Аспект белее смерти

Глава 16

4−3

Вечером засиделись допоздна. Рыжуля невесть откуда достала бумажный свёрток с имбирным печеньем — засохшим до каменной твёрдости, но всё равно чертовски вкусным, получилось что-то вроде праздника. Но встал разбитым, с гудящей головой и нисколько не отдохнувшим вовсе не из-за этого. Просто едва ли не всю ночь провалялся в гамаке, пялясь в тёмный потолок и думая о том, что принесёт мне осень.

Стать старшим в Гнилом доме — это здорово, но справлюсь ли без Луки? Тот не просто мог дать в рыло, он ещё и умел договариваться. У него — репутация. А я — второй номер, вечно на подхвате. Ещё и не вор. Меня точно продавить попробуют. Сам Бажен и попробует. Придётся прыгнуть выше головы. Будет непросто.

И вот ещё вопрос — перебираться ли в комнатушку Луки или остаться в своей? Я тут давно обжился, но там есть окно. Может, предложить переселиться туда Рыжуле?

Так или иначе, но мысли неизменно возвращались к девчонке, а потом я ненадолго забывался беспокойной полудрёмой, вновь просыпался и опять начинал пялиться в потолок.

Нервы — ни к чёрту.

Встал рано, куда раньше необходимого, просто совсем уж маетно сделалось на душе. Оделся, напился, умылся, отодвинул запорный брус и растолкал Хрипа.

— Запри за мной, — тихонько шепнул ему и спустился с ботинками в руках на первый этаж.

Выглянул на улицу, постоял, прислушиваясь и принюхиваясь. Щебетали птахи, и брехали где-то вдалеке собаки, тянуло откуда-то дымком, но и только. Никакого намёка на мерзкую стылость. Утро как утро.

Увы, вскоре вся эта благость отправилась прямиком псу под хвост. Стоило лишь мне выбраться с болота, миновать подтопленную улочку и вывернуть к сараям, как сразу углядел непонятную суету. Негромко переговаривались замершие поодаль местные мужики, выискивали что-то в траве сурового вида дядьки в невзрачных зеленовато-серых куртках, просторных штанах и высоких кожаных сапогах — все, как один, с ног до головы обвешанные оружием, здесь же натягивали поводки здоровенные волкодавы. У накрытого дерюгой тела — точно ведь тела! — о чём-то толковали настоятель нашей церквушки, незнакомый мне священник и непонятный тип, на шее которого серебрилась цепь то ли с бляхой, то ли с крупным медальоном.

Разумеется, тёрлись поблизости и пацаны. Я приметил знакомцев с соседней улочки, к ним и подошёл. Ничего даже спрашивать не пришлось, на меня всё так прямо сразу и вывалили.

— Зырь, Серый, старуху из углового дома демон порвал!

— Она корову доить пошла, а он ей башку открутил!

— Да не бреши! Не оторвал он ничего, просто удавил. Тятька сам ожоги от ладоней на шее видел!

— Вот ты врать горазд! Когда твой батька пришёл, её уже дерюгой накрыли!

— Да это он из церкви вернулся! За попом кто бегал, а?

— Ой, сейчас собак спустят!

— Не спустят, так поведут. А то их без стрельцов демон порвёт!

Я едва успел вставить вопрос:

— Это кто вообще?

— Дьяк с Холма ватагу охотников за головами привёл. Им без разницы на кого охотиться: на душегубов или демонов! Серьёзные дядьки!

И вот с этим было не поспорить: у каждого ватажника помимо короткой сабли или топора имелся карабин и револьвер, а один и вовсе оказался тайнознатцем. Он заранее начал выписывать замысловатые петли волшебным жезлом, и на меня повеяло отголосками непонятного жара. Пацаны рты от изумления пооткрывали.

— На болото не лезьте! — повысив голос, объявил дьяк. — Старуху одержимый загубил, там ему делать нечего. Проверяйте чердаки, подвалы, сараи и вообще все укромные закутки, где можно от солнечного света на день схорониться. Ну да не мне вас учить!

— Тю-у-у! — протянул кто-то из босяков. — Не демон, а одержимый!

— Видать, приблудный дух в кого-то вселился, — предположил другой.

— Айда за ними! — позвал всех третий.

Я бы и сам с превеликим интересом понаблюдал, как охотники за головами затравят одержимого, но и волкодавы поглядывали на меня как-то очень уж недобро, и в церковь Серых святых пора было топать. Там я всё утро следил за свечами, а ещё пытался, пытался и пытался втянуть в себя тепло, коим представлялась мне энергия неба. Втянуть, прогнать по себе, вытолкнуть обратно. И — смог, пусть и только под самый конец заутрени. Сперва ощутил прилив бодрости, даже перестала болеть голова, а потом перед глазами замелькали серые точки, и начали подгибаться колени. Такое впечатление — в одного баржу с углём разгрузил. Аж пропотел весь, и от свечного дыма замутило.

Но — смог. А это главное.

Удержаться старшим в Гнилом доме будет непросто. А вот если подготовлюсь и быстренько пройду тот драный ритуал очищения, тогда — другое дело. С адептом шутки шутить поостерегутся. Не наши, с нашими и так столкуюсь, чужие не полезут. Бажен-то забесплатно и палец о палец не ударит, не станет по доброте душевной прикрывать, а общак пуст.

После службы меня покормили, но уж лучше бы отказался и восвояси отправился. В столовой подсел и завёл пустой вроде бы разговор дьячок, но не пустой то был разговор, вовсе нет. На Заречной стороне всяких хитрованов хватает — и бродячие проповедники захаживают, и вербовщики всех мастей. Одни свежее мясо в бордели ищут, другие на рисковые дела простофиль подбирают, насмотрелся. Ухватки у всех одни: вот так поговоришь по душам и сам не заметишь, как на крючке окажешься.

Я принимать постриг не собирался, поэтому всё больше отмалчивался. Быстренько выхлебал жиденькую баланду, доел хлеб и ушёл. Мелькнула шальная мыслишка сделать крюк и полюбоваться на витраж с огнедревом, но выкинул её из головы и потопал домой.

У Чёрного моста, как обычно, крутился Угорь с босяками, останавливать меня он не стал, лишь пристроился сбоку и зашагал нога в ногу.

— Слышь, Серый! Чумазого и вправду купили, чтобы лёг?

Я остановился и недоумённо нахмурился.

— На кой?

— Купили-то? Чтобы Лех на ставках заработал.

— Да какие там ставки на двух босяков! — рассмеялся я. — Добран, поди, придумал? Оторвёт ему Лех за такое голову!

— Да почему сразу Добран? — насупился Угорь. — Люди говорят.

— Собака лает, ветер носит! — бросил я и потопал дальше.

Не могу сказать, будто настроение совсем уж испортилось, но глухое раздражение в душе определённо заворочалось. Сначала из-за профуканной Лукой ставки в полной мере себя победителем не прочувствовал, теперь эти слухи. Бесит!

Дождя не было уже несколько дней кряду, грязь просохла, и прохожие больше не толкались на протянувшихся вдоль дорог деревянных мостках, зато собирались тут и там на перекрёстках. Горожане о чём-то возбуждённо судили да рядили, у многих мужиков при себе были крепкие палки. Несколько раз попадались на глаза толковавшие с жителями подручные Барона.

Да оно и понятно: шутка ли — одержимый завёлся!

На моей памяти такое пару раз только и случалось, да и то обходилось без жертв. А теперь, даже если охотники за головами эту погань изничтожат, люди долго ещё при каждом шорохе вздрагивать будут.

Так-то у нас и нечисть изредка заводится, и даже неупокоенный невесть откуда в прошлом году забрёл. Но приблудных духов настоятель церкви Чарослова Бесталанного изгоняет, а ходячего мертвеца плотники топорами на куски порубали. Одержимый — совсем другое дело. Тварь с каждой выпитой жизнью сильнее становиться будет.

Первым делом я наведался на базар. Там мы с Хватом на пару затеяли игру в пристенок и успели облегчить карманы босяков грошей на пятнадцать, прежде чем один из лопухов полез в драку и нас прогнал привлечённый шумом и гамом охранник.

Лёгкие деньги? Да как сказать!

И проиграться можно, и босяки скандалить начинают, чуть что не по-ихнему. А если ещё и Сивого с Гнётом для поддержки подтягивать, то на брата всего ничего выходить станет. Уж лучше бы обувь чистил. Там-то заточкой в бок не получить.

Подумал об этом, когда у ворот заслышал ругань и злые крики, а следом завизжали тётки. Поспешил на шум и успел заметить улепётывающих со всех ног босяков. Выскочившие на пятачок базарные охранники их преследовать не стали, лавочники и прочий люд тоже угомонились и начали расходиться, только несколько кумушек сгрудились у кровавых пятен на земле и живо обсуждали недавнее происшествие.

— Чего тут? — спросил я Кудрявого.

— Гороховские со ждановскими схлестнулись, — пояснил тот. — Филю крепко подрезали, еле ушёл.

Судя по протянувшейся к ближайшему переулку цепочке кровавых отметин, порез и вправду был серьёзней некуда, вот и мелькнула мысль, что всё у меня было просто-таки замечательно, пока чисткой обуви промышлял. О-хо-хо…

После базара я заглянул к двоюродному братцу, вручил ему деньгу и битый час вникал в премудрости завитков, коими выводились и соединялись между собой прописные буквицы. Потом двинул в Гнилой дом, а только повернул к подтопленной улочке и сразу прибавил шаг: у сараев на краю болота Лука о чём-то толковал с тремя черноволосыми и кудрявыми типами в красных рубахах, расписных жилетках, просторных штанах и кожаных полусапожках.

Фургонщики!

Ох ты чёрт! Видать, скрипач нажаловался!

Впрочем, пока что на крик и ругань никто не срывался, да ещё за разговором следил лузгавший семечки Сыч, а чуть поодаль расселись на брёвнышке босяки из Соломенного переулка. Чужаков на Заречной стороне всем миром бьют, случится драка — подсобят. Вот только где фургонщик, там и нож, а эта троица на хлюпика-скрипача нисколько не походила. Двое молодых были жилистыми и резкими, а дядька средних лет, шевелюру и курчавую бородку которого уже тронула седина, хоть и набрал вес, но шириной плеч и мускулистыми руками напоминал кузнеца.

— Да как не видел⁈ — рыкнул фургонщик на Луку, когда я подошёл и встал рядом. — Он вашу девку увести собирался!

Увести? Вот тебе и лучшие подмостки Поднебесья!

Меня будто что-то толкнуло изнутри, и я опередил подбиравшего слова Луку, резко бросив:

— Кому девка, а кому сестра!

Один из молодых немедленно шикнул на меня:

— Умолкни, щегол!

— Кому щегол, а кому и оброк плачу!

Рука парня скользнула под жилетку, но седой одёрнул его, а мне пригрозил:

— Побольше уважения! За иные слова языки отрезают!

Я оттёр плечом Луку и оскалился.

— Точно хочешь об уважении поговорить? Пришли к нам без приглашения, назвали меня щеглом, нашу сестру — девкой, ещё и увести её хотели, будто кобылу украсть! Может, старших нас рассудить попросим?

Молодчики напряглись, на лице седобородого дядьки заиграли желваки, он даже быстро огляделся по сторонам, но в итоге всё же сдал назад.

— Я племянника ищу. Видел его?

Меня так и подмывало послать фургонщика к чёртовой бабушке, не знаю даже, как с этим порывом совладал. Но — совладал.

— Из ваших в последние дни только скрипача видел.

— Где и когда? — потребовал ответа дядька.

— На следующий день после небесного прилива. Вечером. Ему ухари залётные скрипку сломали, он за нож схватился. Чем дело кончилось — не видел.

Сыч сплюнул под ноги шелуху и подсказал:

— Их люди Бажена растащили. Он одного порезал, с ним сквитаться пообещали. В «Золотой рыбке» поспрашивайте.

Фургонщик шумно задышал, раздувая крылья крупного носа, после обратился к Луке:

— А ты чего молчал?

Лука скрестил на груди руки и ухмыльнулся.

— А меня там не было!

Бородатый дядька миг помедлил, потом развернулся и, кивнув своим спутникам, зашагал прочь. Молодчики обожгли нас недобрыми взглядами и потопали следом.

Сыч подошёл и хлопнул меня по плечу.

— Вот ты, Серый, резкий стал! Как носатого срезал, а?

Ну а Лука глянул хмуро.

— Тебя какая муха укусила? Чего в бутылку полез?

Меня била мелкая дрожь, а рубаха на спине промокла от пота, но я через силу улыбнулся.

— Так я ж из балаганщиков, мы с фургонщиками на ножах!

Сыч заржал.

— Да какой ты балаганщик, Серый? Ты босяк!

— Хочешь, фокус покажу?

— Серый, не сейчас! — потянул меня Лука. — Идём, дело есть.

— Погодь! — придержал я его и спросил у Сыча: — Одержимого-то изловили уже?

— Какое там! Схоронился так, что собаки след потеряли, а поисковые чары не сработали.

— Зато мигало знатно! — подал голос один из пацанов с бревна.

— Это да, — подтвердил босяк. — Аж в глазах зарябило!

Мы распрощались с ним и потопали прочь от болота.

— Зря в разговор влез, — попенял мне Лука.

— Они так и так о той драке прознали бы, — возразил я. — А так мы вроде и не при делах. Куда идём, кстати?

— Рыжулю с рынка заберём. Пусть дома посидит, пока пыль не уляжется. И надо наших предупредить, чтобы о том драном скрипаче не болтали! Я им сразу велел язык за зубами держать, но мало ли… — Он вдруг остановился и уставился на меня. — Серый, это ведь не ты его… того?

Я покачал головой:

— Не я. А не ты?

— Нет, — пошёл в отказ Лука и предположил: — Мог и сам утопнуть.

— Только нам от этого не легче.

— Угу.

Рыжулю требование посидеть ближайшие дни дома в восторг отнюдь не привело. На обратной дороге она нам все кишки по этому поводу вымотала. До того Луку допекла, что тот не выдержал и в сердцах бросил:

— А нечего было скрипачу глазки строить!

— И ничего я ему не строила! — возмутилась девчонка. — Он сам привязался, а как пиликать начал, нам деньги кидать стали. Мне уходить, что ли, было?

Лука махнул рукой:

— Забудь.

Когда подошли к Гнилому дому, из окна высунулся Хрип.

— Сейчас открою! — крикнул он и скрылся из виду.

Мы поднялись по лестнице и уткнулись в запертую дверь. Вскоре мальчишка распахнул её и с брусом в руках посторонился, запуская нас внутрь.

— Это чего ещё? — удивился я.

— Я распорядился, — пояснил Лука. — А на ночь ещё и ставни закрывать теперь будем. — Он проходить в дом не стал и сказал: — Ладно, побегу.

— Мы бы и сами дошли! — выкрикнула ему вслед Рыжуля, огляделась по сторонам и вздохнула. — Покажешь фокус?

— Ага, давай! — оживился Хрип.

Вот, честно говоря, если б не он, точно бы никуда не пошёл, а так сослался на неотложные дела.

— Вернусь — покажу, — пообещал я. — Хрип, запри за мной. Никому чужому не открывай.

— Да уж понятно! Не маленький!

Рыжуля не сказал ни слова. Надулась.

Но на свой островок я бы мог и не ходить. Вдыхал, тянул, толкал, бил — и всё без толку. Только голова кругом пошла, глотка пересохла и ноги подгибаться начали. Едва с бревна в грязь на обратном пути не сверзился.

Ладно хоть ещё Рыжуля сменила гнев на милость, когда погонял по пальцам пару медяков, заставляя исчезать то одну монету, то обе сразу. А потом в руке и вовсе возник сорванный по дороге домой цветок.

Рыжуля приняла его и рассмеялась.

— У тебя талант, Серый!

Талант — да. Но не тот.

Ночью разбудил истошный вопль. Мы с Лукой вмиг спустились с чердака и обнаружили в общей комнате перепуганную малышню, а Сивый аж трясся и тыкал пальцем в дверь.

— Там! — лязгая зубами, выдал он. — Кто-то скрёбся!

Хват приподнял шторку ночника и погрозил ему кулаком.

— Задрал уже со своими дурацкими шутками!

— Да серьёзно! — завопил Сивый, чуть не плача. — Скреблись!

— Ша! — веско произнёс Лука, подступил к двери и прислушался, после даже приложился к ней ухом. — Тихо всё.

— Да мышь, наверное, была! — зевнув, заявил Гнёт.

— Какая мышь среди болота⁈

— Летучая, дурень! Нет, одержимый за тобой припёрся!

Понемногу все угомонились, а утром мы с Лукой тщательнейшим образом изучили дверь, но так в итоге и не решили, прибавилось ли на досках за минувшую ночь царапин или нет. Условились на будущее не только закладывать её брусом, но ещё и чем-нибудь подпирать.

А дальше всё пошло своим чередом. По утрам я посещал службы в церкви Серых святых, затем шёл на рынок играть в пристенок, орлянку или чику, затем наведывался к двоюродному брату и брал у него уроки грамматики, а после пытался дотянуться до энергии неба на своём крохотном островке посреди болота. Терпел неудачу за неудачей, но не унывал и развлекал Рыжулю фокусами.

Девчонка эти дни сиднем сидела дома и всю плешь Луке из-за этого проела, но тот и слушать ничего не желал. Скрипач как сквозь землю провалился, и хоть взрослые фургонщики на Заречную сторону больше не наведывались, зато по округе начали шастать смуглые и черноволосые мальцы. Местные босяки мигом позабыли о разногласиях и принялись гонять чужаков — тем пришлось лихо, но всё равно стоило поостеречься.

И ещё — осень. Осень была уже не за горами, а сотни целковых у нас не набиралось даже близко. Лука мрачнел с каждым днём. Как-то он отозвал меня в сторонку и сказал:

— Серый, прекращай балду пинать. У нас денежное дельце наклёвывается, надо подсобить.

— Излагай, — попросил я.

— Яру наводку со дня на день подгонят, работать придётся в Яме. Есть шансы тамошнего делягу крупно обнести и большой куш сорвать. Ты бы послонялся, присмотрелся. Просто надо знать, куда бежать, если жареным запахнет. Прихватят на горячем — пропадём с концами.

Яма была округой беззаконной, чужим босякам туда ходу не было, и самое главное — не имелось там и кого-то вроде нашего Барона. Шайки почём зря грызлись друг с другом, и никто ни за что не отвечал. Ограбили, раздели, пырнули ножом — дело житейское, жаловаться некому. Мы в Яму сроду не совались.

Я вздохнул и пообещал:

— Схожу. — Потом спросил: — Нашим-то как объяснишь, что Яр наводку дал? Они ж его поколотят!

Лука усмехнулся.

— Скажу, должок стребовал.

Так вот и вышло, что вместо болтовни с Рыжулей мне пришлось тащиться в Яму.

— Ты куда такой красивый собрался? — удивилась девчонка.

— По делам, — сказал я с тяжёлым вздохом.

— Такие все деловые стали! — фыркнула Рыжуля и прищурилась. — А меня с собой возьмёшь? — И рассмеялась. — Я тебе пригожусь!

— В другой раз, — отшутился я.

— Я серьёзно!

Но нет, нет и нет. Соваться в Яму с Рыжулей было чистой воды самоубийством, так что я быстренько убрался из Гнилого дома, а когда обулся у сараев, то сунул в ботинок стилет ухаря. Рукоять прикрыл штаниной. Мало ли.

Пусть на узеньких улочках Ямы и хватало сомнительной публики, а на перекрёстках и в подворотнях кучковались жуликоватые молодчики, ко мне никто не прицепился. Не иначе за безденежного студиозуса принимали — на стриженных под горшок юнцов я натыкался в Яме неоднократно, обычно они околачивались у курилен и борделей.

Мимо последних я старался проскакивать как можно быстрее. Из окон там обычно высовывались такого вида дамочки, что от одного только взгляда на них начинало припекать уши. И не только их.

Так уж откровенно я по сторонам головой не вертел, шагал с уверенностью человека, у которого здесь дела и который способен за себя постоять. Ну и как-то обошлось.

Побродил там и здесь, примечая глухие переулочки и проходные дворы, дыры в заборах и зазоры между домами, мостки через глубокие овраги и заброшенные сараи, а на третий день меня прихватил Горан Осьмой. Нет, прихватил не в Яме, охотник на воров повстречался на выходе из монастыря.

— Тебя как зовут-то? — поинтересовался он, постукивая рукоятью трости по затянутой в лайковую перчатку ладони.

— Серым кличут, — нехотя ответил я.

— Так вот, Серый, — улыбнулся охотник на воров, — поможешь мне найти Простака!

Не спросил — сказал.

Я насупился.

— С чего бы это? Я вам ничего не должен!

— Ошибаешься! Ты мне кругом должен. Пояснить?

«Ну что за напасть!» — мысленно охнул я, а вслух сказал:

— Уж будьте так любезны!

Но напрасно ерепенился. Зря-зря.