Анархист

Глава 11

Ирина с детства мечтала стать врачом — с тех самых пор, когда она, во время поездки в город, вывихнула себе пальчик, а добрый дядя в белом халате и красивой белой шапочке быстро и ловко вправил ей сустав. Ирочке было совсем-совсем не больно, к тому же дядя врач угостил её таблетками аскорбиновой кислоты с глюкозой. Такие крупные, почти как конфеты, а ещё ужасно вкусные и очень полезные.

— Спасибо, дяденька доктор! — звонким голосом поблагодарила Ирочка — А можно, когда я вырасту, то тоже стану доктором?

— Конечно можно! — засмеялся мужчина — Только помни, что для того чтобы стать врачом, нужно много учиться. Ты хорошо учишься?

— Я уже выучила пять букв и умею считать до ста! — гордо сообщила Ирочка.

— Это большое достижение. — согласился дяденька доктор — Осталось не так уж и много, я уверен, что ты непременно справишься.

Ирочка училась очень хорошо, а теперь она стала учиться намного лучше — ведь она обещала! Правда, девочка забыла имя того врача, и даже лицо его со временем стерлось из памяти, но белый накрахмаленный халат и безумно красивая белая шапочка никогда не покидали её воображения. Любимой игрой Ирочки была больница. Мама сшила Ирочке докторскую шапочку, и девочка устраивала приём своих друзей. Стетоскоп Ирочке сделал Вовка Медведев, и инструмент получился почти как настоящий: Вовка очень хорошо научился выстругивать ножом всякие деревяшки, а дырку в трубочке, за бутылку из-под молока, просверлил дед Ахмет, который приезжал к ним в село раз в месяц и ходил по дворам со своим станком для заточки ножей, кос и топоров.

В классе Ирочка была главной санитаркой, следила за чистотой ушей, рук и шей одноклассников, случалось, перевязывала порезы, прикладывала холодную железяку к мальчишеским кровоподтёкам. А один раз, уже в седьмом классе, даже провела настоящую хирургическую операцию: наложила шину на сломанную ногу мальчишке из третьего класса. Пацан на перемене полез на трубу котельной, да не удержался и сорвался вниз. Мальчишку быстро принесли старшеклассники, причём двое сразу побежали предупредить — один о происшествии директора школы, а другой — позвать Ирину с её медицинской сумкой, помочь пострадавшему.

Когда директор, задыхаясь и хватаясь за сердце, наконец, пришла, Ирина уже наложила шину на повреждённую конечность, и теперь мазала йодом многочисленные царапины глупого третьеклассника. На колхозной машине пострадавшего доставили в районную больницу, где врачи высоко оценили качество повязки, сделанной семиклассницей.

В те времена обучение в старшей школе было платным, и родители Ирины не могли позволить себе такие траты. Но колхоз, решением общего собрания, постановил отправить Ирину учиться в областную школу-интернат. Ирина оправдала доверие земляков: училась отлично, и приезжая на каникулы всегда привозила заслуженные дипломы и грамоты.

Когда пришла пора поступать в высшее учебное заведение, Ирина не решилась ехать в Москву или Ленинград, а подала документы в свой, областной мединститут. Надо сказать, она совсем не прогадала: уровень образования в её альма-матер был совсем недурным, и специалистов готовили добротно. На первую свою стажировку Ирина поехала в родной колхоз, в недавно открытый фельдшерский пункт. За время стажировки, на приёме у неё побывали все без исключения колхозники — от председателя колхоза, встретившего её у себя в кабинете и заставившего провести собственный осмотр, до Филиппка, родившегося три дня назад, и прибывшего на приём на руках своей мамы, одноклассницы Иры.

На последнем, пятом курсе, Ирина была мобилизована в армию. Лучшим студентам курса досрочно присвоили звание врача и направили в Карелию, где как раз разгорелась война с Финляндией. Ирина попала на службу в госпиталь смешанной авиадивизии, и первые её пациенты были простуженные и гриппозные бойцы и командиры. Впрочем, это понятно: в авиации, в бой идут лётчики, их относительно немного. Остальные бойцы и командиры обеспечивают боевую работу летунов, вот на их долю достаются и морозы, и оттепели, и поветрия простудных инфекций.

Как бы то ни было, по результатам финской войны Ирина получила благодарность командования, и вместе со своим госпиталем перебралась в Белоруссию, так как на западной границе запахло порохом, и страна готовилась к отражению фашистской агрессии.

Войну их дивизия встретила достойно: несмотря на измену, вообще лишившую аэродромы и войска зенитного прикрытия, несмотря на вредительство, выразившееся в нарушении военной властной вертикали и правильного снабжения частей и соединений, смешанная авиадивизия, прежде чем сгореть в пламени войны, уничтожила столько же вражеских самолётов, сколько имела в своём составе. А может быть и больше, об этом станет известно только после войны, никак не раньше.

Эвакуация госпиталя обернулась жутким кошмаром: эшелон, в котором вывозили её отделение, был разбомблен с воздуха и расстрелян их пулемётов засады, организованной фашистскими диверсантами.

Ирина, Лариса и три пожилых санитара сумели вырваться из смертельного кольца, и они видели своими глазами: среди диверсантов почти не было немцев, а были русские.

Бывшие русские.

Белогвардейцы и их прямые потомки.

Бывшие русские из пулемётов расстреливали вагоны с нанесёнными на них красными крестами, добивали русских раненых, убивали русских врачей, русских медсестёр… Бывшие русские знали, что в Россию они могут вернуться, только перебив всех русских людей любой национальности.

Больше месяца маленькая группа уходила на восток по лесам и оврагам, но, в конце концов, голод, в очередной раз, выгнал их на картофельное поле, и потерявшие бдительность беглецы были схвачены эсэсовцами. Вернее, попались только женщины, а мужики были тут же убиты.

Ирина уже ожидала мучительной и постыдной смерти, но тут из зарослей вышел ОН — тот самый добрый дядя доктор из её детства, только не в белом халате, а в серо-голубом, похожем на лётный, комбинезоне, и с немецким пулемётом в руках. Одно длинное-предлинное мгновение, и нелюди, уже готовые надругаться ней и убить её, были перебиты, а бедная Лариса, мёртвая больше чем целую вечность, вдруг ожила.

Потом Ирина увидела и нечто вовсе невероятное — она увидела, как с нею заговорил комэск штурмового авиаполка, а такого не могло быть даже теоретически — Ирина видела следы свежих ранений на теле лётчика, и, судя по проекции, содержимое грудной клетки должно представлять собой фарш. Но Юрий был жив, хотя и очень слаб.

Потом была демонстрация содержимого рюкзака Антона Петровича — настоящая сокровищница, в которой уместилось и неведомые доселе медицинские приборы немыслимой сложности, и культуры неведомых микроорганизмов, позволяющих вырастить хлеб, мясо, резину и клей… Но больше всего Ирину поразило яйцо, из которого вырос огромный и прекрасный Лебедь. А когда Антон Петрович разрешил ей и Ларисе полетать на Лебеде, счастье было достигнуто — вот оно, в ладонях.

Перелёт в гондоле шасси был не слишком комфортным, зато довольно быстрым. Правда, в конце, уже над аэродромом, их самолёт угодил в нелёгкий воздушный бой, но Ирина его не видела, лишь слышала рёв моторов, грохот пушек и пулемётов, да получала шишки, стукаясь о всякие выступающие части во время манёвров. Да уж, швыряло её знатно.

Им повезло, что возвратились в ту же авиационную часть, в которой служили и до войны. Нет никаких сомнений, что попади они в другую часть, с ними быстро бы разобрались и приставили к делу, но тут и разбираться не пришлось: они тут же отправились в медсанчасть полка, помогать обрабатывать раненых.

Вскоре к сотрудникам медсанчасти присоединился и Антон Петрович, причём он взялся за мёртвых и безнадёжных раненых. Ирина, конечно же, удивилась, но потом вспомнила о Ларисе и Юрии, да и успокоилась. И была права: полк тогда потерял всего двоих бойцов, которые ко времени оказания помощи просто истекли кровью.

Тогда-то Ирина и придумала, как интенсифицировать использование микрохирургов и прочих приборов, имеющихся у Антона Петровича. По её мысли, микрохирурги латали бы самые тяжёлые повреждения и прекращали свою работу с тем, чтобы их переместили в следующего раненого, а всё остальное, не столь тяжёлое и серьёзное, уже доделывают обычные люди-врачи.

Ирина немедленно выяснила важнейшее обстоятельство: сколько могут проработать те или иные приборы, сколько времени им требуется для отдыха, восстановления и перезарядки. А ещё, она вполне случайно, узнала, что микрохирурги имеют функцию самовосстановления. Впрочем, это было немного позже.

Был ещё один любопытный эпизод вечером того же бесконечного суматошного дня: военврач, начальник медсанчасти, когда увидел воскрешенных Антоном Петровичем раненых, испытал сильнейший культурный шок, и его хватил апоплексический удар. Хорошо, что Антон Петрович оказался рядом, ещё лучше, что оказались свободны микрохирург и кое-что из аппаратуры.

Тогда Антон Петрович только лишь повернулся к ней, а Ирина уже по-ученически вскинула руку: «Да, я согласна учиться управлять вашими аптечками». Добрый дядя доктор улыбнулся и поманил рукой: садись сюда. И начал объяснять, как при помощи умственного усилия управлять работой приборов из аптечки. Во время этой работы Ирина и Антон Петрович говорили мало, больше обменивались мыслеформами: «Взять так», «Направить так», «В такой ситуации следует делать то-то и то-то»… Да, у них сразу и легко установился мысленный контакт, возможность обмениваться целыми блоками сведений. Работа пошла ещё легче, когда к Ирине присоединилась Лариса. Они как бы дополнили друг друга, принимая на себя некую часть общей работы, причём не линейно, а как бы выхватывая из объёма некий массивный фрагмент, который лучше поддаётся кому-то из них двоих. У Ларисы хуже получалось общение при помощи мыслеформ, зато она легче воспринимала пиковые взаимодействия аппаратуры из аптечки с организмом раненых. «Вы вдвоём являете собой идеального оператора лечебно-восстановительного комплекса. Хотя, насколько я знаю, такой комплекс обслуживает человек пять-шесть» — хвалил их Антон Петрович.

Военврача они тогда вылечили по высшему разряду. Все накопившиеся наслоения в кровеносных сосудах, непорядок в печени, нарушение функционирования почек, ненужные осадки в лёгких, в лимфатических узлах и протоках — всё вычистили. Заодно укрепили сердце и восстановили правильный баланс микроорганизмов в кишечнике. Мужчина он, конечно, неплохой и специалист знающий, но, скажем откровенно: под раздачу волшебных подарков он попал совершенно случайно — Антон Петрович просто на примере этого военврача показал Ирине и Ларисе возможности медицинской аппаратуры из будущего.

Потом Антон и Юрий остались в расположении авиаполка, а Ирину и Ларису командование отправило в тыловой госпиталь. Разумеется, тамошние деятели сходу попытались отнять у Ирины с Ларисой такую интересную и многообещающую аппаратуру. Но ничегошеньки у этих хитрецов не вышло: аппаратура оказалась закреплена за Ириной и Ларисой, в том смысле, что просто не реагировала на чьи-либо ещё попытки управлять и вообще хоть как-то взаимодействовать. Быть бы преогромному скандалу, но приехал комиссар госбезопасности, разбиравшийся с ними после прилета в авиаполк, и запретил, кому бы то ни было даже приближаться в Ирине и Ларисе.

Сделано всё было чрезвычайно просто и эффективно:

— Комиссар привёз с собой из Москвы приказ о формировании нового госпиталя, в котором указывались всего две штатные единицы: начальник госпиталя Стрельникова Ирина Михайловна и её заместитель Смирнова Лариса Авдеевна. Всех остальных сотрудников они вольны набирать откуда угодно, но с тщательной проверкой по линии госбезопасности. Комиссар представил Ирине и Ларисе начальника особого отдела, целого капитана госбезопасности, что по армейским меркам соответствовало полковнику. Впрочем, оно и понятно — дело затевалось серьёзнейшее.

Тут ведь дело в чём: сначала хотели организовать относительно небольшой госпиталь для лечения старших командиров и генералов, ну ещё наиболее ценных специалистов, однако Ирина сразу взяла быка за рога и предложила едва ли не конвейерный метод восстановления раненых. Когда комиссар посчитал на бумажке количество возможно восстановленных военнослужащих, он тут же умчался в Москву и спустя сутки вернулся с приказом.

Примерно неделю Ирина и Лариса налаживали дела, набирали персонал, отлаживали методики. Средний и младший медперсонал им дали тут же, даже с некоторым запасом. Оборудование для палат, процедурных, операционных и прочих помещений выделили щедрой рукой. Сразу же передали в их ведение роту санитарных машин, а к ним ремонтное подразделение. Рядом с госпиталем немедленно оборудовали аэродром, куда могли приземляться лёгкие самолёты типа санитарных У-2 или Р-5, а потом рядом построили ещё одну полосу, так что стало возможно приземление и взлёт санитарных версий бомбардировщиков СБ и ДБ-3. Оказалось, что как только появилась необходимость, для них, вернее для их госпиталя, тут же создали необходимую версию самолётов.

И охраной госпиталя занялось не какое-то простое подразделение, а целый батальон Осназа НКВД.

Порядок действий в госпитале установлен такой: из самолётов мешки с телами раненых или не окончательно мёртвых бойцов и командиров доставляли в отдельные боксы приёмного покоя, где бригады специально натренированных санитаров готовили пациентов к конвейерной операции, отработанной здесь до мелочей.

В операционную номер один пациентов доставляли уже на операционных столах, снабженных колесиками. Там их встречали Ирина с Ларисой, мгновенно раскладывали микрохирурги и наклеивали пластыри. В сущности, это работа операционных медбратьев, но выяснилось, что тактильный контакт с пациентом крайне важен. Были случаи, когда при прикосновении рук врача, пациент выныривал из бессознательного состояния. Более того: едва ли не в порядке вещей стало возобновление работы сердца раненого от простого прикосновения руки врача. В чём причина — ни Ирина, ни Лариса не задумывались — наверное побочное действие аппаратуры из будущего.

Затем начинался, собственно говоря, первый этап операции, который женщины между собой называли «штопка крупными стежками». Во время этого этапа микрохирурги ликвидировали наиболее опасные и глубокие повреждения, оставляя открытыми раневые каналы. Ирина и Лариса руководили работой всех устройств, а их бывало немало, поскольку в операционной номер один порой находилось одновременно до пятнадцати пациентов. Ирина при этом сидела на металлическом стуле, а Лариса сидела или стояла рядом, держа подругу за предплечье. Когда у кого-то из пациентов заканчивался цикл первой очереди лечения, Лариса выходила из транса и указывала на него. Медбратья собирали выходящие микрохирурги, отделяли пластыри, помещая их в кюветы со стерилизационными растворами, а самого пациента прямо на столе, отвозили в одну из шести операционных номер два, где он попадал в руки обычных хирургов, задачей которых было восстановление всех слоёв внутренних оболочек. Этот этап получил название «штопка набело».

Из операционной номер два, пациент отправлялся в палату интенсивной терапии, где его приводили в относительный порядок, в основном, восстанавливая объём крови, потерянной после ранения. Впрочем, хватало и других проблем.

А уже через день пациентов снова грузили на самолёты или автотранспорт, и отправляли в другие госпиталя и клиники — на долечивание.

Важным обстоятельством было то, что операционные делились на три потока: в одних проводились операции, второй поток подвергался мытью и стерилизации, а третий стоял в резерве: случалось, что вдруг, неожиданно поступала очередная группа раненых, вот для них и открывались резервные операционные.

В один из таких рабочих дней госпиталь посетил Николай Нилович Бурденко. Великий учёный и организатор науки внимательно ознакомился со всеми этапами работы госпиталя, попытался взять на себя и управление микрохирургом, и не огорчился, потерпев поражение в этом начинании.

— Видите ли, Николай Нилович, как выяснилось, с такой работой легче справляются женщины, и мы готовим три пары, как мы себя называем, дистанционных операторов. — уже в своём кабинете пояснила Ирина.

— Что же дадут дополнительные пары операторов? — поднял лохматую бровь старый академик.

— Появится возможность вести приём круглые сутки. Пока наш предел — пятьдесят операций в сутки, поскольку нам, как это ни прискорбно, надо спать и отдыхать. И если обычного хирурга легко можно заменить, то дистанционного оператора просто некем.

— Понимаю. Увеличение пропускной способности госпиталя в три раза — это огромное достижение. Однако я приехал вот ещё по какому поводу: человек, снабдивший вас столь совершенными приборами, наверняка обладает знаниями, несколько обгоняющими современные. Вы ведь общались с этим человеком?

— Да, Николай Нилович, общались.

— И каково же у вас мнение об этой личности, умён ли он, образован ли?

— Ах, Николай Нилович, Антон Петрович необыкновенно умён, можно сказать, умён как Вы! — пылко воскликнула Ирина.

— Вот коли он умён и многознающ, пусть поделится своими знаниями с нами. А Вы, милая Ирина Михайловна, уж сделайте милость, проявите настойчивость и попроситесь в ученицы. Я же вижу, что Вам хочется этого. — подначил академик — И мы все получим много пользы от вашей учёбы, в первую очередь новые знания.

— Непременно попросимся! Лично я буду проситься от всего сердца. — горячо уверила Ирина.

Она вдруг отчётливо осознала, что её влечёт к Антону Петровичу, доброму дяде доктору, как она про себя его называла, а тут умнейший человек современности предлагает такой простой и естественный план сближения… Это же прекрасно!

На следующий день после отъезда Бурденко, Ирина с Ларисой отправилась в гости к Антону Петровичу. По дороге она чуть было не поссорилась с Ларисой: почему-то ей показалось, что подруга увлеклась Антоном Петровичем, но, слава богу, всё разъяснилось.

На самом деле Ларисе ещё до войны приглянулся Юрий. Ну, тогда до войны, не настолько, чтобы заводить с ним серьёзные, обязывающие отношения… Но совместное большое дело, в которое они оказались случайно вовлечены, изменили взгляды Ларисы. Да и то сказать: раньше Юрий был обычным военным, молодым командиром, то есть сильным и симпатичным мужчиной, только вот под причёской у него катался гладкий бильярдный шар с одной извилиной пунктиром от уха до уха, впрочем, как у почти всех нормальных вояк. Читать Юрий не любил, науками не интересовался, и даже карьерные перспективы у него были очевидные и вполне незавидные: если не сгорит во время очередного вылета, то может статься, дорастёт до комполка. Это предел. Выше — вряд ли, поскольку Юрий никогда не умел обзаводиться нужными, полезными для карьеры связями, а талантами стратега или хотя бы штабиста, он отнюдь не отмечен.

А когда Юрий попал в руки Антона Петровича, выяснилось, что по отполированной кости бильярдного шара, что катается под Юриной причёской, вполне могут быть процарапаны борозды. А потом борозды углубились до извилин, всё увеличиваясь в количестве и усложняясь в структуре. Юрий вдруг стал глотать книги, в основном посвящённые биологии и астрономии. Кроме специальной литературы Юрий стал читать и художественную, в основном мировую классику. К тому же, наличие в постоянной близости прекрасно образованного и широко мыслящего собеседника тоже стимулировало перерождение кости в мозговое вещество.

Лариса, случалось, поглядывала и на Антона Петровича… Но нет. Ей нужен кто-то попроще.

Впрочем, умная Лариса, в своей речи деликатно опустила толику своего, пусть и невеликого интереса к Антону Петровичу, заострив внимание на Юрии, перспективах его умственного развития, и как следствие, карьерного роста, а там и матримониальных планов в его адрес.

По приезду в полк, Ирина и Лариса обратились к особисту, и тот любезно проводил их к палатке, которую занимают Антон и Юрий. Вскоре пришли и хозяева — они только что вернулись из столовой.

Встреча была радостной, а разговор — очень полезным. Антон Петрович почти сразу согласился взять на себя новые обязанности учёного руководителя, но что огорчило Ирину до глубины души — не сделал даже слабой попытки сблизиться. Мужчина вёл себя как хороший учитель в обществе красивых девочек-старшеклассниц: разговаривал, шутил. Случалось, отвешивал забавные комплименты… и всё.

А потом началась учёба. Довольно странная и необычная, поскольку и учитель, и ученицы были страшно заняты и очень уставали. Но во время встреч Антон Петрович читал им лекции и проводил разные увлекательные и очень поучительные опыты.

Учиться у Антона Петровича оказалось необычайно интересно: он с необыкновенной скоростью диктовал трём стенографисткам, работающим посменно, учебники биологии, физики, химии и многих других наук. К примеру, Ирина с удивлением узнала, что иммунология является не маленьким разделом биологии человека, а преогромной отраслью, куда со временем уйдут гигантские силы средства и умственные усилия современного научного сообщества.

Первые, ещё машинописные, экземпляры учебников Антон аккуратно предоставлял своим ученицам, а потом, при случае, проводил интереснейшие лекции, семинары и практические работы. На сей случай из Москвы, от самого Боткина, приехала специальная съёмочная группа, правда, всего их трёх человек, чтобы записывать эти занятия на киноплёнку и на магнитофон.

Пригнали целый грузовик цветной киноплёнки и американской магнитной плёнки! Как сказал начальник съёмочной группы, плёнки немедленно размножались и уже в Москве использовались для обучения студентов, аспирантов и научных сотрудников профильных ВУЗов и НИИ. Это правильно. Новейшие достижения науки должны немедленно внедряться.

Отношения Ирины и Антона развивались, впрочем, потихоньку, неторопливо и изыскано — совсем как в старинном романе, когда главный герой, могучий воин и великий учёный, неуверенно и неловко пытается сделать шаг навстречу прекрасной даме, мучится и страдает, не замечая, что дама давным-давно и насмерть влюблена в него.

Ирине безумно нравилась эта новая игра, и с одной стороны, хотелось продлить её как можно дольше, а с другой стороны… звон свадебных бокалов, марш Мендельсона и белое платье тоже прекрасны и удивительно притягательны сердцу любой девушки.

Беда пришла с совсем неожиданной стороны: в один далеко не прекрасный день, на утреннем совещании, вошедший последним Бобокин Герард Иванович, их особист, едва закрыв деверь, поднял руку:

— Ирина Михайловна, разрешите сделать важное объявление? Извините великодушно, я должен был сначала доложить Вам, но сведения поступили всего лишь минуту назад, и не терпят отлагательства.

— Слушаем Вас, Герард Иванович.

— Товарищи, поступили сведения, что наш госпиталь с минуты на минуту будет атакован превосходящими силами германских парашютистов. Это отборные, превосходно обученные войска, ненамного хуже нашего Осназа.

— Это уже вопрос военный. — решила Ирина — Командуйте, товарищ капитан госбезопасности.

— Вы разрешаете?

— Конечно.

— В таком случае, всем здесь присутствующим приказываю спуститься в подвал здания. Очень хорошо, что у нас сегодня нет раненых, самолёты я перенаправил на другие аэродромы. Занимайте дальние отсеки подвала, в случае опасности мы подорвём вход в подземелья, вы там отсидитесь до подхода помощи. Все подлежащие эвакуации приборы и аппараты опустите в колодец. Горловину колодца мы, в случае опасности, тоже подорвём.

— Всё ясно, товарищи? Исполняйте приказ. — решительно сказала Ирина — Лариса Авдеевна, Вы со мной?

— Конечно с Вами, товарищ Стрельникова.

Когда все сотрудники госпиталя ушли вниз, Ирина и Лариса отправились в одну из недальних операционных, не имеющих окон. Помещение было хорошо ещё и тем, что попасть в него можно было только из другой комнаты, тоже не имеющей окон. Здесь они решили организовать медицинский пункт.

— Ирина Михайловна! — попытался протестовать начальник особого отдела — Я отвечаю за Ваши и Ларисы Авдеевны жизнь и здоровье. Прошу вас спуститься в убежище!

— Герард Иванович, скоро у вас появится множество раненых и убитых. Извольте организовать их доставку сюда, для этого можете позвать добровольцев из числа врачей и медбратьев. Вы же понимаете, что оборона будет намного более стойкой, если наши бойцы будут знать, что помощь им будет оказана немедленно.

Особист только козырнул и отправился делать своё дело.

Ожидаемый бой начался внезапно: вдруг со всех сторон залаяли крупнокалиберные пулемёты и автоматические зенитные пушки, загрохотали взрывы от ручных гранат до огромнейших авиабомб, и всё это отовсюду, разом. Послышались команды и ответы, крики ярости, стоны, какой-то зубовный скрежет и лязг металла — тоже отовсюду и разом.

Первого раненого доставили через шесть минут после начала боя, и это был особист. Бессознательное тело мгновенно освободили от одежды, из ран, не особо церемонясь, потому что время дорого, скоро пойдёт другие раненые, выдернули осколки и вставили микрохирурги с сокращённой программой лечения. Дальше пострадавшие повалили потоком, причём все тяжёлые, сложные, с крайне неприятными ранами. Доставили и комбата Осназа, с полуоторванной ногой. Майор был в сознании, даже мог обрисовать обстановку:

— Навалилось очень много, не меньше двух полков, да ещё с тяжёлым вооружением: миномёты до сто двадцатого калибра, безоткатные пушки, даже два броневика. На аэродром приземлилось три гигантских планера с отлично вооружёнными десантниками. Ещё два планера мы сбили в воздухе, а один сожгли при посадке, иначе нам бы пришлось совсем кисло. И что совсем плохо, они отлично знают нашу систему обороны, вернее ту, что мы показывали проверяющим из Главного Управления. Хорошо, что поверил своему волку внутри, и сразу после проверки мы сделали дублированную систему обороны и переложили минные поля. Да и неучтённые фугасы на ВПП нам тоже очень помогли.

Командир отключился. В сущности, всё ясно: немцам стало известно о новом и необычном оборудовании госпиталя, которого никто не видел, но результаты его работы известны всем. Фантастические результаты. Глупо было бы надеяться, что враги не захотят отнять такие ценные вещи, желательно, вместе со специалистами, обученными работать с новой техникой. А не захватить — так уничтожить. Простая логика войны.

Что дела идут совсем плохо, Ирина поняла, когда на сороковой минуте боя раненых стало шестьдесят пять, причём двадцать один из них — командиры.

— Дело скверное. — сказала она Ларисе — Все командиры батальона выведены из строя. И командиры приданных подразделений тоже. Правда, в Осназе и сержанты учатся управлять боем, но всё равно схожу, посмотрю, что и как.

Лариса не стала впустую отговаривать подругу и начальницу, а просто подала ей автомат и подсумок с рожками, снятые с кого-то из раненых, а сама продолжила заниматься ранеными, благо ей было кому помочь — пара девочек из новеньких как-то сходу сумели освоиться со сложным управлением.

Когда Ирина осторожно выглянула из-за двери, то поразилась, насколько всё изменилось: аккуратный комплекс зданий бывшего загородного дворца какого-то магната, занятый под госпиталь, теперь представлял собой груду развалин. В отдалении мелькали силуэты вражеских солдат в характерных шлемах немецких десантников, по ним экономно и прицельно вели огонь наши бойцы. Но было видно, что кольцо окружения неуклонно сжимается, а ответный огонь слабеет.

— Товарищ военврач, не высовывайтесь дальше. Опасно! — раздался сбоку сильный мужской хрипловатый голос.

Ирина повернулась. В простенке между окном и дверью стоял старшина Осназа и осматривал прилегающую к главному корпусу территорию.

— Вы теперь за комбата? — спросила Ирина.

— И комбата зацепило? — без особого удивления переспросил старшина — Жаль. Тогда действительно командовать кроме меня некому. Ротные и взводные давно у вас, всех пометили.

— Что будем делать, старшина? Похоже, помощь к нам не торопится. Скорее всего кто-то её задерживает.

— Да не знаю я чего делать. — в сердцах отозвался старшина — Тут надо придумать какой-то ход, а мне в башку ничего не лезет.

— Ход, говоришь? Старшина, ты определил, откуда немцы управляют боем?

— Вон, с вышки аэродрома. — махнул рукой старшина — Оттуда самый лучший обзор, вот там и сидят их старшие офицеры.

— Сможешь провести туда бойцов?

— Вот ведь как всё просто! — обрадовался старшина — Прихлопнем верхушку, а пока они будут выстраивать новую линию подчинённости, мы время-то и выиграем. Чёрт, ведь меня учили этому. А вот в бою не вспомнил. Спасибо, товарищ военврач. Ну я пошел, а вы уж, Христа ради, не высовывайтесь. Хотите пострелять — просто поднимайте автомат над подоконником, сделали очередь, и перебегайте на другое место. Не цельтесь! Для вас это опасно.

Старшина ушел, вместо него рядом с Ириной появились два бойца, которые периодически останавливали её, пытающуюся высунуться дальше, чем можно. Так прошло ещё полчаса, может больше. В какой-то момент от неприметного бугра за окраиной аэродрома вдруг ударил огненный поток, направленный на башню управления аэродрома. Огненные змеи с чёрными головами вонзались в башню, а чаще — вокруг неё и загорались ослепительным термитным пламенем.

— Чёртушка Данилович! — восхищённо стукнул кулаком по стенке один из бойцов.

— А что он сотворил? — спросила Ирина — Я, признаться, не поняла.

— Вы же сами приказали ему уничтожить немецкий командный пункт, вот он и придумал как. Там склад снарядов для катюш, остался от прежнего хозяина аэродрома. Термитные заряды. Вот Данилович и придумал. Расстояние маленькое, вот он прямой наводкой и за… Расстрелял, в общем.

— А с чего же он их запустил? — удивилась Ирина — Направляющих-то нет?

— Это мы уже потом узнаем. Может, были направляющие, а может, какие брёвнышки приспособил.

Вскоре, уже с других точек, ракетному удару подверглись ещё два узла немецкого наступления, и наступила отчётливо слышимая пауза, впрочем, недолгая, минут десять, не больше. Немцы попытались контратаковать, но нарвались на неведомо как организованное минное поле, вернее, минную засаду: в оба фланга рванувшейся в атаку роты, ударили снопы какой-то щебёнки и прочего мусора, выплюнутые из косо поставленных бочек. Наши, насколько могли, добавили, со своей стороны. Наступательный порыв немцев как-то резко иссяк.

В это время Ирина советовалась с сержантом-осназовцем, вернее ставила боевую задачу:

— От котельной, которая в левом крыле этого здания, в тот жёлтый флигель, откуда по нам наладились стрелять из миномёта, проложены трубы отопления, я сама инспектировала это дело. Там, в этой перекрытой канаве, я не знаю, как правильно называется, между трубами и стенками есть просвет, сантиметров пятьдесят-семьдесят.

— Ну-ка, ну-ка. — воспрянул сержант.

— Главное вот что: вход с той стороны вообще не виден, это бетонная плита в полуподвале, с нашей стороны прикрученная проволокой. Там же рядом узкая такая лестница, ведущая наверх до чердака. Не знаю, как наверху, а на втором этаже дверь не видна, даже заклеена обоями.

— Задачу понял, товарищ военврач!

Сержант испарился, на его место присел другой боец, ефрейтор:

— Товарищ военврач, а нам что делать? Давят, проклятые, еле держимся.

— Ну, пошли, посмотрим, что у вас. — вздохнула Ирина.

Перешли в другое крыло здания. Здесь и правда было тяжко: немцы закрепились на невысоком крутом холмике на той стороне парка, метрах в трёхстах от корпуса, и из двух крупнокалиберных пулемётов поливали наших. Стены ещё не были пробиты, всё же полтора метра старинной кирпичной кладки, но обороняться было тяжко.

— Ну-ка, ребята, берите самовары. — Ирина кивнула на лежащие в коридоре пару батальонных миномётов — Пошли, посмотрим, как там на крыше.

На чердаке было совсем плохо, в том смысле, что, чердака-то и не было. Почти вся стропильная система и вся кровля были снесены взрывной волной, так что крыша оказалась открытой для вражеских наблюдателей на холме. Укрыться было негде. Даже высовываться было опасно. Спуститься во двор? Стрелять из миномёта со двора тоже невозможно, поскольку он открыт для обстрела, с другой стороны.

— Нехорошо. — глубокомысленно проворчала Ирина, снимая пилотку и слегка высовываясь из люка — Тут вас вражина увидит и тут же обидит.

Ефрейтор рядом утвердительно угукнул.

— Сделаем так: вы сейчас разломаете потолочное перекрытие вокруг люка, вот вам будет возможность стрелять прямо с лестничной клетки.

— Ага! Хорошо придумали! А…

— Будет мал сектор обстрела, значит, сделаете дыру пошире. Может, и в два ствола постреляете, место вроде хватит.

— Дак, лестничный марш провалится! — вякнул кто-то из бойцов.

— Не неси херню! — урезонил его ефрейтор — Тащи сюда ломы, будем оборудовать позицию. Там внизу, на пожарном щите имеются. Да поживее ты, анчутка[9]!

Так в суете прошло ещё два или три часа, потом стало намного легче: стали возвращаться восстановленные бойцы, а потом и командиры.

— Товарищ военврач, разрешите принять управление боем? — по-уставному вытянулся перед Ириной капитан, начальник штаба батальона Осназа.

— Да, уж, сделайте милость! — отозвалась Ирина, а сама внимательно присмотрелась: не насмехается ли капитан?

Нет, капитан был предельно серьёзен. Он выслушал доклады подчинённых, одобрил все приказы Ирины. Профессионала видно по делам: капитан видел бой, как в целом, так и в деталях, каждый из эпизодов.

— Всё-таки здорово Вы, товарищ военврач, подловили фрицевских командиров на вышке! Теперь и биться несравненно легче — у них, конечно, восстановилось централизованное управление, но чувствуется, что неприятельской бригадой управляет не полковник и даже не майор, а кто-то из ротных. Максимум гауптман без высшего военного образования. Умелый, сволочь, талантливый, да вот школы у него нет. Это заметно, за счёт этого и вывернемся.

— Ваш старшина их там прищучил. — отказалась от похвалы Ирина.

— Верно. Сделал старшина, а команду отдала военврач. — спокойно отмёл возражения капитан — Кто приказал подавить огневые точки с позиции, которая не приходила в голову военным профессионалам? Военврач. Кто виноват в том, что немцы прорвались на текущие позиции? Правильно: комбат и я. Кто переломил бой в нашу пользу? Правильно: военврач Стрельникова. Кто в конце концов выиграет бой? Удивитесь, но уже двое: военврачи Стрельникова и Смирнова.

— Почему мы?

— По той причине, что лично Вы удержали оборонительный периметр, когда немцы выбили всех старших командиров батальона, и готовились рассечь нас на отдельные очаги. Им не удалось. А теперь, когда военврач Смирнова вернула в строй командиров, исход боя совершенно очевиден. В любом случае мы выстоим.

Прошли ещё пара часов стрельбы и осторожного перемещения от одной дырки до другой, и наконец, всё кончилось.

Послышался рёв моторов, лязг гусениц, и от недалёкой лесопосадки показались танки, выстроившиеся в атакующую цепь. Тяжёлые машины преодолели две трети пути до госпиталя и с брони посыпались пехотинцы — это, наконец, пришла помощь.

По взлётной полосе побежал, яростно ревя всеми четырьмя моторами, самолёт со странным шасси: у него всё пузо было в колёсиках. Но наши отреагировали быстро и правильно: перед самолётом заплясали взрывы снарядов танковых пушек, и аэроплан встал, криво раскорячившись поперёк полосы.

Вот так. И сам не удрал, и другим перекрыл дорогу: следом остановились два малютки Шторьха. К самолётам тут же отправились два танка и несколько грузовиков с пехотой: ясно, что удрать попытались оставшиеся офицеры, они в плену будут смотреться куда лучше. Да и ценных сведений у них куда больше чем у рядовых десантников.

Стрельба мгновенно затихла, немецкие парашютисты стали выходить на открытое место и складывать оружие. Задачу, поставленную им, выполнить оказалось невозможно, сопротивление бесполезно, командиры попали в плен, вот десантники и сохраняли себе жизнь.