Заключенные были убиты один за другим, с эффективностью, столь же точной, как тикающие часы. Уже две дюжины убитых, а палач только набирает ход.
Сцена резни была полна ужаса: вонь свежей крови, приторный запах тел, плавающих в коричневом озере, вязкое мозговое вещество, разбрызгивающееся и густеющее на выжженном солнцем пирсе.
Скалистый склон над местом бойни сверкал в полуденном зное, отражая битое стекло и искореженный металл, торчащие из-под обломков битвы, произошедшей несколько месяцев назад. Многие погибли, а те немногие побежденные, которые выжили, бежали, спасая свои жизни, и оставили разрушенную землю победителям.
Черные флаги ИГИЛ теперь висели на городской площади, и они развевались с крыш разрушенных зданий и хлестали по кузовам почти каждого пикапа, который проезжал по разбитым улицам: конечно, каждого автомобиля, который был до отказа набит молодыми бородатыми мужчинами в дешевой тактической экипировке и размахивающими оружием, с дикими глазами, полными рвения к их отвратительному культу смерти.
Здесь, у озера, между изломанным склоном холма и водой, проходила узкая береговая линия из солончаков и коричневого кустарника. Сорок три приговоренных к смерти мужчины в оранжевых комбинезонах опустились на колени, остальные из шестидесяти семи, которых доставили сюда на грузовике всего двадцать минут назад.
Пленников окружили бойцы в масках, державшие винтовки наготове; запястья пленников были связаны грубой веревкой спереди, и все они были связаны вместе длинной веревкой. Это исключало шанс, что кто-то из них встанет и уйдет, хотя вряд ли это имело значение. Никто не собирался убегать. До турецкой границы было почти сто километров по мертвой земле раздираемой войной Сирии, так какие у них были бы шансы, если бы они побежали?
Никто, сплетенный и стоящий здесь на коленях, не устоял бы перед ожидающей его судьбой. В этом не было никакого смысла, и практически все эти люди понимали, что последние несколько мгновений, оставшихся им на этой грязной Земле, лучше было бы потратить на молитву.
Палач носил пару кинжалов на поясе, но это было просто для вида. Настоящим орудием убийства были не лезвия; это был автомат Калашникова, модель 74-U, который держал в руках палач в капюшоне, стоявший в конце пирса.
Как было заведено в течение последних двадцати минут, двое охранников поставили заключенного на колени рядом с палачом, человек в маске направил дуло своего оружия за правое ухо приговоренного, а затем, без паузы, комментариев или секундного колебания, нажал на спусковой крючок.
Брызги крови брызнули из головы пленника, и тело дернулось вперед, изуродованное лицо указало путь вниз, к воде. Он врезался в поверхность озера, как и многие другие до него, и как и многие другие, ожидающие на берегу своей очереди умереть.
И видеооператор на береговой линии записал все это для потомков.
Сокращающийся ряд заключенных оставался пассивным, стоя на коленях на берегу озера, более дюжины вооруженных людей наготове стояли со всех сторон от них. Некоторые вздрогнули от выстрела из винтовки; другие вздрогнули от звука всплеска, зная, что их изуродованные мертвые тела через мгновение последуют их примеру; и вскоре двое вооруженных боевиков ИГИЛ спустились по деревянному пирсу длиной пятнадцать метров, ступили на скалистую береговую линию и взяли ближайшего мужчину в оранжевом за плечи. Еще двое похитителей только что перерезали веревку, обвязанную вокруг его талии, поэтому ходячая команда подняла осужденного с колен на ноги и повела его обратно по пирсу, подталкивая его вперед, если он замедлялся на мгновение. Обреченный тихо молился по-арабски, когда он шел, сцепив руки перед собой, его глаза были устремлены на деревянные доски у его ног, а не на воду, не на десятки тел, плавающих недалеко от конца пирса… не на его мертвых друзей и товарищей.
Прогулка длилась тридцать секунд, а затем ноги заключенного в сандалиях остановились в луже крови у края деревянных досок. Здесь ждал главный палач, его автомат Калашникова низко висел на перевязи у него на шее.
Палач ничего не сказал. Заключенный в оранжевом опустился на колени; он не выказывал никаких эмоций, а только продолжал молиться, теперь его глаза были закрыты.
Двое мужчин, которые доставили его сюда, сделали шаг назад; их собственные ботинки и брюки и даже стойки с боеприпасами на груди были покрыты брызгами крови, и они держали свое оружие поднятым, стволами прямо за ушами своего пленника, но они не стреляли. Они наблюдали, как палач поднял свой автомат Калашникова, взглянул на оператора, стоявшего на краю пирса, чтобы убедиться, что он все это заснял, а затем выстрелил молодому человеку в правый висок.
Половина головы мужчины взорвалась, выступив на три метра над водой; тело крутанулось, накренилось вперед и упало в кроваво-красное озеро лицом вперед со всплеском, который был идентичен двадцати пяти другим всплескам, которые предшествовали этому.
Группа сопровождения уже отвернулась, чтобы взять следующего человека в быстро сокращающемся ряду заключенных.
Сейчас сорок два.
Этим утром на берегу озера аль-Аззам были иракцы, сирийцы и турки, которых оставили умирать, и вскоре сопровождающие положили руки на плечи двадцативосьмилетнего парня со спутанными волосами, завитыми в стиле афро, с размазанной по лицу кровью и подбитым глазом, и они подняли его и повели за собой, начав его короткую прогулку навстречу смерти.
Таким образом, в ряду связанных и стоявших на коленях мужчин в оранжевых комбинезонах остался сорок один, и следующий мужчина, ожидавший своей очереди, выглядел почти так же, как и остальные. Грязные спутанные темные волосы падали ему на глаза, в них были осколки щебня и стекла. Его голова опущена в мольбе, его взгляд отведен от невероятно ужасной сцены, происходящей перед ним. На его бородатом лице запеклась кровь от побоев, которым он подвергся во временной тюрьме прошлой ночью, и его нос распух; удар в челюсть оставил на нем царапины и синяки, и он не смог полностью открыть его. У него также был сильный порез над правым ухом и кровавая рана над левым глазом.
Тем не менее, ему было не намного хуже, чем остальным заключенным, все еще живым.
Основное различие между ним и другими было небольшим отличием и не послужило бы им утешением. Он умрет первым, а они умрут после.
Заключенный слева от мужчины с избитым лицом теперь поднял голову, игнорируя приказы похитителей, и он посмотрел на ужас вокруг него. Его звали Абдул Бассет Рахал, и он был сирийцем, солдатом повстанцев в Свободной сирийской армии; он был захвачен накануне поздно вечером вместе с заключенным с избитым лицом, который был следующим в очереди на смерть. Рахал был храбрым двадцатичетырехлетним парнем, но сейчас он был напуган; в конце концов, он был человеком. Тем не менее, он находил утешение в том факте, что его смерть станет мученической, как и всех остальных, за исключением человека справа от него. Рахал почувствовал печаль к избитому мужчине у своего плеча, потому что он так много сделал, чтобы помочь; он был львом в битве, настоящим героем в их праведном деле, и теперь он умрет, не приняв мученической смерти.
Потому что он не был мусульманином.
Абдул Бассет Рахал познакомился с этим человеком всего позавчера, но сириец уже думал об американце как о собрате-воине, родственной душе и да… даже как о друге.
Сириец обрел некоторый покой в том факте, что он разделит свои последние вздохи с этим великим солдатом, и покой в том факте, что похитители ИГИЛ не узнали, что этот человек был выходцем с Запада, потому что они, безусловно, сделали бы из его смерти более масштабное шоу для камеры, и какой бы способ они бы ни выбрали, это было бы намного ужаснее, чем простой выстрел из винтовки в висок.
Американцу повезло; он получил бы пулю в мозг, и тогда все было бы кончено.
Рахал оглянулся на соленый берег у себя между колен, когда вернулись двое сопровождающих.
Американец был отрезан от остальных; послышался топот сапог по камням, а затем американца схватили за оба плеча, рывком поставили в вертикальное положение и, оттолкнув, потащили вдоль ватерлинии к пирсу.
Рахал окликнул его, стараясь говорить по-арабски, потому что, хотя он свободно говорил по-английски, это могло бы выдать монстрам ИГИЛ истинное происхождение американца.
«Хабиби!» Друг!» Клянусь, для меня было большой честью сражаться и умереть рядом с вами».
За свои слова Рахал получил прикладом винтовки по затылку, отчего упал лицом вниз и потянул за собой других заключенных за веревку, обвязанную вокруг их талии.
Но американец либо не услышал его, либо не понял, или, возможно, у него просто распухла челюсть, потому что он ничего не ответил.
Босые ноги Кортленда Джентри шлепали по деревянному пирсу; грубая бечевка, обмотанная вокруг его запястий спереди, впивалась в кожу. Стволы АК, которые держали люди по бокам от него, упирались ему в поясницу, и он чувствовал взгляды других четырнадцати боевиков ИГИЛ позади себя. Он пересчитал их, когда они вышли из грузовиков, и пересчитал еще раз, когда его привели к кромке воды вместе с остальными.
Он прошел мимо безоружного оператора и продолжил идти, теперь взглянул вверх и сфокусировал взгляд на залитом кровью дальнем краю пирса. Человек в маске, с АК на проволочном прикладе и кинжалами за поясом поманил его скучающим взмахом винтовки; он был плотным мужчиной, но, несмотря на это, Джентри мог видеть, что грудь палача выпятилась, без сомнения, из-за видео и внимания, уделяемого ему всеми на склоне холма, как союзниками, так и врагами.
Американский заключенный продолжал движение вперед; его судьба лежала в конце этого пирса.
Прогулка была короткой… Как будто судьбе не терпелось продолжить свой день.
В шаге от палача Джентри был вынужден упасть на колени; он поскользнулся в крови, покрывающей деревянные доски, но пришел в себя. Он опустился на колени, склонив голову, и пристально посмотрел на трехфутовую поверхность озера, на воду, переливающуюся кроваво-красным в коричневом. Тело самой последней жертвы отнесло на несколько ярдов в сторону, и это означало, что американец не врежется в него, когда он сам упадет в озеро, не то чтобы это дало ему какое-то большое утешение вообще.
Конвоиры позади него отступили на полшага назад, стволы их пистолетов приблизились к его голове, а затем Корт услышал щелчки винтовки палача, когда мужчина поднял оружие и направил его себе за правое ухо.
Это было оно.
Кортленд Джентри поднял голову, вздернул подбородок и решительно уставился в глаза.
«Поехали», — прошептал он.
Абдул Бассет Рахал, молодой сириец, который должен был умереть следующим, не наблюдал за казнью американского воина. Он просто закрыл глаза и прислушался к грохоту винтовки. Когда раздался звук, он показался громче, чем все остальные, теперь, когда он был полностью сосредоточен на звуке, и отчет только что затих, когда раздался всплеск.
Озеро «Аль-Аззам приняло свою новую жертву, и сириец знал, что пришло его время подойти к краю кровавого пирса.