Ангел-стажёр (СИ)

Глава 15. Союзники

Бывали моменты, когда моя фантастическая дочь доводила меня до белого каления. Когда она говорила мне: «Никогда не говори «Никогда»».

Она говорила эту фразу всякий раз, когда речь заходила о белокрылых и светлолицых созданиях, составляющих правящее большинство ангельского сообщества. Я неоднократно объяснял ей, что мое общение с ними на земле вызвано обстоятельствами, носит временный характер и никоим образом не означает пересмотра моего отношения к ним. Что наши с ними разногласия носят фундаментальный характер и что ничто и никогда не заставит меня забыть о них. После чего неизменно следовала та ее фраза — и я решительно обрывал разговор.

Ее пример моего союза с ними в противостоянии с наблюдателями ни в коей мере не убеждал меня. Напротив, он лишь подтверждал правоту моего отношения к светлым.

Именно у них родилась садистская идея превратить близкие им существа, порожденные их собственными собратьями, в объект чудовищного эксперимента.

Именно они рассматривали возможность уничтожения этих существ в случае признания эксперимента неудачным.

Именно они и попытались, собственно говоря, это сделать.

Я не знаю, как отреагировал Анатолий на известие об аварии, подготовленной для его отпрыска и моей Дары. Вполне допускаю, что он вытянулся во фронт перед ее организатором и непосредственным исполнителем и истово поблагодарил его за то, что попытка последнего сорвалась.

А вот на лице того херувима, который узурпировал мое законное право на постоянное присутствие в жизни Дары, не проступило и намека на потрясение коварством своим соплеменников. Напротив, он с упоением воспользовался исчезновением своего, казалось бы, покровителя, чтобы тут же занять его место.

О карающем мече светлолицых праведников и вовсе говорить не приходится. Какого сочувствия и раскаяния можно ожидать от орудия их мести, если таковые категории им самим неведомы.

Белокрылых на том сборище после гибели Анатолия и Татьяны интересовала лишь дальнейшая судьба последних. И весьма небезынтересно отметить, что рисовалась им эта судьба в самых мрачных тонах — вот так, отбросив в критический момент всякое притворство, они продемонстрировали, что прекрасно знают в глубине души, чего ожидать от своих праведных собратьев.

И тогда они вспомнили о существовании столь презираемого ими альтернативного течения. Нет, что вы, отнюдь не для того, чтобы посоветоваться или просить о помощи — правящее большинство давно уже принимает нашу помощь как нечто само собой разумеющееся.

Они даже не сочли нужным пригласить источник этой помощи на переговоры — под конвоем его туда доставили, как преступника.

И после этого, собственно, и предложили совершить прямое служебное преступление. Как еще прикажете называть нарушение приказа о распылении официально осужденного правонарушителя? При каждом удобном случае нам напоминают, что выполнение всей грязной работы для светлых — единственная причина, по которой мы не подвергаемся открытым гонениям. Той самой работы, которая каждый раз укрепляет наш образ врагов всего чистого и светлого. Ими же созданный образ. Безукоризненное иезуитство.

От решительного отказа меня удержал взгляд Дары. Только по ее лицу можно было с уверенностью сказать, что у собравшейся компании случилось несчастье. О ранимом светлом отпрыске я не говорю. Вне всякого сомнения, он в одночасье потерял обоих родителей, но вселенская печаль была его обычной миной, которую он являл миру по любому поводу. На каком основании моя Дара должна вечно разделять его мрачную меланхолию?

Я задал ей этот вопрос — в тысячный, наверно, раз — через несколько дней после того первого после исчезновения Татьяны и Анатолия сборища. Их испорченный страдалец снова взялся за свои игры, полностью лишив Дару своего благосклонного общества. Чтобы в очередной раз подчеркнуть свою значимость в ее жизни и подстегнуть ее желание вернуть его расположение.

Я вновь попытался объяснить ей столь очевидную мне, со стороны, истину. Она не слушала, забившись в угол дивана в моей единственной комнате, закрыв глаза и раз за разом повторяя одну и ту же фразу: «Ты не понимаешь».

Наконец, я присел перед ней на корточки и взял ее сжатые на коленях руки в свои.

— Дара, посмотри на меня, — негромко попросил я.

Она открыла полные мучительной тревоги глаза.

— Что я не понимаю? — еще мягче спросил я.

Она молча покачала головой.

— Я понимаю, что тебе тяжело, — продолжил я. — Погибли двое твоих хороших знакомых. Ты хочешь помочь их сыну пережить его утрату. Но ведь он довольно откровенно демонстрирует, что ты ему не нужна.

— Он больше ни с кем не разговаривает, — дрогнул у нее голос.

— Возможно, — кивнул я. — Но главное, что он с тобой не хочет общаться. Он снова исключил тебя из своей жизни. Отбросил руку помощи. Повернулся к тебе спиной. Может, пора вспомнить о гордости?

Она с вызовом вскинула подбородок.

— У него больше никого не осталось! — сверкнула она на меня глазами. — И они не просто двое моих знакомых!

— Дара, перестань, — досадливо поморщился я. — Ты потрясена, ты еще не пришла в себя, но если ты дашь себе труд задуматься, то ты не сможешь не вспомнить, что ни Татьяна, ни Анатолий никогда не питали к тебе теплых чувств.

— Ты — абсолютно — ничего — не знаешь! — отчеканила Дара, глядя на меня в упор.

— Тогда расскажи мне, что я не знаю, — снова вернулся я к терпеливому тону.

Она отвела глаза и какое-то время молчала, кусая губы. Я представил себе, как она пытается отыскать в памяти моменты теплого внимания со стороны родителей любимчика светлых, и внутренне усмехнулся — задача, по всей видимости, оказалась не из легких.

— Только дай мне слово, — вдруг выпалила Дара, — самое честное слово, что не пойдешь ни с кем ругаться.

Я нахмурился. Конечно, это было очень в ее стиле — предотвратить, сгладить, нивелировать любую конфронтацию, но что, с ее точки зрения, могло заставить меня пойти на конфликт с кем бы то ни было из-за ротозейства хранителя, допустившего гибель своего человека?

Мне стоило большого труда ни разу не перебить ее. Я дослушал до конца ее сбивчивый рассказ о том, что Анатолий и Татьяна погибли в аварии, тщательно спланированной и скрупулезно подготовленной вовсе не для них.

С самого первого момента я ни секунды не сомневался, что истинным объектом нападения была моя Дара. И организовали это нападение светлые, причем, судя по всему, по приказу с самого их всемилостивейшего верха. Им не удалось ни дискредитировать ее, ни лишить веры в себя, ни сломать ее морально — и тогда они решились на ее физическое устранение. И я был абсолютно уверен, что в душе у них при этом не шевельнулось и тени сомнения.

Ни о какой конфронтации с ними не могло быть и речи — мне с ними вообще больше не о чем было разговаривать. Единственной моей задачей было предотвратить все их последующие попытки, в неминуемости которых я не сомневался. Для чего нужно было просто раз и навсегда лишить их возможности разыскать ее.

Так я и сказал Даре.

— Я никуда не поеду! — вскочила она с дивана. — Здесь и Игорь, и Аленка, и … все. Я их не брошу!

— Дара, я повторяю, — уже с неимоверным трудом сохранял я терпение, — своим отъездом ты им только поможешь. Вот посмотришь — как только мы исчезнем, у них все тут же наладится…

— Ты не можешь этого знать! — запальчиво перебила она меня.

— Не могу, — согласился я. — Но я также не могу рисковать тобой, чтобы доказать обратное. Если понадобится, я увезу тебя силой, хотя бы на пару месяцев, чтобы ты убедилась, что я прав.

Дара отступила от меня на шаг, но продолжала смотреть мне прямо в глаза.

— Увезти меня ты, наверно, сможешь, — тихо сказала она совершенно незнакомым мне тоном, — но только потом тебе придется постоянно держать меня под замком. Потому что при первой же возможности я уйду. Навсегда.

Я смешался. Точно также она смотрела на меня после того злосчастного разговора с официальным посланником светлых, который она случайно услышала и из которого узнала и о моей, и о своей природе. Тогда она прямо к своему кумиру бросилась, и хранительский любимчик тут же такую истерику закатил, что его отец, Дарин опекун и я моментально на судилище светлых оказались. И как не претит мне это признание, вынужден констатировать, что без вмешательства благоволящего к нам в то время карающего меча закончилось бы то судилище единодушным приговором и нам троим, и моей Даре с ее истеричным скандалистом.

Я ни в коем случае не хочу, чтобы это мое воспоминание было воспринято в качестве примера некоего единения двух по сути своей противоположных течений ангельского сообщества, в результате которого мы оказались способны противостоять привилегированному отделу светлых. Напротив, в той ситуации, как в капле воды, отразилось неравноправие, возведенное светлыми в нашем сообществе в ранг естественного положения вещей.

Для начала, та ситуация вообще бы не возникла, не подними наследник Анатолия скандал с разоблачениями в присутствии своего наблюдателя. Воистину, яблоко от яблони недалеко падает. И тем не менее, в его защиту с готовностью свидетельствовали не только его отец, не только хранители и даже не только светлые.

Теперь же, когда в опасности оказалась моя Дара, когда она наотрез отказалась избежать этой опасности во имя все того же пресловутого мифа светлых о единстве и сплоченности, светлый отпрыск предпочел укрыться в мрачном одиночестве, карающий меч внезапно вспомнил о своей основной функции, а Анатолий вообще самоустранился, сбросив заботы о своем наследнике на руки окружающих и создав себе образ невинной жертвы в их глазах. А кто воспитал испорченного сумасброда, ставшего камнем преткновения на пути моей Дары к блестящему будущему, хотелось бы полюбопытствовать?

После ее ультиматума мне пришлось сменить тактику. Не подождать пару месяцев вдали от ее кумира, чтобы она убедилась, что в ее отсутствие ему ничего не угрожает, а напротив — дождаться следующего покушения на нее, чтобы она поверила моим словам и согласилась последовать моему плану.

В отличие от светлых, я всегда был готов обеспечить безопасность своей дочери совершенно самостоятельно. Но план ее эвакуации в неизвестное светлым место — к которому, по моему твердому убеждению, рано или поздно нам пришлось бы прибегнуть — требовал подготовки.

Я обратился к главе своего отдела с просьбой о личном приеме в ночное время, но решил все же предусмотреть любые неожиданности.

— Ты можешь обеспечить Даре круглосуточное наблюдение? — начал я без всякого вступления, позвонив ее опекуну. — На сегодняшнюю ночь и, возможно, на полдня завтра.

— Что случилось? — не счел он нужным ответить на мой вопрос.

— Мне нужно отлучиться, — коротко сообщил ему я. — Вернусь, сам этим займусь.

— Макс, что ты уже задумал? — снова ушел он от ответа.

— Мои планы тебя не касаются, — отрезал я. — Ты можешь гарантировать ее безопасность на несколько часов или нет?

— Конечно, могу, — соизволил, наконец, ответить он. — Но, Макс, нас сейчас все касается, особенно…

Я повесил трубку. Главное — я мог быть относительно спокоен за Дару, пока не заручусь полным содействием своего отдела. После чего, дождавшись очередного демарша светлых, смогу наконец-то навсегда покончить со своим вынужденным сотрудничеством с ними.

Последующее событие только укрепило меня в этом намерении. Не привыкли светлые, чтобы их на полуслове обрывали, и ответный маневр опекуна Дары последовал незамедлительно.

Раздался звонок в дверь. Неслышно подойдя к ней, я увидел в глазок Марину и презрительно усмехнулся. Светлый выскочка решил воспользоваться моим неизменным интересом к ней, чтобы выведать мои планы. Вот только одного он не учел: из Дариного рассказа недвусмысленно следовало, что Марина оказалась частью карательной операции против моей дочери. Этот факт не могли затмить никакие чары.

Через пятнадцать минут непрерывных звонков в дверь к ним добавились телефонные. Я вытащил телефон, чтобы отключить его — на экране появилось сообщение от Марины.

«Откроешь или мне полицию со «Скорой» вызвать, чтобы вскрыли дверь к потерявшему сознание?»

Прийди эта угроза от любого другого человека, я бы счел ее блефом. Но Марина вполне была на это способна. Более того, в свете последних событий я бы ничуть не удивился, если бы под видом полиции ко мне ворвались каратели светлых. Которые непременно дождутся моего возвращения, даже если я прямо сейчас отправлюсь в свой отдел.

Раньше мне нравилась эта решительность Марины, ее одержимость поставленной целью, готовность не щадить ни себя, ни других ради ее достижения. Но отнеся к этим другим мою дочь, она перешла красную черту. Чтобы не уподобляться светлым, я решил предупредить ее — в память о старых добрых временах — что в деле защиты Дары ей лучше не стоять у меня на пути.

— Что ты хочешь? — вновь обошелся я без предисловий, набрав ее номер.

— Чтобы ты дверь открыл, — раздалось в трубке яростное шипение.

— Я не хочу тебя видеть, — прямо сказал ей я. — Говори, что хотела.

— Очень хорошо, я звоню Даре. — Она повесила трубку.

Впервые за много лет на земле крохотные размеры моей убогой квартиры показались мне неоспоримым преимуществом — у входной двери я оказался через мгновенье.

— Ой, прости, Дара, случайно набрала, — услышал я, распахнув рывком дверь.

Марина бросилась на меня, как тигрица на добычу. Я не сдвинулся с места в дверном проеме.

— Сейчас заору! — яростно выдохнула она мне прямо в лицо.

— Ори, — процедил я сквозь зубы.

— Я на помощь позову, — продолжила она, постепенно повышая голос. — Соседи полицию вызовут. Я скажу, что ты на меня напал. Тебя заберут. До выяснения. Не попадешь, куда собрался. Подходит?

Тесное общение со светоносными карателями не прошло для нее даром. Она научилась бить, не моргнув глазом, в самое уязвимое место.

Меня не беспокоило, что, оттолкни я ее и тут же исчезни, она вызовет земную полицию или даже ангельский карательный отряд — я все равно уже намеревался покинуть это невзрачное жилище в самое ближайшее время. Но она совершенно недвусмысленно дала мне понять, что Дара будет вовлечена в любое развитие событий. Мне нетрудно было представить, какую их версию она услышит. Если я не приму меры.

Я отступил в сторону. Марина мгновенно влетела в квартиру. Я прислушался пару мгновений к мертвой тишине на лестничной площадке и спокойно и тихо закрыл дверь. Затем я повернулся и пошел неслышными шагами в комнату — к дивану, на котором уже устроилась Марина.

— Тоша знает, что я у тебя, — заявила она, глядя на меня исподлобья, — так что давай обойдемся без детективных поворотов. Если я ему через полчаса не позвоню, они с Дарой едут сюда. Ключи у Дары есть.

— Что ты от меня хочешь? — медленно повторил я свой первый вопрос.

— Я хочу, чтобы ты высказал все, что обо мне думаешь, — тут же ответила она. — А потом выслушал, что обо всем этом думаю я.

— Это уже не имеет ни малейшего значения, — холодно произнес я.

— Имеет, и еще какое! — стукнула она сжатым кулаком по дивану. — То, что произошло — это только начало. Того, что никто из нас пока не понимает. И ты явно тоже.

— Отчего же, я понимаю, — саркастически усмехнулся я. — Было совершено покушение на мою дочь. Которое не увенчалось успехом отнюдь не из-за недостатка рвения у его организаторов. Что, впрочем, тебе прекрасно известно. А вот великодушные и милосердные заказчики, похоже, в этом сомневаются. Посему организаторам придется удвоить свое рвение. А мне придется их остановить.

— Ты к своим, что ли, собрался? — прищурилась Марина.

— Однако, я ошибся, — покачал я головой.

— В чем? — Она подалась вперед.

— В том, кто тебя сюда послал, — презрительно бросил я.

Марина закрыла глаза и откинулась на спинку дивана.

— Стас получил приказ, — заговорила она, словно выталкивая из себя слова, — организовать потерю Игорем и Дарой памяти — на несколько часов, пока их не лишат воспоминаний об их контактах с другими ангельскими детьми. Его мнение даже не рассматривалось.

Типичное для светлых программирование сознания, подумал я в полной уверенности, что столь выборочной чисткой памяти дело бы не ограничилось.

— Его отказ привел бы лишь к тому, — продолжала Марина все также с закрытыми глазами, — что это дело передали бы другому, кому до нас нет никакого дела. И кто уж точно не стал бы предупреждать нас.

Я понял причину полного спокойствия светлых на том сборище после аварии. А также, насколько глубоко увязла кичащаяся своей объективностью Марина в их сетях — я определенно не был включен в ее «нас».

— К сожалению, до меня это предупреждение не дошло, — не сдержался я.

— Оно ни до кого из вас не дошло, — поморщилась Марина. — Одновременно Стас получил полный запрет на общение с кем бы то ни было из вашей братии. Что бы ты сделал, если бы узнал о таком приказе? — Открыв глаза, она уставилась на меня немигающим взглядом.

— Увез бы Дару, — ответил я без раздумий.

— Ты спрятал бы Дару, — кивнула она, — Анатолий прибил бы их наблюдателя, Тоша наверх бы кинулся пороги обивать… В результате Стаса отстранили бы и … дальше все, что я сказала раньше. У него оставалась одна лазейки — люди. Он предупредил меня, а я — Татьяну.

Очень может быть, неохотно согласился я, вспомнив одержимость Марины независимостью людей от ангелов. Но Татьяна, тут же одернул я себя — Татьяна, всю жизнь находившаяся в полном подчинении своему зарвавшемуся властелину, ни словом ему об этом не обмолвилась?

— И она, я полагаю, — язвительно заметил я, — тут же предложила себя и Анатолия в качестве жертвенной замены?

— Она предложила нечто иное, — непривычно не отреагировала на мою колкость Марина. — Они с Анатолием должны были поехать с детьми к месту аварии и не позволить совершить над ними эту вашу … мерзость в присутствии свидетелей. Напугать детей, показать им, что им грозит, если они не прекратят свои поиски таких же, как они.

Я поверил ей безоговорочно. В том, что это был человеческий план и Анатолий о нем не знал. Ни один ангел, особенно светлый, знакомый с методами своих карательных органов, не стал бы даже в шутку рассматривать этот детский лепет на лужайке. Что немедленно возвратило меня к роли того самого карательного органа.

— И организатор, судя по всему, гарантировал вам полное содействие? — процедил я сквозь зубы. — Особенно в части целости и сохранности свидетелей?

— Стас ничего нам не гарантировал. — Взгляд Марина обратился, казалось, внутрь нее. — Он был категорически против. Но Татьяна настояла. Сказала, что только у нее есть право решать, как поступить с Игорем.

— И с моей дочерью? — вырвалось у меня яростное восклицание.

— А дальше произошло нечто странное, — снова не заметила Марина моей вспышки. — Стас предупредил нас о готовности операции, но Татьяна с Анатолием уехали сами, детей оставили дома. И по дороге ни мне, ни Стасу на звонки не отвечали. Стас остановил операцию, но когда прибыл к своим, было уже поздно. Я не знаю…

— Я знаю, — резко перебил ее я. — Никто никогда и ничего больше не будет решать за мою дочь!

— Ты тоже? — Взгляд у нее снова стал осмысленным и острым.

Скрипнув зубами, я не ответил.

— Макс, покушение было совершено на них обоих, — снова заговорила Марина. — Это — единственное, в чем мы можем быть почти уверены. Наверно, кому-то стала поперек горла их активность с другими ангельскими детьми. Возможно, наблюдателям. Но Татьяна и Анатолий, похоже, смешали их планы. Больше мы ничего не знаем, пока Стас их не отыщет. Или хотя бы не узнает, что с ними случилось, — добавила она глухо. — Я согласна с тобой: попытка, скорее всего, повторится. Значит, нам тем более нельзя разбегаться по углам, где они нас скорее по одиночке достанут.

— Ты предлагаешь мне ничего не делать? — вложил я в последний вопрос ту же интонацию, которой она заставила меня скрипнуть зубами. — Сидеть и ждать, пока Дара приманкой будет? Уповать на того, кто у меня за спиной нападение на нее готовил?

— Я предлагаю тебе не ослаблять, а усилить нас, — опять засверкали у нее глаза. — Стас сейчас один там, у вас наверху, носом землю роет. Сможешь подключить своих к поискам — мы быстрее все узнаем. И здесь нам всем вместе будет проще детей постоянно прикрывать, чтобы к ним даже мышь не подкралась. И еще одно, — помолчав, добавила она. — Они уже тоже в курсе всех событий. Если ты сейчас как-то увезешь Дару и с Игорем что-то случится — она тебе этого никогда не простит.

— Значит, при всех ваших стараниях с ним все же может что-то случиться? — саркастически хмыкнул я.

— Может, — глянула она на меня в упор. — Без тебя. И без Дары, если ты решишь оторвать ее от него.

На этот раз размеры моей квартиры сыграли против меня. Задохнувшись от бешенства, я не сразу нашел слова для ответа. Марина же в несколько широких шагов добралась до входной двери. Не издав более ни единого звука — лишь грохнув, в качестве последнего аккорда, этой дверью.

Я понял, что только что услышал именно ту трактовку всех моих последующих действий, которую получит Дара. Схватившись за телефон, я увидел на экране часы — и в ушах у меня отдаленно зазвучали невнятные стенания Анатолия по поводу умения Марины руки всем выкручивать.

Времени, оставшегося до назначенной встречи с главой моего отдела, мне оставалось лишь на короткую просьбу Даре не верить ни единому слову, услышанному до моего возвращения. В ответ на что моя дочь, воспитанная в глубоком уважении к аргументации любой точки зрения, вполне могла начать с моих собственных слов.

Я был вынужден отложить обстоятельный разговор с ней. По зрелом размышлении я даже увидел в этом некие положительные стороны. В конце концов, Марина только что выложила мне всю свою доказательную базу, в то время как я сумел оставить свою при себе. Не говоря уже о дополнительных аргументах, которые я надеялся получить у главы своего отдела.

Он принял меня с выражением легкой обеспокоенности на лице. Коротко изложив ему суть произошедших событий, я перешел к своим выводам.

— Таким образом, все указывает на то, — уверенно произнес я, — что светлые начали открытое преследование не только наших сотрудников, но и наше подрастающее поколение, чтобы заранее лишить нас блестящих кадров.

— Кадров? — удивленно вскинул брови мой глава. — С чего Вы взяли, что они смогут пополнить наши ряды?

— Уверяю Вас, — гордо поднял я голову, — и весь мой опыт тому порукой, что эти дети, разделяющие с нами кровь и воспитанные в должном духе, являются нашими естественными сторонниками и последователями. И называя их блестящими, я ничуть не преувеличиваю.

— Смешанная кровь зачастую бывает очень талантливой, — задумчиво покивал головой мой глава. — Расскажите-ка мне о своей дочери.

Мне стоило большого труда уложиться в десяток относительно не длинных фраз.

— Очень интересно, — явно оживился мой глава. — Пожалуй, я буду просить Вас представить мне самый подробный доклад о ее развитии и пополнять его по мере поступления новой информации.

Воодушевленный его вниманием, я с готовностью согласился.

— Именно поэтому, — перешел я к основной цели своего визита, — я считаю, что мы должны сделать все возможное, чтобы оградить ее от нападок, да и прямой угрозы со стороны светлых.

— Я слушаю Ваши предложения, — с интересом склонил мой собеседник голову к плечу.

— Я предлагаю вынести этот вопрос на рассмотрение Высшего Совета, — начал я с самого масштабного шага, — и акцентировать его внимание на беспрецедентных гонениях жителя земли, виновного лишь в кровном родстве с представителем нашего течения…

— У Вас есть доказательства покушения именно на Вашу дочь? — перебил он меня.

— Нет, — пришлось признать мне.

— Бездоказательное обвинение не принесет нам искомого результата. У Вас есть свидетели, которые могли бы подтвердить Ваше заявление? — последовал еще один вопрос.

— Глава службы внешней охраны, — немедленно ответил я с уверенностью, которой вовсе не испытывал.

— Попытка скрыть служебную несостоятельность, — небрежно махнул рукой мой глава.

— Хранитель, на попечении которого находится моя дочь, — сделал я следующее неуверенное предложение.

— Заинтересованное лицо, — отверг его еще один небрежный взмах его руки.

— Хранитель и его подопечная, которые сорвали покушение, — решил я между делом выяснить перспективы еще одного варианта развития событий. — Если мы, конечно, не получили заявку на распыление.

— Не получили, — уверил меня мой глава. — Из чего следует, что их, скорее всего, вернут на землю избавленными от ненужных воспоминаний.

— Есть еще один свидетель, — пустил я в ход последний аргумент. — Человек. Который много лет активно участвовал в наших совместных операциях с внешней охраной. В силу чего хорошо знакомый с их методами, а также, — осторожно добавил я, — случайно оказавшийся в курсе подготовки последней.

— Это, случайно, не тот ли человек, которого Вам в свое время так и не удалось привлечь на нашу сторону? — продемонстрировал свою легендарную память мой глава.

— Тот самый, — кивнул я, пользуясь случаем заинтересовать его своими планами в отношении Марины. — Уверяю Вас, что, несмотря на отказ примкнуть к нам, этот человек весьма скептически относится к светлым и во многом разделяет нашу позицию.

— Но все же остается человеком, — возразил мне он. — Вряд ли его свидетельство будет принято во внимание. Если оно вообще будет иметь место, — задумчиво продолжил он, словно размышляя вслух, — о чем могут позаботиться целители.

— Они уже работали над памятью этого человека, — напомнил я ему, — и чистка оказалась неэффективной. Второй раз светлые на это вряд ли пойдут, тем более что история этого человека известна уже слишком многим.

Мой глава бросил на меня острый взгляд.

— Ваша идея открытого выступления против правящего течения кажется мне преждевременной, — произнес он наконец. — У Вас есть другие предложения?

— Если мы не можем привлечь их к отвественности, — перешел я к запасному плану, — я хотел бы попросить у Вас содействия в ограждении моей дочери от их преследования. Мне нужно укрытие.

Мой глава молчал, постукивая пальцами по столу и разглядывая меня с легким прищуром. Выпрямившись, я посмотрел на него с вызовом — вполне допускаю, что в моих словах можно было при желании услышать попытку использовать служебное положение в личных целях, но после стольких лет скромного даже по человеческим меркам существования на земле я считал себя в полном праве обратиться к нему с просьбой о небольшой услуге.

— Мы подготовим Вам и Вашей дочери безопасное место и все необходимое обеспечение, — вновь обрел он голос. — Вы сможете отправиться туда в любой момент, когда сочтете необходимым. Но я все же просил бы Вас оставить этот шаг на самый крайний случай.

— В связи с чем? — задал я явно ожидаемый вопрос, скрывая облегчение.

— Насколько я понимаю, — сложил мой глава пальцы перед носом и глянул на меня поверх них все с тем же прищуром, — рядом с Вашей дочерью находятся и другие полукровки. Что Вы можете сказать о них?

— Младшую я почти не знаю, — ответил я, поморщившись от использованного им термина, — что же до старшего…

Из уважения к своему главе я ограничился самой краткой характеристикой любимчика светлых, сосредоточившись на его эгоизме, испорченности и самовлюбленности.

— В таком случае, — размеренно проговорил мой глава, — разумнее было бы предположить, что попытка устранить неудавшийся экземпляр смешанной крови была направлена против него…

— Тогда я тем более хотел бы вывести свою дочь из опасной зоны, — немедленно ухватился я за его заключение.

— Позволю себе предположить, — еще медленнее продолжил мой глава, явно взвешивая каждое свое слово, — что уровень этой опасности существенно снизился после попытки реализовать ее.

— Почему Вы так думаете? — подался я вперед в ожидании тех самых недостающих частей головоломки, на получение которых надеялся.

— До сих пор внешней охране случалось проигрывать только против нас. — По губам моего главы скользнула легкая усмешка. — Провал операции, направленной на людей … или почти людей — явление беспрецедентное.

— Я полагаю, что дело в том, что речь шла вовсе не о людях, — заметил я, вспомнив свою готовность объединиться с кем угодно, чтобы защитить Дару от наблюдателей.

— Я вижу, что острый глаз Вам не изменяет, — уже открыто расплылся в довольной улыбке мой глава. — По нашим данным, изначально у светлых формировалось крайне негативное отношение к полукровкам. Теперь же складывается впечатление, что с тех пор последние обзавелись солидным лобби в верхних эшелонах правящего направления.

Затаив дыхание, я весь обратился в слух. Только что мелькнувшая мысль о союзе с кем бы то ни было приобрела новую актуальность.

— Это всего лишь мои соображения, — словно услышал эту мысль мой глава. — Но если в правящем течении образовался раскол, мы должны быть готовы им воспользоваться. И Ваше присутствие в зоне проявления этого раскола приобретает особое значение.

Я глянул на него с недоумением, которое тут же сменилось уверенностью, что сейчас будет озвучена цена той небольшой личной услуги, о которой я просил его.

— Если подобные разногласия имеют место, — ответил на мой взгляд глава моего отдела, — то они держатся в строжайшем секрете, причем на самом высоком уровне. Иначе хоть какие-то слухи уже дошли бы до нас. Открыто одна из сторон выступила на земле — как раз в том месте, где у нас, к счастью, есть резидент в Вашем лице. Я полагаю, что ответ другой стороны не заставит себя ждать. Он и станет отныне Вашей основной задачей.

— Я хотел бы получить более точную формулировку этой задачи, — медленно произнес я, судорожно размышляя, как заставить Дару отправиться в безопасное место в полном одиночестве.

— На земле вокруг Вас собрался довольно интересный контингент. — Взгляд моего главы сделался пронизывающе прохладным. — Хранители, которые уже отметились конфликтами с руководством из-за полукровок. Глава внешней охраны, у которого вдруг срывается примитивная операция против них же. Я не исключаю, что они находятся в контакте с вышеупомянутым лобби. Меня будет интересовать любая информация о них.

— Я понял, — коротко ответил я, вставая.

— И да, конечно, сами полукровки! — словно спохватился мой глава. — Я хочу понять, чем вызван интерес светлых к ним. Возможно, нам стоит переключиться с людей на них. Если же нет, в любом случае, нам нужно знать, с кем придется иметь дело, когда они покинут землю.

Вернувшись к себе на землю, я устало опустился на диван и добрых полчаса напоминал себе о готовности на что угодно…

Главное было сделано — путь к безопасности Дары проложен. А необходимость возобновить контакты со всей светлой камарильей — не такая уж большая цена за это. К сожалению, я не мог сказать то же самое в отношении вмененного мне в обязанность сближения с надутым принцем светлых кровей и серой мышью — сводной сестрой Дары.

Спустя некоторое время я осознал, что разговор с главой моего отдела оставил у меня неприятный осадок не только из-за этого.

Он предоставил мне убежище для Дары — и тут же лишил возможности отправиться туда вместе с ней. У меня возникло смутное подозрение, что он прекрасно знал, что мне не удастся ее одну туда перевезти, и на самом деле подготовил укрытие и для нее, и для светлых отпрысков.

Как выяснилось, он поименно знал все мое окружение на земле — и, тем не менее, заставил назвать всех их в качестве свидетелей. То ли он оценивал степень моей открытости, то ли решил проверить, в каком порядке я их перечислю, то ли хотел услышать, какие характеристики я им дам.

Я остановился только на Марине — и он именно о ней уточняющие вопросы задавал. И напомнил мне мою неудачу с ней. И, уверенно предположив, что она осталась единственным человеком, знающим о Даре и … других, предрек ей встречу с целителями. И резко сменил тему, когда я усомнился в решимости светлых еще раз модифицировать ее память…

Возможно, я превращаюсь в параноика, подумал я, но замечание моего главы о неизменной остроте моего взгляда мне вдруг тоже неслучайным показалось.

Как бы зол ни был я на Марину, но справедливости ради нельзя было забывать, сколько раз она помогала мне хоть мимолетно встретиться с Дарой, когда та была еще совсем ребенком, поговорить с ней, узнать ее поближе.

И надежда привести ее однажды в наш отдел тоже, как выяснилось в разговоре с моим главой, меня не оставляла.

И наедине с самим собой я мог признаться, что желание утереть, в конце концов, сверх всякой меры задранный карательный нос не имеет к этому … практически никакого отношения.

Но если все намеки моего главы были неслучайны, то он снова поставил меня перед выбором. Я просто физически не мог страховать каждый шаг и своей дочери, и Марины. Вот так, впервые в жизни — пусть в самой глубине души — я всецело одобрил одержимость светлых вторым шансом. Который они вручили много лет назад этому черепахоподобному недоразумению Кисе, вновь навязав его Марине в качестве хранителя.

Вот уж воистину — союз с кем угодно, так с кем угодно.

Как только рассвело, я позвонил опекуну Дары, сообщил ему, что, по крайней мере, на данном этапе распыление Анатолию и Татьяне не грозит, и попросил его еще пару часов присмотреть за Дарой, пока я к Марине съезжу.

— Все понял, — ответил он, и нерешительно добавил: — У тебя все в порядке?

— Да, — соврал я.

— Поговорить не хочешь? — Похоже, уловил он что-то в моем голосе.

— Позже, — неопределенно бросил я, чтобы сразу поставить узурпатора на место — ни в координаторах, ни в поверенных я не нуждаюсь.

Теперь мне нужно было как-то выманить Марининого хранителя. Что было практически невозможно — он в полной мере учел опыт своего фиаско в ее прошлой жизни и в этой не отходил от нее ни на шаг.

Из чего следовало, что я мог немедленно приступить к выполнению указаний своего главы и начать восстанавливать общение со своим земным окружением. В свете его только что обнаруженной глубокой осведомленности в моих контактах, затягивать с его новым поручением явно не стоило. Другое дело — какую информацию, полученную в ходе этого общения, я сочту достойной его внимания.

Марина тоже, несмотря на довольно ранний час, трубку сняла мгновенно.

— Я вернулся, — коротко сообщил ей я.

— И? — выдохнула она.

— Не по телефону, — решил я отдать дань справедливости и подержать и ее еще немного в неведении. — У тебя сегодня много людей в офисе?

— Да какие люди после Нового Года! — раздраженно бросила она. — Я бы тоже сегодня никуда не пошла, но сил уже нет дома из угла в угол вышагивать.

— Через час могу подъехать, — предложил я.

— Ждем, — дала она мне ожидаемый ответ.

Утро оказалось сумрачным, и во многих домах еще светились окна. Людей на улицах практически не было — то ли из-за непогоды, то ли после бурной встречи Нового Года. Медленно подъезжая по занесенной снегом дороге к офису Марины, я сразу увидел свет только в двух окнах.

Марина и в кабинете, похоже, не могла усидеть на одном месте — я застал ее на ногах, с плотно сжатыми губами и руками, которыми она крепко обхватила себя, словно удерживая в целости.

Когда я зашел, она замерла и только смотрела на меня — в полном звенящей тревоги молчании.

Прямо с порога я сказал ей об отсутствии заявки на распыление. От нее явственно хлынула волна облегчения — но позу она не сменила.

— Что-то еще есть? — напряженно спросила она, не двигаясь с места.

— Покушение действительно готовилось в полной тайне, — признал я. — Но если вам нужна моя помощь, секретов больше не будет.

Марина молча кивнула.

— Что ты с Дарой решил? — тут же снова подала она голос, сверля меня взглядом.

— Укрытие готово, — ограничился я самым значимым фактом. — От Стаса что-то слышно?

Снова без единого звука, она коротко покачала головой.

— Тогда жду от тебя новостей, как только они появятся, — с нажимом произнес я. — Мне еще к Даре нужно.

Я ни секунды не сомневался, что как только я выйду, она тут же схватится за телефон. Поэтому направился к двери бухгалтерии, ни разу не оглянувшись.

Как я и ожидал, Киса сидел там один, сгорбившись над столом, на котором аккуратными папками были разложены документы. Он тоже не шелохнулся при моем появлении — только глаза поверх очков метнулись исподлобья к двери, когда она открылась.

Я обратился к нему мысленно. В нашей тесной поневоле компании это давно уже было не принято, но лучше было не рисковать — если я ошибся в отношении Марины.

— Слушай меня внимательно, — послал я ему подавляющий любую реакцию импульс, — и делай выводы. Их не распылили, но что бы с ними ни случилось дальше, Марина осталась единственным человеческим свидетелем операции ваших носителей света. Провалившейся операции.

Маринин хранитель резко вскинул голову и тычком пальцев водрузил на место чуть не свалившиеся очки. Когда он отнял руку от лица, оно преобразилось. Взгляд у него потяжелел под нависшими бровями, челюсть вперед выдвинулась, верхняя губа чуть вверх дернулась, оскалив на мгновение зубы — и вместо сонной черепахи моему взору предстал разъяренный броненосец. Которому, вне всякого сомнения, было хорошо известно отношение светлых к чести мундира.

— При малейшем намеке на опасность, — еще взъерошил я его шипы, — не миндальничай. Отключай ей сознание и связывайся со мной. У меня есть, где ее спрятать.

Он подозрительно прищурился.

— Вместе с детьми, — уточнил я. — Их я туда переправлю в том же случае.

Дождавшись его ответного кивка — за все это время он не издал ни звука: ни вслух, ни мысленно — я вышел.

Освободив руки для своей главной задачи, я позвонил Даре из машины. Искренняя радость в ее голосе пролилась бы бальзамом на мою душу, если бы я не заподозрил, что вызвана она новостью, уже переданной ей, вне всякого сомнения, ее опекуном.

— Давай прогуляемся, — предложил ей я.

— Где? Когда? — отреагировала она с такой готовностью, что мое подозрение сникло под напором щемящего нетерпения.

Я назначил ей встречу через полчаса в небольшом кафе прямо рядом с их домом. Погода определенно не располагала к настоящим прогулкам, а посторонних ушей в практически безлюдном городе можно было не опасаться.

На еще пустынных, но уже относительно расчищенных дорогах я выжал из машины все возможное, но все же прибыл к месту встречи после Дары.

И сразу увидел рядом с ней ее опекуна. Судя по ее надутому личику, инициатором сопровождения была отнюдь не она. Что, наконец-то, радикально улучшило мне настроение. Помешать моему с ней примирению мне сейчас никто не смог бы, а если — параллельно и непосредственно — я и еще один требуемый контакт восстановлю, тем лучше.

— Я просил присмотреть за ней только до моего возвращения, — все же не удержался я от справедливого замечания, подходя к единственному занятому в кафе столику.

— Это зависит от того, с чем ты вернулся, — огрызнулся провожатый моей дочери.

— Я не посылка, чтобы меня с рук на руки передавать, — тут же взъерошилась Дара. — Я сама за собой присмотрю.

— Разумеется, — уверил я ее, в то время как ее опекун небрежно бросил: — Конечно.

Я бросил на него презрительный взгляд — он ответил мне настороженным. Дара шумно выдохнула и повернулась ко мне.

— Так с чем же ты вернулся? — нетерпеливо спросила она.

Я изложил ей — только ей — расширенную версию своего рассказа Марине, дополнив его отдельными элементами сообщения Кисе. В части трепетного отношения светлых к чести исключительно своего мундира. А значит, все еще существующей опасности.

— Я тебе уже сказала, — насупилась Дара, — что никуда не поеду…

— Я не закончил, — перебил я ее. — Укрытие подготовлено для всех, кто может оказаться под повторным ударом.

Сияющий взгляд моей дочери почти примирил меня с необходимостью оказывать покровительство ее кумиру.

— И для Игоря? — воскликнула она, играя ямочками на щеках.

— Я же сказал — для всех, — значительно кивнул я, и перевел торжествующий взгляд на ее опекуна.

Его отвисшая челюсть окончательно примирила меня с мыслью о неизбежности благородного жеста.

— И для Аленки, в случае чего, тоже? — невнятно пробормотал он слегка заплетающимся языком.

— По-моему, ты сам предлагал мне продемонстрировать присущие нам дальновидность и осмотрительность, — сдержанно напомнил я ему то сборище после аварии.

Оставалось лишь уповать на то, что мой глава предоставит столь интересующему его представителю «смешанной крови» нечто более комфортное, чем мое убогое обиталище на земле. При этом, если туда действительно придется эвакуировать всех детей, и Марину впридачу, его интерес к ним не может не возобладать над туманными догадками о расколе в рядах светлых. Я же буду полон рвения удовлетворить его любопытство из самых первых рук.

Но все же, слушая радужные планы Дары и многословные выражения благодарности ее опекуна, я упрямо цеплялся за надежду, что такому развитию событий не суждено сбыться. И с каждой минутой размышления основания для этой надежды казались мне все более обоснованными.

В самом деле, перед человеком, покинувшим землю до своего срока и избежавшим распыления, лежит только один путь — назад, для повторения своей последней жизни.

Значит, в самом скором будущем Татьяна очнется там в виде новорожденного младенца, а Анатолий, с достаточно высокой степенью вероятности, очутится где-то неподалеку.

Я надеялся, что их отпрыск, узнав об этом, немедленно отправится к ним, чтобы вернуться за их спинами к своей привычной вседозволенности.

И тогда моя дочь окажется перед выбором между своим кумиром и сводной сестрой, к которой она всегда испытывала совершенно необъяснимую, с моей точки зрения, привязанность.

В подобной ситуации подготовленное мной убежище — пусть без меня, но и без наследника всех светлых пороков — вполне может оказаться самым блестящим решением проблемы такого выбора.

Эта надежда согревала меня целые сутки. По истечении которых выяснилось, что твердо и незыблемо установленные светлыми правила существуют только до тех пор, пока не становятся на пути их интересов.

Бездарный хранитель не уберег своего человека от гибели? Забудем о законе, если нужно скрыть обстоятельства этой гибели. Ведь у вновь отправленного на землю человека они могут всплыть в памяти, как это случилось с Мариной.

Намного проще купить их молчание. Человека зачислить в ряды элитных небожителей — в обход всех своих инструкций и без какого-либо рассмотрения его пригодности. Хранителя, вместо дисквалификации или хотя бы дисциплинарного взыскания, еще и премировать неслыханным доселе продолжением контакта с его бывшим человеком.

Воистину, не стоит удивляться испорченности наследника этого хранителя. Его всего лишь воспитали в присущем светлым духе сосредоточения на своей особе и своих же желаниях.

Кстати, вы думаете, что, объявившись наконец-то, этот горе-хранитель тут же бросился выяснять, что происходит или уже произошло с его отпрыском? Ничуть не бывало! Он бросился реализовывать полученную взятку и восстанавливать утраченную по своей вине власть над уже бывшим человеком. У него и мысли не возникло, что даже его соплеменники, оставшиеся на земле, вовсе не обязаны обеспечивать безопасность его чаду.

На второе сборище вышеупомянутых соплеменников, памятуя заключенный между нами пакт, меня пригласили — вежливо и заранее. Больше всего на нем меня поразило то, что ни одному из них даже в голову не пришли подобные вопросы. Они все откровенно приветствовали вопиющее нарушение всех мыслимых законов и изощрялись в предложениях, как окончательно разрушить устоявшуюся систему контактов между людьми с ангелами.

Самое интересное, что весь этот парад безумных и безответственных идей проходил в присутствии карающего меча светлых. Который лишь лениво отбрасывал их исключительно с точки зрения сложности реализации. Хотел бы я посмотреть на его реакцию на подобное обсуждение среди представителей нашего, альтернативного течения.

И все же, всем им вместе взятым не удалось превзойти в безответственности уже окончательно уверовавшего в свою исключительность хранителя.

Через пару дней Марина сообщила мне, что Анатолий снова пропал. Якобы он отправился к месту обучения Татьяны и как в воду канул. Я подумал было, что вмешался карающий меч, чтобы избавить своих разбушевавшихся приятелей от искушения установить прямой контакт с беглым хранителем, но вскоре вышеупомянутый меч сам обратился ко мне с просьбой о встрече.

Это была наша первая личная встреча с момента аварии. Я бы предпочел и дальше всю информацию от него через Марину получать, но мне были даны указания восстановить все контакты. И в отличие от светлых, в моем отделе ни у кого и мысли не возникает игнорировать поручения, данные его главой.

Он перехватил меня возле дома Дары, где, по его словам, мы вполне могли встретиться совершенно случайно. И хорошо, что мы подробно обговорили место и время встречи — мне показалось, что в противном случае я мог бы его и не узнать.

Нет, при ближайшем рассмотрении внешне он почти не изменился, но, не знай я, какой отдел он представляет, сказал бы, что он находится на пределе. Он весь словно внутрь свернулся, и там шла у него какая-то бешеная работа, оставив для стороннего наблюдателя обманчиво заторможенную оболочку, которую я наблюдал несколько последних дней.

— Макс, я снова с просьбой, — отрывисто произнес он, поздоровавшись кивком. — Можешь еще раз узнать насчет заявок на распыление.

— Что он опять натворил? — сразу понял я, о ком речь.

— Не знаю, — скривился он. — Но если бы он до Татьяны добрался, уже бы явился хвастаться. Как бы не перехватили его по дороге.

— Кто? — насторожился я в надежде хоть на какой-то намек на искомый раскол.

— Внештатники, — сказал он, словно выругался. — Что-то они слишком довольные ходят в последнее время.

— Так они же его отпустили, — удивился я.

— Ну да, — согласился он, и явно неохотно добавил, помолчав: — А потом предупредили, чтобы он и думать забыл о земных делах, если не хочет неприятностей.

А вот это уже было странно. Отдел внештатных ситуаций занимается проштрафившимися светлыми и интересуется землей только в тех случаях, когда нужно правонарушителя оттуда изъять. Именно поэтому мы с ними никогда не пересекаемся. Здесь в нашем небольшом и сплоченном отделе нет никакой надобности в дисциплинарном органе, а на земле лицензией на охоту на нас исключительно внешняя охрана обладает.

Возможно, сотрудники внештатного отдела пытаются заранее предотвратить появление на ней прирожденного правонарушителя? Зачем? Чтобы расчистить поле деятельности для ударной силы?

— В земных делах, надо понимать, тебе все полномочия отданы? — неприязненно прищурился я. — Ты что здесь, именно здесь, делаешь? Новую разведку местности производишь?

— Макс, операция по мелким остановлена, — устало потер он рукой глаза. — Закрыта. Любая. Без объяснений. Придет указание вернуться к ней, сразу сообщу. Тебе, чтобы успел их вывезти.

— Ладно, — неловко буркнул я, — сейчас узнаю. У тебя полчаса еще есть?

Стас простился со мной еще одним кивком и пошел прочь от Дариного дома, не оглядываясь и снова уйдя в свои мысли.

Я сел в машину и мысленно обратился к своему главе. Сообщив ему об успешном восстановлении своих земных контактов, я передал ему разговор со Стасом и его вопрос.

Ответом на последний вновь оказалось уверенное «Нет», но у моего главы оказалось немало своих вопросов. Так же, как и меня, его больше всего поразило решение, принятое светлыми в отношении Татьяны и Анатолия, а вот вывод его застал меня врасплох.

— Если появится возможность установить связь с этим хранителем, — заявил он мне своим самым официальным тоном, — я предоставляю Вам все полномочия на участие в этом процессе. Очень может быть, что он окажется ключевой фигурой во всех подводных течениях правящего большинства.

Мне не оставалось ничего другого, как заверить его в своей полной готовности следовать вновь полученным указаниям. И уповать на то, что ключевая фигура забредет в такие дебри, где связь с ней окажется физически невозможной.

Всеми фибрами своей души я уповал на невозможность всего, что могло бы отвлечь меня от охраны Дары. Заверение Стаса об окончании попыток покушения на нее отнюдь не принесло мне облегчения.

Во-первых, светлые только что ярчайшим образом продемонстрировали свое пренебрежение даже к своим собственным законам, не говоря уже о планах и намерениях.

Во-вторых, разговор со Стасом — вернее, его напряженная собранность во время него — стали для меня самым весомым подтверждением предположения моего главы о растущих разногласиях у светлых. Стаса могли просто отстранить от подготовки следующего нападения, поручив его кому-то другому.

Поэтому постоянная охрана Дары с каждым днем приобретала для меня все большее значение.

Дело в том, что к тому времени ее кумир уже в полной мере насладился всеобщим беспокойством на его счет и решил вновь явить свой светлый лик и миру, и ей. Меня до глубины души задело, с какой готовностью она тут же отказалась и от своего затворничества в доме.

С другой стороны, я получил возможность повсюду сопровождать их, в то время как они явно норовили ускользнуть из-под любого надзора. Временами на меня накатывала ностальгия — точно так же я оберегал Дару, когда они только начали сами в школу ходить. Вот разве что, тогда самой страшной угрозой для них был переход улицы в неположенном месте.

Разумеется, я следовал за ними, инвертировавшись — они научились определять ангелов в невидимости давным давно. Но это дало мне возможность в прямом смысле ходить за ними по пятам. В том числе, и в квартире светлого отпрыска, куда они часто отправлялись, замерзнув на улице.

Чтобы незаметно пробраться туда за ними, временами мне приходилось проявлять чудеса изворотливости — я даже слегка смягчился в своем презрении к хранителям, предпочитающим льготные условия работы в видимости — но не это было самым трудным. Всякий раз, когда они усаживались на диване, обнявшись, мне приходилось призывать на помощь все свое самообладание. И счастье светлоликого наследника, что он больших вольностей себе не позволял!

Я также оказался свидетелем всех их разговоров. Поначалу они показались мне чрезвычайно обнадеживающими, Выяснилось, что достойный сын своего взбалмошного отца вдруг потерял всякий интерес к изучению права, на подготовку его к которому я затратил в свое время столько времени.

Лишний раз убедившись в полной бесполезности попыток преодолеть скверную наследственность, я с гордостью отметил, что в этом вопросе моя Дара отказалась следовать его своеволию и осталась верна своему призванию.

Перед моим мысленным взором замелькали заманчивые картины. Любимчик светлых бросает университет, у них с Дарой неизбежно появляются разные интересы и их чрезмерно, с любой разумной точки зрения, тесное общение постепенно сходит на нет.

Однако, вечный меланхолик вовсе не собирался терять чуть ли не единственный источник безоговорочной поддержки. В ответ на тревожные расспросы Дары, он милостиво сообщил, что закончит учебу вместе с ней, но параллельно начнет заниматься другими изысканиями. Объясняться юный интриган отказался, сказав, что ему нужно еще самому подумать.

Думал он, как и следовало ожидать, недолго и вернулся к этой теме сам, из чего я заключил, что он продолжает умело разжигать интерес Дары к своей персоне.

Начал он издалека и вновь в крайне перспективном, с моей точки зрения, направлении. Заговорив о созданной ими обширной сети контактов с другими ангельскими детьми, он вдруг решительно заявил, что больше не видит смысла активно поддерживать их.

Я бы аплодировал ему обеими руками, если бы не пытался убедить Дару в том же с самого начала — и безуспешно. Она в то время категорически отказывалась даже слушать меня, что полностью убедило меня в том, что эта завиральная идея принадлежит не ей и она лишь из чистого упрямства отказывается признавать ее очевидную глупость.

Сейчас же мысль о создании общества личностей с еще не определенным статусом была не просто глупой, а явно опасной. И я нехотя поприветствовал откровенную трусость автора всей этой авантюры — как выводящую мою дочь из-под удара, так и проявившую, хотелось бы надеяться, истинную сущность ее кумира.

Моя оценка последней вновь оказалась завышенной. Великий борец за права инакомыслящих внезапно перестал видеть смысл исключительно в своей поддержке опасного мероприятия. Даре он великодушно предложил продолжить его. Если ей все еще интересно, разумеется.

— А тебе уже нет? — с обидой спросила Дара, и мне страстно захотелось, чтобы мой глава оказался прав, и карающий меч светлых оказался направленным на этого бездушного эгоиста, и достиг его, избавив мою дочь от бича всей ее жизни.

— Да конечно, интересно! — небрежно отмахнулся он от нее. — Но мне чем дальше, тем больше кажется, что мы не с той стороны зашли.

— Почему не с той стороны? — еще больше расстроилась Дара, и я поразился ее самообладанию: на ее месте я бы сейчас встал и ушел, и вычеркнул этого болтуна из своей жизни.

— Смотри, — он отодвинулся от нее и принялся размахивать у нее перед лицом руками. — Мы решили объединиться, чтобы защищаться от наблюдателей. Отождествив их со всеми ангелами. Но из всех наших данных видно, что в старшем поколении наших сородичей единицы. А потом прямо какой-то бэби-бум случился.

— Ты хочешь сказать… — задумчиво произнесла Дара.

— Я почти уверен, — перебил ее светлоликий хам, — что если бы нашего появления не хотели, его бы просто не допустили. И я хочу понять, почему его допустили. Без ответа на этот вопрос, мы никогда не узнаем, кто и с какой целью.

— И как ты собираешься это делать? — загорелась Дара.

— Хочу повозиться с нашей базой данных, — неуверенно ответил он. — Может, какие-то закономерности обнаружу. А потом, может, папа с мамой смогут что-то там, наверху, узнать… — Голос у него дрогнул, и Дара тут же бросилась снова утешать его.

Первой у меня мелькнула мысль: ну вот, ларчик и открылся! Сладкоречивый говорун даже не о своей безопасности заботится, а своих взбалмошных родителей — наплевав при этом на Дарину.

Но тут же в памяти у меня всплыло замечание моего главы о расколе у светлых. Если он произошел на почве их отношения к ангельским детям, то отныне он станет моим не только должностным, но и личным приоритетом.

Но у Дары с ее кумиром подоспели другие приоритеты — сессия, на протяжении которой они к этой теме больше не возвращались. Во время же последовавших за сессией каникул абсолютно некстати практически сбылась моя давнишняя мечта — они стали реже видеться. Юный исследователь с головой ушел в свое новое увлечение — именно тогда, когда оно вызвало у меня персональный интерес. И желание разорваться на две части, чтобы и Дару не лишать защиты, и за его изысканиями внимательно следить.

Мне пришлось окончательно вернуться к своему старому соглашению с Дариным опекуном. Он сообщал мне, когда она собиралась на встречу со своим кумиром — я сдавал ему вахту, когда тот провожал ее домой. После чего следовал за ним в его квартиру.

Никакой системы в его изысканиях я не заметил. Он просто тасовал и раскладывал все собранные ими факты о своих сородичах, как гадалка карты — и с такой же степенью вероятности пытался, судя по выражению непривычно для него тяжелой работы мысли на лице, трактовать их. Каждый расклад он сохранял в своем компьютере, а я — у себя в памяти.

Никогда нельзя предугадать, какая мелочь жизненно важной окажется при поступлении новой информации. В отличие от юного зазнайки, я ни в коем случае не претендовал на таланты во всех сферах деятельности, но в нашем отделе были специалисты по связыванию фактического материала в стройный схемы взаимозависимости, и я видел свою задачу в снабжении их вышеупомянутым материалом.

Такой сбор первичных данных отдаленно напоминал уже слегка забытую мной работу по поиску подходящих нам кандидатов среди людей. После многих лет участия исключительно в карательных операциях светлых в роли их подсадных уток возвращение к нашей обычной деятельности настолько увлекло меня, что новая информация, ради которой мне пришлось от него отвлечься, не вызвала у меня ничего, кроме раздражения. Чему немало поспособствовал и ее источник.

Карающий меч снова потребовал встречи со мной. И категорически отклонил все мои возражения, заявив, что по степени важности его дело не сопоставимо абсолютно ни с чем и не терпит никакого отлагательства.

Для меня такому описанию соответствовало лишь решение светлых возобновить охоту на мою дочь — и желание ознакомиться с очередными изысками ее кумира мгновенно отошло на второй план.

Узнав истинную причину такой спешки и настойчивости, сначала я испытал облегчение. На смену которому тут же пришло омерзение — в самом деле, разве может чья бы то ни была жизнь быть для светлых важнее незапятнанности их белоснежных одежд?

Рассматривая абсолютное в своем ничтожестве существо, которое продемонстрировал мне карающий меч в своей памяти, я испытал липкое чувство брезгливости. Светлые всегда были падки на такую серость, которую им легко было подчинить своему влиянию, и охотно закрывали глаза на гнилое нутро, которое зачастую скрывалось под невзрачной оболочкой.

Только благодаря нашим усилиям удавалось обнажить истинную сущность их фаворитов среди людей и предотвратить последствия их неразборчивости. Они же никогда не признавали своих ошибок и, принимая послушание за праведность, цеплялись за своих избранников до последнего, вечно твердя о великодушии вторых, третьих и так до бесконечности шансов.

Судя по всему, я наблюдал именно такой букет пороков, который светлые протащили на волне очередного шанса, где с ним и случился рецидив. И теперь они пытаются любой ценой привязать его к нам, чтобы представить его неприемлемость результатом не своей близорукости, а нашего влияния.

Доказать обратное было делом принципа, и мой глава полностью разделил мою уверенность в этом. Надобности в канцелярии в нашем отделе никогда не было: подвергать детали наших операций на земле риску внезапного карательного рейда светлых мы не имели ни малейшего желания. Модифицированию памяти после посещения земли мы не подлежали и всегда могли получить нужную справку друг у друга лично и в любой момент — следуя уже вошедшей в кровь осторожности, все свои каналы мысленного общения мы кодировали.

В результате, образ скользкого перевертыша был мгновенно передан всем нашим сотрудникам, даже находящимся с миссией на земле, с твердым указанием скрупулезно просеять все свои воспоминания на предмет даже мимолетного присутствия в них указанной личности.

Пользуясь случаем, я сообщил своему главе о новом увлечении любимчика светлых и передал ему зафиксированные в памяти образцы его трудов.

Мой глава принял их с чрезвычайно заинтересованным видом и выразил свое полное удовлетворение моими усилиями в отношении второго задания.

— Насколько Вам удалось продвинуться в установлении контакта с бывшим хранителем? — не забыл он, как оказалось, и о первом.

На этот вопрос мне пока нечего было ему ответить, кроме уверений в том, что я работаю над поставленной задачей.

К утру мы со стопроцентной уверенностью могли утверждать, что ни у одного из нас нигде и никогда пути с неудачным кандидатом светлых не пересекались.

Карающий меч выслушал мое твердое заверение в этом без малейшего недовольства, даже слегка рассеянно. Я насмешливо поинтересовался, не слишком ли расстроил очередную его стройную версию. Он как-то странно глянул на меня и сказал, что напротив — я очень помог ему своей оперативностью.

Я рассыпался в язвительных уверениях, что помощь светлоликим всегда стоит на первом месте в списке моих приоритетов. Карающий меч предпочел принять их за чистую монету — с тем чтобы, как выяснилось, поймать меня на слове. Причем чужими руками.

Буквально через несколько дней меня разбудил звонок опекуна моей дочери.

— Макс, тут такое дело, — забулькал в трубке его возбужденный голос. — Очень нужна твоя помощь. Анатолий нам видеоконференцию назначил и просил и тебя пригласить.

— Что он назначил? — подумал я, что спросонья ослышался.

— У него телефон наверху работает, — небрежно, словно прописную истину, сообщил он мне.

— А может, он соизволит просто вернуться? — бросил я в сердцах, предчувствуя консилиум по проблемам светлоликого отпрыска.

— Он не может вернуться, — ответил он после долгого молчания глухим голосом. — У Татьяны полностью память вычистили.

Я не нашелся, что ответить. Сначала меня затопило встречающееся только во время работы на земле ощущение безграничной удачливости — когда обстоятельства вдруг сами начинают складываться наиболее благоприятным для ее выполнения образом. Передо мной поставили задачу установить контакт с предположительно ключевым свидетелем раскола в правящем течении — и вот он сам выходит на связь.

Затем новость о работающей у нас, наверху, человеческой технике показалась мне чрезвычайно перспективной. Я бы с удовольствием проверил эту возможность в отношении видеокамер и записывающих устройств — в целях передачи нужных данных сразу целой группе коллег.

И только потом до меня дошли в полной мере слова Дариного опекуна о Татьяне. И меня захлестнуло волной жгучей ненависти к светлым — ведь именно такое полное уничтожение памяти, а вовсе не частичная ее модификация, несомненно ожидало мою дочь, если бы в той машине оказалась она, а не Анатолий с Татьяной.

Я вдруг осознал, что пошел бы на встречу с ним, даже если бы не получил никаких официальных полномочий на это. Чтобы укрепить, углубить, расширить предполагаемый раскол в тиранической правящем течении — в надежде, что противостоящие друг другу стороны уничтожат друг друга.

Вот так в мою жизнь вновь ворвался, даже не поинтересовавшись моим на то согласием, наиболее одиозный их представитель и круто повернул ее в абсолютно немыслимом доселе направлении.

Попав на очередное сборище светлых, я ни на секунду не пожалел о своем решении.

Во-первых, я в очередной раз убедился в непревзойденном чутье главы своего отдела — судя по манерам, Анатолий действительно сделался у нас, наверху, чрезвычайно важной фигурой. Одного его виртуального присутствия хватило, чтобы даже карающий меч слегка затупился.

Во-вторых, предложенный им способ восстановления памяти Татьяны оказался настолько нестандартным, что у меня тут же мелькнула мысль, что он вполне имеет шанс на успех. Светлые умеют действовать только по утвержденному и отработанному протоколу, и малейшая импровизация вызывает в нем сбой.

Затем та же железобетонная схема ходатайств, согласований и разрешений чуть не похоронила проект Анатолия на финальном этапе. Я дождался признания карающего меча, что доставка мемуаров ему не под силу, и предложил свою помощь. При условии, что мне дадут в них слово. Дара несомненно окажется в числе первых читателей — и самое время ей узнать мою историю во всех подробностях и из первых рук.

Но самое главное — когда Марина потребовала распространения мемуаров среди адептов правящего течения, я просто почувствовал в руках трепет птицы-удачи. Собственно говоря, мне предоставился шанс принять непосредственное участие в разрушении тиранической власти изнутри — руками ее же сторонников. И конец сборища лишь укрепил меня в этом намерении.

Во время обсуждения структуры мемуаров я имел удовольствие услышать, что карающий меч не постеснялся совместить подготовку покушения на мою дочь с попыткой укрепить свое влияние на Марину.

Я подошел к нему, чтобы поинтересоваться насчет нашего джентльменского соглашения терпеливо ждать ее собственного выбора направления посмертной жизни, но он вдруг задал мне вопрос, который немедленно вернул меня к истинным приоритетам.

Больше всего меня встревожило то, что светлые каким-то образом узнали о признании главой нашего отдела перспективности моей дочери и его интересе к ее дальнейшему развитию. Я даже представить себе не мог их информатора: в своем отделе я был уверен ничуть не меньше, чем в себе самом.

Оставалось предположить, что до них дошли сведения о смене деятельности одного из объектов неудавшегося покушения и они решили придать его изысканиям нужную окраску. Не сумев устранить мою дочь физически, они вознамерились дискредитировать ее — похоронить все мои аргументы в ее пользу под массой свидетельств благонадежности исключительно своих светлых отпрысков.

Я прямо предупредил карающий меч, что больше не допущу никаких попыток исковеркать ей жизнь — и, совершенно неожиданно, получил от него не менее прямое подтверждение мысли моего главы о разброде в рядах светлых.

Он явно тут же пожалел о вырвавшемся признании и решительно ушел от продолжения разговора, но я не стал настаивать. Все услышанное дало мне необходимый формальный повод для обращения к Дариному опекуну.

Я все же сдержался — первоочередной задачей было поставить в известность об открывающихся возможностях моего главу.

В тот же вечер я отправился к нему с докладом и просьбой обеспечить доставку мемуаров светлым. Выслушав меня, он какое-то время молчал.

— Вы знаете, — произнес он, наконец, задумчиво, — когда-то мне очень трудно далось решение перевести Вас в постоянные резиденты на земле. И вот сейчас это решение приносит свои плоды. Я даже не решаюсь представить себе ценность этих свидетельств. Одним словом, я не просто доволен — Ваши результаты превзошли мои самые смелые ожидания.

Я замялся — столь откровенные похвалы были у нас не приняты, так же как и разносы. Прекрасно осознавая мощь и численность противостоящего нам большинства, каждый сотрудник нашего отдела без излишних напоминаний всегда старался работать безукоризненно.

— Однако, — избавил меня мой глава от мучительных поисков подходящего ситуации ответа, — теперь прямой контакт с потенциальным лидером протеста приобретает особое значение.

К сожалению, в этой задаче мне пришлось признать свое поражение. Оказалось, что телефон у Анатолия работает все же не совсем, как на земле — вызов от него проходил только к Дариному опекуну. Выяснилось это вскользь в том разговоре с последним, который я отложил после судьбоносного сборища до своего возвращения.

Я вызвал его в гараж, категорически запретив ставить об этом в известность Дару. Что привело его туда в рекордно короткие сроки.

— Марина сообщила тебе о нашем договоре впредь все секреты отменить? — спросил я его в лоб, чтобы пресечь любые возможные отговорки.

— Марина? — захлопал он коровьими ресницами, отдуваясь. — При чем здесь Марина?

— При том, что если ты ее ко мне на переговоры подсылаешь, — чуть не вышел я из себя при виде его невинного недоумения, — будь любезен мои встречные условия выполнять.

— Какие условия? — начал он медленно наливаться краской. — Что ты несешь?

— Почему я не знаю, что тебе велели по детям отчеты писать? — решил я прекратить бездарные потуги этого провинциального актера. — Почему я не знаю, что ты в них пишешь?

— А тебе, что, нет? — вытаращился он на меня.

В ушах у меня зазвучала эхом просьба моего главы держать его в курсе совершенствования моей дочери. Но она не имела ничего общего с тайным поиском компромата, которым занимались светлые.

— В отличие от тебя, — отвел я, наконец, душу, вложив в свои слова все свое презрение к нему, — я никогда бы не согласился шпионить за ней.

— Макс, ты не понимаешь, — залопотал он, словно в горячечном бреду, и трясясь соответственно. — Я почти уверен, что у нас что-то поменялось. Радикально. Мне кажется, авария была самодеятельностью наблюдателей, и теперь наши окончательно убедились в их предвзятости. Раз родителям дают высказаться, понятно, что приветствуют положительные отзывы. Я еще радовался, что Дара с двух сторон самую лучшую характеристику получит. А вот Игорь…

Он осекся и отвел от меня взгляд, страдальчески сморщившись.

— Что? — прищурился я, раздувая ноздри.

Лишь только услышав это имя, я практически не сомневался в продолжении. По всей видимости, всеобщий любимчик выказал недовольство тем, что центр внимания сместился от его особы в сторону моей дочери. Не исключено, что именно поэтому он вновь отдалил ее от себя, мстя за потерю популярности. Вот как только ей глаза открыть на очевидные истины?

— Игорю некому положительную характеристику давать, — вновь обрел дар речи светлый энтузиаст, но уже замогильным тоном и глядя себе под ноги. — Анатолия нет, мне в этом праве отказали, а его наблюдатель точно продолжает доносы на него строчить. Нужно срочно воспоминания писать, — добавил он, просительно заглядывая мне в глаза.

Я не имел ни малейшего намерения выступать адвокатом любимчика светлых. Можно было не сомневаться, что в этих мемуарах у него их и без меня вполне достаточно обнаружится. Свою задачу в этом проекте я видел в максимально полном и доступном изложении позиции своего отдела.

Я написал свою часть на одном дыхании. С одной стороны, меня ограничили довольно узким временным промежутком, а с другой — накопилось за все эти годы, и фразы ложились на бумагу одна за другой, словно я их в лицо бросал нашим оппонентам, закостеневшим в уверенности в своей непогрешимости.

Затем мне пришлось ждать своих соавторов. И меня ничуть не удивило, что больше всего времени понадобилось карающему мечу — он, надо понимать, не один день разбирался, каким концом ручку к бумаге прикладывать. Изящная словесность — дама тонкая: приказам не подчиняется и требует обходительности и воображения.

Чтобы хоть как-то отвлечься от снедающего меня нетерпения, я написал еще и свои личные мемуары, в которых в мельчайших подробностях изложил все до единого свои воспоминания о Даре.

Сделал я это по двум причинам. Для начала, перечитав свое первое творение, я решил, что был в нем, пожалуй, немного резок. К такому же выводу очевидно пришла и моя дочь. Через несколько дней после того, как я передал ее опекуну свою главу, она позвонила мне.

— В отношении Игоря ты не прав, — сухо проговорила она, едва поздоровавшись. — И однажды тебе придется это признать. Надеюсь, мне в лицо.

— Договорились, — легко согласился я. — А если я окажусь прав, это признаешь ты. Тоже мне в лицо.

Переписывать свою главу я не стал даже в угоду ей. В ней был запечатлел крик моей души — и как представителя альтернативного и, прямо скажем, гонимого меньшинства, и как ущемленного во всех правах ее отца — и я решительно отказался смягчить хоть единое свое слово.

Но самое главное — я скрупулезно записал свои воспоминания на тот случай, если мне все же не удастся уберечь Дару от судьбы Татьяны. И моя уже глубоко укоренившаяся настороженность в отношении светлых и в этот раз оказалась оправданной.

Как только мемуары были, наконец, готовы, я немедленно передал их своему главе. И на следующий же день выяснилось, что светлые молниеносно ввели новые драконовские правила, которые практически перечеркнули возможность нашего с ними неконтролируемого контакта.

На срочной встрече с моим главой мы пришли к выводу, что светлые установили у себя тотальную слежку и что заявление карающего меча о своей неподвластности ей является пустой бравадой.

— Собственно говоря, — добавил мой глава с легкой усмешкой, — мы можем извлечь из их паранойи определенную выгоду.

Я вопросительно глянул на него.

— Мы передадим эти материалы, — сказал он, вручая мне мемуары, — непосредственно в руки потенциального лидера протеста. И таким образом установим с ним искомый контакт. Займется этим наиболее подходящий для этой миссии сотрудник. Вас я попрошу дать ему как можно более подробную характеристику его объекта.

Так я имел честь лично познакомиться с самым выдающимся, не побоюсь этого слова, представителем нашего течения.

Так же, как у светлых, имена у нас не практикуются. но некая персонализация все же присутствует. В некотором виде она есть и у светлых, но исключительно по виду деятельности — мы же различаем коллег скорее по личным качествам, проявляемым в работе.

Есть среди нас тараны, миражи, химеры, фейерверки, удавы и прочая. Каждая категория сотрудников специализируется на определенных человеческих слабостях, воздействие на которые позволяет определить истинную природу человека.

Разумеется, есть среди нас и асы, освоившие множество методик испытания человеческой личности. Без ложной скромности замечу, что к ним принадлежит и ваш покорный слуга.

Но кроме всех них, есть у нас абсолютно уникальный сотрудник — единственный в своей категории, которого все остальные называют Гений. Именно так — с большой буквы и почтительным, приглушенным голосом. Всей нашей тактикой и стратегией, позволяющими нам успешно противостоять столь долгие годы колоссальному давлению светлых, мы обязаны именно ему.

В том трепете, который он вызывает у всех без исключения наших сотрудников, немалую роль играет его загадочность. Мало кому из нас случалось встретиться с ним — в лучшем случае, отдельные счастливчики видели его издалека. Благодаря созданной нам светлыми репутации, сотрудников у нас немного, и в нашей одинокой крепости, осажденной со всех сторон милосердными и великодушными оппонентами, пустует много помещений и даже этажей. Апартаменты Гения находятся на одном из них — и мне было даровано право доступа в них.

При ближайшем рассмотрении, однако, мне показалось, что я слегка преувеличил оказанную мне честь. Помещение, в котором принял меня Гений, не отличалось даже чрезмерным комфортом, не говоря уже о роскоши. По всей видимости, он назначил мне встречу в первой попавшейся комнате на первом же пустующем этаже.

Он также удивил меня своей внешностью. С первого взгляда я бы даже не принял его за своего коллегу. Речь вовсе не об особой привлекательности, которую люди, с подачи злых светлых языков, приписывают всем нам без исключения. Скорее, бесчисленные годы всевозможных нападок и гонений выработали в каждом из нас непоколебимую стойкость и несгибаемость, которые на земле называют харизмой.

От Гения никакой волны силы духа не исходило. Напротив — появлялось желание ослабить железный захват самодисциплины и выплеснуть наружу потаенные мысли и чувства.

— Я вижу, что Вы разочарованы, — рассмеялся Гений, и я понял, что мое сознание только что было просканировано.

Я чуть нахмурился — вторжение в мозг коллеги, без его разрешения, у нас не приветствовалось.

— Я просто хотел сэкономить Ваше и свое время, — опять словно ответил он на мою не высказанную мысль. — Не волнуйтесь, я извлек только то, что имеет отношение к этому трактату, — он кивнул на мемуары у меня подмышкой. — Все остальное осталось вне моего внимания.

Я нахмурился еще больше — похоже, мне придется забыть о своем принципе не ставить мысленный блок у себя в отделе. Но о каком бы то ни было замечании Гению не могло быть и речи. Так и не найдя, что ответить, я молча протянул ему мемуары.

Он жадно схватил их, принялся листать, словно начисто забыв о моем существовании, затем спохватился, закрыл мемуары и, со страдальческой гримасой, аккуратно положил их на стол, у которого мы устроились.

— Я готов … почти готов выслушать все, что Вы можете вспомнить о необычном хранителе, — изрек он, пригвоздив меня к стулу пронизывающим взглядом, и мое впечатление неуклюжего увальня мгновенно испарилось.

Я постарался сделать свой рассказ об Анатолии максимально объективным, что прямо и непосредственно определило его краткость.

Гений выслушал меня, не перебив ни единым словом.

— Если я правильно Вас понял, — произнес он задумчиво, когда я закончил, — Вы предлагаете мне быть готовым к любым неожиданностям со стороны этого светлого.

— Абсолютно! — склонил я голову перед подтверждением способности Гения мгновенно увидеть суть явления.

— А Вы уверены, что мы о светлом говорим? — склонил он голову совершенно иначе — с задорным недоумением. — Как-то не соответствует это типичному образу законопослушного представителя доминирующей доктрины.

— С моей точки зрения, — добавил я легкую нотку субъективности к своему рассказу, — все светлые, с которыми я уже много лет сталкивался, соответствуют моим самым худшим о них представлениям.

— Все светлые? — склонил Гений голову к другому плечу, и задорный блеск в его глазах сменился охотничьим.

— Все, — уверенно подтвердил я. — Даже их внешняя охрана в открытую своим служебным положением злоупотребляет. Возможно, у них на земле все сдерживающие механизмы отказывают, — пожал я плечами, и добавил, кивнув на мемуары: — Здесь каждый из них получил возможность высказаться — я надеюсь, хоть Вам удастся понять причины и мотивы их сумасбродств.

— В задачу с кучей неизвестных еще добавилась одна, — пробормотал Гений, глядя на меня оценивающе, и отрывисто бросил мне: — Пойдемте.

Я вышел за ним в коридор, затем на лестничную площадку, и затем мы остановились перед массивной дверью напротив входа на этаж.

Когда-то, на заре моей деятельности, эти двери, расположенные на каждом этаже, вызывали у меня жгучее любопытство. Но после нескольких неудачных попыток проникнуть через них я решил, что они также ведут в наши опустевшие помещения и потому наглухо закрыты за ненадобностью. После чего я благополучно забыл даже думать о них.

— Мой выбор должен оправдаться, — снова забормотал Гений, заведя руку под одну из массивных панелей на двери и шевеля там пальцами, — и риск является ключом…

В двери что-то глухо щелкнуло, и Гений с явным усилием, обеими руками, толкнул ее вперед.

— Что Вы видите? — спросил он, повернувшись ко мне, когда дверь остановилась, открывшись наполовину.

Остолбенев, я рассматривал совершенно невероятную картину в дверной раме. Я бы сказал, земную картину — если бы это не было совершенно невозможно. В подтверждение сомневающимся глазам мой чувствительный нос уловил запахи цветущего луга, за которым виднелось вдалеке скопление деревьев.

— Это иллюзия? — неуверенно спросил я.

— В некотором роде, — довольно разулыбался Гений. — Вы можете выйти и наощупь убедиться в реальности этой растительности, а на самом деле, это — путь в наше победоносное будущее. С Вашей помощью.

Словно завороженный, я невольно сделал шаг вперед.

— Позже, — преградил мне путь Гений, и потянул дверь на себя.

— Я не понимаю, — совершенно искренне сказал ему я.

— Мы создали эту реальность для своих целей, — уклончиво ответил он, — но затем светлые потребовали совместного владения ею. Теперь же их ненасытная жадность обернется против них. Передайте загадочному хранителю, чтобы нашел подходящее для тайника место в лесу возле круглого павильона и передал его описание Вам.

— Какого павильона? — уточнил я, чувствуя легкое головокружение.

— Он поймет, — снова ушел от прямого ответа Гений. — Представив себе картину, которую Вы только что видели, Вы получите доступ прямо ко мне. Я буду вызывать Вас так же.

Я молча кивнул, пытаясь осознать факт своего непосредственного контакта с самым блистательным умом всего нашего течения.

— А нет, не спешите, — вдруг торопливо добавил он. — Подождите с этим до завтра. Я действительно хочу познакомиться с Вашими сумасбродными светлыми — из первых уст.

Передав карающему мечу распоряжение для Анатолия и получив его ответ, я старательно запомнил его описание выбранного тайника. Сбор информации при возникновении загадочных обстоятельств уже давно стал моей второй натурой, и возможность контактов со светлыми на нейтральной территории заинтриговала меня донельзя. Возможно, эта воплощенная в реальность иллюзия не только внешне землю напоминает. Возможно, в ней пресс их догм тоже ослабевает, и они могут оказаться в состоянии хоть близоруко рассмотреть пороки этих догм.

Вызвав Гения, чтобы передать ему описание Анатолия, я застал его в крайне возбужденном состоянии.

— У меня к Вам будет еще одна просьба, — быстро заговорил он, едва дослушав меня до конца и проглатывая в спешке звуки. — Держите меня в курсе любых — я подчеркиваю, любых — необычных происшествий в Вашем окружении. В отношении светлых, людей, ваших младенцев — всех.

— Зачем? Что случилось? — спросил я, хватаясь за телефон, чтобы сразу по окончании контакта с Гением, позвонить Даре и убедиться, что она находится в безопасности своего дома.

— Пока ничего, — не слишком успокоил меня он. — Но, судя по вашим свидетельствам, земное направление окажется не менее интересным, чем брожение у светлых.

На несколько дней я вернулся к неотвязному следованию за Дарой, плотность которого немного ослабил в последнее время ввиду отсутствия каких-либо признаков повторной атаки на нее. Тогда же из ее разговоров с любимчиком светлых я узнал, что последнего взяла на работу Марина.

Я нисколько не сомневался в благотворительной природе этого ее шага и в очередной раз был неприятно поражен трепетным отношением всех окружающих к его непомерно раздутому самолюбию. Но этот факт, тем не менее, дал мне возможность вернуться к более тесному общению с ней.

Всякий раз я начинал с вопроса, нет ли новостей от Анатолия, и совершенно искренне — мне нужно было выяснить, дал ли результат предложенный им метод восстановления радикально модифицированной памяти. Некоторое время Марина ничего не могла мне ответить и лишь разражалась настолько яростной тирадой в адрес светлых, что ее даже их карающий меч не смог бы остановить.

Наконец, через несколько дней она сама нашла меня, и я понял, почему, еще до того, как она рот раскрыла — весь ее сияющий вид без слов свидетельствовал об успехе наших мемуаров.

А вот мне одного только слова светлого — пусть даже максимально заинтересованного — было недостаточно. Мне нужна была стопроцентная, непоколебимая уверенность в том, что заблокированные воспоминания могут быть реактивированы в полном объеме.

— Ты уверена, что Анатолий не выдает желаемое за действительное? — осторожно спросил я Марину.

— Это еще зачем? — сбилась она с восторженного тона.

— Ну как тебе сказать? — пожал я плечами. — Допустим, она вспомнила его и, почти наверняка, их сына. Ты уверена, что Анатолия всерьез интересует, насколько восстановились все ее другие воспоминания?

Марина грозно нахмурилась.

— Игорь от них обоих видеовстречу со всеми нами потребовал… — медленно произнесла она.

— Тогда все отлично! — широко развел я руками. — В конце концов, никто не знает ее лучше, чем ты, а значит — только у тебя есть право подтвердить слова Анатолия.

С моей точки зрения, она провела тестирование памяти Татьяны слегка поверхностно, но все же осталась полностью довольна его результатами. Я почувствовал, как меня понемногу отпускает напряжение — цельность личности Дары отныне гарантирована даже в случае моей неудачи в обеспечении ее неприкосновенности.

Затем оно отпустило меня еще немного — Татьяну уже включили в многоэтапную и непомерно растянутую систему образования светлых, а Марина напомнила Анатолию данное им обещание сеять семена правды среди его соплеменников. Что значило, что отсутствовать они будут еще долго и все это время внимание их отпрыска будет приковано к ним, избавив от этой сомнительной чести мою дочь.

А затем я вновь убедился, что, имея дело со светлыми, не имею права расслабляться ни на минуту.

То серое ничтожество, образ которого мне однажды передали, оказалось ангельским ребенком.

Как только я просмотрел его земную историю, я почувствовал, как все стало на свои места. Мрачный эгоцентрик, уверенный в недооценке своего величия окружающими и мстящий им за это при каждом удобном случае — передо мной был вылитый портрет Дариного кумира в будущем.

И тем не менее, светлые как-то протащили его к себе, вновь перечеркнув собственный закон обязательного присутствия поводыря-хранителя во время последней жизни будущего кандидата.

В общем и целом, я бы не возражал, если бы и Дарин кумир удостоился подобной чести — мне вовсе не хотелось, чтобы ей потребовалась целая жизнь, чтобы разглядеть, что он из себя представляет.

Но, видимо, уже и первый экземпляр начал доставлять своим благодетелям определенные неудобства. И они тут же, ни на секунду не задумавшись, отнесли их на счет его дурной наследственности. Я снова словно воочию увидел, как моя дочь подвергается в будущем дискриминации по малейшему поводу — только лишь из-за принадлежности ее отца к оппозиционному течению.

Но больше всего меня возмутила та небрежность, с которой карающий меч попросил меня выяснить, не является ли подкидыш нашим потомком. Ему даже в голову не пришло, что, подтвердись такой факт, он будет означать преступное похищение нашего последователя и попытку переформатировать его еще не окрепшее сознание согласно правящим догмам.

Одна только вероятность такого вопиющего преступления требовала немедленного информирования главы моего отдела.

К несчастью, он оказался занят, и я решил начать с доклада Гению как непосредственно занимающемуся низвержением светлых лицемеров с их пьедестала.

Его реакция на мое известие сначала поставила меня в тупик.

— Искусно громоздя песчинки, — забормотал он, глядя сквозь меня, — нельзя о ветре забывать…

Я совершенно неподобающим образом вытаращил на него глаза.

— А так же, что нельзя сыскать две одинаковых снежинки, — добавил он, значительно покачав головой.

— Я Вас не понимаю, — напомнил я ему о своем присутствии.

— Вы когда-нибудь держали в руках калейдоскоп? — встряхнувшись, сфокусировал он на мне свой взор.

— Не знаю… Не помню… Наверно, — промямлил я, окончательно сбитый с толку.

— Очень трудно заметить, какая ячейка сдвинулась с места первой при его повороте, — попытался, как мне показалось, объяснить он. — Но картинка изменилась, и не важно, в какую сторону его повернули.

— Первая ячейка — это подкидыш? — сделал я предположение. — Кто тогда повернул этот калейдоскоп?

— Не важно, кто, — нетерпеливо махнул он рукой. — Главное, что одна из сторон сделала шаг, совершила действие, и предшествующее равновесие закончилось.

— В последнее время светлые начали собирать положительные отзывы обо всех ангельских детях, — сообщил я ему для полноты картины. — Вы полагаете, что раскол у них связан с последними?

— И да, и нет, — досадливо покачал головой Гений. — Раскол был неминуем, и поводом для него могло стать что угодно. Законы развития еще никому обойти не удавалось.

Мне уже хватило шарад вместо ответов — я просто молча смотрел на него.

— В мире нет ничего вечного, — перешел Гений от шарад к банальностям. — Толкните мяч — он покатится, но рано или поздно остановится. Посадите дерево — оно будет расти, но рано или поздно засохнет. У нашего Творца много шаров и деревьев — ему нравится запускать их, давать им жизнь и движение. Но именно поэтому ни один из них не нужен ему вечным. Именно поэтому в каждом его объекте заложено средство его уничтожения или, если хотите, обновления через уничтожение.

— Какое это имеет отношение к нам? — не удержался я.

— Самое непосредственное, — усмехнулся он. — Любое общество также подчинено законам развития. Однажды Творец отдал предпочтение доктрине светлых и предоставил им целый мир, чтобы реализовать ее. Нас же он оставил у них под боком, чтобы держать их в тонусе, пока он будет другими объектами заниматься. Которых, как я уже говорил, у него много.

— Откуда же взялся раскол? — спросил я, невольно заинтересовавшись.

— Светлая доктрина была официально признана, — философски пожал плечами Гений, — а значит, стала чрезвычайно привлекательной. Число ее сторонников множилось, их сообщество росло, а его структура усложнялась. Но вместе с ним росла его энтропия, и однажды светлые потеряли контроль над своим сообществом, не говоря уже о людях. Обратите внимание: среди людей все больше неверующих — не наших сторонников, а просто даже не задумывающихся о вечном. А у светлых начали появляться такие стихийные бунтари, как Ваш Анатолий.

— Вы хотите сказать, что приближается час крушения светлых? — У меня дыхание перехватило. — Что они просто уничтожат сами себя, изнутри?

— Вот не хотелось бы! — покрутил головой Гений, крякнув. — Если их сообщество прекратит свое существование, то и наше вместе с ним — мы неразделимы. А вот повернуть калейдоскоп — найти точки соприкосновения с их здоровыми представителями, договориться о новых принципах сосуществования…

— Они просто используют нас! — решительно возразил я. — Как делают это всегда.

— Вот сейчас я слышу самую распространенную в нашем отделе точку зрения, — вздохнул он. — Которая заранее хоронит любые переговоры. Большинство светлых закоснело в своей непогрешимости, большинство из нас зациклено на своем угнетенном положении и мечте о реванше. Реализуйся эта мечта, нас постигнет участь светлых и мы закончим ничуть не меньшими тиранами.

— Вы их просто не знаете, — заверил его я. — Вы с ними не сталкивались.

— А вот Вы сталкивались, — прищурился он, — и, насколько мне известно, довольно долго как-то с ними уживались. Значит, есть что-то, что этого стоит?

Я вновь вспомнил свою решимость на все что угодно ради Дары, но это был особый, совершенно уникальный случай, который не имел ни малейшего отношения к глобальному сотрудничеству с правящим большинством.

— Со светлыми можно иметь дело, — твердо обозначил я свою позицию, — в отдельных ситуациях, в конкретных обстоятельствах и в короткие промежутки времени. Но не более того.

— И вновь мы с Вами обратились к калейдоскопу бытия, — вернулся Гений к своим шарадам, и добавил уже обычным тоном: — Благодаря Вам я столкнулся вплотную с одним светлым и заочно познакомился еще с несколькими. И скажу Вам так: в ближайшее время все самое интересное будет происходить у них. В целом, их сообщество будет деградировать, катиться дальше вниз, во мрак тирании, но тем более яркие светила будут вспыхивать в этом мраке.

Вернулся я на землю, ничуть не убежденный в правоте Гения. Вне всякого сомнения, ему нет равных в построении моделей мироздания и нашего места в них, но видеть в окружающих меня представителях правящего течения яркие светила — это уже, простите, легкая форма безумия. Правда, тезис Гения о неминуемой дальнейшей деградации светлых полностью совпал с моим предчувствием и потому врезался мне в память.

До какой степени деградировали отдельные их представители я узнал буквально через несколько дней.

Эти несколько благословенных дней я был избавлен даже от вынужденных контактов со всеми ними. Разве что Марина, с которой мы вернулись к практически ежедневному общению, изредка упоминала то об одном, то о другом. Но не более чем упоминала — и всегда в связи со светлым отпрыском.

Судя по ее словам, его работа у нее в турагенстве сулила блестящие перспективы. Я усмехался — если он анализировал интересы ее клиентов так же, как и их с Дарой базу данных по ангельским детям, перспективы эти оставались весьма отдаленными. Когда же Марина с довольным видом обронила, что его, возможно, скоро привлекут к разработке операций карающего меча, я и вовсе развеселился. Если эти операции будут направлены против нас, то юное дарование непременно обеспечит им успех. Наш успех.

Разумеется, я оставил эти размышления при себе — и именно этот факт дал мне возможность убедиться, что светлые сделали еще один шаг на пути к тотальной слежке за, по крайней мере, нашими представителями. Подслушивания каналов мысленной связи им уже было недостаточно — они посягнули на свободу мыслеизъявления.

Кроме того, карающий меч еще и личные цели преследовал. Меня схватили не во время, а после встречи с Мариной, и — без ложной скромности замечу — для этого понадобилось четверо его подручных. По всей видимости, не хотелось ему демонстрировать Марине этот факт, равно как и отвечать на ее требование объяснений.

Его жалкие попытки обосновать абсолютно незаконное задержание представителя оппозиции лишь подтвердили глубину падения светлых. Он публично унизил меня для того, чтобы обратиться ко мне за содействием — такое может уложиться лишь в светлой голове, ушибленной манией величия.

Более того, ему потребовалось мое безоговорочное содействие — он даже не счел необходимым дать мне элементарное объяснение той срочности, с которой ему потребовался глава моего отдела. С его точки зрения, достаточно было бросить кость тщеславию презираемого меньшинства — в виде фразы о том, что руководство последних узнает о чем-то раньше рядовых светлых.

Что уже говорить о рядовых, в его понимании, сотрудниках нашего отдела. Воспользовавшись мной как отмычкой, чтобы получить доступ к моему руководителю и принудить его к контакту, он соизволил принести гротескные извинения лишь после того, как продержал еще добрый час ненужный ему более инструмент в заключении. И еще и сопроводить его на землю предложил под конвоем.

Я счел себя недостаточно достойным столь высокой чести. Собственно говоря, я даже не имел ни малейшего намерения сразу туда возвращаться. Меня крайне встревожили настойчивые расспросы карающего меча о Даре, которыми он бомбардировал меня в ожидании появления моего главы. Размышляя над ними под молчаливым — благодарение Творцу! — надзором его подручных, я сделал единственно возможный вывод. Срочная информация касается безопасности Дары, и меня оставили в неведении, чтобы я не приступил к ее немедленной эвакуации.

За подтверждением или опровержением своей догадки я отправился — прямо из логова карающего меча — к своему главе. Его ответ оставил у меня крайне неприятный осадок. Мне было объявлено, что поступившая информация меня не касается, но потенциально имеет огромное значение и требует фундаментальной проверки, которая поручена специалистам в этом вопросе.

Я отметил про себя, что об отсутствии связи полученной информации с моей дочерью мой глава не упомянул.

По возвращении на землю беспокойство мое только усилилось. Оказалось, что карающий меч поставил Марину в известность о новой операции, в которой срочно потребовалось мое участие. При моем отказе он бы немедленно понял, что его маневр разгадан, и всего лишь усложнил бы его. С другой стороны, согласие существенно связало мне руки в сопровождении Дары, к которому мне снова пришлось вернуться. Причем с удвоенным вниманием — впервые в жизни мне пришла в голову мысль, что нападения можно ожидать не только со стороны светлых, и, с горечью вспоминая слова Гения о необходимости переговоров с ними, я ломал себе голову над вопросом, чем карающий меч мог прельстить моего главу.

Ответ на этот вопрос пришел с совершенно неожиданной стороны. Когда мне позвонил Анатолий с просьбой научить его ставить мысленный блок, сначала я услышал в его словах лишь подтверждение того, что светлые взяли весь мыслительный процесс под полный контроль. Но его последующее сообщение о грядущей встрече с нашими представителями и о ее целях просто оглушило меня.

Проникновение в инвертацию было тем самым поворотом калейдоскопа Гения, после которого картина мира полностью изменилась. Изменились все правила нашего противостояния светлым. Нам нужна была новая тактика. У нас больше не было возможности укрыться от их нападений. Впрочем … они также потеряли эффект неожиданности в своих атаках.

Я понял скрытность своего главы, его желание втайне проверить реальность крушения существующего порядка вещей.

Я почти понял мотивы карающего меча — уничтожение средств нашей защиты давало ему возможность вернуться к открытым погоням и применению грубой силы.

Но я абсолютно не мог понять Анатолия. Он думал о том, как скрыть какие-то частности великого открытия от нас, а не о том, как поделиться им с собственным сыном. Моей же первой мыслью в отходящем от шока мозге было: «Теперь никто и никогда не сможет застать Дару врасплох!».

Такая возможность стоила и передачи светлым элементарной уловки блокирования мыслей, и риска прямого неповиновения моему главе.

Мне показалось, что он именно так и воспринял мой внеплановый и срочный визит. И мое впервые заблокированное в его присутствии сознание также явно внесло свой вклад в его настороженность. Которая сменилась каменным выражением лица при первых же моих словах.

— Я считаю своим долгом сообщить Вам, — начал я, — что мне случилось узнать об открытии, сделанным светлыми, и об их намерении посвятить в него нас.

— Складывается впечатление, — проговорил мой глава одними губами, — что служба внешней охраны весьма вольно трактует заключенные договоренности. Придется-таки предоставить ее руководителю выделенную линию — чтобы хоть как-то контролировать данное им слово.

— Прошу Вашего разрешения, — не стал я разубеждать его, — присутствовать на назначенной встрече.

— Я вижу, что Ваш источник, — промелькнула в его голосе язвительная нотка, — забыл упомянуть о решении ограничиться минимальным числом участников. С нашей стороны планируется присутствие Гения и мое собственное. Кого из нас Вы намерены заменить?

— Я не хотел бы, чтобы Вы услышали в моих словах критику, — осторожно продолжил я, — но Вам не кажется, что такое представительство совершенно не равноправно? С нашей стороны — глава всего нашего течения и один из его самых блистательных умов; в то время как с их — всего лишь начальник одного из отделов и рядовой хранитель, причем, бывший, насколько я понимаю, и даже не имеющий непосредственного отношения к открытию.

Мой глава ничего не ответил, но губы у него сжались в тонкую ниточку на потемневшем лице.

— Не слишком ли много чести? — усилил я нажим, чувствуя, что нашел нужный тон. — Я уверен, что они делятся с нами этим открытием вовсе не бескорыстно. Стоит ли идти у них на поводу? Стоит ли демонстрировать им такую заинтересованность?

В прищуренным глазах моего главы появилось хищное, опасное выражение.

— Что Вы знаете об аналитическом отделе? — неожиданно спросил он.

— О чем? — сбился я с мысли.

— Почему Вы хотите присутствовать при встрече? — словно не заметил он отсутствие моего ответа.

— Чтобы приобрести это умение и передать его дочери, — объяснил я, четко выговаривая каждый звук. — Я не верю, что светлые совсем оставили попытки ликвидировать ее.

На этот раз мой глава молчал дольше, словно взвешивая каждое мое слово по очереди и оценивая его по каким-то только ему известным критериям.

— Хорошо, — проговорил он наконец. — Я даю Вам разрешение заменить меня на переговорах. Однако, — пресек он уже вырвавшееся у меня изъявление благодарности хлопком ладони по столу, — если Вам удастся попасть на них, к Вашей основной задаче добавятся еще две.

— Если удастся? — глянул я на него в недоумении.

— Окончательное слово остается за Гением, — загадочно отозвался мой глава.

— Какие задачи? — тряхнул я головой, чтобы отогнать мысль о том, что игра в шарады становится слишком популярна у нас в отделе.

— Во-первых, безопасность Гения должна быть обеспечена любой ценой, — отчеканил он. — Я подчеркиваю, любой. Во-вторых, меня будет интересовать Ваша оценка бывшего хранителя. Он действительно получил новый статус, и я хочу знать, как это на него повлияло.

Я с готовностью кивнул и попросил разрешения удалиться. Уже у самой двери я вдруг вспомнил произнесенную в самом начале разговора фразу.

— Еще раз прошу прощения, — вновь повернулся я лицом в своему главе, — правильно ли я понял, что руководитель внешней охраны потребовал выделенную линию связи?

— Да, — досадливо поморщился он, — и вопреки Вашему предположению, эта линия будет ему предоставлена одноразово.

— Зачем же? — усмехнулся я. — Можно обучить его блокированию мыслей, не вводя его в курс дела, а потом настроить линию на ключ от его блока. И таким образом и дальше контролировать его верность данному слову. И не только.

— Я вижу, Вам удалось сохранить не только острый глаз, но и изобретательность в ответных ударах, — тонко улыбнулся мой глава, и я, кивком приняв комплимент, наконец-то вышел.

Отправился я, не долго думая, прямо к Гению. В конце концов, меня только что поставили в известность, что решающее слово о моем участии в контакте со светлыми принадлежит ему, и мне очень хотелось, чтобы оно прозвучало как можно скорее.

В том помещении, где произошла наша с ним первая и пока еще единственная встреча, его не оказалось. Я мысленно упрекнул себя в самонадеянности — элементарные правила приличия требовали согласования визита со специалистом такого уровня. Единственным оправданием мне могла стать глубокая тревога за Дару и длительное пребывание на земле, где эта тревога обретала куда более реальные очертания, чем здесь, в моем отделе.

С извинений подобного рода я и решил начать свое обращение к Гению, воссоздавая в памяти картину почти земной реальности за массивной дверью. Гений откликнулся почти мгновенно и, как мне показалось, принял мою просьбу о личной встрече вполне благосклонно. Узнав, что я уже нахожусь в его апартаментах, он не стал откладывать ее и велел мне непременно дождаться его, сказав, что присоединится ко мне, как только сможет.

С каждой минутой терпеливое ожидание давалось мне все с большим трудом. Моя дочь оставалась на земле без должной защиты. Приобретение ценнейшего навыка для укрепления этой защиты оставалось под вопросом. И, кроме того, оставалась нерешенной задача обучения Татьяны и Анатолия установке мысленного блока, что последний выставил условием обеспечения согласия карающего меча на мой доступ к их открытию.

Из нескольких оброненных Гением слов я сделал уверенное предположение, что они находятся где-то там, в созданной нами реальности. Устав прохаживаться в нетерпении взад и вперед по апартаментам Гения, я вышел наконец на лестницу, к массивной двери. У меня не было и тени намерения пренебрегать отзывчивостью Гения, просто любопытно было посмотреть, как открывается эта дверь.

Заведя руку под массивную панель точно в том месте, где это делал Гений, я не нащупал там абсолютно ничего. Кроме гладкой поверхности самой панели, с виду сделанной из дерева, но затвердевшего от времени до прочности вороненой стали. Пробежав пальцами по всей ее задней стенке, я так ничего и не обнаружил.

По всей видимости, подумал я, дверь открывается некой, известной только Гению, комбинацией нажатий. Или вообще реагирует на отпечатки пальцев. Жаль — сейчас, стоя перед этой безжизненной преградой и все еще пытаясь воспроизвести движения пальцев Гения, я вдруг увидел скрываемую дверью картину намного явственнее, чем в первый раз. Мне даже почудились запахи, которые донеслись до меня тогда…

Раздался глухой щелчок, и я резко пришел в себя. В полном смущении я ожидал появления Гения в дверном проеме и его удивленный вопрос, что я здесь делаю. Дверь не двигалась с места. Я попробовал слегка толкнуть ее и почувствовал движение под пальцами, но едва ощутимое. Усилия двух рук оказались более результативными — как и у Гения — и я озадаченно огляделся по сторонам.

Картина вокруг меня действительно была ярче, живее, чем в прошлый раз. Трава на лугу чуть шевелилась, словно под ветром, и в ней вспыхивали сочные вкрапления всевозможных цветов, от которых на меня накатывали легкие волны нежных ароматов.

Деревьев на краю луга оказалось намного больше, чем запечатлелось у меня в памяти — это действительно был густой лес, раскинувшийся вдоль всей линии горизонта…

Обводя ее взглядом, я вдруг осознал, что переступил порог двери, даже не заметив этого. Резко обернувшись, я увидел, что дверь закрылась. Более того, на этой стороне она была абсолютно гладкой, без каких-либо выступов и впадин — там просто не за что было ухватиться, чтобы хотя бы попробовать потянуть ее на себя.

Я попытался вызвать Гения, но картина, запомнившаяся мне в первый раз, не восстанавливалась, постоянно затмеваемая своей усовершенствованной версией. Я отворачивался к двери, закрывал глаза, даже нос и уши зажал — Гений не отзывался.

Я снова оглянулся по сторонам, размышляя, обращаться ли к своему главе с повинной и просьбой о помощи или попытаться сначала разыскать круглый павильон, о котором говорил Гений и в котором, по всей видимости, находятся Анатолий и Татьяна.

Щит мысленного блока и прикрытие их отпрыска от нападений из инвертации вполне могли уравновесить досрочную передачу их открытия мне. По крайней мере, максимально быстрое обеспечение безопасности моей дочери стоило такой попытки.

Решая, в какую сторону направиться, я вдруг заметил движение среди деревьев прямо перед собой — и не успел я насторожиться, как из леса вышел Гений, избавив меня от проблемы выбора.

С глубоким вздохом облегчения я шагнул ему навстречу.

— Стоять! — хлестнул меня изменившийся до неузнаваемости голос Гений, его физический, а не мысленный окрик.

Я замер на месте, предчувствуя более серьезные последствия своей опрометчивости, чем простой выговор.

Гений приближался ко мне, но не прямой, а каким-то странным путем. Он все время менял направление, где-то делая несколько мелких шажков, где-то устремляясь вперед почти скачками, где-то обойдя невидимое препятствие. И при этом постоянно бросал на меня быстрые взгляды, словно чтобы убедиться, что я продолжаю повиноваться его приказу.

Последние его шаги были целеустремленными и размашистыми. Я виновато склонил голову.

— Как Вы активировали проход? — донесся до меня его полный любопытства голос.

— Не знаю, — честно ответил я. — Возможно, я случайно наткнулся на скрытый рычаг в панели…

— Там нет никаких рычагов, — нетерпеливым жестом руки отбросил он мое предположение. — Что Вы ощущали перед тем, как дверь открылась?

— Ничего особенного, — в замешательстве пожал я плечами. — Я хотел вновь обратиться к Вам, но картина вызова почему-то оказалась намного более реалистичной…

— Мы видим то, во что мы верим, — забормотал Гений с довольным видом, — и верим в то, во что хотим. Стойте, — вдруг нахмурился он, — я показал Вам только часть картины. Как Вы дорисовали остальное?

— Я видел то же самое, что и в первый раз, — заверил его я.

— Это что-то новенькое, — озадаченно скривился он. — Обычно проход открывается, когда Вы четко видите всю картину, как будто двери там нет. Как же Вы туда протиснулись? А ну, пойдемте, — схватил он меня за рукав, — покажете мне.

— Подождите, — остановил его я. — Я с удовольствием покажу Вам все, что смогу, но сначала у меня есть к Вам очень важный вопрос.

— Какой? — склонил он голову к плечу с хитрым видом.

Я максимально сжато передал ему суть своего разговора с главой нашего отдела, сделав акцент на условии, которым он ограничил свое разрешение.

— А вот и ничего подобного! — совершенно неожиданно развеселился Гений. — Решение отнюдь не за мной, а очень даже за Вами. И Вы, — подмигнул он мне, кивнув в сторону двери, — только что его нашли.

— Вы хотите сказать, — медленно проговорил я, в точности вспоминая слова своего главы, — что этот проход открывается не для всех?

— Проход закрыт обычной дверью, ее открыть немудрено, — провозгласил Гений, великодушно избавляя меня от мысли о моей исключительности. — Эта реальность создана нами, что значит, что любой наш единомышленник может сюда попасть. Другое дело, что большинство из них не могут ее принять.

— Что Вы имеете в виду? — окончательно запутался я.

— Когда они попадают сюда, — горестно вздохнул он, поведя в сторону рукой, — все это начинает … аннигилировать. Теряет цвет, четкость очертаний — одним словом, расплывается и рассеивается. Возможно, они не до конца верят в реальность увиденного мира. Возможно, не хотят верить в возможность существования земных условий у нас. А возможно, не хотят смириться с нашим сосуществованием здесь со светлыми. Это к вопросу о наиболее распространенной у нас точке зрения, — наставил он на меня палец, напоминая о недавнем разговоре.

Я раздраженно передернул плечами. Он только что вернул мне осознание моей особенности — только для того, чтобы ограничить ее способностью мириться со светлыми.

— Вы их плохо знаете, — упрямо повторил я. — По-моему, Вы сами говорили, что они вторглись даже в это, созданное исключительно нами, место.

— Если бы Вы знали, как я сейчас этому рад! — ничуть не смутился Гений. — Здесь всегда свежие мысли в голову приходят, а в последнее время, с появлением Анатолия, я вообще многое в новом свете вижу.

— Тогда Вам, наверно, будет интересно узнать, — не сдержал я ехидства, — что Анатолий намерен явиться на встречу с заблокированными мыслями, и обучение его их блокировке является условием моего на ней присутствия.

Гений молча уставился на меня, безмолвно шевеля губами и лихорадочно моргая.

— Ему нужен блок? — переспросил он меня.

— Да, — коротко ответил я.

— Ему нужно, чтобы Вы его научили? — В глазах Гений зажегся странный огонек.

Я молча кивнул.

— Перед встречей, то есть прямо сейчас? — продолжал допытываться он.

— Как можно быстрее, — уточнил я.

— Ну, тогда все понятно! — торжествующе воскликнул он. — Это не Вы в проход протиснулись, это он Вас через него протащил!

— Что он сделал? — Мне показалось, что страсть к шарадам и необъяснимая склонность к светлым сыграли с Гением злую шутку.

— Его закон надобности, — с совершенно серьезным видом намекнул он мне.