Ангел-стажёр (СИ)

— Я ничего не понимаю, — сдался я.

— Вы не читали его воспоминания? — неодобрительно покачал головой Гений. — У него есть личная особенность: когда ему что-то очень нужно, его надобность воплощается в жизнь. Даже на земле, не говоря уже про эту искусственную реальность, в которую он абсолютно верит и которая подстраивается под него. Я с нетерпением жду подходящего случая, чтобы поинтересоваться, заметил ли он, как ему здесь все удается.

Второе лишение чувства исключительности далось мне с куда большим трудом. В немалой степени потому, что на сей раз Гений отвел мне роль железных опилок, притянутых мощным магнитом. Или мошки, неотвратимо привлекаемой ярким светом.

Я внес небольшие коррективы в свое предыдущее предположение: по всей видимости, необъяснимая склонность Гения к светлым начала играть злые шутки с его окружением. Впрочем, нельзя было также исключать пагубного влияния одного из наиболее испорченных экземпляров правящего большинства на не закаленный в земных условиях разум.

— Вас не интересует, что он хочет скрыть от Вас? — постарался я напомнить Гению цель его контакта с беглым хранителем.

— Очень интересует, — согласно закивал он. — Но я хочу, чтобы он сам открыл мне свои секреты. Я собственно и раньше его сознание не сканировал совершенно сознательно — мне нужно его доверие.

Я с легкой обидой отметил про себя, что во время моей с ним первой встречи он без колебаний вторгся в мое сознание — очевидно, мое доверие представлялось ему само собой разумеющимся.

— Тогда подскажите мне, пожалуйста, — натянуто произнес я, — где я могу его разыскать. Мне просто на месте не стоится — так и тянет реализовать его надобность.

— Не получится, — покачал головой Гений. — Вы Пути не знаете.

Я твердо запретил себе переспрашивать и удивленно таращить глаза. Оказалось, что после нескольких печальных экспериментов с проникновением наших сотрудников в созданную реальность, Гений решил минимизировать риск ее уничтожения. Он окружил нашу крепость полосой изощренных ловушек и препятствий, оставив между ними запутанный проход, который он назвал Путем и держал в строжайшей тайне.

— Секрет секретом остается, когда владеет им один, — пояснил он с чрезвычайно самодовольным видом. — Я думаю, внешние охранники светлых много бы дали, чтобы заполучить его схему. Решение получилось довольно изящным: неощутимый барьер не перекрывает ни зрение, ни слух, ни обоняние — и в то же время гарантированно препятствует, с одной стороны, нашему негативному воздействию на уникальный объект, а с другой — попыткам светлых проникнуть в нашу скромную обитель.

— А что произойдет с тем, кто все же попытается его преодолеть? — не выдержал я.

— Аннигиляция, — небрежно бросил Гений.

— Как при распылении? — задохнулся я. — Без какого-либо разбирательства и официального приговора? Нас же обвинят в превышении полномочий!

— А кому, Вы думаете, наш Творец поручил разработку распылителя? — удивленно глянул на меня Гений. — Принципы его работы — это наша интеллектуальная собственность. А количество созданных экземпляров и их модернизацию Творец не оговаривал.

— Значит, без Вас пройти через этот барьер невозможно? — уточнил я.

— Никак, — радостно закивал он. — Поэтому я Вас провожу. Где Вы договорились с Анатолием встретиться?

— Нигде, — замялся я, предчувствуя новые осложнения. — Я думал прямо к нему отправиться. С Вашей любезной помощью, конечно, если бы Вы согласились указать мне дорогу к месту его пребывания.

Гений молчал какое-то время, глядя на меня с недоверчивым восхищением.

— Хотел бы я попасть однажды в обитель этой простоты, — промурлыкал он, мечтательно прикрыв глаза, и затем встряхнулся. — Мой дорогой … Вы позволите? … Макс, мы не на земле. Здесь наше общение со светлыми практически исключено. Лишь на уровне внешней охраны наша обитель соединена с ними тоннелем — достаточно узким, чтобы избежать массированного вторжения с любой стороны. На всех остальных уровнях — особенно, необитаемых у нас — входы в нашу обитель просто замурованы. И даже здесь светлые держат под контролем большую часть нашей общей реальности. Вы хотите вот так запросто угодить к ним в руки на их территории?

Я признал необходимость возвращения на землю. И ожидания — Гений настоял на секретности моей встречи с Анатолием. Передача умения блокировать мысли светлому, сказал он, скорее всего встретит решительные возражения со стороны главы нашего отдела. Ему он сообщил, что хочет — перед важнейшей встречей — еще раз подвергнуть проверке мою безвредность для его творения.

Наконец, почти через сутки, я снова стоял рядом с ним перед массивной дверью. Она открылась почти мгновенно — и я бы чрезвычайно гордился скоростью воссоздания картины луга и леса в своем сознании, если бы не энтузиазм Анатолия в телефонном разговоре накануне, когда мы обсуждали место встречи.

Выйдя наружу, я пошел вслед за Гением по лугу — шаг в шаг, как несколько раз повторил он. Практически на каждом из этих шагов я испытывал некое сопротивление, но, скорее всего, это была реакция сознания на риск исчезнуть, испариться, аннигилировать — причем совершенно бездарно, впустую, бесцельно, словно оступившись в топком болоте.

Сцепив зубы, я мысленно повторял себе, что это — Путь к безопасности моей дочери.

Когда луг закончился, Гений проводил меня к назначенному им же месту, и я по достоинству оценил его выбор. По дороге оказалось множество легко узнаваемых ориентиров, чтобы я без труда нашел путь назад, и с нашей стороны подойти к нему можно было скрытно, тогда как со стороны светлых большая часть пространства была открыта всем взорам.

Всю дорогу Гений сетовал на невозможность хотя бы заочного знакомства с Татьяной — открытие последней исключило его присутствие на встрече в инвертации. Указав мне издалека небольшую поляну на другом конце леса, он тут же ушел, бубня себе под нос, что любые вызовы творческой мысли лишь стимулируют ее развитие.

К концу встречи с Татьяной и Анатолием я полностью с ним согласился. Она оказалась недолгой, о чем я позаботился заранее, во время своего вынужденного ожидания на земле.

В свое время мой учитель по кодированию мыслей говорил мне, что процесс обучения, а затем и использования этого навыка идет намного проще и естественнее, если в качестве ключа к коду подобрать нечто близкое обучаемому. Нечто такое, к чему он имеет либо природную склонность, либо уже освоил в своем предыдущем опыте.

Татьяне я предложил ключ из ее земного лингвистического прошлого, и, судя по той легкости, с которой она уловила мою мысль, мой учитель оказался дважды прав: игры со словами были ей не чужды. Поэтому не прошло и получаса, как я счел свою задачу выполненной. В конце концов, меня просили научить ее лишь ставить блок, а не закреплять его, и я не имел ни малейшего желания отступать от буквы нашего договора с Анатолием.

Чего не скажешь о нем: подобно всем светлым, он был искренне убежден, что любое изначально паритетное соглашение должно заканчиваться бонусами с нашей стороны. Особенно соглашения с ним — я вспомнил слова Гения о том, что этот баловень судьбы всегда получает то, что ему нужно. Даже если для этого требуется заставить меня пройти через наглухо закрытые двери и по полному смертельных ловушек лугу.

Мое предложение ему мыслить картинами возникло именно из этого образа и спонтанно — исходя из нашего договора, я даже не задумался над ключом к его коду перед встречей. Но он принял мои слова всерьез, и на меня обрушилась вакханалия несуразных форм и кричащих красок, в которой, как в зеркале, отразилось его полное отсутствие контроля над собой. Усмехнувшись, я с готовностью поспособствовал ему в последнем, надеясь выбить его из равновесия перед более важной встречей.

Она оказалась еще значительнее, чем я ожидал. Я понял в самом ее начале, зачем Анатолию — именно ему, а не Татьяне — понадобилось научиться кодировать свои мысли. Как обычно, светлые представили нам на рассмотрение лишь то свое открытие, в природе которого разобраться без нас не смогли. А вот насильный вывод из невидимости — более того, из инвертации — они нам хвастливо продемонстрировали, оставив его секрет при себе.

И все же, несмотря на шок от всех их открытий, больше всего на этой встрече поразил меня Гений. Наверно, потому что от светлых я привычно ожидал, чего угодно, а к его, с позволения сказать, нарочитой экстравагантности оказался не готов.

Вполне ожидаемо, Гений сразу схватил суть Татьяниного открытия и даже задал всем направление его индивидуального применения. И, должен заметить, ехидное замечание Анатолия в адрес моей специфики распознавания ангелов существенно подтолкнуло меня в этом направлении.

Я всегда отличался обостренным обонянием. Мои коллеги даже иногда шутили, что я и добычу, и опасность носом чую. Инвертация же не мне затычки в нос вставляла, как изволил выразиться Анатолий, а источник запахов запечатывала в некоем резервуаре. И проник я в нее, отдав должное Татьяне как автору открытия и представив себе ее в виде флакона изысканных духов, из которого я вынул пробку.

С остальными задержка образовалась, пока я каждому подходящую емкость не подобрал.

Анатолию, как ни странно, лучше всего подошла канистра с бензином — запах резкий, но не неприятный.

Карающий меч прекрасно уместился в банку с аммиаком, при открытии которой я почти отшатнулся.

Гений же представился мне бутылкой выдержанного вина, букет которого может оценить только истинный гурман.

Я только успел удивиться разнообразию этих запахов, которое абсолютно не ощущал в невидимости, как бесценное выдержанное вино, доверенное моим заботам, забурлило как молодое.

Не раз во время этой встречи у меня возникало ощущение, что Гений задался целью сломать все существующие стереотипы нашего мышления и поведения.

Он пошел на поводу — и, судя по всему, уже давно — у Анатолия с его дурной земной привычкой тыкать всем вокруг.

Он открыто заявил, что пытался просканировать мысли Татьяны.

Он с совершенно неподобающим благодушием отнесся к кличке, которую она ему небрежно дала.

Он в открытую и во всеуслышание предложил ей работу в нашем отделе — не в осторожных и личных переговорах, а прямо под носом карающего меча.

Я понял, что имел в виду глава моего отдела, говоря о моей первоочередной задаче на этой встрече — мне нужно было обеспечить безопасность Гения от него самого. К чему я и приступил, лишь только он заявил, что готов переметнуться к светлым, если Татьяне его предложение не подходит. Любой ценой, вспомнил я, и взглядом пообещал карающему мечу невосполнимый ущерб при малейшем движении.

Мне показалось, что какое-то время он оценивал свои шансы — и пришел к правильному выводу: за все время нашего общения ему удалось нейтрализовать меня лишь однажды, много лет назад, с помощью Марины и только частично. Надменным кивком он дал нам с Гением возможность удалиться.

Последний, по всей видимости, тоже уже пришел в себя и позволил мне увести себя без излишних пререканий. Отбросив принятую у нас неприязнь к необоснованному физическому контакту, я крепко поддерживал его под локоть. Он словно и не замечал этого. Мне даже показалось, что он наконец-то осознал всю абсурдность своих недавних эскапад и замкнулся в мрачном раскаянии.

Как только мы отошли на безопасное расстояние, я предложил, чтобы отвлечь его, инвертироваться.

— Что такое аналитический отдел? — спросил я, глубоко вдыхая пьянящий аромат, обрушившийся на меня.

Гений бросил в мою сторону острый взгляд, тут же прикрыв глаза рукой.

— Группа светлых, — ответил он, отвернувшись в сторону, — которые пытаются модернизировать устои.

— Эта модернизация имеет отношение к нам? — догадался я, вспомнив неожиданный вопрос нашего главы.

— Давайте вернемся в видимое состояние, — поморщился Гений. — Вот как-то не ожидал я таких неудобств — придется срочно защитные меры разрабатывать.

Материализовавшись, он тут же принялся что-то бубнить себе под нос, абсолютно забыв о моем существовании и постепенно ускоряя шаг. Я не настаивал на продолжении разговора. Возможно, благородный запах ударил мне в голову, но я чуть ли не подгонял его — сейчас важнее всего было передать приобретенное умение моей дочери.

Вернувшись на землю, я немедленно схватился за телефон. И все же остановил себя в последний момент. Назначь я ей встречу заранее — вместе с ее кумиром и втайне от ее опекуна — она только испугается и вряд ли сможет полностью скрыть это если не от последнего, так от наблюдателя.

Намного проще было встретить ее на следующий день после занятий. Не один день сопровождая ее повсюду, я обнаружил, что в университет наблюдатели за ними не следуют. И если при этом окажется, что ее кумир именно в этот день решил устроить себе выходной — так тому и быть.

Нарушить данное Анатолию слово мне не удалось. Не исключено, что оковы его надобности и на земле до меня дотянулись, скрипнул я зубами, наблюдая через окно машины, как моя дочь со светлым наследником, держась за руки, сбегают по ступенькам университетского здания.

Набрав ее номер, я с удовольствием отметил, что ей пришлось забрать у него руку, чтобы ответить на мой звонок.

— Привет, уже освободилась? — непринужденно поинтересовался я. — Хотел встретиться.

— Ну давай, подъезжай к дому, — неуверенно ответила Дара, переглядываясь со своим кумиром. — Я часа через два буду.

— Я уже подъехал, посмотри налево, — сообщил ей я, давая короткий сигнал.

— А с чего это срочность такая? — недовольно буркнула она.

— Все объясню, — пообещал ей я. — И вы мне оба нужны.

Она мгновенно отключилась и что-то быстро бросила светлому отпрыску. Они синхронно посмотрели в мою сторону, затем снова переглянулись и настороженно двинулись к машине.

Когда они сели в нее, я раздраженно отметил про себя, что у обоих стоит мысленный блок. Дариным я никогда не уставал любоваться — она прятала свои мысли, как на картинке «Найди животное в джунглях», среди пышной и красочной растительности. У ее кумира они скрывались в густом, клубящемся тумане — их присутствие и движение были явственно ощутимы, но не различимы.

— Понятно, подготовились, — проворчал я вместо приветствия.

— Что случилось? — спросила Дара с тревогой в голосе.

Светлый отпрыск просто молча смотрел на меня — точь-в-точь, как его мать, когда Гений пригласил ее к нам в отдел.

Я коротко рассказал им об инвертации и о появившейся возможности проникать в нее. Я объяснил им значимость такого умения для их защиты от нападения любых недругов и сообщил, что ему вполне возможно научиться, чем и предложил немедленно заняться.

В город уже пришла весна. Она оказалась ранней и дружной, и всех вышедших из здания студентов уже словно ветром сдуло. Еще раз, для полной уверенности, осмотрев окрестности, я перешел в невидимость.

— Вы меня ощущаете? — спросил я ради чистоты эксперимента, ничуть не сомневаясь в ответе.

— Ну, конечно, — пожала плечами Дара.

— А сейчас? — повторил я, и инвертировался.

Они озадаченно переглянулись, и у меня мелькнула мысль, что им для мысленного обмена никакие блоки преградой не являются. Что отнюдь не добавило мне симпатий к обладателю привилегии, недоступной для меня.

— Ну … да, — удивленно бросила Дара, переводя взгляд точно в то место, где она — по всем правилам — ничего не должна была ощущать.

От неожиданности я отшатнулся.

— Ты сейчас дернулся, — прыснув, прокомментировала моя дочь.

Я материализовался, сосредоточенно соображая. Со всей очевидностью процесс их обучения распознаванию инвертированных ангелов прошел намного быстрее, чем я предполагал. Что позволило мне уделить высвободившееся время изучению причин столь невероятного успеха.

На все мои вопросы они отвечали с таким видом, словно я у них таблицу умножения проверял. Их умение определять ангелов в невидимости давно уже стало в нашей земной резиденции общепризнанным фактом, но как они это делают, объяснить они не могли. Не называя имен, я описал им свои ощущения, а также ощущения Гения и Татьяны, озвученные во время исторической встречи.

Наши наследники лишь недоуменно переглядывались и пожимали плечами — они просто знали о присутствии ангелов, и все.

Такая их особенность определенно требовала доклада и моему главе, и Гению. Я намеревался особо подчеркнуть их естественную близость к нам и их прирожденное обладание навыками, которые нам потребовалось приобретать. Но для убедительной аргументации мне самому нужна была стопроцентная уверенность в этом.

Мы встречались еще не один раз, экспериментируя с моим переходом в невидимость и инвертацию — никаких физических ощущений у них при этом не возникало. Правда, в инвертации мое присутствие казалось им более слабым и размытым — как фигура человека через залитое водой стекло, сказала Дара.

— Мы таких не раз встречали, — беззаботно добавила она.

— Где встречали? — резко выпрямился я.

— Да везде, — дернула она плечом.

— Они безвредны, — вдруг подал голос ее кумир.

— Это еще почему? — процедил я сквозь зубы, готовясь дать достойную отповедь самоуверенному молокососу, внушающему моей дочери чувство ложной безопасности.

— От них никогда не исходит агрессия, — коротко ответил он. — Такая, как от моего наблюдателя.

— И от моего когда-то давно, — поддакнула ему Дара. — Это он сейчас любопытством сочится.

— Любопытство тоже разным бывает, — одернул ее я. — Но это значит, что какую-то окраску их присутствие все же для вас имеет — пусть не физическую, а эмоциональную.

— Я не думаю, что это с ангелами связано, — глубокомысленно изрек юный «знаток» опасностей нашего сообщества. — Такие же волны и от людей исходят: неприязни, приветливости, равнодушия…

— Это точно! — рассмеялась Дара. — От ангелов только сильнее. Вот ты сейчас, — состроила она мне хитрую рожицу, — излучаешь озадаченность, любопытство и менее сильное, чем обычно, раздражение, но если я скажу, что твоему любопытству самое время заменить раздражение, ты же возмутишься, правда?

Я открыл рот … и тут же закрыл его, чтобы не сделать именно то, о чем она говорила.

— А можно я еще скажу? — снова вмешался источник моих, точно подмеченных ею, эмоций. — Я, кажется, понял, в чем дело.

Я молча кивнул ему, одинаково прочно удерживая в узде оба упомянутых моей дочерью чувства.

— По-моему, — заговорил он, старательно супя брови, — это связано с нашим происхождением. Для всех вас реакция на ангелов — приобретенная, после смерти, а мы среди них с самого рождения находимся. Так ребенок на родном языке говорит естественнее, чем любой иностранец, этот язык изучающий. Наверно, поэтому мы и инвертированных всегда ощущали — мы просто не знали, что должна быть какая-то разница.

У меня в ушах зазвучало объяснение Татьяны, данное нам в отношении ее открытия. Против всех моих усилий у меня возникла мысль, что моя дочь со своим кумиром составляют неплохой тандем. Ее несравненное умение располагать к себе окружающих создает благоприятную атмосферу, в которой его слова начинают звучать почти разумно. По крайней мере, отсутствие тлетворного влияния его зазнавшегося отца определенно идет ему на пользу.

— Твоя мать тоже это заметила, — подчеркнул я, чтобы сразу избавить его от наследственного чувства превосходства над всеми.

И тут светлого отпрыска просто прорвало.

— Вы ее видели? Где? Как она? Что она делает? Она уже заканчивает учиться? Наверно, да — если ее уже такому учат? Вы говорите, что это новый навык — он же не входит в обычную программу, да? — обрушилась на меня лавина вопросов.

— По правде говоря, она первая в инвертацию проникла, — неосторожно обронил я, ошарашенно тряхнув головой.

Юное дарование вытаращило на меня глаза и тут же прикрыло их веками, сосредоточенно шевеля бровями.

— Игорь, — произнесла вдруг Дара.

— Но это же очевидно! — повернулся он к ней с лихорадочным блеском в глазах. — Вместе с памятью ее лишили всех рассказов отца об ангелах, всех устоявшихся предрассудков. Она теперь ни одним из них не ограничена, и если смогла преодолеть один…

— Игорь, — повторила моя дочь с нажимом, пристально глядя ему в глаза.

Ее кумир осекся, стрельнув в меня взглядом, и я вдруг осознал, что она его предостерегает в отношении меня. Это было очень сильное ощущение. Не сравнимое с тем, когда ее у меня посторонние отобрать пытались. Не сравнимое с опасением потерять ее физически. Не сравнимое с моей инстинктивной неприязнью к ее идолу.

— Ты права, — привлек я ее внимание к себе, — осторожность имеет сейчас особое значение. Именно поэтому я прошу тебя не посвящать в только что услышанное твоего … отца твоей сестры.

— Почему? — подозрительно нахмурилась Дара. — У родителей Игоря секретов от него никогда не было.

— На данном этапе этот навык держится в тайне, — терпеливо объяснил я, и все же не удержался от язвительного дополнения: — По высочайшему распоряжению самого Стаса.

— А тебе он эту тайну доверил? — недоверчиво прищурилась моя дочь, и меня снова до невидимой крови расцарапало сильным чувством.

— Представь себе, — сдержанно ответил я. — Как и многое другое. В частности, самые напряженные участки в своих рейдах. Или ты думала, что мы с ним только на вечеринках встречаемся?

Дара вопросительно глянула на своего кумира, он едва заметно качнул головой.

— Я предпочел бы проходить детектор лжи исключительно со своего согласия, — еще холоднее заметил я.

— Мне вовсе незачем было прислушиваться к Вам, — обратился ко мне полиграф во плоти. — Отец недавно сказал мне, что, несмотря на все разногласия, в действительно нужный момент вы все всегда по одну сторону баррикады оказываетесь.

— Упомянул ли при этом твой отец, — поинтересовался я, уязвленный напоминанием о недавнем унижении, — что обычно это происходит в действительно нужный ему момент?

— Я так не думаю, — серьезно покачал головой достойный наследник самоуверенности Анатолия. — Анализ всего Вашего взаимодействия со Стасом тоже однозначно указывает на его полное доверие Вам.

Если юный льстец надеялся умиротворить меня, то добился он совершенно обратного результата. Марина, в ответ на мой прямой вопрос, округлила глаза и напомнила мне свои слова о том, что едва оперившийся талант начал делать анализ для Стаса.

— Анализ или прогноз? — уточнил я.

— Анализ, — успокоила она меня, но ненадолго. — Сейчас его записку Стасу передали, он решит, привлекать ли Игоря к более серьезной работе.

Решение карающего меча не заставило себя ждать, что, впрочем можно было предугадать заранее, как и его содержание. Но узнал я об этом лишь тогда, когда меня пригласили на совещание у Марины по нашей текущей операции.

В первый момент у меня мелькнула мысль, что ее решили отменить за бесперспективностью. По совершенно не понятным мне причинам, светлые решили взяться за патологических лжецов — людей с настолько низким уровнем самооценки, что для его поднятия они постоянно поддакивают любому собеседнику и говорят только то, что тот хочет от них услышать, вызывая в нем необоснованное чувство близости и взаимопонимания.

Я не видел никакого смысла активно противодействовать им, поскольку все попавшиеся на их удочку люди рано или поздно уставали от такого эха собственных слов и расставались с иллюзорной родственной душой, несмотря на вечно готовые отговорки и объяснения последней.

Но юного правдоборца эта операция не могла, разумеется, оставить равнодушным. Положа руку на сердце, самому себе я признал, что его аргументация была выстроена настолько искусно, что даже на меня произвела впечатление.

В его интерпретации эти болтуны выглядели не самовлюбленными болтунами, любующимися собой через глаза окружающих, а смертоносными вампирами, высасывающими из людей жизненные силы, веру в себя и оптимизм. И наносимый ими ущерб представлялся совершенно в другом свете: разочаровавшись в одном словоблуде, люди винили в этом свою открытость и доверчивость и вооружались подозрительностью против всего человечества. А заодно и против представителей нашего течения, затрудняя нам работу, мелькнула у меня мысль.

Чтобы свести этот ущерб к минимуму, юный правдолюб предлагал не ждать, пока моральная пиявка исчерпает запас доверия окружающих, а массово создавать вокруг нее ситуации, проявляющие ее истинную сущность. Последним, разумеется, должны заниматься наши сотрудники, обладающие необходимым иммунитетом, что позволит уберечь от крушения идеалов невинных людей и значительно очистить моральную атмосферу в их обществе. Признание высоких качеств наших сотрудников звучит свежо и многообещающе, мелькнула у меня мысль.

Одним словом, к концу этой пламенной речи у Марины в глазах вновь бушевало пламя истового борца за благополучие всего человечества. Дарин опекун расплылся в блаженной улыбке, представляя себе, вне всякого сомнения, обработку данных при планировании процесса обложения недостойного силками и ловушками и загона его в них.

Карающий меч мечтательно замер, уже явно мысленно принимая поздравления в успехе беспрецедентно крупномасштабной операции и размышляя над дополнительными привилегиями, которые он сможет за это потребовать.

А я представил себе этого юного фанатика, трудящегося над ближайшей операцией светлых, направленной против нашего отдела.

После этого, с позволения сказать, совещания я подошел к карающему мечу.

— Хочу тебя сразу предупредить, — прямо приступил я к делу. — Если тебе нужно наше участие в таких масштабах, то ты его получишь только под письменное обязательство не задействовать этого оратора против нас. Ни в каком виде.

— Ты уже тоже понял? — уставился он на меня пристальным взглядом.

— Что именно? — прищурился я. — Его одержимость чистотой ваших белоснежных идеалов?

— Нет, его ценность, — напряженно ответил он. — Вот ты все пыхтишь, что та авария на твою мелкую была нацелена…

— Я попросил бы! — перебил его я.

— … а вот мне все больше кажется, — продолжил он, пропустив мимо ушей мою реплику, — что метили как раз в него.

— Великодушная правящая линия не терпит конкуренции? — насмешливо бросил ему я. — Все, что не вписывается в устоявшуюся догму, должно быть купировано?

— Вопрос — устранить ли его хотели? — Он устало потер лоб. — Вон аксакала мелкого к нам протащили, и непонятно, кто и как. И главное — зачем.

— Напротив, очень даже понятно, — презрительно усмехнулся я. — Кто — ваши. Как — наплевав на ими же установленные правила. Зачем — использовать, как вы всех вокруг используете. А если при этом побочные потери в лице моей Дары…

— Ты тоже так думаешь? — перебил на этот раз он меня.

— Что думаю? — немного сбился я с тона.

— Что на мелкого кто-то глаз положил? — объяснил он.

— Вне всякого сомнения! — вернулся ко мне потерянный было тон с солидной добавкой яда. — В беспрецедентных талантах юного дарования никто не сомневается — с самого его рождения, заметь.

— Да хорош ерничать, — поморщился он. — Лучше мозгами раскинь. Мать его — не успела к нам попасть, что утворила? Она вообще как будто родилась, чтобы ангелом стать — все с лету хватает. И папаша его в последнее время прямо заколосился способностями… — Он вдруг резко остановился.

— Какими? — недоверчиво прищурился я.

Карающий меч помолчал еще немного, потом махнул рукой.

— А, ладно, — вздохнул он. — Они все равно с этим вашим ненормальным исповедоваться друг к другу бегают — ничего с этим поделать не могу.

Я озабоченно нахмурился, вспоминая исключительно восторженные эпитеты, которыми Гений наделял Анатолия. Карающим меч наблюдал за мной с плохо скрытым расчетливым выражением.

— Тебе не сообщили? — поинтересовался он деланно сочувственным тоном. — Они себе вообще отдельный канал связи завели. И когда нас всех из невидимости выдернуло — его рук дело. И в инвертации он всех по-разному ощущает — может, по крайней мере, отдел с ходу определить…

— А что в этом странного? — отозвался я, чтобы выиграть время на осмысление услышанного.

— Еще раз, — замер карающий меч на полуслове.

— А ты нет? — искренне удивился я.

Он закрыл глаза и на этот раз молчал дольше.

— А ты, я так понимаю, да, — снова уставился он на меня цепким взглядом. — Об этом кто-то знает?

Я не счел нужным сообщать ему, что глава моего отдела, испытав на себе проникновение в инвертацию, счел нецелесообразным распространять этот навык среди наших сотрудников — до того момента, когда Гений найдет способ смягчить его последствия.

— Зачем? — небрежно пожал я плечами.

— Ты можешь себе представить, — продолжал сверлить меня взглядом карающий меч, — что получится из мелкого — с такими-то родителями — когда он к нам попадет? А теперь и твоя … девчонка туда же? К ним же теперь впору личных телохранителей приставлять!

— А это не твоей ли службы обязанность? — Я похолодел, вспомнив способность Дары определять враждебные намерения лишь по эфемерной эмоциональной составляющей.

— А моей службе крылья подрезали, — огрызнулся карающий меч. — И как бы не из того же источника. Вот нутром чую какое-то непонятное движение в глубинах, а если я чего-то не понимаю — это не к добру.

Я без малейших колебаний вновь возложил на себя обязанности единоличного телохранителя своей дочери. В этом, мы с карающим мечом, к моему удивлению, оказались едины — посвящать ее опекуна в сложившиеся обстоятельства было рискованно. Адекватностью реакции он никогда не отличался, и даже попробуй он скрыть свою панику, юный любимчик светлых тут же это учует.

Мне же ввести его в заблуждение помог, как ни странно, он сам. На сей раз я решил следовать за ними с Дарой в видимости — не хотелось подпитывать их беспечность в отношении постоянного присутствия инвертированного ангела неподалеку. И мои истинные намерения прекрасно замаскировались текущей операцией, к которой карающий меч, разумеется, подключил юное дарование, что и дало мне повод искать их с Дарой общества каждую их свободную минуту.

Признаюсь, поначалу это новшество в общении с моей дочерью было мне в тягость — особенно, при виде ее откровенного удовольствия от того, что ей больше не нужно покидать своего кумира ради встреч со мной. Я все время подталкивал последнего к высказыванию своих соображений по тем или иным аспектам нашего вынужденного сотрудничества, чтобы у него не было времени сканировать мое эмоциональное состояние.

Говорил он хорошо — спокойно, уверенно, с глубокой убежденностью и без повадок провинциального фокусника, присущих его родителю. Всегда по существу, не растекаясь мыслью по древу, но с прочной и очевидно хорошо продуманной аргументацией — и, вновь не скрою, довольно скоро ход его мыслей начал вызывать у меня настоящий интерес.

Больше всего меня заинтриговали его рассуждения о самодостаточности человеческой личности — практически недостижимой в тепличных, комфортных условиях и потому столь редко встречающейся среди людей. Крайне странно было слышать собственно наши идеи о незаменимости испытаний в формировании этой самой личности — от наследника светлых, с маниакальным упорством пытающихся вести человечество за руку на всех этапах его развития.

Я предложил юному ревизионисту провести объемный анализ данного вопроса — с исторической, географической и социальной точки зрения — в надежде подбросить свою личную вязанку хвороста в явно разгорающееся пламя несогласия с доминирующей доктриной.

Одним словом, вырвавшись из-под ежеминутного подавляющего влияния светлых, Дарин приятель оказался довольно интересным собеседником, и, чтобы не испортить впечатление, я даже сознание его не сканировал, когда он увлекался и ронял мысленный блок.

А вот в отношении моего сознания деликатность оказалась не ко двору, как показалось мне однажды спустя некоторое время.

В тот день я отвез домой сначала Дару, а потом уже ее приятеля — очень оживленный у нас с ним разговор получился. И в самом его разгаре перед моим мысленным взором возникла четкая до пронзительности картина искусственного луга.

— Здравствуйте, надеюсь, не помешал, — тут же раздался у меня в голове чрезвычайно возбужденный голос Гения. — Вы мне срочно, очень срочно нужны!

— Буду через пятнадцать минут, — мысленно ответил ему я, донельзя встревоженный.

Высадив юного философа, я немедленно выехал на уже пустынную к вечеру дорогу вдоль реки, съехал на обочину, заглушил машину, перешел в невидимость и одним мысленным броском перенесся к Гению.

Он ждал меня в своих апартаментах на ногах и, судя по всклокоченному виду, метался туда-сюда перед моим приходом. Увидев меня, он мгновенно приложил ладонь ко рту и резко замотал головой. Я проглотил все свои вопросы и лишь вопросительно глянул на него.

— Очень рад Вас видеть, — беззаботно почти промурлыкал он. — Пойдемте, я хотел проверить, насколько ощутимы новые ловушки на Пути.

Скрипнув зубами, я молча пошел за ним к массивной двери. На этот раз он открыл ее сам, еще до того, как мы к ней приблизились, и, ступив через проход, резко захлопнул пинком ноги.

— Блок, — коротко велел он мне совершенно другим тоном.

Уже вообще не зная, что думать, я поставил мысленный блок, все также не сводя с него глаз.

— Услышать нас здесь вряд ли смогут, а мысли лучше придержать, — лихорадочно забормотал он, и, не переводя дыхания, продолжил, обращаясь уже ко мне: — Мой дорогой Макс, я должен, просто обязан встретиться с этим полукровкой!

— У него есть имя, — неожиданно вырвалось у меня.

У меня и мысли не было защищать юного мыслителя — скорее всего, меня покоробило это прозвище, которым глава нашего отдела однажды окрестил и мою дочь. Кроме того, у меня возникло стойкое подозрение, что такая срочная необходимость возникла у Гения в результате прослушивания наших разговоров на земле.

— Да-да, Вы совершенно правы, — виновато забулькал Гений, — это было очень невежливо с моей стороны. Да и потом — они не полу-, они, скорее — наша свежая кровь, и мне просто необходимо выяснить ее состав.

— Какой состав? — Осознав, что ни о какой опасности и речи нет, я почувствовал, что закипаю. — Зачем он Вам?

Почти заикаясь от нетерпения, Гений поведал мне о своей негласной встрече со светлым подкидышем, о доминанте подавления в его сознании и о своей неотложной необходимости выяснить, является ли она типичной для всех ангельских детей.

При слове «всех» мое возмущение намерением несакционированного вторжения в мысли неопытного юнца взвилось вверх кипящим гейзером.

— Вы хотите просканировать его сознание? — поинтересовался я сквозь зубы.

Гений радостно закивал.

— И моей дочери тоже? — продолжил я с нажимом.

— С Вашего позволения, — склонил он голову к плечу.

— А если я Вам его не дам? — произнес я без какой-либо вопросительной интонации.

— Тогда без него, — с готовностью отозвался он.

— И зачем же я Вам тогда здесь нужен? — слегка опешил я от такой откровенности.

— Чтобы Вы меня им представили, — последовал мгновенный ответ.

— Ничего не выйдет, — с облегчением сообщил ему я. — Мое представление Вас сразу скажет им, из какого Вы отдела. А они с детства приучены относится к нам настороженно и в присутствии незнакомых ангелов всегда сразу ставят блок.

— Передается недоверье привычкой глупой и пустой, — снова забормотал Гений, задумчиво сморщившись. — Хорошо, — вздохнул он наконец, — я побуду рядом с вами в инвертации.

— Тем более! — уже в открытую рассмеялся я. — Они ощущают ангелов в любом состоянии.

— Что? — произнес он одними губами, и добавил, после моего объяснения, уже громче: — Странно, а подкидыш нет.

Я пересказал ему теорию юного мыслителя — он издал некое одобрительно заинтересованное урчание и вдруг остро глянул на меня.

— Вы уже докладывали об этом главе? — отрывисто спросил он.

С неловкой гримасой я признался, что отложил свой доклад до окончания работы юного аналитика над предложенной мной темой — хотелось наглядным примером продемонстрировать естественное завоевание еще незакосневших светлых нашими идеями.

— Блестящая мысль! — безоговорочно поддержал меня Гений. — О моем визите на землю тоже пока не упоминайте — я сам это сделаю, когда осмыслю все полученные данные.

Я предложил ему собирать эти данные у реки, возле дома юного мыслителя, надеясь, когда Гений удовлетворит свое любопытство, отправить его домой первым и провести редкие в последнее время полчаса наедине со своей дочерью по дороге к ее дому.

День оказался полон неожиданностей.

Для начала, не будучи хорошо знакомым с землей, Гений попросил меня сопроводить его к месту встречи.

Место у реки я выбрал еще и из-за отличной весенней погоды, которая уже выманила туда множество любителей пикников, за хранителя одного из которых вполне мог сойти — для Дары и ее приятеля — Гений. Но твердо усвоив предостережение моего главы об обеспечении безопасности последнего и уже осознав причину такого предостережения, я не решился оставить его одного перед лицом столь многих незнакомых ему объектов изучения.

Мое предложение прокатиться в машине за детьми он встретил с энтузиазмом, а мое неловкое замечание, что, когда в нее сядут дети, ему придется переместиться в багажник, привело его в неописуемый восторг.

Дара же и юный философ пришли в неописуемое удивление, когда я — впервые в жизни — решил положить в багажник их рюкзаки, чтобы иметь повод выпустить оттуда Гения в пункте назначения.

Не прошло и получаса, как выяснилось, что моя предупредительность была излишней. Гений решил доказать справедливость своего прозвища, проведя сканирование сознания детей в рекордные сроки — что вполне мог сделать, с моей точки зрения, и из багажника.

— Сколько времени Вам еще нужно? — ворвалась в плавное течение моих мыслей его отрывистая фраза.

— Что случилось? — забеспокоился я.

— Заканчивайте как можно быстрее, — посыпались мне в мозг резкие инструкции. — Девочку отвезете первой, а мальчика — выпустив меня — задержите у дома как можно дольше.

Больше он не отозвался ни на один мой призыв. Мне пришлось срочно вспомнить о назначенной в другом месте деловой встрече, проигнорировать разочарованные взгляды детей, почти физически затолкать их в машину, настоять на соблюдении традиции, согласно которой Дара доставляется к дому первой, воззвать к джентельмену в ее приятеле, коему негоже сбегать домой раньше дамы, и затем всю дорогу держать себя в руках, чтобы не превышать ограничение скорости в городе.

С каждой минутой у меня в голове множился список ужасных откровений, которые Гений мог обнаружить в сознании моей дочери.

Добравшись, наконец, до дома ее приятеля, я выскочил из машины, резко велел ему подождать, пока я принесу ему рюкзак, и выпустил Гения, который тут же издал удовлетворенное «Угу». Вернувшись к юному мыслителю, молчавшему всю дорогу, я протянул ему рюкзак и вдруг заметил, что он снова весь ушел в себя. Выдавив из себя нечленораздельное «Спасибо», он повернулся, вскинул рюкзак на плечо и пошел к подъезду. Даже шаги у него были неосознанные, словно он их наощупь делал.

Благодарение Творцу, вспыхнуло у меня в голове, что я получил четкие инструкции остановить его!

— Игорь, — негромко окликнул его я.

Он повернулся и посмотрел на меня тем взглядом, который когда-то казался мне верхом спесивости и равнодушия — из какой-то бесконечной дали внутри себя.

Я быстро подошел к нему … и замер, остановленный резким запахом, ударившим мне в нос. Во всем широчайшем разнообразии знакомых мне запахов, с таким я еще не встречался — только описание в книгах читал. Он почти вкусом на языке ощущался: острый, едкий запах горячей гильзы только что отстрелянного снаряда.

— Да? — донесся до меня неестественно спокойный голос юного мыслителя.

— Игорь, извини, — с трудом переключился я на него. — Как-то сегодня неловко получилось…

— Я понимаю, — так же бесцветно отозвался он. — Ничего страшного, бывает. Я пойду, не стану Вас задерживать.

Источник запаха сместился — с правой от меня стороны за спину Игоря и затем к подъезду, где и скрылся через мгновение.

— Нет, — снова остановил я юного стоика, — это я при Даре не хотел говорить, чтобы не испугать ее, а ты ведь сразу все понял? — Не дождавшись от него ответа, я продолжил: — Я не вспомнил о встрече, меня срочно вызвали.

— Стас? — взметнулись на меня широко раскрытые глаза, и я сразу понял, о ком он подумал.

— Нет, — успокаивающе улыбнулся я. — Один из наших величайших умов, с которым ты, я надеюсь, однажды встретишься.

Глаза у него окончательно ожили и тут же озадаченно захлопали.

— Ну … хорошо, — неуверенно проговорил он.

— Иди домой, — кивнул я ему в сторону подъезда. — Все нормально.

Вернувшись к машине, я сразу же погрузился в пьянящий аромат.

— За мальчиком следят, — провозгласил невидимый Гений вслух. — Именно за ним — я испортил Вам трапезу на лоне природы, чтобы убедиться в этом.

— Он у реки тоже был? — нахмурился я, не находя в памяти и намека на едкую вонь во время нашего недолгого пикника.

— Да, но держался в стороне, возле машин, — разрешил мое недоумение Гений, буркнув себе под нос: — Вот никогда не угадаешь, где минус станется плюсом… — Очевидно, заметив мой удивленный взгляд, он добавил: — Если бы я уже придумал, как снизить интенсивность восприятия инвертации, я бы, наверно, решил, что это — отблеск солнца на стекле.

— Пожалуй, — согласился я. — Запах у него подходящий — металлический.

— Что Вы имеете в виду? — спросила меня пустота справа озадаченным голосом.

Мне пришлось снова описывать свою, усилившуюся после открытия Татьяны, особенность, выслушивать удивленные восклицания и дважды уверять Гения, что ни с чем подобным мое обоняние еще не сталкивалось.

— Возможно, это внешняя охрана, — предположил я. — Их руководитель упоминал о такой возможности и от него тоже неприятный запах исходит — правда, не такой.

— Выясните это, — снова вернулся Гений к повелительному наклонению. — В частном порядке. Главе докладывать будем, когда я у нас справки наведу.

В машине повисло молчание.

— Вы детей успели просканировать? — напомнил я Гению цель его визита на землю.

— Да, — ответил он задумчиво, — похоже, они все разные.

— В каком смысле разные? — настаивал я.

— К примеру, стремления к подавлению в ваших нет, — решил он, видимо, успокоить меня. — Они однозначно настроены на свое признание, но и на мирное сосуществование. Возможно, упомянутая Вами теория мальчика имеет под собой основу. Я с интересом почитал бы его работу о самодостаточности — передайте мне копию, пожалуйста, когда он закончит.

— А моя дочь? — сдержанно поинтересовался я.

— Мир, где царит несправедливость, не уживется с красотой, — вдавила меня в сидение очередная шарада. — Не надо озвучивать то, что Вы подумали — я объясню. Для Вашей дочери главное — гармония. Она стремится создать ее всегда, везде и любыми средствами. А вот неудача в этом для нее — это трагедия. Она только выглядит абсолютно уверенной в себе… — В пустоте возле меня раздался короткий смешок. — Защитная мимикрия — вещь всегда полезная. В глубине души Ваша дочь ранима как любая красота. Именно поэтому ей жизненно нужен этот мальчик — он устойчив, как скала, на которую она всегда может опереться.

— А ему что от нее нужно? — натянуто спросил я, вновь уязвленный занятым центральным местом в жизни своей дочери.

— Наверно, то же, что и Вам, — милостиво добил меня Гений, поставив на одну доску с юнцом. — Зачем Атланту небо?

Я категорически отказался от дальнейшей игры в загадки. В машине снова воцарилась тишина.

— Я не хочу показаться Вам невежливым, — через несколько долгих минут опять не выдержал я, — но теперь, когда Ваша миссия здесь выполнена, может, Вам пора возвращаться?

— Давно пора, — уверил меня невидимый насмешник. — Вот сижу и жду.

— Чего? — непроизвольно нарушил я только что данное себе слово не задавать больше вопросов.

— Когда Вы меня назад доставите, — невозмутимо ответил Гений. — Понимаете, у признания моих скромных достоинств есть обратная сторона — мне запрещен доступ на землю. Так что без Вас я вернуться не могу.

— А как же Вы..? — окончательно забыл я о собственном слове.

— А-а, — довольно протянул он. — Вот Вам еще одно преимущество дружественных отношений со светлыми. Анатолий как-то рассказал мне, что для вывода из невидимости нужен физический контакт — он сам это случайно обнаружил. Вот я и подумал, что, может быть, и в другой транспортации…

Зачем я закрыл глаза, не знаю — все равно я его не видел. Мне нужно было уши закрывать — в которых эхом прозвучала трогательная просьба Гения предложить ему руку перед отправкой на землю, поскольку он волнуется. Перед закрытыми глазами услужливо замелькали моменты его побега на землю, созерцая которые, я немного успокоился. Ни в одном из них один из наших лучших умов не появился в явном виде, что делало инкриминирование мне его похищения довольно затруднительным.

Я молча протянул ему руку и представил себе его апартаменты, где бережно усадил его наощупь на ближайший стул и, также молча, кивнул, вызывая в памяти свою машину.

— Про внешнюю охрану не забудьте! — придала мне существенное ускорение прощальная фраза Гения.

Возможно, это было пустым ребячеством, но к карающему мечу я обратился не сразу. Сначала я хотел вооружиться несомненными доказательствами слежки за скалистой опорой моей дочери.

Прямо на следующий день я убедился, что она уже в курсе моего разговора с ним, и еще раз уверил их обоих, что все хорошо и даже очень замечательно, и мы вернулись к нашему обычному распорядку дня. За одним исключением — я всякий раз провожал своего юного подзащитного до подъезда, на ходу заканчивая разговор с ним. Через неделю наблюдения сомнений у меня больше не оставалось.

На телефонный звонок карающий меч ответил сразу и, нужно отдать ему должное, в серьезность моего срочного приглашения на землю поверил без лишних расспросов, как только я упомянул Дариного приятеля. И даже машину нам без промедления обеспечил.

В тот день я отменил нашу уже традиционную встречу с подрастающим поколением, и, судя по Дариным словам, они с юным мыслителем тоже решили отправиться из университета прямо по домам.

Не очень доверяя их намерениям, я настоял на том, чтобы мы с карающим мечом лично удостоверились, что они после занятий действительно направились к метро. В очередной раз я порадовался тому, что юный мыслитель живет на окраине — мы добрались к его дому по окружной, где я выжал из казенной машины все возможное.

Карающий меч лишь кивнул, когда я объяснил ему, что в машине могу пропустить соглядатая, и мы устроились дожидаться развития событий прямо у подъезда юного философа. По разные его стороны — мне показалось, что мой вынужденный напарник старается дистанцироваться от меня в инвертации не меньше, чем я от него.

Соглядатай появился за несколько минут до своего объекта наблюдения. На этот раз едкий запах подступал ко мне постепенно, но не стал от этого более приятным. Миновав меня, его источник задержался на мгновение у подъезда и тут же скрылся в нем. Я осторожно пошел вслед за ним, но он уже стремительно удалялся вверх по лестнице. Я ринулся следом за ним, подгоняемый сзади другим острым химическим запахом.

Мы взлетели на этаж приятеля Дары только для того, чтобы увидеть его закрывающуюся дверь и услышать затем щелчок замка.

— Не понял, — озадаченно призналась пустота рядом со мной.

В это время загудел лифт. Пошарив в пустоте рукой, я нащупал плечо карающего меча и потянул его за собой в дальний конец коридора. Оттуда мы и наблюдали, как юный мыслитель неторопливо вышел из лифта, подошел к своей двери, набрал код на замке и безмятежно вошел внутрь своей квартиры.

Судя по неотступной аммиачной вони, мы с карающим мечом оказались у его двери одновременно. Оттуда не доносилось никаких звуков — ни удивленных возгласов, ни обмена фразами, ни шума борьбы.

— Пошли в машину, — тихо бросил я через несколько минут напряженного вслушивания.

В машине мы с карающим мечом, не сговариваясь, материализовались и недоуменно уставились друг на друга.

— С кем это он тут у вас связался? — подозрительно прищурился карающий меч.

— Если бы он с кем-то связался, — медленно проговорил я, напряженно вспоминая свою первую встречу с новым запахом, — они бы к дому вместе шли. Или его бы ждали у подъезда. Или у двери. По всей видимости, — сделал я единственно правдоподобное предположение, — кто-то решил за ним и дома наблюдать. Из чего я делаю вывод, что это не твои.

Карающий меч начал медленно багроветь и раздуваться, как перезрелый помидор.

— Я сюда в игры играть явился? — Он чуть слюной брызгать не начал. — После того, как разрешение на посещение земли почти зубами выдрал? Я уже давно думаю, как к нему охрану приставить, но мне же теперь каждому шагу нужно железобетонное основание предоставлять, и одобрения потом ждать! — Глаза у него вдруг сузились до тонких щелок. — А вот ваши вполне могли в легкую добычу вцепиться.

— Нет, — уверенно покачал я головой, сделав в памяти отметку, что нужно сообщить Гению о ненужности его дальнейших расспросов.

— Это еще почему? — Недоверие в голосе карающего меча только усилилось.

— Код к замку только ваши могли узнать, — объяснил я.

— В смысле? — нахмурился он.

— Татьяна и ее память, — коротко ответил я.

Карающий меч шумно выдохнул и откинулся на спинку сиденья.

— Тогда, может, хранители, — принялся размышлять он вслух. — По всем мелким, кроме него, противодействие наблюдателям организовано. Я узнаю.

— Узнай, — пожал я плечами. — Только зачем им в инвертации скрываться? Не от него же, если благоприятные отзывы собирают? Нет, инвертация против ангелов направлена, и если за ним вблизи только дома следят, причем втайне от наблюдателя, значит, их интересует, что он именно там делает.

— Например? — В глазах карающего меча мелькнула какая-то мысль, но там и осталась.

— Например, — продолжил я, внимательно следя за ним, — разработка твоих операций. Или, — внезапно вспомнил я свое собственное подглядывание за новым увлечением юного мыслителя, — его изыскания по другим детям.

— Аналитики, — выплюнул карающий меч, закрывая глаза.

Я снова задал свой вопрос, на который до сих пор так и не получил ответа. На этот раз я узнал немного больше: недавно созданный и совершенно засекреченный отдел, в который стекается вся информация об аномалиях на земле, включая наших потомков.

Карающий меч был практически уверен, что именно этот отдел стоит за покушением на мою дочь и ее приятеля, а также за слежкой, которую, как выяснилось, установили не только за юным мыслителем, но и за его матерью, фиксируя каждый факт ее феноменальных успехов в обучении.

Причина такой откровенности нашего старого противника выяснилась в самом конце его рассказа.

Он спросил, смогу ли я предоставить подготовленное для Дары укрытие не только ей, но и Татьяне с ее сыном.

Я сообщил ему, что мое приглашение уже давно распространено на всех близких Дары и, в свою очередь, поинтересовался, что заставляет его говорить об укрытии.

— Вот именно, что ничего! — стукнул он кулаком по колену. — Это меня больше всего и беспокоит. Если бы не аксакал, я бы решил, что они просто бросили идею заполучить мелких, а так я не понимаю, что их останавливает.

Я внимательно всмотрелся в его пошедшее острыми углами лицо, пытаясь оценить степень его уязвленного самолюбия.

— А между тем, — медленно проговорил я, и кивнул в сторону дома юного мыслителя, — вон там прямо сейчас находится источник ответов на все эти вопросы…

Карающий меч мгновенно взял себя в руки, бросив на меня холодный взгляд.

— Давай, поучи меня еще, — бросил он свысока. — Втемную за «языком» бросаться — только диспозицию свою раскрыть. Есть у меня другой ход — над ним пока и работаем.

Вернулся к этому разговору карающий меч сам — где-то через месяц. Все это время я старательно изображал глубокую увлеченность нашим крестовым походом против человеческой лжи, заваливая юного мыслителя одним ее примером за другим и поощряя его к их сопоставлению и сравнению. А дальнейшая обработка их с Дарой базы данных, всякий раз напоминал ему я, вполне может подождать. До тех пор, пока не выяснится цель ее непрошеного свидетеля, мысленно добавлял я.

Карающий меч позвонил мне и без всякого вступления поинтересовался, готов ли я все еще вытрясти все нужные ответы из обнаруженного нами совместно источника. Как выяснилось, аналитики начали активно собирать компромат на него, и он был абсолютно уверен, что именно в этом кроется причина отсрочки повторного покушения — до его отставки.

Впрочем, получение информации от захваченного аналитика оказалось лишь типичной для светлых приманкой. Главное, с точки зрения, карающего меча, было доставить пленника к Анатолию, чтобы тот смог распознать его и использовать полученное умение в укрытии, куда ему надлежало отправиться с Дарой, ее приятелем и его матерью.

— Я вполне в состоянии сделать это сам! — запальчиво возразил я, категорически отказываясь вносить неуправляемого хранителя в списки близких моей дочери.

— Ты лично определяешь, а он — по подразделениям, — отрезал карающий меч. — А если меня таки сместят и мои ребята заартачатся, и покушение внештатникам поручат — их ты тоже учуешь?

Против этого аргумента возразить мне было нечего.

— Хорошо, к нам я его доставить смогу, — неохотно согласился я. — А вот к Анатолию без Гения мы не доберемся.

— Без кого? — переспросил он.

— Наш Гений, — напомнил ему я. — Татьяна нам с ним проникновение в инвертацию демонстрировала.

Карающий меч издал некий нечленораздельный, но явно не уважительный звук.

Гений отнесся к идее контакта со слегка выбитым из колеи представителем загадочного отдела с полным восторгом, но потребовал предварительной личной встречи с карающим мечом.

Карающий меч категорически от нее отказался.

— Я не имею ни малейшего желания, — процедил он в трубку, откусывая слова, — позволять вашему психу у меня в мыслях рыться! Так ему и передашь. И добавишь, что код от моего блока вы у меня обманом выманили — и это твоих рук дело.

Я продолжил упражняться в совершенно не свойственной себе роли переговорщика и, во время следующего звонка, передал ему торжественное обещание Гения никоим образом и ни под каким видом не сканировать его сознание.

— Не факт! — мгновенно отрубил карающий меч.

— Слушай, я тебя хоть раз сканировал? — уже вовсю вошел я в новую роль.

— Хоть раз? — задохнулся он.

— Я имею в виду, в последнее время, — поправился я.

— Не факт! — упрямо повторил он.

— Хорошо. — Сомнение в моей добровольно принятой на себя порядочности по отношению к противнику задело меня за живое. — Перед встречей поменяем тебе блок.

Карающий меч появился на земле (мы договорились провести переговоры у меня в квартире) с крайне подозрительным видом.

— У меня мало времени, — с ходу сообщил он мне. — О чем я сейчас думаю?

Я вопросительно глянул на него — выдвинув вперед челюсть и глядя на меня в упор, он кивнул.

— Руками машешь, — решил я потянуть интригу. — А нет, подожди… Графики какие-то.

— Вот гад! — тяжело выдохнул он в сторону.

— Если ты выбрал язык жестов, — предложил я ему, — просто представь себе, что делаешь их в темноте.

— А сейчас? — настороженно нахмурился он.

— Кромешная тьма, — с довольным видом сообщил ему я.

— А сейчас? — На лице у него появилось плотоядное выражение.

— Судя по оскалу, ты думаешь обо мне, — ухмыльнулся я, — но что — все еще скрыто во мраке. Надеюсь, там есть хоть одно «Спасибо».

— Ладно, — расплылся он в улыбке. — А сейчас?

— Да хватит уже! — поморщился я. — Сказал же, что не вижу. Мне еще Гения привести нужно.

— Стоять! — У него глаза из орбит выкатились. — Что значит — не вижу? Я только что блок снял — в благодарностях рассыпаясь, между прочим!

Я озадаченно нахмурился и старательно пошевелил бровями.

— А-а, понял, это у тебя сознание, по всей видимости, сработало, — предположил я. — Ты так хотел настоящий блок, что у тебя его заклинило. Редкий случай, но бывает, что навсегда.

Он какое-то время молча смотрел на меня.

— Макс, — тихо проговорил он наконец, — ты можешь хоть раз в жизни обойтись без диверсии? Причем мелочной, на пустом месте? Как мне теперь на связь с руководством выходить? С моими ребятами во время операций? Как мне с Анатолием напрямую связываться? Если у них что-то случится?

— Да лампочки в мыслях включи! — расхохотался я. — Представь себе выключатель под рукой: нужно — включил, нужно — выключил. Это тебе сразу, кстати, и навык, как закреплять блок, чтобы не контролировать уровень освещения все время.

Он потряс головой, тяжело дыша.

— А что это за график был, — добродушно поинтересовался я, чтобы отвлечь его.

— Да от аналитиков хреновина какая-то, — рассеянно бросил он. — Хоть так ставь, хоть вверх ногами, хоть боком — ничего не понятно. Тоша тоже крутил-вертел — ничего не разобрал.

— Стас, — впервые за очень долгое время я назвал его по имени — и вслух, и мысленно, — ты — идиот! Тебя ждет встреча с Гением, и он имеет полное право на это звание, а ты отдаешь уникальные данные этому двуногому компьютеру — воплощению приземленной человеческой мысли?

Я передал ему мнение Гения об аналитиках и их тщательно скрываемых от всех намерениях в отношении нашего сообщества — и оставил его размышлять над вопросом слепого повиновения устаревшим догмам, пока я приведу последнего участника переговоров.

По дороге я сообщил Гению о добытых Стасом данных. Глаза моего спутника мгновенно заволокло мечтательным туманом, что подействовало на меня, как ушат воды, смывший с меня весь восторженный оптимизм. Я вдруг ясно осознал, что это — уже второй побег Гения на землю, совершенный при моем непосредственном участии, и непредсказуемая натура беглеца практически гарантирует всевозможные неожиданности.

Сюрпризы Гений приготовил для всех. Для начала он сообщил Стасу, что его план захвата аналитика при его личном участии никуда не годится, поскольку тут же приведет к его немедленной отставке. Не дав ему продолжить встречное замечание: «Да кто Вы такой, чтобы меня учить?», Гений снова представился, укоризненно глянув на меня, и четко изложил свое видение настолько далеко ведущей операции, что у бывалого главы внешней охраны светлых глаз задергался.

Захват аналитика надлежало провести силами наших сотрудников под видом службы Стаса, тогда как последнему следовало в это время провести совещание со всеми — без исключения! — своими подчиненными.

Таким образом, подчеркнул Гений, всей службе внешней охраны будет обеспечено полное алиби, попытка идентифицировать группу захвата среди светлых позволит выиграть время и окажется безрезультатной, а проведение опознания в нашем отделе встретит все возможные бюрократические преграды.

Мое участие в операции также должно было быть абсолютно анонимным, поскольку Гений согласился с важностью представления аналитика Анатолию, но добавил, что в дальнейшем его личной особенности придется вступить в стратегическое взаимодействие с моей. Последнее замечание, как ни странно, вызвало одинаковое уныние и у меня, и у Стаса.

Гений тонко усмехнулся и поинтересовался успехами разведки Стаса у аналитиков. Стас метнул в меня испепеляющим взглядом и буркнул, что это — не подлежащая разглашению оперативная информация. Гений понимающе закивал и предположил, что обсуждаемый аналитик может оказаться либо рядовым сотрудником, владеющий ситуацией исключительно в рамках своего задания, либо чрезмерно преданным и подготовленным — и тогда, в чрезвычайных обстоятельствах, его сознание может оказаться закрытой книгой даже для наших специалистов.

Мы со Стасом переглянулись, и я прочел у него на лице свои мысли о применении чрезвычайных мер в чрезвычайных обстоятельствах. Гений деликатно заметил, что блокирование доступа к мыслительному процессу весьма полезно совмещать с контролем над мышцами лица, и поинтересовался у Стаса его реакцией в случае подобного воздействия на одного из его сотрудников, задействованного в важной операции. Стас с досадой мотнул головой и пробормотал нечто об ужесточении мер безопасности.

На сей раз Гений кивнул одобрительно и предложил максимально скорый перевод Анатолия на землю, где он сможет скрытно идентифицировать аналитика — или даже нескольких — после чего я, также под прикрытием инвертации, буду регулярно сканировать его сознание. Так мы сможем, заметил Гений уверенно, получать информацию не только о характере их деятельности на земле, но и — из получаемых ими инструкций — о ее цели.

— Все это хорошо, — помолчав, подал голос Стас, — но Анатолий без Татьяны на землю не вернется, а у нее еще два курса впереди.

— Глупец незрелый плод вкушает, — произнес Гений, откинувшись на спинку моего ветхого дивана, сложив руки на животе и мечтательно разглядывая потолок, — мудрец умеет сладость ждать.

Не привыкший к его манере разговора Стас выдвинул вперед челюсть сразу же после первого слова и заиграл желваками.

— А с какого это перепуга Вы решили на мою сторону стать? — процедил он сквозь зубы.

Все также задумчиво устремив взор вверх, Гений вытащил из рукава сюрприз для меня.

— Некоторое время назад, — произнес он почти рассеянно, — ваш аналитический отдел предложил сотрудничество нашему.

Стас перевел потяжелевший взгляд с Гения на меня и, видимо, удовлетворился выражением крайнего потрясения на моем лице.

— Настолько соблазнительное, как я понимаю, — продолжил Гений, не меняя позы, — что наше руководство ухватилось за него, даже не дав себе труд проанализировать все его возможные последствия. Даже не желая о них слышать.

— Что за предложение? — весь подобрался Стас.

— Это и есть первое последствие, — ответил Гений, не глядя на него. — Впервые на моей памяти в нашей стратегии появилось направление, доступное лишь чрезвычайно узкому кругу лиц, причем несведущих в долгосрочных прогнозах. Баланс уже смещен, — добавил он, поморщившись.

— Что за направление? — настаивал Стас.

— Узкий круг лиц, — сфокусировал на нем, наконец, взгляд Гений, разводя руками. — Могу только сказать, что по отдельным признакам оно касается дальнейшего нарушения равновесия во всем нашем мире, и я очень сомневаюсь, что у авторов предложения подготовлена система противовесов. А я не люблю, — взгляд у Гений блеснул тонкой рапирой, — оказываться лицом к лицу с последствиями авантюр; я предпочитаю их предотвращать.

— Что Вы скажете об этом? — вдруг спросил его Стас, скрестив свой взгляд с его, как клинки.

Сначала я ничего не понял в открывшейся и мне картине. Но мозг автоматически декодировал хаотические движения рук перед моим мысленным взором, и я снова увидел графики — уже несколько.

Через несколько минут созерцания их Гений досадливо покачал головой.

— Нужна привязка, — проговорил он. — Временная, географическая, смысловая — какая-нибудь. Динамика бы тоже не помешала.

— Копируйте, — решительно кивнул Стас. — Раздобуду еще все, что смогу. А пока давайте о сроках операции поговорим.

Провели мы ее, как по нотам — я искренне наслаждался тем уже слегка забытым азартом, который возникает в противостоянии с реальным противником. Под влиянием этого азарта я даже слегка увлекся во время непредусмотренного ожидания Гения перед полосой препятствий, охраняющем нашу крепость.

Я вслух предложил двум своим коллегам, которых Гений счел достойными доверия для участия в захвате, не возиться больше с упорно молчащим аналитиком, а передать его «темным» — для допроса под угрозой распыления отдельных частей тела. Гений предоставил нам достаточно времени для ленивого обсуждения, с какой именно части тела нашего пленника «темные» начнут.

Причина его задержки выяснилась, как только я вернулся на землю. Он присоединился к нам на краю леса уже чрезвычайно возбужденным, никак, впрочем, не объяснив свое состояние, но вызвал меня буквально через несколько минут после того, как я распрощался с коллегами.

— Я понял, почему больше не было покушений на Вашу свежую кровь! — Заверещал он у меня в голове, глотая от нетерпения окончания слов.

Выяснилось, что он заставил нас ждать из-за подвернувшейся возможности просканировать сознание подкидыша светлых, который добровольно подвергся чистке памяти. То, что он там увидел, показалось мне первой за очень долгое время хорошей новостью: полностью заблокировать память у наших потомков невозможно.

И даже если у моей дочери воля к сопротивлению окажется слабее, чем у подкидыша, мои мемуары вполне могут оказаться — в критической ситуации, а не в нынешней комфортной жизни — ее единственной, наконец, опорой.

Мое приподнятое настроение продержалось совсем не так долго, как мне бы того хотелось. Стасу удалось-таки получить новые примеры деятельности аналитиков, и он передал их через меня Гению. У меня потом добрую неделю все перед глазами плыло, и я не без ехидства думал, что последний получил требуемую динамику — посмотрим, что он сможет разобрать в этой вакханалии бегущих линий.

Он сообщил мне об этом по истечении этой доброй недели, и от ожидаемой где-то в глубине души, но до последнего отрицаемой новости у меня перед глазами снова все качнулось.

— Мой дорогой Макс! — раздался у меня в голове его, неуместно торжественный на фоне мысленного образа мирно цветущего луга, голос. — Рад сообщить Вам, что Ваше предположение определенно подтверждается. Аналитики явно ведут сравнение обычного человеческого потенциала — как минимум, интеллектуального — с несомненно превосходящим его. В последнем можно со значительной долей уверенности предположить свежую кровь. Осталось только выяснить, зачем они это делают. Я уже дождаться не могу, когда вы с Анатолием приступите к поискам его цели.

Я бормотал какие-то слова признательности за доверие и высокую оценку моих возможностей, а в мыслях у меня рос терновый куст сомнения в успехе какого бы то ни было предприятия, если одной из центральных фигур его назначен самый безалаберный, безответственный и беспутный представитель светлых.

К сожалению, я оказался прав.