Копейщики

Снятие печатей Глава 1

Он выбежал во двор, перелез через ограду и пошёл вдоль неё, отыскивая знак. Камни стен были залеплены жидкой грязью, и Андре в одном, только ему известном месте голой ладонью начал счищать быстро замерзающую снежную корку.

Вот она, плита с еле заметным, стёршимся от времени маленьким крестиком, нанесённым осколком кирпича. Он стал расшатывать известняковую пластину, потом, захватив ее с двух сторон обеими руками и срывая ногти, рванул на себя. В швах хрустнул лёд вчерашних дождей, и плита упала к его ногам. В углублении лежал кожаный мешочек. Андре окоченевшими, негнущимися пальцами распустил тугой узел промасленной бечевы и запустил ладонь внутрь. Но вместо бумажного свитка, в который он когда-то скатал письмо, на свет появился кусочек пергамента.

Напрягая зрение в темноте, Андре удалось прочесть: "Лондон, Тампль, первый день месяца, два часа пополуночи".

«Ну, наконец-то. Весть! – подумал Мерон. – Цена этой записки - потраченное время в попытках отыскать хоть какие-то следы посвящённых… и отнятые жизни десятка человек, убитых там, в замке».

Мерон спрятал пергамент в складках одежды.

«Только, - он на мгновение замер, - кто заменил письмо отца на записку Приората? Значит, наставники каким-то образом догадались о моём тайнике или... с самого начала держали меня под постоянным наблюдением?»

- В искусстве шпионажа им нет равных! – Эта произнесённая вслух мысль вывела его из оцепенения.

Странное чувство обиды, смешанное со злостью на себя и с уважением к посвящённым, шевельнулось в душе Андре.

«Ладно, все пустое. Оставим утраченные иллюзии и упрёки детям», - он повернулся спиной к ограде, миновал угол стены и оказался на подъездной дороге к замку.

Чуть дальше, в самом конце тропы к ветвям клёна, ещё сохранившим свои золотисто-багряные листья, были привязаны лошади. Они жались друг к другу и отворачивали морды от ветра и снега. Андре подошёл и протянул к продрогшим животным руку. Рослый конь под кавалерийским седлом доверчиво взял губами воздух с открытой ладони. Мерон отвязал его, быстро осмотрел подпруги, бока, провёл рукой по крупу, заметил два пистолета, спрятанные в чехлах по обе стороны седла. Он похлопал коня по шее и повёл его к замку. В конюшне снял седло, вытер пучками старой соломы спину и живот лошади, набросил попону, потом вынес из замка несколько кусков хлеба и бросил в ясли. В колодце набрал ведро воды и поставил перед конём. Тот понюхал, кося блестящим чёрным глазом, благодарно фыркнул и стал осторожно пить, время от времени поднимая голову и роняя в руку Андре хрустальные холодные капли.

«Надо поспать хотя бы час и выехать затемно. Не хотелось бы, чтобы меня видели в деревне». - Андре вспомнил разговорчивого старика в кабачке.

Собрав с каменных плит несколько охапок полусгнившего сена, он постелил себе в соседнем деннике. Потом вспомнил о своих вещах, приготовленных в дорогу. Пришлось опять идти в замок. Переступая лужи крови и тела, лежащие в странных неестественных позах среди обломков мебели, он снова перебрал в памяти отдельные эпизоды схватки. Покачав головой, Мерон осмотрел убитых, особенно их кошельки, и вернулся в конюшню. Он лёг, закутался в плащ и попытался заснуть. Последняя мысль его была о лошадях, привязанных к клёну.

«Завтра отпущу…» - подумал Андре и провалился в сон.

Лондон раскрашивал в чёрный цвет прозрачный морозный воздух дымом из десятка тысяч печных труб. Столбы дыма, изгибаясь под северным ветром, льнули к крышам домов. Люди кутались в плащи и натягивали на уши кто вязаный колпак, кто шапку из меха дикого кролика, кто шляпу с пришитыми изнутри холщовыми наушниками. Грязь пополам со снегом, перемешанная колёсами экипажей и башмаками прохожих, залепила сточные канавы, водостоки и лестницы домов.

Мерон продал в предместьях гнедого и, чтобы не привлекать к себе внимания, пошёл пешком, стараясь не торопиться и не выделяться в толпе широким шагом. Но большому городу не было никакого дела до прохожего в чёрном флотском плаще, так же, как до многих других, переступивших его границы в поисках работы и крова, хлеба и зрелищ, удачи и счастья. Возле небольшой церкви, опекавшей своим круглым куполом и арочным притвором безликие серые дома, беглец тронул за плечо церковного служку, отмывавшего щёткой засыпанную снегом, залепленную грязью и опавшими листьями паперть.

- Где тут Тампль?

- Вы ищете Тампль, сын мой? Нет ничего проще! Идите по этой улице, никуда не сворачивая. Дорога приведёт вас к Темзе. Возьмёте вправо. Двигайтесь вдоль старых крепостных башен. Так вы попадёте на Fleet Street. Как увидите каменную кладку стен в строительных лесах – значит, Вы на месте. Это – Южная стена Тампля.

Мерон бросил в церковную кружку пару мелких монет и пошёл дальше, следуя полученным указаниям. В получасе ходьбы он действительно вышел к ограде из обветшалых каменных плит. В одном месте массивная кладка была частично разрушена. Андре перелез через обломки и оказался возле церкви, похожей на большой храм монастырской обители. Несколько каменщиков восстанавливали арку входа.

- Эй, вы куда? – один из рабочих оторвался от дела и с любопытством уставился на незваного гостя со шрамами на лице.

- Я ищу Тампль. – Андре поднял голову и дружелюбно улыбнулся.

- Так это он самый и есть. Вернее - то, что от него осталось, - здоровенный парень в грязном фартуке обвёл огромной рукой выбитые витражи и строительные леса вдоль фасада. - Время делает своё дело, сэр. В ближайшие пять-семь лет вольные каменщики без работы не останутся, – рабочий был рад небольшому перерыву и возможности поговорить.

Мерон поощрил его вопросом:

- А что с этой стеной? – он указал на проём в ограде, через который он проник на церковный двор.

- Да вы, ваша милость, видать, не здешний. Каждый лондонец знает, как тушили замок тамплиеров. Лет сто назад это было. Говорят, зима была тогда лютая. Вода в Темзе замёрзла. Вот и тушили пивом из местных кабаков, чтоб огонь не пошёл гулять по соседним крышам. А пожар был знатный. Вон, видите - следы на фронтоне, да и витражи все полопались… А камни и плиты морозом потом разорвало. - Каменщик ещё раз обвёл рукой здание. - Внутри тоже леса стоят. Правда, ремонтируют кое-как, спустя рукава. Денег жалеют. А ведь богачи они были, тамплиеры эти.

- А внутрь можно пройти? - Андре прервал словесный понос каменщика.

- А отчего же нет?.. Здесь любопытных много ходит. Особенно после того, как нашли золотые пластинки на потолке, серебряные сосуды слоновой кости со вставками из позолоты и ещё кой-какие реликвии.

- Это вы о чём? – Андре с любопытством и удивлением уставился на рабочих.

- Так, когда ломали сгоревшие хоры, пол взял - да и провалился, а под толстыми двойными дубовыми досками оказался тайник. А там – надгробные плиты с каменными фигурами рыцарей, да все наряжены были в богатые одежды, как будто собрались на приём к королю. А ещё ларец золотой нашли, а в нём – меч. Говорят, этим клинком был убит сам Томас Бекет[199] - упокой, Господь, его душу… Ладно, Ваша милость, идите себе с Богом, а то вон смотритель уже косо поглядывает, - каменщик взял в руки мастерок и вернулся к работе.

Мерон, скрытый нишей стены, проскользнул внутрь, незамеченный сторожем. Странно, но в церкви оказалось холодней, чем на улице. Прямо напротив в западной стене храма Мерон увидел ещё одну дверь. Она представляла собой семиарочный проем в норманнском стиле, украшенный орнаментальной кладкой с небольшими выступами и каменными статуями в нишах. Сама дверь защищалась папертью, соединённой с галереями. Полуразрушенные хоры со сводчатыми окнами и кровлей, поддерживаемой полированными мраморными колоннами, имели три боковых придела и пять пролетов с расчерченной на квадраты восточной частью. Кое-где высоко по углам висели грязные полуистлевшие знамёна тамплиеров с красными крестами на чёрно-белых полях.

Слева в полумраке огромного зала Андре увидел лестницу из серого камня более поздней кладки. Одна её часть вела вверх, на пристроенную к храму новую колокольню, вторая – вниз, в чёрную дыру подземелья.

Мерон достал свечу и зажёг её. Осторожно ступая в неверном свете по каменным плитам, он спустился вниз. Крипта, в которой он оказался, была футов пятидесяти в длину и футов двадцати - в самой широкой части. Три высоких окна по длинной стене справа были замурованы. Широкая скамья чёрного морёного дуба одним краем исчезала в темноте. Пламя свечи колебалось от тока воздуха и тянулось книзу, подсвечивая каменные фигуры рыцарей, лежащие по периметру зала. Мерон подошёл ближе к гранитной плите, на которой едва заметными буквами было высечено Geoffrey de Mandeville[200].

Закрепив свечу на выступе гробницы, Андре постелил свой плащ на лавку и лёг. Даже здесь, в подземелье, ему был слышны удары «Большого Пола» – главного колокола собора Святого Петра. Весь Лондон жил, подстраиваясь под его шестнадцатитонный набат…

«До полуночи ещё есть время, - подумал Мерон. – Надо дать телу отдых».

Слушая топот крысиных лапок по плитам крипты, он забылся тяжёлым сном.

Внутренние часы разбудили его с последним отголоском эха после двенадцатого удара с колоколен Лондона. В подземелье царила абсолютная темнота. Свеча, по-видимому, догорела. Со стороны надгробья слышался писк. Это крысы доедали остатки воска. Одна из них пробежала по груди Андре. Он брезгливо смахнул животное на пол. Затем быстро встал и в шаге от себя наткнулся на свой дорожный мешок. Постепенно глаза привыкали к темноте, и стал виден свет, идущий откуда-то сверху.

«Это – лестница наверх… Пора выбрать подходящее место для засады. Кто знает, что меня ждёт в этом старом гнезде тамплиеров?» - Мерон медленно, стараясь не шуметь, поднялся наверх. На улице похолодало и распогодилось. Луна через разбитые витражи давала достаточно света, чтобы заметить его следы на пыльном полу.

«Это плохо, - подумал Андре. – Хотя… в дневное время мало ли кто шатается здесь, между лесов?» - Но он знал отпечаток своей подошвы и был недоволен собой и этим толстым слоем пыли, служившей открытой книгой опытному глазу.

«Вон там, на одной из галерей - будет в самый раз. Всё видно, как на ладони».

Мерон прошёл по частично разрушенной лестнице наверх и устроился между остатками органных труб и чёрно-белым рваным флагом.

- Теперь - ждать!- прошептал он.

Луна, перемещаясь по небосводу, оставляла на стенах церкви причудливые узоры. Стали видны клочки позолоты, голубая и красная краска, каменная резьба на мраморных колоннах. Лики, высеченные в камне, смотрели куда-то вниз слепыми глазами. Пальцы, поднятые в благословении, казались указующими перстами, направленными на то место, где прятался Мерон. Высоко, под самым куполом, слышалось шуршанье крыльев. Там наверняка было место сна голубей или гнездовье летучих мышей.

Время тянулось медленно, капля за каплей, оставляя на лице Андре ощущение влаги от прикосновений чьих-то невидимых рук. Колеблемая сквозняками паутина щекотала нос и щёки. Мерон снял с головы шляпу и вытер лицо.

Вдруг он услышал звуки, которых не было мгновением раньше. Внизу в тени дверного проёма поднялось еле заметное облачко пара. Чьё-то дыхание, хорошо видное на чёрном фоне пустоты, выдало присутствие засады. Напрягая глаза, Андре удалось рассмотреть, что к стене прижалась фигура в чёрном блестящем камзоле. Сверкнула пуговица… Вдоль витражей крался ещё один человек, стараясь обойти неяркий свет, раздробленный на сектора осколками окон. Сделав несколько осторожных шагов, человек растворился в темноте. Но обострённый слух Андре уловил его взволнованный и нервный выдох.

Примерно через десять минут послышались торопливые шаги, и через скрипнувшую дверь в церковь вошёл монах. Низко надвинутый на голову капюшон делал его похожим на горбуна или гнома. Наклонив невидимое лицо, иногда останавливаясь и внимательно рассматривая что-то на полу, монах неторопливо обходил внутреннее пространство храма. Потом вдруг на мгновение замер, прислушался и сел на ступеньку лестницы, ведущей на колокольню.

Внезапно раздался звук удара металла о металл, посыпались искры, ярко вспыхнул фитиль - и несколько факелов озарили зал. От стен отделились люди и кинулись к монаху. Их было четверо. Двое схватили святого отца за руки, третий сорвал капюшон с головы. Испуганная растерянная улыбка была незнакома Мерону. Человек в кожаном камзоле ударил тыльной стороной ладони монаха по лицу.

- Где он? – второй удар откинул пленника к стене. Три сильных тычка в солнечное сплетение заставили монаха согнуться. Сильные руки заставили его снова выпрямиться.

- Я не понимаю, о чём вы… - голос избитого звучал глухо. На упрямо сжатых губах выступила кровь.

- Не валяй дурака! Мы нашли твою нору. Разве не собор Всех Святых на полях в Сохо приютил тебя? Второй год мы ходим за тобой по пятам. Зачем ты здесь в такое время?

- Господу всё равно, в какое время приходят восславить в молитвах имя его… - Новый удар в живот был ответом монаху.

- Ну да, в один и тот же первый день месяца! – издевательский смех вспугнул летучих мышей.

В этот момент Андре, зажав в кулаках органную трубу и подтянувшись, резко толкнул ногами строительные леса. Частокол из брёвен и досок обрушился вниз. Монах, как будто ждавший этого, сильным ловким движением вывернулся из рук людей в чёрном и отпрянул в сторону. Мерон схватился за флаг тамплиеров и под треск раздираемой ветхой ткани съехал вниз. Мощными ударами сапога в головы он опрокинул навзничь две фигуры неизвестных ему людей, поднимающихся с пола и растерянных от внезапного нападения. Двое других не подавали признаков жизни, придавленные брёвнами. В виске одного из них торчал гвоздь с остатком доски.

Мерон схватил монаха за рукав, и они выбежали из церкви. Запутав следы в переулках и два раза сменив направление, они перешли на шаг. Но священник внезапно остановил Андре:

- Имя? – он внимательно смотрел в глаза Мерона, стоя почти вплотную.

- Андре, - пережитая только что опасность будоражила кровь, но дыхание уже успокаивалось. Монах тем временем продолжал:

- Крёстный отец твоего деда?

Какое-то шестое чувство подсказало Мерону ответ:

- Король Фридрих Штауфен.

- Пойдёмте, сэр, - проводник Андре пошёл вперёд, не оглядываясь.

К рассвету лабиринт улиц вывел их на окраину Лондона где-то в верхнем течении Темзы. На берегу беглецы увидели несколько лачуг. Там же была устроена маленькая пристань. Сбитые вместе брёвна указывали место, где спускались на реку лодки. Несколько из них, привязанные цепями к железным кольцам, покачивались на тёмно-свинцовом зеркале воды. Пахло водорослями и сырой рыбой. Монах подошёл к маленькому домику рыбака и тихо постучал. Через мгновение они услышали осторожные шаги. Непрошеных гостей внимательно рассматривали из-за двери. Потом был завтрак на скорую руку куском хлеба и холодной гороховой похлёбкой. Затем лодка, управляемая неразговорчивым седым человеком, долго шла под парусом вверх по реке. В конце дня путников высадили на берег на окраине густого леса. Уже в сумерках монах вывел Андре к дому лесника. Под навесом из еловых лап стояла осёдланная лошадь.

- Езжайте вот по этой тропе, никуда не сворачивая. В конце её найдёте то, что ищете, – проводник жестом руки предложил Андре садиться в седло.

- А вы? – Мерон придержал коня.

- А у меня в Лондоне остались дела.

Монах ободряюще улыбнулся своему спутнику и пропал в темноте леса.

Андре поехал в указанном направлении. Тропа закончилась дорогой вдоль узкого притока Темзы, а дорога - сводами каменного арочного моста. За рекой высилась освещённая Луной тёмная громада стен. Над закрытыми воротами в стеклянном фонаре горела свеча. Андре подъехал к калитке, спешился и, найдя массивное кольцо, постучал. Минут через пять он услышал неторопливые шаги, и грубый низкий голос сказал:

- Здесь не ждут гостей.

- А если кто-то шёл издалека?

- Насколько долго? – голос был всё так же тих и глух.

- Настолько, что на лице гостя остались шрамы, мозоли на ногах стали твёрже подошв его сапог, а сапоги менялись столько раз, что гость и не помнит, сколько их было, прежде чем он постучал в эти ворота.

- А какой ветер принёс путника к этой калитке? – в этом вопросе прозвучали интерес и удивление.

Мерону не по душе была эта игра, но ночлег в лесу или перед воротами замка его не прельщал.

- Ветров было слишком много, чтобы плащ гостя остался цел. Он больше не служит мне защитой от дождя и снега.

- Не вижу веских оснований открыть прохожему дверь. Здесь мирная обитель служителей Господа, а не странноприимный дом для паломников. В получасе отсюда по дороге влево есть маленькая деревушка. Там вы найдёте кружку доброго эля или пинту горячего молока по вашему желанию.

- Сейчас я высажу дверь и вытрясу из вас душу, - Мерон в ярости стукнул кулаком в дубовые доски.

Смотровое окошко приоткрылось, и в свете Луны сверкнул холодный зрачок пистолета.

- А у меня есть приятель, который знает толк не только в плащах, но и в шкурах нахалов.

Андре отступил на шаг.

- Зато у меня хранится нечто, чего не хватало Наполеону при Ватерлоо, и что очень хотел бы видеть отец Рубио.

Наступило молчание. Затем калитка медленно приоткрылась, оставляя щель, чтобы войти взрослому человеку.

За дверью стоял привратник в одежде, похожей на форму солдата. За поясом торчали два пистолета. На боку висела шпага. Он немного согнул мощный торс в лёгком поклоне и сделал приглашающий жест рукой.

- Извините меня, ваша милость. Но с некоторых пор мы соблюдаем осторожность. Вы попали по адресу. Я провожу вас в отведённую вам комнату. Там можно отдохнуть и дождаться приезда отца Рубио. Мы ждём его завтра. Он дал подробные инструкции в отношении вас.

Первый раз за много лет Андре ощутил чувство безопасности и покоя. Он спал с открытым окном и даже сквозь сон ощущал свежесть чистой постели, запах душистого сена из тюфяка и вкус мёда на губах.

Открыв от яркого света глаза, Андре растерянно заморгал горячими от солнечного жара веками. Потеплело, и иней, посеребривший ветви деревьев с вечера, превратился днём в капли росы. Горошины алмазов усеяли подоконник. Воробьи затеяли свару прямо под окнами. Он проспал до обеда и мог бы спать дольше, но из смежной комнаты пахло хвоей и розовым маслом. Андре встал. За стеной на небольшом возвышении стояла большая дубовая бочка, наполненная горячей водой. Под медным днищем тлели угли, рассыпанные толстым слоем на бронзовой жаровне. Рядом на стуле лежало чистое бельё и новая одежда, похожая на ту, которую Андре видел на привратнике. Мерон разделся и с наслаждением влез в воду.

Скрипнула входная дверь.

- Эй! Кто там?

- Ваше вино, сэр, и холодный цыплёнок.

- Хорошо, еду оставьте на столе. А вино подайте сюда.

Он лежал в полудрёме, изредка маленькими глотками пробуя вино, и оставлял воде грязь, пот, усталость и тревогу предыдущих лет. Топот копыт за окном вернул его в настоящее. Андре вылез из бочки и еле успел одеться. В дверь постучали, и через мгновение он увидел отца Рубио. Тот вошёл быстрым шагом и обнял Мерона. Потом отступил в сторону и уже более внимательно осмотрел своего воспитанника с ног до головы.

- Если бы встретил тебя на улице - не узнал бы. И эти шрамы на лице…

Сам отец Рубио постарел. Седые волосы выбелили когда-то чёрные виски, продольные морщины у переносицы стали глубже. Под глазами набрякли мешки. Он похудел, и впалые щёки были скрыты серебром щетины.

- Досталось тебе, - наставник устало присел на постель Мерона и, глядя тревожно ему в глаза, спросил: – Ну, что скажешь?

Андре только сейчас почувствовал на бедре холодную сталь наконечника. Оказывается, он так привык к нему, что даже не снял, залезая в воду. Молодой человек смущённо отвернулся, закатал широкую штанину и отвязал ещё мокрую верёвку.

Наконечник, глухо соприкоснувшись с деревом, лёг на стол. Андре смотрел на сталь со смешанным чувством облегчения и утраты.

- Наконец-то после стольких лет он снова у нас, - отец Рубио перевёл глаза с лезвия на гостя. – На нём следы крови. Почему?

- Эта кровь уже высохла и так же холодна, как та, что на трупах, лежащих в подземелье замка Келли, как кровь, пролитая мной в горах Греции. Она так похожа своим чёрным цветом на реки крови, пропитавшие землю в наполеоновских войнах, на потоки, заполнившие улицы Варшавы после входа туда войск генерала Паскевича… Сколько ещё нужно пролить её, чтобы железо, - Мерон подтолкнул к отцу Рубио наконечник, - насытило свою ярость? Она так велика, что от людей, устроивших мне засаду в Шотландии, остались изрезанные вдоль и поперёк кровавые куски.

- Ты испытал силу стали и себя… - наставник печально опустил свой взгляд.

- У меня не было выхода, - Андре в возбуждении заходил по комнате. - Святой отец, вы уверены, что тот, кто устроил нападение на вас и на меня в замке Ордена, не завладеет наконечником Габсбургов, Туринской плащаницей, мечом пророка или книгой книг? – Андре присел на корточки у ног отца Рубио и заглянул ему в глаза. - Вы – хранители опасных сокровищ. Вы слишком самоуверенны в своей непогрешимости и присвоенном себе праве владеть ими. У вас в руках – не реликвии, а дьявольская сила, пожар и лава, скрытые до времени тонким слоем вашей гордыни. Малейшая трещина, тонкая щель - и огонь вырвется наружу, сжигая правых и виноватых…

Наставник тихим, но твёрдым голосом перебил Мерона:

- Ты в чём-то прав, сын мой. Но всё это – наша миссия и предназначение, возложенные на нас Господом. Не дать реликвиям попасть в руки людей злых, беспринципных, бессовестных и алчных. Это – карма. Моя - и твоя тоже. Ибо ты выбран Господом и приготовлен нами. Ты – один из посвящённых, и скоро будешь хранителем печатей.

- А если нет? - Андре вскочил на ноги. - Если я слаб и смущён духом, неуверен в своей и вашей правоте и предвижу опасность от реликвий в будущем? - он показал рукой на наконечник. - А если во мне возникнет искушение обладать им во зло?

- Нет, сын мой. Десять лет испытаний – достаточный срок для обретения веры, силы и надежды. Ты – благословляем самой судьбой. Ещё твой прадед в Святой земле - рыцарь Гюи де Меро - касался ладонью этой смертоносной стали.

Удивление Андре никак не отразилось на его лице. Он так привык к сюрпризам, преподносимым ему жизнью, что ещё один секрет, о котором случайно или преднамеренно обмолвился наставник, не произвёл на него должного впечатления. Он только подумал: «В этом мире нет ничего случайного. Всё имеет своё начало и причину».

Тем временем Отец Рубио засыпал его словами:

- Ты доказал, что можешь хранить тайны, которые сегодня будут открыты тебе. Сомнения не посещают только глупцов и простаков. А ты оставайся твёрд в своём праве сомневаться и разделять сомнения с другими посвящёнными, преодолевать искушения и восстанавливать гербы, треснувшие и утратившие символы чести под действием времени. Ты будешь посвящённым ровно столько, сколько понадобится человечеству преодолеть инерцию саморазрушения. Мало того - если не хватит отпущенного тебе срока, ты приготовишь других и передашь им печати, – наставник положил руку на грудь Мерону. – Вот здесь должна быть сила и уверенность, выдержка, воля и надежда. После долгого возведения стены терпения из гранита веры, такая надежда – открыть людям предназначения реликвий - была явлена нам однажды волею Господа… - Отец Рубио на секунду замолчал, вытаскивая из воспоминаний даты и лица.

Мерон внимательно слушал.

- Ты, конечно, слышал об эпохе возрождения? - Наставник усадил Андре рядом с собой.

- Какие были люди, какое благословенное время! Джорджо Вазари[201] из Ареццо, Андреа дель Сарто[202], Микельанджело, Леонардо да Винчи, семейство Медичи… У Приората была уверенность, что вот он - золотой век человечества. Он стучится в ворота Флоренции стилосом античности, перьями Томаса Мора, грифелем Эразма Роттердамского, Никколо Маккиавелии и Мартина Лютера. Время писало картины будущего кистями Рафаэля Санти, Тициана, Антонио Кареджо. Мы думали, что вот-вот Рим превратится в Афины времён Платона и станет городом Солнца[203]. Что близок день явления Книги книг, прикосновения к святыням и тайнам, – слабая улыбка блуждала на губах монаха лёгким налётом книжной памяти.

- Но, увы… Медичи не оправдали наших надежд. Двое из них стали папами и вступили на путь войны и заговоров, убийств и отравлений. Когда Джулио Медичи овладел папским престолом под именем Климента VII и отдал Рим на разграбление войскам Габсбурга, мы поняли, что время ещё не пришло, – отец Рубио вытер пот, обильно выступивший на высоком лбу.

- Но мы благодарили Бога за то, что он позволил остаться в наших сердцах воспоминаниям о людях, бросивших первые семена гуманизма в ещё неподготовленную почву. Что они оставили нам знания, научные труды, древние тайны, переведённые с арамейского, иудейского, греческого на латынь, что сохранили нам списки с древних самаритянских, персидских и египетских папирусов. Что оставили нам собор Санта-Мария-дель-Фьоре во Флоренции, Дворец дожей в Венеции, церковь Сан-Пьетро в Риме… «Что же, - сказали мы себе, - время великих магистров Ренессанса прошло. Человек свернул с прямой тропы, едва протоптанной для него в зарослях чертополоха». Наша цель – снова терпеть и ждать, создавать предпосылки для рождения новых философских идей и открытий. Но пришли покровители зла и наследники недоброй славы тамплиеров. Это были масоны и иллюминаты, розенкрейцеры и фальшивые мудрецы Сиона, которые говорили в кругу сильных мира сего, что война – это неизбежное зло, необходимость, слава и деньги, что либеральные идеи - это предпосылка хаоса, что хаос – это распад государств и безумие народов, а на руинах демократии снова должны восстать на глиняных ногах монстры тирании и деспотизма. А где угнетение и несправедливость - там опять война, приносящая деньги, – голос наставника, набрав предельную силу и твёрдость, сменился тяжёлым молчанием. Отец Рубио налил себе в чашу немного молока, разбавил водой и медленно выпил.

- Забыта тропа, ведущая к свету. Человечеству даны костыли и подпорки из ложных доктрин и догм, из научных открытий, низводящие сверхъестественные забытые способности человека к нулю. Утрачена вера людей в своё божественное происхождение, забыты тайны, завещанные нам Богом: передача мыслей на расстояние, преодоление притяжения Земли, возможность понимать язык птиц и зверей. Пророки испытали на себе железо гвоздей. Они, побиваемые камнями, горели на кострах, как еретики и преступники. Церковь погрязла в корыстолюбии и богатстве. Алчущим золота и власти стали вдруг нужны реликвии. Слабые разумом и языком братья-тамплиеры открыли недостойным некоторые тайны, доступные только посвящённым. Началась охота за святынями ради ложного величия и демонической жажды богатства. Вот поэтому нами – Приоратом Сиона - созданы оборонительные рубежи и бастионы, крепости и замки, многоступенчатая система конспирации и посвящений.

Отец Рубио встал и жестом приказал Мерону следовать за собой. Они покинули келью Андре. Система запутанных коридоров вывела их на свежий воздух.

- Всё, что ты видишь вокруг – это бывший монастырь Эйлсфорд. Он основан сэром Ричардом Греем из Кондора, участником крестовых походов и тамплиером. По факту аббатство управлялось монахами-кармелитами, но принадлежало Приорату. Когда король Генрих VII разогнал орден кармелитов и конфисковал монастырские земли, мы снова тайно через подставных лиц выкупили эти постройки, – наставник указал на мощные стены. Наверху у бойниц Мерон увидел караульных. Ручки пистолетов и тяжёлые кавалерийские сабли блестели на солнце серебристым металлом.

- Монастырь хорошо укреплён и имеет тайные обширные подземелья, объединённые ходами с окрестными полями и посёлками. Там в каждой церкви под слоем штукатурки и росписей есть двери, замурованные кирпичом. Но стоит нажать некий камень, - наставник сделал движение рукой, - и лисы оставят пустые норы охотникам.

Монах хитро улыбнулся и продолжал:

- Теперь встань передо мной. Загляни в своё сердце и скажи, готов ли ты к обладанию ключами и печатями? Если нет - ты будешь отпущен с миром. Если да - обратной дороги не будет. Доказательство твоей преданности и веры лежит там, на столе в пустой келье. Ты станешь посвящённым и наставником, ты станешь хранителем реликвий, и ты в числе немногих будешь решать, когда мир обретёт способность принять главные тайны.

Андре проглотил внезапно подступивший к горлу комок и взволнованно ответил.

- Род мой давно шёл к этой минуте. Наконечник выбрал нас, а не кого-то другого. И если от судьбы не уйти - я готов!

- Ты уверен?

Мерон кивнул.

Наставник вытащил из кармана сюртука флакон. Из-за его спины кто-то подал кубок с водой. Отец Рубио вылил из пузырька несколько капель какой-то жидкости в воду и приказал Андре:

- Пей!

- Что это?

- Пей, не рассуждая.

Андре уже догадался и выпил.

- Обычная предосторожность, да? – он бросил кубок за спину. Ловкие руки поймали звонкую медь на лету.

- Ты прав, сын мой. Обычная предосторожность. В вине, принесённом тебе утром, был яд, который через пару часов убил бы твою память. Ты бы вышел из стен монастыря абсолютно свободным. Но твой разум забыл бы прошлое, чтобы принять будущее с чистого листа. И мы это сделали не потому, что не уверены в твоём молчании и мужестве, а потому, что есть люди, умеющие правильно применять пытки. Не таи зла и не обижайся. Жизнь – суровая штука. Иди за мной.

Они снова вошли в здание и стали спускаться по лестницам. Через каждый пролёт лестничных маршей отец Рубио нажимал скрытые пружины, и часть очередной стены расступалась перед ними, открывая проходы и новые ступени.

Пройдя таким образом три скрытых двери, они очутились в анфиладе просторных комнат, освещённых странными фонарями. Свет исходил не от фитилей, а от маленьких трубок, испускающих голубоватое пламя.

- Что даёт такой необычный свет? – Андре подошёл к одному из светильников.

- Это – болотный газ. Мы нашли его в скрытых толщах земли на месте выработанной угольной шахты. Алмазные свёрла дали нам возможность опустить туда склеенные друг с другом пустые стволы посеребрённого бамбука, и вот он – Свет.

Они медленно шли вдоль столов, заставленных стеклянными ретортами, змеевиками, колбами. Такие же газовые горелки нагревали днища медных чаш. Разноцветные жидкости кипели и, проходя по змеевикам, охлаждались, отдавая стеклянным пузырькам прозрачные или густые тёмные растворы. В одном из углов подземелья под низкими сводами горел кузнечный горн. Поднимаемый какой-то неведомой силой тяжёлый стальной молот с глухим звоном падал вниз в клубах пара. На наковальне лежал брусок золотистого металла, и двое рабочих пытались вытянуть его в лист.

Наставник подошёл и громко крикнул в ухо одному из кузнецов:

- Не перегрейте! – отец Рубио снова повернулся к Андре. - Это - сплав никеля и палладия. Его получают спеканием платиновой руды, добываемой в Южной Америке. Его прочность, превосходящая по твёрдости и пластичности известную тебе сталь из Дамаска, впервые открыл монах, отправленный нами через океан с каравеллами Христофора Колумба.

- А для чего он нужен?

- Ну, например, для изготовления тонкого лёгкого панциря под одежду. Такие были на солдатах Ордена в замке Лесли. А вот у нападавших подобных не было.

Монах торжествующе рассмеялся.

Пройдя узким коридором, Мерон с наставником оказались в библиотеке. Это был зал, превосходящий размерами любое другое помещение, когда-либо виденное Андре. Свитки, книги, толстые фолианты, восковые и деревянные дощечки заполняли собой огромные шкафы и полки. В дальней стене блестела ещё одна стальная закрытая дверь.

Отец Рубио подошёл к ней и постучал. Ему открыл похожий на сказочного гнома маленький горбатый старичок с огромными стеклянными толстыми линзами на глазах. Его зрачки, увеличенные многократно, с любопытством уставились на незнакомого гостя. Потом он перевёл взгляд на монаха и засуетился:

- Отец Рубио! Давно вас не видел! Заходите, только, пожалуйста, вытирайте ноги. Впрочем, я вам дам свою личную обувь, – засуетился гном. Из небольшого сундука он достал войлочные туфли с загнутыми носами и подал посетителям. Мерон, следуя примеру наставника, безропотно снял тяжёлые сапоги и переобулся в войлок.

В комнате было темно, прохладно и сухо. На столе, заваленном пергаментами, кусочками тканей, листами бумаги, тонкими квадратными пластинками стекла, стояло устройство, напоминающее подзорную трубу. Эту сложную систему из овалов и зеркал поместили на высоком треножнике вертикально. Собранное из полусотни увеличительных стёкол, оправленных в тонкие серебряные обручи, которые, в свою очередь, были стянуты между собой металлическими стержнями, устройство выглядело внушительно, загадочно и странно. Сложная конструкция почти упиралось одним концом в стеклянную пластинку, на которой алела капелька крови.

- Это – Мicros skopio, - пояснил Отец Рубио.

Старичок тут же перебил его.

- Хотя самому Левенгуку[204] такое устройство и не снилось в самом лучшем сне, хочу вас спросить, любезный отец Рубио: когда мне изготовят для него медную или стальную трубу? Старая треснула и развалилась, и вот, извольте - я скрепил все линзы на скорую руку. Но, простите, так невозможно работать, зрение рассеивается в стороны, – старик беспокойно описывал круги вокруг сооружения, тыкал пальцем в стёкла, осторожно вращая какие-то колёсики и поворачивая ими тяжёлый и длинный прибор.

Андре, воспользовавшись моментом, когда учёный отвернулся, поднялся по шаткой лестнице, приставленной к верхнему концу массивного стеклянного цилиндра, и посмотрел через верхнюю линзу. Подсвеченная снизу свечой стеклянная пластинка ударила по глазам прозрачными капельками и точками.

- Что вы делаете?! Немедленно слезайте оттуда! – казалось, старика хватит удар.

- Слезайте, Андре, и пошли дальше. Вот сюда, – наставник, не обращая внимания на суету и ворчание владельца микроскопа, повёл его в дальний угол комнаты.

Там, в огромном стеклянном ящике, равномерно растянутая деревянными зажимами, лежала широкая серая полоса ткани. На ней виднелись коричневые пятна, напоминающие лицо и силуэт лежащего человека. Две полусферы, напоминая о закрытых веках, незряче смотрели в потолок.

Андре отступил на шаг и вопросительно посмотрел на наставника.

- Да-да, это – та самая плащаница, в которую был завёрнут Господь наш Иисус Христос после снятия с креста.

- Не может быть! А как же та, хранящаяся у герцогов Савойских?

Отец Рубио улыбнулся:

- Наша обычная осторожность и маленькая хитрость. Мы заменили настоящую, вывезенную когда-то из Константинополя, а потом из сокровищницы парижского Тампля и проданную потомками Жоффруа де Шарни герцогу Савойскому, на другую - сделанную по нашему заказу Леонардо да Винчи. Эта работа открыла ему двери в Орден. Она была его испытанием и вкладом по сокрытию настоящих реликвий. А та… да пусть себе висит в Турине и радует верующих. Настоящая – в безопасности от покушений людей идущих по её следу.

Он нагнулся к стеклу, закрывающему плащаницу, потом перевёл взгляд на термометр, вставленный внутрь через маленькую дырочку в плотном кольце из неизвестного Мерону пластичного материала.

- На полградуса выше обычного, - наставник покачал головой.

- А что, это так важно? – Андре, не разделяя беспокойства наставника, еле заметно улыбнулся.

Отец Рубио терпеливо пояснил:

- Ящик – непроницаем для влаги. Кроме того, оттуда выкачан воздух. Мы должны уберечь ткань от вредного воздействия атмосферы подземелья.

- А, по-моему, здесь хороший свежий воздух. Наверно, тут есть система воздуховодов, связывающая все помещения с поверхностью?

- Ты проницателен. Но на этот час - довольно, – наставник выглядел усталым и озабоченным. - Давай вернёмся в келью, сын мой, – он кивнул старику в огромных очках и пошёл к двери. Мерон догнал его и взял за рукав.

- А как же Книга книг, а как же скрижали и Священный Грааль?

- Время молитвы и ужина. Всему свой срок. Ты должен отдохнуть. Знаешь, что такое медитация?

Мерон утвердительно кивнул.

- Вы сами учили меня этой восточной мудрости.

- Тем лучше. Тебе нужно достичь в ней состояния покоя и абсолютной пустоты. Если ты, конечно, понимаешь, о чём я говорю. Если твоё сознание не будет готово к новым откровениям - значит, придётся ждать, пока ты не достигнешь просветления. Остальные тайны тебе откроются чуть позже. Встретимся в трапезной.

Они ужинали за общим столом со всеми обитателями замка. Андре время от времени поглядывал на служителей Ордена и монахов. Его взгляды встречали ответным любопытством и смущёнными улыбками. Но, как он ни присматривался к обитателям монастыря - он не мог определить ни иерархии, ни рода занятий братьев. Исключение составляли вооружённые люди, охраняющие аббатство. Они выделялись ростом, силой и уверенностью в себе.

Отец Рубио ел ту же пищу, что и остальные. Но вместо вина пил молоко, разбавленное водой. Трапезная понемногу пустела. Люди расходились по кельям.

Заходящее солнце медленно опускалось за холмы, поросшие поредевшим лесом, потерявшим листву, и дробилось на множество бронзовых полосок, окрасивших стены аббатства в золотистые оттенки и полутона. Через большое окно было видно, как садовник четырёхзубыми длинными вилами собирал остатки жёлтых сухих листьев, перенесённых ветром через ограду.

Наконец наставник встал из-за стола и тихо сказал Мерону:

- Если ты закончил с ужином - иди за мной.

Они спустились в ту же комнату, где хранилась плащаница. Монах открыл дверь своим ключом. Странного старика не было. В комнате пахло воском и жжёной пробкой. Отец Рубио зажёг свечу и уселся в единственное кресло. Андре – на сундук, стоявший у дверей.

- А теперь – самое главное. Я расскажу тебе одну историю.

Давным-давно, так давно, что те годы остались скрытыми ширмой официальных летоисчислений, жила одна бедная девочка. В возрасте трёх лет она осталась сиротой, и соседи отдали её в детский приют при старом самаритянском храме. Когда ей исполнилось четырнадцать, в храм пришёл зажиточный иудей-старик и выкупил девочку. Ему нужна была служанка. Так она стала рабыней и работала в его доме от рассвета до заката. Но хозяину и этого было мало. Он заставлял ребёнка трудиться и ночью за древним ткацким станком, делающим ковры. Прошло время, и однажды домочадцы старика заметили, что живот девушки неожиданно и быстро вырос до размеров, когда скрывать беременность не представлялось возможным. Чтобы избежать грязных сплетен и отвести от своего дома подозрения, старик выгнал девушку из дома. Под утро он тайком отвёз её подальше в пустыню и оставил у караванной тропы. Прямо в придорожной пыли она и родила. Первыми, кто прибежали на крики роженицы, были окрестные пастухи. Они спасли от холода ребёнка и женщину. Чуть позже мать дала ему греческое имя Иисус, что означает – Спасённый. Старика звали Иосиф, а молодую женщину-рабыню - Мария, – наставник поднял глаза к потолку. Он как будто не замечал растерянного и удивлённого взгляда Андре.

- Да-да, именно Спасённый. Спасённый по воле Бога. А не Спаситель, как трактовали это имя позднее последователи Христа… хотя, - отец Рубио на мгновение задумался. - И то, и другое толкования – верны. Но тогда он ещё не был Спасителем - а просто маленьким комочком плоти, неведомой тайной, ниспосланной Господом нашим на Землю. Благословение его небесного покровителя была таково, что Марию с Иисусом увидел и взял с собой в Египет Некто. Назовём его Амвросий. На греческом языке это значит Бессмертный. С его помощью к двенадцати годам Иисус уже овладел древними знаниями египтян в области философии, истории, риторики, медицины. Он знал несколько языков и умел читать и писать на любом из них. В этом возрасте Иисус примирил себя со своим божественным происхождением и получил в полной мере господний дар исцеления и совершения невозможного. Он знал, кто он, зачем он и для чего предназначен.

Наставник, повествуя, поднялся и по привычке стал мерить шагами пространство.

- Овладев духовными знаниями древних, слыша голос Отца небесного, Иисус принёс людям Учение. Оно было простым и мудрым, глубоким и понятным, взывающим к работе ума и сердца, к соприкосновению высшего разума с земными чувствами и, конечно, к обретению веры. К тридцати годам он проповедовал на просторах Палестины среди последователей, подготовленных Иоанном Предтечей. И первым учеником своим он призвал Андрея, которого так и нарекли в окружении Иисуса – Андрей Первозванный.

- Сейчас я буду говорить тебе вещи, за которые меня бы сожгли на костре лет этак триста назад, – тихо сказал Отец Рубио и остановился перед Андре. - Апостол Пётр - этот камень, на котором стоит католическая церковь - никогда не был учеником Иисуса. Иисус никогда не называл его посланником учения, то есть апостолом, а тем более первым. Да и звали его не Пётр, а Симон бар Ионе. Просто этот Симон, услышав от своего сводного брата Андрея об Иисусе, заинтригованный рассказами о чудесах и исцелениях, попросил свести его с пророком, чтобы тот научил его основам своих знаний и магических умений. Если Андрей принимал всей душой величие и божественную сущность Иисуса - то завистливый Симон был удивлён влиянием Иисуса на людей и хотел получить для себя часть этого влияния ради корысти, власти и славы. Когда Симон в первый раз пришёл к Иисусу, тот внимательно посмотрел ему в глаза и назвал его Кифа (Камень), вкладывая в это имя хорошо известное тогда выражение – Сердце-камень. Это потом этому имени, произнесённому в сердцах Иисусом, последователи Петра придали иной смысл. Что, якобы Иисус назвал Петра (Симона) тем камнем, на котором будет стоять его церковь… От первой и до последней встречи Иисус, видя Симона насквозь, осуждая его корыстолюбие и духовную нищету, называл его Кифа.

- А как же Евангелия? От Иоанна, Луки, Матвея, Марка. – Андре не мог прийти в себя от услышанного. - Ведь там Пётр – один из любимых учеников Иисуса.

- Сами тексты писаний не содержат имён авторов. Кроме того, Марк и Лука – ученики Петра и Павла. А евангелия уже потом были сработаны ими или ещё кем-то по заказу лжеапостолов. Иоанном же его евангелие было писано через пятьдесят лет после смерти Иисуса – так, по крайней мере, утверждается церковными источниками. Но там содержатся только сведения, касающиеся лично Иисуса Христа и его деяний. Что касается Матвея, многие исследователи считают его авторство сомнительным. Предполагают, что оно переписано и дополнено другим неизвестным более поздним автором, использовавшим евангелия от Марка, а, значит - маловероятно, что писавший был очевидцем событий. Много людей ходило за Иисусом с разными целями, и не всегда эти цели были праведными. Не все, кого позже приписали к его ученикам, были чисты помыслами и делами.

- Но дело не в этом. Единственное евангелие, которому можно верить - было Евангелие от Андрея, скрытое приверженцами Петра. Списки с него были уничтожены и забыты. Но, - наставник поднял руку и перекрестился. - Слава Господу, в развалинах Вифлеема мы нашли это бесценное свидетельство деяний Иисуса и его учеников. Так вот, в нём говорится: «Некая Мария из городка Мигдал-Эля, что между Тивериадой и Копернаумом, была вторым любимым учеником Иисуса, что именно она, а не Пётр, отвечая на вопрос учителя, кем ученики считают его, ответила: «Ты – Иисус, Сын Бога». Именно её назвал Иисус Магдалой[205] своей Церкви». Тебе это слово ничего не напоминает? - Отец Рубио замолчал, ожидая ответа.

- Столп веры! – выдохнул Мерон.

- Правильно, сын мой. Именно у неё хранился после смерти Иисуса некий сосуд или чаша. Именно ей предлагал Пётр деньги в надежде, что она продаст ему этот символ веры. Именно она из зависти была оклеветана Петром и его последователями, как блудница и «одержимая семью бесами». Именно ей, а не Петру, сказал Иисус: «И дам тебе ключи от Царства Небесного; а что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах»[206]. Дева Мария одна из первых пала жертвой зависти, гордыни, корыстолюбия и лицемерия во время строения Петром своей Церкви, торговавшей ещё вчера отпущением грехов, частицами реликвий, епископскими мантиями и кардинальскими шапками.

- Вот почему наш Орден не признаёт ни власти Святого престола, ни любой другой власти. Над нами только Бог. Мы свободны от страха перед смертью. Жизнь – всего лишь временная субстанция, данная нам для духовного роста. Власть материального – ничто. Прикосновение к вечности на пути к миру Бога – вот наша цель и наша вера. Волею Господа мы избраны хранителями реликвий и тайн. Мы опасны Ватикану именно этой свободой выбора – между подчинением ложным апостолам и верой в великие цели Иисуса. Вот поэтому мы скрыты от алчных глаз и жадных рук, которые хотели бы заполучить доверенные нам волею Господа тайны.

- А как же апостол Павел, какова его роль при Петре? – Андре откинулся спиной к каменной кладке стены, чтобы почувствовать некую материальную опору взамен духовной, утраченной разумом.

- Здесь всё очень просто. Напуганные ростом числа последователей Иисуса, огромным влиянием его учения на людей и не в состоянии противопоставить ему ничего, кроме страшной смерти Сына Божьего на кресте, светские и духовные власти Иудеи прибегли к древнему, как мир, хорошо испытанному способу. Раз нельзя уничтожить идею и движение - нужно возглавить его. Вот так и появился в окружении Петра Саул, или Савл. Сын иудея, имевшего римское гражданство, он принял латинское имя Павел и получил по тем временам блестящее образование. После окончания Иерусалимской академии, готовившей проповедников иудаизма, он показал себя яростным приверженцем фарисейства и беспощадным гонителем учеников Иисуса. Он никогда не видел и не слышал Учителя, но знал основы его учения и был последовательным его противником. И вот этого человека привлекают в соратники Петру. Он очень тонко провёл все необходимые подмены, приписал Иисусу нужное количество учеников, числом семьдесят по числу членов Синедриона, и вывел в своих писаниях основные положения и догмы новой религии. Как и кто его сделал апостолом Павлом – это отдельная история в книге предательств и преступлений, подкупов и подлогов, вплоть до казней свидетелей, помнящих о его зверствах в отношении христиан. Всё остальное было делом техники. Пошли по земле фальшивые ученики Христа, неся видоизменённое учение людям. Но даже выхолостив его, Пётр и Павел не могли лишить учение той огромной притягательной силы для верующих и жаждущих правды и истин, принесённых Иисусом. И тогда задуманное испуганными властями и ложными учениками, свершилось. Была выстроена далёкая от истин, но внешне красивая, стройная и убедительная своей философичностью система веры, система иерархии, система подчинения людей, направляемых по ложному пути, ограниченного рамками псевдодуховного толкования мироустройства. По сути все, кто причислял себя к христианам, стали паствой для волков в овечьих шкурах. А потом, по заказу кукловодов, усилиями приближенных к Петру и Павлу хронистов, как горячие пирожки стали выпекаться легенды об исцелениях и чудесах, совершаемых самозванными апостолами, об ангелах, опекающих и защищающих их от гонений, о голосах, нисходящих прямо в уши новым пророкам. А нужны были мученики - так и распинали не одного, благо их было семьдесят. Вот так Пётр занял ключевой пост в системе духовной власти. Его мечты и желания исполнились в полной мере, но из-за своей малограмотности и амбициозности он проигрывал умному, блестяще образованному ритору и книжнику Павлу. Именно Павел стал фактическим руководителем церкви того времени.

Монах платком из грубого полотна вытер вспотевший лоб.

- Кстати, именно тогда при становлении веры появилась мода на реликвии. Их якобы случайно, но очень кстати «неожиданно» находили в самых разных местах. Им несть числа. В каждом уважающем себя храме есть частицы креста, гвозди, вериги, кусочки тернового венца и Бог знает что ещё, - отец Рубио устало присел в кресло и взглянул на каменное лицо Андре.

- Но довольно об этом. Не владея откровениями старых текстов, написанных Андреем и Магдалиной, тебе, сын мой, трудно понять разницу между учением Иисуса и верой по Петру и Павлу. По Иисусу, Бог – внутри тебя. Твоё тело – его Храм. Жизнь дана тебе, чтобы найти Бога в душе и жить ради её спасения. Человеку не нужны символы, приобщающие его к христианству, специальные обряды, правила и порядки. Не нужны никакие посредники между Богом и человеком в лице пап, иерархов церкви и священников. Настоящих посланников своих Иисус учил быть духовными врачевателями, исповедниками, если угодно - лекарями психики и проводниками в пути. Именно так понимает свою миссию православная греческая церковь, где чувствуется сильное влияние истинных посланников Иисуса. Но надо сказать, что и там слишком много показного великолепия и суеты.

Наставник откинулся на спинку кресла и надолго замолчал. Андре не решался прервать эту затянувшуюся, томительную паузу, проведённую монахом в размышлениях. Через несколько минут отец Рубио вновь нашёл взглядом глаза Мерона.

- Настоящие реликвии – это не крест, не гвозди и не вериги. Это всё орудия казни и пыток. Это даже не копьё Гая Кассия, не меч пророка, не наконечник царя Давида. Сталь – всего лишь оружие, где проникли в структуру металла кровь и пот, боль и освобождение от неё, тайны зла и чёрной магии, пустота ненависти, гнева врагов Иисуса и свет его любви. Поэтому в сильных руках оно с такой яростью и опустошительной силой разрывает любую плоть, разрушает любую ткань, вплоть до течения времени. Это железо может даже повернуть историю вспять и отбросить человечество на много веков назад, где правят жестокость и первобытная жажда убивать. Настоящие реликвии - это, – наставник взял Мерона за руку и подвёл к стене. Скрытые мощные рычаги или системы пружин беззвучно сдвинули в сторону часть каменных плит. Глазам Андре открылась глубокая ниша, где лежали в ряд десять толстых пергаментных свитков, наконечник копья, которого касались руки Великого Александра, Цезаря, Константина, Фридриха. Рядом с этими вещами лежала знакомая Андре половина лезвия римского лонхе. Чуть выше на постаменте, задрапированном красным шёлком, стоял небольшой сосуд из толстого непроницаемого стекла изумрудно-зелёного цвета, заключённый в бронзовую ажурного плетения рубашку. Рядом, отсвечивая медными боками, лежал запечатанный белым металлом с едва различимыми надписями и гербами кувшин.

Отнюдь не торжественно, а устало и буднично наставник тихо сказал:

- Перед тобой – Грааль и девять свитков девятикнижия. Десятый – это Евангелия от Андрея и Магдалины.

Андре, ни слова не говоря, смотрел во все глаза на реликвии, ради которых рыцарские ордена, короли и первосвященники готовы были уничтожать целые страны, распять на крестах толпы невинных, обвинить в ереси и сжечь на кострах учёных и философов всех времён и народов.

Отец Рубио, как будто мысли Андре были для него открытой книгой, произнёс:

- Они просто не знают истинной ценности и предназначений этих вещей. Ради бренной славы, зависти, власти и богатства «Властелины мира» готовы пойти на самые тяжкие преступления ради того, чтобы, обладая святынями, поместить их в свои сокровищницы и сидеть на них, как собаки на сене. Или, чего я боюсь больше всего: они могут обратить их загадочную силу во зло…

Наставник с сожалением и грустью покачал головой.

- О тайнах, заключённых в девятикнижиях, я тебе уже поведал. Скажи, сын мой, готово ли человечество принять их и обратить во благо?

Андре, не раздумывая, отрицательно покачал головой.

- Готовы ли люди принять откровения Андрея и Магдалины?

- Нет, отец! Эта тайна взорвёт весь христианский мир. Брат пойдёт на брата, сын на отца. Обрушится свод времён, и новые лжепророки заполнят собой пустоту.

Наставник кивнул.

- А теперь оставим всё это здесь и вернём камни на свои места.

Стена закрыла нишу, не оставив щелей и не потревожив прядей паутины на потолке.

- А что же такое Грааль? – Андре, опомнившись, развернулся всем корпусом к наставнику.

- О, находка Грааля - это целые тома книг о поисках и утратах. Мы узнали о нём из древних свитков, найденных во время крестовых походов в одном из домов Иерусалима. Это было то самое плохо сохранившееся, местами трудно читаемое, частично утраченное Евангелие от Магдалины. Орден посвятил расшифровке уйму времени, чтобы с помощью криптологов восстановить текст. Он неоднократно со всем тщанием переписывался отдельными частями в скрипториях Приората. Никто из монахов не знал, что это за текст и какую часть он переписывал. Так вот, Грааль – это сосуд, в котором хранится кровь Иисуса. Когда она собрана - сразу после казни или во время омовения тела - в тексте не говорится. В свитках Магдалины этот стеклянный сосуд, заключённый, как ты видел, в рубашку бронзового литья, был подробно описан. С него даже сделан рисунок и приведены слова Иисуса: «…кровь моя – лекарство и средство, спасение и путь, источник и откровение…». Но где и кем до поры хранился Сосуд из свитка - узнать не удалось.

Отец Рубио вдруг улыбнулся, как будто вспомнил нечто забавное:

- Историю обретения Грааля иначе, как чудом, не назовёшь. В 1230 году в калитку аббатства близ Сионских врат Иерусалима постучал человек. В это время у входа находился король Сицилии Фридрих фон Штауфен. Невзирая на угрозу стражи применить оружие, странный гость, ничуть не опасаясь за свою жизнь, подошёл к Фридриху и отдал ему нечто, завёрнутое в грязный холст. Обращаясь к королю по-гречески, он сказал буквально следующее: «Ты не знаешь, кто я, но Иисус знает, кто ты. Сними железные перчатки, ибо только тёплая чистая плоть достойна принять другую. Ты поймёшь, что с этим делать, не сразу, а когда-нибудь – возможно, в будущем. Иисус направит тебя. А пока - просто прими». – Отец Рубио распустил морщины на лбу и продолжал: - Эти строчки, написанные Фридрихом, я запомнил на всю жизнь:

«Когда земля будет готова остановиться, когда часы пробьют зарю, когда готовы будут тайны принять плечом, когда устанет мир владеть мечом, кровь не откроется случайным… Всё будет, но потом».

Наставник, взъерошив волосы на висках, вспоминал хранящийся в сокровищницах Ордена текст.

- И что было дальше? – нетерпеливо спросил Андре.

- Всем нам повезло, что Фридрих был человеком, обладавшим гибким умом, осторожностью, предвиденьем и знаниями, которые в то время были несвойственны королям. Развернув холст, он понял, что держит в руках нечто большее, чем стеклянный сосуд. Вернувшись в Европу, король стал изучать древние свитки, вывезенные из Палестины. В поисках неизвестных ему иудейских, римских и греческих tabellis[207] он обращался в монастыри и аббатства бенедиктинцев, цистерцианцев, госпитальеров и катаров. Через посредничество тамплиеров он обратился и к нам. Изучив список интересующих его свитков, мы поняли, что он либо владеет Граалем, либо видел его когда-то. Мы купили доверие короля некоторыми выбранными нами текстами из Писания Андрея Первозванного и убедили его отдать нам Грааль, – отец Рубио посмотрел на стену, скрывающую тайник. - И только расшифровав вторую и третью книги девятикнижия, прочитав свитки нафталитов, мы совсем недавно поняли, в чём состоит тайна Грааля.

- И в чём же? – Андре в нетерпении крутил в пальцах давно оторванную им пуговицу камзола.

- Давай-ка сначала я расскажу тебе, какие сведения содержат эти книги Союза Девяти. Вторая книга посвящена строению нервной системы человека. В ней содержится наука убивать и оживлять, контролировать течение и структуру корпускул в непрерывном и, на первый взгляд, хаотическом движении нервных токов. В третьей книге посвящённым открываются тайны микрокосма, строения плоти и крови, единства и противоречий между жизнью и смертью. Там описаны не понятые нами до конца химические реакции, связанные с распадом живой материи и чудом её воскрешения. Из этих текстов мы узнали, что все законы бытия подчинены равновесию, мерам и гармониям, созданным Божественным провидением. Вот посмотри рисунок строения клеток крови. Его мы нашли в свитках нафталитов. Там он называется «Кровью Месии, цепью превращений для строительства храма».

Наставник подал Андре листок бумаги, на котором красной и чёрной тушью было изображено переплетение каких-то шариков и прямых линий. Эта замысловатая вязь строгих геометрических пропорций напоминала ему длинную узкую решётку, закрученную в спираль.

- Наши геометры просчитали здесь все соотношения объёма и расстояний. Получилась одна и та же интересная цифра – 1.618. Знаешь, что она означает?

Мерон мучительно вспоминал.

- Я помогу тебе. Это – божественная пропорция, описанная ещё Евклидом[208] в его трактате «Начало» и Гиппократом в книге «Сборник».

- Вот ещё один лист бумаги. Сравни с предыдущим. Этот рисунок скопирован из третьей книги Девяти. Не правда ли, они похожи, как две капли воды, хотя значительно расходятся по времени создания?

Андре изумлённо сравнивал оба рисунка.

- А теперь сам прочти вот эту выдержку из текста нафталитов, размещённую под первым рисунком, - монах передал в руки Андре ещё один лист бумаги.

«…И придёт Мессия, и придёт он из дома Давидова, и принесёт свет, слово и кровь свою. И будет кровь эта пролита. А кто успеет, подставит руки, а кто посвящён будет, не даст ей уйти в песок времени. А готов кто будет, возьмётся за красные нити, наследует им, свяжет стозвенную цепь и пройдёт по ней из тьмы к свету. И будет ждать его Мессия в Храме, сотворённом из его крови собственной…»

- Что ты об этом думаешь? – отец Рубио забрал бумаги из рук Андре, аккуратно свернул в трубочку и сжёг на пламени свечи.

- Я думаю, что это предсказание воскрешения к жизни вечной, - ответил Андре после мгновенного замешательства.

- Ты почти прав. Эти рисунки и записи – шифр для входа в обещанное Иисусом Царствие небесное. Это – код структуры крови Иисуса[209]. Круги, похожие на разноцветные шары, которые ты видел в рисунках, это корпускулы или ἄτομος[210], о которых нам когда-то поведали древнегреческие философы Левкипп, Платон и Лукреций. Это частицы материи, из которых состоит всё живое. Чёрные линии – связи между корпускулами, – наставник снова взволнованно заходил по комнате.

- Если мы будем готовы, если учёные ордена поймут связи и закономерности переплетения атомов, их орбитали, размеры и массы, - отец Рубио понизил голос, - человечество обретёт жизнь вечную.

Монах подошёл к столу, взял забытую старым чудаковатым учёным пластинку с засохшей капелькой крови и долго смотрел на неё. Потом наклонился к кувшину с водой, стоящему на полу, опустил туда стекло и тщательно смыл застывшее рубиновое пятно.

- Ты ещё молод, сын мой. Твой ум, твоя настойчивость, смелость, предприимчивость, решительность в помыслах и действиях определили выбор Капитула Ордена. Именно тебе поручено хранить тайну этой ниши до тех пор, пока учёные не разгадают шифры величайшего дара Иисуса человечеству. Твоему усердию будут подчинены служители и советники, только тебе они будут приносить отчёты учёных, работающих над магической загадкой божественных пропорций в корпускулах, из которых состоит плоть и кровь человека. И когда учёные найдут связи и причины, меры и соотношения, способы и входы - только тогда ты будешь иметь право сказать «Всё готово». И только тогда Капитул откроет сосуд, чтобы добавить кровь Мессии в чашу превращений для запуска маятника, – отец Андре снял с руки перстень Приората и надел его на палец Мерона.

- Возможно, это сделает человек, наследующий тебе во времени, но это будет. Это обязательно случится через поколение, два, пять столетий, десять. Возможно, тайна так и останется тайной для мира, пока мир не изменится к лучшему, пока животное и низменное, к коим можно отнести жадность, зависть, тягу к совершению зла для обретения богатства и власти, не уступит место накоплению духовных благ. Это случится, когда люди поймут, что не страх перед наказанием Господа – основа веры, а вера - это любовь, стирающая границы между умным и глупцом, между имеющим достаток и нищим. Когда люди вспомнят слова Иисуса «…кто в любви, тот в Боге и Бог в нём…». Когда церковь раздаст свои богатства нуждающимся, когда первосвященников не будут величать папами и святыми отцами, ибо Иисус говорил: «…И отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, который на небесах». Когда людей больше не будут пугать адом и карами небесными, именовать рабами божьими, ибо Иисус сказал нам: «…Вы все – дети божьи».

Наставник перекрестился, Андре последовал его примеру.

- Пока этого не случится - печати не будут вскрыты, и всё, что делается в стенах Приората, останется тайной. Ведь даже Иисус, в отличие от лжеапостолов Петра и Павла, считавших «чудо» публичной кары необходимым и богоугодным деянием для устрашения «еретиков», сам Иисус творил чудеса исцелений и воскрешений в любви и тайне. И помни, сын мой! Жизнь – всего лишь мгновение. Но для души, пребывающей в вере и любви – это начало, путь, средство стать совершенным и последовать за Иисусом в жизнь настоящую за гранью материальной пустоты.

Наставник встал, открыл ещё одну потайную дверь, выходящую в узкий коридор, взял со стола зажжённую свечу и пригласил Мерона следовать за собой.

Они миновали несколько лестниц и очутились во дворе. Сильный порыв холодного ветра задул маленькое пламя, но метрах в пятидесяти свет фонаря над караульным помещением указывал им дорогу. Возле часовни наставник повернул вправо и, пройдя через притвор боковыми лестницами и галереей, они очутились в келейной. Длинный коридор заканчивался ещё одной винтовой лестницей и дверью. Открыв её своим ключом, наставник пропустил вперёд Андре, нащупал вентиль газового фонаря - и мягкий, достаточно сильный свет очертил полукруг комнаты, служившей и кабинетом, и спальней. Монах усадил Андре на кушетку, достал из ящика стола какие-то бумаги.

- Такие монастыри, как этот - не единственный у Приората. Но чем большую власть приобретают масоны и иллюминаты - тем большую опасность представляют люди, стоящие за ними. Они покупают информацию и людей, владеющих кусочками мозаики тайн. Они тратят огромные средства на поиски настоящих реликвий с целью обретения ещё большего могущества. И мы вынуждены время от времени покидать наши тайные убежища и с величайшими предосторожностями перевозить свитки и артефакты, приборы и инструменты на новое место или в новую страну. И есть опасность, что когда-нибудь мы допустим ошибку или язва предательства разъест монолит нашей защиты.

Наставник подошёл к окну и приоткрыл ставень. Прохладный воздух ночи приподнял уголки бумаг.

- Нам необходимо отделить скорлупу ореха от ядра. Пусть сломают зубы, разгрызая оболочку, и… пусть найдут в нём пустоту, – отец Рубио тонко улыбнулся Мерону. - Ты – один из нескольких посвящённых, которые будут хранить ядра и семена, – он подал Андре бумаги. – Здесь все твои документы и инструкции. Отныне твоё имя – Сократос Сантис. Запомни его и с этой минуты забудь своё. Ты - грек по отцу, немец по матери. Получил образование в Базеле. В архивах университета будет сделана соответствующая запись. Для тебя приготовлен дом, занятие и вся необходимая защита для сохранности реликвии. Тебе её доставят через два месяца внутри стального тайника, заказанного от твоего нового имени и по нашим чертежам на заводах Круппа в Эссене. - Наставник достал из складок одежды огромные карманные часы Гюйгенса и взглянул на них. - Этот заказ сделан вчера в два часа пополудни. В твоём новом жилище уже готово место для него. Останется только со свойственной тебе изобретательностью замаскировать тайник.

А теперь - прощай. Береги мой перстень. Такие же будут на курьерах и посланниках Приората, – монах обнял Андре и подтолкнул его к двери.

И тут Андре Мерон вспомнил о медном кувшине, лежащем на боку в тайнике. Он остановился и указал на стену, с недоумением глядя на монаха.

- Ты вспомнил… - наставник тихо вздохнул и, довольный своей проницательностью, сказал: - Я не ошибся в тебе, мой мальчик. Ты ничего не упускаешь. И сейчас ты хочешь спросить, что это за старый сосуд лежит рядом с Граалем. Ведь так?

Сократос Сантис, смущённый похвалой, кивнул.

- Этот древний кувшин – Ковчег Завета. Да-да. Именно его хранили катары в замке Монсегюр. Именно за ним - не зная толком, что это такое - охотились вожди крестового похода, сжигая на кострах жителей Лангедока. Они рядом - Святой Грааль и Ковчег Завета. Эти две реликвии будут для тебя дороже жизни. Именно эти предметы привезут тебе в стальном ящике Круппа. Именно вокруг них и твоего убежища круглосуточно в любое время года не сомкнёт глаз, охраняя тебя и реликвии, невидимая тайная стража Ордена.