Ангел-стажёр (СИ)

Глава 6. Погружение

Как только исчез источник моего раздражения, все сразу же наладилось.

Нет, не совсем сразу. Как только я поняла, что он появился не для того, чтобы провоцировать меня.

Боль, которую я увидела у него в глазах в ответ на мою вспышку, совершенно не вязалась с провокацией.

Ответная боль, возникшая во мне, не имела ничего общего с мимолетным уколом стыда за несдержанность.

Она не проходила несколько дней.

Однажды я вспомнила вопрос женщины-Ангела о том, какие чувства во мне вызывает эта назойливость.

И ее совет объяснить мое недовольство спокойно и сдержанно.

Я не послушалась этого совета.

И вот тогда мне просто показали, к чему приводят эмоциональные взрывы, какую разрушительную силу они несут в себе.

И я поняла, насколько продуктивнее ровная приветливость и неизменное дружелюбие.

И вот тогда все у меня и наладилось.

Я начала совсем иначе приглядываться к другим студентам, и они уже казались мне не стайкой бездумных колибри, а группой единомышленников, охотно поддерживающих друг в друге жизнерадостность и здоровый энтузиазм.

Отстраненность необычного Ангела также не казалась мне больше обидной. Его, похоже, тоже отпугнуло мое настойчивое стремление установить более тесные отношения. Он просто показывал мне пример сдержанности.

Я усвоила преподанный мне урок.

И, наверно, поэтому, сумасшедший Ангел больше не появлялся.

Я, правда, намного реже в лес выходила. Это непонятное желание уйти куда-то явно требовало не меньшего контроля, чем раздражение. Но полностью отказаться от прогулок мне все же не удалось. В комнате хорошо работалось с книгами — думалось лучше в лесу.

Надобность и в том, и в другом возникла у меня буквально через несколько дней после той, многое мне объяснившей, встречи. У нас начался новый курс, и когда я впервые по-настоящему углубилась в занятия, боль, оставшаяся от нее, постепенно ушла.

Новый курс был посвящен психологии людей, и в нем я начала, наконец, получать ответы на тот свой первый вопрос об агрессивности человечества. Затем пришли новые вопросы.

Люди придавали психологии большое значение и пытались объяснить с ее помощью буквально все стороны своей жизни.

У них была психология семейных и производственных отношений, психология конфликтов и успеха, психология управления своим эмоциональным состоянием и массовым сознанием, и так далее и тому подобное.

Но даже говоря о психологии личности, они постоянно пытались классифицировать эти личности и определить их в какие-то группы. Причем, так же, как и в историческом процессе развития человечества, эти группы непременно подразделялись на союзников и противников.

Они ограничивали рамки этих групп по совершенно невероятным признакам: имени, дате рождения, чертам лица, движениям тела и мимике, предпочтениях в цветах и реакции на различные образы. Они приплетали туда небесные тела, земные стихии, животных, не говоря уже о всяких мифических, ими же выдуманных, существах.

Каждой группе приписывались свои каноны поведения, и определение своей группы и следование ее стереотипу считалось ключом к решению проблем человека.

Этот курс у нас вел первый преподаватель, который мне понравился. Он не просто рассказывал нам свой материал, сопровождая его иллюстрациями — он демонстрировал психотипы людей на себе, перевоплощаясь с изумительным мастерством. Уже на третьем занятии у меня мелькнуло в голове: «Хамелеон», но настолько добродушно-одобрительно, что я даже подавлять эту мысль не стала.

И тишина на его занятиях не приветствовалась. Сначала он предлагал нам придумывать различные ситуации и показывал, как, с точки зрения людей, должны вести себя в них представители описываемых им групп. Затем это стало нашим заданием — с оживленным обсуждением точности представления.

Хамелеон вообще очень много времени уделял практической стороне своего предмета. Впервые на моей памяти — Ангельской — он сам дал нам список рекомендуемой литературы — вместо того, чтобы позволить нам выбирать источники для самостоятельной работы.

Большей частью это были методики, позволяющие определить свой психотип.

Те, которые базировались на имени и дате рождения, мне — за полным отсутствием каких-либо воспоминаний о последних — явно не подходили.

Я провела добрый час перед зеркалом, пытаясь оценить свою мимику и жесты, но они выглядели настолько неестественными, что я бросила эту затею.

Наборы вопросов о том, как бы я повела себя в той или иной ситуации, мне тоже не помогли — я просто не могла себя представить ни в одной из них, настолько нереальными здесь они казались.

Оставалось рассматривать комбинации цветов и различные изображения и просить память увидеть хоть что-то знакомое. Нагрузка, по-видимому, оказалась чрезмерной, и память начала выдавать такие предположения, что каждый тест показывал разные, иногда даже противоположные результаты.

Вскоре выяснилось, зачем Хамелеон предложил нам эти тесты. Однажды на занятии он поинтересовался, сумели ли мы определить свой психотип. Большинство студентов ответило утвердительно, но со смешком.

Тогда он попросил каждого оценить, какие черты определенного психотипа кажутся нам соответствующими действительности, а какие нет, и объяснить, почему.

Вся последующая в тот день дискуссия была особенно яркой. Я с интересом слушала других студентов, но в голове крутилась одна мысль: «Только бы меня не спросил!».

— А кем же оказались вы, дорогие Ангелы? — повернулся все же Хамелеон в нашу со странным Ангелом сторону.

— Я провожу более глубокий анализ, — тут же отозвался странный Ангел. — Мне хотелось бы получить наиболее точный результат.

— А Вы? — одобрительно кивнув, Хамелеон перевел взгляд на меня.

— Я не смогла определить свой тип, — смущенно призналась я.

— Не расстраивайтесь, — добродушно успокоил он меня. — Возможно, Вам тоже нужно дополнительное исследование.

После занятия я окликнула уже уходящего странного Ангела. Впервые после той катастрофической прогулки и его отповеди мне. Но сейчас мне нужно было обратиться к нему по делу.

— Вы не могли бы подсказать мне, какие дополнительные материалы Вы использовали? — спросила я максимально нейтральным тоном.

— Никакие, — коротко ответил он.

Я стушевалась от его почти грубости. Но раздражение, по крайней мере, не возникло. Скорее разочарование — раньше он казался мне достаточно умным, чтобы понять, что я уже давно отказалась от не приличествующей Ангелу эмоциональности.

— Я не использовал ни дополнительные, ни данные нам тесты, — заметив мою реакцию, вдруг произнес он.

— Почему? — удивилась я.

— Я их уже все на земле проходил, — явно пересиливая себя, объяснил он. — И даже намного больше. Как и психологов. И я знаю, что абсолютно бесполезно — по крайней мере, в моем случае — пытаться подогнать себя под какой-то стереотип.

— А что же Вы преподавателю скажете? — снова не удержалась я.

— Возьму какой-нибудь тип, не выбранный другими, — пожал он плечами, — и опишу все его достоинства и недостатки.

— А-а, — протянула я, не зная, как реагировать на такое несерьезное отношение к занятиям. — Тогда извините, что побеспокоила.

— А вот Вы напрасно сказали, — уже совершенно неожиданно продолжил он разговор, — что не нашли свой тип.

— Почему? — замерла я на полушаге.

— То, что не вписывается в схему, нигде не любят. Им управлять сложнее, — загадочно произнес он, и ушел, коротко кивнув мне на прощание.

Эти его последние слова пробудили мое любопытство. Он явно произнес их из личного опыта, но какое отношение эти земные методики к нам имеют? Мы ведь сами определяем свою жизнь, как уверила меня женщина-Ангел.

С другой стороны, странный Ангел определенно мог рассказать мне о реальных психологических ситуациях, что было намного интереснее описанных в книгах случаев. И если он уже опять со мной общается, то можно понемногу разговорить его.

Я вспомнила, что в паре с терпением любопытство всегда было более эффективным, а теперь, когда им больше не мешает раздражение…

— Извините, — обратилась я к странному Ангелу на следующий день после занятия, — можно, я задержу Вас на минуту?

Он вопросительно глянул на меня.

— А что Вы имели в виду насчет управлять? — быстро спросила я, пока он не передумал.

— Все эти тесты направлены на выявление сильных и слабых сторон, — нехотя объяснил он. — На знании которых основываются методы контроля.

— На земле? — подтолкнула я его к воспоминаниям.

— Люди хотят, чтобы ими управляли, — поморщился он. — Это облегчает им жизнь.

— Почему Вы так думаете? — настаивала я.

— Посмотрите на количество психологов, — пожал он плечами.

— К сожалению, не могу, — покачала я головой. — Я ничего не помню.

— Тогда просто поверьте тому, — усмехнулся он, — кому пришлось сталкиваться с ними во всех возможных ситуациях.

— Почему пришлось? — тихо спросила я.

— Как я уже сказал, отличие от стандартных стереотипов поведения вызывает подозрительность и неприязнь. — Лицо его снова превратилось в невозмутимую маску.

В тот день я впервые с начала нового курса вышла в лес. Я вспомнила выводы женщины-Ангела о том, что в своей земной жизни я, очевидно, постоянно сталкивалась с принуждением и поэтому мое подсознание заблокировало эти воспоминания.

А почему тогда у странного Ангела не заблокировало? Мной, что, ежеминутно управляли, если пришлось все блокировать? Его слова о психологах вызвали у меня какую-то смутную реакцию, но вовсе не негативную. Я тоже с ними дело имела? Я сама на принуждение напрашивалась?

На следующий день я дождалась конца занятия со сдержанным нетерпением. И остановила странного Ангела со сдержанной настойчивостью.

— Извините еще раз, — начала я сдержанной скороговоркой, — мне нужно Вас спросить. Но если Вам мои расспросы неприятны, сразу скажите мне.

У него чуть шевельнулись мышцы лица, и я судорожно попыталась вспомнить трактовку этого движения. Ну, почему я всегда важные вещи не могу запомнить?

— Я Вас слушаю, — произнес, наконец, он, прищуриваясь.

— Как Вы думаете, почему люди хотят, чтобы ими управляли? — памятуя об осторожности, намеренно медленно спросила я.

Он какое-то время молчал — то ли споря с собой, то ли с силами собираясь, то ли слова подбирая. Я отдала любопытство под контроль терпения.

— Человечество все время ищет смысл жизни, — наконец заговорил он. — Безрезультатно. — Он снова помолчал, и добавил: — Потому что практикует изначально неправильный подход к этим поискам.

— Что Вы имеете в виду? — взбунтовалось любопытство.

— Люди постоянно ищут не смысл своей собственной жизни, — тряхнув головой, заговорил он быстрее, — а кого-то, кто бы показал, объяснил, определил его для них. Они читают труды философов и пытаются следовать их советам, они копируют великих и пытаются подражать преуспевшим. Но каждый человек уникален, у него не может быть повторов, что бы там ни говорили о реинкарнации.

Перед глазами у меня вдруг возник камень — такой, как возле входа в мой дворик, но намного больше и весь покрытый какой-то мохнатой растительностью. А это еще откуда взялось?

— Посмотрите на эти тесты, — неправильно истолковал мою озадаченность странный Ангел. — Каждый из них предлагает разделить всех людей на десяток, максимум два, групп. Таким образом, тысячи людей, родившихся в один день, или дюжина полных тезок, родившихся в один день, должны вести себя одинаково, даже если они родились в разных обстоятельствах и живут в разных условиях.

Интересно, колибри тоже все в один день родились, подумала я с внутренней усмешкой. А потом представила себе дюжину странных Ангелов, обдающих меня холодом из-за моей несдержанности. Или, еще лучше, встречающихся с дюжиной сумасшедших Ангелов в лесу и в моем присутствии. Словно заяц между двумя волками — опять непонятно откуда всплыла странная ассоциация. Нет-нет, нужно сосредоточиться, а то сейчас еще эта заколдованная вода мерещиться начнет.

— Но это невозможно, — правильно на этот раз понял мою реакцию странный Ангел. — Вернее, возможно только в том случае, если те черты личности, которые не вписываются в обозначенную для группы схему, будут подавлены. А из-за их подавления и возникают все человеческие конфликты. — Он снова помолчал. — И тут на сцену выступают психологи.

Если бы я не знала, что с Ангелом разговариваю, я была бы уверена, что в его голосе прозвучала откровенная неприязнь. Странно, но даже после всех его рассказов, сомневаться в искренности которых у меня не было ни малейших оснований, у меня это слово не вызвало никакого отторжения. Наоборот, оно вызвало у меня ассоциацию с последним шансом, который неожиданно привел к блестящим результатам. Шансом чего? Результатам в чем? Память глухо молчала.

— Нет-нет! — снова не угадал странный Ангел. — Психолог никогда не скажет, что намерен что-либо подавлять. Он просто подведет Вас — искусно, незаметно — к мысли, что все сложности в Вашей жизни проистекают из Вашего побуждения идти вразрез общепринятым правилам. Подавите последние Вы сами. Однако, ненадолго, после чего у Вас возникнут новые проблемы, и Вы вновь обратитесь к специалисту по их решению, и не успеете оглянуться, как окажется, что без него Вы уже не в состоянии принимать никакие решения.

— Вы не любите психологов? — полу-спросила, полу-заключила я.

— Я слишком много их видел, — опять скрылся он за своей непроницаемой стеной. — Обычно меня называли безнадежным случаем.

Размышляя над этим разговором, я вспомнила слова женщины-Ангела о неблагодарности человечества, проистекающей из вечной неудовлетворенности людей. Не знаю, в отличие от нее и странного Ангела, я не видела в этой неизменной человеческой неуспокоенности чего-то однозначно отрицательного. В конце концов, люди ведь сами сначала пытаются свои проблемы решить, а если не выходит, не отказываются совет послушать. Так, может, не нужно эту их черту в другие, заведомо неподходящие, руки отдавать? Может, это не психологов дело, а наше — помогать людям на земле искать их собственный, личный путь?

Я остановилась как вкопанная, пытаясь ухватить еще одну ускользающую мысль. Оглянулась по сторонам и едва разглядела наше здание среди деревьев. Ну вот, опять занесло — обещала же себе далеко не уходить!

И в этот самый момент та ускользающая мысль, смутное желание уйти куда-то приобрело совершенно четкие очертания. Не куда-то, а на землю — я должна вернуться на землю. Зачем? Помочь людям? Помочь звучало правильно. Кому? Вряд ли всем людям — одному даже Ангелу это не под силу. Кому?

Промучившись над этим вопросом до следующего дня, я решила вновь разговорить странного Ангела. Может, что-то в его словах натолкнет меня на ответ и на этот вопрос.

— А как Вы думаете, — спросила я уже без всяких прелюдий, как только закончилось занятие, — зачем нам эти тесты дали? Они же для людей.

— Неуправляемость нигде не приветствуется, — повторил он фразу, с которой возобновилось наше общение.

— Но ведь мы же уже не люди, — возразила я. — Мне … тогда … в самом начале совершенно недвусмысленно сказали, что отныне я сама буду выбирать, что делать в жизни.

Он несколько раз покивал.

— А я думаю, — произнес он наконец мне в тон, — что задание определить свой психотип и проанализировать его возникло не случайно. Я думаю, что когда придет момент определяться с нашим будущим, наш выбор будет ограничен неким количеством предложенных вариантов.

— А я думаю, — подыграла ему я, — что я буду следовать своим внутренним побуждениям, даже если они не совпадут с предложениями.

— Посмотрим, — невозмутимо ответил мне он. — А у Вас уже есть какие-то соображения по поводу этого выбора?

— Я чувствую, что хотела бы вернуться на землю, — с радостью ухватилась я за искомый поворот в разговоре.

— Вот уж не поверил бы! — несказанно удивился он. — Для меня это был бы последний вариант. Зачем?

— Ну как же! — воодушевилась я. — Вы же сами говорили, что люди у кого-то ответы на свои вопросы ищут. Почему не нам дать им эти ответы?

— Вы хотите управлять людьми? — От него опять повеяло немыслимым холодом, и, извинившись, он тут же ушел.

И вновь перестал идти на контакт — мне хватило двух попыток, чтобы убедиться в этом. Мне даже начало казаться, что он и в первый раз стал избегать меня отнюдь не из-за моей несдержанности. Возможно, у него предел насыщения общением был слишком низким, и ему требовалось время, чтобы отдохнуть в одиночестве.

Определенным образом, он сам подтвердил мою догадку, когда Хамелеон спросил нас обоих о результатах наших углубленных исследований. Если, конечно, он их не выдумал, этот странный Ангел, как намеревался.

— Боюсь, у меня получилась картина, не слишком мне льстящая, — ровно ответил он Хамелеону.

— И все же? — настаивал тот.

— Асоциальный тип, ярко выраженный интроверт, всецело сосредоточенный на своей личности и игнорирующий окружающий его мир, — четко отрапортовал странный Ангел.

— Хм, — покачал головой Хамелеон, — но давайте предположим, что Вы оказываетесь в ситуации, безальтернативно требующей Вашего участия…

— Я уйду от нее, — мгновенно ответил странный Ангел.

— А если все же не сможете? — продолжал допытываться Хамелеон. — Если все пути будут перекрыты?

— Я найду новый, — опять последовал решительный ответ.

— А если и это не поможет? — явно вошел в азарт Хамелеон. — Представьте себе: ситуация не имеет иного выхода, кроме Вашего участия в том или ином виде…

— Я изменю ее, — глядя прямо на него, спокойно ответил странный Ангел.

— Ого! — Хамелеон повернулся к другим студентам. — Дорогие Ангелы, у меня складывается впечатление, что мы находимся в обществе будущего кандидата в руководство нашим сообществом.

Он сказал это, мгновенно перевоплотившись в самого восторженного человеческого энтузиаста, и все студенты разразились аплодисментами.

Я с удовольствием присоединилась к ним.

Странный Ангел остался сидеть с каменным лицом, глядя прямо перед собой.

— Однако, помните, — вновь обратился к нему Хамелеон, — что изменение ситуаций может быть как созидательным, так и деструктивным. А что же Вы нам скажете? — вдруг повернулся он ко мне.

— Я не знаю… — От неожиданности я не успела ничего придумать, хотя превзойти странного Ангела вряд ли кому-то удалось бы. — Я бы хотела помогать … кому-то.

Вот, и теперь им придется предложить мне самый широкий выбор вариантов!

— Крайне похвальное стремление! — не оставил Хамелеон и меня без комплимента. — Очень скоро у Вас появится возможность воплотить его в жизнь.

И на этом он попрощался с нами, закончив свой курс.

Следующим предметом нашего обучения оказались человеческие религии. Преподаватель, который нас с ними знакомил, мне тоже понравился, чего не скажешь о самом курсе.

Этот преподаватель не требовал нашего активного участия в занятиях — можно было просто сидеть и слушать. Он говорил то восторженно повышая, те заговорщически понижая голос, то всплескивая ручками, то похохатывая, словно забавную шутку рассказывая — и я сразу окрестила его Фонтанчиком … и даже не поморщилась.

Сам же его предмет постоянно возвращал меня к нашим со странным Ангелом разговорам о психологии. Получалось, что люди действительно хотели, чтобы ими управляли, и к психологам стали обращаться относительно недавно — после того как, по-видимому, разуверились в своих богах.

Но и в верованиях своих они искали ответы на свои вопросы у неких внешних сил — представляя их себе при этом по своему же образу и подобию.

Во время существования множества мелких племен у людей и богов было множество, и наделяли они их чертами животных и растений, среди которых жили.

По мере создания небольших государств и их союзов, из их богов выделялся главный, которому остальные служили, но и бунтовали против него временами.

Когда человеческие государства начали укрепляться, а власть в них становиться более централизованной, люди пришли к идее единого Бога, волю которого воплощал целый сонм небожителей, уже лишенных ранга божественности.

С появлением в человеческом обществе возможности достичь более высокого положения, люди тут же объявили, что и в небесное могут войти наиболее преданные из них. Но с укреплением касты земных правителей количество причисленных к лику святых радикально уменьшилось.

Причем, по мнению людей, у каждого из этих небожителей была своя сфера ответственности. Небесных покровителей выбирали себе города и целые страны, всевозможные профессии и даже отдельные люди — опять по дате рождения. И их человечество воспринимало как своих военных, кормя их в обмен на защиту. Ранним богам люди приносили жертвы, поздним — молитвы и денежные приношения.

Разумеется, у нас возникали вопросы, насколько эти представления соответствуют действительности — на что Фонтанчик расплывался в усмешке, закатывал глаза к потолку, загадочно прищуривался … и отвечал, что об этом мы узнаем в следующем курсе.

Меня лично особенно удивило то, что в каждой религии были Божьи слуги на земле — священники, трактующие его волю обычным людям. Несмотря на то что — опять-таки во всех вероисповеданиях — были книги, в которых было прямо изложено Божье слово. И обращаться к Богу людям было предписано отдельными текстами из этих книг — точно так же, как обращались они особым, строго установленным языком к своим земных правителям.

Я подумала, что, может, эти книги были переданы людям нами — и запросила дополнительные материалы. Оказалось, что нет — все эти книги были написаны людьми, которых почему-то называли пророками. Может, мы пророкам сообщили Божье слово — тогда почему только им? Почему мы и потом оставили его трактование священникам? Может, мы как-то участвуем в их выборе и обучении?

Непохоже. Если в последнее время люди к психологам кинулись, значит, не получили они ответов на свои вопросы у священников. Да и зачем те сейчас-то нужны? Раньше люди были неграмотны, да и книг были единицы, но сейчас каждый человек может сам Божий завет почитать и решить на его основании, как поступать…

Опять получалось, что люди не хотят сами думать и принимать решения.

В своих дополнительных книгах я также нашла описания бесконечных религиозных войн и опять не могла удержаться от мысли, что и агрессивность свою люди перенесли на свои верования. Каждая их новая религия была чрезвычайно агрессивной и экспансивной в своем начале — как и сами люди при захвате новых земель для своего проживания.

Кроме того, несмотря на то, что все боги говорили людям о добре и справедливости, они были милостивы только к своим безоговорочно верным и преданным последователям — для всех остальных у них были припасены жесточайшие кары. И люди охотно брались за наказание неверных — религиозные войны оказались самыми кровопролитными. В основе их всегда лежали самые что ни есть материальные причины — знамя веры давало людям оправдание собственной жестокости…

В общем, бросила я читать эти книги. Подрывали они мое ничем не объяснимое убеждение, что мне нужно вернуться на землю.

Жизнерадостное журчание Фонтанчика на занятиях начало казаться мне неуместным. Крутящиеся у меня на языке вопросы о нашей роли в создании представлений человечества о нас же самих прозвучали бы резким диссонансом с его шутливым тоном.

Странный Ангел также откровенно скучал на его занятиях, но и меня продолжал игнорировать. Хотя, казалось, должен был с удовольствием продолжить обсуждение несамостоятельности людей. Видно, со священниками, в отличие от психологов, он на земле не сталкивался.

Мне не оставалось ничего другого, как гулять в лесу и думать. Большей частью о том, как человечеству удалось выжить со всей его кровожадностью во всех сферах своей жизни. Да нет, в этих людях как будто самое настоящее стремление к самоуничтожению заложено! Чуть сбалансированное инстинктом самосохранения.

А может, не само-? — вдруг подумала я. Может, это мы их храним, уберегаем от самих себя? Интересно, как? Я вспомнила наш разговор с женщиной-Ангелом о человеческих снах — наверно, только в них мы можем как-то повлиять на людей, когда у них это агрессивное сознание отключается.

А что, очень похоже! О том сумасшедшем женщина-Ангел сказала, что он своего человека потерял. Значит, у него был человек, на которого он влиял. Или пытался влиять, раз ничего не вышло…

Я попыталась представить себе этот процесс. Во сне влиять можно, конечно, и отсюда, но нет — чтобы знать, какие советы человеку давать, что исправлять в нем, нужно с ним все время рядом находиться.

Как Ангел может все время быть рядом с человеком? Невидимкой, что ли? Я внутренне усмехнулась: вот у странного Ангела это бы отлично получилось — жаль, что его земля не привлекает.

Да нет, глупости, какие еще невидимки! Хотя сумасшедший Ангел как-то исчезал… Но он, правда, сумасшедший, да и на людей это вряд ли хорошо бы подействовало. Если уж меня, Ангела, это до вспышки довело, то человеческая агрессивность сразу бы к насилию привела.

Значит, Ангел должен со своим человеком как-то общаться… Может, мы все же психологами на земле работаем? Что-то в этой мысли есть… Нет, тоже непохоже: во-первых, мы бы более эффективно человеческие проблемы решали, и не множились бы они с каждым днем, а во-вторых, пусть пришел бы человек к Ангелу на прием, но это же днем, а как потом к нему ночью пробраться, чтобы влиять?

Оставалось только одно предположение — Ангелу приходится не только познакомиться со своим человеком, но и сблизиться с ним. Вот эта мысль — о необходимости тесного контакта по долгу службы — неожиданно резанула меня чувством глубокой … обиды.

Почему? А, да, Хамелеон говорил, что с близкими люди часто вообще не церемонятся и не сдерживаются. Я представила себе, каково это — целый день наблюдать негативные проявления человеческой натуры и быть не в состоянии что-либо сделать до самого наступления ночи. И затем иметь в своем распоряжении всего несколько часов, чтобы исправить ошибки, совершенные за весь предыдущий день…

У меня перед глазами опять возник сумасшедший Ангел. Что значит, он потерял своего человека? Может, этот человек совершал столько ошибок, что на их исправление никаких снов не хватало? Может, этот человек его просто не слушал? Может, этот Ангел не просто так с ума сошел? Может, ему приходилось каждую ночь упрямо сеять добро в душе человека и затем наблюдать целый лень, как вянут эти ростки, едва поднявшись? Может, ему вообще попался — как там странный Ангел говорил? — безнадежный случай..?

Он появился передо мной, словно материализовавшись из моих размышлений. Сумасшедший Ангел. Я даже головой потрясла, решив, что у меня видения продолжаются. Но в тот день он явно отличался от того образа, который запечатлелся у меня в памяти. В лучшую, явно более здравую сторону.

Он не выскочил из ниоткуда, а вышел на дорожку шагах в десяти передо мной. Не бросился ко мне, как с цепи сорвавшись, а подошел спокойно, даже как-то нерешительно. И заговорил негромко и вежливо.

— Здравствуйте, — произнес он, остановившись в шаге от меня. — Я Вам не мешаю?

— Да нет, — настороженно ответила я. — Я как раз собиралась возвращаться.

— Подождите! — чуть подался он вперед, когда я начала разворачиваться. — Мне нужно поговорить с Вами. Я Вас долго не задержу.

Я вспомнила, как игнорировал меня странный Ангел, когда мне тоже просто необходимо было с кем-то поговорить — и решила не следовать его примеру.

А если этот сумасшедший … провокатор опять решил меня на несдержанность проверить — я ему этого удовольствия больше не доставлю.

— Я слушаю Вас, — подчеркнуто приветливо сказала я, вновь поворачиваясь к нему лицом.

— Для начала я хотел бы извиниться, — начал он торопливо. — За то, что напугал Вас. Поверьте, это отнюдь не входило в мои намерения.

Ну-ну, подумала я, это что-то новенькое. В чем же Вы на этот раз меня испытываете? В обидчивости? В злопамятности? В мстительности?

— Ничего страшного, — вежливо улыбнулась я. — Я вовсе не испугалась. Это просто было немного … неожиданно.

— Спасибо, — тоже нерешительно улыбнулся он. — И у меня есть просьба к Вам.

Ага, догадалась я, на сей раз меня тестируют на неожиданности. Может, Хамелеон сообщил, что я свой психотип определить не смогла? И меня решили реальным тестам подвергнуть, вместо воображаемых?

— Я Вас слушаю, — еще доброжелательнее произнесла я.

— Я знаю, что Вам рассказали мою историю, — уже без улыбки заговорил он. — Но, поверьте мне, далеко не полную. И я хотел бы … если Вам не сложно … чтобы Вы прочитали, как все на самом деле происходило.

Он вытащил из-под полы легкой куртки толстенную пачку листов бумаги. Я озадаченно уставилась на них.

Похоже, Хамелеон также сообщил о той вырвавшейся у меня фразе о желании помочь кому-то. М-да, нужно было точнее выражаться. Интересно, скажет ли он мне вот так прямо, что ждет от меня помощи?

— Зачем? — спросила я, старательно изображая сдержанное удивление.

— Мне хотелось бы узнать Ваше мнение, — ответил он, пристально вглядываясь мне в лицо. — История довольно запутанная, но к ней можно отнестись как к практическому пособию в Вашем обучении.

Так, не остался без внимания и мой отказ запрашивать дополнительные материалы в последнее время. Что же мне такого особенного приготовили? Может, этот как-то связано с моим желанием вернуться на землю? Я вспомнила абсолютную уверенность странного Ангела в том, что нас ограничат в выборе. Меня отговорить от этого хотят? Но почему таким сложным путем — не положив мне эти материалы на стол, как в самом начале моих занятий, а через этого, бесконечно раздражающего меня раньше, Ангела?

— Я так понимаю, — сказала я с приличествующей случаю заинтересованностью, — что Вы изложили здесь свое видение той истории, взгляд на нее изнутри?

— Не совсем, — чуть качнул он головой. — В моей истории … было много участников. Как ангелов, так и людей. Здесь собраны воспоминания о ней каждого из них.

— Людей? — уже совершенно искренне удивилась я. — Как вы их от людей получили?

— Я просто попросил их об этом, — невозмутимо ответил он. — У меня была такая возможность.

Эти его слова и решили дело. Вернее, мое любопытство, взвившееся в ответ на них. Познакомиться с реальным случаем провала нашего воздействия на человека было очень заманчиво. Понять, что привело к этому провалу — неумелость Ангела или упрямство человека — было просто интригующе. Узнать, как работает Ангел на земле, и увидеть его работу глазами людей было совершенно неотразимо.

Он продолжал пристально глядеть прямо мне в глаза. Было в его взгляде что-то — у меня тут же возникла очередная непрошеная ассоциация: рыба, подцепленная на крючок, за который ее вытаскивают из воды… Нет, только не вода! Честное слово, вернусь на землю — первым делом пойду и посмотрю, что в ней такого особенного!

— Хорошо, — отмахнулась я от навязчивого видения, — я с удовольствием прочитаю Вашу историю.

— Спасибо, — быстро отозвался он с явным облегчением. — И еще одно: пожалуйста, сообщите мне Ваше мнение, когда закончите, хорошо?

— Зачем? — снова насторожилась я от такой настойчивости.

— Скажем так, — ответил он, определенно подбирая слова, — мне очень важен свежий взгляд. Каким бы он ни оказался.

И он вновь уставился на меня наминающими глазами.

— Я постараясь, — уклонилась я от каких-либо обещаний.

Кто его знает, вдруг на него минутное просветление нашло, а в следующий раз опять безумствовать начнет.

Я начала читать эту историю в тот же день. И к концу первой части чуть не бросила — столько там было имен и никакого объяснения, кто есть кто.

Но к любопытству подключилось терпение — очень хотелось все же добраться до тех частей, в которых люди высказывались. Кроме того, на занятиях Фонтанчик продолжал шутить над нелепыми представлениями человечества о нас, ни словом не упоминая о том, что мы делаем, чтобы исправить эти представления.

Нет, вот эта настоящая история контактов с людьми, пусть даже безуспешная, была намного интереснее.

Я продолжала упорно читать, составив список упоминаемых имен, чтобы разобраться, кто из них люди, а кто — Ангелы, и кто кем кому приходится. Для этого не раз и не два приходилось возвращаться назад и перечитывать отдельные части.

Разделить героев на людей и Ангелов было крайне сложно по той простой причине, что они вели себя одинаково. Одинаково эмоционально. Последнее у меня просто в голове не укладывалось. А как же ровность и спокойствие, о которых мне женщина-Ангел говорила? Или они только здесь приняты, а на земле можно волю чувствам давать? То-то меня туда тянет, с моими вспышками неконтролируемыми.

Или это земля так на нас действует? Кстати, и этот Ангел об этом пишет. Правда, судя по тому, что он пишет, он уже тогда сумасшедшим был.

Я также отметила, что у всех этих Ангелов на земле другие — у каждого свое — имена были. Это сразу же во мне отклик нашло, и я их так потом про себя и называла, чтобы не путаться.

Сумасшедший … Анатолий сказал мне во время последней встречи, что прямо общался со многими людьми. Хорошо. Я, кстати, почти догадалась, что он на земле психологом работал. Его человек — та самая Татьяна, за которую он меня принял — оказалась его женой. Хорошо. Возможность такого я тоже предполагала. Но ведь она же знала, кто он! Почему это не упростило ему задачу влияния на нее?

Причем, судя по другим Ангелам, такая откровенность не была ни правилом, ни исключением из него. Как Ангелы определяют, кому открывать свою природу, а кому нет?

Свои люди были не у всех Ангелов, которые при этом общались и с другими людьми, среди которых одни, в свою очередь, знали, что они Ангелы, а другие нет. Я почувствовала, что у меня голова кругом идет.

Да и сами эти Ангелы. У нас здесь особо тесные отношения между студентами не встречались, но сотрудничество в процессе обучения скорее приветствовалось. У Ангелов же в той истории царил полный хаос в отношениях. Некоторые из них почти открыто враждовали друг с другом! Другие то были не разлей вода, то в упор друг друга не видели. Вот странный Ангел меня тоже временами игнорировал, но он хоть перед этим не изображал из себя моего лучшего друга!

Ситуация с людьми тоже какая-то наизнанку вывернутая была. Я имею в виду тех, которые об Ангелах знали. Я бы не удивилась, если бы Анатолий провалил воздействие на Марину. Ангелы у нее вызывали открытую неприязнь, но при этом она вполне мирно уживалась со своим собственным Ангелом, а в штыки воспринимала почему-то чужого. Но в Татьяне Анатолий, казалось, души не чаял, хоть и с ней абсолютно нормальным Ангелом назвать его было трудно. Как он мог ее потерять?

В своей комнате читала я эту историю недолго. Она шла настолько вразрез со всем, что я в этой комнате изучала, что мне просто не по себе становилось. Вскоре, после занятий я брала с собой пачку листов и уходила читать в лес. Там весь этот клубок событий и отношений не таким безумным казался.

Но даже в лесу мне иногда перерывы требовались. Мне нужно было отложить эту историю в сторону, оглянуться по сторонам, убедиться в спокойствии и постоянстве окружающей меня реальности — и попытаться осмыслить реалии прочитанной.

Больше всего меня интересовало, почему Анатолий принял за свою Татьяну меня. Может, я внешне на нее похожа? Никто в своих воспоминаниях ее толком не описывал, но мне хотелось думать именно так.

Характером я бы не хотела на нее походить. Какая-то она была … непоследовательная. То сама покладистость и уступчивость, то находили на нее приступы самоуверенности. Наверно, в один из таких моментов Анатолий и потерял ее. Хотя он тоже хорош — мог бы и лучше изучить ее при столь долгом и близком общении и найти к ней подход в любом ее состоянии.

Я также никак не могла определиться в своем отношении к этим непонятным наблюдателям. Сначала я обрадовалась, что угадала раньше, предположив, что мы можем на земле невидимыми присутствовать. Но где у них элементарная вежливость была? Даже странный Ангел, еще не обученный как следует, и тот, почти нагрубив мне однажды, тут же опомнился и исправил впечатление. Враждебность тех Ангелов на земле это, конечно, не оправдывает, но я бы, наверно, тоже возмутилась.

Ну и, конечно, дети. Они вызывали у меня просто трепет. В земной жизни детей у меня, скорее всего, таки не было, иначе я бы об этом помнила, но окажись я снова на земле, я бы хотела иметь именно таких детей.

Они казались мне чудом, объединяющим нас и людей, мостиком, соединяющим наши миры, шансом, данным всем нам, чтобы понять друг друга и стать лучше. Неужели за ними только наблюдают? Не может быть! Наверняка у нас есть какая-то служба, которая занимается контактами с ними.

Я стала с еще большим нетерпением ждать следующего курса.

Когда он начался, однако, я не услышала ни слова не только о такой службе, но и самих детях. А также о многом другом, описанном в истории сумасшедшего Анатолия.

Преподаватель, знакомящий нас со структурой небесного сообщества, чем-то напомнил мне Франсуа, с которым работала Татьяна и у которого тоже был свой Ангел. Тот тоже умел так представить то, о чем говорил, что у слушателей глаза загорались и слюнки текли.

Этот преподаватель рассказывал нам о подразделениях нашего сообщества, их целях и задачах — и у нас перед глазами вставали одухотворенные лица хранителей, заботливые — целителей, ответственные — администраторов, а также мужественные лица Ангелов из службы внешней защиты и суровые — Ангелов из службы внештатных ситуаций.

Но он ни разу не упомянул наблюдателей. Хорошо, я из истории поняла, что это было засекреченное подразделение — наверно, новым Ангелам о нем знать пока не положено.

Но он и о темных Ангелах умолчал. Из воспоминаний их представителя, Макса, я поняла, что они находятся в оппозиции к руководству нашего сообщества, но ведь существуют они вполне открыто и даже частенько сотрудничают со службой внешней охраны! И если они в какой-то мере противодействуют другим подразделениям, почему нас сразу об этом не предупреждают?

Я не стала запрашивать дополнительные материалы по этому предмету. У меня вполне могли спросить, откуда у меня взялись сведения о более широкой структуре наших подразделений. Что-то настойчиво подсказывало мне, что о той истории, которую я читала, говорить не стоит. Если ее сочтут неподходящей для моего ознакомления, могут просто отобрать. А я уже представить себе не могла, что не узнаю ее конца.

Я вернулась к своему чтению и опять не могла поверить своим глазам. Ангел-хранитель совершил акт насилия в отношении своего коллеги — наблюдателя. И другие Ангелы не только не заклеймили его позором, а даже одобрили его поступок! Хорошо. Возможно, Ангелы, находящиеся на земле, от людей агрессией заразились, но их еще и во время служебного разбирательства оправдали!

Дальше я уже вообще ничего не понимала. То, что Ангелы объединились для защиты детей, казалось мне совершенно естественным, хотя для этого и более цивилизованные способы можно было найти. Но они же потом тут же детей от себя отослали и вернулись к своим обычным мелким взаимным придиркам! И еще удивлялись, что дети им доверять перестали!

А вот когда я дошла до части Стаса, Ангела из внешней охраны, мне пришлось просто остановиться. То, что хранитель опустился до насилия, можно было списать на пагубное земное влияние. Но небесное руководство, планирующее насилие по отношению к ангельским детям? Глава службы внешней охраны, на глазах которого эти дети выросли, разрабатывающий детали этого насилия? Люди, оказавшиеся единственными посвященными в эти планы и оставшиеся один на один с угрозой потерять своих детей? Татьяна, просящая Стаса воплотить эти планы в жизнь и лишь сообщить ей об этом заранее?

Я вдруг поняла, что мне уже абсолютно все равно, как Анатолий потерял свою Татьяну. Я вдруг поняла, что не встану с земли возле этого дерева, пока не узнаю, что случилось с детьми. При мысли о том, что с ними все же что-то случилось, у меня возникло чувство, рядом с которым былое раздражение показалось легким бризом на фоне урагана.

Я читала, перелетая глазами со строчки на строчку, и невероятно возросшая после моего пробуждения скорость чтения вовсе не казалась мне достаточной.

Новогодняя вечеринка.

Предупреждение Стаса о готовности операции.

Скандал между Анатолием и Игорем из-за машины.

Ночной разговор между Татьяной и Анатолием.

Решение поехать к Татьяниным родителям.

Ожидание Анатолия в машине.

Появление Татьяны и ее слова о записке детям.

Эта записка…

Я моргнула и метнулась глазами по странице. Больше о записке там не было ни слова. Это и понятно — последнюю часть написал Анатолий, а записку детям оставила Татьяна…

Но я видела эту записку прямо перед своими глазами! Всего несколько строчек. Обращенных к Игорю. О том, что Татьяна с Анатолием любят его…

Нет…

О том, что мы с моим ангелом любим его, что он не должен сердиться, что мы уехали без него, и что мы всегда делали и будем делать все, чтобы помочь ему.

Мне не нужно было дочитывать историю до конца.

Я увидела нашу машину, едва ползущую в снежном буране.

Я увидела моего ангела, напряженно всматривающегося в белесую мглу.

Я увидела, чуть левее, едва различимые в ней пятна света от фар идущего нам навстречу грузовика.

Я увидела свою руку в перчатке, лежащую на руке моего ангела, вцепившейся в руль — в тот последний момент, когда я резко повернула влево этот руль…