Аспект белее смерти

Глава 8

3−3

К болоту мы подошли уже в густых сумерках. Прежде мысли другим заняты были, а как под ногами захлюпало, я опомнился и сказал:

— Да! Пыжика легавый искал! Вроде клички не знал, но описал один в один. Явно навели.

Лука вздрогнул.

— Что за легавый? Когда⁈

— Незнакомый какой-то на церковном дворе прицепился.

— Чего хотел?

— Говорю же — о Пыжике выспрашивал! — пояснил я.

— Да понятно, что о Пыжике! А на кой он ему сдался?

— Не сказал. Но ты ведь Пыжика из нашего списка вычеркнул? Вычеркнул ведь?

Я посмотрел на Луку, и пятка немедленно соскользнула с кочки, нога почти по колено погрузилась в болотную грязь.

Чёрт!

— Вычеркнул! — буркнул Лука. — Но всё равно надо было узнать, чего ему шьют!

— Вот и узнай! — огрызнулся я, пытаясь отряхнуть штанину.

Тщетно! И чего только сразу не закатал?

Я беззвучно выругался и поспешил вслед за старшим. В доме сильно пахло луковой похлёбкой и дымом, Гнёт и Сивый закрывали окна ставнями, Хват разжигал лучины, Мелкая что-то тихонько напевала себе под нос и вязала соломенные птички-обереги, как делала это в преддверии каждого небесного прилива, случавшегося то дважды в год, а то и чаще. Поделки эти девчонка на следующий день неизменно сжигала в печи, и для меня оставалось загадкой, где она всякий раз умудрялась находить для них нити всех пяти цветов радуги.

Рыжуля накрывала на главный стол, и за ним уже восседал на притащенном невесть откуда шатком табурете Яр. Настроения мне эдакая наглость приблудыша отнюдь не улучшила, а оно и без того было ни к чёрту. Проходя мимо, я пинком вышиб одну из ножек, а когда паренёк с грохотом рухнул на пол, резко бросил:

— Сгинь!

Задерживаться не стал, вручил свёрток со свечными огарками Хрипу и поднялся на чердак. Только переодел штаны, и следом забралась Рыжуля.

— Серый, ну ты чего такой бешеный? — спросила она, потрепав меня по волосам.

Ответить я не успел, к нам присоединился Лука.

— Ты на кой чёрт этого дурачка привечаешь⁈ — возмутился я, не дав ему и слова сказать.

Лука в долгу не остался.

— А что не так⁈ — рыкнул он в ответ. — Яр наколку на верное дельце дал, мы сегодня червонец срубили! А сколько ты в общак денег заносишь?

— Да уж не меньше! — презрительно фыркнул я и только лишь этим не ограничился, поднял доску и кинул Луке узелок с монетами.

Тот распустил его и округлил глаза.

— Откуда⁈

Рыжуля заглянула ему через плечо и тихонько охнула, явно припомнив наш давешний разговор. Но упоминать о нём не стала и пихнула Луку кулаком под рёбра.

— Вечно ты на Серого наговариваешь!

Старший на неё даже не взглянул, наскоро пересчитал монеты и повторил свой вопрос:

— Так откуда?

— Да всё оттуда! — криво ухмыльнулся я.

Лука повернулся к девчонке.

— Рыжуля, у тебя там ничего не пригорит? — А когда та ойкнула и спустилась с чердака, уставился на меня. — Серый, я ж тебя как облупленного знаю! Ты ведь их не украл, так?

— Свое забрал! — отрезал я.

— Это как?

— А вот так! Когда пожар тушить помогал, на дохлых ухарей наткнулся. Раз мы дело сделали, а денег только половину получили, обчистил кошели. Даже чуть меньше вышло.

— Чего сразу не сказал?

Я пожал плечами.

— Это моя доля, нет? Я же всю работу сделал!

Лука кивнул и зашевелил губами, явно производя в уме какие-то подсчёты.

— Уже легче! — объявил он, заметно повеселев, но тут же вновь помрачнел. — Если б ещё с тупичковыми краями разойтись… Ладно, идём! — И сразу придержал меня. — Ты на Яра не дави, хорошо?

Пришлось наступить на горло собственной гордости и пообещать:

— Не буду.

Не знаю, кому и где удалось спереть ящик лука, но помимо похлёбки каждому досталось по запечённой луковице. А как поужинали, так мелкие принялись подплавлять над лучиной свечные огарки и расставлять их по тарелкам и мискам.

— Хрип! — окликнул Лука пацана. — Наловите завтра пять дюжин пиявок, только покрупнее. Аптекарь возьмёт.

— Сделаю! — пообещал тот и убежал к мелким, которые расселись вокруг Яра. Приблудыш взялся рассказывать страшную историю, а я отошёл к выходившему на северо-запад окну и, приоткрыв ставень, выглянул наружу.

— Серый, не надо! — ёжась, попросила Мелкая. — Плохая примета!

Я только отмахнулся.

Никто заранее не знал, в котором часу докатится до нас небесный прилив, но приходила призрачная волна неизменно с одной и той же стороны. Говорят, именно в том направлении находился Тенезвёзд — крупнейший и богатейший город всего Поднебесья, с башен которого проще простого дотянуться до неба рукой.

Не требовалось обладать колдовскими способностями, чтобы разглядеть призрачный вал: пусть это и полагалось дурной приметой, но каждый босяк хотя бы раз дожидался небесного прилива на улице или у открытого окна. Я и сам делал так прежде, да только это прежде. Теперь-то всё иначе.

Или ничего не изменилось? Или я просто нафантазировал, будто пробудился талант?

Невесть с чего сделалось не по себе, в груди заныло, волосы встали дыбом. Я даже вздрогнул, когда сзади подступила Рыжуля. Она уперлась подбородком в моё плечо и спросила:

— Серый, что с тобой?

— Прилив, — сказал я, не в силах отвести взгляда от призрачного сияния — не слишком яркого, но чётко различимого на фоне не успевшего окончательно стемнеть неба. Предельно чётко — это для меня.

— Где⁈ — удивилась Рыжуля.

— Гляди! — сипло выдохнул я. — Гляди!

Прежде никогда столь ясно вала небесной энергии не различал, а сейчас даже потусторонний ветер уловил. Повеяло неприятной стылостью, по спине побежали мурашки, и я поспешил закрыть ставень.

— Зажигайте свечи!

Началась суета, а Рыжуля недоумённо округлила глаза.

— Уверен? Я ничего не видела!

Я молча потянул её в центр комнаты. Стало окончательно не по себе, всё кругом сделалось неправильным, и это была отнюдь не умиротворяющая неправильность, накатившая после омовения в церкви. Сейчас было совсем не так. Не так — со всем миром и в первую очередь со мной.

Чёртова напасть!

Не хочу!

Не знаю, чего именно, но — не хочу!

Огоньки многочисленных свечей разогнали тени по углам комнаты, все притихли, и — ничего, ничего, ничего. Хват вознамерился было сунуться к окну, и я шикнул на него, а миг спустя дом заскрипел, будто под порывом сильного ветра, мягкое мерцание огоньков, желтоватое и тёплое, исказилось и стало резким, холодным, белым.

Накатил небесный прилив!

Для остальных этим всё и ограничилось — для остальных, но никак не для меня. Потянуло ледяным сквозняком, запахло чем-то стылым, комнату заполонило нечто, чему не стали помехой стены и ставни. Незримый вал шибанул меня, смял и накрыл с головой, я попытался сделать вдох и не смог, тело словно заморозило. Другим — хоть бы хны.

Никто не чувствовал ничего необычного, не видел засновавших по комнате белёсых теней. Те не задерживались в доме и стремительно уносились прочь, но меня так и затрясло. Наверное, приступ дикого ужаса и вывел из ступора. Я хватанул ртом воздуха и помимо него втянул в себя ещё и непонятную стылость. Та вмиг растеклась по телу и обернулась призрачным свечением, наполнившим меня изнутри. И тени перестали уноситься прочь, закружились вокруг!

Гнилой дом вновь заскрипел, только на сей раз куда сильнее, словно очутился внутри смерча, а то и водоворота! Огоньки расставленных по углам свечей заискрились, и кто-то испуганно завизжал, но все звуки тотчас сгинули, крики как отрезало, комнату затопила тишина. Тени закрутили зловещий хоровод и начали стягивать кольцо, свечи стали гаснуть одна за другой, а потом вдруг вспыхнула и занялась огнём висевшая под потолком соломенная птичка-оберег. Сперва загорелась одна, затем вторая и третья. На миг круговерть белёсых теней распалась, но приблудные духи почти сразу слетелись обратно, тогда заполыхали и две последние птахи.

Кто-то из мелких вскочил со своего места и бросился прочь, Лука едва успел ухватить и рывком за ногу повалить мальчишку на пол. Он не потерял головы, и мне стало невыносимо стыдно, аж передёрнуло всего.

Это ведь всё из-за меня! Именно я привлекаю теней! Они слетаются на сияние моего духа!

Я задержал дыхание, не желая втягивать в себя противоестественную стылость, но, сколько ни терпел, внутреннее свечение и не думало затухать. И тогда вспомнились упражнения в подвале часовни — вспомнилось, как вбирал тепло, чтобы сразу вытолкнуть его из тела.

Вытолкнуть!

Усилием воли я выбросил из себя стылость, а ещё попытался мысленно отгородиться от неё вовсе, чтобы уже точно не втянуть при следующем вдохе. Светящаяся волна вырвалась из меня и рассеялась в полумраке комнаты, сработал и воображаемый барьер — когда потянул в себя через судорожно стиснутые зубы воздух, меня не продрало стылостью, а внутреннее сияние не разгорелось с новой силой и продолжило понемногу угасать.

Вот так, черти драные! Вот так!

Кольцо теней разомкнулось, приблудные духи бестолково заметались по комнате, огоньки свечей вновь начали плеваться длинными искрами. Тишина сгинула, и комната взорвалась криками, визгами, воплями и плачем, но всё это перекрыл яростный рык Луки:

— Сидеть! — Он отвесил оплеуху одному, влепил пощёчину другому, и тут же его примеру последовал Хват. Порядок они навели — вмиг.

Я с места не сдвинулся. Я едва сдерживал дрожь и пытался очистить тело от сияния, пытался — и окончательно вытравить из себя остатки небесной энергии не мог. Приблудные духи потеряли меня из виду, но не уносились прочь, а метались в поисках путеводного огня.

Они чуяли добычу. Чуяли меня.

По лицу катился солёный пот, спина взмокла, сердце колотилось, словно бежал наперегонки с лошадью, мысленный барьер — выдуманный или реальный, не важно! — давил тяжким грузом, в голове шумело. Снова накатил дикий ужас, и я едва не утратил самоконтроля, но всё же совладал с паникой и продолжил размеренно дышать, стараясь не втягивать в себя отравившую комнату стылость, а её случайно захваченные крохи без промедления выталкивал обратно, заодно пытался сделаться невидимым и незначительным. Перестать существовать.

Не смог. Точнее — не успел. Небесный прилив схлынул и утянул призрачные тени с собой, мир сделался прежним.

Мир сделался прежним. Я — нет.

Все загомонили и засуетились, Рыжуля начала раздавать малышне невесть где раздобытые леденцы, плач и рыдания как отрезало, на смену им пришли смех и писк, а кто-то, не поделив угощение, даже взялся мутузить друг друга. Из всех огарков не погасли только пять, Хват с Лукой запалили от них лучины и принялись разжигать остальные.

Меня била дрожь, рубаха насквозь промокла от пота, Яр выглядел ничуть не лучше.

— У вас всегда так? — спросил он, отдуваясь.

— Не! — отмахнулся Сивый и жалобно протянул: — Рыжу-у-уля! А мне леденец?

— Ты большой уже! — отшила его девчонка.

Гнёт с усмешкой глянул на меня и вдруг заявил:

— Серый, да ты весь мокрый, будто обделался!

Я уже успокоился в достаточной мере, чтобы не полезть за словом в карман.

— Если я обмочился, то чего у тебя портки мокрые? Вон — из штанины течёт!

Пацан невольно опустил взгляд, и я не преминул этим воспользоваться, легонько прихватил его за подбородок.

— Саечка за испуг!

Все развеселились, а вот мне было не до смеха. Пусть и растягивал губы в улыбке и требовал наравне с другими от Рыжули леденец, но противная стылость в груди так никуда и не делась. С каждым вдохом я словно втягивал в себя остатки разлившейся кругом небесной энергии, и ощущение это было не из приятных. Чертовски хотелось убедить себя в том, что всему виной простой самообман, но нет, нет и нет. Сейчас всё было всерьёз.

А ещё разболелась отбитая нога.

К чёрту всё и к чёрту всех!

Спать!

Встал рано. Раньше остальных так уж точно. Все ещё долго колобродили после того, как я ушёл спать, угомонились только далеко за полночь.

Да оно и немудрено! Такое приключение!

Воспоминание о вчерашних странностях настроения мне отнюдь не улучшило, ноющая боль под коленом и ломота в груди и вовсе вогнали в самое настоящее уныние. Даже всерьёз задумался, не стоит ли рассказать обо всём монастырскому лекарю.

Ну в самом деле — если и вправду имеется склонность к тайным искусствам, так к кому с этим ещё идти, как не к монахам? Пусть научат!

Было немного боязно высовываться, но и упускать такой шанс я не собирался.

Шутка ли — могу тайнознатцем стать!

Я оделся и загодя закатал штанины, тихонько выбрался с чердака, под лёгкий скрип половиц дошёл до лестницы и, растолкав дремавшего у входной двери Цыпу, велел тому за мной запереть. После спустился на первый этаж и встал на крыльце, а там хватанул непривычно прохладного для погожего летнего утра воздуха и немедленно закашлялся. В груди начало печь, будто раздул вчерашние угли, скрутило всего так, что даже на стену навалиться пришлось.

А как откашлялся, так и сообразил, что дело не в недолеченной простуде и не в холодном воздухе — прихватило меня из-за разлившейся над болотом стылости.

То ли небесный прилив в этом году оказался не в пример сильней прежних, то ли раньше и близко нынешней чувствительностью не обладал.

И если так, то чем это для меня чревато?

Эх, кто б подсказал!

Хотя что значит «кто б подсказал»? Монастырский целитель — кто ещё!

Отдышавшись, я принялся перескакивать с кочки на кочку и вышагивать по брёвнышкам, почти успел выбраться с болота, когда сзади послышался свист. Обернулся и досадливо поморщился: меня нагоняли Лука и Яр. Дожидаться их я не стал, только помаячил в ответ рукой и поспешил дальше. Когда под ногами перестало хлюпать, остановился, обтёр о траву ноги и обулся. Тогда уже меня и нагнали.

— Ты куда, Серый, с утра пораньше? — спросил Лука.

— В монастырь, — сказал я и пояснил: — Мне теперь цельный месяц лечение отрабатывать.

— Это в какой? — влез в разговор Яр.

Захотелось послать приблудыша куда подальше, но вспомнился вчерашний разговор с Лукой, и я нехотя буркнул:

— Босяков только пепельные братья в свой госпиталь пускают, нешто не знаешь?

Яр пожал плечами.

— Ну мало ли…

— Долго там пробудешь? — уточнил Лука. — Вечером толковище — помнишь?

— К обеду точно вернусь, — пообещал я и спросил: — Вы куда?

Лука неопределённо повертел пятернёй.

— По делам прошвырнёмся.

— В город намылился? — кивнул я в сторону реки.

— Не! — рассмеялся Лука. — Ты же знаешь, я с Заречной стороны ни ногой!

Задворками птичьего двора мы прошли к примыкавшему к болоту Соломенному переулку, а только зашагали по нему и сразу обратили внимание на странное для столь раннего времени столпотворение на перекрёстке. Похмельные мужички и растрёпанные тётки что-то взволнованно обсуждали, и мне стало не по себе, хоть вроде бы ни в чём предосудительном замешан и не был.

— Чего там ещё? — насторожился Лука и завертел головой по сторонам, а углядев знакомого босяка своих лет, окликнул того: — Сыч, что стряслось?

— Бродягу приливом накрыло, — пояснил долговязый паренёк с по-птичьи длинной шеей. — Высох так, будто неделю вялился!

Яр оживился:

— Надо глянуть!

Сыч его остановил.

— Да там уже монахи телегу подогнали! — сказал он и предложил: — Айда сегодня с Гороховой улицей махаться!

Лука покачал головой.

— Не, мы уже с Угольным тупичком забились.

— Ну, удачи тогда!

В этот момент послышались раздражённые крики и лошадиное ржание, зеваки подались назад, из переулка выехала телега.

— Сыч, а кто это был? — спросил я, ничего толком из-за спин не разглядев. — Не демон ведь?

Прежде чем ответить, босяк с показным презрением сплюнул под ноги.

— Не-а! Монахи о приблудном духе толковали. Бестелесная хрень какая-то, даже не бес. Развеялся давно.

Без случайных жертв не обходился ни один прилив, но так близко к Гнилому дому мертвецов ещё не находили. Я бы ещё задержался и даже наведался в переулок, но уже начинало поджимать время, пришлось махнуть босякам рукой и двинуться к Чёрному мосту. Телега покатила в том же направлении, монах преспокойно уселся на неё с краю и свесил ноги, а вот совсем ещё молоденький монашек в серой рясе с алым шнуром адепта вместо того, чтобы присоединиться к нему, упорно месил сандалиями дорожную грязь. То ли брезговал приближаться к накрытому дерюгой телу, то ли ему просто не по рангу было.

Порыв ветра приподнял край накинутой на тело ткани, мелькнула серая кисть. Ссохшаяся кожа туго обтянула кости и суставы, ногти пожелтели, и бежавшая за телегой мелюзга восторженно заголосила. Старший монах что-то резко сказал адепту, и тот, к вящему разочарованию мальчишек, вновь укрыл мертвеца дерюгой.

Я на пробу сделал глубокий вдох и неприятной стылости не уловил. На улице пахло печным дымом и воняло конским навозом да нечистотами из сточных канав, не более того. В груди больше не пекло, и только опять прорезавшаяся хромота не позволяла наравне с горожанами радоваться грядущему празднику.

Ну да — празднику! Сегодня ведь праздник! Всякий раз после небесного прилива во дворы выносились столы, а дома украшались флажками и гирляндами. Нищих ждала щедрая милостыня, уличные музыканты и фигляры из балаганов могли рассчитывать на хорошие сборы, шлюхи и карманники — тоже. Что-то перепадёт и босякам: подвыпившие горожане не станут гнать чумазых приблуд, уж кусок пирога сегодня мог получить каждый.

Ещё — кулачные бои. Стенка на стенку, двор на двор, улица на улицу. Дорожную грязь и пустыри выбитыми зубами засеют, прямо скажем, щедро.

Подумал об этом и вдруг поймал себя на мысли, что как-то внезапно расхотелось идти в монастырь. Нет, я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что угроза сломать ногу, если не отработаю лечение, отнюдь не была шуткой — найдут и сломают! — но всё же начал замедлять шаг и отставать от телеги.

Не хочу, не хочу, не хочу…

Но чего именно?

Поскрёб затылок и сообразил, что почему-то не хочется приближаться к Чёрному мосту. Так и тянуло двинуться к соседней переправе, пусть даже при этом и выйдет немалый крюк.

Что за ерунда⁈ Неужто боюсь столкнуться с вечно отиравшимся у моста Угрём и его корешами? Ну прицепятся они ко мне, и что с того? Как прицепятся, так и отцепятся!

Нет! В другой раз я бы мог и прислушаться к дурным предчувствиям, но сейчас окончательно разболелась нога, так что наплевал на всё и вслед за телегой решительно двинулся к Чёрному мосту.

Зря-зря! На той стороне наткнулся на давешнего охотника на воров и парочку его жутких псов.

«Это не к добру, — мелькнуло в голове. А ещё подумалось: — Точно ведь меня караулит, паразит!»

Меня ведь, так?

Чёрт…