мне не удаётся перехитрить французов и убедить их, что я не имею никакого отношения к притязаниям русского царя на польское наследство? Почему в Италии вслед за Тосканой я потерял Мантую, Папскую область и, наконец, Милан? Почему мои войска проигрывают испанцам одно сражение за другим и вот уже пала Гаэрта, за ней – Палермо, и у меня нет больше Сицилии? Почему Евгений Савойский[139] - победитель турок - сдаёт город за городом французам в Германии? Почему я вынужден мириться с тем, что Священная римская империя становится всё меньше, а её враги - всё сильнее? Зачем я тогда посылал этого мальчишку Мерона за копьём Фридриха?»

Император очнулся от раздумий, позвонил в колокольчик, дождался появления адъютанта и приказал ему принести из спальни шкатулку красного дерева. Выпроводив офицера, Карл достал висевший на шее под батистовой рубашкой маленький ключ на золотой цепочке. Открыв шкатулку, он вперил взгляд в лежащий на дне предмет. Это был ещё один железный наконечник копья.

«Неужели легенда о копье Лонгина – ложь? Неужели сила наконечника – красивая сказка для дураков и легковерных королей вроде меня? Сколько всего копий, и какое из них подлинное? Не мог же Фридрих спрятать в своей гробнице простой кусок железа, пригодный разве что для переплавки и изготовления крестьянской сохи! Тогда что представляет собой наконечник, хранящийся в Соборе Святого Петра?» - Король взял в руки наконечник и отодвинул в сторону шкатулку.

«Вот ещё одно копьё, найденное свитой короля Богемии[140] при странных обстоятельствах в горах Тироля. - Карл внимательно рассматривал золотые накладки тонкого лезвия. – Но и оно не очень-то помогло своим бывшим владельцам».

- Или Мерон меня обманул? – воскликнул вдруг Карл, побледнев. Он вернул наконечник на место, захлопнул крышку шкатулки и снова замер в раздумье. Его губы кривились в злой и мстительной усмешке.

«Скорее всего, Мерон – предатель. Кому он мог ещё пообещать настоящую реликвию, найденную тамплиерами в Святой земле? Петру Первому, Людовику XV или моим родственникам – жадным и ненасытным испанским Габсбургам? Если так - я уничтожу этого самоуверенного офицеришку, но… сначала нужно узнать, где он прячет настоящий наконечник. Передать копьё моим врагам у него просто не было времени. Разве что… - глаза короля округлились от внезапной догадки, - он сам решил обладать им. Власть, слава и богатство – вот достаточно веские причины, чтобы предать своего императора». - Карл вскочил и схватил колокольчик. Громкий беспорядочный и нервный звук звонка всколыхнул сонную тишину дворца.