Копейщики

Глава 3 1811 г.

- Снимите этот мешок с головы и развяжите ему руки, - властный голос прозвучал откуда-то слева.

Верёвки, стягивающие руки, со стуком упали на пол. В глаза ударил свет.

Пленник, с которого сняли чёрный плотный мешок, заморгал густыми ресницами и покачал головой. Солнечные лучи ясного декабрьского дня обрушились на него мощным столбом яркого света. Человек быстро поднял руки и закрыл ими смуглое лицо: тонкий с горбинкой нос, худые щёки с гневным румянцем и упрямый рот. Военный мундир на пленнике сидел, как влитой, подчёркивая сильную линию спины.

Глаза офицера постепенно привыкали к обстановке комнаты. Стул, на котором он сидел, находился в углу просторного помещения. Три окна со стороны улицы были закрыты ставнями, и поэтому остальные части комнаты тонули в полумраке. По обе стороны двери стояли люди, выполняющие обязанности стражи.

- Мне придётся принести извинение генералу. Но другого выхода не было, – голос принадлежал странной высокой фигуре, закутанной по самую шею в плащ. Половину лица неизвестного скрывала маска. - Сохранение тайны – необходимость, мешок на вашей голове – предосторожность, поэтому, прошу меня простить.

- Что вам от меня нужно? - Генерал Александр Мерон, уроженец Тироля, француз по матери и потомок офицера, когда-то оставившего службу у прусского короля и приехавшего в Россию по призыву императрицы Екатерины, в упор смотрел на незнакомца, стоящего напротив.

- Месье, мы знали вашего покойного батюшку и внимательно следили за вашей карьерой. Сейчас пришло время посвятить вас в некоторые особенности вашего положения, – человек в маске придвинул к Мерону свой стул и сел напротив. - Ваш отец был выдающейся личностью и блестящим офицером. Благодаря своему безграничному любопытству, тяге к загадкам, упорству и настойчивости он овладел некими сведениями, проливающими свет на деятельность тамплиеров. Это было бы ещё полбеды, но он имел отношение к неким реликвиям, представляющим огромную теологическую, оккультную и духовную ценность для нашей организации. Как мы ни старались скрыть от суетного мира некоторые тайны первостепенной важности, но Жильбер Мерон подобрался слишком близко к некой опасной и не подлежащей разглашению информации. Преждевременность вскрытия замков - вот главная опасность, исходившая от вашего отца.

Незнакомец сменил позу, закинув ногу на ногу.

- Не скрою, мы стали следить за вашим батюшкой, как только он попал в поле зрения хранителей ключей. Но невероятная удача и покровительство провидения сопутствовали ему в расследовании. Когда он подошёл слишком близко к «вратам истины», мы решили, что лучше иметь такого человека в союзниках, чем в числе врагов.

Загадочность некоторых слов и выражений, казалось, ничуть не удивила генерала. Это не ускользнуло от внимательных глаз человека в маске.

- Я вижу, вы имели доступ к архиву отца и читали, если не всё, то большую часть его бумаг…- ровный голос незнакомца говорил о том, что эта реплика не вопрос, а утверждение.

Мерон продолжал хранить молчание. Его собеседник пожал плечами и продолжал:

- К сожалению, быстрые передвижения Жильбера Мерона по городам и весям, смена стран, болезни и, наконец, внезапная смерть не дали нам возможности познакомиться с ним ближе. И всё же надо честно признать - он не предпринимал никаких действий, чтобы как-то навредить нам.

Произнеся слова, лестные для генерала, человек немного подумал и сказал:

- Хотя мог. За такую информацию любая газета Европы отдала бы целое состояние. А ведь он нуждался... – неизвестный снова посмотрел на Мерона. - Вы тоже, генерал, сохранили эту информацию под печатью молчания. Ваши действия достойны благодарности и уважения.

Пленник решил поправить незнакомца.

- Это всего лишь здравый смысл. Жильбер Мерон слишком много отдал за право обладать этой тайной, и я не вправе делать из неё объект купли-продажи. А потом, шесть покушений на отца приучили меня к осторожности.

- Вы правы, мой друг. Такая предусмотрительность делает вам честь.

Человек встал и принялся мерить шагами пространство комнаты.

- Но! – он сделал длинную паузу. - Мир меняется слишком быстро. Старые, вернее сказать – вечные - христианские ценности подвергнуты испытанию временем и дилетантской ревизии усилиями нечистоплотных в вопросах веры людей. Деньги стали эквивалентом всего. Долга, информации, морали, политики, чести и власти. Всё меньше достойных и избранных, которые в состоянии взвалить на себя груз ответственности за тайну, всё меньше желающих держаться за нить, ведущую к откровениям. Наша ставка на масонов, как наследников славы и дела тамплиеров, которые подняли знамя, когда-то утраченное Орденом, не оправдалась. Те основные правила, которым подчинялись рыцари Храма, а за ними и масоны, оказались бесполезны перед натиском алчных и беспринципных банкиров. Принципы свободы, равенства и братства подвергнуты испытанию казнокрадством и мздоимством. Они стали, как вы выразились, объектом купли-продажи.

Высокая тень незнакомца нависла над Мероном.

- Увы, слаб человек и ещё не готов к познанию истин и обладанию светом. Наши поиски храбрецов, достойных держать в руках путеводную нить, привели к вам.

Удивлению генерала не было предела.

- О какой нити вы тут ведёте речь? Кто вы? Почему я?

Незнакомец отошёл в сторону, давая возможность солнечным лучам осветить лицо Мерона.

- Потому, что у вас – глаза честного человека. Потому, что ваш род – сопричастен к тайне. Потому, что вы унаследовали упорство, незаурядный ум, волю и решительность вашего отца. Иначе вы бы не были заслуженным генералом, одним из лучших в войсках русского императора.

- Да кто вы, чёрт побери? – Мерон со свойственной ему настойчивостью пытался заставить собеседника раскрыть карты.

- Ваш напор и хорошо рассчитанная горячность скрывают незаурядный ум. Нам это нравится. Хитрость, направленная на достижение цели – похвальна. А целеустремлённость в сочетании недостойных средств – опасна. Но, как бы то ни было, я думаю, вы давно догадались… Слово «приорат» вам ничего не говорит?

Заметив еле заметную гримасу на лице пленника, человек рассмеялся:

- Я ведь давно подозревал, что вам известно гораздо больше, чем могло показаться моим осведомителям, – он успокаивающе поднял руку. - Нам не нужны архивы вашего отца. Пусть они останутся у вас. Время доказало, что вы умеете хранить не только военные тайны. Вы думаете, мы не знаем, что они покоятся в одной из номерных ячеек уважаемого нами швейцарского банка? Для Ордена не составило бы труда узнать шифр доступа и изъять документы, но, думаю - там для них пока самое надёжное место. Пусть ваши бумаги, где содержатся наши секреты, служат знаком доверия, которое мы собираемся вам оказать.

Увидев вспыхнувшие огнём любопытства и жаждой обладания тайной глаза Мерона, человек обернулся к тени в углу, скрытой темнотой.

- Я знал, что наш друг - достойный сын своего отца и готов к посвящению. Ведь так? - он вплотную подошёл к Мерону.

- Пока вы не объясните, что всё это значит и что вы хотите от меня, я не смогу принять на себя никаких обязательств.

- Ваша прямота подтверждает вашу честность. Итак, слушайте внимательно. Приорат Сиона, как вы уже знаете, один из первых монашеских орденов на Святой земле Иерусалима, приобщённый к некой тайне не случайным выбором провидения, а волей Господа нашего. Мы храним некоторые документы и реликвии, являющиеся ключом к расшифровке смысла предназначений и предначертаний, ниспосланных нам свыше. Но… - таинственный незнакомец снова сел на стул. Он отпустил кивком головы стражей. Когда двери за ними закрылись, человек понизил голос:

- Мир, как я уже говорил, меняется слишком быстро, и не в лучшую сторону. Человек по своим помыслам и деяниям ещё дальше от истин, и пока находится вне права владеть некими знаниями. Европу сотрясают революции и военные перевороты. Масоны, присвоив себе тайные знаки с могил тамплиеров, не поняли их значений и придали им мистический смысл, направленный на разрушение основополагающего закона древних – Закона гармонии и равновесия. Ими неверно истолкованы многие монархические принципы власти, как, впрочем, и плоды достижений эллинской политической культуры. Я имею в виду демократию. Есть основания предполагать, что среди масонов есть люди, заинтересованные в новом мировом порядке на основе применения на практике теории управляемых конфликтов и экономического хаоса. Ведь поддержка противоборствующих сторон и доведение противостояний до абсурда приносят немалые деньги. Золотой телец торжествует на вершине Олимпа. Только обиталище языческих богов всё больше напоминает пирамиду, готовую рухнуть и похоронить под своими обломками человечество, – незнакомец сделал паузу и горько усмехнулся. - Пирамида!.. Это какой же циничный разум нужно иметь, чтобы так извратить символ лестницы, ведущей к вершине истины, духовного совершенства, к источнику света! Да ещё набраться наглости поместить этот символ на банкноту! Я Вас утомляю лишними подробностями, но это необходимо для понимания, ради чего мы здесь, – человек обвёл глазами комнату. - Мне нужно от Вас ясное понимание проблемы, что наша цивилизация в теперешнем состоянии не готова к обладанию Тайнами. Нас беспокоит, что сама Тайна может быть объектом торга, шантажа и давления. Мир стоит на пороге ещё больших бед, которые будут вызваны коварством и изощрённостью политиков, техническим прогрессом и жаждой воинской славы, крепнущим влиянием и жадностью финансистов. Это тем более беспокоит, потому что среди масонов есть люди, знающие о Приорате и тайнах, скрываемых нами. Чем больше у них влияния и власти, тем больше вероятность кровавой охоты за хранителями печатей и за самой Тайной, – незнакомец замолчал, ожидая реакции собеседника на свои слова.

- Если бы я не был знаком с архивами отца, я бы подумал, что меня разыгрывает одна из многочисленных оккультных лож Петербурга, – генерал нервно пожал плечами.

Но его собеседник поторопился сказать:

- Это – не розыгрыш. Это – действительность, но очень похожая на игру, где ставки – неимоверно высоки. И нам нужен ответ. Готовы ли Вы стать одним из нас, рисковать жизнью, противостоять противнику, скрывающему лицо под елейной миной добродетели, с речами сладкими, как мёд, с методами, жестокими и безжалостными, как гвозди, вбитые в плоть Иисуса? И ещё одно. Ваш близкий круг не должен знать ни о нас, ни о вашей сопричастности к нам. Исключение – ваш юный сын. Мы должны готовить себе замену. Ваш мальчик в той поре, когда сердце, как губка, впитывает добро и зло, правду и ложь. Он должен находиться среди посвящённых и воспитываться, как один из нас.

Мерон побледнел, надолго погрузился в раздумья, потом медленно встал.

- Отец часто говорил мне, что не мы подчиняем себе судьбу, судьба сама выбирает нас, подчиняя себе. Я вспоминаю эти слова с болью и надеждой на лучшее для себя и своего сына. Мои предки никогда не показывали спину судьбе и не бежали от неё. Я всё время чувствовал, что когда-нибудь прошлое вернётся ко мне за долгами. Ну что же, раз от судьбы не уйдёшь - вот вам моя рука! – генерал протянул ладонь человеку в плаще.

Соглашение было скреплено крепким рукопожатием.

- А теперь - к делу, - таинственный незнакомец снял плащ, но не стал снимать маску. - Я не буду устраивать для Вас ритуалы посвящения. Всё это в прошлом или устраивается нами для неофитов. Ситуация такова. Нам нужны Ваши решительность и знания. Дело, видите ли, в том, что Приоратом некоторое время назад утрачена реликвия. Она в руках Буонапарте. Не спрашивайте, как это произошло. Предприимчивый и хитрый человек всегда найдёт возможность завладеть не только ключами, но и замочной скважиной.

Глаза в прорезях маски сверкнули невесёлой улыбкой.

- Не будем вспоминать уже отмеченные мной способности Вашего отца отпирать двери.

Мерон, пропустив шпильку мимо ушей, чуть слышно спросил:

- Француз завладел наконечником царя Давида?

Незнакомец, не удивляясь осведомлённости и быстрым умозаключениям генерала, ответил:

- Нет-нет. Не всё так просто. Эта реликвия у нас под контролем. И ни один в мире человек пока не знает о том, что у австрийских Габсбургов хранится подделка, - собеседник генерала сделал многозначительную паузу.

- Подделка? Ничего не понимаю. Значит, мой отец привёз Карлу…

- Вот именно! – посланник Приората улыбнулся. – Когда мы узнали, что Людовик XV, Габсбург и Святой Престол охотятся за наконечником, доставшимся Фридриху, мы подменили копьё на другое, изготовленное в мастерских Приората задолго до приезда вашего отца в Палермо. Ещё раз вынужден восхититься гибкостью ума, настойчивостью и упорством вашего отца. Даже мы не могли догадаться, где Гогенштауфен спрятал реликвию. А Мерон нашёл место, ключи, выбрал время и превзошёл в осторожности, настойчивости и упорстве самого Фридриха. К тому же, не выпуская Жильбера Мерона из поля зрения на всём протяжении пути из Палермо в Вену, нам стоило немалых трудов подменить настоящий наконечник нафталитов поддельным. Но усталость и снотворное, подмешанное в вино нашим человеком, сделали своё дело. Оригинал – копьё царя Давида, попавшее когда-то к Александру Македонскому, Цезарю, а затем к Константину Великому - хранится в наших тайниках. Но, увы, коварство и хитрость Бонапарта помогли ему завладеть другой реликвией. – Человек в маске следил за игрой эмоций на лице генерала.

- Постойте, постойте! Но я думал, что мой отец был послан в Палермо за наконечником, пронзившим плоть Иисуса? И потом, зачем было подменять копьё? Пусть бы гробница оказалась пустой - и тогда все несчастья, свалившиеся на голову Жильбера Мерона, обошли бы его стороной.

- Ну, во-первых, Габсбург не знал, что есть ещё одно копьё, обладающее загадочной мощью и силой. А наконечник Иисуса в эпоху зарождения ислама оказался разрубленным пополам. Одна часть пошла на изготовление меча, который бесследно утрачен в песках Аравии. Другая половина попала в руки рыцарей храма и до недавнего времени не покидала тайников Ордена. А во-вторых, мы считали, что наконец-то обезопасили себя от попыток непосвящённых найти настоящие реликвии тамплиеров. Пусть бы Габсбург хвастал перед всей Европой куском обыкновенного железа и тешил себя иллюзией обладания этим сокровищем.

Снова последовала пауза. Генерал подался вперёд и напряжённо ждал конца рассказа.

- Правда, дело для Карла осложнилось ещё и тем, что перед самым вторжением французов в Австрию в 1806 году регенсбергский барон фон Гугель предложил несколько семейных реликвий Люксембургской династической ветви императоров Священной римской Империи австрийскому дому Габсбургов. Среди них был наконечник, который в 1354 году король Богемии Карл IV первым публично назвал «Копьём Господа». Именно он приказал покрыть золотом потускневшее серебро, предохранявшее наконечник от ржавчины, и заменить прежнюю надпись «Гвоздь Господа нашего» на более возвышенную - «Копье и Гвоздь Христовы».

Мерон, сражённый неожиданной новостью, не глядя, нащупал рукой стул и сел.

- Вот оно что! Да-да, припоминаю… В документах отца я читал о ещё одном странном копье. Значит, теперь наконечник Гая Кассия в руках «маленького корсиканца», а копьё, как вы выразились, «Христово» - в сокровищнице Габсбургов?

- Вместе с подделкой, мой друг, вместе с подделкой. И это ещё не всё, - собеседник Мерона не сводил глаз с генерала. – Вы обратили внимание, что я упомянул о гвозде? Это железо, судя по всему - подлинный штырь, пробивший ладонь Иисуса. И он вделан в одно из копий, хранящихся в Вене.

- Ах, вот как? - Генерал, как будто ему не хватало воздуха, тяжело дышал. – Что же получается… Наполеон – человек, родившийся, как говорят, под гром пушек, после блестяще выигранных почти полусотни сражений терпит неудачу при Асперне и Эслинге на подходе к Вене. Два наконечника соприкоснулись своей таинственной силой. Бонапарт в этой битве потерял четверть армии и нескольких генералов, в том числе Ланна. Слава о непобедимости Наполеона развеяна. Из этого следует, что копьё Лонгина слабее копья Каролингов, в котором находится гвоздь? Стоп, подождите, - генерал прервал свою речь, заволновался, встал и заходил из угла в угол. - Всем казалось, что диктатор повержен - но уже через несколько дней он берёт без единого выстрела Вену. Потом малыми силами наносит жесточайшее поражение австрийцам под Ваграмом. Австрия признала себя побеждённой и подписала с Францией унизительный Шёнбруннский мир. Нет, ничего не понимаю!

- Не торопитесь, мой друг. Судить, какое из двух копий обладает более мощной божественной силой – пустое занятие. Да и тайна наконечников этой силой не исчерпывается. Страшнее другое. Сейчас копьё Лонгина находится в руках честолюбивого и беспринципного человека. Наша задача – вернуть его.

- Но как? – Мерон снова сел, не сводя глаз с незнакомца.

- Потерпев разгром от французов, Габсбурги подписали с Буонапарте мирный договор. Согласно этому соглашению, Австрия отказалась от союзнических отношений с Англией. Империя Габсбургов потеряла 20% своих территорий, в том числе вашу прародину Тироль, а также Хорватию, Истрию, Иллирию, часть Галиции. Она лишена выхода к Адриатическому морю, а, значит - утратила своё влияние в Италии и Ватикане. Но кульминацией австрийского похода является то, что, несмотря на дружественные отношения с Россией, Буонапарте планирует новую восточную войну.

- Вторжение в Россию? А как же договор с Наполеоном, заключённый в Тильзите? Это невозможно! – воскликнул генерал.

- Ещё как возможно. Наши люди из близкого к Бонапарту окружения получили достоверные сведения о непрекращающихся попытках масонских лож подтолкнуть его к агрессии против Российской империи. Вопрос практически решён. Наполеону необходимо только время, чтобы набрать рекрутов, пополнить и перевооружить армию.

- Нужно немедленно предупредить императора Александра и военное министерство! – Генерал стал бледен, как белый шёлковый платок, которым он вытер вспотевшее вдруг лицо.

- Император уже предупреждён, но, боюсь, молодость, неопытность и дурные советы сыграют с ним злую шутку. Слишком сильна французская партия при дворе. И кстати, масонские ложи в Петербурге, где немало французов, получили соответствующие указания – подвергать сомнению любые донесения русских дипломатов в Париже о планах Наполеона и настраивать генералов Александра на поражение.

- Так что нам делать в таком случае?

- А вот это – особый разговор… - сказал, выходя из тёмного угла ещё один человек, не проронивший до этого ни слова.

Уже двое суток войска переправлялись через реку. Полк за полком, батальон за батальоном, батарея за батареей испытывали прочность четырёх мостов, наведённых через Неман. Крики людей, отрывистые команды, грохот колёс, ржание лошадей создавали сумятицу и невероятный шум. Четырьмя плотными колоннами, поднимая пыль, великая армия обтекала высокий продолговатый холм, поросший густым кустарником и высокими соснами. Подсвеченные светом Луны штыки пехоты казались блестящими молниями, собранными в одном месте и в одно время богом войны Марсом. Мокрые спины коней переходящей вброд кавалерии выглядели, как продолжение волн чёрно-лилового потока воды, выходящей из берегов. Все эти толпы потных и возбуждённых людей сами напоминали реку, которую накрывала завеса пыльного тумана и густое облако ругательств, смеха, кашля и воодушевления. Луга, вытоптанные до сухой глины, гудели от топота множества ног. Казалось, люди Земли, обезумевшие от привычной, спокойной, тихой жизни, бросили города и деревни, поля и сады, виноградники, ткацкие станки, кузницы, пекарни, мастерские - всё, что напоминало им о мирном течении бытия - и подчинились чьей-то неведомой и злой воле. Так саранча, встав на крыло и подгоняемая ветром, вдруг разом накрывает колосящиеся нивы, уничтожая всё, что попадается на пути: сочные травы, хлеба, только что созревшие плоды на деревьях и даже чертополох, обильно растущий вдоль дорог.

Скрытые плотной стеной боярышника, два всадника наблюдали переправу Великой армии. Один из них поднял руку, указывая на хаос внизу.

- Наполеон!

Подтверждая его слова, внизу зазвучал гул восторга и приветствий. Польские сапёры и артиллеристы Даву поспешно освобождали от пушек узкий мост. Колонны старой гвардии готовились к форсированию реки. Рядом, в небольшой коляске, запряжённой четвёркой усталых лошадей, стоял невысокий плотный человек. Чёрная треуголка и серый сюртук отчётливо выделялись на фоне горящих факелов. Как будто чувствуя себя главным героем им самим поставленного спектакля, он что-то кричал, указывая рукой на Восток, где уже была видна узкая полоска зари. Но его никто не слышал из-за криков обожания и любви.

- В этой эйфории первых дней вторжения нам нужно выбрать место и время для присоединения к войскам, – один из таившихся на холме всадников, выше и плотнее своего товарища, развернул лошадь и стал осматривать ряды конницы чуть дальше, у ещё одной переправы, наведённой днём ранее. В очередь за кавалерией выстроились пушки. Опытный глаз военного за плотной ширмой пыли потерял направление и порядок передвижений войск, но зато оценил количество пушек. «Не менее пятисот орудий», - подумал он и обернулся к своему спутнику:

- Я думаю, это надо сделать рано утром, когда усталость и возбуждение французов от перехода границы дадут нам шанс. А туман сделает возможным приблизиться и присоединиться к какому-нибудь обозу. В неразберихе первых дней войны легче стать своими в любой команде маркитантов. А когда к нам привыкнут - мы уже не вызовем подозрений своими перемещениями по тылам и вдоль колонн войск.

Всадник, одетый во французский офицерский мундир улана, проверил седельные пистолеты и вернулся на место рядом с юным кирасиром в чине лейтенанта.

- Андре! – Капитан положил руку на холку лошади своего юного товарища. - А не присоединиться ли нам к одной из кавалерийских частей поляков? Они идут в авангарде и обязательно наткнутся на передовые казачьи пикеты.

Лейтенант развернулся в седле.

- Ты прав. Надо рискнуть. К окровавленным храбрым французам в порванном платье, преследуемым кровожадными казаками, поляки отнесутся очень бережно и внимательно. - Андре провёл рукой по эполетам и рейтузам. - А то, что мы будем этими храбрецами, я не сомневаюсь. Поехали!

Они осторожно спустились с холма и по дуге, стараясь не наткнуться на боковые охранения французских войск, быстрой рысью поехали на Восток.

Солнце зависло в зените. Третий час продолжался бой между польской кавалерией и казаками Платова. К часу дня массированные атаки поляков, не поддержанные огнём артиллерии, наткнулись на ряд казачьих засад и сменились отдельными стычками. Польская кавалерия несла тяжёлые потери. Поле у маленького городка Карелич было усеяно трупами в польских мундирах. Множество раненых лежали на земле, придавленные лошадьми.

К вечеру дело было кончено. Из шести полков польских улан и драгун едва сотня всадников уходила галопом на Запад. Казаки грабили обозы, раздевали убитых, перевязывали раненых - своих и чужих. На пригорке, у разбитых пушек, прислонившись спиной к горке неиспользованных ядер, сидел французский офицер, раненый в голову казачьей пикой. Мальчишка в помятой и треснувшей кирасе, окровавленный и грязный, пытался из куска собственной нижней рубахи сделать улану повязку.

- Эх, милок! Кто так повязку ложит? - подъехавшие казаки оттёрли крупами лошадей растерявшегося кирасира. Один из бородачей слез с лошади, достал из седельной сумки чистую тряпицу, нарвал какой-то травы при дороге, пережевал её, сплюнул зелёную кашицу на рану и туго перевязал голову офицера.

- Ну, вот и добре! – коренастый урядник вытер руки о широкие шаровары и сел на высокого гнедого коня. - Эй, ребяты, - позвал он товарищей, - сажайте обыдва на одну лошадь. Наш есаул приказал согнать пленных вон до той церкви и оставить под защитой пресвятой богородицы.

Казак перекрестился на далёкий купол.

- Некогда с вами возиться! А ну, болезные, подымайтесь. Нам пора ехать, а вас, даст бог, француз подберёт к вечеру.

Небольшая часовня приютила едва ли не три сотни раненых. Возле церквушки тесно лежали и сидели наспех перевязанные кавалеристы польского корпуса. Казаки подогнали телегу с хлебом, корпией, чистым полотном для перевязок, отрезали офицерам несколько больших ломтей сала. Тут же стояла бочка, наполненная родниковой водой. Поймав нескольких бродивших в поле коней, казаки перекрестили раненых и уехали.

- Андре! – тихо подозвал раненый в голову офицер молодого кирасира. Тот поднялся на ноги.

- Иди, помоги французским офицерам, а я посмотрю раны у поляков.

- Кто может ходить? Ко мне! – громко сказал Мерон, вставая.

К капитану подошли два польских улана и одни испанский драгун.

- Месье! Помогите мне раздать воду и хлеб.

Они пошли между людьми, раздавая еду и давая тяжелораненым приложиться к деревянным ковшам, оставленным казаками. Солдаты жадно пили воду и делили хлеб.

Тяжёлый запах пота и крови висел в воздухе.

- А они благородны, эти казаки, – сказал французский офицер, раненый в плечо и ногу. Он схватил ковш и через край стал пить, обильно поливая землю струйками драгоценной влаги.

- Поосторожней с водой! – сказал ему Мерон, отбирая ковш.

- Ещё!

- Потерпите, майор. Не всех тяжёлых успели напоить.

- Я – командир польской бригады и бывший трактирный слуга в Оверне Пьер Дельзон. А вы? – Француз вытер рот рукавом мундира и вопросительно переводил взгляд с Андре на пожилого улана.

- Из ведомства Молльена – капитан Мерон. А вон тот молодой человек, - раненый в голову офицер кивнул на кирасира, - мой сын Андре.

- Если вы думаете, что я знаю, кто такой Молльен - вы глубоко ошибаетесь. Даву знаю, Мюрата знаю, Нея знаю…

- Молльен – это деньги Франции. Молльен – это казначейство.

- Так почему вам не сиделось в Париже?

- Не мне, а вот этому юноше, - Мерон ещё раз с улыбкой посмотрел на Андре. – Мне, старику, милей бокал хорошего вина, чем запах крови и пороха, а молодым подавай славу. Поэтому мы здесь. Я – по делам казначейства, а он – при мне офицером по особым поручениям. Честно говоря, мне надоело тихое болото Парижа, и я благодарен сыну, что могу принести в этом походе пользу императору. Вот только для войны я уже стар, и меня не берут в действующую армию, но единственного сына я тоже не мог отпустить без присмотра. Говорят, казаки едят человечину?

- Дьявол их знает. На моих глазах ещё никого не съели. Слушайте, я видел, как вы отбивались от казаков у пушек. Все бы были такими стариками, как вы!

Француз подумал немного и предложил:

- Если казаки не вернутся нас добить и мы выберемся отсюда, присоединяйтесь к нашей бригаде. Мои офицеры все лежат вон там, - Пьер Дельзон повёл глазами на поле усеянное трупами.

- Я стар, Пьер. Снабжение войск – вот моя стихия. Если есть вакантное место казначея или фуражира - тогда другое дело.

Дельзон согласно кивнул.

- Значит, договорились. Только вы уж сами решайте вопрос с казначейством о вашем переводе в мою бригаду.

Солнце медленно опускалось за недалёкий лес, день померк, стало прохладнее. Несколько человек умерло, и их пришлось отнести за ограду церкви и положить в стороне.

Уже в сумерках на раненых наткнулся французский разъезд.

- Вот за это и не люблю войну… - Андре вытер пот шейным платком. - Негде принять ванну.

- Вон ближайший ручей, – генерал показал подбородком на густой кустарник, повторяющий изгибы узкой речки.

- Да, конечно, но ведь придётся опять надевать потный грязный мундир.

- Ты скажи спасибо, что в неразберихе первых дней войны нам удалось стать своими во французских войсках.

- Я знал - ты что-нибудь обязательно придумал бы. А ещё был уверен, что отыщется и наша коляска под Вильно. Приятно думать о запасах белья и чистых мундирах. Но, увы…

- Лучше держи открытыми глаза и уши. Мы почти под Смоленском, а наша цель также далека, как сейчас тот мост, возле которого стоял Наполеон.

- Тише, нас догоняет чей-то конвой.

Сзади в клубах пыли по дороге приближался отряд кавалеристов. Во главе эскорта, покачиваясь на мягких рессорах, плыла чёрная лакированная карета.

- Дорогу!

Громкие голоса всадников в сверкающих кирасах заставили обоз с продовольствием съехать с колеи. Карета прошла в двух шагах, едва не задевая повозки на обочинах. На запылённой дверце мелькнул герб Наполеона. Андре рассмотрел золотого орла на синем фоне, королевскую мантию, усеянную пчёлами, и орден почётного легиона.

Лошадь Андре рванулась вслед за конвоем, но кто-то схватил её за повод.

- Не горячись, - спокойный голос отца охладил пылкий порыв лейтенанта.

Эскорт Бонапарта проехал шагов двести и остановился возле колонны солдат. Это были ветераны старой гвардии, догоняющие свои батальоны после лазаретов.

Андре, не спеша, подъехал ближе.

- Да здравствует император! – прокатилось по рядам военных.

Бонапарт вышел из коляски.

- А, старина Либера! – Наполеон подошёл к одному из ветеранов, встал на носки и положил руку ему на плечо. - Я рад, что ты жив, и немного огорчён.

- Почему, сир?

- Потому, что вижу на тебе нашивки капрала.

- Ничего, сир, мой штык капрала ничуть не хуже сабли вон того лейтенанта, - огромный гренадер показал пальцем на Андре.

- Помни, Либера. Каждый солдат моей армии носит в своём ранце маршальский жезл[183].

- А скажи, Либера, не жаль тебе красоток Марселя? Ведь тебя нет с ними уже лет десять. Я ведь помню, каким ты был в Египетском походе. А сейчас постарел и поседел. Не пора ли на покой?

- Вы меня обижаете, сир. Я и вот эти парни, - Либера показал рукой на ряды гренадеров, - не могли отпустить Вас в Москву одного, – ветераны, с любовью глядя на своего императора, засмеялись.

Наполеон узкой ладонью похлопал солдата по спине и немного театрально воскликнул:

- Вот она – преданность гвардии!

Он забрался в коляску, подозвал адъютанта.

- Моя ставка с этой ночи у Нея. Распорядитесь о моих вещах. Вперёд!

Лошади тронули, и под крики ветеранов конвой скрылся в пыли.

- Ты слышал, Андре? – шепнул на ухо Мерон сыну. - Не торопясь, на расстоянии следуй за конвоем. Осмотрись там на месте. Под Смоленском много лесов. Это хорошо. А потом… нас уже видели адъютанты императора и его охрана. Это значит - наши лица они запомнили. Мы не вызовем подозрений, появившись рядом со ставкой.

По шагам часовых можно было отсчитывать секунды. Время приближалось к трём часам ночи. Пламя костров между палатками прибивало лёгким ветром книзу, оставляя в тени широкие полосы высокой травы. Большая деревенская изба чернела огромным пятном на фоне белой стены православного храма. Дома поменьше рассыпались широким кольцом вокруг церкви, утонув в садах.

- Следующая смена караула через два часа. Следи за солдатом у дверей, а я обойду избу, посмотрю, что там сзади, - Андре скрылся в высоком бурьяне.

Мерон, не отрывая глаз, следил за перемещениями караульного на крыльце. Второй часовой давно сидел у колодца и, похоже, дремал. Солдат держался прямо, привычно положив руки на толстое цевьё ружья в месте крепления к стволу длинного штыка. Подбородок упирался в руки.

- Идеальная поза для чуткого сна. Ветераны, конечно, хороши, но не настолько. Интересно, много ли охраны внутри дома?

Слева раздался шорох. Подполз Андре.

- Сзади есть два открытых окна. Одно – в большой горнице. Там, похоже, спит Бонапарт. Маленькая плотная фигура накрыта серым сюртуком. При свете лампады я рассмотрел небольшой сундучок. В комнате поменьше расположились адъютанты. Под окнами – всего один караульный. Просто стоит, прислонившись к стене. Что ты на это скажешь?

- Слишком опасно.

- Отец! Или сегодня - или никогда. Мы – в трёх днях пути от Москвы. Посмотри на горизонт. Это отблеск пламени горящего Смоленска. Канонады давно не слышно. Значит, город взят. Решайся!

- Ты прав.

Они медленно отползли в сторону.

- Значит, так - я снимаю часового. Ты – осторожно влезаешь в окно. Сапоги оставь здесь, пойдёшь босиком. В сундучке лежит, скорее всего, то, что нам нужно. Постарайся осторожно открыть его и проверить.

Генерал ободряюще похлопал сына по плечу.

Сняв сапоги, они бесшумно обошли дом и, прячась в густой тени деревьев, подкрались к часовому.

Андре остался у окна и прислушался. Из дома доносился тихий тонкий храп.

Генерал выпрямился. В руке сверкнул нож, обводя по дуге горло часового. Одновременно левой рукой был зажат тихий вскрик солдата. Стон утонул в широкой ладони уланского офицера. Рукав мундира мгновенно намок от крови, толчками выходящей из перерезанных артерий француза. Ноги часового подкосились, и он медленно стал опускаться на землю. Генерал, повторяя его движение, сполз по стене вместе с телом несчастного. Мерон ободряюще кивнул Андре. Тот исчез в чёрном проёме окна.

В комнате ничего не изменилось. Наполеон спал, отвернувшись к стене. Лампада под иконой давала достаточно света, и Андре, крадучись, пошёл к сундучку, накрытому топографической картой.

Скрипнула половица. Тихо щёлкнула пружина карманных часов, лежавших на столе. Андре не дышал. Наполеон перевернулся на спину.

«А ведь я могу его убить. И война кончится», – подумал юноша. Он смотрел на бледное лицо императора, на мешки усталости под прикрытыми веками, на приоткрытый рот с капелькой слюны в уголке губ.

«Нет, зарезать великого императора, как курицу - не по мне. Он – воин, а воины умирают на полях сражений. Я оставлю его судьбе и воле Господа».

Бонапарт как будто почувствовал что-то. Он повёл плечом, перевернулся на спину, шевельнул губами, замер в неудобной позе, но потом снова прижался правой щекой к подушке. Выждав несколько секунд, Андре скользнул к сундучку. Аккуратно снял карту, потрогал крышку. Она была закрыта. Андре измерил взглядом размеры ящика и проём окна.

«Дьявол! - выругался он про себя. - Нужно рисковать…» – он достал нож, просунул в щель над отверстием для ключа. Клинок упёрся в язычок замка.

Андре обыскал глазами комнату. На одном из стульев валялась небольшая подушка, какие подкладывают в каретах для амортизации толчков на ухабах.

«Как кстати!» - юноша дотянулся до мягкого квадрата парчи, набитого пухом, накрыл им сундук и нажал на ручку ножа. Крышка с тихим звоном отошла. На дне шкатулки лежал свёрток…

Где-то далеко предутреннюю тишину вспугнул крик петуха.

- Почему так долго? – генерал, успокаивая дрожь в пальцах, медленно натягивал сапоги.

- Сундучок не прошёл бы в окно. Пришлось вскрывать замок, – сын поправил седло на лошади и уложил свёрток в седельную сумку.

- Стой! Достань обратно. Неужели тебе не интересно, что там внутри?

- Нет, - Андре засмеялся и тихо сказал:

- Шучу, шучу. Я уже посмотрел. Это то, что ты думал?

- Покажи мне, - генерал встал, бережно взял в руки завёрнутый в тряпку предмет и вытащил его на свет.

В первых лучах восходящего солнца блеснуло достаточно длинное лезвие старинного копья, вернее - его половина.

- Ты хоть представляешь, что мы держим в руках? – генерал бережно стал заворачивать наконечник обратно в холст.

- Кусок старого железа, – Андре беззаботно улыбнулся и вскочил в седло.

- Послушай меня внимательно. – Мерон подошёл к сыну и взял его лошадь за повод. - Эта вещь – величайшая реликвия христианства и самый опасный кусок железа на земле. Наконечник останется со мной. Так будет лучше для нас обоих. Сегодня мы расстанемся. Я не очень доверяю людям, пославшим нас добыть вот это, - он потряс свёртком. - Слишком много неясного в этом деле. Они ждут нас в Париже. Но ты отправишься туда один. А, оставив Францию, тебе придётся уехать вместе с нашими новыми друзьями в Шотландию. И не спорь! - увидев негодующие глаза сына, Мерон положил руку ему на колено. – Я обещал им. И потом, кто знает, может быть то, что знают они о реликвиях и тайнах тамплиеров – правда? Вот это тебе и предстоит узнать. А этот кусок железа пусть побудет у меня в заложниках. Это – гарантия твоей безопасности. И ещё одно, - генерал невольно понизил голос. - Запомни номер шифра секретного ящика в швейцарском банке, – он передал сыну клочок бумаги. - Возьми. Здесь название банка и цифры. Нет, нет. Не клади в карман. Сейчас и здесь заучи, как «Отче наш». Запомни так, чтобы в любой момент ты закрыл глаза и эти две строчки тут же всплыли у тебя под веками.

Андре с минуту смотрел на бумагу и шевелил губами.

- Уже?

Юноша кивнул.

Мерон отобрал бумажку, скатал комочком и положил себе в рот.

- Повтори.

Андре старательно повторил только что прочитанное слово в слово, цифра в цифру.

- Слава Богу, у тебя хорошая память, – генерал проглотил бумагу. - Повторяй название банка и цифры трижды в день, как молитву. И вот что: прежде чем направиться в Париж - заедешь в Женеву. Найдёшь этот банк, получишь доступ к ящику и прочтёшь, не выходя из банка, все бумаги, лежащие там. Это - архив твоего деда. Ты многое поймёшь и будешь подготовлен ко встрече с людьми Приората. В ячейке банка есть немного золотых монет. На первое время тебе хватит.

Мерон потёр виски.

- Что-то голова разболелась. Наверное, от бессонной ночи.

Помолчав, он снова обратился к сыну:

- Ах, как же мне хочется верить, что мы не ошибаемся и наши новые друзья те, за кого себя выдают. Будь начеку и жди весточку от меня. Раз в две недели ходи на почту. В одном из писем дам тебе знать, где я спрятал реликвию. Кто знает, когда мы ещё увидимся.

- Отец!

- Хватит нежностей! У русских есть пословица: «Долгие проводы - лишние слёзы». Удачи тебе, Андре!

Генерал хлопнул ладонью по крупу лошади сына. Она взяла с места широкой рысью. Юноша, обернувшись, взмахнул рукой. Мерон ответил, сел в седло и поехал на Северо-Восток. Вдали слабым эхом ударил залп из десятка ружей. Это в деревне, занятой французами, расстреляли часовых ночного караула.