Аспект белее смерти

Глава 10

3–5

Луку я не нашёл, раньше наткнулся на Хвата. Он тоже заметил меня, подошёл и на вопрос об остальных сказал:

— Все у «Золотой рыбки» уже.

— А ты чего?

— Дела были, — неопределённо пожал плечами жилистый паренёк с бритой наголо головой. — Айда к нашим?

— Пошли.

Мы шагали по улице, кому уступая дорогу, а кого и заставляя потесниться. Но пусть и шли по своей округе, так уж откровенно не задирались. И рыбы тут водились позубастей, и новые проблемы нам совершенно ни к чему, со старыми бы разобраться.

— Лука со всеми? — уточнил я, внимательно поглядывая по сторонам.

— Не-а, — покривился Хват. — Как утром с Яром куда-то утопал, так и не объявлялся больше. — Он помолчал и добавил: — Не нравится он мне.

— Лука? — пошутил я.

— Да ну тебя! — фыркнул паренёк. — Приблудыш не нравится. Мутный он какой-то. Мягкий. Будто и не босяк вовсе, и не фабричный даже, а лавочник.

Я только плечами пожал.

— Был бы лавочником, к нам бы не полез.

— Не нравится он мне, — повторил Хват, мрачно глядя себе под ноги.

«Золотая рыбка» была паршивенькой харчевней неподалёку от Чёрного моста, владел которой Бажен. В свободное время он сиживал там в задней комнате с ближниками, поэтому на задворках вечно ошивались ходившие под его рукой босяки — одни дожидались поручения отнести записку или срочно куда-то сбегать, другие просто коротали время, играя в пристенок, орлянку или чику. От нас там тоже всегда кто-то тёрся, благо до Гнилого дома было рукой подать.

Зады харчевни выходили на просторный пустырь — дальше высились сараи и начинались огороды, а вот на вытоптанную до каменной твёрдости землю никто не претендовал. Здесь устраивали толковища окрестные босяки, а по праздникам на улицу выносились столы, все пили и плясали до упаду. Ну и дрались, конечно, не без этого.

На углу мы наткнулись на Угря со товарищи, тот лишь кивнул и лезть под кожу не стал. Оно и понятно — тон здесь задавали жулики из шайки Бажена и других помельче, которые он подмял под себя. Да и подвыпившие дядьки запросто могли надавать обнаглевшим босякам по шее. А ткнуть в ответ ножом — нельзя. После такого нигде на Заречной стороне не спрятаться, не скрыться.

Веселье было в самом разгаре: играли забредшие на праздник музыканты, и кружил хоровод, в центре которого лихо отплясывали разбитные девахи. Поодаль высилось сразу несколько небольших шатров: в один зазывала простаков гадалка, в других устраивали представление какие-то фигляры. Чуть в стороне жонглировал горящими булавами акробат, там же легко подкидывал тяжеленные на вид гири усатый силач, ещё один крепыш предлагал всем желающим побороться с ним на руках.

— Гривенник против деньги! — басил он. — Неужто никто не рискнёт? Неужто мало каши ели?

Подвыпившие мужички подкатывали к нему один за другим. Зря.

На глаза попался бежавший куда-то Хрип, в одной руке он нёс кусок яблочного пирога, в другой кружку.

— Стоять! — рявкнул я. — Наши где?

— Дак это… — озадачился мальчишка. — Тута все!

Хват забрал у него пирог, я вынул из руки кружку.

— Эй! — возмутился мальчишка. — Это для Рыжули!

— На меня всё вали, — разрешил я, сделал глоток и, скривившись, сунул кружку с вином Хвату. Тот взамен вручил мне кусок яблочного пирога.

— Да ну вас! — обиделся Хрип и затерялся в толпе.

Больше всего людей собралось у загородки марионеточников, Хват задержался там, а я обогнул столы и двинулся к непонятному шатру на дальнем краю пустыря. Его буквально пожирали глазами слонявшиеся кругом босяки, но приближаться к перегородившей вход занавеси не решались. Зазывале, чья кожаная жилетка нисколько не скрывала мускулистого торса, платили за вход сплошь дядьки в возрасте.

— Экзотические танцы! — крикнул крепыш проходившим мимо молодчикам немногим старше меня. — В борделе такого не покажут!

— Да мы им сами покажем! — отшутился один из тех. — Это пусть малышня себе уд теребит!

Задерживаться там я не стал, потопал прочь. У края пустыря на открытом огне жарилось мясо. Шкворчало то и пахло столь аппетитно, что непременно бы слюной изошёл, если б яблочным пирогом червячка заморить не успел.

Дальше дурил публику фокусник. Стоя у перевёрнутого цилиндра, в который зеваки время от времени кидали мелочь, фигляр с выбеленным лицом и завитыми усиками ловко расправлял веером и вновь собирал колоду, а в той оказывались то одни тузы, то сплошь чернели пики. Ещё он вынимал карты из карманов охавшей от удивления публики и сам дозволял вытянуть любую, чтобы безошибочно угадать достоинство и масть, а время от времени запускал всю колоду к небу одной рукой и ловил другой. После стянул сюртук и закатал рукава сорочки, достал из цилиндра пяток монет, зажал их в кулаке, сразу растопырил пальцы и продемонстрировал пустую ладонь.

Я отправил в рот остатки пирога и принялся во все глаза следить за представлением, даже протолкался в первый ряд. Какие-то фокусы знал и мог повторить, но большая их часть оставалась для меня тайной за семью печатями — сколько ни следил за ловкачом, так его секретов раскусить и не смог. Но несколько интересных ухваток и движений всё же подметил.

Но и фигляр оценил мой слишком уж пристальный взгляд и подрагивание пальцев, распознал самоучку и заорал:

— Пошёл вон!

Я вопросительно указал себе на грудь, и этот жест окончательно разозлил фокусника, он гаркнул:

— Да, ты! Убирайся!

Всеобщее внимание меня ничуть не смутило, и я непонимающе развёл руками. Фигляр потерял терпение и шагнул вперёд.

— Проваливай по-хорошему, пока не накостылял!

Кругом рассмеялись, но отнюдь не надо мной. Просто один из босяков проскользнул к цилиндру фокусника, запустил в него руку и был таков.

Я выставил перед собой раскрытые ладони и подался назад.

— Ухожу-ухожу!

После шустро ввинтился в толпу и рванул за сарай. Всё рассчитал верно: именно там взялись пересчитывать добычу малолетний воришка и его приятель. Их кличек я не знал, но они точно были из ватаги Скока. На меня взглянули настороженно и даже зло.

— Чего ещё? — спросил тот, что облегчил цилиндр фокусника.

— Делиться надо! — веско произнёс я.

Мальчишки насупились, но я был в своём праве. Не отвлёк бы фигляра, ничего бы у них не выгорело. А намеренно это вышло или нет — вопрос десятый. А ну как я для кого-то из своих всё провернул, а они влезли?

Сообразив, что на львиную долю я не претендую, босяки вновь зазвенели медяками и вручили мне алтын, гнутый двухгрошевик и три деньги. На большем я настаивать не стал и зашагал прочь, бренча зажатыми в кулаке монетами. Не стоило фокуснику на меня орать.

И нет — чужого я не взял. Не было у меня этого… как его… Умысла, вот! Со мной просто поделились.

Побродив немного в толпе, я наткнулся на Гнёта и Сивого. Первый непонятно где раздобыл ботинки, второй красовался новенькой жилеткой, показавшейся почему-то знакомой.

— Это вы чего? — озадачился я.

— А чего? — буркнул Сивый, выдернув из моих пальцев полу жилетки.

Гнёт был сообразительней товарища и выдал заранее придуманное объяснение:

— Яр поносить дал. Праздник же!

— Да и хрен с ним! — отмахнулся я. — Лука-то вернулся уже?

— Ага, здесь где-то.

Я завертел головой по сторонам, и Гнёт потянул меня за рукав.

— Слышал, во вчерашний прилив духи бродягу упокоили?

— Не упокоили, а высушили, — поделился я подробностями. — Одна кожа и кости остались.

— Да ну⁈ — в голос охнули парни. — А не свистишь?

— Его на телеге увозили, по дороге дерюгу ветром скинуло, — пояснил я и спросил: — Рыжуля где?

Сивый шмыгнул, вытер под носом и указал в дальний угол пустыря.

— Тама! Танцует.

С той стороны доносились пронзительный визг скрипки и резкое позвякивание бубна; я двинулся на звуки музыки, парни поплелись следом. Они на ходу засыпали меня вопросами, пришлось выдумывать всяческие жуткие детали. Повеселился от души.

Так и дошли до сараев, а там я протолкался через зевак и выбрался к небольшому пятачку, на котором танцевала Рыжуля. Курчавый юнец-скрипач в изукрашенной сложной вышивкой жилетке терзал смычком струны, а девчонка кружилась с распущенными волосами и ударами ладони отбивала ритм о вскинутый над головой бубен. Зрители свистели, слаженно хлопали и щедро кидали к её босым ногам медяки. Иногда мелькало и серебро.

— Давай, рыжая! — голосили собравшиеся. — Танцуй!

На какой-то миг я просто остолбенел. Рыжуля была хороша. Так хороша, что у меня защемило сердце. В этом и заключалась проблема.

Нет, не в моём отношении к девчонке, а в сальных взглядах разгорячённых вином молодчиков. Пусть большая часть публики опасений и не вызывала, тон здесь задавали не окрестные жители, а шумная компания незнакомых мне парней.

Не ухари, но точно жулики. Самые пьяные, самые наглые. Именно они громче всех горланили, раззадоривая Рыжулю, ещё и не медь ей под ноги швыряли, а серебряные гривенники. И пусть в случае чего люди Бажена залётных молодчиков легко урезонят, но без мордобоя не обойдётся, а Лука неспроста толковал, что лучше бы нам сейчас лишний раз не светиться. В особенности — Рыжуле.

Мелкие дурачились здесь же, им тоже изредка кидали медяки. Луки — нет, Луки нигде видно не было.

Чёрт возьми!

Я легко протолкался через первый ряд и протянул руку девчонке.

— Рыжуля, завязывай!

Без толку! Та рассмеялась, бросила хлопать по бубну и попыталась втянуть в танец ещё и меня. Я упёрся и вмиг оказался выдернут с пятачка подвыпившими жуликами. Туда выскочил один из их шайки, под одобрительный свист дружков усатый молодчик начал выкидывать коленца, ну а меня его приятели вытолкали в задние ряды. Я рваться обратно не стал и послушно отступил. Просто не захотел портить праздник людям и себе лицо.

Отошёл, осмотрелся, углядел парочку босяков и поспешил к ним.

— Беги за Лукой! — скомандовал Сивому.

Белобрысый паренёк растерянно захлопал глазами, я ухватил его за ворот и притянул к себе.

— Живо! — После толкнул в грудь и сказал Гнёту: — Мелких настропали на рывок.

— Чего ещё? — выпятил босяк губу.

Я оскалился и прошипел ему в лицо:

— Со скрипачом монетами делиться собрался⁈

Судя по смуглой коже, крупному носу и чёрным как смоль кудрям, музыкант был из фургонщиков, я это сучье племя на дух не переносил, ну а Гнёту так и вовсе было без разницы, в чей карман запускать руку. Он понимающе округлил глаза, пообещал:

— Сделаю! — И начал спешно проталкиваться через толпу.

Зрители взорвались смехом, я нервно оглянулся, но обратно не полез и остался дожидаться Луку. Вот только вместо него Сивый привёл Хвата.

— Лука где⁈ — разозлился я.

— Он у Бажена, нас оттуда погнали, — пояснил Хват. — А что случилось?

— Гнёт объяснит, — сказал я. — Дуйте к нему! Ждите!

Сам с ними не пошёл и побежал вокруг сарая. Тот был длинным, а к его торцу сразу примыкал следующий, но между стенами оставался неширокий зазор, вот по нему я к терзавшему скрипку музыканту и подобрался. Фургонщик так разошёлся, что не обратил на меня никакого внимания, а зрителям и подавно было не до того: они со смехом наблюдали за попытками усатого молодчика обнять отплясывавшую с бубном Рыжулю.

Мне — нет, мне смешно не было. Пока что девчонка ускользала от пьяненького усача, но игрой на публику его приставания уже не были. Движения становились резче, ухмылка — злей.

Молодчик попытался задрать Рыжуле подол платья, и я едва сдержался, чтобы не накинуться на него с кулаками. Вместо этого подступил к скрипачу и пихнул его в спину. От неожиданности музыкант шатнулся вперёд, налетел на усача и оттёр того от девчонки. Я тотчас схватил Рыжулю за руку и рывком втянул её в зазор между сараями.

— Бежим!

Мелкие тут же кинулись собирать с земли монеты, а Сивый, Гнёт и Хват взялись их прикрывать, ну а я потащил за собой Рыжулю, благо девчонка не стала упираться и со смехом побежала следом. Сразу за сараями начинались огороды, мы рванули вдоль плетня, домчались до прохода вглубь участков и припустили по нему со всех ног. Вновь повернули, и я увлёк Рыжулю в кусты.

— Тише ты! — шикнул на девчонку. — Не ржи!

Но — нет, никто не ломился вдогонку. Вроде нет. А если даже и попытаются отыскать — пройдут мимо и не заметят. Смеркалось, за густой листвой нас никому не углядеть.

У меня бешено колотилось сердце, я навалился спиной на плетень и с шумом перевёл дух. Рыжуля уже не хохотала в голос, но так и продолжала давиться смехом, едва сумела спросить:

— Серый, зачем⁈

От раскрасневшейся девчонки пахло вином, меня это покоробило.

— Лука же велел не высовываться! — заявил я, даже не пытаясь скрывать своего раздражения.

Рыжуля фыркнула.

— Мало ли что он велел! — Она покачнулась и навалилась на меня, прижала к скрипнувшему под нашим весом плетню. — Так ты всерьёз толковал о том, чтобы прибиться к бродячему балагану? И даже деньги скопил?

Неожиданный вопрос удивил до крайности, но отвечать на него не пришлось. Рыжуля поцеловала меня, и враз пошла кругом голова, а ноги сделались ватными, дыхание перехватило.

Царь небесный!

Время остановилось, но, увы, только лишь для меня одного, через шум крови в ушах пробился оклик:

— Серый! Рыжуля! Вы где?

Рыжуля мигом отстранилась, я в некотором обалдении вылез из кустов на тропинку и отозвался:

— Здесь мы!

Подбежал Хрип, шумно выдохнул и сказал:

— Тебя Лука требует. Срочно! — Он во все глаза уставился на выбравшуюся вслед за мной Рыжулю и спросил: — А вы чего тут?

— Прячемся, — буркнул я и уточнил: — Как там?

— Усатый с корешами скрипача вздул, — рассмеялся Хрип, — а потом их самих погнали!

— Ну хоть так, — проворчал я. — Проводи Рыжулю к нашим. — И махнул той рукой. — Всё, побежал!

На девчонку даже не взглянул. И без того уши припекало так, что ещё немного и дым повалит.

Лука дожидался меня у чёрного хода «Золотой рыбки».

— Ну ты где пропал? — прошипел он. — Договаривались же!

— Потом расскажу, — отмахнулся я. — Чего тут?

— Идём!

Дверь стояла распахнутой настежь, на улицу то и дело выносили из кухни еду, а с ледника напитки, стену там подпирал Баламут — здоровенный детина со сбитыми костяшками. На нас он даже не взглянул, и Лука беспрепятственно провёл меня внутрь. В основном зале бывать уже доводилось, в заднюю комнату попал впервые. Размерами она мало уступала основному помещению, место во главе длинного стола занимал Бажен — чернявый и нескладный, с крупной головой и бочкообразной грудной клеткой. В босяках у него было прозвище Головастик. Только это было давно, сейчас за такое обращение могли и язык отрезать.

Короткая тёмная бородка главаря была аккуратно подровнена, а вот шевелюра растрепалась. В расстёгнутом вороте рубахи желтела золотом цепь.

По правую руку от него сидел слишком уж франтоватый для этого сборища Пламен, по левую — костолом Волче. Внешне они казались полной противоположностью друг другу, а на деле были одного поля ягоды. Живоглоты.

Ну и ещё пяток жуликов по лавкам расселись, знал всех — эти были просто на подхвате.

Лука пихнул меня в бок, а сам, повинуясь жесту Бажена, опустился на лавку. Угощением его обделили и пива не налили, но пригласить за стол — пригласили. Меня — нет.

Я стянул с головы картуз и пробормотал:

— Вечер добрый!

Бажен хмуро глянул, приложился к оловянной кружке и потребовал:

— Говори!

— А чего говорить-то? — пожал я плечами, больше даже изображая смущение, нежели испытывая его на деле. — Шёл по рынку, привязались босяки с Угольного тупичка, ну мы и схлестнулись…

— Не юли! — потребовал Пламен и резко прищёлкнул пальцами.

Огоньки свечей в стоявшем перед ним подсвечнике враз вытянулись, став в ладонь длиной. Я чуть рот от изумления не разинул.

Бажен погрозил мне куриной ножкой и сказал:

— Кто драку затеял?

— Они! — уверил я собравшихся и поспешно добавил: — Да правда они! Зуб даю! Меня Жучок окликнул, я обернулся и слова ему ещё сказать не успел, как от Лешика в грудь получил. А кто-то из мелких подножку поставил. Трое их было.

— И вот так — без разговоров?

— Да ржали они чего-то. Я обернулся разобраться и сразу выхватил. Может, пошутить решили, только несмешно получилось.

— Точно они первыми начали?

— А на кой чёрт мне одному троих задирать?

Бажен прищурился.

— Так ты не один был! Вот скажи, кто Жучка спицей ткнул?

— Девчонка из наших ткнула, только она в драке не в счёт!

— А чего её с собой не привели? — заинтересовался Волче, хрустнув сбитыми костяшками. — В драке девка, может, и не в счёт, но язык-то у неё есть! Подтвердила бы твои слова!

Тут впервые подал голос Лука.

— Язык без костей, за словами следить не умеет, — веско произнёс старший Гнилого дома. — Ей на толковище голову заморочат — сболтнёт чего, мы ещё и крайними останемся!

Бажен кивнул, и, повинуясь его жесту, Кудрявый наполнил оловянную кружку из стоявшего на столе кувшина с пивом и передвинул её Луке.

Тот явственно воспрянул духом и спросил:

— Толковище в лодочном сарае будет?

— Там, — подтвердил Бажен и резким движением пальцев сломал куриную кость. — Смотри, Лука, я за вас вписался. Если насвистели и сами виноваты, три шкуры спущу, чтобы другим неповадно было!

От нескрываемой угрозы в голосе главаря стало не по себе, на миг я даже пожалел, что поддался на уговоры Луки, но сразу вспомнил недавний поцелуй и укорил себя за мимолётную слабость.

Ерунда! Выгребу!