04.1912

Глава 25. И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим

Как только четырнадцатая шлюпка с Лиззи на борту отошла от корабля, Джо вполне отчётливо понял, что дела их идут куда как плохо. Люди, точно перепуганные крысы, сбегались с нижних палуб на верхние; деления на классы, казалось, больше не существовало. Самые отчаянные пассажиры перескакивали через борт и ползли наверх по канатам, как обезумевшие пираты, стюарды отчаянно отталкивали их, а палубная команда осыпала проклятиями. Когда шлюпка Лиззи медленно поползла к воде, Джо перегнулся вниз, чтобы проследить за нею. Своими глазами он, замирающий от ужаса, видел толпящихся на нижней палубе мужчин и юношей. Они теснили рыдающих дам и, выставив хваткие руки, пристально, как хищники, готовые к броску, следили за спуском. Когда шлюпка, раскачиваясь и трясясь, пошла параллельно борту, один из мужчин издал рёв; этот рёв подхватили другие, и обезумевшая толпа устремилась вперёд.

Раздалось несколько резких хлопков — это офицер, стоявший у руля, незамедлительно выхватил револьвер и начал стрелять. Сердце Джо сжалось.

— Он попал? — деловито спросил мистер Дойл, перегибаясь через борт рядом с ним.

Джо напряжённо всмотрелся в густой ночной мрак. Он мог видеть лишь смутные контуры перегруженной четырнадцатой шлюпки, фигуру офицера у руля и непонятную, неразличимую массу дрожащих пассажиров. Как он ни приглядывался бы, он не мог сказать, где сидит Лиззи и попал ли офицер в кого-нибудь.

Тем не менее, выстрел, очевидно, произвёл на толпу впечатление, ибо она испуганно отпрянула от борта. Снова кто-то взревел, снова замелькали кулаки и засверкали зубы, и офицер опять начал стрелять.

— Если хоть кто-нибудь ещё запрыгнет в эту шлюпку, она потонет, — спокойно сказал мистер Дойл. Под мышкой он по-прежнему держал чемоданчик, что казалось по-настоящему удивительным после всего, что они пережили сегодня. — Вот он и буйствует. Нет, отличный парень, право слово. Мне нравится этот офицер.

— Па, — Джо неловко повернулся к нему и прокашлялся в кулак, — что нам делать?

Мистер Дойл по-прежнему смотрел за борт с таким спокойствием, словно он уже давно отрешился от треволнений и несправедливостей этой жизни.

— Что нам делать? — спросил он и извлёк из кармана помятую сигарету. — У тебя есть прикурить?

Джо молча протянул спички — коробок он всегда таскал в кармане наряду с другими полезными мелочами вроде карманного ножичка, шила и мелочи. Мистер Дойл благодарственно кивнул и стал чиркать спичкой. Один удар… второй… третий… спичка сломалась у мистера Дойла в пальцах.

— Чёрт побери! — с чувством воскликнул он и бросил обломки под ноги. Его пальцы заметно затряслись.

— Па, — Джо не отводил от переломанной спички пристального взгляда. — Что же делать?

— Да не знаю я, — мистер Дойл снова чиркнул другой спичкой — и от спички отлетела серная головка.

— Прекрати ты! — возмутился Джо. — У меня их там всего шестнадцать штук, ты убил уже две!

— Разве это должно тебя сейчас волновать, малыш? — с весёлым равнодушием в трескучем голосе поинтересовался мистер Дойл, и Джо тотчас затих.

Сейчас, когда он прислушивался к гудению корабля, которое почти никто и не замечал, он улавливал не спокойную вибрацию работающих двигателей и надрывающихся машин — он улавливал опасную, резкую тряску. Корабль как будто изо всех сил сопротивлялся затоплению, как будто стремился оградить себя от ледяной забортной воды, которая вырывала жизни с борта, словно крючьями. Не оставалось никаких сомнений в том, что «Титаник» обречён: вода затапливала полубак.

— Но ведь нельзя ничего не делать, — сказал Джо, — нужно…

— Ты видел, что происходит, — мистер Дойл пожал плечами и снова предпринял попытку зажечь спичку — уже четвёртую. Палуба под его ногами была усеяна обломками. — Шлюпок на всех не хватает, а женщин и детей на борту даже сейчас полным-полно.

Джо опустил голову. Зловещая тревога скребла ему сердце, стоило вспомнить о палубах для третьего класса, откуда они вырвались, как из преддверия ада, с таким трудом, но он не мог объяснить, почему ему так тяжело сейчас. Мать и Бетти наверняка уже сидели в шлюпках.

— Неужели мы бежали только для того, чтобы сдаться? — Джо не хотел этого, стыдился этого — но всё-таки его голос дрожал, совсем как у изнеженного мальчишки из первого класса, который не встречал в жизни испытаний серьёзнее, чем ушиб коленки.

Мистер Дойл снова ударил по коробку с безумием отчаяния. Тут серная головка неожиданно вспыхнула: пламя, окутавшее её, было бледно-оранжевым и до ничтожества жалким. Мистер Дойл радостно воскликнул, и по лицу его растянулась улыбка.

— Ага! Вот оно! — сказал мистер Дойл прерывающимся от счастья голосом и быстро прижал спичку к сигарете, что зажал между зубов. Сигарета задымилась, и мистер Дойл тотчас выкинул спичку за борт. Он задумчиво выпустил изо рта мешанину дыма, крепкой табачной вони и сказал: — Ну, мы ведь знать не знали, что здесь случится такое, верно, старина? По правде сказать, если бы я был в курсе насчёт всего возможного… не брал бы я билеты на этот чёртов корабль.

— Ладно, — Джо махнул рукой и обнял себя за плечи. Холод атлантической ночи выстужал весь жар взволнованного тела. — Что уж сожалеть об этом. По правде сказать, па… ты никогда не был хорошим отцом.

— Уж понимаю, — мистер Дойл грустно качнул головой, — и подставлял я вас крепко не один раз и не два, и на корабле этом мы сейчас из-за меня… Но, честное слово, никогда я не хотел такого, никогда в жизни.

— Кто же такого захочет, — вздохнул Джо. — Неужели, па, ты думаешь, что мы останемся тут? Что мы пойдём ко дну вместе с этой посудиной?

Мистер Дойл философски пожал плечами и сказал:

— Кто знает… человек — такая скотинка, что до последнего верит в лучшее. Вдруг сейчас нас вынесет к пустой шлюпке, вдруг сейчас вон тот парнишка позволит нам в неё сесть? Всякое случается в жизни, только я, малыш, славен тем, что мне никогда не везло — ни в картах, ни в любви.

— В любви-то? — скептически хмыкнул Джо.

— Это не та любовь, которую хочется искать, хранить и оберегать, Джо, — вздохнул мистер Дойл и судорожно затянулся. Сигнальные ракеты прошивали небо над их головами. — Если бы ты был постарше, ты уже мог бы на своей шкуре это прочувствовать и понять, что любовь — она разная и далеко не всегда именно такая, какой ты её себе представляешь.

Джо привалился к борту и постарался съёжиться. Было так холодно, что, казалось, вот-вот он заледенеет изнутри, а затем огромный и толстый ледяной панцирь скуёт его тело и снаружи.

— Твоя ма — она славная женщина, капитальная, — сказал мистер Дойл негромко, — но разве когда-нибудь твоя ма говорила кому-то, что она его любит?

Джо отчаянно нахмурился. Чаще всего из уст миссис Дойл вылетали жалобы, приказы и ругательства. Даже сейчас, когда самые далёкие, почти забытые моменты из прошлого оживали перед его взором, когда он видел себя мальчишкой в провисших штанах старшего брата, он не мог вспомнить, чтобы на иссушенном и увядшем лице миссис Дойл играла улыбка.

И он не мог вспомнить, чтобы миссис Дойл говорила ему (Бетти, глупой старшей сестрице или бедному старшему братцу), что она их любит. Не говорила она об этом и мистеру Дойлу — никогда, словно само это выражение: «Я тебя люблю» — было для неё под запретом.

— И, конечно же, твоя ма прекрасно умеет копить, экономно тратить и воспитывать из детей не спиногрызов каких, а гордость и красу, — мистер Дойл сухо рассмеялся и удобнее перехватил чемоданчик, — но каждый раз, как я поглядывал на твою ма, а она кричала мне идти и подзаработать, у меня всё внутри — вот где-то здесь, — он ткнул себя большим пальцем в грудь, — перегорало. Твоя ма отличная женщина, дай ей бог счастья и здоровья… и была бы она бесценный алмаз, если бы хоть иногда говорила, что она чувствует.

Джо отвернулся от отца. Тревога, скребущая душу, усиливалась, и каждое новое слово мистера Дойла как будто вгоняло кинжал прямо в сердце — а сердце трепетало и погибало в бессмысленной и отчаянной агонии. Вдалеке по-прежнему рвались сигнальные ракеты; вдоль борта бегал растрёпанный, замученный офицер и распределял людей по шлюпкам. Джо отвёл взгляд и снова осмотрелся. Мисс Джеймс он, как ни старался, не смог бы найти: всю палубу заполонили рыдающие, ревущие, топающие, одинокие, сбившиеся в стайки люди, и все эти люди тянулись к шлюпкам, мчались к шлюпкам, рвались к шлюпкам, толкая друг друга и едва ли не забираясь на чужие головы. Ближе к центру судна неподвижно и величественно высилась одна внушительная группа. Мужчина в распахнутом на груди пальто, в нелепом огромном нагруднике, стоял, вдохновенно раскинув руки, и монотонным речитативом говорил:

— И мы, братья и сёстры, не оставим друг друга в этот трудный час. Помолимся! И господь услышит нас. Помолимся! И десница господа не оставит нас. Помолимся! Помолимся! Помолимся!

В толпе, окружившей пастора, истерично рыдала женщина. Она решительно крестилась, шмыгала носом и исступленно твердила сквозь плач неразборчиво и глухо:

— Помолимся! Помолимся! Помолимся!

— Да не покинет вас мужество в этот горестный час! Молитесь! Молитесь, братья и сёстры во Христе! Помните: просите, и дано будет вам; ищите — и найдёте; стучите — и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят.

— Молитесь! Молитесь, молитесь! — отчаянно призывала рыдающая леди и экзальтированно размахивала руками. Её глаза сияли отчаянием и безумием; казалось, одного лёгкого толчка хватит, чтобы она помчалась по всему кораблю проповедовать слово, сказанное пастырем. — Молитесь, братья и сёстры, мы тонем!

Мистер Дойл взял Джо за плечи и твёрдо развернул спиной к молящимся.

— Когда бог помогал нам, если мы его просили, старина? — грустно усмехнулся он.

Джо покачал головой.

— Никогда, па.

— Тогда не будем тратить на него время. Пойдём, и, может, всё-таки отыщем способ выбраться отсюда.

Чем ближе к корме они подходили, тем оживлённее становилось движение. Корма задиралась к бесстрастному небу: Джо сразу это заметил, как только огляделся внимательнее. Нос, напротив, стремился к глубокой тёмной воде, и казалось поэтому, что корабль готовится к исполнению странного танца.

— Женщины и дети! Женщины и дети! — хрипло кричал один из корабельных офицеров.

Джо видел их столько раз, что запомнил каждого в лицо и по имени, но сейчас, даже в свете огней «Титаника», в сиянии сигнальной ракеты, он не мог понять, на кого смотрит. Это был всего лишь корабельный офицер — один из семерых помощников капитана Смита, фигура без лица, без имени, без прошлого — только манекен, живая функция, то, что должно было его, Джо, спасти, посадив в шлюпку.

— Женщины и дети! — продолжал призывать офицер. Голос у него садился и трещал, изредка срываясь в сиплый лай. Над головой у него сверкающим снопом рассыпались бело-голубые искры ракеты. — Женщины и дети! Только женщины и дети!

— Так, — мистер Дойл завернул Джо от борта, — нам не сюда. Идём дальше.

У правого борта царила ещё большая неразбериха. Огромная тёмная куча, похожая на раздавленного жирного паука, наседала на двух офицеров, которые суетились около шлюпок. Один из офицеров держал наготове револьвер, другого со спины защищали двое матросов.

— Женщины и дети! — носился между ними клич. — Первыми подходят женщины и дети!

Джо отчаянно обернулся к отцу и развёл руками. Он не мог ожидать ничего иного.

«Титаник» решительно уходил под воду, а женщин и детей на борту по-прежнему оставалось даже больше, чем можно было бы разместить в оставшихся шлюпках. Тревога и отчаяние скреблись у него на душе так, что хотелось выть, и Джо кусал губы до крови и вонзал ногти в ладони, чтобы не издать ни звука, потому что понимал: даже самый незначительный вопль, придушенный вздох, скулёж — всё это прорвёт плотину, и его затянет в водоворот безумия, откуда он не сможет выбраться.

— Женщины и дети, первыми подходят женщины и дети!

Мистер Дойл крепче сжал плечо Джо.

— Что поделаешь, — он осмотрелся и шутливо вздохнул, — раз нам не повезло и мы с тобой мужчины?

— Нет смысла ждать другую шлюпку, — клацнул зубами Джо, — нас не пустят.

— Не пустят, — повторил мистер Дойл и спокойно развернулся, — поэтому, пожалуй, мы пойдём отсюда. Знаешь, куда?

Джо посмотрел на него снизу вверх. Мистер Дойл никогда не внушал Джо ни уважения, ни интереса, Джо вообще не привлекала отцовская фигура, если в карманах у этой фигуры отсутствовали деньги (что являлось для мистера Дойла типичным состоянием). И тут, когда до их смерти, быть может, оставалось меньше часа, Джо вдруг понял во вспышке слепящего озарения, что никогда не знал — и даже не трудился узнать — собственного отца. Человек, который решительно вёл его за руку сквозь паникующие толпы, был достоин большего, чем постоянных попрёков и острых подколок, на которые Джо не скупился ни в присутствии самого отца, ни у него за спиной. Стыд прошёлся по всему телу Джо обжигающим тяжёлым прессом, и Джо понурился. Он только и мог сейчас, что послушно следовать за отцом, смотреть на кончик его помятой ничтожной сигареты, окутанный вонючим серым дымом, и спрашивать себя, снова и снова, почему же он так наплевательски относился к своему времени, почему ценил не то, что следовало, и не так, как это полагалось бы делать, если бы он был хотя бы немного умнее и проницательнее.

— Судя по тому, что мы с тобой увидели, — сказал мистер Дойл неторопливо, — у нас что?

— Дифферент, — не задумываясь, сообщил Джо, — на нос.

— Ага-а, — удовлетворённо покивал мистер Дойл, — значит, надо идти туда, где повыше. Значит, нам надо на корму.

— А дальше что?

— А дальше будем по обстоятельствам, — мистер Дойл притормозил и встревоженно огляделся.

Не только они заметили, что нос корабля погрузится под воду быстрее. Огромные толпы людей стремились на корму. Пассажиры сбивали друг друга, стюарды тщетно старались приостановить и успокоить их. Кто-то шатался от борта к борту, покачивая головой, и выбрасывал в воду шезлонги. Священник и его паства по-прежнему истово молились; женщины с воплями и плачем падали на колени. Бурлящая масса перепуганного народа наваливалась, как селевой поток, на шлюпки и охранявшую их палубную команду.

— Пустите! Пустите и нас внутрь!

— Мы не хотим умирать! Мы не хотим умирать!

— Помогите! Пожалуйста!

— Ведь женщин и детей тут нет, сволочи, дайте и нам место!

— Место! Место!

— Назад!

Тот самый любезный молодой офицер, что так обходительно держал себя с Мэри и старушкой, одним движением выхватил револьвер и прицелился в толпу. Его рука не дрожала, но лицо стало совсем бледным.

— Если кто-нибудь из вас сделает ещё хоть шаг вперёд, я буду вынужден стрелять… — проронил он мрачно и сурово. — А теперь назад! Назад! Все отойдите назад и дайте дорогу женщинам и детям!

— Нужно оставаться на корабле как можно дольше, старина, — сказал мистер Дойл и внушительно похлопал Джо по плечу. — Что бы ни случилось, нам нужно цепляться за него до последнего. Когда он пойдёт ко дну… начнётся самое страшное.

Из толпы вынырнуло знакомое Джо лицо — красное, потное, искаженное животным страхом. Это был его старинный приятель — кочегар Оскар, странно огромный, когда он не сутулился.

— Чёрт побери! — заорал Оскар, как только углядел в толпе Джо с отцом. — Мелочь! Да неужели же ты до сих пор не в шлюпке, свинья?

— Как мне попасть в твою чёртову шлюпку? — прокричал Джо в ответ. — Туда сажают только женщин и детей!

Оскар задумчиво почесал в затылке. Его натруженные руки-кувалды были перепачканы сажей от кончиков пальцев и до самых локтей.

— Это верно, — согласился он. — Но у Мёрдока, как мне Чарли сказал, вроде бы и мужчин берут, когда никого больше нет…

— Не могу я, — Джо покачал головой, — их целая толпа.

— Кого? — Оскар изогнул бровь.

— Женщин с детьми! Просто женщин… просто детей! — Джо затрясся. Воля к жизни схватилась со страхом позора, и от его способности трезво мыслить, принимать решения, загадывать наперёд вдруг ничего, совсем ничего не осталось. Он был лишь жалкой точкой, одной из бесчисленных песчинок на океаническом дне. — Не могу я… нет…

Оскар взволнованно пожевал губы. В руках он сжал огромный спасательный нагрудник — а затем решительно шагнул вперёд, к Джо и мистеру Дойлу, и негромко сказал:

— Бери, парень.

— Что? — Джо изумлённо уставился на нагрудник.

Свободной рукой Оскар уже решительно стаскивал тот, что был надет на него самого. Мистер Дойл отшатнулся, и тлеющая дряхлая сигарета едва не выпала у него изо рта.

— Эй, эй! — протестующе завопил он. — Парень, ты это… ты этого не надо! Мы всё равно как-нибудь выберемся, а нагрудник нужен и тебе… Джо, бери у него один и пяль на себя поживее, не будь бабой, а я пока…

— Берите оба, — настаивал Оскар, — матерью клянусь, что скоро нам тут всем будет не до смеха.

Джо отчаянно замахал руками. Красное, напряжённое, серьёзное лицо Оскара, залитое потом, маячило прямо напротив него.

— Пожалуйста, — настойчиво сказал Оскар, — ты меня очень обрадуешь, старина, если возьмёшь по-дружески этот нагрудник.

Вдалеке всплеснулся тонкой ноткой визг: женщины бежали прочь, спотыкаясь и едва ли не падая, а за ними гнались несколько переполошенных стюардов. У ближайшего борта взволнованно гудели мужчины: они единым фронтом напирали на палубную команду, а та из последних сил обороняла шлюпку от их посягательств. К небу вздымались кулаки.

— Пошли вон! Ну же! Вон! Вон!

Но эти отчаянные выкрики, ругательства, просьбы и приказы — ничто не могло повлиять на людей, охваченных паникой. В центре судна всё ещё стоял проповедник, окружённый крошечной стайкой своих последователей; они молились сквозь слёзы и стоны, и размахивали руками, и резко крестились, а кругом них кипели и волновались людские массы.

— Убирайся из шлюпки! Убирайся на палубу немедленно… — рычал крепкий рыжий матрос, выбрасывая на борт упирающегося мужчину.

— Уйди с дороги, ты, porco inglese! Убирайся!

— Мистер Муди! Мистер Муди! — хрипел матрос, с яростными усилиями оттаскивая назад ошалевшего итальянца. — Чёрт побери, что тут творится… итальяшка… да откуда он здесь взялся?

— Пусти! Пусти! — на ломаном английском твердил потрёпанный пассажир и брыкался, точно норовистая лошадь, которая силится достать неугодного хозяина.

— Мы тоже хотим жить! — согласно загудела толпа, решительно надвигаясь на рыжего матроса. — А ну пусти его в шлюпку! Какая кому теперь разница, откуда он? С первого класса, с третьего — мы всё равно все потонем!

Мистер Дойл встревоженно огляделся.

— Надо убираться отсюда, — сказал он, — поближе к ограждению.

Джо и сам это чувствовал: судно под его ногами вибрировало жалобно и надрывно, словно в протестующем плаче, и шагать вперёд было заметно труднее, чем продвигаться назад. Оскар отчаянно пихнул ему в руки нагрудник, и на этот раз Джо не стал сопротивляться. «Титаник» не прекращал посылать сигнальные ракеты — белые, увы, а не те, что полагались — рубиново-красные, вопящие об опасности и умоляющие прислать помощь.

— Скорее! — крикнул мистер Дойл, и все трое заторопились прочь.

По палубе метались люди. Совсем близко от ограждения с ледяным полоумным бешенством сцепились мужчина и женщина. Они перетягивали каждый в свою сторону, словно дети — любимую игрушку, — малыша. Тот был в одной ночной рубашке, с заспанными глазами, красными от холода носом и щеками и растрёпанными волосами, на вид ему было не больше пяти лет.

— Отцепись… от моего… сына! — требовала женщина, цепляясь за руку и ногу мальчика.

— Это и мой сын тоже, старая ты кочерга! — вопил мужчина в ответ. — Отдай мне его немедленно! Если бы не я, вы вообще сюда не перелезли бы, утопли бы внизу, как пить дать!

— Это единственная… хорошая… вещь, что ты для нас сделал, сын свиньи, сучий выродок! — плевалась женщина. — Немедленно отпусти моего мальчика и дай нам сесть в шлюпку!

— Вот уж нет! Сын мой, я зарабатывал вам, дьявол вас дери, деньги, без которых вы протянули бы свои ноги, и поэтому в шлюпку сяду я! Я и мой сын!

— Я сказала… отцепись… от него! Немедленно!

Мальчик заливался плачем и конвульсивно подёргивал головой. Родители перетягивали его каждый в свою сторону с безумной силой, и единственное, что оставалось мальчику — это терпеть.

— Ма-ама! — протяжно завывал он хриплым надорванным голосом. — Па-апа! Мне страшно! Страшно!

Мистер Дойл и Оскар растолкали здоровенных мужчин, что тёрлись у борта. Их глаза блестели голодным блеском. Оскалившись, точно давно не кормленые бешеные псы, они неотрывно смотрели на шлюпку, которую отчаянно обороняли истрепавшиеся, красные, потные матросы. Над головами у них взмыла ещё одна ракета.

— Чёрт! — закричал Джо. Со всех сторон его толкали локтями, его хватали за шею и тянули назад, а в спину врезались пудовые кулаки. Со всех сторон его окружали плач, визг, мольбы и ругательства. — Чёрт! Па! Оскар!

Он отчаянно повертел головой. Кругом него мелькали только вытянувшиеся, безумные, серо-белые, красные, искажённые лица, от грохота человеческих голосов разрывало уши. Казалось, что все люди, сбившиеся в кучу на корме, составляют части одного огромного зверя, и этот зверь сейчас, надсаживая лужёную глотку, ревёт и призывает на помощь.

— Па! — снова прокричал Джо. Жар и холод попеременно захлёстывали его обезумевшее сердце, что едва колотилось в сузившейся груди. — Па! Оскар!

Но, как он ни старался бы, как ни осматривался бы и ни выкручивал бы шею, он нигде не мог их отыскать. Мистер Дойл и кочегар Оскар, славный парень, исчезли, проглоченные людскими волнами, и Джо оставалось лишь одно — бежать к ограждению, чтобы и его самого не оттащили назад.

Рёбра его застонали, а в горле как будто взорвалась ракета, когда новая волна накатила на него и швырнула вперёд. Джо всем телом ударился обо что-то — и, не думая, вцепился в твёрдый металл прежде, чем перед глазами прекратили плавать разноцветные круги и вращаться алые звёзды. Проморгавшись, Джо не смог сдержать восторженного вопля. Казалось, с души его скатился тяжёлый валун, и внутри робко затрепетала надежда. Он висел на леерном ограждении, схватившись за прутья напряжёнными пальцами, цепкий, как мартышка, и в спину ему упиралась растущая тяжесть. Люди липли ряд на ряд, как виноградины, визжали и хватались друг за друга. Запах чужого кислого пота, перепревшего табака и страха забивал Джо ноздри. Он отчаянно подтянулся, и кто-то изо всех сил навалился вдруг на его ногу.

— Чёрт! — завопил Джо. Перед глазами у него рассыпался веер белых искр. — Вы наступили мне на ногу! Моя нога! Моя чёртова бедная нога!

Джо подтянулся и прилип к ограждению. Всем телом он льнул к холодному металлу, лёд ночи обжигал ему разгорячённое лицо, и он даже не мог вдохнуть полной грудью: резало рёбра, сдавливало грудь. Он не мог оглянуться: шею ему спрессовало между плечами двух солидных господ во фраках, — он не мог встать уверенно (отдавило ногу, и он совсем её не чувствовал).

«Господи, — впервые обратился к тому с бесполезной молитвой Джо, — прошу тебя, если ты существуешь, не дай мне погибнуть на этом корабле! Пожалуйста… я так хочу увидеть маму и Бетти… и даже па… пожалуйста, господи, если ты существуешь, дай мне свидеться с Лиззи… ведь я же обещал ей, обещал, что выживу!»

Был час и пятьдесят минут ночи. «Титаник» уходил под воду.

Толпа смяла и поглотила Мэри, когда шлюпка с Лиззи отошла от борта. Она честно старалась держаться ближе к мистеру Муди, но давление толпы было необоримым. За несколько мгновений Мэри отшвырнуло от него, бросило к борту, затем приподняло и толкнуло в центр судна. Она только лишь и могла, что, захлёбываясь криками и мольбами, размахивать руками и неловко хватать ртом раскалённый воздух. Её носило по волнам пассажиров, как хрупкий бумажный кораблик, и отовсюду она слышала лишь плач, крики и ругательства.

— Помогите!

— На помощь!

— Я не хочу умирать!

— Пожалуйста!

Тьма и холод поглощали корабль. Если бы Мэри могла перегнуться через борт и взглянуть на нижние палубы, она с удивлением и ужасом увидела бы чуть пенящееся светлое одеяло, неспешно ползущее по прогулочной палубе для третьего класса. Отчаявшиеся люди лезли на борт, многие прыгали через него и ухали в бесстрастные атлантические глубины. Их фигурки одна за другой сливались с безмятежной холодностью ночи.

— Помогите!

Над морем волнующихся голов поднимались руки. Мэри опять бросили в сторону, прижали к незнакомому человеку, который в остервенелом безумии без устали работал мощными локтями. Через несколько мгновений этот человек смог прорваться вперёд. Толпа потянулась за ним, и мощный напор кучи разгорячённых тел увлёк Мэри следом. Напрасно она пыталась хоть за что-нибудь уцепиться, приподняться и найти среди обеспокоенных пассажиров офицера Муди или Джо с его отцом. Здесь остались лишь неузнаваемые лица, обезображенные ужасом и жаждой жизни, и Мэри не находила поблизости никого знакомого. Безликая масса давила на неё, угрожая перемолоть, раздавить, как муху.

— Пожалуйста, пустите и нас!

— Пустите!

— Пустите, я не хочу умирать!

Толпа гудела, как разорённое осиное гнездо, но больше не двигалась. Какое-то пугающее оцепенение снизошло на неё. Мэри неловко покрутила плечами: со всех сторон на неё напирали так, что она даже не могла пошевелить рукой. Рёбра её протестующе стонали, и грудь затапливал жар.

— Господи, — вдруг заговорила женщина рядом с Мэри. В её выпученных стеклянных глазах не было совсем никаких чувств. Она напоминала уродливую куклу на витрине диковинного магазинчика. — Господи, не оставь нас в этот тяжкий час, не бросай своё стадо, помоги нам… господи, спаси и помилуй…

Мэри аккуратно развернулась полубоком. Кто-то рядом отчаянно взвизгнул и едва было не отдавил Мэри ногу — по счастью, этого столкновения ей удалось избегнуть, чудом не потеряв равновесие. Пассажиров становилось всё больше: теперь Мэри стало ещё сложнее двигаться. Казалось, она навеки останется замурованной в этом лабиринте. В душе её от таких мыслей зарождалась паника, её сбивчивое, горячечное дыхание перехватывало.

— Помогите! Помогите!

Толпа взревела. Что-то пронеслось в воздухе — наверняка предчувствие скорой погибели, — и все, кого Мэри только могла обнять взглядом, казалось, сошли с ума.

Пассажиры дружно взревели, как загнанные слоны, руки начали подниматься над головами, кто-то выразительно, крепко заругался, и Мэри, если бы это случилось в любое иное время, разумеется, добропорядочно закрыла бы уши ладонями и оставила бы грубияна, но сейчас она даже не обратила на это внимания.

Толпа ринулась вперёд, и Мэри задохнулась. Её швырнуло вместе с остальными, едва не сбив с ног. Мэри закружило и завертело в жарком водовороте тел, рук и голов, перед глазами у неё, как огни сигнальной ракеты, рассыпались белые искры, когда её снова обо что-то (или о кого-то) ударило грудью, она сложилась пополам, наклоняясь так низко, как только смогла. Кто-то сзади вцепился ей в волосы, и голову её опоясала горячая боль. Мэри не смогла сдержать обезумевшего вопля— но даже сама она себя не услышала. Её крик был лишь одним из многих, он был очередным переходом, полутоном в грозно звенящей симфонии, где собрались все октавы: от глухих и низких до отчаянных и высоких.

Толпа выплюнула Мэри, как ничтожную мелочь, как мусор, на открытую часть палубы. Она неловко проплелась несколько шагов, и силы ей изменили. Мэри упала на колени и прижала ладони ко рту. Холодный свежий воздух Атлантики пьянил её, он как будто собирался разорвать ей грудь. Слабо шевельнувшись, Мэри попробовала подняться. Её ноги точно кололи тысячами раскалённых игл.

— Женщины и дети — больше никого! — надрывался рядом знакомый хриплый голос.

Мэри тут же подняла голову. Она не могла не узнать этот голос. Каждая нотка, каждый неуловимый оттенок в нём вселяли в неё и силы, и надежду.

Мэри вскочила и бросилась на звук. Толпа встретила её яростным сопротивлением, ощерилась, как голодный и одичавший пёс.

— Нет! Нет! Мы стояли тут раньше!

— Мы тоже хотим жить!

— Убирайся отсюда!

Но Мэри ничто не смогло бы остановить — ни ругательства и мольбы, ни пинки, ни тычки, ни выставленные, как барьер, руки, ни холод, ни теснота, ни ужас — ничто, потому что сейчас она была сильнее нескольких мужчин.

— Мистер Уайльд! — выкрикнула Мэри, продравшись сквозь толпу.

У шлюпки бдительно дежурили несколько матросов. Они обводили притихшую толпу расчётливыми, подозрительными взглядами, словно бы пытались вычислить, кто именно из этой обезличенной массы первым отважится броситься на борт. Возле самой шлюпки суетились два человека: капитан, что аккуратно помогал усесться дрожащим детям, у которых на троих была всего одна шаль, и его старший помощник. Уайльд казался измученным; его лицо было залито бледностью.

— Мистер Уайльд! — Мэри метнулась к нему, не подумав ни на мгновение, как он к этому отнесётся, не спросив себя, не неприлично ли это (ведь это было неприлично), не нагло ли (и, разумеется, это было и нагло!).

Но Уайльд отреагировал совсем не так, как полагалось бы, если бы они по-прежнему плыли в Америку, если бы не было ни столкновения, ни эвакуации, ни страшной паники. Уайльд повернулся к Мэри, и его бледное лицо дрогнуло. Мэри рванулась к нему — в глубине его глаз она увидела тот свет, который был ей нужен. Даже если бы на пути у неё встало несколько десятков возмущённых пассажиров, если бы все воды Атлантики устремились сюда, она не оставила бы Уайльда.

Мэри добежала до него так быстро, словно бы усталости она вовсе не знала. Не было ей и холодно, хоть и руками ей удавалось шевелить с большим трудом. Уайльд шагнул к ней навстречу и схватил за запястья. Мэри склонила голову. Она должна была что-нибудь сказать (скорее всего, благовоспитанное «Что вы делаете, немедленно отпустите меня, мистер!»), но вместо этого она надрывно всхлипнула, подалась вперёд и уткнулась носом Уайльду в грудь. Рыдания сотрясали её тело.

— Господи, мистер Уайльд, — прошептала Мэри, — мистер… Уайльд, я… я… господи, слава богу, слава богу, я нашла вас, мистер Уайльд…

— Мисс Джеймс! — Уайльд решительно встряхнул её за плечи, и Мэри подавилась холодным режущим воздухом. — Почему вы до сих пор не в шлюпке?

— Ми… мистер Уайльд! — отчаянно забормотала Мэри. Слова и слёзы душили её. — Мистер… я… я… я не могу… я так… я так о вас волновалась…

— Садитесь в шлюпку, мисс, скорее. — Уайльд подхватил её под руку, — их осталось очень мало!

Мэри вцепилась в него с безумием отчаяния. Покинуть Уайльда, ничего ему не сказав, было для неё невозможно. Пусть бы скорее корабль разломился у неё под ногами пополам, пусть бы их обоих смыло в океан и умертвило холодом — она предпочла бы это, нежели бросить его здесь одного.

И Мэри совершила самый глупый и самый бестактный поступок в жизни, который, однако, не заставил её устыдиться ни на миг. Всё, что она могла сейчас чувствовать, заполняло её сердце до краёв, и это было кипящее, бурлящее, безумное и слепое желание остаться с Уайльдом навсегда — даже если он сам будет против.

— Я не оставлю вас! — крикнула Мэри и обвила его руку своими — трепещущими и жалкими, слабыми, но налившимися безумной силой в этот момент.

Уайльд повернул к ней голову, его бледное лицо исказила страшная мука.

— Мисс Джеймс, прошу вас, — и он потащил Мэри к шлюпке. Её каблуки чиркали по палубе с монотонным унынием, и эту вибрацию она ощущала утомлёнными мускулами, всеми костями, — скорее же, садитесь!

— Только вместе с вами! — отрезала Мэри и прижалась к его руке.

— Мисс Джеймс…

— Я не могу вас оставить! Не могу! — крикнула Мэри и подавилась ледяным воздухом. — Я останусь с вами, что вы ни пытались бы сделать… потому что именно для этого я и родилась… я точно знаю, я должна была однажды вас встретить, я всю жизнь прожила как во тьме, и я не уйду… не уйду туда снова… я не хочу вас оставлять… я… я боюсь за вас… я не хочу, чтобы с вами что-то случилось, мистер Уайльд, пожалуйста, не заставляйте меня вас покидать!

— Мисс Джеймс, вы даже не понимаете, насколько всё серьёзно: корабль тонет! — увещевал её Уайльд, подталкивая к шлюпке. — Вы должны садиться, спасаться, прошу вас, вы должны…

— А вы? Вы сядете в эту шлюпку?

— Я не могу в неё сесть, мисс Джеймс, мой долг — спасать пассажиров, в том числе и вас, поэтому, мисс Джеймс…

— Я туда не сяду!

— Садитесь же!

— Без вас — никогда!

— Почему вам так это необходимо?

Мэри повисла у Уайльда на руке и отчаянно потянула назад. Уайльд замер. На глазах у них капитан переправил в шлюпку дрожащую даму, которая так и не удосужилась ни надеть нагрудник, ни хотя бы утеплиться. Следом за нею через борт перевалилась ещё одна леди — грузная и мрачная. Лицо Уайльда накрыла тень.

— Подумайте о своей сестре, мисс Джеймс, — укоризненно обратился он к Мэри. — Разве вы можете бросить её так необдуманно… ради меня?

— Я знаю, что о Лиззи позаботятся, — отрезала Мэри. — А сама Лиззи говорила, что ненавидит меня, мистер Уайльд. Пусть бы это были только слова, пусть бы и оказалось, что на самом деле ненависти нет места в её сердце, я знаю, что заслужила бы ненависть, если бы сбежала.

— Мисс Джеймс, вы можете спастись. В этом нет ничего постыдного. Это не ваша вина и не ваша ошибка. Садитесь, — хватка Уайльда на её запястье стала мягче.

Но Мэри и тут не уступила ему.

— Нет, мистер Уайльд, — она покачала головой, — прошу вас, не заставляйте меня покидать вас. Я вас так долго искала… я так беспокоилась о вас… я не уйду сейчас, не уйду до тех пор, пока не увижу вас в шлюпке.

— Мисс Джеймс, я не буду знать покоя, если вы не сядете у меня на глазах. Я искал вас всё это время, всё это время я надеялся, что увижу вас в безопасности…

Мэри прикрыла глаза и мягко прислонилась лбом к его плечу. Больше ей ничего не было нужно. Когда она услышала эти слова, даже ледяная, суровая атлантическая ночь стала ласковой и тёплой.

— Только это мне и нужно было услышать, — мирно сказала Мэри, — но и теперь я никуда не пойду. Не пойду без вас. Я останусь с вами — спасаться или умирать.

Уайльд опустил на неё усталый, тяжёлый обречённый взгляд и вздохнул.

— Мисс Джеймс… — начал он и тут же осёкся. — Если таково ваше решение, оставайтесь и знайте, что мужества в вас больше, чем здравого смысла.

Мэри пристально заглянула ему в глаза. Уайльд смотрел на неё тяжёлым, нечитаемым взглядом, и на его бледном лице она ясно читала страдание — скрытое, замаскированное — но она узнавала его. И она не могла понять его неправильно, ведь сейчас, когда она доверительно вложила пальцы в его ладонь, он не отнял руки — лишь сам схватил её и быстро пожал. Жёсткая и твёрдая рука Уайльда полыхала, словно он горел в лихорадке, растрепавшиеся манжеты были намного холоднее кожи.

Шлюпка отошла полупустой. Мэри смотрела, как та медленно ползёт вдоль борта, не отрывая взора, и на душе у неё царствовало такое спокойствие, какого она не знала уже давно. Справа её грело надёжное тепло: мистер Уайльд никуда не уходил: он пристально следил за спуском шлюпки. Десятки жизней уносились прочь по волнам, оставляя гигантский пароход тонуть, медленно уходить в воду, отдаваться во власть холода атлантических вод и надеяться, что хотя бы кто-нибудь из них, оставшихся на борту, переживёт эту страшную чёрную ночь.

«Пресвятая Дева-заступница, — мысленно зашептала Мэри. — пощади и охрани этого человека. Пресвятая Дева Мария, прошу, не оставь его, не дай ему умереть сегодня. Пресвятая Дева Мария, даруй ему долгую и счастливую жизнь, которую он заслужил, и не лиши его своего покровительства, озари ему его дорогу».

Вода неудержимо надвигалась на корабль.

Вне всяких сомнений, дела у «Титаника» шли куда как плохо. Отчаянно цепляясь за ограждение, Джо мог видеть, что к корме приливает ещё больше испуганных и растерянных людей. Они молотили воздух кулаками, кричали, они вырывали волосы себе и друг другу и молили о помощи — но помощь, разумеется, не могла прийти иначе, чем с воды, а Джо, как он ни крутил бы головой, которая едва ли не на кусочки разлеталась от шума, не мог углядеть поблизости даже самой завалящей лодки, если не считать их шлюпок, которые одна за другой трусливо отплывали прочь. Джо не обладал особенными мореходными познаниями, но уж кое-что он мог предположить с достаточно впечатляющей долей точности: например, «Титанику» явно оставалось жить не больше часа. Слишком уж быстро они погружались под воду — и слишком медленно к ним шла, если, конечно, шла, помощь. Джо стиснул ограждение покрепче. Он не мог ответить, сколько времени уже висит здесь. Казалось, что прошла целая вечность. По крайней мере, руки у него затекли и ныли, нога, на которую так любезно навалились в давке, полностью потеряла чувствительность. Джо это немало беспокоило. Корабль зарывался носом в океан, шлюпок, кажется, больше не было, а, если бы они и были, едва бы Джо туда взяли. Право на спасение с «Титаника» имели только богатые мужчины — а теперь, когда всё стало на самом деле плохо и лайнер стремительно пошёл ко дну, у Джо не осталось сомнений, что ни происхождение, ни богатство, ни связи уже никого не спасут. Теперь их жизни были во власти стихии — выжить суждено было самым проворным и сильным.

Джо обеспокоенно поглядел на ногу. Ноги носили и кормили его все эти двенадцать лет, и Джо хорошо себе уяснил, что самое худшее из всех его возможных несчастий — это перелом или вывих. Что именно случилось с ногой сейчас, он сказать не мог. Пугало то, что та его не слушалась — а вода подступала всё ближе.

Джо отлично умел плавать, только вот в ледяной воде, с обездвиженной ногой его шансы на выживание заметно сокращались — и ему не требовалось прыгать за борт, чтобы это проверить. Джо отчаянно прошипел сквозь зубы:

— Давай, милая, нам ещё в океане барахтаться… давай же, дорогуша, ты должна прийти в себя!

Но нога его оставалась абсолютно бесчувственна. Джо яростно выругался сквозь зубы и неловко подался назад, прижимаясь пострадавшей ногой к ограждению. Боли он не чувствовал совершенно, и именно это его пугало.

Пассажиры, бегущие по палубе, остервенело наклонялись вперёд. Со стороны это могло бы показаться забавным: казалось, что они в безветренную погоду преодолевают сопротивление неощутимого урагана.

Для Джо это послужило тревожным сигналом. Он торопливо заглянул на борт и тут же ахнул.

Действительно, их дела были плохи.

Даже не видя носа судна, Джо мог предположить, что именно происходит: «Титаник» зарывался в воду, поднимая корму. Она постепенно, плавно задиралась над зеркальной гладью, и палуба приобретала опасный уклон. Задрожали, застонали бесчисленные столики и шезлонги. Через несколько мгновений один из шезлонгов заскользил вниз. Поначалу он двигался плавно и аккуратно, а затем вдруг стремительно разогнался и покатился так, словно бы ему кто-то задал ускорение. Шезлонг сбил одного из пассажиров, упрямо карабкавшегося к корме, и оба отлетели к центру судна.

Дождь из шезлонгов продолжался.

— О господи! — заорали люди рядом с Джо.

С другого боку от него цветисто выражались на итальянском.

— Помогите! Пожалуйста, на помощь! — всё продолжал уныло призывать кто-то посреди обеспокоенной кучки пассажиров.

— На помощь! На помощь!

Корабль содрогнулся. Казалось, в днище его врезался чей-то гигантский кулак. Джо всем телом ощутил эту слабую вибрацию: лайнер неспешно скользнул вперёд, затем наклонился, и вдалеке что-то зашаталось — точно бы с ног пытались свалить сурового великана.

— Мамочки! — заорали Джо в онемевшее ухо.

— Dio!

— О господи! Господи! Что это такое?

Джо не потребовались разъяснения. В следующую минуту он и сам всё понял. Огромная дымовая труба вдруг покачнулась с таким чудовищным скрежетом, что даже здесь, сквозь вопли и плач, Джо его услышал. Казалось, что титанический коготь, окованный сталью, на пробу поскрёб по палубе. Труба пошатнулась, словно не вписавшись в сложный танцевальный пируэт, накренилась, тень её обрушилась на судно, а затем повалилась и сама труба. Она погребла под собой с десяток тёмных фигурок, которые отчаянно барахтались в ледяной воде — и, без сомнения, раздавила их. Джо изо всех сил зажмурился и прильнул к ограждению. Люди кругом него орали, срывая голоса и выдирая себе волосы. Одна женщина обессиленно повисла на ограждении; кто-то навалился на неё, неловко надавил локтем — и женщина тотчас безвольно соскользнула за борт. Джо долго видел её белый спасательный нагрудник, пока она летела в воду.

— Господи, спаси и помоги! Господи! Господи! — истово молился кто-то совсем рядом с Джо.

— Да заткнись! Кому помогут твои молитвы?

— Ты ничего не понимаешь, Фред! Ты всегда был ужасным братом! Господи, спаси, господи, помилуй!

Вдалеке ещё слышались слабые всплески музыки. Вопли и плач задавливали их, но острое ухо Джо могло уловить переливы скрипок. Невероятным казалось, что даже сейчас играет судовой оркестр — тот самый, который Джо никогда не слышал, но который ему вдруг захотелось услыхать — ещё хотя бы один разок, вместе с Лиззи.

«Почему мы занимались такими глупостями всё это время? Почему мы ни разу не послушали их?»

Корма взмывала вверх. Стулья и шезлонги, что ещё оставались на палубе, покатились вниз. Джо тут же вцепился в ограждение, хотя пальцы его не слушались, всем телом налёг на него, обвил здоровой ногой. Люди льнули к ограждению, к палубным надстройкам; кто-то, как муравьи, цеплялся за канаты шлюпбалок. Корма стремительно поднималась над водой. Над спокойной чёрной поверхностью величаво показались металлические лопасти гребных винтов.

— Господи, не оставь нас в этот тяжкий скорбный час! — испуганно молилась рядом с Джо та самая женщина, которая спорила с Фредом.

— Помогите!

— Пожалуйста!

— На помощь! На помощь!

Джо лишь плотнее прильнул к своему надёжному ограждению. Вода пенящимися волнами накатывала на корабль и уносила всё больше и больше людей с собой — в океан. Те, кому не посчастливилось за что-либо зацепиться, полетели вниз. Женщина, истово молившаяся рядом с Джо, вдруг взвизгнула, задетая локтем брата, и покатилась по палубе.

— Уинифред! — отчаянно завопил тот и протянул руку.

Уинифред уцепилась за его ладонь, и от резкого толчка его пальцы, сомкнувшиеся кругом ограждения, разжались. Брат и сестра стремительным клубком пронеслись по палубе и сгинули в бурлящих волнах. Корпус «Титаника» поднимался, а вода подступала к ещё одной дымовой трубе. Джо неосознанно подобрался выше и уцепился за ограждение так, что пальцы его застонали.

— Помогите! Помогите!

К корме карабкались обезумевшие люди. Последние шезлонги и стулья налетали на них, сбивали, и все вместе они исчезали в тёмной взбунтовавшейся воде. Мужчина рядом с Джо отчаянно посмотрел вниз, втянул носом холодный воздух, и его лицо вдруг дрогнуло.

— А-а, да пошли бы вы все к чёрту! — крикнул он и, перебравшись через ограждение, сиганул в воду. Следом за ним отправилось ещё несколько человек.

— Придай мне, господи, сил!

Соседи Джо один за другим перепрыгивали за борт — даже женщины. Их белые нагрудники ещё долго светились в густом и глухом мраке ночи, а затем люди погружались в воду. Что происходило дальше, Джо мог только догадываться. Он не собирался прыгать, лишь крепче сжимал ограждение и нервно осматривался.

«Па, — молился он про себя, — пожалуйста, старикан, не надо никому ничего доказывать: оставайся на корабле до последнего!»

Но он, увы, слишком хорошо знал горячность и импульсивность мистера Дойла — такие не смогла бы остудить даже безжалостная Атлантика.

Джо осмотрелся снова. Сердце его колотилось тяжело и резко, а дыхание спирало. Перед глазами его то и дело проскакивали пугающие мушки — и хуже этих мушек он не мог сейчас представить напасти. Он должен был ориентироваться во мраке ночи с уверенностью, в противном случае погиб бы. Джо аккуратно высвободил одну руку и яростно протёр кулаком глаза. Мир перед ним несколько прояснился.

Бескрайний океан расстилался кругом «Титаника», любезно готовый проглотить его и уничтожить. Джо повертел головой, и шея его предательски хрустнула. Всякое движение было сопряжено с чудовищной болью.

«Есть тут кто-нибудь? — отчаянно подумал он и опять осмотрелся. — Хотя бы какая-нибудь лодка… корабль… что угодно?»

Но океан был пуст и нем. «Титаник» тонул в величественном одиночестве, его обречённые пассажиры один за другим покидали борт и переваливались в ледяную воду. Уровень её всё повышался. Бурлящие белые волны прокатывались по палубам, облизывали их, как чьи-то жадные языки, и сметали людей в никуда.

— Помогите, пожалуйста!

— Я тону! Я тону!

Джо обнял своё ограждение и закрыл глаза. Он рад был бы заткнуть и уши — да только, как ни затыкай, эти вопли были бы слышны. Они раскалывали, в клочья рвали молчание ночи, они звенели не в ушах его, а в голове, в сердце. Джо медленно выдохнул, вдохнул и опять открыл глаза.

Несколько чёрных фигурок отчаянно карабкалось по палубе, а жадная, холёная, лоснящаяся волна спешила за ними. Один человечек запнулся — вода радостно приняла его. Другой схватился за шлюпбалочный трос, подтянулся — но силы оставили его — пучина гостеприимно раскрыла перед ним объятия. Последний из тройки рванулся вперёд, уцепился за кормовую надстройку и полез. У Джо замирало сердце, когда он следил за отчаянными движениями человечка, подбадривая того про себя так, словно сам полз рядом, словно его жизнь сейчас стояла на кону.

Человечек неуклюже рванулся вперёд снова и обеими руками вцепился в ограждение. Его ударили локтем, кто-то, наоборот, попытался поддержать. Человечек отчаянно запищал сиплым голосом:

— Дочка! Дочка! Моя дочка!

Джо снова перевёл взгляд на океан. Ни единого судна — ни следа судна. Они были одни в океане. Они одни гибли здесь, вода уже подбиралась к стопам, и от её мертвящего холода у Джо словно гасло что-то внутри — отчаянный непокорный огонёк.

— Дочка! Дочка!

— Пожалуйста, помогите! Пожалуйста!

Корма поднялась так высоко, что водная гладь казалась бесконечно далёкой. Джо прильнул к ледяному ограждению и негромко забормотал под нос, сам не понимая, откуда у него берутся эти слова, эти звучные обещания:

— Я сделаю всё, что угодно, я буду молиться, поститься, ходить в церковь, брошу курить, я сделаю всё, всё, что угодно, только, пожалуйста, не надо… я хочу жить, я хочу увидеть маму, Бетти…

— Помогите! Прошу! — надрывалась в равнодушной пустоте бледная женщина в спасательном нагруднике.

— О господи, смилуйся! — ревел вдалеке какой-то полный усатый господин. Фалды его фрака закрутились в жалкие сосульки.

— Помогите! Спасите! Мы тонем!

— Мы тонем! Помогите!

Огни корабля мигнули — казалось, невидимый великан, обитавший внутри судна, вдруг прикрыл глаза. Сердце Джо сжала дрожь.

— Помолимся, братья и сёстры во Христе! — отчаянно призывал священник, чьё лицо раскраснелось и покрылось потом. — Помолимся! Помолимся! Ну же, братья и сёстры, роковой час наш пробил — так останемся же достойными христианами, да встретим участь свою с достоинством, дабы зачлись нам пред престолом Всевышнего наши мужество и благородство! Молитесь, братья и сестры! Молитесь! Молитесь! Молитесь!

Огни снова мигнули. Джо отчаянно схватил ртом воздух. Свет опять пролился на палубу — тусклый и неуверенный, дрожащий — и тут же начал растекаться по крупицам, которые стремительно поедал мрак.

— Молитесь! Молитесь! — зычно хрипел голос священника. — Бьёт наш час, так будем же сильны духом! Молитесь! Молитесь!

Свет рассыпался в мельчайшее крошево дрожащих бликов. Они уходили от Джо, и Джо напрасно пытался удержать их хотя бы в пальцах. Свет мигнул, блеснул, и его не стало.

Корабль погрузился во мрак.

— Молитесь! Молитесь! Молитесь!

У Джо изо рта повалили клубы пара. Холод набросился на него, сжал в убивающих объятиях, и Джо, пошатнувшись, чуть было не свалился в воду через борт. Изо всех сил он навалился на поручни — на своё единственное спасение.

— Молитесь!

Чудовищный скрежет потряс судно. Джо тут же распахнул глаза. Ни за что в жизни не поверил бы он в это, но это было, он видел своими собственными глазами, остекленевшими от ужаса, как корпус, дрожа и гудя, словно растягивается. Могло показаться, будто «Титаник» растёт на глазах — но он не рос, а разламывался на части.

Огромный чёрный зазор вдруг образовался там, где совсем недавно плотно смыкались перила, и зазор расползся вширь. Казалось, монстр, дремавший внутри корабля, вдруг разомкнул хищные челюсти. Корпус застонал и треснул. Из разлома брызнул электрический свет, мелькнули на миг разорванные жилы проводов и металлические соединения, изуродованные и искореженные, как будто побывавшие в безжалостных лапищах великана. Разлом рос и расширялся, судно тряслось, словно в агонии.

— Моли…

Пастор утерял равновесие, руки его разжались, и он покатился по палубе. В последний раз Джо увидел его у самого края трещины — а потом пастор провалился в глубь гибнущего корабля и исчез.

— Помогите!

— Господи, что это такое?!

Люди один за другим бросались через борт — и Джо не мог обвинять их. Ему и самому хотелось кинуться в воду — вне всяких сомнений, хоть в океане и было холодно, там не могло произойти ничего, что он не видал бы прежде. В чёрной воде всё больше и больше появлялось белых пятен спасательных нагрудников — казалось, на неприветливых холодных волнах океана вдруг решили распуститься кувшинки.

Джо помотал головой и прочнее прилепился к ограждению.

— Господи… — простонал и он, и сердце его сжалось в точку.

Корма встала вертикально. Зазор прошёлся по всему кораблю, корпус треснул снова — как будто сотня сломанных одновременно костей — и нос устремился ко дну. Джо обхватил поручни и руками, и ногами, закусил губу и приказал себе готовиться.

Корме совсем недолго оставалось держаться на плаву.