Ангел-стажёр (СИ)

Глава 7. Ожидание

Когда я понял, наконец, что делать, я просто поверить не мог, что это заняло у меня столько времени. Как я мог забыть, кто я? Я пытался напомнить Татьяне о любой своей ипостаси, кроме самой главной.

Да уж, неслучайно разрешают нам работать в видимости на земле в виде редчайшего исключения. Расхолаживают льготные условия, распыляют земные проблемы внимание, затмевают человеческие искушения истинные приоритеты.

А ведь мелькнула однажды мысль, что нельзя на Татьяну давить — нужно дать ей самой вспомнить, кто она. И дневник ее уже сколько времени под рукой был. И перечитывал я его раз сто, буквально видя каждую из описанных ею сцен…

И все равно, по земной уже привычке, стал навязывать ей другие сцены, которые мне важными казались. В конце концов, столько лет на земле она отдавала мне право принятия решения, что это право уже казалось мне естественным и неотъемлемым. Даже после того, как в самом конце она все решила по-своему.

Вот так однажды, в полном и ясном сознании, я признал, что заставить Татьяну вспомнить — себя, меня, нас — мне не удастся. И пусть только кто-то теперь заикнется о моей безграничной самоуверенности! Я и еще дальше пошел. Исключил себя из центра новой стратегии. Публично признал, что единственной по-настоящему важной частью ее жизни, которую никакие чистки до конца уничтожить не смогут, является наш сын. И смиренно попросил всех своих земных соратников-соперников помочь мне воссоздать именно эту часть ее жизни.

Они меня не подвели. Хотя каждый, конечно, по-своему. Но ожидаемо. В конце концов, их я тоже уже более-менее изучил. Знал, в целом, как к каждому подойти и чего мне это будет стоить.

Тоша, конечно, сразу согласился. Я был уверен, что в мое отсутствие Марина всю власть в нашем подполье захватила, и он наверняка уже понял, насколько ему комфортнее было под моим ненавязчивым руководством. И за моей надежной спиной, между прочим.

К Марининым условиям я тоже был готов. Когда это она упускала случай воспользоваться моим безвыходным положением? Если быть совсем честным, я куда худшего ожидал. Например, моего письменного — и кровью подписанного — обещания Татьяну на землю вернуть, а самому в родных пенатах остаться.

Стас, конечно, сразу на практические сложности нажимать начал. Ему мне даже возражать не пришлось — Марина, воодушевленная моей покладистостью, сама ему руки выкрутила. Вот пусть и посмотрит, как с ней справляться без моего мягкого сдерживающего влияния. А то внештатникам он меня отдаст, понимаешь!

К Максу я тоже сознательно напрямую не обратился. Во-первых, один раз уже просил — про ту бледную поганку хоть что-то выяснить; а во-вторых, знал, что он не удержится от соблазна в любом деле на главной сцене оказаться. Он прямо с места в карьер в роль и вступил, небрежно переиграв Стаса и в решении практических проблем, и в видении перспектив, которые моя просьба в отношении наблюдателей открывала.

А вот в отношении той бледной немочи он так ничего и не раскопал. Опять-таки ожидаемо — после того, как Стас заверил меня, что по его каналам о нем тоже никакой информации нет. Я было заикнулся, а не подсунули ли нам это непонятно что сами темные. Но Стас без малейшего сомнения отверг мое предположение. У темных свой обучающий центр имеется, и их новички туда из общего приемника попадают. А засылать неподготовленного агента, добавил Стас, никто в здравом рассудке не станет.

Одним словом, я немного успокоился, поняв, что все мои собратья-ангелы в умелых Марининых руках оказались. Напишут и быстро. Она, правда, смутно ощутила мое отсутствие в своем стальном захвате, но восполнила его Анабель. Знала бы она, как я был ей признателен, что хоть ту ни о чем смиренно просить не пришлось.

Оставался Игорь. Я не стал говорить ему, что главной причиной моего отказа ему в участии были слова внештатников. За которыми, как я подозревал, крылись попытки получения дополнительного компромата для его окончательной дискредитации. И никто не мог исключить, что попытки эти не инспирируют наблюдателями.

Но точно также никто не мог исключить, что, будучи отодвинутым от гущи событий и оставленным без нашего с Татьяной сдерживающего начала, он сам себя не дискредитирует. И поскольку Татьяна бросила меня одного — временно! — в деле исполнения святого родительского долга, придется мне как-то совмещать свой твердый тон с ее мягкими увещеваниями. Временно!

Так, твердый тон пока еще работает — Игорь пошел на кухню чай готовить. Я быстро отключился от своих соратников, уже завороженно глядящих Марине в рот, раздающий направо и налево указания, и набрал номер сына. Как там Татьяна всегда начинала? Святые отцы-архангелы, я же так ворковать не умею!

— Игорь, — максимально душевно произнес я, как только он снял трубку, — я понимаю, как тебе сейчас трудно…

— Ты уверен? — мрачно буркнул он.

— Конечно, уверен, — добавил я проникновенности в голос. — Так же, как и ты, я места себе не нахожу. Так же, как и ты, я только о ней и думаю, о том, как ее вернуть. Что уже только не перепробовал…

— Ты хоть что-то можешь делать, — снова перебил он меня.

— Да, но как видишь, пока ничего не получается, — пошел я на прямое самоуничижение, и еще дальше — на лесть: — Без тебя.

— Так может, тебе стоит и меня послушать? — взорвался он. — Может, я тоже о чем-то думаю? Может, я тоже что-то придумал?

Так, похоже, неслучайно у нас с Татьяной было строгое разделение функций в святом родительском долге.

— Говори, что придумал! — коротко рявкнул я.

Сработало.

— Если она может меня вспомнить, — быстро и четко заговорил Игорь, — если у тебя там видеосвязь работает, почему не дать мне просто поговорить с ней?

Темные меня побери, почему я сам до этого не додумался? Ну, понятно, почему — я же хранитель, а не мой компьютерами ушибленный подмастерье! Он, спрашивается, куда смотрел? Подсказать не мог, чтобы меня собственный сын в дремучесть носом не тыкал?

Я представил себе, как даю Марине отбой на операцию «Вымуштруй ангела» и чего мне это будет стоить. Она же во всеуслышание заявит, что я именно ее не редактированной главы убоялся!

— Игорь, поверь мне, — вновь вернулся я к увещевательному тону, — у нас остался один шанс. Это должен быть выстрел наверняка. Ее запрограммировали только на здешнюю реальность, поэтому есть очень высокая вероятность, что она технике не поверит, поскольку эта техника у нас не принята.

— А у тебя почему телефон работает? — спросил Игорь с интересом.

— Потому что у меня, — без ложной скромности ответил я. — У меня все, что нужно, всегда получается.

— Кроме того, чтобы маму вернуть, — без ложного пиетета вставил он.

Вот вырастил на свою голову! Откуда у него этот талант слышать именно те слова, к которым прицепиться можно? Впрочем, понятно, откуда. Слава Всевышнему, значит, можно бросить прикидываться его матерью, и начать говорить с ним, как с ней — мягко, но твердо.

— Не говори, чего не знаешь, — отрубил я. — Возвращал и не раз. Но с твоей матерью никогда нельзя было грубым натиском действовать.

Игорь недоверчиво фыркнул.

— Хорошо, — скрипнув зубами, продолжил я. — Вот скажи мне: если ты не хочешь что-то делать, тебя можно заставить?

— Конечно, нет! — еще раз фыркнул он.

— А в кого же ты, такой непреклонный, пошел? — вкрадчиво поинтересовался я.

— В тебя, — последовал мгновенный ответ.

Нет, я, конечно, польщен! Нет, я был бы польщен — в контексте другого разговора. И да, я это запомню — в качестве аргумента. В другом разговоре. Если еще раз попробует меня критиковать. Отправлю в зеркало смотреть.

— А давай послушаем, что нам на это со стороны скажут, — ухватился я за внезапно возникшую мысль. — Все воспоминания Тоша собирать будет, чтобы к печати подготовить. Хочешь с ними ознакомиться? Я думаю, о матери своей ты много чего нового узнаешь.

— Хочу, — неожиданно тихо сказал Игорь, и с такой тоской в голосе, что у меня весь боевой запал пропал.

— И звони мне, когда захочешь, — тоже негромко предложил я. — В любой момент. Если не смогу ответить сразу, перезвоню.

— А ты маму видишь? — снова оживился Игорь.

— Иногда, но сейчас только издалека, — честно признался я. — Не хочу рисковать. Наши воспоминания — это последний шанс, я тебе уже сказал.

— А ты сможешь мне ее показать? — У него дрогнул голос. — Хоть издалека?

— Как только она выйдет, — твердо пообещал ему я, решив, что потом придумаю, как это сделать в невидимости.

Это оказалось не так уж и трудно — я даже без Тоши справился. Закрепил телефон в коре дерева, включил, отошел — и увидел на экране часть леса. Прошелся по обычным Татьяниным дорожкам, отмечая стратегически расположенные деревья и выковыривая на них кору на нужной высоте, чтобы телефон в глаза не бросался. Проверил — телефон работал во всех выбранных местах.

Мы с телефоном, правда, довольно долго только часть леса и наблюдали. Татьяна туда больше не приходила. Я сходил пару раз в разведку к ее комнате, чтобы убедить и себя, и Игоря, что с ней все в порядке.

Она всякий раз сидела за столом с книгами. Я не преминул привлечь внимание Игоря к этому блестящему примеру — еще не хватало, чтобы он учебу забросил. И даже кое-как пристроил телефон в окружающей Татьянин двор растительности, чтобы продемонстрировать ему этот пример воочию. И замер возле кустарника в позе нищего на паперти, страхуя телефон от падения и поминая парой отборных выражений чрезмерную усидчивость Татьяны. Я, что, резчиком по дереву двое суток трудился только для того, чтобы здесь единственного средства связи с землей лишиться?

— Так ничего же почти не видно, — буркнул телефон голосом Игоря, и я едва успел его подхватить.

— Ты, по-моему, на издалека был согласен! — рявкнул я шепотом, переходя в аудио режим.

— А чего ты шепчешь? — тоже понизил он голос.

— Чтобы твоя мать в источник непонятных звуков чем-нибудь не запустила, — объяснил я, с максимально возможной скоростью удаляясь на безопасное расстояние.

Игорь нервно прыснул.

— Я же тебе говорил, что ты много чего о ней не знаешь, — уже нормальным голосом добавил я, добравшись до леса. — Она еще в самом начале, когда меня … пригласили … на разговор сюда наверх, моему сменщику чашкой чая в голову бросила.

— И что? — оживленно поинтересовался Игорь.

— И ничего, — гордо ответил я. — Тошу потом из невидимости почти пинками выгнала. Сказала, что иначе его наощупь найдет и не обещает, что его горло под руками не окажется.

— Да ну! — восхитился Игорь.

— А наблюдателю твоему, — ударился я в дальнейшие воспоминания, — вообще минуты передыху не давала, как только о нем узнала. В угол его однажды загнала и допрос устроила. Тот, правда, с самого начала чурбан чурбаном был.

— Интересно, — протянул Игорь. — А я думал, что только тебе с рук сошло, когда ты его окном нокаутировал.

Я вдруг явственно расслышал в его голосе нотки нездорового возбуждения.

— Игорь, даже не думай об этом! — зазвенел мой голос … как сталь, а вовсе не от испуга. — Твоей матери все с рук сошло, потому что я ее прикрывал. Мне и сейчас ее прикрывать нужно — и только ее одну.

— Меня прикрывать не надо! — огрызнулся Игорь.

— Правильно, — согласился я, молясь всем святым, чтобы и дальше так было. — Потому что ты понимаешь, что сейчас по-настоящему важно, и не будешь усложнять мне задачу.

Игорь яростно засопел в трубку.

— Он тебя все также донимает? — спросил я.

— Да плевать я на него хотел! — не менее яростно рявкнул он — похоже, не только для моих ушей.

— А вот и зря, — снова понизил я голос, чтобы дошло только до его ушей. — Ты сейчас можешь оказать нам всем еще одну неоценимую услугу. Записывай все его проявления враждебности: даты, время, обстоятельства и, главное, их последствия. Например, вечером он у тебя над душой стоит, заснуть не дает — а на следующий день ты проспал или на занятиях от головной боли мучился.

— Зачем? — озадаченно спросил он.

— Однажды твоя мать придет в себя, — терпеливо объяснил я. — Вот тогда мы за наблюдателей и возьмемся. И чем больше у нас будет доказательств их пристрастности, тем быстрее мы их на место поставим.

— Обещаешь? — тут же отозвался Игорь.

— Конечно, — уверенно ответил я.

— Нет, обещаешь, что мы вместе их на место поставим? — уточнил он.

-Хорошо, — уже не так уверенно согласился я.

Необходимость вернуть Татьяну обрастала все новыми гранями — пожалуй, только ей, из собственного опыта, удастся убедить нашего сына в важности обеспечения нашего же тыла.

Первые пару дней он звонил мне постоянно, и за это время я узнал о нем больше, чем за несколько предыдущих лет. Учеба давалась ему, как всегда, легко. Свое участие в их с Дариной бурной деятельности по объединению и сплочению ангельских детей он практически прекратил, как я и просил. За Дарину я не волновался. Во-первых, оставшись без мозгового центра в лице моего сына, она наверняка свела все их многочисленные международные контакты к простому светскому общению. Во-вторых, ее очарованный до отупения наблюдатель вряд ли увидит что-либо предосудительное в любом ее деянии, а нагрянь проверка — она и проверяющих вокруг мизинца обведет.

Освободившееся время Игорь отдал своему новому увлечению. К праву, он, как выяснилось, уже охладел, чему я бесконечно обрадовался — можно было больше не сушить себе голову, как не дать ему подпасть под влияние Макса. Увлекся он аналитикой — той информации, которую они с Дариной уже накопили.

— Зачем это тебе? — удивился я.

— Пока не знаю, — неохотно ответил он. — Мне просто кажется, что есть какая-то закономерность в нашем появлении.

— Ну давай, ищи, — подбодрил я его. — Нам сейчас никакая информация не помешает.

— Слушай, — вдруг спросил Игорь, — я знаю, что Тоша аккумуляторы тебе передал, а денег-то у тебя на счету сколько?

Я похолодел. Сколько я уже звонил? А если прямо сейчас отключится? Опять к Стасу идти? А если он опять не в настроении? Нет, прямо сейчас набрать Тошу, чтобы хоть объяснил, как в этом новшестве состояние счета проверять, а заодно и попросить его…

— Я понял, пополню, — небрежно бросил Игорь.

— А я не понял, — напрягся я. — Откуда у тебя деньги?

Я знал, что все его потребности Тоша обеспечит — после аварии Стас ему мой бумажник со всеми кредитками отдал, а я при первом же контакте коды к ним ему сообщил. Но кто ему сказал, что на моего сына можно просто так золотой дождь проливать?

— Я после сессии работать начал, — гордо сообщил мне Игорь.

— Так тебе же восемнадцати еще нет, — подозрительно заметил я.

— А я у Марины работаю, — пояснил Игорь. — Тоже аналитику ей делаю по перспективности направлений туров. Она ей с рекламой помогает.

Теперь понятно — рано успокоился насчет пагубного влияния. Если выбирать между Мариной и Максом, я бы предпочел, чтобы мой сын стал отшельником.

— Ты у нее в офисе работаешь? — решил я оценить масштаб возможного ущерба, который мне потом исправлять придется.

— Нет, дома, — ответил Игорь. — Ты же сам сказал, что она еще не может меня официально на работу взять. Результаты ей по почте пересылаю.

Ладно, тогда еще ничего. Я вспомнил Маринины инквизиторские инспекции во время моих первых психологических сеансов с ее подчиненными. Да-да, я помню, что мою первую работу она мне нашла. Но у меня же совсем другая ситуация была! У меня уже был дом, свадьба на носу, не говоря уже о нежелании упасть лицом в грязь перед Татьяниным отцом. А Игорю деньги зачем?

— И сколько же она тебе платит? — не удержался я.

— Мне хватает, — уклончиво ответил он.

Вот в этом вопросе он точно не в меня пошел. Я всегда знал, сколько стою, и не стеснялся заявлять об этом. Правда, иногда, при первой встрече, люди несколько странно на это реагировали, но потом всегда признавали, что мои тарифы соответствуют моей квалификации.

Первые дни только эти разговоры с Игорем и скрашивали мою жизнь. Татьяна все также не выходила, а мои соавторы оказались куда медлительнее меня. Моя глава написалась на одном дыхании — под впечатлением от Татьяниного дневника и как прямое его продолжение. Как бы подхватив ее рассказ, я просто физически чувствовал, что слово за словом восстанавливаю нашу связь. Я и закончил на том, как спрятал этот дневник, который она хотела уничтожить — словно тогда еще знал, что он пригодится.

Затем пришлось просто ждать остальные главы, которые, как меня предупредили, будут поступать в строго хронологическом, Мариной утвержденном, порядке. Обиднее всего было то, что Игорь и Тоша — и Марина, в чем я не сомневался — читали все воспоминания первыми. Игорь даже звонить намного реже стал.

Вот так у нас всегда, думал я, бродя по лесу в одиночестве и забвении и пиная попадающиеся деревья ногой с силой, прямо пропорциональной растущему раздражению. Кто блестящие идеи генерирует, детальные планы по их реализации разрабатывает — и кто первым их плодами пользуется? Кто манией величия страдает, заговоры за спиной плетет — и кто за это отдувается?

То ли раздражение достигло критической величины, то ли очередное дерево только с виду таким же, как остальные, было, но пнув его от души ногой, я тут же заскакал на другой, тихо взвыв. Нет, вот это уже все! Мало того, что они меня стреноживают в святом порыве восстановить Татьянину память, так еще и до физической хромоты довели! А если я теперь до конца своих дней ковылять буду? А если она опять бежать бросится, когда я ей воспоминания вручать буду? Мне ее тогда в броске, в полете, что ли, останавливать?

Я вытащил телефон, чтобы поинтересоваться … вежливо поинтересоваться у Тоши, сколько у меня времени на восстановление мобильности перед восстановлением своей семьи в полном составе.

Телефон зазвонил. Сам. Тоша. Святые отцы-архангелы, он, что, все-таки передает мысли? Они, что, уже все написали? Как только я захромал?

— Ну, — проворчал я, осторожно ступая для пробы на ушибленную ногу и судорожно вспоминая, о чем я думал во время последнего разговора с Игорем. — Дописали, наконец?

— Чего? — явно растерялся Тоша. — А, нет, там с людьми задержка. Светин Олег заартачился, она сейчас с его слов записывает. Марина с Максом уже закончили, а я…

— Что ты? — грозно рявкнул я.

— Понимаешь, — сбивчиво затараторил он, — я Маринину часть прочитал, и Макса тоже, и понял, что смягчить нужно — в свете дальнейшего распространения. И так скандал будет, зачем же еще и на конфронтацию сразу идти? Нам же нужно решение вопроса с детьми, а не тотальная облава здесь.

— А покороче можно? — поторопил я его, закипая.

Он еще будет политкорректные кружева плести, пока я здесь в прямом смысле слова головой о стенку бьюсь? И не важно, что не головой и не о стенку.

— Да не короче, — огрызнулся он, — а наоборот, слишком длинно получается. Придется мою часть на две разбить. Мы с Мариной уже все перетасовали.

Забывшись, я от возмущения топнул ушибленной ногой. Возникшая реакция вырвалась у меня из горла легким хрипом. Потом хрустнули сжатые зубы, остановив остальные звуки. Вот если ему сейчас мои мысли передаются, то я двумя руками за!

— Да не психуй ты! — досадливо крякнул он. — Половина текстов уже у меня, сейчас компоную, передаю Максу, а там уж, как его … банда со Стасом договорится.

Я молчал, старательно гася облегчение. Чтобы по телефону не передалось.

— И вообще, — вдруг разозлился он, — я тебе совершенно по другому поводу звоню. Откуда этот тип взялся, о котором ты Макса спрашивал?

В голове у меня молнией вспыхнула мысль, что у меня телефон поломался: от меня и слова, и мысли передает, а назад — ни того, ни другого. И не надо мне намекать, что я вместе с ногой и голову себе отбил. Разумеется, я понял все его слова — но не их смысл. Какое отношение имеет эта бледная немочь к нашим воспоминаниям?

— Не понял, — честно ответил я на свой вопрос.

— Ты у Макса спрашивал о каком-то типе, — медленно и отчетливо повторил Тоша. — Ну, такой — прозрачный. Макс мне его показал. А потом Аленка его у меня в мыслях увидела. А потом его ее наблюдатель узнал.

— В смысле, узнал? — оторопел я.

— В том смысле, — еще медленнее произнес Тоша, — что его история входит в программу подготовки наблюдателей. Аленкин говорит, что он — один из первых ангельских детей.

Я прислушался — в голове было абсолютно, совершенно пусто. Ну хоть что-нибудь, взмолился я, обращаясь к мыслям, и через мгновение пожалел об этом. Они участливо откликнулись на мой призыв … и чуть не похоронили меня под своей лавиной.

Это не случайно, вопила одна. Они узнали о твоем плане, вторила ей другая. Они пытаются его поломать, они уничтожают последнюю ниточку, связывающую Татьяну с землей, они пытаются подсунуть ей замену Игорю, выкрикивали наперебой третья, четвертая, пятая…

— Что делать-то? — спросил Тоша после затянувшейся паузы.

— Значит, так, — произнес я сквозь зубы, наливаясь бешенством, — пока никому ни слова. Пока я с ним не разберусь.

— Как разберешься? — тут же насторожился Тоша.

— Не переживай! — неожиданно для себя самого развеселился я. — Все будут живы и здоровы. Пошел-ка я в разведку.

— Ты там не расходись особо, — буркнул он на прощание, но с явным облегчением.

Я еще успел предупредить его, чтобы не звонил мне пару дней, пока я сам на связь не выйду, и попросить о том же Игоря. Ему пришлось объяснять, что я хочу попробовать к его матери поближе пробраться, и что даже виброзвонок может меня выдать.

— Пап, осторожнее, пожалуйста, — только и ответил мой сын.

Да что они, сговорились что ли? Когда это я был неосторожным? Кроме самых крайних случаев, конечно. Да и тогда я каждый свой, с виду опрометчивый, шаг всегда тщательно выверял и просчитывал.

Именно этим я и сейчас занялся. Похромал до круглого здания и дальше — к его обкромсанной части. Намереваясь присмотреться к распорядку дня ее обитателей, чтобы проскользнуть внутрь здания во время их занятий. Но так уж удачно сложилось, что я добрался туда как раз в это время. Не упускать же такой шанс! И нога уже прекратила … почти прекратила возмущаться … резко возмущаться, когда я на нее ступал. Не идти же на поводу у собственной ноги!

И как это у меня всегда случалось, твердость характера была немедленно вознаграждена.

Во втором же изуродованном дворе дверь в комнату оказалась открыта. Я мысленно поблагодарил его обитателя за возможность без особых усилий проникнуть в здание и от всей души понадеялся, что он изъявит желание пойти во внештатники: чем больше у них разгильдяев, тем спокойнее живется всем остальным.

Затем, не успел я подумать, по каким признакам мне учебную аудиторию разыскивать, как дверь из комнаты прямо в нее и открылась. А вместе с ней и картина, которая мне сначала понравилась.

Татьяна сидела в стороне от всех остальных студентов. А, нет, не всех — бледная немочь тоже в стороне расположилась, и скорее ближе к Татьяне, чем к другим. Это мне понравилось намного меньше.

С другой стороны, как через некоторое время убедился я, они никак не контактировали. Совсем — ни словом, ни взглядом. Татьяна с увлечением слушала лектора, а этот провокатор сидел с отрешенным лицом, словно мыслями совершенно в другом месте пребывал. Оставалось выяснить, в каком именно и с какой целью. За чем я и пришел.

Для этого нужно было дождаться конца лекции, и, к счастью, он наступил довольно скоро. К счастью — потому что за неимением других занятий, я тоже начал слушать этого, с позволения сказать, преподавателя.

Я бы возмутился этим бредом, даже если бы он моей земной профессии не касался. Вот так с самого начала, с самых азов формируют у наших новичков такое примитивное представление о людях, а потом мы на земле раз за разом в шок впадаем, столкнувшись с ними реальными. В шок и в неординарные ситуации, как их называют те мои соплеменники, которые земную жизнь исключительно с небесной выси наблюдают. И слушать не хотят, насколько эта жизнь сложнее и многограннее всех инструкций, ими написанных.

А на земле я бы этого соловья заливистого иначе, как шарлатаном, и не назвал. Ну да, психотипы, антиподы и дуалы, гороскопы — может, еще карты Таро и гадание на кофейной гуще предложит? Вот неслучайно у меня от клиентов отбоя не было — с моим глубоким индивидуальным подходом.

Наконец, эта феерическая чушь закончилась. У меня возникло непреодолимое желание раздвоиться: одна часть меня, земная, рвалась пойти вслед за Татьяной, другая, по-ангельски ответственная, тянула меня за провокатором. Естественно, в родных пенатах победила последняя. И Татьяна, к тому же, чуть задержалась, строча что-то на маленьком листке бумаги.

Хилый провокатор удалился из аудитории, ни разу не глянув по сторонам. Я бы предпочел, чтобы он остановился поболтать с кем-то — желательно, у своей двери и, категорически, не с Татьяной — но он, по всей видимости, был строго ориентирован на свою миссию окончательного затуманивания ее сознания. Ничего, проскользну прямо за ним — на земле, только с Татьяной, я этот трюк не одну сотню раз проделывал.

Он зашел в свою комнату и, не глядя, толкнул дверь назад. Я чуть придержал ее, сгибаясь, чтобы нырнуть прямо в хорошо просматривающийся угол комнаты… Он вдруг резко обернулся, обшарил глазами пространство вокруг двери и резким толчком захлопнул ее. Прямо мне в лицо. Которое я едва успел отклонить.

И кто-то мне скажет, что это наш простой, пусть даже не совсем обычный, новичок?

Вот только не на того он напал. Мастерством со мной мериться? Ну-ну. Я оглянулся. Татьяна и ее соученики уже тоже расходились по своим комнатам, причем последние обменивались на прощание какими-то прибаутками.

В мгновение ока я оказался у двери разгильдяя, а в следующее — в его дворе. Сориентировавшись, я направился ко двору подсадной утки. То, что его поместили в заросшую часть, меня совершенно не удивило — наверно, чтобы скрыть его деятельность от случайных глаз.

А вот от моих не получится, мстительно подумал я, подныривая под кустарник напротив его комнаты. Где и замер, согнувшись в три погибели и схватив рукой качнувшуюся было ветку.

Бледная немочь стояла во дворе и все с тем же нехорошим прищуром смотрела прямо в мою сторону. Ушибленная нога совершенно недвусмысленным образом дала мне понять, что находится на пределе возможностей и что если она подкосится, у меня рук не хватит содрогнувшиеся ветки фиксировать.

Заставить меня отступить второй раз? Еще и на полдороге к успеху? Ну-ну. Я осторожно, одну за другой, уложил части тела на землю и вполз прямо на дорожку, чтобы ни единую травинку не пошевелить. Там я снова замер, чтобы в случае его чрезмерно активной любознательности … действовать по ситуации. Если придется охлаждать его пыл, пусть потом докажут, что это я в этих зарослях был.

Охлаждать пришлось мое нетерпение, причем весь оставшийся день. Все нормальные новички за книгами сидели, готовясь к следующему занятию, а этот на турнике и брусьях кувыркался. По очереди. Это тоже типично, скажете? Или это он после нашей прошлой встречи упражняется — к следующей готовится?

Больше всего меня раздражало то, что он даже отдыхать в комнату не уходил — прямо во дворе на шезлонге растягивался. Я бы от скуки и сам покувыркался. Кроме этой необычной физической активности, ничего подозрительного я так и не заметил. Никакого тебе составления отчетов, ни получения инструкций, ни попытки выбраться наружу, чтобы понаблюдать за объектом операции. Даже отдыхая, он не замирал с отсутствующим видом, типичным для мысленного общения, а наоборот — наслаждался, казалось, тишиной и одиночеством.

Когда на следующий день он ушел, наконец, на занятия, я подтянулся на турнике ровно на десять раз больше, чем он, и твердо решил, что наблюдение нужно продолжить. Равномерно распределив свое внимание между этим абсолютно непонятным субъектом и его жертвой. Превратить в которую мою Татьяну я ему не позволю.

Проникать в здание через его комнату я не решился — кто его знает, вдруг он на этот раз прямо у своей двери в аудитории разместился и поджидает. Я с ним мизинцем, конечно, справлюсь, но лишнее внимание нам ни к чему. Если бы эту лекцию вообще отменили, я был бы только за, а так — еще аудиторию поменяют, до выяснения обстоятельств, ищи потом ее. А я сегодняшний день твердо настроился Татьяне посвятить.

Очень мне не понравилось то увлеченное внимание, с которым она этого шарлатана от психологии слушала. Если бы не другие студенты, я бы решил, что неуловимые они ей не только замену Игоря пытаются подсунуть, но и все аспекты меня похоронить под селевым потоком ложных воспоминаний. Где гарантия, спрашивается, что, когда к ней вернется память, она с ними не перемешается? И кому, как вы думаете, придется отделять зерна от плевел?

Как истинный профессионал, я решил отделять их сразу. Проникнуть за Татьяной в ее комнату труда не составило. Она сразу к столу бросилась, и я спокойно вошел вслед за ней — еще и дверь самому закрывать пришлось. Повеяло ностальгией по тем временам, когда я все за ней доделывал, в невидимости.

Трудности начались потом. Оказавшись в шаге от Татьяны в этой маленькой комнате, я вдруг явственно увидел перед собой ее офис в то время, когда она только-только узнала о моем существовании. Тогда я с ней на работу еще, как обычно, в невидимости ходил, а она просила меня время от времени знаки моего присутствия ей подавать. Вот точно так же — только руку протяни…

Куда? — рявкнул я мысленно руке. Может, Татьяна все и забыла, но у нее и тогда реакция на неожиданные прикосновения была на уровне рефлексов — я не всегда уворачиваться успевал. А сейчас с поврежденной-то ногой? А если она по второй попадет? Нет уж, наползался я вчера, хватит!

Чтобы отвлечься, я заглянул из-за Татьяниной спины в книги, наваленные у нее на столе. Нет, это уже просто вредительство! Мало им создать о людях впечатление как о роботах запрограммированных, так еще и новичков нужно под эти дурацкие стереотипы подогнать! Вот что-то не помню я такого курса в своем обучении. И не важно, что я ничего другого из него не помню и вообще, когда оно было. Это определенно какое-то новшество, забивать которым голову Татьяне я не позволю. Нет, мы не позволим — ангел-хранитель и высококвалифицированный психолог. Которые, к счастью, могут объединить свои усилия в одном мне.

Ведь разрушить мою связь с ней им так до конца и не удалось. Сумел же я что-то ей внушить даже через ту стеклянную дверь. По-моему. Значит, сейчас буду ей внушать то, что своим земным клиентам мог просто сказать. Когда это меня трудности пугали? Я сосредоточился и принялся за свою обычную работу. Что позволило мне не отвлекаться … в целом … на изгиб ее шеи, шелковистые волосы, переброшенные на одно плечо, изящные пальцы, перелистывающие страницы…

Так, умница, услышала — отложила в сторону всякие гороскопы. А физиономистика нам зачем? Я же еще тогда, когда Олег этой тупиковой ветвью психологии увлекся, неоднократно объяснял — во всеуслышание и неоспоримо — что попытка трактовать работу сознания по мимике и жестикуляции является чистейшим волюнтаризмом. Что, если у объекта наблюдения нервный тик, к примеру?

Ох, ты! Забыл я, однако, что с Татьяной нервный тик гарантирован как раз наблюдающему. Она вдруг вскочила со стула и ринулась к двери — я инстинктивно отшатнулся и тут же рванул за ней. Перед дверью она, однако, остановилась и повернулась к зеркалу — я едва успел затормозить. В глубоком поклоне, так как уже согнулся, чтобы у нее под рукой наружу проскользнуть.

О, слава Всевышнему, мои рефлексы тоже проснулись! И тут же пинком отправили меня ей за спину, откуда я подозрительно уставился на ее отражение в зеркале. Она недовольно нахмурилась — и снова метнулась к столу. Я догнал ее, когда она книгу в руки схватила — и назад мы вернулись уже в одном плавном и синхронном движении.

Она принялась упражняться в мимике, раз за разом заглядывая в книгу. И честно признаюсь — я позволил ей гримасничать перед этим зеркалом, сколько ее душе было угодно. Хитрая улыбка, надменно вскинутая бровь, грозно нахмуренный лоб, обиженно поджатые губы — все они делали ее слишком прекрасное лицо похожим на мою Татьяну. Я глаз от него в зеркале оторвать не мог, лишь методично бубня «Не подходит» всякий раз, когда она сверялась с толкованием своей мимики в книге.

Так мы разделались с физиономистикой. Я принялся внушать ей, что самое время отдохнуть и пройти прогуляться, но она заупрямилась. Вот нельзя было ей память и об этой черте заблокировать?

Дальше она взялась за тесты с совершенно уже немыслимыми вопросами. Что бы Вы делали на космическом корабле? Или если бы выиграли миллион долларов? Что может на это ответить обычный человек, который эти вещи только на экране видел? И то — в виде декораций. Или еще лучше — Как бы Вы провели свободный вечер? Ну, конечно, дома, со мной! Или куда бы Вы поехали в отпуск своей мечты? Разумеется, к морю, со мной! Или с кем бы Вы хотели оказаться на необитаемом острове? Естественно, со мной!

В общем, бились мы с этими тестами несколько дней. И я никогда еще не был так горд собой, как в тот момент, когда в ответ на вопрос этого преподавателя Татьяна ответила, что так и не смогла определить, кто она. На этот вопрос я бы мог ответить: уникальная она, не придумали для нее определения.

Ну да, расчувствовался — упрямство у нее тоже уникальным оказалось.

Когда она спросила бледную немочь о дополнительных материалах, я чуть не взвыл. Когда он ей в ответ почти нахамил, я едва сдержался, чтобы оплеуху ему не отвесить — и плевать на привлечение внимания. Но они уже разговорились — и я растерялся. С одной стороны, меня, мягко говоря, не устраивало это постороннее влияние на Татьяну. С другой — я, вроде бы, за ним понаблюдать пришел, но никак не мог решиться оставить Татьяну наедине с этой макулатурой. С третьей — он, большей частью, правильные вещи говорил.

И о пристрастии людей классифицировать все и всех вокруг. И об их готовности следовать по кем-то проложенному для них пути. И о подавлении личности социумом. И о трудности противостоять этому давлению.

Но зачем он ей здесь обо всем этом говорит? Нейтрализует ее возможное воспоминание обо мне как о психологе? Убеждает ее, что ею на земле тоже управляли? И что это за намеки, что неуправляемых нигде не любят? Ладно, мне-то с последним трудно спорить. И это его заявление, что его, ангельского ребенка, признали безнадежным случаем? Он внушает Татьяне, что на Игоре крест нужно поставить? Ну, это мы еще посмотрим! Да допишут они когда-нибудь или нет?

Одно хорошо — все эти его разговоры явно погасили интерес Татьяны к тестам. Она все еще листала книги в своей комнате, но скорее машинально, а я никак не мог избавиться от мысли, что что-то в его словах было не так. Ангельский ребенок спокойно, почти обреченно и практически прямо заявляющий о невозможности своего существования? У меня мурашки по коже пошли.

Потом еще раз. И еще. Причем сосредоточились эти мурашки исключительно в нижней части спины, и только справа. Я нервно ощупал себя. Да это же телефон! Я же просил пока не звонить! Вот сейчас узнаю, кто, и убью. Если это не Игорь.

Я вытащил телефон из заднего кармана джинсов. Незнакомый номер. Не понял. Кому это Тоша мои контакты понараздавал?

Я глянул на Татьяну. Она вся ушла в книгу — вряд ли достаточно глубоко, чтобы я у нее за спиной даже шепотом поговорил, но вот стеклянную дверь чуть приоткрыть…

Телефон перестал вибрировать, как только я вынырнул из-под кустарника. Ну, знаете, это уже наглость! Я быстро нажал обратный вызов.

— О, отлично! — тут же отозвался телефон довольным голосом Стаса. — А я уже решил, что не работает.

— Подожди, — негромко сказал я, и ринулся к лесу.

Едва добравшись до первых деревьев, я наконец-то дал себе волю.

— Вы там вообще все обалдели? — заорал я. — Просил же подождать, пока я понаблюдаю! Этот же на любой шорох оборачивается! Тебе-то телефон зачем? Мысленно не мог со мной связаться?

— Мог, — отрывисто ответил Стас. — Но решил не рисковать. Этот канал точно не прослушивается.

— Не понял, — насторожился я.

— Вот и я не понял, — в тон мне ответил Стас. — Тебе уже готовые опусы нужны или нет?

— Они у тебя? — чуть не задохнулся я.

— У нас, — загадочно буркнул Стас.

— Бегу! — бросился я вглубь леса.

— Не спеши, — остановил он меня в броске. — Передавать иначе будем. Не нравится мне, что происходит.

— В смысле? — спросил я с упавшим сердцем.

— Похоже, мысленную связь слушают, — медленно проговорил он. — Получил сигнал от темных, что опусы у них, назначил рабочую встречу — и на следующий день на входе в наше здание досмотр ввели.

— Что? — не поверил я своим ушам.

— Досмотр, — нетерпеливо повторил Стас. — Внештатники. Всех входящих. Еле отбой дать успел. Так что, будешь возвращаться — готовься.

— Никуда я не буду возвращаться, — произнес я сквозь зубы, — пока Татьяне воспоминания не передам. Мне теперь за ними, что, к темным?

— Не выйдет, — мрачно ответил Стас. — К ним дорога тоже перекрыта. Все контакты только на нашей территории и после досмотра.

— А если я инвертируюсь? — предложил я. — К тебе же пробрался.

— Ты уверен, что хочешь рискнуть? — язвительно поинтересовался он. — Лучше слушай: мы, вроде, все продумали.

— Говори. — Я весь обратился в слух.

— У темных обучающий центр там же, но чуть дальше, за посадкой, — принялся отрывисто объяснять Стас. — То есть они в полном праве туда наведываться. Найди там какое-нибудь укромное место, отметь его и мне сообщи. По телефону, — с нажимом добавил он. — Там тебе все оставлять будут.

— Понял, — быстро сказал я. — Пошел.

— Давай, — бросил он, и тут же спохватился: — Нет, подожди. Что это за наблюдение ты там ведешь?

— Да за Татьяной, — неохотно ответил я, кляня свой язык. — Ей тут всякую чушь в голову вбивают.

— Да? — недоверчиво протянул Стас. — А кто тогда на каждый шорох оборачивается?

Ага, значит, Тоша мои указания в точности выполнил. Это я сам их нарушил. И не дай Всевышний, он когда-то об этом узнает.

— Стас, — небрежно начал я, как о сущей безделице, — тут еще одна странность образовалась. Не хотели тебя нагружать, пока я не разберусь.

— Какая странность? — произнес он зловеще негромким голосом.

— Помнишь, я тебе типа показывал? — напомнил я ему. — Для Макса?

— Дальше, — бросил он.

— Вы по нему ничего не нашли, — заговорил я почему-то быстрее. — А один из наших наблюдателей узнал в нем исполина, как они наших детей называют. Одного из самых первых.

Стас какое-то время молчал.

— И что ты нанаблюдал? — спросил он наконец.

— Ничего понятного, — признался я. — Он ни с кем не контактирует. Только с Татьяной изредка. Но любое движение даже спиной чует. И разговоры ведет странные.

— Какие еще разговоры? — еще тише спросил Стас.

— Да не со мной! — успокоил я его. — С Татьяной. О тотальном контроле и управляемости — причем везде. Похоже, даже у нас.

— Интересное дело, — задумчиво протянул Стас.

— Я думаю, его специально к Татьяне приставили, — высказал я еще одно предположение.

— После полной чистки памяти? — усомнился он. — Как-то это слишком сложно. Нет, здесь что-то другое…

— А можно его земную историю как-то узнать? — вдруг пришла мне в голову мысль.

— У наблюдателей? — изумился Стас.

— А почему нет? — настаивал я. — У Тошиных. Они ведь и тогда помогли, когда с нашим инцидент приключился, — Стас хмыкнул, — и сейчас сами на контакт пошли.

— Я должен подумать, — решительно заявил мне Стас. — Что-то напрягают меня эти совпадения. Ваша авария…

— Не наша, а ваша, — не удержался я.

— … с мелкими связана, — проигнорировал меня Стас. — И тут же мелкий аксакал выскакивает. И меры безопасности вдруг до абсурда доходить начинают… — Он снова помолчал, и вдруг рявкнул: — Вот откуда ты на мою голову взялся?

— Я здесь при чем? — возмутился я.

— Почему вокруг тебя вечно турбулентность возникает? — продолжал кипятиться он. — Где бы ты только не появился! Вокруг тебя все же рушиться начинает! Ладно бы только на земле…

— Вокруг тебя все рушиться только начинает, — тоже завелся я, — а у меня все уже разрушилось, и не моими стараниями.

— Ладно, давай восстанавливать, — мгновенно остыл он. — За аксакалом понаблюдай, раз ты уже на месте, но издали. Главное — место для опусов найди. Все, — отключился он, даже не попрощавшись.

Мимолетно глянув в сторону круглого здания, я бросился в сторону дальнего леса. Непосредственная угроза Татьяниному разуму ликвидирована, теперь главное — его в сознание привести.

Прочесывая дальний лес, я обнаружил, что по мере удаления от нашего обучающего центра и приближения, по всей видимости, к такому же центру темных, этот лес становился все более похожим на человеческий. Очень мне обидно стало — пока я не заметил, что и укромных мест там намного больше. Но как их отметить?

Выручила меня, естественно, любимая стихия. Ручей в лесу оказался только один, и ближе к темным он был полноводнее, но все с тем же каменистым дном. Увидев в одном месте поваленное дерево, заросшее с обеих сторон травой, за которой, однако, вполне можно было под ствол небольшой предмет спрятать, я соорудил возле него небольшое языческое капище из камней, нервно посмеиваясь над иронией ситуации.

Позвонив Стасу и объяснив, как найти это место, я устроился неподалеку в ожидании. Ожидание затянулось. Я уже раздраженно поглядывал на часы, решая, то ли здесь оставаться, пока воспоминания не принесут, то ли возвращаться, чтобы с Татьяной на занятия идти. Мало ли что ей этот «исполин» в весе комара еще наговорит. С другой стороны, говорят они обычно после занятий — подожду, пожалуй, еще немного, заодно и очередной цирк с представлением ангелами людей пропущу.

Это ожидание ничуть не добавило мне симпатий к темным. Лучшую часть леса себе оттяпали, сами на доставку материалов напросились, доставка эта им максимально упрощена — и я уверен, что они сейчас специально время тянут, чтобы все их значимость прочувствовали. Я замахнулся ногой, чтобы пнуть что-нибудь — по ней дрожь прошла. А, это опять телефон!

— Забирай, — коротко скомандовал Стас.

И отключился, не дав мне и слова сказать о саботаже темных.

Я с сомнением подошел к поваленному дереву. По-моему, вокруг него ничего не поменялось. Я все же пошарил под стволом рукой … и тут же наткнулся на небольшой чемоданчик. В котором обнаружилась увесистая пачка листов бумаги с напечатанным на них текстом. Ладно, отдадим им должное, этим темным. Разумеется, передачу подпольной литературы лучше в невидимости совершать!

Я успел почти к самому началу Татьяниных занятий, устроился в аудитории позади нее и углубился в чтение. И больше уже ничего не видел и не слышал.

Чем дальше я читал, тем торжественнее становилась моя очередная клятва никогда, никогда больше не идти на поводу у Марины. После прочтения ее части я понял, почему она выдавила из меня отказ от редактирования. А также почему Тоша решил … смягчить … впечатление.

Но главное — я же просил в центр всех воспоминаний Игоря поставить! Как ни странно, только люди и прислушались. Им Марина мою просьбу как посылку передала — целиком, себе даже крохотной ее части не оставив? Ей обязательно нужно было человечество выпятить, в лице Татьяны, в каждом втором абзаце пиная ногами ангельское сообщество, в лице меня?

От Тоши я тоже такого нытья не ожидал. Казалось, должен был научиться под моим началом проницательности и трезвой оценке ситуации. Нет, я, конечно, знал, что Дарина именно на нем свой убийственный шарм начала оттачивать, но с какой стати каждый ее чих оправдывать мнимыми ошибками окружающих?

Кто-нибудь из них задумался, каково было Татьяне ежедневно находиться в обществе этого злобного монстра-наблюдателя, видеть его разрушительное воздействие на Игоря и быть совершенно не в состоянии что-либо сделать? Из всех моих соавторов один только Тоша с этим племенем напрямую сталкивался, так и ему вполне вменяемые экземпляры достались.

Я понял, что тоже одной частью на ограничусь. И даже двумя. Не дам я ни Татьяне, ни Игорю, ни всем остальным, если до этого дело дойдет, увидеть столь искаженный ее образ.

Кроме того, уже из первой части этих воспоминаний я узнал, сколько событий происходило в жизни Игоря за нашими с Татьяной спинами. Так вот пусть и он узнает, что в это время с нами, с Татьяной происходило. А также о том, что она его собой закрыла — не будет часть Стаса, со всеми заговорами, последней.

На следующий день я ушел с занятия на полчаса раньше и направился прямо в комнату Татьяны. Откуда и набрал Тошу.

— Когда допишете? — без всякого вступления спросил я.

— Еще пару дней, — торопливо ответил он. — Анабель уже свой текст прислала, Макс тоже закончил, Стас дописывает. Передаст, наберем — и сразу тебе.

— Я свои тоже передам, — также немногословно добавил я. — Через Макса.

— Почему через Макса? — спросил Тоша, и я понял, что Стас еще не ввел его в курс наших новшеств.

— Так быстрее будет, — уклончиво ответил я.

— А может, ты свои рукописными оставишь? — предложил он. — Так еще быстрее будет.

— Да нет уж, — усмехнулся я. — Это еще и для Игоря пишется — пусть он все и читает. И предупреждаю тебя: Марина сказала, что без редактирования, так чтобы никакого не было.

— А тебе уже можно звонить? — совсем робко поинтересовался Тоша. — Игорь совсем извелся.

Я попытался вспомнить, сколько дней длится мое наблюдение, и сбился со счета.

— Я ему сам позвоню, — пообещал я. — Сегодня.

Звонок я все же отложил. Во-первых, Татьяна с минуты на минуту должна была вернуться, а во-вторых, сейчас было намного важнее как можно скорее закончить воспоминания.

Я успел вернуться в аудиторию как раз, когда все уже начали расходиться. Убедившись, что бледная немочь снова игнорирует Татьяну и дождавшись, пока аудитория опустеет, я прошелся по всем столам Татьяниных соучеников, переполовинив запасы бумаги на них. И совесть меня не мучила. Если я у главы отряда карателей бумагу для своей первой части стащил… В конце концов, в родных пенатах я полное право на снабжение имею.

В пустой аудитории, без назойливого жужжания моего горе-коллеги и бурной активности его студентов, я еле успевал записывать нахлынувшие воспоминания. И настрой подходящий был — даже косвенное общение с Мариной всегда будило во мне боевой дух. И неловкость от того, что об Игоре забыл, помогла — многое я специально для него написал. В частности, как Татьяна всегда и от всех защищала его. Вплоть до самого конца. А потом вспомнилось, как били по ней приступы его дурного настроения…

Вот так и не сдержал я данное ему через Тошу слово — закончил писать на следующий день, уже когда новая лекция началась. И сразу же ушел, через комнату разгильдяя, которая прямо на дальний лес выходила, чтобы как можно быстрее все тексты на землю переправить. И найдя под поваленным деревом чемоданчик и сложив туда свои записи и Татьянин дневник, который всегда при мне был, позвонил Тоше и попросил его передать Максу, чтобы их побыстрее забрали. И пошел назад к Татьяне, набирая на ходу номер Игоря.

Вот сейчас, прямо на живом примере, я объясню ему, как приоритеты расставлять.

— У вас все в порядке? — заорал телефон после второго гудка.

— Ты чего орешь? — отозвался мой не до конца израсходованный боевой дух.

— А ты чего не звонишь? — ничуть не сбавил он тон.

— А ты почему не в институте? — перешел я в наступление, чтобы не отвечать.

— Так жду же! — опять не отступил он. — Твоего звонка. Ты же обещал! В институте Дара скажет, что я заболел, — чуть помолчав, добавил он уже спокойнее.

— А ты заболел? — тут же встревожился я.

— Да нет, — отмахнулся он от меня. — Что у вас случилось?

— Игорь, извини, — вспомнил я о родительском долге подавать хороший пример. — Я знаю, что обещал. Последние части дописать нужно было.

— А ты их уже передал? — оживился он.

— Да, — ответил я. — Сегодня, надеюсь, у вас будут. А что?

— Я Тоше обещал помочь с набором, — объяснил он, и, снова помолчав, добавил: — Но я и сам их прочитать хочу.

— Почему? — насторожился я. Когда это из мгновенного исполнения моих желаний что-то хорошее выходило?

— Я никогда не мог понять, — задумчиво ответил он, — как вы друг с другом уживаетесь…

— Да вот как-то уживались, — усмехнулся я. — Там, небось, все сейчас от меня отдыхают.

— Из того, что они написали, — продолжил Игорь, — я бы тоже так подумал. Но я вижу, как им всем тебя не хватает. Нам вас не хватает, — тут же поправился он, и вдруг спросил: — А ты тоже … отдыхаешь?

— Я отдыхаю? — мгновенно взвился я. Чтобы не расчувствоваться.

— Я имею в виду, от всех, — уточнил он. — Включая меня.

— Значит так, — вернулся я к проверенному твердому тону. — Слушай меня внимательно. Я здесь возвращаю этих всех твоей матери. Включая и в первую очередь тебя…

— Не знаю, — перебил он меня, — может, так лучше, что она все забыла.

— Понятно, — вздохнул я от досады. — Чью часть прочитал?

— Макса, — неохотно признался Игорь. — И Анабель. И Тошины. Да всех! — вдруг почти выкрикнул он.

— И что? — спросил я. — Решил соответствовать написанному?

— Да при чем здесь… — прошипел он.

— Мои почитаешь, — не дал я ему закончить. — Кстати, дифирамбов там себе не жди.

— Что-то мне уже перехотелось читать, — буркнул Игорь.

— А там больше о твоей матери написано, — заметил я. — Ты это читай. А то вообразил, понимаешь, себя центром вселенной…

— Так я же в тебя пошел, — снова буркнул он.

— Чего? — рявкнул я.

— Пошутил, — быстро ответил он, и не удержался — прыснул.

— Пользуешься, да? — грозно поинтересовался я. — Моментом, да? Когда я до твоего уха дотянуться не могу, да?

— Нет, в ухе уже звенит, — открыто рассмеялся Игорь, и вдруг добавил: — Вот почему у нас по телефону получается разговаривать?

— А ты ложь по телефону не слышишь, — тоже пошутил я.

— А ты врешь? — резко спросил он.

— Нет, — успокоил я его. — Но ты этого не знаешь. И не препарируешь каждое мое слово, теряя их смысл. Ложь тоже разная бывает… — Я решил рискнуть. — Твоя мать, например, всех обманула, чтобы сюда попасть. Вопрос — ради чего?

— Что? — У него даже голос зазвенел.

— Почитаешь, — коротко ответил я.

— А она точно вспомнит? — тихо спросил Игорь.

— Естественно, — уверил я скорее себя, чем его, и вдруг замер. — Подожди…

Разговаривая с Игорем, я незаметно для себя добрался до круглого здания. И тут же увидел силуэт Татьяны между стволов деревьев. Это, что, к ней память возвращается? И именно с тех моментов, когда она на земле норовила из-под моего контроля ускользнуть? Я же впервые за столько дней совсем ненадолго отлучился! В полной уверенности, что усидчивость ее в комнате удержит.

— Что случилось? — встревоженно булькнул телефон.

Глянув на него, я вдруг вспомнил еще одно обещание, данное Игорю раньше. Вот и реабилитируюсь.

— Я тебе ее сейчас покажу, — негромко произнес я.

Телефон забулькал, как хороший соус на пороге готовности.

— Ни звука! — еще тише предупредил я, направляясь в сторону Татьяны.

Понаблюдав некоторое время за ее передвижениями, я выбрал ближайшее подготовленное дерево на ее траектории и пристроил в его коре телефон. Подумав, я все же для гарантии отключил звук. Может, Игорь и в меня пошел, но до моей выдержки ему еще далеко.

Мы вместе наблюдали за приближающейся Татьяной. Когда она прошла, я глянул на телефон, на экране которого Игорь отчаянно размахивал руками. Я понял — и мы еще раз вместе наблюдали за Татьяной с другого места. И еще раз. И еще много раз.

А потом у меня телефон разрядился. Я подключил его к аккумулятору и, дождавшись возможности вызова, позвонил Игорю, сказав, что с такими сеансами у меня никаких зарядок не хватит.

— Какая она красивая! — только и ответил мне Игорь.

— Все, иди и помогай набирать, — скомандовал я ему, и, спохватившись, добавил: — Только институт не пропускай!

— Один день болеть неприлично! — расхохотался он, и отключился, пока я воздух в легкие набирал.

Следующие несколько дней показались мне бесконечными. Сидя на лекциях позади Татьяны, я в прямом смысле каждую минуту считал: во время ежедневных прогулок по лесу, к которым она вернулась — каждый пройденный метр. Игорю я больше не звонил, чтобы не отвлекать его. Он набрал меня сам. К счастью, когда мы в лесу были.

— Готово, — выдохнул он. — Передали Максу.

На радостях я устроил ему еще один показ его матери, бродящей по дорожкам с тем выражением светлой задумчивости на лице, от которого у меня всегда дыхание перехватывало. Показ, однако, оказался недолгим — перебегая к следующему дереву, я вдруг увидел на экране вызов от Стаса.

— Стас. Все. До связи, — сказал я Игорю, и переключился.

— Можешь забирать, — как всегда коротко бросил Стас, и я еще никогда в жизни не был так рад его немногословию.

Если бы в родных пенатах проводили соревнования по бегу, в тот день я бы точно установил рекорд. Мчась назад, однако, я решил установить еще один — в терпении. Очень не хотелось остаться единственным посвященным не во все детали нашей коллективной истории — особенно, в части Стаса. И отдышаться не мешало.

Пробегая глазами страницу за страницей, я делал мысленные зарубки в памяти. С Тошей — благородно повысить его до звания ответственного за контакты с наблюдателями. С Максом — подробно обсудить отдельные термины, которыми он моего сына наградил. С Анабель — скрупулезно составить список знакомств, которыми Игорь с Дариной во Франции обзавелись. Со Стасом — настойчиво выяснить, кто конкретно отдал ему приказ на разработку нашей аварии. С Мариной — вежливо поинтересоваться, как могла она, знающая Татьяну чуть ли не с детства, не понять, что та задумала…

Свою, последнюю главу я перечитывать не стал. У меня и так перед мысленным взором стояли огромные глаза Татьяны за секунду до того, как она руль вывернула. Ее глаза, полные отчаянной решимости, просьбы о прощении, как я сейчас понял, прощания на всякий случай — и надежды. Надежды на меня.

Эта картина и дала мне силы провести разговор с Татьяной в спокойном и выдержанном тоне. Она всегда на меня надеялась — и у нее всегда были для этого все основания. Я сыграю любую роль, лишь бы снова рядом с ней оказаться. Вон видео-оператором уже за ней по лесу бегал, усмехнулся я.

Она согласилась прочитать наши воспоминания. Вежливо и отстраненно, но согласилась. Чуть оживившись при моем упоминании людей, но и только. Я вглядывался в ее лицо в поисках хоть мельчайшего следа более личного интереса — она держалась по-ангельски приветливо, но невозмутимо. И я вдруг понял, что согласен даже на такое обезличенное общение. Если она все же не вспомнит.

Теперь оставалось только ждать.

К сожалению, все те же безликие они так не думали. Наверно, мой переход в видимость для разговора с Татьяной был все же зафиксирован.

На следующий день в голове у меня раздался уже почти забытый и оттого еще более отвратительно жизнерадостный голос оператора мысленной связи.

— Добрый день! Ваш руководитель приглашает Вас на встречу, — прощебетала она.

— Когда? — растерялся я от неожиданности.

— Через полчаса, — ответила она.

— Извините, а можно через пару дней? — спросил я без особой надежды. — Я еще … думаю.

— К сожалению, время встречи не может быть изменено, — последовал ожидаемый ответ.

Я трижды проклял себя за потерю бдительности. Ну ладно, засекли они меня, но мог же не отвечать — пусть потом доказывают, что я вызов слышал. Теперь же делать было нечего. Не откликнуться на прямой вызов своего руководителя было немыслимо. Ладно, ничего, Татьяне все равно хоть пару дней нужно, чтобы все прочитать — успею.

Добравшись до административного здания, я, однако, засомневался в этом. Перед входом в него оказался пост. Настоящий пост с тремя внештатниками, надежно блокирующими дверь. Телефон! Я выключил его, решительно вспомнив все случаи, когда я перед лицом куда более серьезных оппонентов выкручивался. Эти на земле появляются только для того, чтобы собратьям руки заламывать и пред ясные очи вышестоящего начальства их доставлять.

Они действительно досмотрели меня — даже по карманам и бокам обхлопали. И телефон, конечно, нашли.

— Это что? — спросил один из них, хмуро вертя в руках мою единственную связь с землей.

— Сувенир с земли, — небрежно бросил я.

— А что он делает? — подозрительно прищурился внештатник.

— На земле текстовые сообщения передает, а здесь — ничего, естественно, — пожал я плечами.

— Тогда зачем он Вам? — Он продолжал пристально смотреть на меня.

— Говорю же, сувенир, — терпеливо объяснил я. — Бумаги им придавливаю.

Внештатник начал нажимать на все кнопки подряд. К счастью, быстро.

— У меня вообще-то через шесть минут встреча с руководителем, — словно между прочим обронил я.

— А это что? — кивнул внештатник на часы.

— Часы, — не стал больше ничего придумывать я. — Время показывают.

— Зачем? — снова спросил он.

— Чтобы не опаздывать, — с нажимом произнес я, и сунул ему свое запястье под нос. — Вот, уже пять минут осталось.

Он молча вернул мне телефон и отступил в сторону, открыв дверь. Как только я шагнул внутрь, она за мной захлопнулась. Очень не понравился мне этот звук.

Но раздумывать было некогда. Я рванул на наш этаж и, поставив еще один личный рекорд по бегу, точно в указанное время постучал в дверь кабинета своего руководителя.

Понятно, подумал я, входя — я все еще не в фаворе. И на этот раз перед столом моего руководителя никакого места для сидения не оказалось. Не говоря уже о кресле.

— Я слушаю Вас, — сказал я, поздоровавшись и подойдя к его столу.

— Это я Вас слушаю, — ответил он, глядя на меня поверх сложенных домиком пальцев. — Что Вы решили?

— Честно говоря, я хотел бы еще подумать, — решил я еще раз испытать свою удачу.

— Вам было дано достаточно времени, — ответила она голосом моего руководителя.

— Тогда, — медленно произнес я, — лучшим решением мне кажется переквалификация.

Мой руководитель молчал некоторое время. Наконец, он опустил руки и положил их перед собой на стол.

— Вы хорошо все взвесили? — спросил он, глядя на свои руки.

— Нет, — честно ответил я. — Но если у меня нет больше времени…

— Хорошо, — перебил он меня. — Какое подразделение Вы выбрали?

М-да, хоть бы для вида попытался отговорить меня, показал, что не хочет ценного сотрудника терять.

— Я хотел бы пройти стажировку во всех подразделениях, — четко и раздельно произнес я.

Он снова поднял на меня глаза. И брови вместе с ними.

— В процессе стажировки я смогу точнее определить, где буду более полезен, — объяснил я.

В глазах моего руководителя снова что-то мелькнуло. Как в тот первый раз. Когда он уклонился от ответа на вопрос, запрещено ли мне видеться с Татьяной. Интересно. Может, он рассчитывает на приобретение двух ценных сотрудников вместо потери одного?

— И я хотел бы еще спросить, — снова заговорил я, глядя на него в упор. — Если подходящего места для меня не найдется, я хотел бы вернуться.

— Почему Вы решили, что сможете вернуться? — спросил он, встретив мой взгляд с равной настойчивостью.

— Вполне может оказаться, — быстро ответил я, — что я все же больше пользы здесь принесу. С собой.

— Пока не вижу предмета для разговора, — проговорил он, отводя взгляд и берясь за ручку и лист бумаги. — С какого подразделения Вы хотите начать? Я сегодня же издам распоряжение о Вашем переводе.

По-моему, он как-то говорил, что моя эксцентричность его больше не шокирует. Что к ней уже все привыкли. Что она … как там было?.. — свежее дыхание вносит? Сейчас проверим.

— Я хотел бы начать с того подразделения, где будет обучаться последняя из прибывших группа новичков, — выложил я карты на стол.

Так, это он от моей эксцентричности отвык за столько лет или это она у меня за тот же период времени пропорционально увеличилась?

— Вновь прибывшие Ангелы проходят ознакомительный курс в обучающем центре, — почти воскликнул мой руководитель. — Полноценные Ангелы, после выбора профессии, стажируются непосредственно в подразделениях.

Э нет, это не моя эксцентричность, а его изумление нарочито преувеличено. Это он опять, что ли, как бы случайно, от потрясения проговорился?

— У меня ознакомительный курс очень давно был, — не соврал я ни единым словом. — Я хотел бы стажировку с самых азов пройти.

— Зачем? — коротко спросил он, снова уставившись на меня немигающим взглядом.

— Так, понятно — карты на стол я выложил, только рубашкой вверх. Сейчас исправим.

— Я буду работать в том подразделении, которое выберет моя жена, — просто объяснил я.

— Она Вам больше не жена, — быстро отреагировал мой руководитель.

Слишком быстро. Он мне опять словно что-то подсказывает. Что? Что карты на столе — это красиво, но тузы лучше в рукаве держать?

— Значит, будет ею, — решительно произнес я.

— Почему Вы в этом так уверены? — с искренней, похоже, заинтересованностью спросил он, чуть поведя глазами вправо.

Вот туда я и ответил, не глядя, правда. Громко и отчетливо. Чтобы ни у кого никаких сомнений не оставалось.

— Потому что однажды она меня уже выбрала. Значит, выберет и еще раз. Даже если все забыла. Я просто заново с ней познакомлюсь.

В глазах моего руководителя мелькнула непонятная усмешка. На мгновенье. Перед тем, как он опустил глаза на лист бумаги на столе и скептически поджал губы.

— О решении Вам сообщат по рассмотрении моей докладной записки, — отпустил он меня кивком головы.

Отлично, подумал я, вылетая из его кабинета, пусть рассматривают вдумчиво и внимательно. Хорошо бы как минимум три-четыре дня. Чтобы Татьяна дочитать успела. А там, глядишь, и не придется нам во всех подразделениях стажироваться.

Я скатился на этаж администраторов, распахнул дверь на волю … и чуть не врезался во внештатника, стоящего на ее пороге. Я дернулся вправо, потом влево — он в точности повторил мои движения. После чего протянул мне руку ладонью вверх. У нас, что, деньги в мое отсутствие появились? А почему только за выход платить нужно?

— Пропуск, — снизошел до меня внештатник.

— Какой пропуск? — Мне показалось, что я ослышался.

— С указанием места назначения и цели пребывания там, — оттарабанил он, как робот.

— У меня нет ограничений в перемещениях, — принял я максимально надменный вид. — Особым пунктом оговорено.

— А мы Вас и не ограничиваем, — язвительно усмехнулся он. — Вон там, — ткнул он указательным пальцем мне за спину.

Я машинально обернулся, и он, чуть подавшись вперед, захлопнул дверь прямо у меня перед носом.

Ногу я остановил уже в замахе. Может, я и выбью эту дверь, и с ними, пожалуй, справлюсь, но у них же подкрепление этажом выше расположилось — далеко я от них на хромой ноге уйду?

Кроме того, недавний опыт общения с внештатниками возле этажа Стаса напомнил мне, что с ними всегда проще действовать обходными путями, а не грубой силой. Ее они ожидают. А вот рейда в свой тыл — нет.

Я поднялся к ним на этаж и чуть потянул на себя входную дверь. Она легко открылась, и я увидел… Сначала отсутствие поста. А потом совершенно другой пейзаж. У нас, что, этажи не только вверх и вниз, но и во все стороны уходят? А где гарантия, что они еще где-то между собой соединяются?

Оставалась одна надежда — на Стаса.

Но, похоже, повышенные меры предосторожности теперь для всех строго обязательны. Я широко распахнул входную дверь на этаже внештатников, шагнул наружу, мгновенно перешел в невидимость и инвертировался — и проскользнул назад в здание, дав двери свободно закрыться. И пошел вниз, к Стасу.

Интересно, а почему у него на этаже двери наружу нет? Его костоломы прямо на земле, что ли, стажируются? При мысли о костоломах заныла рука, заломленная их главой не так давно. Нет, не пойду я к нему. Его прошлое намерение отдать меня внештатникам приобрело слишком реальные очертания.

Вернувшись на пол-пролета вверх, я вытащил телефон и включил его.

— Ну, у тебя и чутье! — восхищенно воскликнул Стас, сразу же сняв трубку. — Сам тебе звонить собирался.

Я поздравил себя с проявленной предусмотрительностью. Выбирать между мрачным и довольным Стасом я предпочитаю на расстоянии.

— Подожди, — остановил я на всякий случай его комплименты. — Ты о пропусках знаешь?

— Знаю, — тут же помрачнел он. — Для всех, без исключения, до особого распоряжения.

— А можешь мне выписать? — спросил я.

— Не могу, — разбил он мою последнюю надежду. — Ты же не в моем отряде.

— А если я к тебе перейду? — тут же родилась у меня следующая.

— Нет! — рявкнул он так, что у меня от телефона голову отбросило. — Не надо. Я хочу жить спокойно. Или хотя бы так, как сейчас. Мне головной боли хватает с тобой на дальней орбите. А с какого это перепуга ты ко мне собрался? — соизволил, наконец, поинтересоваться он.

Я рассказал ему о своем разговоре с руководителем. Он заставил меня повторить некоторые части его во всех подробностях.

— Интересно-интересно, — протянул он наконец. — Я чего тебе звонить-то собрался. Похоже, у Татьяны вводный курс заканчивается. Мне велено пару ребят откомандировать в тренировочный павильон, для инструктажа молодняка.

— Стас, выпусти меня отсюда! — взмолился я.

— Не могу, — с досадой повторил он. — Но думаю, пара-тройка дней еще есть в запасе. И еще мне кажется, — задумчиво добавил он, — что за это время получишь ты и разрешение, и пропуск.

— Почему? — нахмурился я.

— Потом расскажу, — отмахнулся он.

И это после того, как я ему только что все свои новости как на духу выложил?

— А ты поторопить их не можешь? — решил я потребовать … попробовать потребовать компенсацию.

Он помолчал какое-то время. Я затаил дыхание.

— Нет, не могу, — решил он все-таки добить меня. — Я и так сейчас во все стороны копаю, не знаю, сколько это еще незамеченным оставаться будет. Потом расскажу, — снова рявкнул он, хотя я еще и рта не успел открыть. — Подожди пару дней, если ничего не ответят, подключусь.

Те дни возле Татьяны, когда я ждал прибытия последней части наших воспоминаний, только казались мне бесконечными. Минут в бесконечности оказалось намного меньше, чем секунд, которые я сейчас считал.

Мое очередное неосторожное пожелание, чтобы решение о моем переводе рассматривалось три-четыре дня, было, разумеется, услышано и принято во внимание. Как выяснилось, мне даже навстречу пошли, даровав верхний предел запрошенного срока.

Я провел эти дни в засаде возле выхода к Татьяне. Дважды пытался прорваться — со счастливчиками, обладающими пропусками. И оба раза ничего не вышло. Повторяю: ничего не вышло. У меня! Внештатники встречали каждого выходящего, стоя перед ним уступом, и с этими двумя будками по бокам, нужно было быть ужом, чтобы проскользнуть между ними. Мог бы, я бы в гадюку превратился — яда у меня на всех троих хватило бы!

Когда в голове у меня раздался голос оператора, дослушал я ее сообщение уже под дверью своего руководителя. Был там какой-то срок или нет? Не важно!

— Вы, однако, умеете быть оперативным, — сдержанно заметил мой руководитель, вскинув голову, когда я ввалился в его кабинет.

— Да так … получилось … мимо … проходил… — ответил я, хватая ртом воздух.

Без единого слова он протянул мне какие-то бумаги. Я глянул на них, ничего не видя — строчки плыли перед глазами. Также молча, я вопросительно глянул на него.

— Ваше командировочное удостоверение в обучающий центр, — сжалился он надо мной. — Пропуск для выхода в его расположение. Разрешение на проведение исследовательской работы.

— Какой работы? — оторопел я.

— Но Вы же не думали, — вскинул он бровь, — что Ваша беспрецедентная просьба … очередная … будет удовлетворена без встречных условий?

О нет, так я не думал, даже когда был еще молодым и наивным. Впрочем, мое представление о беспрецедентности сводилось тогда всего лишь к работе на земле в видимости. Святые отцы-архангелы, я действительно был таким скромным?

— Вам придется поработать для аналитического отдела, — не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, продолжил мой руководитель.

— Какого отдела? — повторил я, как абсолютно безмозглый попугай.

— Аналитического, — терпеливо, именно как такому попугаю, повторил он. — По окончании каждого курса в каждом подразделении Вы будете составлять отчет о прогрессе каждого из стажеров. Этим также занимаются и инструкторы, но их мнение нельзя назвать непредвзятым, и аналитический отдел заинтересовался возможностью получения взгляда со стороны.

Честно говоря, я понятия не имел, что он от меня хочет, но мне было совершенно, абсолютно все равно. К Татьяне пустите — а там я вам понаисследую все, что хотите! Я душевно поблагодарил своего руководителя за удовлетворение моей просьбы, продемонстрировал должный трепет от оказанного доверия и заверил его, что приложу все возможные усилия, чтобы оправдать это высокое доверие. Отступая при этом к двери мелкими шажками.

— И еще одно, — остановил он меня, когда я был уже одной ногой в коридоре. — Я желаю Вам успеха на новом поприще, каким бы оно ни оказалось. Если же оно вдруг не принесет Вам удовлетворения, мы, пожалуй, сможем взять Вас обратно.

У нас беспрецедентность в норму, что ли, вошла в мое отсутствие? Растерявшись от столь неожиданного напутствия, я просто кивнул и окончательно вышел из его кабинета.

Рывком распахнув дверь на свободу, я с ходу сунул под нос внештатнику свой пропуск. Он прочитал его. Дважды. Подозрительно окинул меня взглядом с головы до ног. И наконец, дернув уголком рта, неохотно отступил в сторону.

Проходя мимо него, я намеренно подвернул ногу и со всего размаха въехал ему плечом в корпус.

— Ох, простите! — забормотал я, добавив ему еще и руками, с виду вцепившись в него, чтобы не упасть. — Нога онемела. От долгого стояния.

Двое других дернулись было ко мне, но я уже выпрямился и, проходя мимо них, бодро гаркнул: «Удачной службы!». Они замерли, озадаченно хлопая глазами. Вот я же говорю: на все, кроме грубой силы, рефлекторная реакция у них отсутствует.

Пройдя шагов десять неспешным, уверенным маршем, я инвертировался, перешел в невидимость и побежал так, как будто за мной весь их отдел гнался.

В лесу возле круглого здания Татьяны не оказалось. Не могла она еще не прочитать! Я был уверен, что с ее ответственностью, она меня уже поджидает — чтобы либо на шее повиснуть, либо вежливо сообщить… Нет, последнее вычеркнуть!

Я бросился к ее комнате, снеся пару веток на кустарнике и даже не заметив этого. В комнате ее тоже не было. И книг тоже. И вообще никаких следов ее пребывания. Неужели их уже перевели?

Я выскочил из ее двора, по пути еще немного расширив вход в него, и принялся лихорадочно оглядываться. Ага, в глубине, среди деревьев, чуть ближе к человеческому лесу, что-то виднеется. Явно не природного происхождения. Наверно, павильоны, подумал я уже на бегу.

Увидел я Татьяну, как только влетел в лес. И автоматически ступил за дерево. Как-то страшно вдруг стало. Вот сейчас у меня еще есть надежда. Сейчас я еще могу вычеркивать, отбрасывать, отвергать мысль, что у меня ничего не вышло…

Она шла вдоль опушки из дальнего, человеческого леса — быстрее обычного. Так же необычно она оглядывалась по сторонам, и на лице у нее было довольно мрачное выражение, которого я здесь еще ни разу у нее не видел…

Так и будешь здесь прятаться и гадать о его причине, язвительно спросил я себя. До конца вечности?

Я вышел из-за дерева и направился ей навстречу. Медленно. Всматриваясь в нее и собираясь с силами.

Увидев меня, она тоже замедлила шаг. Лицо ее расправилось и заиграло приветливой улыбкой. У меня сердце упало.

— Здравствуйте, Ангел! — дружелюбно произнесла она, остановившись прямо передо мной. — Я очень рада снова Вас видеть!

Она не вспомнила! Она ничего не вспомнила! Сейчас она вежливо сообщит мне, что история оказалась довольно интересной… Я замер на месте, бросив все силы на подавление отчаяния.

Вдруг в глазах ее — на обращенном ко мне и в меру оживленном лице — вспыхнули две молнии.

— Ты что здесь, гад, делаешь? — слетело с ее губ, растянутых в жизнерадостной улыбке, яростное шипение. — Где Игорь?