Ангел-стажёр (СИ)

Глава 14. Раздвоение

Когда-то я рассматривал возможность того, что мы с Татьяной будем работать в разных подразделениях. Когда Тоша на земле появился. Она его из невидимости вытащила, словно пальцами щелкнула, и в такой оборот взяла, что он просто каждое ее слово ловил. Хотя это меня, между прочим, официально за ним присматривать назначили, и он об этом прекрасно знал.

Каюсь, мелькнула тогда мысль, что она — прирожденный наставник, и кто я такой, чтобы стоять на пути ее таланта. Ладно, смирил я тогда свои амбиции — я буду ей новичков поставлять, а она будет их воспитывать.

Только думал я так до того, как прожил с ней бок-о-бок много лет и другой жизни уже себе и представить не мог.

А вот безликие они скрупулезно и методично фиксировали каждую мою вздорную мимолетную мысль. Дожидаясь подходящего момента, чтобы мне же под нос ее и подсунуть, да еще и с видом величайшего одолжения — обратите внимание, уважаемый Ангел, как мы идем навстречу всем Вашим пожеланиям.

Меня бы спросили, я бы без малейшего сомнения сказал, что при выборе такого момента они с темными консультировались. Я ведь только-только целую стратегию разработал, как обойти Татьянино несоответствие нашим хранительским требованиям.

У меня вообще тогда ощущение массового заговора возникло. И наши инструкторы заявили, что с ее недостатком ничего нельзя сделать, вместо того чтобы заниматься своими прямыми обязанностями и преодолевать его.

И Стас — со всеми его «высочайшими критериями отбора кандидатов» — вдруг в упор перестал замечать этот ее недостаток и специально для нее, как мне почудилось, новую должность изобрел.

Ее в координаторы, а меня — так и быть — в рядовые бойцы? Это она меня координировать будет? Ей только намекни, что такое возможно. Нет, когда она других в хвост и гриву гоняла, я наблюдал за ней с гордостью, но предпочел бы и дальше в зрителях оставаться.

В первый же день занятий у карателей меня и этого удовольствия лишили. Меня где доверием облекли наблюдать за прогрессом обучения новичков, чтобы какой-то безымянный инструктор у меня перед носом дверь захлопывал? Ну и что, что договорились, что я их научу собратьев из невидимости выдергивать? А я говорил, когда начну? И вообще — хватит болтать! Собрать всех свободных от инструктажа — я с ними групповой тренинг проведу, нет в этом умении ничего сложного.

Где, вы думаете, они все собрались? Правильно, в самом дальнем помещении от того, где Татьяну заперли. Чтобы я даже отдаленно не смог услышать, что там с ней происходит. И это, скажете, не заговор?

Как я позже смог воочию убедиться, каждое помещение в павильоне карателей имитировало различные условия, в которых может происходить задержание. Предоставленное мне изображало пещеру — с угрожающе низким потолком, с неровным, усеянным камнями, полом и крайне тусклым освещением.

Набилось в эту «пещеру» сразу шестеро карателей Стаса. Это они от работы отлынивают или посменно работают, чтобы новички сразу критерии отбора прочувствовали? Инструкторы вольготно расселись по периметру «пещеры», привалившись спиной у ее стенам и то вытянув перед собой, то согнув в коленях ноги. Это что еще за вольности?

— Показываю один раз, — предупредил я их. — Сейчас инвертируетесь, и я вывожу вас в видимость по одному.

Они, все как один, мгновенно исчезли, и «пещера» тут же приобрела черты полной реальности, обдав меня промозглым холодом. Нет, черты полной реальности она приобрела, когда я представил себе тянущиеся ко мне со всех сторон руки карателей… И не одного Стаса, а шестерых его костоломов. На этот раз кровь у меня очень быстро по венам побежала. Тьфу ты, я же сам сказал — по одному!

Я вежливо и мысленно поздоровался с каждым из них за руку — как заезжая знаменитость со встречающими ее фанатами, сказал я себе. Атмосфера встречи теплела с каждым рукопожатием. Одному, правда, пришлось-таки дать подзатыльник — решил он, понимаешь, проверить, найду ли я его инвертированного. Откатился в сторону и залег за валуном. Вот там я и явил его общественности — под ее громкий хохот.

Закончив демонстрационную часть, я объяснил им сущность обнаруженного мной явления и предложил перейти к практике на мне.

— Так мы же Вас не зафиксируем, — подозрительно протянул один из них.

— Тем лучше, — оборвал я его, — сразу научитесь вслепую работать. Я буду оставаться на месте, — строго глянул я в сторону самого прыткого из них.

Вот очень не понравились мне их ухмылки при упоминании важности воображаемого физического контакта. А еще больше — как они все подобрались, как только я инвертировался — словно стая волков перед броском. К счастью, бросились они на меня практически одновременно.

— Вижу! Есть! Контакт! — раздалось со всех сторон, и я с облегчением перешел в видимость.

Они чуть не подрались за право первым занять мое место, но затем чуть не сорвали мне тренировку, наперебой советуя моей первой замене, как именно представлять себе физический контакт с каждым из них. Пришлось рявкнуть и предложить им продемонстрировать свои пожелания наяву. В раздавшемся гоготе один было решился, и пыхтящий от злости объект насмешек тут же оправдал высокие стандарты Стаса. На этот раз я сам остановил тренировки — чтобы он научил меня этому приему.

Все последующие сольные выступления состояли из двух частей — у каждого из обучаемых мной карателей обнаружился свой личный трюк. Как ни странно, раз за разом сбивая меня с ног и тыча физиономией в землю, они потом с куда большей готовностью следовали моим указаниям во время нашего основного обучения.

Меня же, несмотря на вопящие мышцы и уже намечающиеся синяки, постепенно отпускало раздражение — определенно этот день не впустую прошел.

Затем я оставил их упражняться друг на друге и вышел в коридор. Сквозь двери, в которые увели новичков, доносились звуки, типичные для начала подготовки к высоким стандартам: пыхтение, глухие удары и резкие окрики инструкторов. Эту часть точно можно пропустить — подключусь, когда хоть какие-то результаты пойдут.

За дверью, за которой изолировали Татьяну, наоборот, слышалось неторопливое журчание спокойной речи. Я бы даже сказал, задушевной дружеской беседы.

Раздражение вернулось. Я за полдня целую бригаду обучил, а она все с одним и тем же возится? Она забыла, с кем дело имеет? На увещевания у карателей иммунитет — они только приказы понимают. Вот я, к примеру, сразу сегодня правильный тон взял — и дело пошло.

Из-за двери меня так хлестнуло короткой резкой фразой, что я невольно отшатнулся. Святые отцы-архангелы, неужели я внушил? Или безликие они опять подсуетились с воплощением любой моей мысли? Или Стас еще одну приманку ей подсунул — право командовать его подчиненными еще до принятия ее к себе в подразделение? А чего — пусть она заранее тренируется, а они — привыкают.

Настроение вконец испортилось. Вернувшись в «пещеру», я какое-то время наблюдал, прямо у двери, за уверенными исчезновениями и появлениями моих сегодняшних подопечных. Они вошли в такой раж, что даже не заметили моего возвращения.

— Так, все, — громко хлопнул я, наконец, в ладоши. — Все молодцы. Всем спасибо. Все свободны.

— Еще чего? Какое свободны? А волну настроить? — посыпалось на меня со всех сторон, и я в самых ярких образах мысленно помянул высокие стандарты Стаса. Особенно в той их части, где собратьев в угол загоняют и за язык их там хватают.

— Я помню, — строго ответил я всем его энтузиастам. — Я сказал прекратить этот бардак. Вам было велено в парах работать или на всех без разбора кидаться? Все по местам расселись — мысленную волну нужно индивидуально настраивать.

Инструкторы Стаса переглянулись. Хмурясь.

— Командир сказал, общую найти, — произнес один из них. — И ему доложить, для координации, чтобы без разброда и шатаний.

Через час я понял причину отсутствия какой бы то ни было демократии в силовых структурах — без разброда и шатаний они умеют только прямые приказы выполнять. Поиски общих воспоминаний в творческой дискуссии опять чуть дракой не закончились.

Каждое предложение любого из них встречалось шквалом критики, немедленно переходящей на личность говорящего, которого обвиняли в стремлении выпятить свои персональные заслуги в предлагаемой ситуации.

Вышеупомянутая личность тут же отвечала взаимностью, напоминая критикам, что если бы не их вопиющие ошибки, они бы тоже могли блеснуть успехами.

В ответ критики сыпали примерами его собственных промашек в других операциях, блистали остроумием в их оценке и вызывались сходить за своими собратьями, трудящимися с новичками, для подтверждения их слов.

Элементарный получасовой поиск общей точки соприкосновения грозил обернуться превращением службы внешней охраны ангельского сообщества в сборище враждующих кланов. И что-то подсказывало мне, что начальник этой службы ни на секунду не задумается, кого назначить ответственным за этот раскол.

— Замолчали все! — грозно рыкнул я, вспотев при мысли о вежливых расспросах Стаса, не обсуждалась ли с темным гением идея внесения смятения во вверенное ему подразделение. — Больше никаких дискуссий — отвечать только на мои вопросы.

У них словно звук у всех отключили — рты захлопнулись, спины в струнку выпрямились, лица повернулись ко мне и глаза уставились на меня с ожиданием и готовностью.

На этот раз я покрылся холодным потом — узнай Стас о моей неизменной способности держать любую ситуацию под контролем, он и мне специальную должность у себя изобретет. Цербером над его костоломами. Чтобы Татьяне легче их координировать было. Такой аргумент мне не то, что руки — всего меня в бараний рог скрутит. И прощай возвращение в родной отдел.

— В качестве общей волны, — срочно вернулся я к обычному тону, — нужно выбрать воспоминание, объединяющее всех вас и не очень явно в глаза бросающееся. В какой операции вы все участвовали?

Они вновь переглянулись. Задумчиво.

— Нет таких, — решительно заявил, наконец, один. — Вот разве что логово темных однажды штурмовать пойдем…

— Без рассуждений! — снова не сдержался я. — На земле есть место, которое вы все посещаете? Не знаю, бар какой-нибудь, — добавил я, вспомнив разговоры Стаса о внеочередной увольнительной, которую ему пришлось дать своему подчиненному, доставившему наши воспоминания.

На этот раз они переглянулись с острым любопытством. Взаимным.

— У каждого свои предпочтения, — уклончиво ответил другой под аккомпанемент коротких смешков.

— А у нас? — не сдавался я. — Ваш этаж не пойдет — слишком явно. Этот павильон тоже. Где еще бываете?

— Да нигде, — ухмыльнулся третий. — Что мы там забыли? Но если надо… — Он поиграл бровями, косясь на соседей. — Вон к внештатникам можно наведаться…

Снова послышались смешки. Нездорово оживленные.

— Я сказал, только отвечать на мои вопросы! — опять пришлось мне повысить голос, хотя идея нашла во мне самый живой отклик.

Вот за этим я бы понаблюдал. Издалека. Но кто бы ни победил в этой схватке, несколько минут моего триумфа закончатся вежливыми расспросами Стаса, кто именно надоумил меня провоцировать открытое противостояние между силовыми структурами ангельского сообщества. Это если его костоломы выиграют. Если они проиграют, с него станется заговорить о моей подрывной деятельности в виде привязки волны связи его подчиненных к месту поражения.

Минуточку, а ведь с ним мы нашу волну вовсе не на место настроили! Я почувствовал прилив вдохновенного самопожертвования. Который оставил за собой ясную, четкую картину моей полной незаменимости для Стаса и моего центрального, скрепляющего и объединяющего положения в его подразделении.

На что он никогда не пойдет.

Даже ради Татьяны с ее талантами.

А мне независимый канал связи с его подчиненными никогда не помешает. Начнет опять руки выкручивать, получит восстание против тирана.

— Настраиваем волну вот здесь, — решительно заявил я потенциальным сообщникам, ткнув пальцем себе под ноги.

— Так об этом месте все же знают, — недоуменно протянул один из них.

— А о моих занятиях с вами в нем — нет! — отрезал я, и добавил безапелляционно: — С остальными я тоже здесь работать буду. Значит так: сейчас каждый представляет момент, когда я его в видимость выводил…

Они вдруг снова все подобрались, оживленно переглядываясь и плотоядно ухмыляясь.

— Да нет, — утробно проурчал тот, на ком они первом тренировались, — через физический контакт как-то надежнее будет…

Для полноты картины у них даже глаза засветились, и я еще успел подумать, что у стаи волков центральной, скрепляющей и объединяющей фигурой зачастую олень бывает…

Потом на меня градом посыпались картины. Их демонстрации мне своих приемов. Вместе с очень яркими физическими ощущениями. Которые воспринимались отнюдь не воображаемыми.

Если бы олень знал о нападении, он бы сбежал. Или рухнул. А так пришлось отбиваться. Не за жизнь, конечно, сражаясь, но за самоуважение точно. После первого момента растерянности я принялся отбрасывать в памяти унизительные картины и выдергивать оттуда другие — в которых мне уже удалось овладеть каждым трюком. Не особенно заботясь об их хронологической последовательности.

Судя по всему, мобилизованные мной сцены попали все же в цель — одна за другой до меня начала доходить ответная реакция. Мысленная. Эдакое насмешливое, слегка удивленное одобрение, словно олень умудрился им всем копытами по лбам настучать. До звона в ушах.

— Слушай, — с воодушевлением бросил мне один из них, уже выходя из «пещеры», — давай ты завтра остальных отмуштруешь, а потом мы как-то вечерком здесь все вместе соберемся?

— Раны сперва залижите, — пренебрежительно бросил ему я, скрестив на груди руки, чтобы не видно было, что они дрожат.

Когда они все вышли, меня еще хватило, чтобы доковылять до стены и медленно — очень медленно — сползти по ней на землю.

Отдышавшись, я в несколько заходов поднял себя с нее, попереступал с ноги на ногу, проверяя, не подкосятся ли они, и вышел в коридор — неторопливой, почти непринужденной походкой.

В коридоре никого не было. Кроме Татьяны. То жаркое нетерпение, с которым она бросилась мне навстречу, почти примирило меня с близким знакомством с высокими стандартами Стаса.

Но не надолго. Оказалось, что она ждала меня, всего лишь чтобы похвастаться успешным натаскиванием одного из Стасовых костоломов. Одного! За целый день! И больше всего меня насторожил тот восторг, с которым она говорила о тонком душевном контакте с — вы только подумайте! — карателем.

Она уже не видела ничего плохого в сотрудничестве с ними.

Она уже представляла себе работу у них как помощь.

Она уже нарисовала себе картину возвращения на землю в их рядах.

Она уже вкусила отраву их солдафонских манер.

Когда она повысила на меня голос, я сдержался. С трудом. Старательно напоминая себе, что когда на нее блажь находила, ее всегда нужно было мягкостью и терпением в здравый рассудок приводить.

Вот только это неоспоримое прежде правило осталось на земле — вместе с той Татьяной, с которой оно всегда там работало. Я в очередной раз проклял безликих их, лишивших Татьяну памяти — даже после ее возвращения моя возвышенная мечтательница необратимо изменилась. И видеть в ней даже отдельные черты решительной хищницы, все более похожей на Марину, было … тяжело.

Когда она предложила мне попробовать «преодолеть нашу реакцию друг на друга в инвертации», я ушам своим не поверил. Оставим в стороне формулировку, но ведь мы же уже это сделали! Я вообще готов был навсегда инвертироваться, чтобы всю вечность с ней в обнимку провести.

Но ее это уже, похоже, не привлекало. Ей теперь интереснее было эксперименты ставить — на живых, между прочим, существах. У одного подопытного кролика получилось — подайте другого. И ведь знала, что этот другой на нее намного сильнее реагирует, но это ерунда. Главное — закрепить достигнутый успех.

Когда мое и так уже сегодня истерзанное тело сначала сковало, а потом начало словно ножами резать бездушным космическим холодом, я только в глаза ей смотрел. Голосовые связки тоже онемели, но я зубы все же сцепил, чтобы вой наружу не вырвался, и руки в кулаки сжал до хруста, чтобы не броситься обнимать ее, чего отчаянным визгом требовал мозг. Я смотрел ей в глаза, с ужасом ожидая появления в ее взгляде того охотничьего интереса, с которым меня чуть раньше Стасова волчья стая разглядывала.

Спасибо, отцы-архангелы, до этого не дошло. Дошло до много худшего. Неодобрительно поджав губы, она тут же вызвалась показать мне, что прекрасно может без меня даже с адским пламенем справиться. Более того, она захотела, чтобы я — хранитель! — сам и развел вокруг нее это пламя и спокойно наблюдал, как она пытается его игнорировать.

Снова, совсем некстати, Марина на ум пришла — как она тоже постоянно норовила огонь на себя вызвать в операциях Стаса. Только это не он, а я ее однажды откачивал. Эта деталь не всплыла в Татьяниных воспоминаниях? Или ей лавры звезды карателей уже мерещатся?

Я решил дать ей на своем собственном опыте убедиться, что лавры обычно рука об руку с шипами идут. И не смог. Не успел я инвертироваться, как она начала задыхаться и даже руки перед собой инстинктивно выставила, пытаясь укрыться от жара.

И я тут же сдался.

Не могу я, хранитель, опасности своего человека подвергать — у меня каждый атом моего существа настроен на предотвращение такой опасности.

Не могу я, хранитель, всем капризам своего человека потакать, особенно, когда ясно вижу, в какую трясину они ведут его — моя задача мягко и ненавязчиво возвращать этого человека на истинный путь.

С тех пор каждый день я терпеливо выслушивал, как она захлебывается в дифирамбах своей новой стае, и раз за разом предлагал ей позвонить кому-нибудь из наших на земле. Даже Марину мы несколько раз набирали, но первым моим предложением всегда был, конечно, Игорь.

В одном из разговоров он гордо сообщил нам, что начал делать анализ и даже прогнозирование операций Стаса. Я вскипел — он еще не забыл, что его основная задача сейчас учиться? Татьяна же глянула на меня с искренним удивлением и засыпала Игоря вопросами о его новой «работе». И говорили они так, словно меня рядом вообще не было.

Я почувствовал, что у меня земля из-под ног уходит. Именно земля — все мои мечты о вечности строились на нашей жизни там, а теперь Стас, гад, взялся всю мою семью, как дичь, со всех сторон обкладывать и загонять в свои владения. В которых мне эта вечность была просто не нужна — мне там только выть хотелось.

Сколько я ни пытался отвлечь от них Татьяну, она ни о чем другом не говорила и даже, казалось, не думала. После того разговора с Игорем она вдруг загорелась идеей и себя в анализе попробовать. Вы думаете, она взялась анализировать причины своей неудачи в физической подготовке у хранителей? Чтобы все же постараться попасть к ним? Как бы не так! У нее же уже подручные каратели появились!

Она вообще больше ни одного моего слова не слышала. И если и спрашивала меня о чем-то, то это были ее соученики и, естественно, их успехи в павильоне Стаса. Причем я ясно видел, что вопросы она задает исключительно для того, чтобы продемонстрировать вежливый интерес к моему времяпрепровождению, и, удовлетворившись самыми короткими ответами, тут же возвращается к одам Стасовым солдафонам.

Я свои занятия с ними давно закончил. На второй же день. Во-первых, знал уже, чего от них ожидать, и пресек все их разглагольствования на корню. Да и вторая группа, похоже, выведала у первой, что от них требуется. Свою плату новыми приемами я у них тоже, конечно, взял, но держался настороже, и на этот раз обошлось без унизительных тычков носом в землю. После чего и мысленная волна у нас настроилась в более уважительной атмосфере.

Я сразу же вернулся к наблюдению за новичками. После личного общения с их инструкторами я ни секунды не сомневался, что их отчет будет носить слегка односторонний характер. И потом, хотелось для разнообразия со стороны полюбоваться, как они свое мастерство в других вбивают.

Так же, как и в нашем павильоне, Татьянина группа демонстрировала весьма средние способности в любом силовом действии — как в защите, так и в нападении. Кроме Тени. У которого явно просматривался перекос в восприятии ситуации — он нападал всегда, даже в совершенно неблагоприятных для себя условиях обороны.

Я мысленно поздравил себя с той спонтанной идеей дать ему дополнительную тренировку в нашем павильоне. И даже начал подумывать, не возобновить ли ее, поделившись с ним вновь приобретенными навыками. Нельзя, в конце концов, допустить, чтобы столь яркое дарование осталось незамеченным на фоне зацикленности Стаса на Татьяне. Я его с удовольствием расциклю — чтобы он на более подходящего фаворита переключился.

Выяснилось, однако, что его стандарты были даже выше моего представления о них после их демонстрации на моей собственной персоне.

Инструкторы Стаса периодически напоминали мне о своем предложении устроить мне великое побоище всей их командой. Я всякий раз объяснял, что после тренировки в павильоне мне нужно провести опрос единственного изолированного из группы новичка.

Эти невежи кивали с понимающим видом и плохо скрытыми ухмылками, и все, как один, заявляли мне, что им и без опросов понятно, что Татьяна — гений.

Я скрипел зубами, получив очередное доказательство заговора против нас с ней и представляя себе, что еще чуть-чуть — и она мне сама то же самое заявит, как тот темный пес безродный.

Один из инструкторов настолько обнаглел, что поведал мне о своей зависти моей возможности проводить столько времени в обществе Татьяны. В тот день я чуть было не согласился на предложенную мне схватку.

Но нельзя было Татьяну без присмотра оставлять. Даже если она этот присмотр уже в упор не замечает.

— Слушай, а может, вам на нем поупражняться? — кивнул я в сторону Тени. — Как по мне, так самый ваш кандидат — в бой без устали рвется. Пусть сразу к вам притирается.

Инструктор проследил за моим взглядом и категорически покачал головой.

— Нет, этот не наш, — уверенно бросил он. — Такого командир точно не возьмет.

— Какого такого? — не понял я.

— Во-первых, он одиночка, — объяснил он. — Такой в любой команде все планы разрушит. А во-вторых, у него даже на тренировках одна цель — уничтожить оппонента. Не переиграть его, не обойти умением, даже не нейтрализовать — задавить. Нам такое даже против темных не надо — они тем же ответят, а там понесется — не остановишь. А на земле и так войн хватает — наше дело их предотвращать, а не начинать.

Я чуть не крякнул. Это он мне будет рассказывать про недопустимость «задавить оппонента»? Или у них допустимо только всей сворой давить, а если одиночка — то ни-ни? Или у них это стремление исключительно их внутренним приемом считается, а у посторонних они его как посягательство на свою исключительность воспринимают? Это такому они Татьяну научат, заманив ее к себе?

На тренировках в павильоне я еще как-то отвлекался, снова начав пристально приглядываться к Тени. Темный гений тоже говорил о его одержимости доминированием, но честное слово, я не увидел никакого противоречия между его напористостью и указаниями инструкторов.

А после занятий все эти мысли множились у меня в голове, как снежный ком, грозя разнести ее ко всем темным. И уж точно этот ком похоронил под собой всякую чушь, вроде мягкости, терпения и ненавязчивости, которые бесхребетно не препятствовали Татьяне воздвигать новую стенку между нами.

С такими стенками у меня всегда разговор был короткий. На земле, правда. Там ей никто зубы гениальностью и исключительностью не заговаривал. Там только я один о ее уникальности знал.

Я попробовал внушать ей воспоминания об этом — она поведала мне, что наконец-то нашла применение своему воображению.

Я попробовал прямо сказать ей, что ее используют — она принялась с жаром доказывать мне, насколько несправедливо бытующее мнение о карателях.

Я решительно попросил ее прекратить нести полный бред — она охотно согласилась, с головой уйдя в какие-то свои записи.

Я стал проводить все время во дворе, вспомнив, что мое отсутствие всегда приводило ее в чувство и восстанавливало порядок приоритетов. Не может она его не заметить. Во время моих отлучек с земли больше всего меня всегда тревожила мысль, что она сотворит что-нибудь, чтобы разыскать меня. Не может она не выйти…

Наконец, однажды она вышла. Чтобы поинтересоваться, не стоит ли нам показать Стасу результаты ее изысканий.

От этого «нам» у меня все тормоза сорвало. Хочет цену себе набивать — пожалуйста, но меня зачем так откровенно в прицеп записывать? Тащиться за кем бы то ни было в обозе я еще в самые первые дни нашего знакомства наотрез отказался.

Про Игоря я зря начал. Но и ей нечего было мне круглые глаза делать — под присмотром, понимаешь, ребенок. У кого? У самых зубастых из наших знакомых? Он Маугли, что ли? Это при живых-то родителях!

Дальше я уже не мог остановиться.

До сих пор не могу вспомнить, что я тогда наговорил, но судя по ее лицу, в какой-то момент я хватил лишку. Ничего — она сама меня вынудила встряску ей дать.

Глядя на ее окаменевшую спину, когда она пошла назад в комнату, я подумал, что, пожалуй, хватил лишку не один раз. Ничего — пусть подумает, когда это я ей хоть слово неправды говорил.

Увидев, как спустя несколько минут она снова вышла из комнаты и пошла вперед, глядя прямо перед собой ничего не видящими глазами, я подумал, а не снес ли я вместе с той стенкой и ее заодно. И шагнул к ней, чтобы срочно начинать мириться.

Она прошла мимо меня, как мимо пустого места, и холодно бросила через плечо, что идет на занятия.

У меня опять кровь закипела. Ей уже так не терпится в каратели, что она и свободное время рядом со мной проводить не хочет? Пусть идет, куда хочет — хоть ко всем темным!

Нет! Святые отцы-архангелы, это не я подумал, это недостойная Ангела злость ляпнула! Все беру назад, все до единого слова — и ни единого больше не издам, только не отправляйте ее никуда, кроме павильона!

Додумал я свое обращение к отцам-архангелам уже за пределами двора. Где увидел, что Татьяна уже приближается к лесу. Я открыл рот, чтобы окликнуть ее, но тут же захлопнул его — лучше, от греха, сдержать обещание, данное высшим силам.

Это на земле я наотрез отказался в обозе трястись, а здесь так и дотащился прицепом за Татьяной до самого павильона карателей. Молча. Она ни разу не оглянулась по дороге и, переступив порог павильона, также без колебаний прямо направилась в свое обычное помещение.

Мысленно поблагодарив отцов-архангелов, я пошел по коридору, с ноги открывая каждую дверь. Никого из студентов в такую рань там еще, конечно, не было, но инструкторы Стаса находились на рабочих местах круглосуточно. В тот день они получили свою долгожданную схватку со мной.

Когда часть из них ушла тренировать студентов, я даже расстроился — только-только раззадорил их как следует, а теперь весь их пыл на бестолковых новичков уйдет. Зато остальным я в тот день показал, что стандарты хранителей — по крайней мере, их старой гвардии — ничуть не ниже их собственных.

Спустя некоторое время еще двое ретировались — вроде, как с Татьяной заниматься. Ну да, конечно, сразу вдвоем! Или Татьяна уже в многостаночницы записалась?

Окончательно рассвирепев, я бросился было на оставшихся с букетом их же приемов в руках, но сбежавшая парочка неожиданно быстро вернулась. С третьим — одним из тех, которые ушли раньше. Свистнув с порога, он жестом призвал мои уже почти поверженные жертвы и принялся негромко что-то говорить им, возбужденно жестикулируя.

— Мне вам техническое поражение засчитать? — раздраженно рявкнул я.

— Слушай, давай в другой раз закончим, — повернулся ко мне оратор с извиняющимся видом. — Нам срочно нужно командира вызвать.

— Что случилось? — напрягся я.

— Эта девчонка — просто клад! — У него снова глаза по-волчьи засветились. — Она ангелов в видимости засечь может…

— Где она? — заорал я, не дослушав.

— Ушла, — озадаченно нахмурился он

Я вылетел из «пещеры», от всей души расшвыряв в стороны тех, кто попался мне под руки и ноги.

Значит, вот как, Татьяна Сергеевна? Вот зачем Вам так не терпелось сегодня к своим новым собратьям попасть? Еще сильнее удивить их захотелось? Очередным своим талантом впечатлить? Гром их восторгов чуть поутих — освежить понадобилось?

Выскочив из павильона карателей, я даже инвертироваться не стал — понесся к круглому зданию с такой скоростью, что меня все равно никто бы не заметил.

Открытое пространство вообще за пару прыжков преодолел.

И кустарник перед Татьяниным двором даже не заметил.

А за ним остановился как вкопанный.

Татьяны там не оказалось. Ни во дворе, ни в комнате. Более того, стеклянная дверь в комнату так и стояла полностью открытой, как она ее утром оставила.

Она еще прятаться от меня будет? Я настроился на нашу волну и прорычал мысленно ее имя.

В ответ у меня возникло очень странное, совершенно незнакомое ощущение. Она не отозвалась, но я ясно ощущал ее где-то там. Как будто сигнал мой до нее дошел, а она не захотела отвечать. Или не смогла.

Я еще несколько раз позвал ее, уже не так в ярости, как в тревоге. Которая только росла с каждым моим призывом, безответно повисающим в пространстве.

Да уж, рано поблагодарил я отцов-архангелов — первое мое пожелание они все-таки уважили. Куда же она могла пойти? Куда ее могло занести? А если ее внештатники задержали за праздное шатание в учебное время и без сопровождения? Или еще хуже — темные застали без всякой защиты…

Вернулся в павильон карателей я еще быстрее.

В «пещеру» их уже набилось еще больше, и гвалт там стоял такой, что искать их по тренировочным залам мне не пришлось. Зато пришлось три раза изо всех сил дверью хлопнуть, чтобы они заметили мое появление.

— Она сказала, куда пошла? — без всякого вступления рявкнул я, обращаясь ко всем сразу.

— Да нет, — пожал плечами тот, который сообщил мне о ее уходе. — Просто сказала, что нехорошо себя чувствует и хочет отдохнуть.

Я со всего размаха врезал кулаком по стене «пещеры». Хотелось головой, но пусть лучше рука болит — голова мне сейчас ясная нужна.

— Да чего ты пыхтишь? — снова подал голос не в меру говорливый каратель. — Она сказала, что завтра вернется. Сейчас важнее командиру о ее чутье доложить, только так, чтобы не прослушали…

— Вам доложить важнее? — заорал я. — А ничего, что это чутье исчезло в неизвестном направлении? Его искать срочно нужно! А то будет ваш командир иметь бледный вид перед лицом руководства, а вы потом и вовсе зеленый — перед его лицом.

— А тебе какое дело до нашего вида? — набычились они все, как один.

— Никакого! — заверил их я. — До вас. А до нее очень большое. Она — моя жена.

Они переглянулись, и справа от меня раздался насмешливый свист. Я резко шагнул в ту сторону.

— Тихо-тихо, — встал у меня на пути каратель постарше, упорно молчавший до тех пор. — Тогда тем скорее нужно с командиром на связь выходить. Даст приказ — будем искать.

— Он по ушам даст тем, кто будет такого приказа ждать, — уверенно пообещал им я. — О ее талантах не только вы знаете. Ее могли темные захватить.

Больше мне ничего говорить не пришлось. Кроме распоряжений, кому из поисковой партии в каком направлении двигаться. В первый и, как я надеялся, последний раз я порадовался тому, что они уже считали Татьяну своей и готовы были на что угодно, чтобы не дать ей попасть в руки противника.

Мы начали поиски от их павильона, постепенно расширяя их границы. Инвертироваться мы не стали — Татьяна еще не всех обучила своему открытию — просто перешли в невидимость и постоянно были на мысленной связи. На внештатников я плюнул — узнавать, что происходит, они не сунутся, соотношение сил не в их пользу, а доложат о необычной активности, так не разглядят, чьей именно.

Активность наша оставалась, правда, безрезультатной. Прозрачный лес мы быстро обыскали, а вот мой любимый очень скоро таковым быть перестал. Там пришлось под каждый куст, под каждое поваленное дерево, в каждую вымоину под корнями деревьев заглядывать.

И каждый раз впустую. Я не сходил с нашей с Татьяной волны, раз за разом пытаясь вызвать ее и уже почти молясь, чтобы ей действительно плохо стало в каком-то укромном месте, а не у темных.

Пару раз меня подмывало обратиться к темному гению, но где гарантия, что он в курсе, если Татьяну захватили? Где гарантия, что он правду мне скажет, если в курсе? А если нет, где гарантия, что, узнав о ее исчезновении, он сам не организует ее поиски? Где гарантия, что их поиски не окажутся успешнее наших?

Когда он сам вышел со мной на связь, я похолодел. Наш последний контакт по поводу Тени закончился существенной недосказанностью с моей стороны, и темный гений, похоже, почувствовал ее и больше никаких приглашений к дальнейшему общению не высказывал. Мне тоже не до него было, да и не хотелось встречаться с ним, чтобы выведывать что-то по указке Стаса. Так что не было у нас никаких причин ни с того, ни с сего, именно сегодня, внезапно возобновлять контакт. Кроме одной.

— Слушай, ну сколько можно? — раздался у меня в голове ворчливый голос темного гения. — Прямо как стадо бизонов туда-сюда носится — как можно думать в таких условиях?

Я скрипнул зубами. Тюленя я стерпел, а повышение до могучего парнокопытного мне даже понравилось. Если сейчас речь о Татьяне зайдет, он узнает, что такое бизон. Разъяренный.

— О чем думать изволите? — язвительно поинтересовался я.

— О вечном, как всегда, — в тон мне ответил он. — О наших и ваших, о полете мысли, о путах, на нее накладываемых, о естественном желании разорвать их…

— А вот мне сейчас не до философии, — процедил я сквозь зубы. — Говори, что хотел.

— Так я и говорю, — невозмутимо произнес он. — Не летит мысль, когда загонщики со всех сторон.

— Потерпит твоя мысль, — отрезал я. — У нас тут операция по спасению идет.

— У вас уже кого-то спасать нужно? — довольно натурально удивился он. — Интересно, похоже, в вашей системе энтропия растет быстрее, чем я ожидал…

— Какая, ко всем твоим собратьям, энтропия? — взорвался я. — Нам кого-то спасать только от вас нужно! Хватит мне зубы заговаривать — Татьяна у вас?

— Так это она к нам шла? — протянул он ошарашенным тоном, и вдруг возмущенно взвизгнул: — Чего ты меня не предупредил? Я бы ей совсем другую встречу подготовил.

— Где она? — резко спросил я, уже планируя, как перенаправить поиски на своего собеседника. Мы тоже можем заложников взять — вот и посмотрим, кто для темных большую ценность представляет.

— Я думаю, у себя уже, — смешал все мои расчеты темный гений, и добавил гордо: — С ней у меня тоже замаскироваться получилось, и она даже обещала подумать над общей моделью. Перед тем, как я ей дорогу назад показал. Если бы я только знал, что она не заблудилась, а сбежала от вас…

Дальше я не слушал. Одним махом обрубил всю мысленную связь и ринулся прочь из леса, чтобы на открытом пространстве, по прямой, как можно быстрее домчаться до круглого здания.

Я увидел ее, как только вскочил в ее двор. В комнате. На кровати. Лежащую лицом к стене. В последнем рывке я влетел в комнату, склонился над ней и прислушался — дышит ли.

И только потом перевел дыхание.

Мысленно представив себе «пещеру», я дал отбой подчиненным Стаса.

— Спасибо всем. Нашлась, — коротко проинформировал я их.

— Где она была? Как ты ее вычислил? Она в порядке? — посыпалось на меня со всех сторон.

— Не важно. В порядке. Давайте все вопросы завтра, — ответил я, и снова без размышлений оборвал контакт.

Потом я просто сидел в той комнате и смотрел на спящую Татьяну. Мне очень хотелось прикоснуться к ней, чтобы не только глазами — кожей убедиться, что это она и что с ней все хорошо.

Но я не решался. Банально боялся, что она проснется и глянет на меня теми далекими, чужими глазами, которыми взирала на меня все последнее время.

Спала Татьяна беспокойно. Дышала неровно, руками-ногами подергивала, ерзала, словно устроиться поудобнее старалась. И время от времени что-то бормотала — но как я ни прислушивался, ничего разобрать не смог.

Потом она вдруг ясно произнесла имя нашего сына. Повторила его, потом еще раз, и вдруг заговорила отчетливее.

— Игорь… Ты не подумай… Я не забыла… Я просто думала… Отличников поощряют… На землю… Побыстрее… К тебе…

Я и не заметил, как рядом с ней оказался. Мгновенно проснувшись, она вся сжалась, словно в ожидании удара. Я попросил у нее прощения за все сразу — и за это тоже. В ответ понеслось ее» Прости», и я понял, что чувствуют забиваемые камнями люди. Сработал пресловутый инстинкт самосохранения — я решительно пресек все дальнейшие разговоры и принялся мириться с ней по-настоящему. По-нашему. Как всегда на земле делал.

Под утро на меня навалился кошмар. Тускло освещенный пустынный больничный коридор. Медленно отворяющаяся дверь в одну из палат. Резкий медицинский запах. Попискивание приборов возле единственной занятой кровати. Неподвижное, бескровное, безжизненное тело на ней…

Тьфу ты, это же Марина! Ну, как я мог забыть связь со Стасом отключить? Первым моим побуждением было не отвечать — благо, Татьяна вчера показала, что мысленный контакт возможен только при обоюдном согласии сторон. Но с него же станется за телефон схватиться. А у меня накопилось … нечто, для Татьяниных ушей не предназначенное.

— Ну? — ограничился я нейтральным звуком, чтобы не расплескаться раньше времени.

— Выйди, — так же коротко ответил Стас.

Он ждал меня прямо во дворе. Вольготно развалясь в легком кресле возле столика. Спасло его только то, что сидел он в нем спиной к комнате.

Я обошел его стороной, чтобы не поддаться искушению отнюдь не воображаемого физического контакта, и сел в другое кресло. С противоположной стороны стола. Лицом к нему.

— Что здесь произошло? — отрывисто начал он.

— Ни звука! — мысленно отреагировал я. — Татьяне отдохнуть нужно.

Он повторил свой вопрос мысленно, сузив глаза в тонкие щелочки.

— Это я тебя хочу спросить! — Я тоже прищурился. — Своих амбалов в хвост и гриву гоняешь — твое право. На них пахать можно, они только крепче становятся. Но ты же и Татьяну решил досуха выжать…

— Не понял, — перебил он меня. — Мне казалось, что она с моими ребятами отлично сработалась.

— Тебе казалось? — усилил я напор. — Что ты вообще о ней знаешь? Она силы беречь не умеет, перед ней задачу поставь — вцепится и не успокоится, пока не догрызет.

— Ну, ладно, — нахмурился Стас. — Снизим нагрузку.

— Ты действительно не понимаешь, да? — Я глянул ему прямо в глаза. — Дело не в объеме задачи, а в ее сути. Не ее это работа.

— А вот это не тебе судить, — резко возразил он мне.

— Именно мне, — отрезал я. — Я ее лучше знаю, чем она сама. Жесткость ее натура не приемлет, даже если эта жесткость на благие цели направлена. Увлеклась она твоей задачей, не скрою, и решать ее вашими методами попробовала — и закончила нервным срывом. За какую-то пару недель. Что с ней через пару месяцев будет? Через пару лет?

— Через пару месяцев она будет на земле, — бросил Стас.

— Точно, будет, — уверил я его. — Но со мной. И я не дам ей на износ работать.

— Слушай, орел, — откинулся Стас на спинку кресла, — ты кому врешь — мне или себе? Я же знаю, что у твоих ей отрицательную характеристику дали.

— Упаси тебя все отцы-архангелы, — медленно отчеканил я, — и владыка наш Всевышний, сказать ей об этом. Такую характеристику ей одной дали, а я сказал, что она со мной на землю вернется, и как — это уже мое дело.

— Тон сбавь, — обронил Стас своим знаменитым вкрадчивым тоном, — а то тебя никто не упасет. Хранитель ты бывший, во всех смыслах, так что решать Татьяна сама за себя будет.

— Договорились, — неожиданно для себя самого согласился я, — но только давай по-честному. Ты в полном праве дать ей похвальную характеристику, с рекомендациями и запросами, но играть на ее желании к сыну вернуться — это свинство.

Ну-ну, подумал я про себя, посмотрим, чем он обоснует свой запрос — не открывая природы Татьяниного индивидуального курса.

Похоже, он об этом тоже подумал и решил не откладывать принятие Татьяной решения не только до конца ее обучения, но даже до окончания своего курса.

Когда мы с ней пришли в павильон карателей, возле двери, за которой она их обучала, топтались двое еще не посвященных.

— А почему вы не заходите? — улыбнулась им Татьяна.

— Там Вас командир ждет, — сообщил ей один из них.

Улыбка сбежала с ее лица, и глаза испуганно метнулись ко мне.

— Я тут побуду, — пообещал я ей, взглядом приглашая карателей попробовать помешать мне.

Стас появился минут через двадцать, которые мне двадцатью часами показались. Ступив в коридор и прикрыв за собой дверь, он вперился в меня немигающим взглядом.

Собрав все силы в кулак, я не отвел свой и через пару мгновений даже поднял вопросительно бровь.

Он опустил глаза, склонил голову и слегка развел руками.

Я гордо вскинул подбородок, едва сдержав победный вопль — вот никогда я по-настоящему в моей Татьяне не сомневался, даже в редчайшие минуты легкой меланхолии.

Подчиненные Стаса замерли по стойке «Смирно», как статуи, и даже дышать, по-моему, перестали. Только глазами водили от меня к нему.

— Разрешите приступить? — нервной скороговоркой произнес наконец один из них.

— Чтобы сегодня все закончили, — перевел на них Стас тяжелый взгляд. — Узнаю, что у инструктора с кем-то проблемы были — на месяц права посещения земли лишу.

Посверлив их еще немного взглядом, Стас молча развернулся и вышел из павильона.

Оба его подчиненных бросились к двери.

— Стоять! — негромко и весомо скомандовал я. — После меня.

— Так командир же… — зыркнул на меня один из них через плечо.

— У нас уже появились проблемы? — как можно вкрадчивее поинтересовался я, отодвигая их плечом от двери.

Короткий Татьянин рассказ каждым словом капал живительной влагой на мою иссушенную сомнениями душу. Стас, конечно, не удержался, чтобы и ей руки не выкрутить, но использование ее умения видеть ангелов в невидимости показалось мне совсем незначительной платой за возможность побыстрее распрощаться с его костоломами и перейти к менее опасным курсам.

Впрочем, последние несколько дней мы провели с вышеупомянутыми костоломами душа в душу. Татьяна вернулась в общий строй — в инвертации и моих объятиях, а я — к подготовке отчета, который обещал быть всесторонним благодаря ее комментариям к действиям своих соучеников. Которые я подслушивал. Ни разу не смутившись — в конце концов, Стас тоже позаимствовал мою идею отправной точки для связи Татьяны с его инструкторами. Тоже без разрешения и малейшего зазрения совести.

Если бы не эта общая мысленная связь, я бы Татьяну еще тогда научил мысленные образы передавать. Но во время занятий мне не хотелось еще один приобретенный ею навык на всеобщее карательное обозрение выставлять, а вечером она уже забывала все увиденные картины.

Однако мне и ее словесных замечаний хватало, чтобы начать, казалось, понимать слова одного из инструкторов о Тени. Он действительно бросался на поставленную цель, как бык на красную тряпку, ни мало не заботясь о том, какой ценой ему достанется ее достижение. Причем даже Татьяна заметила, что он был наиболее эффективен в авангарде атаки. Все задачи прикрытия, свидетелями которых мы оказались, он провалил — бросался в бой при малейшем появлении опасности, выдавая скрытые позиции и оголяя доверенный ему участок операции.

А вот одиночкой я бы его не назвал. К сожалению. Он никогда никем не командовал во время тренировок, даже ни с кем не кооперировал, но я заметил, что остальные Татьянины соученики следовали за ним в его бросках, даже в ущерб своим собственным задачам. На земле мне случалось сталкиваться с таким явлением: люди частенько старались подражать отчаянным, уверенным в себе, самодостаточным личностям, особенно если те в упор не замечали ни их самих, ни их усилия.

В отчете я, разумеется, не стал вдаваться во все эти подробности. Мне же велели фиксировать факты, а не выводы делать. Я и зафиксировал: яркие результаты Тени по всем направлениям, его готовность брать на себя ответственность, его полную самоотверженность в выполнении поставленной задачи, его явное умение увлечь за собой других, и прочая и прочая.

Главное, чтобы этот фейерверк боевых талантов полностью затмил и так неудовлетворительные, как я надеялся, результаты Татьяны.

Тот говорун из инструкторов Стаса однажды отвел меня в сторону и намекнул, что дружба, взаимовыручка и безоговорочная поддержка являются тремя китами, на которых покоится славное имя их отряда. Посему индивидуальный курс обучения Татьяны вполне закономерно предполагает индивидуальный подход к его оценке.

Я сурово напомнил ему, что по общему признанию их киты располагаются на черепахе беспристрастности и бескомпромиссности, и попросил строго блюсти доброе имя их подразделения во имя примера молодым ангелам.

Еще не хватало, чтобы оказалось, что я случайно приручил этих волков и они нас с Татьяной уже в свою стаю записали. Нет уж, у нас с ней своя команда! Наблюдая за ней, наблюдающей за своими соучениками и всякий раз в яблочко попадающей в оценке их слабых и сильных сторон, я только посмеивался. Посмотрим, как сможет устоять мой руководитель перед искушением заполучить такой тандем из моих и ее открывшихся способностей.

Но когда на последнем занятии Татьяниной группе объявили результаты, меня вновь посетила крамольная мысль, что не зря одни каратели столько времени с темными сотрудничают. Ни с теми, ни с другими ни о чем договариваться нельзя! Татьянины успехи в курсе Стаса оценили беспристрастно, но добавили ей показатель, которого не только ни у одного из ее соучеников не оказалось, но и, в чем я не сомневался, ни у кого до них.

И главное — придраться не к чему, с горечью вспомнил я ее блестящие предложения по расстановке сил в каждой тренирующейся группе. Которым я мысленно рукоплескал.

А также ее рассказы о подборе персонального ключа к воротам в инвертацию для каждого карателя. Который я не додумался пресечь в самом начале.

А также ее умение застать врасплох и обкрутить вокруг мизинца любого попавшегося ей на земле ангела. Над чем я столько хохотал в свое время. Пока речь обо мне не заходила.

Вечером я отправил Татьяну спать и сел переписывать свой доклад. К утру, после нескольких десятков неудачных попыток, я бросил это дело. Как бы мимолетно, вскользь, небрежно, ни упоминал я о ее успехах в тактике, уникальность оценки новичка с такой стороны сразу в глаза бросалась.

В конце концов, я решил в очередной раз довериться своей несравненной способности к импровизации. Заметят необычный показатель — что-нибудь придумаю. С подходящим случаю удивлением вниманию к столь незначительному отклонению от нормы.

Перебирая в голове всевозможные варианты ненужного внимания аналитиков и примеряя к каждому из них соответствующее выражение удивления на лице, я забыл напомнить Татьяне перед уходом о повышенной осторожности в мое отсутствие.

Опомнился я только где-то в середине прозрачного леса — и тут же схватился за телефон. Нет! Если она с кем-то говорит, еще рявкнет, что я ей мешаю. Могу отвлечься от предстоящего испытания. А если она ни с кем не говорит, придется интересоваться, чем она занимается. А я не уверен, что хочу это знать — опять могу отвлечься.

Еще шагов через двадцать я хлопнул себя ладонью по лбу. Зачем мне телефон — я же могу на мысленную связь с ней выйти! На минуту, чтобы без всяких подробностей — скажу ей, что уже к блокпосту подхожу. Представив себе тарелку с ароматной молодой вареной картошкой, я понял, что уже отвлекаюсь. Нет! Хватит с меня подозрений и сомнений! Отныне Татьяне предоставляется мое полное доверие — в конце концов, она только что от Стаса отбилась почти без моей помощи.

Окрыленный порывом благородного чувства, я практически пролетел оставшийся путь до административного здания. Чтобы побыстрее вернуться и проверить, насколько оправданным оказалось мое доверие.

На этот раз внештатники на блокпосту прицепились к моему отчету. Только тогда я заметил, что захватил впопыхах все его написанные ночью варианты.

— Это что за талмуд? — подозрительно прищурился главный караула, взвешивая на руке мое творение.

— Отчет о прохождении группой новичков курса в службе внешней охраны, — процитировал я название с первой страницы документа в руках у внештатника.

— Они там круглосуточно занимались? — хмыкнул он. — Или в свободное время тоже под наблюдением находились?

— Для службы внешней охраны незначительных мелочей не существует, — строго заметил я. — Иначе не славились бы они своими стандартами.

— А ну, поглядим-проверим, — заинтересованно протянул внештатник, начиная листать мой отчет.

— Нет вопросов, — небрежно кивнул я. — Я только сейчас доложу их главе, что согласованный с ним отчет вызвал подозрения на пункте пропуска. Чтобы он аналитический отдел предупредил, что я задерживаюсь.

Внештатник одарил меня ненавидящим взглядом, упрямо пролистал еще несколько станиц, не задерживаясь ни на одной из них, и вернул мне отчет. В тяжелом молчании. Все также без единого слова он резко мотнул мне головой в сторону двери.

— Благодарю за оперативность, — не удержался я.

За порогом ноги сами, по привычке, понесли меня вниз, к Стасу, но я остановился. Судя по нашей последней встрече в павильоне, радушный прием меня точно не ждет, и я сам могу вспомнить, что он обошел наш договор играть по-честному. Можем вместе отвлечься от моей двойной миссии к аналитикам. И потом очень уж мне не терпелось поскорее вернуться к облаченной моим полным доверием Татьяне. Вновь обретя крылья, я устремился вверх по лестнице.

Крыльев до конца пути не хватило. Последние пару этажей пришлось включать двигатель самоуважения. На предпоследнем этаже, у наблюдателей, он уже в реактивный превратился — выбросив струю привычной раскаленной ярости в сторону их двери, одним махом вознес меня на два пролета. Так и прибыл я к месту назначения, даже не запыхавшись. Как и подобает высококвалифицированному и многоопытному ангелу.

В огромном зале аналитиков ничего, казалось, не изменилось со времени моего первого визита. На этот раз я не стал ни оглядываться по сторонам, ни справки наводить — сразу направился к шестнадцатому боксу. Сейчас вручу отчет и сразу назад. Главное — на обратном пути самоуважение не включать, а то снесет кубарем, да еще и мимо выхода — прямо в нерадушные объятия Стаса.

Вот зря я о нем вспомнил! Я же ему обещал транслировать эти изображения с прозрачных панелей. А вот надо было точнее определять круг поисков! Все их передавать мне вечности не хватит. Я чуть замедлил шаг, четко фиксируя в памяти то одну, то другую диаграмму, мимо которых проходил. Вот пусть попробует сначала с моментальными снимками разобраться, а потом более четкие задачи ставит.

Выполнив первую часть миссии, я протиснулся в бокс к своему аналитику, прямо с порога огласил ему название своего отчета, положил его на край стола и шагнул назад.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — послышалось у меня за спиной.

Ну, почему я быстрее не вышел? Сделал бы вид, что не услышал его. Я оглянулся — и в душе у меня вновь затеплилась надежда.

— Так некуда же, — радостно сообщил я аналитику.

— Там стул возьмите, — махнул он рукой в сторону прозрачной стенки своего бокса, уже вчитываясь в мой отчет.

Подбирая в уме самые яркие эпитеты своей медлительности, я вышел и снова оглянулся — надежда поникла и съежилась. За большинством столом располагалось по одному аналитику, но возле некоторых действительно стояли пустые стулья.

Я подошел к ближайшему и нарочито грубо, без единого слова, подхватил стул. Сейчас хозяин возмутится и отберет у меня свое имущество. И все — извините, я сделал все, что мог!

Сидящий рядом аналитик даже не глянул на меня. В отместку я особо подробно запомнил график на его панели.

Еще не все потеряно — стул я бокс не влазит! Мой аналитик поднял глаза на источник пыхтения и сопения, и вдруг стенка, с которой я сражался, исчезла, и мы со стулом дружно ввалились в бокс. Озадаченно оглянувшись, я снова увидел прозрачную стенку. На том же самом месте.

Я с грохотом опустил стул на пол перед столом аналитика и грузно рухнул на него, старательно скрипнув ножками по полу. Может, выгонит?

— Рад отметить, — поднял на меня невозмутимый взгляд он, — что Вы учли мои замечания. Этот отчет полностью отвечает нашим требованиям.

Я открыл рот, чтобы поинтересоваться, какого тогда темного он меня здесь держит.

— Но сегодня у меня есть к Вам ряд вопросов, — продолжил он точно в тот момент, когда из меня первый звук вырвался.

— Зач… Сочту за честь ответить на них, — пришлось мне корректировать на ходу ответную фразу.

— Как бы Вы оценили в целом подготовку кадров в службе внешней охраны? — вперился он в меня прохладным взглядом.

У меня в прямом смысле слова глаза на лоб полезли. Я прикрыл лоб рукой, изображая раздумья и спихивая их на положенное место.

— Не уверен, что правильно понял Вас, — глубокомысленно произнес я наконец. — Насколько я помню, в мою задачу входило наблюдение за новичками, а не за инструкторами.

— Совершенно верно, — милостиво кивнул он мне. — Вот я и хочу узнать, достаточная ли нагрузка была им дана и получили ли они возможность раскрыть свой потенциал.

По-моему, меня только что от парнокопытного бизона до более высокого уровня фауны повысили. В смысле оказания Татьяне медвежьей услуги с полным игнорированием ее результатов. И Стас, вне всякого сомнения, ей везде прочерки поставил. На фоне которых сейчас еще ярче заиграют ее уникальные успехи в тактике…

— Ну, с нагрузкой у них, я бы даже сказал, перебор, — старательно рассмеялся я. — Я бы даже добавил, без особого учета индивидуальных возможностей. Большинство новичков еле-еле с нормативами справились, а некоторые, если мне память не изменяет, так и не дотянули до них.

Аналитик чуть приподнял брови на своем прилизанном лице, демонстрируя мне вежливое недоумение.

— Нет, есть среди них, конечно, и такие, которые покрепче оказались, — немедленно отыграл я назад, вспомнив свои оды Тени в отчете, — но буквально единицы. Впрочем, Вы сами видели их показатели в докладной записке подразделения.

— Дело в том, — медленно произнес аналитик, — что служба внешней защиты предоставила нам лишь средние результаты по каждому из подготавливаемых кадров. И заключение, что данная группа не представляет для них интереса.

Я снова схватился рукой … на этот раз за нижнюю часть лица. Чтобы прикрыть рот, из которого чуть свист не вырвался. Вот чтобы я еще раз когда-нибудь о чем-нибудь со Стасом договаривался! Он же любое соглашение себе на пользу вывернет! В его отчете, небось, не только у Татьяны тактика появилась, и у всех остальных — с прочерками. Так и привел он всех примерно к единому посредственному знаменателю, а потом — увы и ах! — в середнячках не нуждаемся.

Хотя, с другой стороны, поступил он куда мудрее косолапого меня, замаскировав в средних показателях и Татьянин провал в физической подготовке, и ее преимущества в других направлениях.

— Перед началом занятий, — осторожно начал я, изображая напряженный процесс припоминания, — группу предупредили, что курс сложный, а отбор кандидатов в подразделение — жесткий. Я полагаю, что в задачу его инструкторов входит изначально продемонстрировать новичкам высокие критерии этого отбора и лишить их, при надобности, ложных надежд. С моей точки зрения, с этой задачей инструкторы справились.

Какое-то время аналитик смотрел на меня с совершенно непроницаемым видом. Я заерзал на стуле: он хотел мое мнение — он его получил, чего еще надо?

— Благодарю Вас, — изрек он наконец. — За объективность. Ваше мнение представляется нам намного более ценным, чем Вы думаете, — загадочно добавил он, слегка похлопывая рукой по моему отчету.

Меня еще хватило, чтобы раскланяться с ним, вернуть стул на прежнее место (с трудом — стенка на этот раз никуда не исчезла) и чинно прошествовать к выходу. Закрыв за собой дверь на этаж аналитиков, я помчался вниз сломя голову.

На полдороге к заветной двери из административного здания голова самопочинилась и восстановила контроль над телом. Ноги получили приказ замедлить шаг, пока голова не обработает поступившие в заоблачных высях данные.

Очень мне не понравился этот комплимент в конце разговора.

Услышь я его после первого отчета, в котором я дал полную характеристику всем соученикам Татьяны — принял бы как должное.

Но он прозвучал сейчас, словно в ответ на мои дифирамбы исключительно Тени.

И интерес к моему мнению возник исключительно в отношении организации подготовки новичков у Стаса.

И от меня явно ожидались сведения в обход его официального доклада.

Это меня, что, в двойные агенты только что вербовали?

Добравшись до выхода на свободу, к Татьяне, я пару секунд потоптался возле двери и, горестно вздохнув, поплелся дальше вниз. Вот почему я не умею, как Стас, играть по-честному исключительно себе на пользу?

Я не только постучал в дверь его кабинета, я еще и подождал его ответа — с вновь возродившейся трепетной надеждой, что его на месте не окажется.

— Открыто, — раздалось из-за двери утробное ворчание.

На сей раз надежда не сдалась так просто — уклонилась от убийственного удара, приняв другую форму.

— Занят? — спросил я, приоткрывая дверь и просовывая в нее голову.

— Нет, в потолок плюю, — фыркнул Стас, откидываясь на спинку кресла.

— Ладно, тогда я в другой раз, — с облегчением пообещал ему я, втягивая голову обратно в коридор.

Не успел. В голове у меня взорвался новогодний салют. Яркий такой, разноцветный, грандиозный — прямо в честь целого нового столетия. И уши под стать заложило.

Я схватился за дверь, чтобы не рухнуть от восторга — она вылетела у меня из рук.

А я влетел в кабинет. После того, как Стас удержал меня на ногах. За шиворот. И коротким рывком швырнул меня себе за спину.

Наверно, тело сработало самостоятельно — голова продолжала наслаждаться радужными огнями и торжественным перезвоном.

Наконец, сквозь них пробилась реальность. Сначала в виде ощущения совсем не мягкого дивана подо мной. Потом в виде Стаса, уже направляющегося от двери к своему столу и перебрасывающего из руки в руку бейсбольный мяч.

— А сказать нельзя было, чтобы я заходил? — слабо возмутился я, потряхивая для пробы головой и ностальгически вздыхая по его прежней привычке всего лишь руки заламывать.

— В следующий раз буду бить прямо в лоб, — процедил Стас сквозь зубы, снова беря в руки отложенный было в сторону мяч.

— Наверно, придется, — напряженно нахмурился я. — Я забыл, зачем пришел.

На этот раз я успел уклониться — без малейшего усилия. Отлично, реакция восстановилась. И мячей у него под рукой больше нет.

— Вспомнил? — поинтересовался Стас, приподнимаясь в кресле.

— Вспомнил, — торопливо уверил его я. — Хотел поблагодарить за то, что ты Татьяну в отчете прикрыл.

Стас медленно опустился назад в кресло и продолжил смотреть на меня — без единого знака, что услышал мои слова.

— Еще раз спасибо, — склонил я голову, и добавил, внимательно следя за ним исподлобья: — Я вот только подумал — а зачем ты это сделал?

Он все также гипнотизировал меня в полном молчании, но взгляд его вдруг приобрел весьма ощутимый вес.

— Если ты ее результаты приберег на тот случай, если она вдруг передумает, — включил я на полную мощность все свои способности к увещеванию, — то я тебя прошу, Стас, брось ты эту затею.

Он покачал головой, тяжко вздохнул, рывком отодвинулся вместе с креслом от стола, открыл, судя по звуку, ящик справа от себя, наклонился над ним, пошарил там рукой … и через мгновенье в ней оказалось даже с виду тяжеленное папье-маше.

А мраморный-то сувенирчик на всеобщее обозрение не выставил, едва успело мелькнуть у меня в голове.

— Под тебя аналитики копают! — выпалил я скороговоркой.

— А вот с этого момента поподробнее, — подал он, наконец, голос, опуская на стол, но не выпуская из рук свой убедительно весомый аргумент.

— Стас, убери эту штуку, — вернулся я к увещевательному тону. — Убить ты меня все равно не убьешь, а на объяснительные ни у тебя, ни у меня времени нет.

— Ничего, у тебя целители на очереди, — напомнил он мне не менее рассудительно. — Прямо к ним и доставим. И объяснительную против какого-нибудь дерева писать будешь — как оно тебе дорогу не уступило. Я слушаю! — резко закончил он.

Я пересказал ему свой разговор с аналитиком. Он снова попросил меня повторить некоторые пассажи, и даже максимально воспроизвести выражение, с которым они говорились. Пришлось изображать из себя пучеглазую, прилизанную рыбину, механически разевающую рот.

— Интересное кино, — медленно протянул Стас, сосредоточенно хмурясь, когда я закончил.

Я заметил, что во время моего рассказа он бессознательно сжимал и разжимал руку на папье-маше, но этот жест больше почему-то не вызывал у меня опаски.

— Где ты им дорогу перешел? — решил я воспользоваться тем, что — в кои-то веки! — его раздражение отвлеклось от моей персоны.

— В том-то и дело, что нигде, — встряхнулся он. — Интересуюсь я ими осторожно, только через проверенные контакты — потому, наверно, ничего такого еще не нащупал.

— А с чего тогда они за тебя взялись? — Вот честное слово, можно же и с ним нормально разговаривать, когда он зубами не клацает!

— Вот за меня ли? — Мне показалось, что он снова начал размышлять, но уже вслух.

— В смысле? — напрягся я.

— Интерес они проявляют, в основном, к подразделениям, работающим на земле, — все также рассеянно объяснил Стас. — И появился их отдел относительно недавно. Чует мое сердце, что грядут какие-то перемены в концепции нашего пребывания среди людей.

— Ты думаешь, мы сможем там открыто находиться? — Я подумал об Игоре, о том, какое отторжение вызывала у него наша секретность, о Татьяниных родителях и Свете с Сергеем — для которых мы с ней исчезли навсегда и к которым мы могли бы вернуться при таком повороте событий.

— Если бы я знал, — досадливо мотнул головой Стас. — Если это так, тогда понятно, почему они под грифом такой секретности работают.

— Я, кстати, тебе там кое-чего нащелкал, — вспомнил я первый этап своего сегодняшнего пребывания у аналитиков.

Стас мгновенно загорелся, и я передал ему все зафиксированные в памяти образы с прозрачных панелей. Первые он рассматривал с охотничьим блеском в глазах, потом начал морщиться и под конец уже просто принимал их от меня, не задерживаясь.

— Просил же, в динамике! — раздосадовано буркнул он, и я понял, что меня восстановили в должности его личного резинового манекена для срыва злости.

— Да их там немеряно! — автоматически и я встал в привычную защитную позу. — Не могу я возле каждого топтаться. Определись сначала, что тебе нужно.

— А это еще один вопрос, — вновь отвлекся он. — Откуда у них столько сотрудников и как они их набирают? Об открытом у них конкурсе ни одна живая душа ни сном, ни духом не ведает. Насколько я понимаю, они из всех отделов лучшие умы к себе как-то переманивают. И, похоже, не только из отделов, — добавил он, остро глянув на меня.

— В смысле? — опять насторожился я.

— Это тебе ответ на твой первый вопрос, — с нажимом произнес он. — Я не знаю ни одного примера такой концентрации уникальных способностей, как у Татьяны. Я действительно оставил ей запасной выход — хотел бы я посмотреть, как у меня попробуют сотрудника отобрать. А если попробуют, — вдруг добавил он, неприязненно поморщившись, — тогда, пожалуй, только я смогу ее на землю переправить и спрятать там.

Вот эта его досадливая гримаса поразила меня больше всего. Стас открыто, в разговоре со мной, признает, что есть силы, которым он не может противостоять? А как тогда мне им противостоять? Да как обычно, когда выхода другого нет — по ситуации действовать. Нужно Стасу глаза открыть насчет того, как ему повезло, что рядом с ним находится непревзойденный мастер импровизации, противостояние которого никто, даже он сам, спрогнозировать не может.

— Еще раз спасибо, — приступил я к небезопасной задаче посвящения Стаса в его великое везение, — но надеюсь, что до этого не дойдет. Я найду … нет, уже почти нашел способ нам с Татьяной у хранителей устроиться. Если же не выйдет… Стас, ты только не заводись, но без меня спрятать Татьяну где бы то ни было тебе не удастся.

— Это еще с какой стати? — разумеется, тут же завелся он.

— Способности не только у Татьяны буйным цветом расцвели, — решил я сразу внести свой вклад в возможный заговор против аналитиков. — На меня тоже что-то нашло после возвращения ее памяти. Про перемычки и видимость ты в курсе, а недавно еще кое-что обнаружилось. — Стас молча смотрел на меня с совершенно необъяснимым выражением. — Одним словом, в невидимости и инвертации я ангелов по подразделениям различаю.

С каким-то животным стоном Стас обхватил голову руками.

— Да никто еще не знает! — поспешил я успокоить его. — Я сначала сам хотел убедиться. Пока проверил на своих, твоих и внештатниках. А, да, еще и на темных, — неохотно добавил я. — Теперь к Татьяне никто не подкрадется.

— На ком ты проверил? — Сквозь растопыренные пальцы на меня глянул один его глаз. Очень заинтересованно.

— На темных, — сразу понял я его особый интерес. — Еще хочу у целителей и администраторов попробовать. Аналитиков тоже хорошо было бы определить, но пока ума не приложу, как их заставить в невидимость перейти.

— Администраторам и невидимость, и инвертация ни к чему, — рассеянно ответил он, опустив руки и о чем-то напряженно размышляя.

— Стас, это не значит, что ты нас опять к себе тащить будешь! — занервничал я. — Мы с Татьяной как раз хотели предложить тебе помощь — в свободное от основной работы время.

— Ты сам это сказал! — расплылся он в торжествующей улыбке. — Забудешь — напомню.

— Я ничего не сказал, — спохватился я. — Я всего лишь заявил о намерении выступить с предложением, подлежащим обсуждению. И что-то не услышал пока никакого встречного предложения.

— За мной дело не станет! — Он широко повел в сторону рукой. — Забирай все остальные опусы.

— Так ты же, вроде, обещал своим… — удивился я.

— Уже прочитали, — ухмыльнулся он. — И не один раз. После твоего «Это моя жена» в очереди стояли — пришлось групповые чтения вслух устраивать.

Я расчувствовался — последние дни с подчиненными Стаса предстали передо мной совсем в другом свете. Потом передо мной предстали картины наших совместных поисков Татьяны. Потом ее образ сейчас — снова оставшейся без какой-либо защиты, но с гроздью талантов и моим полным доверием.

Подобная гремучая смесь взрывается от легчайшего сотрясения, подал голос мой земной опыт.

Я вскочил с дивана — Стас горячо поддержал мое рвение.

Последние доставленные Стасом с земли экземпляры наших воспоминаний я разбросал, не глядя, по ближайшим к выходу этажам, чуть приоткрывая входную дверь на каждом и зафутболивая наше коллективное творение как можно дальше по коридору.

С чувством полностью выполненного долга я даже с внештатниками мирно пообщался. В смысле, в полном молчании. Коротко глянув на мой пропуск и направление, они даже не спросили, почему я неудачные варианты отчета назад несу.

А потом я бежал. Нет, летел.

Увидев Татьяну, расслабленно отдыхающую во дворе, я впервые по-настоящему осознал, что доверие всегда окупается. Вот, не забросил ей в голову крамольные мысли настойчивыми напоминаниями об осторожности — и она даже не подумала подвергать себя опасности.

Я почувствовал, что после всех испытаний и невзгод, после всех недомолвок и недоразумений, жизнь наконец-то налаживается.

Отвоеванная свобода выбора, скорая перспектива возвращения к любимой работе, подготовленный запасной аэродром, верная и преданная Татьяна всегда рядом, главный каратель снова в союзниках — чего еще может желать добропорядочный ангел?

***

Оказалось, что добропорядочный ангел может желать еще многого.

К примеру, чтобы его верная и преданная жена не была столь талантлива в любом деле, за которое бралась.

Вернее, не демонстрировала эти таланты столь явно на фоне сложных и непонятных течений в глубинах ангельского сообщества.

Затем, чтобы не загорались у нее глаза при попадании в каждое новое ангельское подразделение, как раньше на земле — при виде каждого нового ангела, попавшегося в поле ее зрения.

И главное, чтобы тот самый добропорядочный ангел не отходил у нее при этом на второй план, где ему не оставалось ничего другого, как уныло бубнить себе под нос, что порядочность требует способствовать, а не препятствовать развитию таланта.

Нет, сначала все шло отлично. Целители ревниво бдили своих «пациентов» от непосвященных в высоты их ремесла новичков и позволяли последним созерцать их лишь издали. Я был двумя руками за столь ответственное отношение к своему делу, которое и мне позволяло заняться своим с полной отдачей.

Я даже не очень расстроился, когда Татьянину группу все же разбили, приставив каждого новичка к отдельному целителю. Всех их оставили в роли той же публики, лишь переведя с галерки в первые ряды партера.

От постоянного стояния на месте у меня уже все мышцы взбунтовались, требуя хоть какой-то физической нагрузки — и я с удовольствием курсировал от одного объекта своего наблюдения к другому. Фиксировать в своих заметках мне было особо нечего — кроме выражения лиц, судя по которым, я предположил, что самым сложным для них окажется отнюдь не курс Стаса. И самым низкорезультативным.

Решив, что отцы-архангелы соблаговолили, наконец, предоставить мне давно и честно заработанную передышку, я не потрудился вспомнить, что к Татьяне вернулась вся память. Вместе с ее земным неприятием несправедливости, боли и страданий кого бы то ни было.

Проворонил я ее выход из партера прямо на сцену. Я ведь знал, что и на земле, если у кого-то возникала потребность выговориться, чтобы облегчить душу — все к ней всегда шли. Мог с самого первого дня начать внушать ей, что перед ее глазами разворачивается всего лишь представление, призванное ознакомить новичков с типичными случаями в работе целителей.

А потом уже было поздно. Ее первое же сольное выступление завершилось таким фурором, что прямо на следующий день его официально ввели в подготовительный курс целителей в качестве примера для новичков. Больше всего меня задело то, что я узнал о ее успешном воздействии на «пациента» вместе с ними. Татьяна, разумеется, почувствовала это и так смутилась, что у меня язык не повернулся отчитать ее.

Естественно, с того момента пункт моего наблюдения перестал быть передвижным. Чтобы я мог держать под контролем вспышки этого яркого дарования. Вернее, попытаться держать их под контролем. Без особого, впрочем, успеха. Татьяна всякий раз настолько глубоко уходила в разговор с «пациентом», что все мое внушение начинало метаться в панике в поисках пропавшего с радаров объекта. Точь-в-точь как на земле, когда она наглухо в себя уходила, словно все люки на подводной лодке задраив.

Но я бы, конечно, все равно пробился к ней — как не раз на земле делал — если бы сам постоянно не отвлекался. На то, как умело она строила диалог с «пациентом», как мастерски выводила его из замкнутого круга его комплексов и фобий. Не скрою, меня просто распирало от гордости — вот не зря все же она столько лет провела на земле рядом со знаменитым, скажу без ложной скромности, психологом.

Против воли у меня в голове даже начали рисоваться картины нашей совместной работы на земле, если нам все же придется туда беженцами отправляться.

Мне нужно было гнать эти мысли от себя — такой вариант я рассматривал как самый крайний из всех запасных — а я ловил себя на мысли, что все чаще прислушиваюсь к Татьяниным беседам исключительно профессионально. Отмечая про себя, как можно улучшить ее контакт с «пациентом» и его восприимчивость.

Ей я, разумеется, ничего не говорил, чтобы не поддерживать ее интерес к целительству, но и охлаждать ее пыл у меня никаких оснований не было — не объясняя ей причины необходимости избегать особо впечатляющих результатов.

Впрочем, избежать официального признания Татьяниных психологических способностей можно было и другим способом. Убедившись, что до нее мне внушением не достучаться, я принялся воздействовать — крайне осторожно, в присущей мне виртуозной манере — на целителей, присутствующих на ее сеансах.

А потом, для верности, и на всех остальных, находящихся в их павильоне.

Мысль угостить этих уверенных в неприкосновенности своих угодий врачевателей их собственным лекарством пришла мне в голову во время их демонстрации процедуры чистки памяти.

Я сам подвергался ей после каждой успешно завершенной миссии хранителя на земле, но, разумеется, ничего о ней помнил — так же, как и о подробностях предшествующей работы с человеком. Поэтому для меня эта процедура также оказалась внове — и оттого еще более устрашающей.

Я представил себя на месте этого связанного по рукам и ногам ангела. Я представил себя в этом кресле после нашего с Татьяной перехода в родные, как мне когда-то казалось, пенаты. И впервые совершенно искренне, без малейшего сарказма, поблагодарил в душе отцов-архангелов, или безликих их, или и тех, и других в одном лице, за то, что меня не подвергли стандартной процедуре, а решили наказать памятью.

Ведь если бы меня лишили ее так же, как Татьяну, кто бы ее в чувство привел? Кто бы меня в чувство привел? Стаса не предлагать. Так бы мы с ней и существовали до сих пор, вежливо кивая друг другу при редких встречах?

Татьяне же это зрелище далось намного сложнее. Что, собственно, и дало толчок моим мыслям хоть немного отплатить манипуляторам их собственной монетой. А потом еще и бледная немочь дополнительного пинка этим мыслям дала.

Слушая его разглагольствования о всех положительных эффектах чистки памяти, я едва сдерживался. Его высокопарные сравнения слишком живо напомнили мне мои собственные объяснения Татьяне — в начале нашего знакомства — необходимости разгрузки памяти. Но я, по крайней мере, сам эту экзекуцию уже не раз к тому времени прошел!

А этот — понятия еще не имеющий ни о победах ангельских, ни об их поражениях, ни о титанических усилиях, чтобы достичь первых и не допустить вторых — имеет наглость рассуждать, от чего ангелы сами, понимаешь, обязаны избавляться!

Татьяна хорошо тогда сказала о безмозглом обрубке, который останется после такого отсечения всего ненужного с рациональной точки зрения. Я бы, правда, поправил ее — не безмозглом, а бездушном. Это роботу плоть с ее болезнями и морщинками от смеха не нужна — ему важно, чтобы скелет исправно функционировал.

Но некую извращенную логику в словах этого невзрачного робота мне все же пришлось признать. Для его стремления к подавлению всех вокруг, подмеченного еще темным гением, такой способ воздействия на сознание должен был казаться идеальным.

А вот нам такие радикальные «целители» совсем не нужны. Я добавил в свое внушение целителям не увлекаться успехами Татьяны отдельный пункт — присмотреться к Тени на предмет наличия у него тех самых садистских наклонностей, искоренять которые они были призваны.

И, похоже, перестарался. Оставляя полностью отключающуюся от меня Татьяну, чтобы понаблюдать, порядка ради, как идут дела у ее соучеников, я довольно скоро обнаружил, что Тень проводит почти все учебное время у чистильщиков памяти. Отлично — заметили его нездоровые наклонности и присматриваются. Зажав в кулак неприятные ассоциации, я начал задерживаться в этом помещении — и чтобы подкорректировать, если понадобится, настороженность целителей, и чтобы в отчете факты его отклонений зафиксировать.

Он не просто следил за действиями целителей, как другие новички — он все время вопросы задавал. И направленность их мне еще меньше понравилась. Я вспомнил его удивление реакции Татьяны на эту процедуру — с точки зрения этого психопата, главное было выяснить, почему ее недостаточно качественно всех воспоминаний лишили.

Вот с этими вопросами он и приставал, в основном, к целителям. Мое внушение сработало — ему давали, как правило, общие и обтекаемые ответы по процедуре, постоянно отсылая его к углубленному курсу, который ожидает выбравших данное подразделение.

Он не угомонился. Так же, как в нашем павильоне, когда напросился ко мне в жесткое обучение. Так же, как у карателей, когда бросался в атаку из любого укрытия. Здесь он вызвался в добровольцы в то кресло. Без анестезии в виде отключения сознания перед блокировкой памяти.

Я подал было голос о недопустимости экспериментов над новичками… Но в головах у целителей, похоже, уже прочно засела внушенная мной мысль об искоренении патологий. Коротко глянув на меня, один из них уверенно заявил, что приобретенные знания затронуты не будут — только излишняя, обременительная в ангельской жизни информация.

Тень еще раз во всеуслышание подтвердил добровольность своего намерения.

Я пожал плечами. Его память — его дело. Если его заставят забыть его одержимость превосходством во всем и над всеми, хуже точно никому не будет. А заодно и все его земные обиды, чтобы перестал кислые рожи корчить при одном только упоминании о земле. А заодно и причину этих обид, о которой Татьяна из своей страсти к справедливости ему поведала…

Минуточку! Я похолодел. Это же сейчас целители у него в памяти копаться начнут и все это там обнаружат! И рассказ Татьяны о природе Тени, и наши воспоминания, которые она ему подсунула, и сам факт возвращения ее памяти. А значит, и их собственную недоработку в устранении этой ее памяти. А мы сейчас оба здесь, прямо у них под руками…

Я резко встал и категорически заявил, что добровольно или нет, но имеет место подготовка несанкционированного вмешательства в сознание нашего будущего кадра.

Целители не дрогнули, упирая на полное согласие вышеупомянутого кадра.

Я признал, что не уполномочен вмешиваться в методику их подготовки все того же кадра, но, являясь официальным наблюдателем за этой подготовкой, требую от них письменное подтверждение, что они берут всю ответственность за эксперимент на себя и обязуются не разглашать никакие его подробности.

После чего мне оставалось только ждать неизбежного. В этом ожидании все чувства у меня обострились до такой степени, что я просто кожей ощутил момент, когда целители наткнулись в сознании Тени на нашу с Татьяной … уже не очень тайну.

Повели они себя профессионально. Не засуетились, не бросили дело на полдороге, даже не глянули ни разу в мою сторону — завершили процедуру в напряженном молчании.

А потом к неизбежному бонусом добавилось неожиданное. По окончании своих манипуляций, целители обратились к Тени с вопросом, кого он перед собой видит. Указав на меня.

— Это — Ангел, присутствующий на всех занятиях нашей группы, — спокойно, даже монотонно произнес Тень, глядя на меня без всякого выражения. — Я полагаю, он изучает наш прогресс.

И я вдруг почувствовал, что он врет. И что мне бесконечно не хватает Игоря рядом, чтобы подтвердить мою догадку.

Целители вновь склонились над Тенью, продолжая негромко задавать ему какие-то вопросы, но один из них сделал мне знак рукой в сторону двери.

Выйдя вслед за ним в коридор, я привалился спиной к стене и сложил на груди руки, плотно прижав к ней свои записи с засунутой в них драгоценной распиской.

— Мы должны выяснить… — произнес целитель, едва шевеля сжатыми в тонкую ниточку побелевшими губами.

— Забудьте об этом, — решительно посоветовал ему я.

— Под угрозу поставлена наша компетентность, — выдавил он из себя.

— Не поставлена, — уверил я его, — если вы ее сами туда не поставите. — Я чуть хлопнул ладонью по своим записям. — На настоящий момент об этом знаете вы и мы с женой. И служба внешней охраны, — с нажимом добавил я.

Целитель обеспокоено нахмурился.

— Копия вашего документа уже направлена ее главе, — объяснил я. — Так что, если у нас с женой внезапно амнезия случится, он будет знать, кому вопросы задавать. А у него к моей жене особый интерес, — продолжил я, мысленно отчаянно взывая к отцам-архангелам, чтобы оглохли на пару минут. — После возвращения памяти она продемонстрировала ряд потенциально полезных для его службы качеств.

— Но нам просто необходимо разобраться, как такое вообще могло произойти, — снова забубнил целитель с несчастным видом.

И тут мне в голову пришла совершенно блестящая мысль.

— Пожалуй, мы могли бы вам помочь, — медленно произнес я.

Он чуть отклонился от меня, подозрительно прищурившись.

— Вы наверняка только что увидели, — снова заговорил я, — что спровоцировал восстановление памяти моей жены некий документ. В нем содержатся те самые воспоминания о ее земной жизни, которые вы заблокировали. Я могу предоставить их вашему подразделению. Протокол операции над ней у вас должен был сохраниться — вот и изучайте эти документы, сравнивайте, ищите, где недосмотрели.

Целитель опустил глаза, напряженно размышляя.

— И поверьте мне, — добавил я ему пищу для размышлений, — это будет наилучшим выходом для всех. Надумаете повторить процедуру — огласка провала предыдущей вам гарантирована. А так — и прошлая ошибка за пределы вашего подразделения не выйдет, и на будущее вы ее предотвратите.

Целитель поднял на меня, наконец, взгляд, в котором все еще читалось сомнение.

— Кто может дать нам гарантии, — осторожно проговорил он, — неразглашения этой истории за пределами нашего отдела?

— А вот наше с женой доброе здравие и есть ваша самая лучшая гарантия! — рассмеялся я с облегчением. — Вам всего лишь нужно следовать своему призванию и добросовестно об этом здравии позаботиться. Нам же — в здравом рассудке и твердой памяти — разбирательство по этому поводу совершенно ни к чему.

Он снова опустил глаза и какое-то время молчал.

— Хорошо, — снова подал он голос, все также не глядя на меня, — я передам Ваше предложение своему руководству.

— А я — главе службы внешней охраны, — в тон ему сказал я. — И мы с ним вместе будем ждать вашего решения.

Целитель бросил на меня молниеносный взгляд, брезгливо поджал губы, едва заметно кивнул и повернулся к двери.

Так, похоже, рано я смеяться начал. С этих мастеров зомбирования станется попробовать исподтишка напасть.

— Подождите, — обратился я к его спине.

Он замер и потом медленно повернулся ко мне лицом, на котором было написано точно такое же ожидание нападения.

— Вам случается на земле инвертироваться? — спросил я, решив добавить еще одного зайца к своему улову в этом разговоре.

Отвисшей челюсти и хлопающих глаз я, конечно, не ожидал, но он даже бровью не повел. Интересно, эти селекционеры сознания на себе, что ли, тренируются?

— Зачем это Вам? — коротко поинтересовался целитель, не отрывая от меня напряженного взгляда.

— Хочу показать Вам, — неожиданно для себя самого изменил я формулировку объяснения, — что пристальный интерес к любым аспектам нашей жизни абсолютно не входит в наши с женой планы. Считайте это жестом доброй воли с моей стороны. Не могли бы прямо сейчас инвертироваться, буквально на минуту? И отойти при этом в сторону.

В глазах у него что-то мелькнуло. Ну вот, я же знал, что протянутая открытой ладонью вперед рука не может не вызвать ответного доверия.

Он исчез. На меня ожидаемо пахнуло холодом. Нет, не пахнуло — мазнуло. Словно кожу спиртом протерли для дезинфекции. Только всю кожу сразу — гигантским тампоном. И поливало меня этим антисептиком все из того же места.

— Да отойдите Вы куда-нибудь, — попросил я, морщась.

Мне запах этого антисептика почти в нос бил. Интересно, Макс тоже разные запахи в присутствии инвертированных ощущает? И такие же сильные? Тогда есть справедливость на свете — нечего других бешеной пляской красок пытать.

Целитель материализовался, и я получил, наконец, удивленно вскинутые брови и круглые глаза. В которых уже не мелькало, а прочно установилось выражение, вызвавшее дрожь у меня в позвоночнике.

— Как Вы …? — выдохнул он.

— Высший гриф секретности, — резко перебил его я. — Результат длительной тренировки. Исследованию не подлежит. Осечек в действии не обнаружено.

Лицо целителя сморщилось в самой настоящей страдальческой гримасе. Я уже открыл было рот, чтобы напомнить ему о существовании великих тайн мироздания, которые следует принимать такими, как они есть, не пытаясь разобрать их на атомы и теряя при этом все их величие…

— Занят? — коротко булькнуло у меня в голове, и несчастное лицо целителя скрылось за образом поваленного дерева у ручья.

Я отшатнулся от него, как и положено добропорядочному светлому ангелу от темного. Мой благочестивый порыв остановила стена.

— Предупреждать можно? — взвыл я мысленно, активно растирая затылок.

— Некогда, — огрызнулся темный гений. — Можешь прямо сейчас к тайнику наведаться?

— Да что случилось? — забыл я о ноющем затылке.

— Придешь — увидишь, — исчерпывающе ответил он. — Как раз то, что ты хотел. Второго шанса может не быть.

Я чуть было не сказал: «Нет». Не могу я хотеть то, о чем темный гений знает, а я — нет. Он, что, у меня в голове копался? С другой стороны, темные действительно никогда и никому второй шанс не предоставляют — это наша прерогатива. И что мне потом — до конца вечности мучиться, гадая, чего же я такого хотел?

— Это надолго? — неохотно спросил я, глянув на часы. До конца занятий еще час.

— Пару минут, — ответил он, разрешив мои сомнения. — Только на подходе инвертируйся и дай знать. — И он так же внезапно отключился.

Я потряс головой, снова разглядев перед собой встревоженное лицо целителя.

— Должен покинуть Вас, — вернулся я к отрывистому, деловому тону. — Срочно вызвали. Жду ответа от Вашего руководства.

— А воспоминания? — завопил он мне вслед.

— Сегодня ответ, завтра воспоминания, — бросил я ему через плечо, уже направляясь быстрым шагом к выходу из павильона.

Выскочив из него, я перешел на бег. Ну, наконец-то настоящая нагрузка! Павильон целителей располагался в стороне от остальных и ближе к заросшему лесу — я даже толком разогнаться не успел, как услышал журчание воды и вспомнил просьбу темного гения.

— Уже на подходе, — послал я ему мысленный сигнал, инвертируясь.

— Давай быстрее, — отозвался он под какое-то странное сопение.

Я еще ускорил шаг и через мгновенье выскочил к ручью.

Картину, представшую моему взору, никто никогда и ни при каких обстоятельствах не смог бы отнести к числу моих желаний — даже глубоко потаенных.

Персонажей в ней было четверо. Макс и еще один, неизвестный мне ангел, крепко держали под руки третьего. На голову которого был надет мешок. Напротив этой группы, шагах в трех от нее, стоял, беспрестанно вертя головой во все стороны, темный гений. Учуяв меня, он сделал мне страшные глаза и замахал руками.

— Блок! И ни слова! — коротко хлестнуло у меня в голове.

Я замер на месте, лихорадочно соображая, во что влип. Вот сколько меня учили, что с любым темным нужно всегда настороже держаться, а еще лучше — подальше от них всех! Что каждый из них норовит в доверие втереться, и только дай слабину — все, пропал служитель доброго и светлого.

Меня заманили в ловушку. Этот, с мешком на голове, явно светлый — со своим они бы так не обращались. И его, судя по всему, похитили. А меня вынудили быть свидетелем похищения. Чтобы посмотреть, брошусь ли я на его защиту? И если нет — чтобы шантажировать меня этим? Или … хотят свой улов на Татьяну обменять?

— Ну, наконец-то! — заговорил вдруг Макс, обращаясь к темному гению. — Такое впечатление, что ваши агенты не особо вас интересуют.

— Служба внешней охраны не обязана перед вами отчитываться, — отозвался темный гений неожиданно низким и властным голосом, и я окончательно дар речи потерял. А с ним и остатки самообладания.

Они не просто светлого ангела похитили, а еще и под видом подчиненных Стаса? Это же чистейшая провокация! И я оказался ее свидетелем. Только об этом я знаю, а как потом Стасу доказать, что не соучастником? Как ему объяснить, почему я примчался по первому зову темного?

— И передайте своей верхушке, — насмешливо хмыкнул собеседник последнего, — что так будет с каждым их агентом. Только возвращать мы их больше не будем.

— Разберемся, — безапелляционно заявил темный гений. — Давайте его сюда.

Макс и другой темный отпустили своего пленника и подтолкнули его в спину. Дальше события развивались с молниеносной скоростью.

Пленник темных исчез. Макс тут же метнулся в сторону и захватил воздух рукой. Затем подсек что-то ногой и приземлился на одно колено, вторым прижимая что-то к земле. Подоспевший второй темный пошарил в воздухе возле земли руками и помог Максу поднять это что-то с земли.

— От нас не уйдешь, — назидательно произнес он.

Я фиксировал в сознании весь этот фарс чисто механически, застигнутый врасплох навалившимся на меня ощущением.

С первой же секунды исчезновения пленника меня сковало холодом. Наверно, потому что это случилось второй раз за день, я особо остро ощутил разницу. В отличие от целителя, этот инвертированный пленник вызвал у меня ассоциацию в чем-то неживым. Вроде куска металла в арктическом холоде, за которой по неосторожности голой рукой схватился.

Даже Татьянины острые ножи в меня просто впивались — здесь же мне показалось, что с меня кожу содрали. Я импульсивно ощупал ладонь и потряс головой, расслышав, наконец, продолжение разговора.

— В карцер его, — скомандовал темный ангел непререкаемым тоном. — За попытку к бегству. Чтобы остыл и подумал. Пока я обговорю условия его передачи в отдел.

— Так точно, — гаркнул второй темный.

Макс с момента исчезновения их пленника не проронил ни слова.

Они поволокли невидимого светлого ангела, упирающегося изо всех сил, в сторону своей территории. Темный гений проводил их взглядом и, когда они полностью скрылись из вида, повернулся и направился ко мне.

Я подобрался, лихорадочно восстанавливая в памяти инструкции по блокированию любых попыток контактов с темными. Хоть бы одну написали, как с ними назад расконтактироваться!

— Ты его классифицировал? — негромко спросил темный гений, подойдя ко мне вплотную.

Следуя основным пунктам всех инструкций, я немедленно восстановил дистанцию между нами, воздвиг некое препятствие на пути его возможного броска и занял стратегическую позицию. Шагнув назад, ступив за пышный куст и присмотрев пару прочных веток над головой, на которые можно будет взлететь — соответственно.

— Допустим, — настороженно вгляделся я в его лицо сквозь густые колючки. — Кто это?

— О, недоверия шип, — вернулся темный гений к своей обычной манере разговора, театрально прикрыв глаза рукой, — вонзившийся мне в душу! Это один из вашего загадочного аналитического отдела.

Да ну! Это значит, темные абсолютно незаметно прокрались в наше здание, причем в его святая святых, захватили там, в этом полностью открытом всем взорам зале одного из сотрудников и совершенно беспрепятственно прошли с ним блокпост? Или рафинированный аналитик, утомившись от ударного умственного труда, прогуляться вышел?

— И где же вы его откопали? — насмешливо усмехнулся я.

— На земле, — последовал немедленный ответ. — Благодаря вашему открытию. Он обнаружился возле … одного из наших объектов.

Ага, значит, аналитик сильно утомился — на землю прогуляться вышел. Или, может, вообще сбежал? И прямиком в угодья темных, надо понимать. Где они силки на какого-то человека расставили, о чем Стас ни слухом, не духом?

— Служба внешней охраны вам уже свои полномочия передала? — перешел я к открытому сарказму.

— А ты откуда знаешь? — добродушно воскликнул темный гений. — Захватом их предводитель лично руководил, а вот доставить это загадочное создание к тебе нам доверил.

Так, легенда становится все интереснее. Стас доверился темным — я сейчас заплачу. Нет, это я потом заплачу, когда он узнает, что это я им сначала доверился, а потом и вовсе в эти дискредитирующие его сказки поверил.

— И с чего бы это? — решил я выяснить степень его дискредитации до конца.

— А чтобы его привлечь не за что было, если что, — не моргнув глазом, ответил темный гений. — Нам к обвинениям не привыкать — одним больше, одним меньше.

— А ко мне его зачем доставлять было? — поинтересовался я, наконец, своим местом в этих будущих обвинениях.

— А не надо было? — удивленно глянул он на меня. — Странно, предводитель команчей сказал, что ты хотел как-то классифицировать этих ваших секретных мыслителей.

Я нахмурился. А ведь было дело — говорил я об этом Стасу, и только ему.

— Ну ладно, классифицировал, — неохотно признал я. — Что еще от меня требуется?

— А можно? — оживился темный гений. — Тогда расскажи мне, как ты всех различаешь?

— Понятия не имею! — с удовольствием сказал я чистую правду.

— Это не удивительно, — с не меньшим удовольствием дал он оплеуху моему самолюбию. — Но вот если бы ты блок снял… Мы все его на всякий случай поставили — кто знает, на что эти ваши мыслители способны.

— Ты меня просил прийти на пару минут, — торопливо напомнил ему я, отступая вглубь леса.

— Собака ты на сене! — обиженно бросил он мне вслед.

Интересно, из медведей в собаки — это меня повысили только что или понизили? С физической точки зрения явно шаг вниз, и приличный, а вот с позиций верности и преданности — определенное повышение. На земле говорят, что собака — лучший друг человека, но только потому, что ничего по-настоящему о хранителях не знают.

Мы не просто безгранично верны и преданны своим людям — мы всю жизнь защищаем их, зачастую от них самих. А в отдельных, особо ярких случаях, усмехнулся я про себя, и после их земной жизни. Вот хоть сегодняшний случай взять, когда бледная немочь чуть опять Татьяну опасности не подверг…

Я резко затормозил. Опасность со стороны целителей устранил, а вот устранили ли они источник этой опасности — это вопрос. Который мне точно есть, кому задать.

— Слушай, я тут подумал, — воззвал я к образу поваленного дерева с тайником под ним. — Я действительно не могу надолго у тебя задерживаться. Но есть у меня другой объект для твоих исследований.

Поваленное дерево молчало. Ладно, мне еще на земле Татьяна показала, что любопытство — страшная сила.

— Помнишь того новичка, с которым я в лесу тренировался? — спросил я.

— Допустим, — натянуто вернул мне темный гений мои собственные недавние слова.

— Так вот, представь себе… — продолжил я, и тут в голове у меня возник образ больничного коридора, а в кармане зазвонил телефон. Одновременно.

— Подожди, меня сегодня что-то все на части рвут, — бросил я темному гению, вытаскивая телефон.

Макс. И Стас в голове. Святые отцы-архангелы, а можно добропорядочному ангелу премию в виде способности думать и говорить независимо друг от друга?

Я ответил сначала Максу. Во-первых, он со мной никогда долго не говорит. Во-вторых, я всегда сам могу отключиться. И в-третьих, не отвечу — придется перезванивать, а я понятия не имею, сколько у меня денег на счету.

— Чего хотел? — начал я нарочито грубо, чтобы он еще короче со мной говорил.

— Распознал? — уловил он мой посыл.

— Да, — еще сильнее сократил я общение, но затем не выдержал: — Зачем он вам нужен?

— Познакомиться хотим, — снова подстроился он под меня. — Не тебе же одному с элитой водиться. Вы вообще когда возвращаться собираетесь?

Мне показалось, что я ослышался.

— Соскучился? — на всякий случай снова перешел я на телеграфный стиль.

— По свободе, — опять поддержал он меня. — На каких основаниях мы здесь должны за вашим отпрыском присматривать?

— А тебя кто просил за ним присматривать? — забыл я все свои благие намерения.

— Дара. Марина. Стас. Продолжать? — Он немного помолчал. — Так что будь любезен прекратить дорогу в высшее общество протаптывать и изволь вернуться к своим прямым обязанностям.

Он бросил трубку. В тот самый момент, когда я был совсем не против чуть подольше с ним пообщаться. Чтобы выяснить, как именно он присматривает за моим сыном. И с какой стати его Стас об этом просил.

Именно с этого вопроса я начал, представив себе больничный коридор.

— Не отвлекайся, — услышал я в ответ. — Аналитик отличается от других?

— Конечно, отличается, — нетерпеливо ответил я. — Но я все же хотел бы узнать…

— Ты можешь гарантировать, что отличишь любого из других? — перебил он меня.

— Сто процентов, — уверил я его, чтобы побыстрее ответить на его вопросы и вернуться к своим. — Очень … сильное ощущение.

— Отлично, — довольно промурлыкал он. — Тогда нужно, чтобы Татьяна побыстрее обучение заканчивала. Ты еще помнишь, что обещал мне ваше содействие?

— В чем? — насторожился я.

— А ты не уточнял! — расхохотался он. — Короче, сразу после окончания ее курса вы мне оба на земле понадобитесь. Так что пусть выбирает подразделение соответственно.

И этот от меня первым отключился! Что там у них происходит? И что значит — пусть выбирает подразделение? У нас уже все давно выбрано! О чем ему совершенно недвусмысленно было заявлено. Или я опять чего-то не знаю?

Уже рванув с места, чтобы задать этот вопрос Татьяне, я вдруг вспомнил о прерванном контакте с темным гением.

— Представил я себе немало за время, что покорно ждал, — проворчал он, когда я вызвал его.

— И все равно не угадал, — уверил я его и поперхнулся, поняв, что тоже в рифму заговорил.

— Пора для истины настала, — с нажимом закончил он наше коллективное рифмоплетство.

Я рассказал ему о целительском эксперименте над Тенью и моих подозрениях о его провале.

— Он сам вызвался на подавление памяти? — Наверно, впервые за время нашего знакомства я услышал в голосе темного гения настоящее потрясение. — С его жаждой доминирования? Я должен это увидеть, — решительно закончил он.

— Догоняй, — предложил я ему, переходя на шаг. — Или тебя, теоретика, лучше подождать?

— Не смел бы даже я подумать, — ответил он с коротким смешком, — в пути гирлянду задержать!

Вот чтоб этого гения его темные собратья побрали — он оказался возле меня буквально через пару минут. Пришлось проглотить все насмешки над ущербом, наносимым умственной деятельностью физической форме. Молча — комплиментов он от меня тоже не дождался.

Мы успели как раз к концу занятий — оставив темного гения неподалеку от входа в павильон целителей, я едва успел вскочить в него, чтобы встретить Татьяну. Ее я сразу увел в сторону, попросив шустрого теоретика сразу сообщить мне о том, что он обнаружит в голове Тени.

На этот раз просить его дважды не пришлось.

— Это что-то немыслимое! — взорвался у меня в голове его возбужденный голос, как только мы с Татьяной до ее двора добрались.

— Говори, — коротко бросил я, делая вид, что внимательно слушаю ее рассказ о сегодняшнем «пациенте».

— Все блоки стоят там, где их поставили, — затараторил он, — но он их подавил. Сжал до упора. Нет, даже сильнее, за пределами вообразимого! Я боюсь себе даже представить напряжение в них. И что будет, если они когда-нибудь выстрелят. И куда они могут выстрелить.

— Значит, он таки соврал целителям? — медленно спросил я.

— И да, и нет, — с досадой ответил темный гений. — Блоки не уничтожены, не устранены, они просто нейтрализованы. Не могу сказать, сразу или со временем, но определенно сознательно. Насколько мне известно, это невозможно — даже вам посторонняя помощь понадобилась. Его нужно изучать! — уверенно закончил он.

— Может, вы и его похитите? — с надеждой спросил я.

— А можно? — Его надежда определенно побила мою по интенсивности.

Нет-нет-нет, не хватало мне еще даже не в соучастниках, а в организаторах похищения оказаться!

— Не знаю, — уклончиво ответил я. — Со службой внешней охраны поговори — вы же теперь друзья-соратники.

— Гирлянда путь мне указала из темной чащи бытия! — опять понесло его в декламацию.

— Только меня предупредите, — спохватился я, но он меня, похоже, не услышал — коротко хохотнув, отключился. И этот туда же!

Итак, пришлось признать, что источник опасности для Татьяны целители не устранили. Наоборот, каким-то образом они его даже усилили. Хорошо, если удастся убрать его с нашей дороги физически…

Святые отцы-архангелы, вы только посмотрите, до чего меня довели! А если не удастся — кто знает, что еще способна подавить эта бледная немочь?

Как бы не пришлось-таки перенаправлять наш путь в сторону запасного аэродрома — на землю.

Как бы не пришлось следовать указаниям Стаса и хвататься за любое подразделение, дающее право попасть туда.

На всякий случай я уточнил у Татьяны твердость ее намерений украсить собой ряды хранителей. Меня подвела формулировка — в ответ она задумчиво бросила, что может украсить довольно много рядов и не стоит пока никому отдавать предпочтение.

Я удвоил напор внушения целителям. Забыв, что в силу своей профессии они особо чувствительны в диагностике постороннего воздействия. А также особо изобретательны в способах противодействия ему.

В результате, в их отчете никаких особых дифирамбов Татьяне не оказалось, но оценки они ей такие выставили, что будь я на месте решающего органа, тут же отправил бы ее к ним назад.

Святые отцы-архангелы, настойчиво прошу обратить внимание на крайне условное наклонение в последней фразе! Прямо указывающее на ее противоположность моим истинным пожеланиям. Это замечание и к следующей относится — дайте хоть раз душу отвести без последствий! Я бы вообще задумался, а не пошли ли самоотверженные целители на поводу у службы внешней охраны. Вознамерившейся таким образом добиться скорейшей отправки блестящего новичка на землю и украсить им свои ряды хоть внештатно.

Тут же никакой мой отчет не поможет! Если я замолчу в нем максимальные баллы почти по всем критериям у одного из новичков, речь уже не об отсутствии у меня объективности пойдет. Эдак я под служебное расследование попаду — чем я занимался, если такой успех проворонил?

Впрочем, легкое беспокойство грызло меня недолго. Оказалось, что пребывание у целителей и для меня даром не прошло. Физический отдых, спокойная, позитивная обстановка, проясняющая мысли — не говоря уже о возвращении в знакомую атмосферу психологических сеансов — не могли не поспособствовать рождению гениальных идей.

Наши воспоминания я передал бригаде чистильщиков памяти прямо на следующий день после их эксперимента над Тенью. Разумеется, они двумя руками ухватились за возможность докопаться до природы и механизма нашего противоядия!

В тот день, когда Татьяниной группе объявили результаты, я немного задержался.

— Вот, хотел на прощание узнать, — произнес я, заходя в палату чистки памяти, — как у вас дела продвигаются.

— Вы предоставили нам очень ценный документ, — ответил мне единственный находящийся там целитель — тот, который первые переговоры со мной вел. — В частности, его человеческая часть. Мы редко сталкиваемся с так называемыми нормальными людьми, особенно посвященными в факт нашего существования. Ход их рассуждений — это просто кладезь информации. Пожалуй, мы будем изучать Ваш документ существенно глубже, чем изначально планировали.

— Да пожалуйста, — пожал я плечами, и добавил задумчиво, словно эта мысль только что пришла мне в голову: — Завтра буду отчет по вашему курсу сдавать — могу отнести еще один экземпляр в ваше центральное отделение. Для ускорения изучения.

— Мы были бы Вам чрезвычайно признательны, — загорелись у целителя глаза.

— Только вы предупредите на пункте пропуска, — небрежно бросил я, берясь за ручку двери, — что я вам рабочие материалы несу. Чтобы время на объяснения не тратить.

Целитель заверил меня, что внештатники будут поставлены в известность об уникальности находящегося у меня документа и его чрезвычайной важности для науки.

Подготовив свой очередной визит в административное здание всесторонне и всеобъемлюще, я простился с Татьяной намного спокойнее. Чего нельзя было сказать о ней.

Я не стал решительно развеивать ее опасения. Во-первых, пусть подумает — и поглубже — где следует проявлять свои таланты, а где нет. Во-вторых, я просто не мог рассказать ей о своей договоренности с целителями — иначе пришлось бы также сообщать ей и об эксперименте над Тенью, и о его последствиях. Он, слава Всевышнему, уже совсем отдалился от нас, и будить ее любопытство мне совсем не хотелось. Чтобы не поставить под угрозу мое полное ей доверие.

О последнем я напоминал себе всю дорогу к административному зданию. Не часто — каждые шагов двадцать. Для разнообразия я начал менять формулировку этого напоминания и примерно на десятом варианте обнаружил, что мучительно подбираю рифму к слову «достойна». И ничего подходящего в голову не приходит. Вот же довел, словоблуд темнокрылый!

Чтобы отвлечься, я вызвал Стаса. Для уточнения, какие именно панели у аналитиков ему фиксировать в памяти. Судя по всему, он и с моим первым уловом еще не разобрался — сказал, что ему подойдет все, до чего я смогу добраться.

— Ладно, — немедленно решил я воспользоваться его редкой уступчивостью. — И еще: ты можешь мне сказать, на каком этаже целители располагаются?

— Зачем они тебе? — вполне ожидаемо взялся он за свою привычку отвечать вопросом на вопрос.

— Хочу им наши воспоминания забросить, — не единым звуком не погрешил я против правды.

— А как ты их пронесешь? — полностью перехватил он у меня инициативу.

— Ну, ты же сказал, чтобы я сам эту проблему решал, — с особым удовольствием напомнил ему я, — вот я и договорился.

— С внештатниками? — Голос у него зазвенел металлом.

— Стас, какая тебе разница? — охотно вернул я ему его же манеры. — Ты можешь просто сказать, где целителей искать?

— Твои договоры обычно всеобщей мобилизацией заканчиваются, — проворчал он. — Этажом выше энергетиков.

— А энергетики где? — озадаченно нахмурился я.

— Так мы же вместе у них были! — удивился он. — Когда Марину после аварии к источнику жизненной силы подключали.

— Стас, мы у них просто оказались, — нетерпеливо произнес я. — Я тогда своим законом надобности воспользовался.

— А сейчас что — разучился? — насмешливо бросил он. — Или, может, не так уж тебе нужны целители?

Я остановился как вкопанный. В первое после нашего перехода в родные пенаты время этот мой закон действительно перестал работать, и я отбросил его, как исписанную ручку. Но с тех пор многое изменилось, и с момента возвращения Татьяниной памяти мне ничего не было нужнее, чем отвлечь от нее внимание.

— Спасибо, Стас! — от всей души подумал я.

— Стоять! — бряцнуло у меня в голове не просто металлом, а закаленной сталью. — По прохождению каждого этапа докладывать обстановку. Нет, каждые полчаса.

Я выторговал у него все же каждый этап моей миссии. У аналитиков опять могу застрять, а умением разделять мысли и слова отцы-архангелы так и не снабдили. Наверно, им чувство юмора не позволяет на настоящие просьбы реагировать — только на случайно вырвавшиеся мысли.

Первый доклад Стасу я сделал существенно раньше, чем через полчаса. Внештатники с кислым видом проверили мои документы и оживились только при виде объемного тома наших воспоминаний. Я напомнил им, что он содержит описание уникальных случаев общения с людьми на земле — каковое с огромным нетерпением ожидают в подразделении целителей.

Старший караула все же пролистал наш труд, задерживаясь на каждом названии. Слава Всевышнему, подумал я, что я догадался в свое время все главы именами их авторов обозначить — в родных пенатах такая идентификация не принята.

Попав, наконец, в здание, я коротко отрапортовал Стасу: «Прошел внештатников, все в порядке» и тут же отключился, тщательно сосредотачиваясь.

Мне очень нужно попасть к целителям…

Ничего не изменилось. Бдительные отцы-архангелы старательно проигнорировали мое прямое обращение. Придется-таки Стаса опять просить направить заблудшего ангела. И насмешки выслушивать. Я мучительно зажмурился. И вдруг вспомнил: мой закон надобности работал только тогда, когда я полностью отключал зрение и слух и подробно аргументировал свою просьбу.

Мне очень нужно попасть к целителям, чтобы выполнить данное Татьяне обещание отвлечь от нее внимание…

Открыв глаза, я обнаружил себя на том же месте. Тяжело вздохнув, я поплелся вверх по лестнице. Значит, все-таки исчерпалась моя уникальная способность — вот только на телефон остатков ее и хватило. Спасибо и на этом, подумал я, вспомнив, как жизненно необходимо была мне тогда надежная связь с землей.

И снова остановился, вспомнив кое-что еще. Мне всегда нужно было подробно аргументировать именно свою личную надобность.

Мне очень нужно попасть к целителям, чтобы отвлечь внимание от Татьяны и, следовательно, не застрять вместе с ней у целителей, растрачивая впустую непревзойденный талант хранителя…

Этаж целителей я узнал, как только открыл глаза. У нас, хранителей, всегда было пустынно. У внештатников и карателей тоже, в чем я имел несчастье лично убедиться. А вот этаж целителей поразил меня еще в тот мой первый визит к ним, когда мы с Тошей готовились Галю назад отвоевывать — у них по коридорам постоянно сновали туда-сюда сотрудники.

Выяснив у одного из них, где искать их руководителя, я постучал в указанную мне дверь. Я и хозяйку кабинета сразу узнал — с ней мне довелось встретиться на заседании контрольной комиссии, на котором судьба Тоши решалась, когда он Галю чуть не потерял и мне его на поруки всучили.