Ангел-стажёр (СИ)

Глава 9. Восхождение

В глубине души, в самой ее глубине, я все же был почти уверен, что верну Татьяне память. С другой стороны, беря во внимание ту мельчайшую долю имеющихся сомнений, я был совершенно искренен, говоря своему руководителю, что намерен вновь завоевать Татьяну даже в беспамятстве.

Я только не предполагал, что мне придется делать и то, и другое. Вот спрашивается — если она всю нашу жизнь вспомнила, со всеми разногласиями, зачем их здесь повторять? Я бы даже сказал — усугублять. И это в моих родных пенатах? При том, что на земле, в ее сфере обитания, я всегда охотно на компромисс шел.

Вот и тогда, при нашей первой сознательной встрече, она сразу так на меня зашипела, что просто чем-то родным повеяло. Я от радости вообще обо всем забыл, вот и спустил ей это вопиющее нарушение этикета. Еще и сам поощрил ее, идиот, заверением, что именно теперь все будет хорошо.

Она, разумеется, сделала из моих слов типичные для себя выводы. Хорошо — это когда она мне командует, куда идти, где стоять и вообще как себя вести. Мне вспомнилась та ее недельная муштра перед моим первым выходом в свет у Светы на даче. Ну, мне-то ладно, а ей почему? Ведь не было же этого момента в наших мемуарах.

Прошу заметить — я не стал спорить. Как обычно. Просто поторопил ее в уединенное место — она никогда не любила открытого проявления чувств. Так она же драться начала! И я опять стерпел — под ручку ее чинно взял, во двор зайти помог, дверь перед ней открыл, вперед рванув как ненормальный! И что я услышал, когда, наконец, после всех этих беспросветных дней душевных мук и терзаний, попытался поцеловать ее? Зачем я это сделал? Неужели я ей как-то случайно внушил, что намерен заново за ней ухаживать?

При этом, правда, интересный момент обнаружился. В моих объятиях она тоже становилась невидимой. Вот тогда я окончательно уверовал, что бывших ангелов-хранителей не бывает. Под моими крыльями она всегда будет надежно укрыта от всего и … всех. В голове у меня затоптались мысли, одна соблазнительнее другой…

На землю? С какой стати я должен на землю возвращаться? В смысле, вон меня с моей территории — теперь она здесь командовать будет? Да сказал же, что с Игорем все в порядке! Даже лучше — без ее постоянного балования мне элементарно удалось парню мозги на место вставить. А, ну, конечно — если есть хорошие новости, значит, мне кто-то соврал. В развешенные уши.

Пришлось демонстрировать, что я и сам кое на что способен. Вот это она почему-то не вспомнила! И опять раскудахталась над нашим великовозрастным шалопаем — пришлось купировать вредное влияние и напоминать ему о мужской деловитости и немногословии.

Слава Всевышнему, одним диалогом впечатлил обоих! Игорь в конце разговора показал глубокое понимание субординации, Татьяна повисла на шее. Я так и не понял, за что она меня благодарила. Если за правильное воспитание нашего оболтуса, так сколько лет я уже пытался? Что же она на земле мне мешала?

Впрочем, размышлял я об этом недолго. Благодарность Татьяны оказалась настолько активной, что меня — электрическим разрядом — пронзила мысль, что нас опять никто не видит. Я послал ей эту мысль, для верности еще крепче обняв ее … и тут же услышал: «Не хочу».

Святые отцы-архангелы, не шутите так с исполнением моих желаний! Она, что, вспомнила всю нашу жизнь — кроме того, что мы в ней муж и жена? А, нет, слава Всевышнему, это она на занятия идти не хочет! У меня мелькнуло искушение уступить ей и в этом — вон и Игорь недавно пару дней в институте прогулял, и если уж он настаивает, что в меня пошел…

Но горестно вздохнув, я отказался от заманчивой перспективы. Это на земле можно больным прикинуться, а ангелы не болеют. По крайней мере, в родных пенатах, поправился я, вспомнив свою первую простуду на земле. Еще явятся проверять причину отсутствия новичка. А если тот в моих объятиях только невидимым становится, но не инвертируется… А воспитатели вполне могут владеть техникой распознавания собратьев — на тот случай, если прогульщиков отлавливать придется… Одним словом, конфузы нам не нужны. Не говоря уже о разоблачении маскировки.

Разумеется, я пошел с ней на лекцию. Я бы в любом случае это сделал — лишний раз за бледной немочью понаблюдать было весьма кстати. Но ее просьба об этом была мне приятна. А вот просить меня постоянно знаки внимания оказывать было просто жестоко! Я и так еще не отошел от … предвкушения. А тут еще вспомнилось, как я ей в офисе, на земле, о себе напоминал, и как еще совсем недавно чуть не взвывал здесь от невозможности это сделать.

Сначала я чинно устроился за столом позади Татьяны. Ничего, удобно — и просторно, и ноги есть куда вытянуть, и спинка у стула покатая — откинуться можно. Позавидовав вольготной жизни студентов, которую они нигде не ценят, я потянулся рукой к Татьяне. До уровня пальцев ноги рука дотянулась, но не дальше. Это они специально так столы поставили, чтобы студенты могли параллельно с лекцией и зарядкой заниматься, разминая затекшие от сидения конечности?

Подтянув под себя ноги, я лег животом на стол, потянулся вперед и коснулся … спинки стула. Вот не может она чуть назад отодвинуться? Я послал ей эту мысль, но та, похоже, тоже не дотянулась.

Ну, знаете ли, это уже вызов! Я осторожно стал коленями на стул, продвинулся на животе на самый край стола и дотянулся, наконец, до Татьяны. Почти. Судя по всему, именно в этот момент моя предыдущая мысль настигла ее — Татьяна заерзала на стуле. От неожиданности я отдернул руку и чуть не ушел в штопоре вниз, на пол между нашими столами. Так это еще я сам руку отдернул — а если Татьяна ее отобьет?

Ладно, я вовсе не отказываюсь от вызова — меня просто всегда нестандартные решения отличали. Не хотелось мне стоять за ее стулом официантом на высоком приеме — так я сяду. На свой же стол. Легкое ощущение курятника, правда, появилось, но на земле я и не в таких условиях равновесие держал.

Физическое. С эмоциональным оказалось сложнее. Как только я прикоснулся к Татьяне. Чтобы отвлечься, я начал осматриваться по сторонам. И прислушиваться, на свою голову.

Через пять минут этот лектор довел меня до слез. Гордости и умиления. При этом, меня захлестнуло жгучее раскаяние от того, что я покинул ряды самоотверженных хранителей, денно и нощно направляющих человечество к сияющим высотам бытия.

Одновременно я затрепетал от восторга перед возможностью выбора любого другого подразделения. Мне страстно захотелось работать во всех них сразу, даже у неутомимых администраторов, денно и нощно обеспечивающих безукоризненную и слаженную работу всего нашего сообщества.

А уж Стасова служба внешней охраны вообще представилась мне пределом всех мечтаний — титаны, денно и нощно поддерживающие закон и порядок под сенью своих мощных крыльев.

Я моргнул. Я, что, и в этом от всех отличаюсь? Обычно под сенью мощных крыльев Стаса я утыкаюсь лицом в стол с заломленными за спину руками.

Фу ты, не упомянутые темные побери этого лектора! Его бы к Марине в рекламный отдел. Нет, не надо. Тогда она меня уволит — этот и ее клиентам, и сотрудникам голову заморочит.

Вдруг я заметил, что этот, простите за каламбур, от Бога пиарщик, который даже меня врасплох застал и которого остальные студенты слушали, как завороженные, на одного из них не произвел особого впечатления. Бледная немочь то и дело поглядывал на Татьяну, все больше хмурясь. Я осторожно сполз со своего насеста, обошел ее стол и заглянул ей в лицо. Ага, у нее тоже иммунитет к зажигательным речам оказался. Нет, это он у нее под моим мощными крыльями выработался. Она сидела с совершенно безмятежным лицом, только глаза уже туда-сюда забегали. Я немедленно вернул свои мощные крылья на место.

Вскоре выяснилось, что это была последняя лекция их вводного курса. Жаль, я бы еще поупражнялся в защите Татьяны от патриотической трескотни, подумал я, держа ее за плечи и разминая ей большими пальцами шею — затекла, небось. Она вдруг схватила меня за руку и дернула ее вниз. Не успев охнуть, я сверзился со своего стола и замер на полу в позе средневекового рыцаря, присягающего своему сюзерену — на одном колене и почти клюнув носом в царственную ручку. А сказать нельзя было, что шею не нужно трогать?

Но царственная особа уже соизволила подняться, вздернув и меня за собой. Я крепко сжал ее руку, чтобы она опять ее в ход не пустила, и, по-моему, вовремя. Она поморщилась, поджала губы и даже бледную немочь, подошедшего с каким-то вопросом, отшила с совершенно нетипичной для ангела решительностью. Я потащил ее в комнату, пока она еще большего внимания к себе не привлекла.

Нарвался. В комнате она начала привлекать к себе мое внимание. И опять очень решительно. Я чуть было не поддался, но колено вовремя о себе напомнило. На земле Татьяна обычно была мягкой и оттого особо привлекательной, пока на нее упрямство не находило, а тут, за каких-то пару недель отсутствия моего успокаивающего воздействия, вообще разошлась не на шутку. Я решил сначала мягко и ненавязчиво вернуть ей, вслед за памятью, ее прежний облик.

Да и поговорить нам действительно нужно было. Мне нужно было ввести нашу новую жизнь в какие-то рамки, объяснить ей правила поведения, принятые в родных пенатах, рассказать ей обо всех довольно тревожных переменах…

Вот как ей удается сформулировать вопрос о том же самом в виде требования признания во всех грехах?

Я рассказал ей, чем без нее занимался. Во всех подробностях, как она и потребовала. Постоянно напоминая себе о мягкости и терпении. Забыл я о них только в тот момент, когда она сообщила мне, что именно заставило ее все вспомнить. Идиот, по слогам мысленно обругал я себя — ведь сам же писал об этой записке, почему не спросил Игоря о ней? И он тоже хорош: Чем помочь, чем помочь? О последних строчках, рукой матери написанных, вспомнить, вместо того чтобы в черную меланхолию бросаться!

Татьяна, как обычно, стала на его защиту. И так и получилось, что — опять благодаря этому паршивцу — я узнал, что меня она все-таки вспомнила первым. И понял, что совсем не прочь вспомнить все вехи нашего кути. Даже пройти их заново. Вместе с ней.

Внушил на свою голову! Да, я совсем не прочь снова за ней поухаживать, но почему ее ответный интерес должен быть обязательно легким? Раньше, понятно, она могла сомневаться в том, что у меня на уме, хотя я ей совершенно прямо внушал, но сейчас-то!

Ах, так будет естественнее! Хорошо, сейчас я ей покажу, что такое естественное ангельское ухаживание. В родных пенатах настойчивость у ангелов-мужчин не принята — они лишь демонстрируют свой интерес, а инициаторами развития отношений всегда ангелы-женщины выступают. Спрашивать сначала нужно, что и где естественно!

Весь последующий час у меня волосы дыбом вставали от ее представлений о естественности.

Размахивать руками перед дверью, потягиваясь и не давая мне открыть ее — это естественно?

Прихлопнуть этой дверью идущего за ней спутника, пусть и невидимого — это тоже нормально?

А пять минут шарить рукой под изгородью, словно и не ныряла она под нее уже несколько десятков раз?

И неужели непонятно, что для меня было бы намного естественнее поджидать ее в том лесу? Даже послоняться там в видимости, раз уж я изъявил утром надежду на скорую встречу?

А развернуться за пару шагов до обычного места и ее прогулок, и наших встреч и уйти совершенно в другую сторону — это вообще хоть в какие-то рамки вписывается? Хоть земные, хоть небесные. Я же там ни разу не был. В смысле, в видимости. Мне, что, озарение изображать по поводу ее нового маршрута или красться за ней за деревьями?

Я выбрал первое — второе естественно только для насильников и грабителей. Хорошо, хоть в видимость не успел перейти. Но крюк сделать мне пришлось, чтобы из максимально удаленного от тайника места на опушку леса выйти. Где я ее и перехватил.

Еще на бегу я твердо решил срочно брать ее в руки. В смысле, под руку. Но если вы думаете, что она угомонилась, у вас есть еще три попытки найти правильный ответ. Чем она может заинтересовать меня? Да такой вопрос от Марины естественно услышать, не к ночи она будь помянута!

Я тихо поинтересовался, не надоело ли ей ломать эту комедию. В ответ она, все так же громко, попросила меня … научить ее переходить в невидимость. Я чуть с шага сбился — она решила меня добить. В прямом смысле. Кулаком в бок.

Все. Конец спектакля. Занавес. По причине приступа безумия у одного из актеров. Откровенная попытка прямо использовать едва знакомого ангела? Совершение акта физического насилия по отношению к нему? Это естественно? Если за нами наблюдают… Если за нами не издалека наблюдают…

Мягко, но настойчиво я увлек ее назад. В моем присутствии ей, конечно, ничего не угрожает, но мне же нужно аккумуляторы забрать! Без них мне заряда на демонстрацию Татьяны всей нашей земной компании не хватит, а второй раз нарушать данное Игорю слово я уже не могу. Кто меня за язык тянул прямо на сегодня договариваться!

Доставив Татьяну прямо к входу в ее двор, я попросил ее запереться в комнате до моего возвращения. Да некогда мне объяснять! Вот я хоть раз задерживался где-нибудь дольше самого необходимого времени?

Я не спеша пошел к лесу, с огромным трудом заставляя себя не сорваться в бег. Я должен производить впечатление полного довольства первым свиданием. Я даже обернуться не решался, чтобы не выдать свою тревогу — и раз за разом отбрасывал видение, в котором Татьяна, впав в упрямство, отправляется побродить куда-нибудь, где ее…

Пройдя по лесу еще метров сто для верности, я разматериализовался — и обратный путь занял у меня намного меньше времени. Слава Всевышнему, вернулась все же в комнату! Еще и спать улеглась! Вот и пусть спит — даже если ей во сне какие-то крамольные мысли придут, я точно знаю, что она не лунатик.

Я устроился в засаде у входа в ее двор. Если за ней придут, чтобы выяснить причины столь не типичного поведения… Я не очень представлял себе, что буду делать, но увести Татьяну я не дам. Эффект неожиданности на моей стороне, а если столкновение окажется неминуемым, в дальнем лесу наверняка найдется не одно место, где мы укрыться сможем. Ни еда, ни одежда жизненной необходимости здесь не представляют — ух, опять как током стукнуло! — а чтобы найти выход, у нас впереди вечность имеется. Похоже, придется-таки научить ее переходить в невидимость…

Полчаса моей боевой готовности прошли, однако, впустую. То ли наша встреча каким-то чудом прошла мимо приставленных к нам соглядатаев, то ли они, с присущей внештатникам узколобостью, одним соглядатайством и ограничились. Нет, лучше еще подождать…

Еще через полчаса я уже почти убедил себя, что Татьянин демарш остался незамеченным. Вынужденное бездействие, на пару с не до конца осевшей тревогой, придали мне такое ускорение, что в забеге за аккумуляторами я поставил очередной личный рекорд. Вот сейчас все ей объясню, потом с нашими поговорим, а там, глядишь…

При виде Татьяны, все так же лежащей ничком на кровати, у меня чуть сердце не остановилось. Неужели они как-то расшифровали меня и терпеливо дождались моего ухода? Нет! Это просто невозможно! В свое время мне совершенно недвусмысленно сказали, что инвертация непреодолима. Иначе не было бы ни одной неудачной операции с темными.

На негнущихся ногах я кое-как доковылял до кровати. Дышит? Не пойму. Увидев, как у нее чуть дернулось плечо, я почувствовал такое облегчение, которое в родных пенатах мне довелось испытать лишь однажды — когда я увидел ее здесь, живую и невредимую.

И с тем же результатом.

В первый раз она послала меня в нокаут фигурально — полным отсутствием узнавания, сейчас — прямо, кулаком в живот.

Второй акт агрессии? За что? За все? За все?!

Слово «все» оказалось очень емким. У меня перед глазами пронеслись все события минувших дней. Нет, минут. Нет, секунд. Я же обо всех них ей уже рассказал! Это за них меня поддых?

Я положил перед ней телефон, объяснил, как связаться с Тошей, и сказал, что вернусь завтра. Видимость нашего нового знакомства нужно, без сомнения, поддерживать, а все остальное время придется ей без меня обойтись. Боксерской грушей я еще ни для кого не был.

И тут она заверещала.

Вся ее комната вдруг растворилась в пространстве.

Вместо нее я вдруг увидел вокруг себя Татьянину кухню.

На которой она также верещала, глотая слезы, после нашей первой поездки к Свете на дачу.

И так же, как тогда, из всего потока ее полу-связных слов я услышал самое главное: «Никогда не смей больше уходить!».

В тот раз мне пришлось выдергивать ее из-за стола, чтобы больше никуда не уходить.

На этот раз она оказалась намного ближе.

И до какой же степени мне было плевать, что кто-то может прибежать на ее крик…

Потом … очень потом, она снова попросила меня больше не уходить. Впрочем, нет — уже снова потребовала. А я не мог дать ей это обещание, не соврав.

Выручил меня опять Игорь — вернее, данное ему слово. Я искренне рассчитывал придумать, пока они все с Татьяной болтать будут, как объяснить ей необходимость моих отлучек, не вдаваясь особо в их природу, но Марина, как и следовало ожидать, похоронила все мои надежды, не моргнув глазом.

Ну, конечно, я здесь, находясь рядом с Татьяной, никак не мог определить, действительно ли она все вспомнила. Проверять еще это наказанье всей моей жизни будет! Еще в детективы не наигралась, когда ей аварию устроили? Еще перед сыном меня позорить будет своими завиральными идеями!

Когда мы возвращаемся? А вот это хороший вопрос, особенно, мы в нем. Отличный повод объяснить, в первую очередь, Татьяне, что ее дело теперь учиться, а когда и как нам вернуться пусть мне оставит.

Наконец-то! Вот мне тоже интересно узнать, что у Татьяны за план был. Очень много дней уже интересно. Очень мне бы хотелось узнать, что мне воплощать придется, пока она учиться будет.

Еще лучше! Плана уже нет. Когда он был, мне о нем сообщать необязательно было, а теперь, когда он разбился о суровую небесную действительность… Хм, а теперь-то у меня руки развязаны! Буду воплощать то, что сам придумаю. Осталось только разобраться, что придумывать и как его воплощать.

Извините, забыл добавить — и где еще время на все это взять. О Маринином условии ознакомить небесное сообщество с нашей историей я напрочь забыл. Но Марине знать об этом необязательно. Серьезные дела не с ней, а со Стасом обсуждаются. Остается только уповать на то, что он слишком занят, чтобы появиться на земле. До моего разговора с ним. А то опять окажусь под сенью мощных крыльев.

Какие еще усовершенствования нашей истории? Как мне, так не редактировать! Они там что-то наменяли, а мне распространять и нести при этом, в случае чего, полную ответственность за то, о чем я понятия не имею? А, если это отчеты наблюдателей, тогда ладно. Пусть потом у себя разбираются, откуда утечка взялась, в том числе, о бледной немочи. Правильно я решил Тоше все контакты с ними поручить.

Макс, вот только не надо делать вид, что ты все наши части не читал, прежде чем мне их передавать! Сам же напросился в нашем деле поучаствовать, так чего теперь палки в колеса вставлять? Понятно. Я мог бы и сам догадаться. Это он не палки в колеса, а Дарину в нашу с трудом сработавшуюся команду вставляет. Куда же без нее?

А потом пришлось срочно сворачивать разговор. Каким-то образом моя последняя мысль добралась до Татьяны, и не успел я моргнуть, как она вручила нашего сына прямо в руки этой незаменимой темной принцессы. И он, как полный идиот и в полном же восторге, согласился. Я же только что его на путь истинный наставил! И он еще будет заявлять, что в меня пошел?

А тут еще Марина голос подала с требованием моих отчетов — точно учуяла настроение подруги. Я быстро отобрал у Татьяны телефон, чтобы она еще что-нибудь кому-нибудь не вручила.

Закончив разговор, я облегченно вздохнул. Рано. Татьяна, как обычно, услышала за каждым нашим словом потайной смысл и потребовала, чтобы я немедленно развеял ее сомнения. Я усмехнулся. Не знаю, как наши соглядатаи, но отцы-архангелы к отслеживанию моих желаний все еще относятся с непреходящей ответственностью. Мне таки даровали возможность пройти наш с Татьяной путь заново. Вспомнив шквальные ураганы ее вопросов тогда, в самом начале, я понял, что, развеивая все ее сомнения, могу запросто в вечный вентилятор превратиться. А кто тогда планы воплощать будет? Кстати…

Я попросил ее сначала ответить всего на один вопрос — ради чего мы вызвали тектонические сдвиги в родных пенатах и умудрились оказаться прямо на пути разлома?

Она, конечно, увиливала, сколько смогла. И когда все же ответила, я понял, почему. У нее не сейчас нет уже плана — у нее никогда его не было.

Я только порадовался, что уже уволился из хранителей. Сам. И если кто-нибудь когда-нибудь узнает то, что я только что услышал, дорога назад будет мне заказана. Я столько раз рассказывал ей о процедуре перехода людей к нам, но так и не смог внушить, что человеческий фактор остается на земле. У нас не обходят законы даже в чрезвычайных обстоятельствах — у нас новые создают. Чем нам теперь и придется наслаждаться. По собственному опыту знаю, что решение внештатных ситуаций никому еще жизнь не облегчало.

С другой стороны, я еще никогда не пасовал ни перед каким усложнением своей жизни. Из чего следовал вывод, что выпутаемся мы из заваренной ею каши — под моим уверенным руководством. И отныне никаких секретов и закулисной деятельности. В чем я и подал ей пример.

Вот не понравился мне тот энтузиазм, с которым она выслушала идею Марины о распространении подпольной литературы!

А от ее реакции на мое сообщение о природе бледной немочи … ладно, Тени — у нее всегда получалось самые меткие имена подбирать — меня вообще в жар бросило. Благодарности. Это кто здесь сумасшедший? Слава Всевышнему, пока только наблюдатели! А то я уже иногда думаю…

Нет, не хочу думать. Какой-то слишком длинный день выдался. Не то, чтобы я по-настоящему устал, но спать хочется. Во сне она точно не разговаривает.

Проснулся я, как обычно, первым. Очень осторожно сполз с кровати, чтобы не разбудить Татьяну и продлить еще хоть немного состояние тишины и покоя.

Выбравшись во двор и затем за палисадник, я первым делом позвонил Стасу.

— Ну, поздравляю! — довольно прогудел он. — Уже наслышан.

У меня сердце екнуло, но, судя по отличному расположению духа, больше он ни о чем наслышан не был.

— Спасибо! — искренне поблагодарил его я.

— И что вы там теперь делаете? — поинтересовался он.

— Привыкаем к новой жизни, — опять ничуть не покривил я душой. — Да, Стас, спасибо, что предупредил — Татьянину группу действительно через пару дней в расположение отделов переводят.

— Не в расположение, а в тренировочные павильоны, — поправил он меня. — Тебе там, кстати, сложнее будет рядом крутиться. Это у нянек дисциплина никакая, да и обучение намного интенсивнее будет.

До меня вдруг дошло, что ни Стас, ни все остальные далеко не все мои новости знают.

— Эту проблему я решил, — скромно заметил я. — Меня к ним официально откомандировали.

— Подробнее, — мгновенно изменился у него голос. — Ты же, вроде, уволился.

— Ну да, а меня аналитикам внаем сдали, — пошутил я.

— Еще раз, — медленно проговорил Стас с непонятным возбуждением в голосе, от которого мне как-то не по себе стало.

— Я вроде как переподготовку проходить буду, — объяснил я, — с Татьяниной группой. И параллельно отслеживать, как у новичков дела с ней идут, кто в чем способности проявляет. Мне сказали, что аналитиков интересует независимое мнение.

— А к кому-то конкретно присматриваться не велели? — быстро спросил он.

— Нет, — удивился я. — А что?

— А ничего, — весьма доходчиво ответил он. — Вот почему тебе так везет? Я к этим теоретикам уже давно дорожку протоптать пытаюсь, и все впустую.

— Зачем? — напряженно нахмурился я.

— А это даже у нас такая себе заоблачная команда, — хмыкнул Стас. — К ним сводные отчеты из всех отделов поступают, а они уже рисуют модели дальнейшего поведения. И вот очень мне интересно, на основании каких данных и с каким прицелом у нас гайки закручивать начали.

— А наблюдатели тоже перед ними отчитываются? — спросил я, переваривая новую информацию.

— Я же сказал — все, — повторил Стас. — А ты уже у них был?

— Нет, — снова удивился я. — Мне же еще отчеты не о чем писать.

Стас крякнул с досадой.

— А зайти представиться? А выяснить, кому эти отчеты сдавать? А попросить более подробные инструкции? — застрочил он, как пулемет. — Можно подумать, на земле иерархии нет.

— А я на земле сам на себя работал, — напомнил я ему.

— А здесь не будешь, — отрезал он. — Мне информация отовсюду нужна, чтобы стратегически картину видеть. А у тебя, похоже, появилась возможность во все отделы дверь с ноги открывать.

— Чего это? — оторопел я.

— А ты сколько случаев знаешь, — язвительно поинтересовался он, — чтобы проштрафившемуся хранителю давали каждый отдел на зуб попробовать прежде чем решить, куда пристроиться?

— А это у меня репутация такая, — буркнул я.

— Вот и я говорю, — снова хмыкнул он, — за какие такие красивые глаза ты в эдаком фаворе? Тебя же сейчас, аки редкую птицу райскую, каждый отдел приманить захочет. Вот и пользуйся, — неожиданно добавил он.

— Зачем? — уже всерьез разозлился я.

— Атмосферу пощупать, — вкрадчиво произнес он, — послушать, о чем народ толкует, опусы там-сям разбросать…

На меня вдруг озарение нашло.

— Я так понимаю, ты с Мариной уже поговорил? — спросил я, смиряясь с неизбежным.

— Да нет, я больше слушал, — с готовностью объяснил он. — Все время то одно, то другое ухо прочищая — казалось, что ослышался. Ты с какой стати мне поручения раздавать начал, еще и через кого-то? — вдруг рявкнул он.

— Стас, забыл я, что ей обещал, — прямо сказал я. — Когда Татьяна меня узнала, я вообще обо всем забыл. Но ты же знаешь Марину: ей только скажи правду, она с любого света сживет!

— Знаю, — согласился он, — потому и не сдал тебя. Но ты мне теперь в разведку пойдешь. В другие отделы еще так-сяк, а у аналитиков мне каждая мелочь нужна.

— А воспоминания заберешь? — решил я не даром соглашаться головой рисковать.

— Сам не смогу, — отмахнулся он, — кого-то из ребят вечером пошлю. За Марининым отчетом.

У меня появилось нехорошее предчувствие. По объему наши воспоминания скорее не за Маринин, а за сводный отчет администраторов сойдут. Но ему я ничего не сказал. Пусть снова орет после того, как все сюда доставит.

— Хорошо, — сказал вместо этого я, — попробую завтра к аналитикам попасть. С утра, как рабочий день начнется.

— У нас весь день рабочий, — проворчал он.

— Вот и у меня тоже, — отпарировал я. — Мне еще надо легенду отрабатывать, что я заново с Татьяной знакомлюсь. Мы решили не показывать, что она меня узнала.

— Значит, можешь головой работать, когда захочешь! — хохотнул Стас. — Развивай талант. Короче, разведаешь — доложишь, все до мелочей, — и он отключился.

Какое-то время я еще стоял там, пытаясь переварить услышанное. Меня же, вроде, только к аналитикам прикомандировали. Это, что, по мне та дурацкая мысль работать сразу во всех отделах, которую навязал мне последний Татьянин лектор, срикошетила? Святые отцы-архангелы, а можно сначала разбираться, где мои собственные желания, а где коварно внушенные?

И я еще жаловался, что Татьяна мне жизнь усложнила! Да с ней меня по знакомой дороге заново шагать пустили, со всеми ее известными кочками и ухабами. Мне очень захотелось назад, на эти кочки и ухабы — только бы без засад и рейдов по тылам противника.

И опять — нужно было в последней мысли акцент на хорошо знакомой дороге делать, а не на ее несовершенствах.

Татьяна проснулась не сразу. Спросонья она выглядела такой уютной, что я не удержался, подхватил ее с кровати и поднял высоко над собой, держа ее за талию и любуясь ее расслабленным лицом и растрепанными волосами.

Она открыла глаза и тут же спикировала на меня. Ни минуты не может прожить, чтобы не обнять меня, растрогано подумал было я, но тут мне в лицо печатался ее живот, свернув набок нос и полностью перекрыв доступ воздуха.

Хорошо натренированное на земле тело отреагировало мгновенно. Руки освободились и затем освободили лицо. Я осторожно ощупал нос. Вроде, обошлось без фатального ущерба.

Все, хватит, мы идем гулять. Подчеркиваю, просто гулять. В видимости. Изображая двух недавно познакомившихся ангелов. Подчеркиваю, уже познакомившихся. А потому ведущих непринужденную, но уже оживленную беседу. Подчеркиваю, словесно оживленную. А то — злится она или на шею бросается — все равно телесными повреждениями заканчивается.

Что я ей обещал?

Вот обязательно было Маринин вопрос Марининым же тоном задавать? У меня тело опять само спасаться начало, отбросив меня в сторону. Надо было тот телефонные разговор прекращать, как только Марина рот открыла.

С другой стороны, в свете последних событий, ей действительно лучше пораньше приобрести некоторые полезные навыки. В смысле, переход в невидимость. Отлучаться мне придется, и, как выяснилось, чаще, чем хотелось бы. И если что, такого умения от нее никто пока еще ожидать не будет — насколько мне известно, оно еще никому легко не давалось.

Об инвертировании я даже не думал. Во-первых, помнил, каких трудов оно мне, со всем моим опытом, стоило. А во-вторых, никто не будет инвертироваться, чтобы незаметно приблизиться к новичку — тот и в невидимости других ангелов еще не ощущает.

Я не стал разочаровывать Татьяну, когда она заявила мне, что чувствует меня под любой маскировкой. Придет время, узнает она границы возможного. И поверит, наконец, что это мы просто так связаны, что неуловимым им никогда не удастся разрушить эту связь.

Разумеется, с первого раза у нее ничего не вышло. Я и не рассчитывал на это. С умением концентрироваться — одержимо, на одной-единственной мысли, полностью изгнав из головы все остальные — практически у всех людей есть проблемы. И хотя на земле у Татьяны было необычно развитое воображение, оно всегда рисовало ей картины, которые она как бы наблюдала со стороны, вместо того чтобы растворяться в них.

Вот и сейчас она упрямо, раз за разом, закрывала глаза, вся сморщивалась, напрягалась, а нужно было наоборот — расслабиться и просто увидеть себя стеклом … да хоть на нашем балконе на земле, через который совершенно беспрепятственно проникает взгляд и устремляется к деревьям, проплешинам песчаного пляжа между ними и широкой полосе сверкающей в лучах заходящего солнца реки…

Я назад на землю хочу!

Эта картина никак не отпускала меня. Даже когда Татьяна спросила меня, какие именно ощущения возникают у меня в присутствии других ангелов. Я никогда над этим не задумывался. Просто чувствовал что-то знакомое, почти родное. Это уже на земле у меня это чувство с водой начало ассоциироваться. Но так было проще объяснить ей. Вот рядом с ней здесь меня тоже, между прочим, чувство свежести не покидает — бодрящей такой свежести, я бы сказал.

Все эти размышления вызвали у меня желание прогуляться в дальний лес — и самому хоть посмотреть на ручей, и ей, может, понятнее станет. Когда же мы туда добрались, у меня мелькнула еще одна мысль.

Я показал Татьяне тайник по двум причинам. Во-первых, чтобы у нее канал связи с землей был, если со мной что-то случится. Во-вторых, чтобы себя избавить от постоянных выяснений отношений. Она всегда спокойно реагировала, если я отправлялся в известное ей место. А если я по дороге еще в пару неизвестных заскочу, то ей знать об этом необязательно. Чтобы лишний раз не волноваться.

Ну, как я и говорил! За историей Тени она отпустила меня без малейших возражений, еще и пошутила напоследок. Я с благодарностью приложился к ее руке и с легкой душой пошел к лесу. Даже не подозревая, что Татьяна, с присущей ей обстоятельностью, вознамерится шутить всерьез.

В первый раз за … только Всевышний знает, сколько дней, я не мчался по лесу, как на пожар. Я просто бежал ради удовольствия ощущать отличную физическую форму. Проникшись редкостью момента, форма потребовала всех доступных удовольствий, к коим несомненно относится омовение. Которое я, впрочем, позволил себе только после того, как обнаружил, что тайник все еще пуст.

Не выходя, на всякий случай, из невидимости, я плюхнулся в ручей и прикрыл от блаженства глаза. От прохладной воды, струящейся вдоль моего тела, кровь быстрее по жилам побежала. Вот никогда Татьяна не понимала мою радость от погружения в благородную стихию — что же удивляться ее неспособности ангелов распознавать? Я твердо решил привести ее однажды к этому ручью — попозже, когда она, наконец, переход в невидимость освоит — и дать ей возможность физически ощутить то, к чему ей потом прислушиваться нужно будет.

Только, пожалуй, не здесь, а поближе к подготовительному центру. Странно, там ручей поуже, значит, ближе к источнику должен быть, а вода здесь прохладнее. Я бы даже сказал — существенно прохладнее. Окуни я Татьяну здесь, она потом встречающихся ангелов будет по чувству ужаса распознавать, и по стуку зубов. Если даже у меня уже зуб на зуб не попадает.

Я выбрался из ручья и бросился к поваленному дереву, под которым, рядом с чемоданчиком, спрятал свою одежду. Ее там не оказалось. К дрожи от холода добавилось содрогание от мысли, что меня расшифровали. С меня инвертацию, что ли, смыло? Или я сам ее потерял, расслабившись? Да быть такого не может! Контроль за собой давно уже стал моей второй натурой.

Новая одежда у меня появляется, когда я в видимость перехожу. Нельзя. В смысле, признавать свой провал.

Нужно быстро возвращаться — на бегу и согреюсь. Нельзя. В смысле, без истории Тени возвращаться, только-только усыпив подозрения Татьяны.

Тогда придется дождаться тут, пока мне ее принесут. Нельзя. В смысле, оставаться без движения — не хватало еще раз, но уже в родных пенатах, простудиться. Татьяна до конца вечности вспоминать мне это будет, не говоря уже о том, что тогда ее в этот ручей даже темные не загонят.

Я остановился на компромиссе. Пошарил рукой под стволом левее в поисках чемоданчика, решив, если истории бледной Тени там не обнаружится, пробежаться и перейти на некотором расстоянии в видимость. О том, что меня могут снять с материального довольствия, если таки засекли, я решил не думать.

Чемоданчик оказался приоткрыт. Вот тут на меня настоящая дрожь напала. Провалить не только свою маскировку, но и канал связи — после того как Стас повысил меня до разведчиков? Хотя это, может, не так уж и плохо: если он меня назад понизит до обычного ангела вольного полета, я только рад буду.

Машинально засунув руку в чемоданчик, я нащупал там несколько листов бумаги. Что-то это не очень похоже на земную историю кого бы то ни было. Опять же неплохо: если это приманка, чтобы меня с поличным поймать, пусть докажут, что я этот чемоданчик не случайно нашел. Когда одежду искал.

Листы бумаги, однако, никак не вынимались, сколько я за них не тянул. Пошарив дальше в чемоданчике в поисках того, за что они зацепились, я наткнулся … на прижавшую их руку. Которая тут же вцепилась мне в запястье.

От неожиданности я чуть не отпрыгнул. Чуть. Вырваться можно было, только оставив там руку, как лиса отгрызает себе лапу, застрявшую в капкане. Тело воспротивилось потере важной части, и на помощь руке пришла голова.

Как-то непохоже это на наши методы. Если бы меня внештатники расшифровали, то уже обездвижили бы так, что мне бы мощный захват Стаса трепетным прикосновением крыльев бабочки показался. А вот доставляют все сюда темные. А всякие капканы — это как раз их стиль: с ними сколько ни договаривайся, рано или поздно их коварная натура даст о себе знать. А у нас на коварство всегда прямой ответ приготовлен.

Захватив ладонью листы бумаги, я изо всех сил прихлопнул крышку чемоданчика другой рукой. Ожидая удара, я только чуть охнул, в то время как…

— Уй, — раздалось с другой стороны поваленного дерева.

— Делать нечего? Скучно? — зло спросил я, выдергивая из чемоданчика добытый все же трофей.

— Вообще-то, да, — буркнул мой побежденный противник.

— Одежду отдай! — скомандовал я, очень вовремя клацнув зубами. Для устрашения.

— Да я пошутил! — хихикнул он. — А зачем она тебе?

Меня подмывало нащупать его в пространстве и тоже пошутить. Но сначала нужно одежду вернуть. Мы с темными трофеями не обмениваемся.

— Потому что она моя! — рявкнул я.

— А правда, что ты на одного из ваших напал? — спросил вдруг он с совершенно не здоровым интересом.

Нет, я, конечно, горжусь своей репутацией, но предпочел бы, чтобы ею мои коллеги, а не противники восхищались.

— Это был несчастный случай, — твердо ответил я. — Слушай, чего ты ко мне пристал?

— Мне интересно, — с готовностью ответил он. — Про тебя послушаешь, так ты вроде и не светлый. Они слишком правильные, прямо зубы от них ноют. Ты уверен, что не случайно к ним попал?

Так. Говоря о желании всех подразделений заполучить меня, темных Стас не упоминал. Точно помню. Они тоже, что ли, расширяются? Теперь уже не только среди людей, но и среди нас сети свои забрасывают?

— Я не знаю, кто там правильный, — решительно заявил я, — но я точно на своем месте. Что ты от меня хочешь?

— Да ничего, — ответил он. — Просто мы все разные, и я подумал, что, может, и вы не все на одно лицо.

О да, подумал я, вспомнив хотя бы Тошу и Анабель. А у темных так вообще у каждого по несколько лиц. Подумал я, вспомнив превращение Дениса в Макса.

— Поговорим, когда будет, что обсуждать, — сказал я, чтобы отвязаться от него. — А пока, за неимением лиц… Вещи отдай!

— А пожалуйста где? — нахально пискнул он.

Я таки не выдержал — загреб воздух в том месте, откуда доносился его голос. Ничего, кроме воздуха, там не оказалось.

— С какой стати ты мне тыкаешь? — опомнился вдруг я.

— Так ты же неправильный! — послышалось уже издалека. — Одежда под деревом.

Я уже согрелся. От возмущения. Прямо хоть опять в ручей ныряй. Нет, одежду из рук лучше больше не выпускать. И историю Тени тоже. Одеваться, держа ее в зубах, оказалось немного неудобно, но зато я точно знал, что никакие шутки больше меня врасплох не застанут.

Историю Тени я просмотрел на обратном пути — и так уже задержался. Не скажу, что она меня удивила.

Эти прирожденные таланты — вообще сплошное наказание. Вот хотя бы Тошу взять. В компьютерах — гений, а в обычном общении — бурундук бурундуком. Сколько я сил потратил, чтобы хоть немного его обтесать!

И судя по тому, что отец Тени исчез в одночасье и с концами, он наверняка был темным. Чего же ждать от отпрыска? Вот хотя бы Дарину взять. Та же умопомрачительная внешность, а интуитивно неприязнь ощущаешь. По себе помню.

И понятно, что ни один психолог с ним не справился — тут особый подход, я бы даже сказал ангельское терпение и чутье нужны были. Вот хотя бы Игоря взять. Мне не так уж много лет потребовалось, чтобы общий язык с ним найти.

В конце концов, я начал склоняться к мысли о том, что его к нам взяли для дальнейшего изучения. И меня изучать Татьянину группу направили. Интересно. Похоже, меня все-таки не уволили, а снова перевели на более высокий уровень поставленных задач. Так я только за поднятие ставок — будет, чем торговаться в решении судьбы Игоря.

Главное, чтобы Татьяна ничего не испортила. Я решил привлечь ее пристальное внимание к отсутствию опытного хранителя рядом с Тенью, что и определило всю глубину мрачности его земной жизни.

Добравшись до Татьяниной комнаты, однако, я решил больше никогда ничего не решать. В очередной раз.

Привлекать внимание мне было некого и не к чему — Татьяны в комнате не было.

Я же далеко об этом подумал, как она могла мою мысль уловить?

Я же сказал, что быстро вернусь, неужели нельзя было подождать, если я — снова не по своей вине — задержался?

Мы же только-только снова доверять друг другу начали!

Я выскочил наружу, дико оглядываясь по сторонам и лихорадочно размышляя. И тут же увидел ее, идущую с той стороны, в которую она никогда, ни разу не ходила. С той стороны, где обитал этот гениальный мизантроп в прошлом. И на лице у нее было выражение крайней сосредоточенности. Что она уже опять натворила?

Через пять минут я понял, что.

Нет, я не понял — у меня это в голове не укладывалось.

Сначала я подумал, что она меня разыгрывает, чтобы избежать легких, но совершенно справедливых упреков с моей стороны.

Потом меня затопила обида — это она специально без меня овладела более сложным умением распознавать ангелов в невидимости, чтобы показать мне, какой я бездарный учитель.

Потом она не оставила мне ни малейшего сомнения в том, что ощущает меня в инвертированном состоянии.

Быть такого не может!

Нет, может — она вовсе не играла, когда я к ней приближался: она действительно начинала задыхаться, лицо у нее краснело и на лбу капли пота выступали.

Вот тогда-то на меня и обрушилось осознание всего масштаба произошедшей катастрофы.

Больше никогда я не смогу приблизиться к ней незаметно.

Больше никогда не смогу я понаблюдать, чем она занимается в мое якобы отсутствие.

Больше никогда не смогу я удостовериться, что она держит любое данное мне обещание и не держит от меня никаких секретов.

Она и так добрую половину моих мыслей улавливает, а теперь я вообще стал для нее открытой книгой. Как Игорь был для меня — каким же удобным казалось мне тогда это обстоятельство.

Пока он не научился ставить блок.

Стоп. А вот это спасение. Нет, не очень. Если она не захочет блок ставить, я об этом узнаю только после того, как она меня учует. Нужно мне учиться. Как объяснить Игорю необходимость ставить блок против его матери?

Не пойдет. Впрочем, его Дарина научила, а ее Макс. Типичные навыки темных. Этот шутник хотел, по-моему, продолжить знакомство? Как его вызвать? Макс. Опять темного об одолжении просить? Нет уж, пусть лучше его Стас просит, официально.

Судорожно размышляя, я уже вытащил телефон, как вдруг заметил краем глаза какое-то движение. Вскинув рывком голову, я увидел, что Татьяна исчезла.

Такого ужаса я не испытывал даже тогда, когда она меня не узнала. Тогда она стояла передо мной, и я ее просто кожей чувствовал — где-то в глубине похорошевшей оболочки. А сейчас, если она каким-то чудом научилась инвертироваться… Это что — я к ней подкрасться больше не могу, а она ко мне в любой момент? У меня мороз по коже пошел.

Минуточку, в прямом смысле пошел! Как свежим морозным воздухом повеяло. Я медленно встал и пошел на источник прохлады. Слава Всевышнему, она только в невидимость перешла! Только! Ничего себе, смена подрастает. Татьяна, забудь об инвертировании! Пожалуйста. Пока я не научусь через него проникать. Еще не хватало, чтобы она меня в прямом смысле холодом обдавала, когда мы поругаемся. Правда, не исключено, что я теперь этот холод элементарно растопить смогу…

Мне срочно нужен специалист по инвертированию. Хоть бы такие у Стаса были, а не только у темных!

Вручив Татьяне историю Тени, чтобы занять ее, я вышел во двор и позвонил Стасу. Не выпуская Татьяну из поля зрения.

Орать он начал с первой же секунды, и так, что у меня телефон в руках подпрыгивал — еле звук уменьшил.

— Вы там все вообще берега потеряли? — разрывался телефон. — Графоманы хреновы! Мне с чемоданом ребят к вам отправлять?

— Ты сам, по-моему, страничкой не ограничился, — огрызнулся я.

— Я одной частью ограничился! — еще больше взбеленился он. — Как договаривались. А вы же не можете! А ты вообще тройную норму должен дать! Какого лешего ты везде свои пять копеек повставлял?

— Стас, ну доставил же как-то, — произнес я примирительно, — чего пыхтеть?

— Нет, не доставил, — отрезал он. — Не все. Только пять экземпляров. И то у парня моего глаза были круглые, как блюдца — решил, что с такими отчетами Маринино направление приоритетным стало, в ущерб остальным. Пришлось его до конца дня в увольнительную на землю отпустить — может, напьется и забудет.

— А остальные экземпляры? — не понял я.

— Тебе на обычном месте оставят, — безапелляционно заявил он. — Как хочешь, так и проноси.

— А ты не боишься, — ехидно поинтересовался я, — что твой ценный кадр на досмотре задержат?

— А ценный кадр на то и ценный, — в тон мне ответил он, — чтобы не попадаться.

— Хорошо, — легко согласился я, и решил в полной мере воспользоваться тем, что он до меня дотянуться не сможет. — Только мы с тобой еще не обсудили, что ценному кадру будет, если он в твою разведку пойдет.

— А ну-ка еще раз, — произнес Стас тем ласковым тоном, от которого меня раньше в дрожь бросало. Сейчас мне для этого нужно было что-то посерьезнее. — Ты со мной торговаться, что ли, решил?

— И в мыслях не было! — как ни в чем не бывало ответил я. — Я тебе вообще звоню, чтобы доложить, что ты случайно получил более ценный кадр, чем рассчитывал.

Нужно отдать Стасу должное — серьезность ситуации он определял с пол-звука.

— Говори, — только и бросил он.

Я рассказал ему о приобретенном умении Татьяны. Никакого потрясения в его голосе я не услышал — он только дважды переспросил меня, уверен ли я в этом. Я сказал ему, что лично у меня никаких сомнений нет, но мне нужен специалист, который, во-первых, объяснит, как Татьяна это сделала, во-вторых, научит меня тому же и, в третьих, скажет, как это умение блокировать. Желательно с моей стороны.

— А таких нет! — почему-то радостно сообщил мне Стас.

— Ты уверен? — упавшим голосом спросил я.

— Темные над этой проблемой бьются с тех пор, как мы инвертироваться научились, — ответил он.

— Так может уже нашли? — ухватился я за вспыхнувшую надежду.

— Тогда бы мой отряд уже расформировали, — тут же погасил он ее. — За ненадобностью. А так — пока как-то же отлавливаем их. Они, кстати, инвертацией с нами поделились в обмен на одного своего асса.

— Так чего ты радуешься? — разозлился я.

— А повод для переговоров появился, — почти промурлыкал он. — Мы это первыми сделали. Нужно подумать, что с них содрать за возможность изучить наш опыт и создать методику. И, разумеется, у нас к ней тоже доступ будет.

Я опять порадовался, что по телефону с ним говорю — на этот раз за него. Меня в рейд — еще ладно, но Татьяну — в подопытные кролики?

— Значит, так, — отчеканил я, — не мы сделали, а Татьяна. Не наш опыт, а ее. И изучать ее никто не будет. Она просто расскажет, что ощущает. В моем присутствии. И нам расскажут, почему и как это оказалось возможным.

— Боюсь, твоим присутствием не ограничится, — возразил мне Стас. — С их стороны не один, небось, энтузиаст набежит, и мы их уравновесить должны. Сказал же, переговоры провести нужно.

— Переговаривайся, с кем хочешь, — твердо заявил ему я, — но Татьяна встретится с кем бы то ни было только после того, как с ними встречусь я.

— Вот это мне нравится, — неожиданно заявил Стас. — Ты только этот пыл не растеряй, когда к аналитикам пойдешь.

— Не растеряю, — заверил я его, — потому что к ним я пойду только после того, как с Татьяной ситуация прояснится, чтобы я ее спокойно оставить смог. Так что переговаривайся побыстрее.

— Ну, вообще страх потерял! — восхищенно бросил Стас. — Завтра наберу.

Отключившись, я еще некоторое время постоял во дворе, пересчитывая своих работодателей. Кто бы Стасу язык выдернул?

В личных хранителях Татьяны я сам себя оставил. Аналитикам меня мой руководитель продал. Стас меня к себе в шпионы записал без моего особого согласия. А теперь я еще и на темных работаю? Может, завтра в тайнике еще пачка документов от администраторов обнаружится — для срочной обработки? Нет! Последнюю фразу вычеркнуть!

Вернувшись к Татьяне, я потащил ее спать. Чтобы еще чего-нибудь не наболтать.

Проснулся я от зудящего мне в бок телефона. Слава Всевышнему, на виброзвонок поставил! Стас. Глянув на часы, я со злостью подумал, что если у него рабочий день 24 часа длится, то у меня теперь сутки на четыре части делятся — по числу мест работы. И кто ему сказал, что его часть первая?

В общем, сбросил я его, чтобы он Татьяну не разбудил. И только потом сообразил, что впервые в жизни и в полном сознании проигнорировал вызов руководителя службы внешней охраны. Той самой, которая бдит закон и порядок под сенью мощных крыльев.

Стас, по-видимому, тоже не поверил в такую наглость — телефон опять завибрировал. И мощнее, как мне показалось. Поморщившись, я начал осторожно сгребать себя с кровати. До конца вечности общаться с ним по телефону у меня не получится — рано или поздно придется встретиться, а память у него феноменальная. Особенно в части нарушения закона и порядка.

Эта мысль придала мне и ускорение, и бодрость в голосе, когда я снял трубку во дворе.

— Ты где? — резко спросил Стас, не здороваясь.

— В смысле? — растерялся я. — У Татьяны. Где мне еще быть?

— Фу ты! — облегченно выдохнул он. — А я уж было подумал… А чего не отвечал тогда? — снова рявкнул он.

— А ты на часы смотрел? — не захотел я больше оправдываться.

— Какие часы? — озадаченно спросил он.

Мне все больше нравился новый стиль нашего общения. Тех, кто с ним почтительно обходится, он сразу за горло берет — чтобы трепет поплотнее почувствовать. А сопротивляться начинаешь — сразу восхищение в голосе.

— Которые время показывают, — язвительно заметил я. — Чего звонить в такую рань?

— А кому вчера нужно было переговоры побыстрее провести? — не менее ядовито поинтересовался он, и добавил командным тоном: — Короче, у тебя полчаса на сборы — встреча у тайника.

— С тобой? — У меня нехорошо заныла шея.

— С темными, — успокоил он меня. — Главное — обсудите, где с Татьяной встретитесь и как ее туда доставить, чтобы не засекли. Наблюдение-то с вас еще не снято.

— Я могу ее в невидимость перевести, — небрежно бросил я.

— Это еще как? — снова удивился он.

— А мы с Татьяной оба очень талантливые, — скромно заметил я. — Какая разница как? Главное, что могу.

— Темным об этом ни слова, — мгновенно отреагировал Стас, и, подумав, добавил: — Нет, это не выход. Не увидят, так учуют. Не знаю, может, прямо у нее в помещении встретиться… Темные тоже обещали подумать. Одним словом, рвался поучаствовать — действуй. По исполнении доложишь. И без всяких «Какая разница как».

— Хорошо, — неохотно согласился я, осознав еще целый ряд преград для столь необходимой нам встречи.

Вернувшись в комнату, я написал Татьяне записку, в которой прямо и недвусмысленно, чтобы она никакой лазейки не нашла, попросил ее ни одной ногой даже во двор не ступать. Оставив записку на самом видном месте на столе, чтобы она не смогла сделать вид, что не заметила ее, я отправился к тайнику.

По дороге я ломал себе голову не так над тем, как доставить Татьяну на подпольное собрание, как над тем, что потом делать.

Переходить в невидимость Татьяна и без меня уже научилась, но Стас был прав: в одной только невидимости от внештатников она не спрячется.

И я в невидимости не смогу рядом с ней находиться, чтобы защитить ее от них — иначе ее тут же тепловой удар хватит.

Но самое главное — не исключено, что по той же причине всем присутствующим на встрече придется сразу в видимость переходить. А в этом случае мы все можем с равным успехом дружно подпрыгивать, размахивать руками и звать внештатников в полный голос.

Возможно, Татьяна их и учует, но не факт, что на достаточном расстоянии. Кроме того, нам придется по очереди скрываться под полной маскировкой и, возможно, не один раз — чтобы проверить, у всех ли Татьяна может инвертацию преодолеть. Что, скорее всего, притупит ее чувствительность в отношении постороннего присутствия.

Получается заколдованный круг: либо перед внештатниками засвечиваться, либо Татьяну опасности подвергать.

Идея Стаса о проведении этой встречи у Татьяны в комнате понравилась мне еще меньше. Куча инвертированных ангелов в этом маленьком замкнутом пространстве? Татьяна заживо сварится. Куча ангелов в видимости в этом маленьком замкнутом пространстве? Смотри пункт о дружных прыжках и размахивали руками.

Я очень надеялся, что у темных идеи получше появились. Они же темные, в конце концов, им коварство по штату положено!

Добравшись до тайника, я особо остро почувствовал необходимость широкого распространения умения Татьяны среди узкого круга доверенных лиц.

Возле тайника никого не было. По-моему. Хотя теперь меня уже грызли сомнения. А, да, они же еще новые экземпляры воспоминаний должны были принести…

Не успел я приоткрыть крышку чемоданчика и засунуть туда руку, сразу наткнувшись на толстенную стопку листов бумаги, как прямо перед моим носом в ствол дерева воткнулся небольшой флажок. Вот хотел бы я посмотреть, кто бы на моем месте не дернулся! Но рука, уже захватив часть добычи, разжиматься отказалась, снова застряв в этом проклятом капкане. В результате, вместо того чтобы одним плавным движением перевернуться и легко отскочить в сторону, я грузно шмякнулся на землю. Снова клацнув зубами и содрогнувшись от непредвиденного контакта с небесной твердью.

— Чего ты такой нервный? — расслышал я сквозь легкий шум в ушах знакомый жизнерадостный голос.

— Ты курьер, что ли? — как можно пренебрежительнее спросил я, по частям вытаскивая из чемоданчика увесистые плоды нашего коллективного труда.

— Что-то вроде, — рассмеялся приставучий темный.

— Ну, так и иди отсюда, — велел ему я. — Доставил — свободен.

— А поговорить? — совершенно, судя по голосу, искренне удивился он.

— О чем? — чуть не застонал я, пытаясь приподняться.

— Как о чем? — спросил он. — Договорились же с вашими встретиться здесь. Я так и знал, что с вашей стороны ты будешь.

Я вдруг заметил, что флажок, все еще торчащий из ствола дерева, белый. Таким на поле боя размахивают, когда противники победить друг друга не могут и решают как-то договариваться.

— Так ты курьер или кто? — недоверчиво спросил я.

— А я и курьер, и кто, — всеобъемлюще ответил он на мой вопрос. — Вы же нам такую репутацию создали, что штат у нас совсем крохотный, вот и приходится каждому за троих трудиться.

— А если серьезно? — Меня уже начало раздражать это словоблудие. — Ты кто?

— Я — гений, — ответил он без какой-либо тени смешливости в голосе.

У меня вдруг возникло твердое убеждение, что непредвиденный контакт с небесной твердью оказался куда разрушительнее, чем я думал.

— В смысле? — осторожно спросил я, лихорадочно вспоминая симптомы сотрясения мозга.

— Да я уже устал убеждать их всех, — впервые на моей памяти разгорячился он, — что сворачивание сущности в точку не означает ее исчезновения, а значит, может быть идентифицировано. И вот видишь, — торжествующе добавил он, — я был прав!

Точно сотрясение мозга случилось — ни слова не понял. Это он об инвертации, что ли? Ну, если он из тех, которые, по словам Стаса, бьются над его преодолением, тогда понятно, почему они еще ничего не добились. Хотел бы я решать свои проблемы, шатаясь по лесу. Еще и пакости от скуки подстраивая ничего не подозревающим первым встречным.

Минуточку…

— А как ты узнал, что я здесь? — напряженно спросил я, поднимаясь и неслышно отступая в сторону.

— Так ты же траву раздвинул напротив тайника, — удивленно ответил он в ту сторону, где меня уже не было.

— А вчера? — решил я развеять все сомнения.

— А вчера ты сам себя выдал! — хихикнул он. — Тюленей здесь не водится, а так сопеть и плескаться только ты мог — с твоей страстью к воде.

— Откуда..? — Я уже вообще не знал, что думать.

— Да ты сам об этом писал, — снова удивился он.

Нет, это уже все границы переходит! Даже темные. Выведать исподтишка чью-то легкую слабость — это на них похоже. Воспользоваться ею — тоже в их стиле. Но еще и насмехаться потом в лицо?

— Тебе кто дал право читать чужую историю? — старательно скопировал я самый тихий и самый угрожающий тон Стаса.

— Никто, — как ни в чем не бывало ответил он. — Спрашивать же не у кого было. Но я тебе скажу, история занимательнейшая. Масса вопросов возникает в отношении мироустройства. Я ее сейчас очень настойчиво всем нашим рекомендую.

Святые отцы-архангелы, спасибо! Нижайший вам поклон за то, что хоть в логово противника не придется мне проникать, чтобы посеять там доброе и светлое. К нему прямо сейчас хотелось бы перейти. Может, темные и за троих работают, а я уже за четверых, и терять время впустую нет у меня ни возможности, ни желания.

— Хватит болтать! — решительно произнес я. — Мы, вроде, по другому поводу собрались. Если ты — гений, так объясни мне, как обойти наблюдение, если оно инвертировано.

— А как же ты его обойдешь? — Его постоянное удивление моим словам уже начало звучать, как откровенное издевательство.

— Так зачем я тогда сюда пришел? — процедил я сквозь зубы.

— А ты вопрос неправильно формулируешь, — заметил он.

Я скрипнул плотно сжатыми зубами.

— Наблюдение нужно не обходить, — продолжил он задумчиво, — а наоборот — привлекать. Вот что бы ты сделал на их месте, если бы в один прекрасный день вы с женой перешли в невидимость, а рядом с вами вдруг обнаружилось еще десятка два невидимых объектов, и все они бросились врассыпную в разные стороны?

— А где гарантия, что они все же именно за нами не побегут? — спросил я с внезапным интересом.

— Они никуда не побегут, — уверенно заявил он. — Проблема выбора — самый лучший тормоз.

— А откуда объекты возьмутся? — перешел я к деталям.

— Обеспечим, — небрежно бросил он.

— Хорошо, а дальше? — Во избежание неожиданностей, я хотел услышать весь план.

— Объекты будут то сходиться, то расходиться под носом у вашего наблюдения, — объяснил он. — Мы тоже соберемся. Не здесь, подальше. И все.

— Что все? — оторопел я.

— Мне нужно только увидеть, как она это делает, — ответил он. — В целом, я идею себе представляю, но для ее практической реализации мне какой-то мелочи не хватает.

— Ты хочешь сказать, — медленно проговорил я, — что всего лишь увидев, как это делается, сможешь повторить?

— Конечно, — с уверенной небрежностью ответил он.

Я снова скрипнул зубами.

— Хорошо, я все понял, — решил я воспользоваться предостережением Стаса и против самовлюбленных темных, и против него самого. — Но дело в том, что моя жена пока не умеет в невидимость переходить.

— А могли бы уже и обучить, — вернулся он к своему смешливому тону. — Можем инструктора к вам направить.

— Спасибо, своими обойдемся, — не задумываясь, отказался я.

— Жаль, — вздохнул он, — мне казалось, что ты более неправильный. Было бы интересно посмотреть, как у нее сознание работает…

— Будем готовы, дадим знать, — оборвал я его, похолодев от мысли, что Татьяна осталась одна, без всякой защиты. — Будь здоров.

— Если вдруг искупаться захочешь, — донеслось мне вслед, — плещись погромче — поболтаем. Я сюда часто прихожу, здесь хорошо думается.

По-моему, меня только что опять тюленем обозвали, подумал я, быстро направляясь к подготовительному центру. Ничего, тюлень подождет, пока этот гений с Татьяной встретится. Интересно, как она его назовет? Я бы — Нарциссом.

По дороге я позвонил Стасу. План темного гения ему, в целом, понравился, и он даже решил немедленно приступать к его воплощению.

— Ты, вроде, говорил, что можешь Татьяну как-то в невидимость отправить? — спросил он, как только я закончил свой доклад.

— Могу, но не буду, — решительно заявил ему я. — Мне для этого все время рядом с ней нужно быть. Совсем рядом. Внештатники не смогут это не заметить, и все отвлекающие маневры прахом пойдут.

— Тогда с сегодняшнего дня только на этом и сосредоточитесь. — Он с досадой цокнул языком: — Жаль, нельзя настоящего инструктора к ней направить! Придется тебе — все остальные дела временно отставить.

Вот спасибо, а то я без него не знал, что делать! Разумеется, я буду учить Татьяну — но инвертации. Если в темном плане что-то пойдет не так, она не останется единственной неспособной ускользнуть от внештатников.

А поскольку мы с ней всегда неплохо дополняли друг друга, то пока она будет строить свою защитную оболочку, я попробую научиться ломать ее. В конце концов, если этот темный гений говорит, что это проще простого, то кто я такой, чтобы с ним спорить? Да и потом, сколько раз на земле разносил я ко всем темным ту раковину, в которой она периодически от всего мира пряталась. И не надо мне напоминать о ее — совсем мизерной, между прочим — помощи в этом.

Как выяснилось, Татьяна — добрая душа! — и в этот раз мне уже помогла. Из двух поставленных задач реализовывать пришлось только вторую.

Я вернулся чуть раньше обещанного и обнаружил, что Татьяна — в кои-то веки! — выполнила мою просьбу и дождалась меня в комнате. Дальше лучше — она с такой радостью бросилась мне на шею, когда я материализовался и открыл стеклянную дверь, что я даже расчувствовался.

Мог бы и вспомнить, что всякий раз, когда я на земле возвращался, она в меня пальцем тыкала, чтобы убедиться, что это действительно я. Причем, неоспоримым, с ее точки зрения, доказательством могли служить только синяки от ее тычков. А вот бурное проявление ее чувств всегда было плохим знаком.

— Соскучилась? — довольно пробормотал я, обнимая ее в ответ.

— Очень, — просияла она глазами. — Я хочу тебе что-то показать.

Вот только тогда появилось у мня легкое нехорошее предчувствие.

Она нахмурилась, личико у нее сморщилось, и на меня повеяло божественной прохладой.

— Что ты делаешь? — спросил я, глядя на нее и блаженно улыбаясь.

— Ты, что, меня видишь? — У нее опустились уголки губ.

— Ну, да, — озадаченно ответил я.

— Так не честно! — обиженно воскликнула она, отводя от меня взгляд.

Через мгновение черты ее лица расправились.

— А, понятно! — удовлетворенно кивнула она, глядя мне за спину.

Я машинально оглянулся — через стеклянную дверь виднелся все тот же ее двор.

— И что там? — недоуменно поинтересовался я.

— Ты смотри на то, чего там нет, — очень исчерпывающе ответила она, и добавила, когда я потряс головой: — Как в зеркале.

Я еще раз обернулся — прозрачное стекло трудно было назвать зеркалом, но интерьер комнаты в нем слабо отражался. Даже кровать, перед которой мы стояли. Как будто нас там и не было.

— А ну, отойди! — скомандовала мне Татьяна, не дав даже осознать этот факт.

Я неохотно опустил руки и отступил к столу. На всякий случай, на один только шаг. Глянув искоса на стеклянную дверь, я увидел свое отражение и, через мгновенье, Татьянино. Ощущение свежести пропало.

— М-м-м, — разочарованно протянул я.

И тут-то меня и ударило.

Сначала Татьяна исчезла из вида, и на меня снова дохнуло прохладой. Отлично, мысленно усмехнулся я, теперь мне совершенно необязательно далеко в лес забираться — Татьяна мне и поближе воду в ручье охладит. Но насладиться этой мыслью я не успел.

Татьяна по-настоящему исчезла — не из вида, а совсем.

Я отреагировал, не думая — все мысли замерли от ужаса — должно быть навыки хранителя сработали. Распахнув руки, как крылья, я ринулся вперед, загребая ими воздух в том месте, где она стояла. Руки нашли то, что не ощущалось ни органами чувств, ни разумом. Из пустоты между ними послышался довольный смешок.

— Татьяна, — медленно проговорил я, облегченно выдохнув, — твои способности превосходят любое воображение, но ты рано радуешься.

— Это почему еще? — запальчиво вскинула она подбородок.

Который я увидел.

Как только почувствовал ее руки у себя на спине.

Мелькнула какая-то мысль, но Татьяна нетерпеливо боднула меня лбом в подбородок.

Я рассказал ей о назначенном консилиуме с темными по поводу ее революционного открытия, а также о выторгованной мной отсрочке. Как выяснилось, зря выторгованной.

— Да как же я покажу это? — растерянно захлопала она глазами.

— Вот это как раз то, что мне не нравится, — объяснил я. — Помнишь, как я любые мысли Игоря читал? Боюсь, что этот темный в любой голове копаться может.

— Я не пойду! — решительно заявила она.

— Уже не получится, — вздохнул я. — Этот темный в меня мертвой хваткой вцепился, и Стас аж трясется… Вот не посягала бы ты на устои! — с досадой добавил я.

— Я? — задохнулась она. — А может, это тебе не надо было языком болтать?

— Может, — тоже огрызнулся я. — А потом либо никогда не инвертироваться, либо к тебе больше не приближаться, да? Я только хотел узнать, как это твое изобретение заблокировать.

Опять мелькнула мысль, не такая неуловимая, как первая.

— А ну, подожди, — быстро остановил я ее, когда она уже воздух в рот набирала. — Ты можешь рассказать, как ты это делаешь?

— Да не знаю я! — почти крикнула она.

— Хорошо, — терпеливо продолжил я, сам поражаясь своей выдержке, — расскажи, как это в первый раз произошло.

Она рассказала мне, как почти почувствовала меня — пока не увидела. Как ощутила Тень — зная, что он где-то там, за кустарником. Как дорисовала по ощущениям его контур — едва различая его среди густой листвы.

— Татьяна, — медленно проговорил я, — получается, что блок изначально в инвертацию вставлен. Этот блок — наша уверенность, что преодолеть его невозможно.

— Ну, конечно! — подхватила она. — Я вас, как печку, чувствую. Но если эту печку наглухо закрыть, замуровать, то я тоже мимо нее, как мимо обычной стены, пройду. А ты, наоборот, холод ощущаешь? — вдруг прищурилась она.

— Нет, скорее, как прохладный ветерок, — поправил ее я.

— А если ты в машине едешь, — загорелась она, — то этот ветер никуда же не делся. Тебе просто лобовое стекло мешает…

— Так что — разбить? — ухмыльнулся я.

— Попробуй, — без тени улыбки ответила она.

Хм, ну, что-то разбить — это я сейчас как раз в нужном настроении. Кроме того, если преодоление инвертации — это такая же чувственная иллюзия, как и ее создание… Снова мелькнула неуловимая мысль.

— Хорошо, инвертируйся, — решился я, и быстро добавил: — Только стой, где стоишь.

Татьяна тут же исчезла — полностью и мгновенно, на меня даже не пахнуло ничем. Что-то слишком много талантов и гениев вокруг меня образовалось, подумал я, старательно закипая. Я вспомнил свое проигранное сражение со стеклянной дверью, то бешенство, которое вызывала во мне эта непреодолимая преграда, тяжелое кресло у себя в руках. Я взвесил это воображаемое кресло, хорошенько размахнулся и…

Если я и разбил какое-то стекло, то это оказался иллюминатор в космическом корабле.

На меня обрушилась волна арктического холода. В тот момент я понял смысл выражения «раздирают противоречивые чувства». Голова скомандовала рукам найти Татьяну хоть наощупь — тело затряслось и вжалось в стенку, ища спасения от обморожения.

Разум победил материю. Сотрясаясь от крупной дрожи, я отчаянным усилием воли протянул руки к своей Снежной Королеве.

— Тттатьяна, вввернись нннемедленно! — еле выдавил я из себя сквозь стучащие зубы.

Как только мне удалось кое-как обхватить ее (сейчас руки примерзнут, мелькнула мысль), ощущение мертвящего холода исчезло. Вам когда-нибудь случалось очнуться от самого страшного в вашей жизни кошмара? Представьте себе этот кошмар в ледяной пустыне космоса, а пробуждение — в теплой и уютной кровати дома, и тогда, возможно, вы поймете, что я почувствовал.

Татьяна тоже, естественно, появилась — глядя на меня круглыми, как блюдца, глазами.

— Что случилось? — испуганно спросила она.

— Ты еще инвертирована? — спросил я в ответ, крепко держа ее, на всякий случай, в руках и понемногу оттаивая.

— Уже нет, — ответила она, и я в изнеможении опустился на край стола.

— Да что это было? — нетерпеливо притопнула она ногой.

— У меня лобовое стекло в глубокий космос открылось, — ответил я, отдуваясь. — Или, по крайней мере, на Южный Полюс.

Она вдруг прыснула.

— А у меня — в жерло вулкана, — сказала она, улыбаясь.

— И что смешного? — проворчал я. — Что-то я не слышал, чтобы лава с вечной мерзлотой сосуществовали.

— Так то на земле, — отмахнулась она от меня. — И ты же сам только что сказал, что невозможно то, в невозможность чего верят. Давай попробуем! — Глаза у нее засветились хорошо знакомым мне любопытством.

— Подожди, — поднял я руку, вспомнив многочисленные последствия этого любопытства. — Дай отдышаться. Я другое хотел попробовать.

— Что? — сразу надулась она.

— Ты говорила, что перестала ощущать меня, когда увидела, так? — Она кивнула, нахмурившись. — А в невидимости ты меня видишь, когда я обнимаю тебя, так? — В глазах у нее забрезжило понимание. — И наоборот, как мы только что выяснили, так?

— Но пробуем только в невидимости! — быстро проговорила она.

Как и положено мужчине, первый эксперимент я поставил на себе. Как и положено первому эксперименту, он оказался неудачным. Почувствовав дуновение свежести, я представил себе, как обнимаю Татьяну … и продолжил ощущать прохладу. Честно говоря, наслаждаясь обоими ощущениями, я был готов так экспериментировать до бесконечности. Пришлось вспомнить, с горестным вздохом, о глубоко присущей мне целеустремленности.

Я представил себе, как Татьяна вешается мне на шею — и тут же увидел ее, с загадочной улыбкой на губах. Могла бы и не так откровенно радоваться, лишая меня двух удовольствий в обмен на одно.

Затем мы поменялись ролями. Затем перешли в невидимость вместе. Затем повторили последний опыт несколько раз — для закрепления навыка. Затем я решил, что мы готовы для более серьезного испытания.

Когда мы инвертировались, пришлось немного помучиться. Удар по ощущениям был настолько силен, что просто парализовал воображение. Но мы справились. Я увидел Татьяну первым и был вынужден несколько мгновений лицезреть в бессилии ее искаженное лицо, по которому катились крупные капли пота.

— Предлагаю усиленно потренироваться в настоящих объятиях, — произнес я, когда мы материализовались и отдышались.

— Мне это не нравится! — буркнула Татьяна, поджав губы.

— Что не нравится? — опешил я. Еще не хватало, чтобы она увлеклась виртуальными объятиями.

— Ты теперь со всеми инвертированными обниматься будешь, чтобы их распознать? — Она остро глянула на меня.

— Нет, — заверил я ее. — Я только с одним айсбергом обниматься готов. А ты, между прочим, то же самое представляешь — я же тебе ничего не говорю.

— А мне удирать придется, — усмехнулась она, снова опуская глаза. — У меня ничего не получится.

— Почему? — удивился я.

— Я в невидимость перехожу, воображая, как ты меня обнимаешь, — тихо сказала она. — Не хватало мне еще кого-то представлять.

Я немедленно перешел к только что предложенным усиленным тренировкам, но Татьяна решительно отбила все мои попытки. Я бы даже сказал, весь ощутимо отбила. Интересно, раньше она совсем не так упорно возражала — я, что, в ее воображении как-то иначе обнимаюсь?

— Мне это не нравится, — еще мрачнее повторила она.

Подтверждая мои самые тяжкие подозрения.

— Если, как ты говоришь, — продолжила она в ответ на мой вопросительный взгляд, — этот темный у тайника может мысли читать, то он это все увидит? Как мы обнимаемся? И не только?

Слава Всевышнему — самые тяжкие подозрения опровергнуты! А вот предположение, высказанное Татьяной, мне нравится ничуть не больше, чем ей. Вздохнув, я вытащил из памяти менее неуловимую мысль и повертел ее со всех сторон. Ну что ж, чтобы избежать крупной неприятности, я всегда готов пойти на меньшие.

— Нет, Татьяна, ничего он не увидит, — решительно заявил я, вытаскивая, вслед за мыслью из памяти, телефон из кармана. — Мы ему это не позволим.

— Кто мы? — захлопала глазами Татьяна, но я уже набирал нужный номер.

Он ответил после десятого, наверно, гудка и в своем обычном стиле.

— Чего опять надо? — прозвучало вместо приветствия.

— Привет, Макс! — ответил я приветливо. По необходимости. Как положено просителю. — Можешь объяснить, как мысленный блок ставить?

— Тебя, что, с текстами застукали? — хмыкнул он.

Ну, понятно, что еще темный может предположить? Только козни, интриги, сопротивление светлому руководству и сокрытие от него важных данных.

— Это не мне, а Татьяне, — сосредоточил я все усилия на том, чтобы держаться в рамках приличий. — Чтобы твои собратья на назначенной встрече в личной информации не копались.

— На какой встрече? — резко спросил он.

Я понял, что у темных тоже режим секретности ввели. Который я только что успешно разрушил. Интересно, они на меня пожаловаться могут? Нет, у нас меня за такое скорее наградят. Посмертно. После того как Стас меня не внештатникам, а этим самым темным на распыление отдаст. Нет, не отдаст — кто ему тогда у аналитиков шпионить будет? И вообще, он мог бы и поименно конкретизировать, кому ни слова. Макс, конечно, темный, но уже как-то не совсем.

Одним словом, сказав «А», пришлось мне договаривать Максу весь остальной алфавит. Но коротко. Я бы даже сказал, в сжатом телеграфном стиле. Узнав причину встречи, Макс присвистнул, и дальше его интересовали только ее время и место.

— Я должен там быть, — безапелляционно заявил он мне.

— Макс, имей совесть! — похолодел я, представив себе реакцию Стаса. — Мне было велено не разглашать.

— А ты уже разгласил, — напомнил он мне ехидно. — Так что поздно хлопать крыльями. Хочешь блок, давай вести деловой разговор.

— Да тебе-то это зачем? — разозлился я.

— Это не мне, а Даре, — вернул он мне мою же фразу. — На всякий случай. От ваших белокрылых в любой момент чего хочешь ожидать можно.

— Тогда и Игорю тоже, — быстро сориентировался я. — Если уж мы деловой разговор ведем.

— Без проблем, — легко согласился он, и добавил с явным раздражением: — Она его все равно сама научит.

Макс наведался к нам только через день. И, судя по всему, скрытно — встречу он нам назначил в дальнем лесу, но ближе к нашему подготовительному центру, чем к темному.

Мы с Татьяной все это время упорно тренировались. Нивелировать убийственное влияние друг на друга в инвертации — в ее комнате, и распознавать внештатников — в лесу. Нам удалось обнаружить три их наблюдательных пункта, расположенных на наших обычных маршрутах. От этих наблюдательных пунктов они, впрочем, как я и предполагал, особенно не удалялись.

Но мы и еще кое-что заметили. Инвертированные внештатники нам обоим совсем не так сильно били по ощущениям. Татьяна, правда, все равно отказалась к ним приближаться, а я рискнул — и словно в промозглый день на улицу на земле выскочил. Вполне терпимо — мурашки по коже пошли, размяться захотелось. Я понял, что если придется схлестнуться с ними, на моей стороне будет не только преимущество неожиданности.

К моменту появления Макса мы уже волноваться начали. В тот день утром на столе Татьяны обнаружилось расписание ее следующих занятий — с номерами тренировочных павильонов и их очередностью. Я с удовольствием отметил, что первым в расписании стоит курс хранителей. С ее способностями и моей помощью будет она у меня отличницей. Так, чтобы сразу пришлась ей эта работа по душе, и все остальные курсы померкли на ее фоне. Но сначала нам нужно было разделаться с темными. Со всеми.

Макса мы тоже издалека распознали, и я с особым удовольствием помахал ему рукой еще на подходе.

— Ты смотри, не соврал, — заметил он, переходя в видимость.

— Давай работать, — бросил я ему уже без удовольствия. — Кто его знает, сколько это времени займет.

Но Татьяна и блок ставить на свои мысли научилась без особого, казалось, труда. Я прямо раздулся от гордости — сказал же, отличница! Хотя ей, наверно, филологическое прошлое помогло.

Макс приоткрыл в ее сторону свой блок и спросил ее, что она слышит. Именно так и сказал — не видит или читает, а слышит. Она нахмурилась, поджала губы, скосив глаза в мою сторону, но он уже, видимо, вернул блок на место, потому что вновь повторил свой вопрос.

— Тарабарщина какая-то, — снова нахмурилась она.

— А там было тоже самое, — спокойно обронил Макс, — только закодировано.

Татьяна какое-то время помолчала, напряженно думая.

— Буквы переставлены? — неуверенно спросила она. — Как в Скрабл?

Макс одобрительно кивнул, одновременно вскинув бровь с нарочитым удивлением.

— Но я же тогда только об этом и думать буду! — воскликнула Татьяна с несчастным видом.

— Люди используют свой мозг максимум на десять процентов, — высокомерно заметил Макс. — Мы можем позволить себе большее. Задай ему алгоритм и дай потренироваться. Дальше он все будет делать сам. Попробуй.

Татьяна опустила глаза, снова помолчала, хмурясь, затем снова вскинула их на Макса, глядя на него в упор.

— Судя по всему, — хмыкнул он, — там было что-то весьма нелестное для меня.

— Что посеешь, то и пожнешь, — ответила Татьяна с довольным видом.

— Алгоритм усложни, — бросил Макс, — этот при желании можно расшифровать. Я пошел.

— Куда? — возмутился я. — А меня послушать?

Макс повернулся ко мне с плотоядной ухмылкой.

— Тебе этот способ не годится, — произнес он, намеренно растягивая слова.

— Это почему еще? — поинтересовался я.

— У тебя большая часть мозга авантюрами и самолюбованием занята, — ответил он, и добавил: — Татьяна, тебе еще выдержку потренировать нужно. Я сейчас без слов догадался, что ты думаешь. А ему, серьезно, лучше рисунками думать.

— А если я рисовать не умею? — напомнил я ему о своем присутствии.

— Для наскальной живописи сойдет, — пожал он плечами.

Я вспомнил Татьянины психологические тесты и быстро представил себе череду геометрических фигур с максимально острыми углами на фоне всех оттенков багрового света, и добавил, подумав, пару черных клякс.

— О, и кубизм подойдет, — кивнул с довольным видом Макс, — только последовательность слишком очевидна.

Уже в полном бешенстве, я нагромоздил все образы в кучу и метнул в него. Какое-то время он молчал, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, словно разглядывая мое произведение.

— По-моему, — протянул он, наконец, насмешливо, — в правом верхнем углу — ощипанные перья, имеющие некоторое отношение ко мне.

— Макс, уйди! — напряженно сказал я, изо всех сил пытаясь остановить калейдоскоп совершенно безумных образов, производимых с бешеной скоростью моим оскорбленным мозгом.

— Не уйди, а спасибо и до скорой встречи! — небрежно бросил он. — Добавь окружностей и побольше голубого с белым. Тебе уж вовсе позорно самообладание терять.

Футуристический ураган у меня в голове прекратился через добрых часа полтора. Стоило мне вспомнить, что нужно звонить Стасу и выпрашивать приглашение для этого … нет, я не хочу больше никаких картинок! Спасибо, что он не предложил мне зашифровывать мысли под музыку! Вот я даже не подозревал, что у моего мозга столько накопилось против … Макса? Фу, обошлось.

Стас моего звонка явно ждал и сразу же пришел в отличное расположение духа. На некоторое время. Когда я сообщил ему, что Татьяна освоила оба необходимых для встречи умения, и подчеркнул, что теперь мы можем обойтись без участия темных в ее организации.

— Точно! — довольно хохотнул он, — лишний раз одалживаться у них нам совершенно незачем. Дам команду своим инструкторам, чтобы присмотрелись к Татьяне — похоже, наш кандидат.

А вот эту мысль нужно срочно выбить из его феноменальной памяти. Что можно сделать, лишь забросив в нее повод для размышлений о возможных, но не доказуемых нарушениях законов. Или договоренностей с противником, что в его глазах является куда более страшным преступлением.

— Стас, — словно между прочим обронил я, — мне на этой встрече Макс нужен.

— Не понял, — мгновенно и ожидаемо отреагировал он.

— Во-первых, нужно, чтобы он Игоря и Дарину научил. От наблюдателей чего угодно ждать можно, — подкорректировал я аргумент Макса.

— А во-вторых, ты уже с ним об этом договорился? — вкрадчиво поинтересовался Стас.

— Так договариваться же еще пока не о чем, — вывернулся я. — Я о другом подумал. Ты кого-то из своих брать будешь?

— Нет, сам буду, — ответил он. — Пока не выяснится, как это работает, лучше поменьше распространяться.

— Вот я и подумал, — повторил я, — что темные, возможно, тоже так рассуждают. С их стороны будет столько же народа, сколько и с нашей — так может, сузить их круг посвященных, введя туда Макса, который у тебя полностью под контролем.

— Точно сговорились, — не поддался на лесть Стас. — Утечка, похоже, у темных, раз он сам на тебя вышел. Это мы запомним. А вот что он тебе за это пообещал? — задумчиво добавил он.

— Стас, не говори ерунды, — совершенно искренне возразил ему я. Вот пусть в этом направлении и думает, и забудет о каких-либо инструкциях в отношении Татьяны.

— Насчет мелких я, пожалуй, соглашусь, — продолжил он, все также словно вслух размышляя. — Максу передай, что отныне он у меня действительно под полным контролем будет — пусть тебя за это благодарит. А ты впредь подписку о неразглашении давать будешь.

Минуточку, святые отцы-архангелы, я пошел на мелкие неприятности ради избежания более крупной! Уговора не было, что они начнут размножаться и расти.

— Если ты считаешь, что я недостоин доверия, — произнес я с надеждой и максимально оскорбленным тоном, — так, может, не стоит мне операцию у аналитиков доверять?

— Узнаю, что Максу разболтал, чтобы саботировать эту операцию, — пообещал мне Стас, — получишь индивидуальный курс подготовки в моем павильоне.

Убедившись, что Стас уже обеими ногами стоит на ложном пути, я мысленно пожелал ему удачи в расследовании. Пусть ищет — то, чего не существует.

А я свою часть сделки с Максом выполнил, защиту Игорю обеспечил — самое время опять вплотную о нас с Татьяной подумать. Потренировались мы с ней неплохо, но на своих, даже включая Макса, а теперь нам предстоит встреча с темным более высокого полета.

— Ну что, — сказал я Татьяне после разговора со Стасом, — завтра мы все и узнаем.

Оказалось, она тоже об этом думала.

— А давай не завтра, а сегодня! — предложила она мне с мрачной решимостью.

Я представил себе еще один звонок Стасу и отчаянно замотал головой.

— Нет, сами, — правильно поняла меня она. — Вдруг эти темные как-то отличаются — еще опозоримся завтра. Ты говорил, что тот, у тайника, часто туда приходит? Давай подкрадемся и проверим. Мне завтра спокойнее будет, — добавила она, подняв на меня широко раскрытые глаза.

— Ну, блок хорошо было бы проверить, — задумчиво согласился я. — А если ты рядом с ним находиться не сможешь?

Татьяна вздохнула и смущенно отвела взгляд.

— А может, ты сам сходишь? — спросила она, все также не глядя на меня. — Если ты его не учуешь, то я и подавно. И если твой блок против него не сработает, то и мой тем более.

Я задумался. В словах ее был определенный смысл. В любой сложной ситуации я всегда предпочитал вызывать опасность на себя. Если завтра что-то пойдет не так, я примерно догадывался, чего можно ожидать от Стаса и Макса, а вот этого темного гения не мешало бы изучить.

— Его там может не быть, — уже решившись, предупредил я Татьяну. — Возможно, мне придется в засаде посидеть.

— Я подожду, — просто пообещала мне она.

Долго сидеть в засаде мне, однако, не пришлось. Похоже, этот шутник действительно часто к тайнику приходил — уж не знаю, то ли думать, то ли новые ловушки для меня придумывать. А вот сегодня была моя очередь.

Лишь только учуяв издалека волну морозного воздуха, я затаился, борясь с искушением зайти к нему с тыла и … пошутить. Ведь не исключено, что это мой последний шанс застать его врасплох. А если этот гений как-то меня расшифрует? Похитить у Татьяны лавры первооткрывателя? Тогда до конца вечности и от нее, и от Стаса прятаться придется. А где же я спрячусь, если уже и инвертация укрытием быть перестала?

Нет, что бы там Макс ни говорил, мое самообладание даже меня самого иногда поражало. Когда темный гений устроился возле поваленного дерева, я уже смог полностью сосредоточиться на своих ощущениях. Находиться рядом с ним было более чем терпимо — я почти вплотную к нему приблизился. От него исходил холод, как и от всех инвертированных, но ощущался он как поток холодного воздуха из холодильника, открытого в нестерпимо жаркий летний день.

Я насторожился, ожидая и в этом приятном ощущении какой-то подвох, но темный гений никак не реагировал на мое присутствие. И на поток мыслей тоже. Что я, впрочем, ожидал — насколько мне было известно, в мысленном блоке была надобность только в видимости.

А вот завтра он нам понадобится, когда Татьяна будет проникновение через инвертацию демонстрировать. Нам всем, кроме темного гения, придется в видимость перейти — ради чистоты эксперимента.

Минуточку, но так же мы внештатников привлечем, как свеча ночных бабочек! И зачем я только от операции прикрытия отказался! Значит, в видимость переходить нельзя. И не переходить нельзя, чтобы Татьяна среди четырех печек не оказалась. Ну, ладно, трех — я с ней всегда мысленно обняться могу.

Я снова замер, ухватив, наконец, за хвост ту постоянно ускользающую от меня мысль. Татьяне совершенно незачем волноваться было — дело не в объятиях. Они только нам с ней нужны — мы слишком сильно друг на друга действуем. Дело в физическом контакте — недаром у обычных хранителей на земле система защиты от него прямо в сознание встроена — любое прикосновение к объекту хранения, и марш в невидимость! А то я не помню.

Наконец-то пойманная мысль потребовала немедленного подтверждения. Я вдруг вспомнил, как темный гений меня за руку в чемоданчике схватил. Должно хватить. Я сосредоточился, глядя на источник холода и детально представляя себе ощущение его руки на своем запястье…

И таки увидел его. Вернее, часть его. Оказалось, что он устроился на земле за поваленным деревом, над которым мне только голову его и было видно. Обычную круглую голову, с торчащими во все стороны вихрами, с травинкой, зажатой в зубах, и устремленным куда-то вдаль взглядом чуть прищуренных глаз.

Я тут же отпустил это видение — мало ли что этот гений учуять может? Главное, что получилось.

С Максом я вспомню наши — с Тошей — крепко сжатые руки, когда нас в последний раз с земли утаскивали после инцидента с наблюдателем Игоря.

А со Стасом… С ним придется вспомнить заломленную за спину руку. Неприятно, конечно, но точно лучше, чем представлять себе его руки, сжатые у меня шее.

К Татьяне я прилетел на крыльях вдохновения и, не скрою, сознания, что и я не лыком шит. А то уже прямо комплекс неполноценности образовываться начал.

— Темного идентифицировал, блок проверил, — чуть покривил я душой, чтобы и ей сюрприз завтра устроить.

— Пойдем погуляем, — ткнулась Татьяна лбом мне в плечо.

По дороге к лесу она была как-то необычно молчалива. И в дальний лес не пошла. Я бережно взял ее под руку, стараясь передать ей свою уверенность в завтрашнем дне.

— Все будет хорошо, — негромко сказал ей я.

— Конечно, — кивнула она. — Но если все же нет, я хочу, чтобы ты сейчас кое-что узнал. И не забывай, что ангелы не злятся.

Я остановился, настороженно глядя на нее.

— Помнишь, мы читали историю Тени? — спросила она, и, не дождавшись моего ответа, продолжила: — Так вот, это несправедливо.

— Что несправедливо? — не понял я.

— Он такой же, как наш Игорь, — ответила она. — И даже не знает об этом.

— Татьяна, — быстро проговорил я, — я тебя прошу: давай не будем ничего придумывать!

— Я ничего не придумываю! — вспыхнула она. — Ты только вспомни, что с Игорем творилось, пока он не узнал, кто он.

— А что он творил, когда узнал, ты помнишь? — спросил я.

— Помню, — кивнула она. — Но и тогда он не один был. Он и сейчас не один — если что, ему помогут. А Тень всегда был, не понимая, почему он от окружающих отличается.

— Ну, и что мы можем с этим сделать? — пожал я плечами. — В прошлое не вернешься. Он свою жизнь уже прожил.

Татьяна какое-то время молчала, глядя в сторону. Слава Всевышнему, подумал я, увидела, наконец, очевидное.

— Я дала ему почитать нашу историю, — вдруг произнесла она, уставившись на меня исподлобья.

Мне показалось, что я ослышался. Знаете, как бывает: порыв ветра, писк птицы, визг тормозов, звон стекла, глухой звук удара — и за всеми этими звуками вам случайно слышится совсем не то, что было сказано.

— Ты … что сделала? — переспросил я, внимательно следя за ее губами, чтобы по ним ответ прочитать.

— Не прикидывайся глухим, — отчетливо выговорила она.

— Нашу историю? — еще раз уточнил я.

Она молча кивнула.

— Этой бледной немочи? — решил я исключить любую обмолвку.

Она поджала губы.

— Всю нашу жизнь? — все еще не мог поверить я. — Во всех ее подробностях? Которые еще вчера ты не хотела темному показывать?

— И что? — даже не покраснела она. — Ты же сам, по-моему, собирался ее всем направо и налево раздавать!

Вот я знал, что идея Марины рано или поздно мне боком вылезет!

— Так это же для пользы дела! — рявкнул я на обеих.

— И я для дела! — запальчиво воскликнула Татьяна.

Я похолодел. Судорожно вспоминая, не оставлял ли где, в пределах досягаемости Татьяны, телефон. Если они как-то связались, если они как-то сговорились, если они заявят мне, что это всего лишь логическое продолжение идеи Марины … которую я обещал реализовать…

— Для какого дела? — спросил я, прищуриваясь.

— Нам нужен Тень, — продолжила Татьяна. — Он может послужить ярчайшим примером того, к чему приводит сокрытие истины в отношении наших детей.

— Мы не знаем, зачем он здесь появился, — напомнил я ей.

— Вот именно! — обрадовалась она так, словно я поддержал ее. — Мы ничего не знаем. О прообразе Игоря, между прочим. А Тень нам может об этом рассказать. Памяти его почему-то не лишили. И в ней он теперь все иначе видит. И готов помочь нам облегчить жизнь Игоря.

— А тебе не кажется, что это подозрительно? — ухватился я за еще одно соображение. — Тебя заставили забыть об Игоре. Потом вдруг его прообраз, как ты изволила выразиться, рядом появляется. А потом ты с ним вдруг теснейшим образом общаться начинаешь.

— Не я, а мы, — поправила она меня. — Тебя сюда направили нашу группу изучать? Вот и изучай самых ярких ее представителей.

Откуда она узнала, что я намеревался отличницу из нее сделать?

— А я ведь все также ничего не помню, — широко раскрыла она глаза. — И с ним я еще и раньше общалась, а потом ты появился. И если ты за мной ухаживаешь, то тебе должно быть интересно мое окружение.

Я вообще дар речи потерял. Это она мне, что … мыльную оперу здесь предлагает? Ей первого дурацкого спектакля мало было? Хотя недоумкам-внештатникам должно понравиться.

= И вообще, — продолжала тем временем Татьяна, — я самую главную часть дела сделала. И он мне поверил. Теперь ты давай подключайся. Ты же, в конце концов, прирожденный психолог! Если уж ты с Игорем в конечном счете общий язык смог найти… — Она привстала на цыпочки и глянула куда-то поверх моего плеча.

Последним усилием воли я попытался вжать в это плечо голову, но она как будто сама повернулась.

От подготовительного центра, через пустое пространство до леса, к нам направлялось это бледное недоразумение. Не быстро, но целеустремленно. Пристально глядя в нашу сторону. С выражением ожидания на лице.

Святые отцы-архангелы, за что? За что мне еще одна работа?!