Анархист

Глава 29

— Мюнхен мы обошли по дуге. — сообщил штурман — Подходим к Аугсбургу, искать велено здесь. Обещали дать сигнал по радио, но это рискованно: тут большой авиазавод по производству истребителей, Мессершмиттов. Так что за безопасностью здесь следят, как следует.

— Это понятно. — вздохнул Антон — Попробую рассмотреть без наводки.

А если серьёзно, то чем отличается микробиологическое производство от окружающего ландшафта? Ну, здания… Зданий здесь в достатке: богатый, обихоженный край. С дорогами тоже полный порядок. Металла микробиологи используют немного: на авиазаводе металла на порядок больше.

Сооружения… Желательно необычные…

Есть! Очистные сооружения должны быть непременно.

Какие-то два часа планомерных поисков, и Антон увидел то, что искал: очистные сооружения, скопированные с типовых наших.

— Дима! — позвал он штурмана — Мы нашли то, что искали!

— Ну-ка, ну-ка! — встрепенулся тот.

— Вон, смотри, круглые такие сооружения, наполненные водой, а поперёк каждого — железный мостик.

— Вижу!

— Это аэротенки. Важнейший элемент системы. После полёта, если будет интересно, я расскажу подробнее. А пока фотографируй и слушай: котельную ты и так видишь.

— Угу.

— Небольшое высокое здание рядом это главная насосная станция. Без неё тут вообще ничего работать не будет. Электроподстанцию определил?

— Определил.

— Тогда едем дальше: вон фильтры первичной очистки, дальше мы видим, те, что у забора, пруды сброса. По сути это просто бронированные канавы, не тратьте на них усилий. А вот что важно: вон те здания — это уже цеха предприятия, там стоят автоклавы с биомассой. Судя по размерам, это очень серьёзное заведение. Очень. И цехов мы видим целых шесть. Это очень много. Рядом мы видим административный корпус, судя по всему, главная баклаборатория расположена в этом же здании. Одним махом можно уничтожить и лабораторию, и сотрудников, а главное — эталонные культуры и документацию. Зажигалок не жалейте, ребята.

— Вижу, здесь разобрались? — подал голос пилот.

— Разобрались.

— Тогда поехали в Вюртемберг. Штурманец, напомни, как там название, смешное такое.

— Мюхленхуйли.

— Ха-ха-ха! И хотел бы, да не забудешь! Вот ведь варвары, даже названия деревень у них ругательные!

Самолёт совершил плавный доворот на новый курс и направился на северо-запад. До следующего объекта разведки меньше полутора сотен километров, но спокойно их преодолеть не дали.

— Командир! — раздался голос — Верхний башенный стрелок. За нами погоня.

— Как увидел? — спокойно отозвался пилот.

— Он неосторожный. Вылез на диск Луны.

— Возьмёшь?

— Даже не волнуйтесь.

— Товарищ пассажир, прошу посмотреть на заднюю полусферу. Сейчас наш Сергей Викентьевич покажет, чему научился у вас. Экипаж, все болеем за товарища старшину.

Пара немецких ночных охотников, вызванных радарами ПВО, догоняли одиночный разведчик, и, наверное, уже предвкушали вполне заслуженную победу…

— Командир, они вышли на позицию. Скольжение вправо!

Самолёт, не изменяя скорости и общего направления слегка, почти незаметно, прянул вправо, и огненные шнуры пушечной и пулемётной очередей прошли мимо него. Зато снаряды из верхней установки устремились и попали куда надо: передний истребитель вспух огнём, перевернулся и беспорядочно повалился вниз. Ведомый пары охотников попытался уйти вниз, но там его ждал стрелок нижней установки, получивший целеуказание от верхнего:

— Пошел к тебе, три пальца дальше правой шайбы.

Длинная, снарядов на десять, очередь, и второй охотник повалился к земле.

— Сергей Викентьевич, Иван Иванович, от лица службы объявляю благодарность! — торжественно сказал командир.

— Служим трудовому народу!

— Так и воюем, Антон Петрович. — с гордостью отметил пилот — Помогает друг другу, подсказываем, заранее продумываем оборонительные маневры, всякие приметы для целеуказания друг другу. Иван Иванович, по наводке Сергея Викентьевича, довернул свою артустановку и приготовился открыть огонь. Фашист влетел прямо в створ, осталось только нажать на гашетку. Бывало и наоборот, когда цель идёт не сверху вниз, а снизу вверх.

Мюхленхуйли оказался не отдельным поселением, а частью ненамного более крупной деревни Хоэнберг. Очень удачно получилось, что штурман самостоятельно отметил очистные сооружения впереди-слева по курсу, всё было отлично видно, и доворачивать не пришлось. Пусть немцы думают, что разведчик искал что-то другое, тем более что военных производств тут хватает: тут тебе и пороховой завод, и завод ракетного топлива, и танкоремонтный завод и авиаремонтный… Много всего. Промышленный район.

— Отлично поработали. — объявил пилот — Осталась последняя точка, и идём домой.

У последней точки, артиллерийского завода, их поджидала засада: три пары высотных перехватчиков. Пилот принял решение в бой не ввязываться, тем более что силы противника превосходящие, и ушел на высоту. Поршневые двигатели ни в скороподъёмности, ни в высотности с газотурбинными соревноваться не могут, так что перехватчики несолоно хлебавши, вернулись на свой аэродром.

— Возвращаемся в Москву, до посадки примерно четыре часа. — сказал пилот — Антон Петрович может отдохнуть, экипажу следить за небом в своих секторах.

Антон не стал изображать ненужный героизм, опустил спинку кресла и задремал, в дежурном режиме осматривая окружающее пространство. Очнулся он от сигнала локатора: приближаются два истребителя, впрочем, пилот ведёт с ними разговор. Понятно. Это прикрытие спускающемуся высотному разведчику. Так положено, и у этого правила есть огромный смысл: самолёт после длительного высотного полёта неуклюж, экипаж только-только адаптируется к изменяющемуся атмосферному давлению и не способен быстро реагировать на неожиданные опасности, а значит нужно подстраховать его. возможно даже что-то подсказать, если потребует обстановка. Поэтому встречать высотные разведчики всегда вылетают самые лучшие, самые опытные лётчики истребительных авиаполков.

К вечеру следующего дня большая группа тяжёлых бомбардировщиков отправилась на бомбёжку выявленных целей. Заторопились потому, что пришло известие, что на практически готовые хлебокрупяные заводы прибыл обученный персонал. Специалистов разместили в одиночных зданиях, переоборудованных в общежития. Позднее людей собираются расселить, лови их поодиночке! А тут их удалось прихлопнуть одним ударом.

В этих налётах Антону почти не довелось проявить себя, поскольку все цели, имеющие хоть какое-то значение, были помечены радиомаяками. Задачей Антона было проконтролировать качество разрушения биотехнологических заводов. Проконтролировал: всё было разрушено в высшей степени основательно, а после ещё и простерилизовано термитными зажигалками и напалмом. впрочем, в двух местах пришлось стерилизовать повторно.

Отвлекающие, гораздо более мощные удары, наносились по промышленным предприятиям, выпускающим боевое железо: авиационным, танковым, артиллерийским и прочим заводам, прямо работающим на войну.

Перевооружение на лёгкую по весу, но прекрасно защищённую бронетехнику, переодевание всех бойцов в композитную защиту, а главное — жесточайшую зачистку всех населённых пунктов, где скрывался противник, дало свои плоды: потери войск снизились во много раз.

С продвижением линии фронта в Польшу, Румынию, Венгрию обнажил новую проблему: участились отравления некачественным алкоголем, а то и метиловым спиртом. В этих странах, как оказалось, имеется огромное количество спиртовых заводов, где производится спирт различного назначения: не только питьевой, но и технический с самыми разными, в том числе, и ядовитыми примесями. И стоит он дёшево. По глупости, по легкомыслию люди покупали и пили всякую дрянь. И умирали — иногда в жутких мучениях. Жесточайший запрет на употребление алкоголя местного производства дал некоторое снижение глупых потерь.

Но простые запреты никогда не помогают. Тогда в практику ввели демонстрацию последствий бездумного питься метилсодержащих продуктов: в нескольких дивизиях командиров срочно собирали в театрах, и на сцену выставлялись агонизирующие идиоты, вопреки запретам, напившиеся метилового спирта.

Ускоренное дознание выявило лиц, продавших отравленный алкоголь, и с ними поступили исключительно по библейским заповедям: и отравителей, и всех членов их семей попотчевали точно такой же отравой. Экзекуции провели на главных площадях городов, где был продан отравленный алкоголь, в присутствии согнанных туда местных жителей. Кстати, жителей предупредили, что в случае повторного отравления, они ответят тоже, так что пусть строже следят друг за другом, и сообщают оккупационным властям.

Особенно люди призадумались после того, как вышел приказ Верховного Главнокомандующего о признании умерших от суррогатного алкоголя трусами и дезертирами. Семьи этих людей не получили ни единовременных выплат за утерю кормильца, ни пенсии.

Армия вздрогнула и подобралась.

В войсках провели дополнительную разъяснительную работу, и действительно, уровень употребления спиртного стал снижаться. До нуля он, конечно же, не упал, но множество жизней было спасено.

В деле сохранения личного состава сказало своё слово и новая тактика: теперь, за пределами СССР, никто не пытался спасти всякие архитектурные объекты и культурные ценности: жизнь советских людей ценнее любых зданий и картин.

Одним словом, наши потери ранеными и убитыми сократились до минимума, даже госпиталь Ирины приступил к восстановлению раненых, потерявших зрение. Такой шаг был признан правильным всеми: без руки и ног прожить можно, а без зрения совсем плохо. Пока восстановили зрение всего троих, но общественный резонанс получился колоссальный: вся армия, а затем и вся страна моментально узнала о таком достижении. Нет, никто не устраивал демонстраций, редакции газет не завалили письмами, просто теперь все знали: советская медицина способна и на невозможное.

Как только закончится война, все инвалиды по зрению, участники войны, получат извещение о том, что такого-то числа, такого-то месяца такого-то года получателю сего надлежит явиться по указанному адресу для проведения операции по восстановлению зрения. К извещению приложится билет, продовольственный и денежный аттестаты на адресата и его сопровождающего.

В прессе уже сообщили, что на первом этапе излечат инвалидов войны, на втором этапе — инвалидов труда. Да, очередь растянется почти на пять лет, но тут всё зависит от имеющихся возможностей государства. Да, возможности ограничены, но страна делает для своих граждан всё что возможно.

С самого малого детства, сколько он себя помнил, Юрий мечтал о полёте. Очень быстро он понял, что мечта о полёте тесно связана с профессией лётчика, а так как большинство лётчиков служат в РККА, то с профессией военного лётчика.

Называя себя сормовской шпаной, Юрий, конечно же, лукавил. Никаким шпанюком он никогда не был, поскольку вырос в очень уважаемой и солидной семье: его папа работал мастером на судостроительном заводе, а мама была воспитателем в детском саду. Устремлённость старшего сына в авиацию они не то чтобы поддерживали, но скорее не противились. Гораздо лучшей судьбой для своих детей родители почитали профессию инженера, а в идеале — конструктора. Неважно конструктора чего! Главное, это сам факт работы в конструкторском бюро, в белой рубашке с галстуком, у большого кульмана. И чтобы справа стаканчик с остро отточенными цветными карандашами.

Судьбу конструкторов выбрали младшие Аверины — сестра и два брата, а старшему сыну было позволено двигаться к его мечте.

Да и то сказать, лётчик тоже в списке очень уважаемых и денежных профессий.

Школу Юрий окончил отлично, дополнительно занимался в спортивных кружках, стал недурным гимнастом и борцом. Состоял в авиамодельном кружке (а как же!), и картографическом. Кстати сказать, умения, полученные в кружках и секциях, очень помогли ему и во время учёбы и после неё, уже во время службы.

Потом было поступление в ФЗУ при судостроительном заводе и учёба в аэроклубе. Разумеется, Юрий закончил их с высшими баллами, в числе лучших, и пошел в лётное училище. Юрий не стал рваться в Качу или Ейск, а из представленного списка училищ, вполне сознательно выбрал самую непрестижную, совсем недавно созданную Оренбургскую Третью военную школу лётчиков и лётчиков-наблюдателей, где его, совершенно неожиданно зачислили в класс истребителей. Вообще-то Юрий мечтал перейти в ГВФ, желательно на северные маршруты: его манила романтика Севера, полёты над бескрайними просторами. Однажды, на короткий срок, ему повезло, и Юрия прикомандировали к экспедиции, обследовавшей немалый кусок побережья Северного Ледовитого океана. Летать ему пришлось на У-2, прекрасной, надёжной и вполне современной на тот момент машине. Юрий возил наблюдателей грузы, почту, пассажиров, инспекторов… Однажды он вёз три мешка денег — зарплату отделения экспедиции за полгода. После этого, в их маленькой авиагруппе бытовала шутка: «Это случилось, когда наш Юра был миллионером». Соль шутки была в том, что сам Юра и не знал, что он везёт в непрочных бумажных мешках. Больше того: он собирался бросить мешки в какой-то сараюшке без охраны и даже без замка, поскольку пришла пора возвращаться, а экспедиторов, которые должны были забрать груз, всё не было. Спасибо вредному и придирчивому начальнику аэродрома, по совместительству — сторожу и истопнику аэродромной конторы, что заставил-таки молодого балбеса дождаться получателя груза.

Юра чуть было не поседел, когда увидел что находится во вскрытых мешках. Фантазия у юноши богатая, и он вмиг представил, что было бы, пропади хоть часть этих проклятых денег. Но всё хорошо, что хорошо кончается.

По результатам экспедиции Юрий получил почётную грамоту, последовало и приглашение работать в авиаотряде ГлавСевера, и даже сулили неплохую должность с перспективой переучивания на многомоторные дальние самолёты. К сожалению ВВС не оценило порыва молодого человека и не пожелало отпустить перспективного лётчика из своих рядов.

Юрий освоил все стоящие на вооружении ВВС РККА типы истребителей: просто потому что они были на вооружении их авиадивизии. С одной стороны — большая удача для Юрия, а с другой — пример вопиющей бесхозяйственности на грани вредительства: ну зачем держать в дивизии почти пятнадцать разных типов самолётов, это если считать разные модификации, иногда весьма экзотичные. Это сколько нужно иметь позиций запчастей, оборудования, и не забудем о механиках, вынужденных крутиться среди этой разнотипицы летающего старья.

Финскую войну Юрий встретил в Карелии, и воевал на одном месте: не было большого движения войск, не было и необходимости передислокации аэродромов. В воздушных боях участвовал трижды, но сбил ли кого или не сбил, с уверенностью сказать не мог, а потому в лётной книжке в соответствующей графе записей не было. Но боевых вылетов было много: в основном на штурмовку переднего края, а иногда на штурмовку вражеских колонн. Орден Красной Звезды он получил за блокирование финского бронепоезда. Дело было так:

— Позиции наших войск наладился обстреливать финский бронепоезд. Опытный попался вражина: выходил на промысел только ночью и в пасмурную погоду, а во время пролёта наших самолётов огонь прекращал. И никак не удавалось его поймать: прилетаешь — никого нет. Улетаешь — с пустого места начинается убийственный артобстрел.

Юрий с напарником тогда выбрали штурмовую модификацию «Чайки», распорядились подвесить по десятку мелких бомб, и после сообщения об артобстреле, вылетели к железнодорожной ветке, откуда вёлся огонь. Примерное место стояния бронепоезда им указали артиллеристы, и от этой точки Юрий и Сергей разошлись в разные стороны, и стали аккуратно, не торопясь, и тщательно целясь, ронять бомбы на железнодорожное полотно. Получалось по бомбе на каждые сто-двести метров. Как только кончились бомбы — вернулись домой, а над местом повисли разведчики.

И что вы подумаете? Когда из-за облаков вышло Солнце, рядом с, казалось бы, пустым железнодорожным полотном, появилась тень бронепоезда. Вызванные бомбардировщики проштурмовали цель, и действительно, взрывами мощных бомб бронепоезд сбросило с рельсов. Оказалось, что финны додумались укрепить на крышу бронепоезда секции рельсов со шпалами, и даже накидали какой-то мусор, поэтому лётчики сверху не видели ничего. А от Солнца, как уже сказано, прятались за облаками и ночью.

Авиадивизия, одной из первых в ВВС получила новейшие штурмовики Ил-2, и Юрия, в числе лучших лётчиков перевели в полк с новейшими самолётами. Первое, что Юрию сразу показалось странным и даже подозрительным, это отсутствие на новейшей машине стрелка, защищающего заднюю полусферу. Механики, доставившие Илы, подтвердили: изначально стрелок на самолёте был, но потом вдруг его убрали.

Юрий тогда отправился на приём к командиру полка, и там, на совещании, вместе с комиссаром, зампотехом и особистом приняли решение переоборудовать все штурмовики полка в двухместные. Пулемёты для них набрали со списанных самолётов, благо тех было в избытке.

Понятно, что в мирное время такая переделка невозможна: никто не позволит вносить изменения в конструкцию боевого самолёта. При желании могут и политическую статью пришить, а вот с началом войны переделку совершить можно.

Что война начнётся скоро, знали все. Вот что было неизвестно никому — одна ли Германия нападёт на Советский Союз, или она сделает это вместе со всем капиталистическим миром. Последний вариант, естественно, был бы для нас очень неприятным, и потому мы делали всё, чтобы избежать войны, вернее обвинений, что войну начали мы. Нужно не поддаваться на провокации, пусть даже ценой потерь.

Кроме того, наша армия начала переход от полупартизанской структуры территориальных дивизий к структуре кадровой армии, и этот переход начался только в тридцать восьмом году. Не хватало обученных бойцов, не хватало командиров с военным образованием, а самый главный ужас был на верхних этажах армии, где плелись чудовищные интриги, где было засилье явных и замаскированных троцкистов. Сталину и его команде удалось вычистить большинство врагов, но многие сумели скрыться и только ждали удобного часа, чтобы ударить в спину.

Этот час настал с началом войны, вернее перед ней. Из вышестоящих штабов вдруг поступили приказы о поверке прицелов артиллерийских орудий, и указание отослать их куда-то за тридевять земель. Подразделения ПВО вывели на срочно объявленные учения, и заперли в огромных лагерях, не обеспечив боеприпасами и транспортом. Объявлена проверка авиационной техники и и дано указание выстроить машины, в ожидании комиссий.

Умные и бдительные командиры частей и соединений всеми силами саботировали странные указания и даже прямые приказы, и у них был неубиенный аргумент: Устав. Армия живёт по Уставу, вернее по Уставам, и существует железное правило: если приказ противоречит Уставу, значит это преступный приказ. Но мало их было — умных, бдительных, да к тому же, решительных и смелых.

Поздним вечером двадцать первого июня начальник Особого отдела сообщил командиру дивизии, что имеются сведения, по меньшей мере, о трёх перебежчиках, предупреждающих о нападении Германии в ночь на двадцать второе июня. Командир дивизии принял меры и приготовил пистолет: на всякий случай, может, придётся застрелиться.

Вдоль взлётной полосы были выстроены старые списанные самолёты, а боевые растащены по укрытиям. Ночь перед войной в штурмовом полку не спали — общими усилиями переделывали штурмовики, выпиливали стрелковую ячейку позади кабины пилота. Не на всех машинах успели сделать обивку, но оборонительные пулемёты установили на всех. Стрелки были подготовлены заранее, их вывозили на бомбардировщиках. Не было опыта полёта со стрелками у самих лётчиков, но с этим пришлось смириться.

То ли в два, то ли в три часа ночи, а может пораньше, в час — этого Юрий так и не запомнил — немцы нанесли бомбовый удар по всем аэродромам дивизии. Истребители, поднятые с замаскированных площадок, крепко влупили немцам, а с рассветом на взлёт пошел и штурмовой полк. Пограничники из окружения, в которое они попали в первый же час войны, с посыльным передали целеуказание на большую бронемехколонну, идущую на восток, по ней и отработали штурмовики. Хорошо отработали, а если учитывать, что это первый боевой вылет, то и вообще отлично. На обратном пути штурмовики были атакованы Мессерами, но результат оказался огорчительным для фрицев: не меньше пяти Мессеров воткнулись в землю, а ещё больше ушли на запад, испуская дым.

И пошла боевая работа. До поры Юрию везло: в него не попали зенитки с земли, а от истребителей отбивался его бортстрелок, тёзка, Юра Смирнов. Но везение вещь ненадёжная, и сначала крепко ранило стрелка и раскурочило пулемёт, а когда Юрий полетел без стрелка, ну не нашлось исправного пулемёта в оружейке, то Мессер, увидев что штурмовик беззащитен, зашел сзади и длинной очередью ударил по кабине. Почему он не повторил захода, или почему его не добил ведомый, совершенно непонятно — может банально кончились патроны? Но не у двоих же сразу… Впрочем, оно и к лучшему.

Юрий попытался тянуть до своих, но конечно же, не дотянул. Теряя сознание, чисто автоматически, он совершил посадку на первой попавшейся поляне.

Первое, что увидел Юрий, когда пришел в себя, было бездонное синее небо в просветах между листьями. Небо, в которое он стремился всю свою жизнь.

Преодолевая слабость, он огляделся: вокруг была лесная поляна. Сам он был раздет донага и лежал на теплой земле, завернутый в парашют. Наконец в поле зрения попал высокий крепкий чуть полноватый мужчина в лётном комбинезоне. Хотя нет, не лётном, а похожем. Но уже хорошо: наш брат-технарь. Мужик нёс на руках женщину, а рядом с ним шла врачиха из их дивизионного госпиталя, ещё в июне отправленного поездом в тыл. Ирина Михайловна выглядела ужасно: с разбитым в кровь лицом, в изорванном платье, сквозь дыры были видны кровоподтёки и царапины.

Потом был самый странный за всю жизнь разговор. Мужчина в комбинезоне оказался крупнейшим учёным, а в его рюкзаке — собрание чудес. Юрий даже не слишком удивился, узнав что сам был фактически поднят со смертного одра, а Лариса Авдеевна и вовсе воскрешена безо всяких допущений. Его не слишком поразили инструменты и приспособления, которые продемонстрировал Антон, тогда Юрий не слишком разбирался в науке и её инструментарии. Даже лебедь — чудо из чудес! — и то впечатлил, восхитил, но как-то умственно, не затронув душу. Юрия поразил в самое сердце, потряс до самой глубины существа набор ампул в небольшой коробочке. Когда Антон спокойным тоном сообщил, что из порошка этих ампул можно выращивать разные виды хлеба и мяса… А врачихи подтвердили эти слова… Вот тогда Юрий и понял, чем он будет заниматься всю свою послевоенную жизнь: он будет микробиологом.

Юрию было девять лет, когда в Поволжье вспыхнул жуткий голод. Нет, сам он не голодал, хотя паёк его отец и матушка получали сильно урезанный. Скудно было в их семье, но не голодно. Голод был вокруг. Страшная жара сожгла всю растительность, даже деревья среди лета стояли вялые, почти без листьев. Поля выглядели страшно: на сухой, покрытой сетью глубоких трещин земле, редко-редко стояли отдельные тощие ости, но в их колосках не было зёрен — зёрна даже не зародились из-за жары. Ветер доносил в город сладковатый смрад: это вымирали деревни. Изустно передавались страшные рассказы о том, что то тут то там поймали людоеда. Родители строго следили, чтобы Юра и младшие дети не выходили гулять в одиночку, и даже вместе, в компании, не покидали пределов улицы, а уж тем более, их слободы. Однажды Юра лично увидел жертву людоедов: с отцом он шел на завод, и увидел, что у моста на протоке толпится народ. Отец протолкнулся вперёд, Юра за ним следом. На земле лежал труп бабы, а у бабы была срезана часть ляжки до кости.

— Из воды выловили. — говорили в толпе.

Отец быстро вывел Юру из толпы, мол, нечего смотреть на всякие ужасы, и продолжил путь на завод. А к месту происшествия уже спешили двое милицейских в белых парусиновых шлемах.

Страна как могла, помогала голодающим: завозили продовольствие, по зёрнышку собирая его в разорённой Гражданской войной стране, вывозили людей в более благополучные области, устраивали общественные столовые, где люди могли получить питание. В страну были допущены иностранные фирмы, занимающиеся оказанием помощи.

Но немало хлеба для голодающих было найдено здесь же: кулаки, зерноторговцы и некоторые священники прятали хлеб, и теперь продавали его даже не втридорога, а на вес золота. Но даже не это самое страшное — зерно перегоняли на самогон для продажи или просто гноили, лишь бы не досталось проклятым большевикам и черни, посмевшей поддержать большевиков.

А тут — в руке неизвестно как сюда попавшего человека из будущего такое простое, и если задуматься, естественное решение самой страшной проблемы человечества.

Перелёт на родной аэродром и бой над ним Юрий практически не запомнил: он изо всех сил старался не лишиться чувств от слабости. Злость, боевой азарт — всё ушло в это усилие. Собственно, он выстоял только потому, что держался за ручку и спусковой крючок немецкого пулемёта.

Потом для Юрия началась совсем другая служба: он стал летать на разведку с Антоном, выявляя вражеские разведгруппы, давая целеуказания на вражеские позиции. Сначала Юрий работал радистом, но потом Антон научился напрямую работать в радиодиапазоне.

Потом, как-то незаметно, Антон стал обучать Юрия биологии и связанным с нею наукам. Капитан Серов, который стал их курировать, по спискам Антона, привозил нужные учебники. Сначала школьные, а потом и университетские. Потом пошли всякие монографии, сборники статей, в том числе и на иностранных языках: немецком, французском и английском. Языки тоже пришлось учить. Много всего было. Но основное Юрий конспектировал в толстые тетради, которые ему доставлял Серов. И авторучки с золотыми перьями, и лучшие чернила, и вообще все, что требовалось для учебного процесса. Условие было одно: давать тетради для перефотографирования содержимого, но это понятно: советская наука нуждается в новейших научных данных, прямиком из будущего.

Потом к процессу обучения подключились врачихи, которые вместе с ними перелетели с той стороны фронта. Антон снабдил их чудесными приборами из своих аптечек, оставив себе самый минимум. Мысль была простая: женщины организуют небольшое отделение госпиталя, где будут лечиться наиболее ценные генералы и командиры. Не все, а самые ценные. Но неожиданно выяснилось, что такие простые и обыкновенные бабы поставили дело так, что через их госпиталь (да-да, не отделение, а целый госпиталь!) стал обрабатывать не менее полусотни раненых в день. Потом — и по полторы, и даже по две сотни крайне тяжело и смертельно раненых. А ещё девчата додумались, как размножать бесценные приборы. Сам академик Бурденко неоднократно посещал новый госпиталь, очень хвалил его создателей и руководителей, и он же посоветовал врачам проситься в учёбу к Антону, и тот согласился.

Юрий был рад такому обстоятельству. Во-первых, в компании веселее. Так уж сложилось, что после возвращения из знаменательного полёта и начала совместной работы с Антоном, резко сократилось общение с посторонними. Вот так: любой контакт теперь рассматривался особистом с точки зрения возможной утечки секретной информации, а это несколько отпугивает окружающих. Юрий вовсе не возражал против таких мер…Но ведь скучно! Учёба это здорово, да и начавшаяся научная работа тоже увлекает: теоретическая биотехнология совершенно непаханое поле, и на том краю поля видны регалии профессора, а то и академика. Но и пообщаться хочется, тем более с такими умными и красивыми женщинами как Ирина и Лариса. Юрий сразу приглядел для себя Ларису: умница, красавица, целеустремлённая и сильная личность. К тому же — великой души человек. Очень хорошо, что Антон с первой минуты положил глаз на Ирину, и Юрию не пришлось с ним ссориться. Только Антон как последний балбес до последней минуты не замечал, что Ирину и не нужно было как-то уговаривать: она сама как кошка влюбилась в Антона.

И очень хорошо, что всё кончилось, как говорилось в старых сказках, пирком и доброй свадебкой.

И вдруг выяснилось, что его Лариса и Ирина — святые.

Юрий сразу поверил в это. Да, как большевик он не должен быть суеверным, но уж больно всё ловко складывалось в одну схему: он несколько раз видел своими глазами, как раненые начинали подавать признаки жизни до того, как Ирина и Лариса включали аппаратуру. Сильнее всего его потряс случай, когда он увидел, как сходят бельма с глаз чудовищно обожжённого лётчика. Сами Ирина и Лариса этого не видели: они работали с аппаратурой, закрыв глаза. Видели лишь Юрий и медбратья первого хирургического отделения госпиталя. Апостолы, как они сами себя, между собой называли.

Апостолы многое могли бы рассказать комиссии церковников, что собрались решать вопрос о случае в Лисьем Носу, когда народ впервые громко заявил о святости Ирины и Ларисы. И надо же случиться такому: в качестве иконы они использовали газету «Красная Звезда».

Куратор, к тому времени уже подполковник Серов, рассказал, что по личному приказу Сталина тот номер «Красной Звезды» был отпечатан вновь, в нескольких миллионах экземпляров, а при необходимости, будет допечатан ещё. Для этого он велел не рассыпать набор[31] газетного номера. «Если людям нужно, значит, людям надо дать» — сказал вождь. Об этом написали в газетах: что номер «Красной Звезды» от такого-то числа можно свободно купить в киосках «Союзпечати» по коммерческой цене в пятнадцать рублей.

— Сколько??? — поразился Юрий.

— Пятнадцать рублей. — спокойно ответил Артём Николаевич — Приняли цену в одну десятую от общепринятой.

— Газету продавали по сто пятьдесят рублей за штуку? — не успокоился Юрий.

— Продавали, да. — подтвердил Артём Николаевич — Понимаешь, есть такое явление, называется массовая истерия. Она случается, когда общество сталкивается с чем-то необъяснимым, по крайней мере, с точки зрения простого человека. А что с вашими жёнами всё далеко не просто, ты видел сам.

Об этом, непростом, Юрий потом беседовал с Антоном:

— Скажи честно: наши девчата действительно святые? Понимаешь, у меня из головы не идёт картина: они сидят с закрытыми глазами, ведут заживление кожи. А я вижу… Понимаешь, своими глазами вижу, как у того несчастного штурмовика не только заживает ожог и появляется кожа, а бельма сходят с глаз. Получается, что девчата сами того не понимая, каким-то образом лечат и важнейшее, причём не то, чем заняты непосредственно.

— Ну-ка, скажи подробнее.

— Я оказался в операционной случайно: нужно было взять мешок и пластырь, их Лариса велела отвезти в море. Так вот: Девчата проводят заживление кожи лётчика-штурмовика, процентов девяноста кожи было поражено, но речь о другом: в какой-то момент я вижу, что не только тело покрывается тоненькой кожей, но и вдруг сожженные веки стали вдруг расправляться, принимать правильную форму а под ними — глаза. С глаз сходят… Нет, не сходят, а как бы растворяются бельма, и радужка становится… Антон, я чуть с ума не сошел: парень то ли узбек, то ли казах, в общем, южный человек, а у него проявляются ярко-синие глаза! Совсем как у твоей Ирины.

— Очень интересно и показательно.

— Да всё очень интересно, и показательно. Девчата обучают других операторов работе с твоими приборами, но ты можешь проверить по документам: скорость восстановления раненых, прошедших через руки Ларисы и Ирины чуть ли не вдвое выше, чем у всех других. Это все видят, кроме самих девчат. Знаешь в кого превратились апостолы?

— Как это, в кого превратились?

— Теперь это сущие фанатики, неистово верящие только в своих святых. Ей-богу, не вру. И, самое любопытное, они тоже мало-помалу начинают чудодействовать: руками утишают боль, заживляют незначительные травмы, например, царапины, причём довольно глубокие, сводят кровоподтёки.

Антон задумался, открыл соответствующую папку в своём архиве, и наконец, заговорил.

— Ты прав, Антон, творится что-то невероятное. Вообще-то у нас проводятся опыты по активации сил самого человека, но мы там в самом начале долгого пути, и в основном работаем инструментальными методами. Теоретически, ничего невозможного, в том, что делают наши девчата, нет. Скажем, ускоренное заживление язв или уничтожение раковых клеток, которое провожу я, делается мною, но с помощью аппаратных усилителей. А тут девочки работают безо всяких бустеров[32]. Хм… Надо полагать, что это такая благоприобретённая способность. Положительная мутация. Да… Надо думать.

— Ну, как говорил тот поп из Лисьего Носа: «Господь никогда не ограничивает свободу воли человека. Произошедшее можно истолковать совершенно по-разному.»

— Верно, Юра. Это тема для многолетнего исследования. Немного утрясём текущие дела, возьмёмся и за него. Ты в своём склерознике сделай пометку, продолжать наблюдения и за девчатами, и за их апостолами. И кстати же: подумай над тем, как дать парням хорошее специализированное образование, их новые способности очень обнадёживают. А будут упрямиться, надави через девчат.

— Это верно, девочек они боготворят.