Аспект белее смерти

Глава 13

3–8

Брат Тихий дожидался меня у ворот монастыря. Ухо у него пришло в норму, а вот настроение осталось всё таким же скверным. Глянул откровенно недобро, будто в его злоключениях была хотя бы малая толика моей вины, ещё и буркнул через губу:

— Идём!

Я даже порадовался, что пришёл в монастырь сильно заранее. Пусть не выспался, зато за опоздание не взгрели. А взгрели бы непременно. С монашка сталось бы целителю нажаловаться, а брат Светлый — дядька серьёзный, не преминул бы урок преподнести.

Но в любом случае вот так сразу в церковь попасть не получилось. То ли у брата Тихого случилась в жизни чёрная полоса, то ли монашка решили поучить уму-разуму, но отвечавший за служек дьячок строго отчитал его и велел вести меня в купальни.

— Ты б ещё опаршивевшего побирушку привёл! — возмутился он. — Живо давай! И возвращайся за свечами следить! Обратную дорогу он и сам отыщет!

Брат Тихий аж с лица спал, но протестовать не осмелился, с рук на руки сдал меня управителю местных купален и убежал. А я получил в своё распоряжение бадью тёплой воды, кусок мыла, мочалку и полотенце, поэтому никуда торопиться не стал. Вымылся сам, на два раза вымыл волосы. Вроде не так давно в речке купался, а вода чёрной стала, будто трубочист или углежог после смены сполоснулся.

— Экое ты, право слово, чучело! — покачал головой управитель купален, когда я вытерся. После вздохнул и кликнул послушника. — Постриги-ка мальца! — указал он тому на меня. — Не всё же братьев уродовать!

Я запротестовал, но куда там! Монах наотрез отказался допускать в церковь такое вот лохматое чудовище и пригрозил выставить за ворота, пришлось сдаться. Просто сообразил, что едва ли послушник обкорнает меня ужасней Рыжули. Старыми ржавыми ножницами и гребнем с выломанными зубцами девчонка орудовала несравненно хуже, нежели танцевала.

Послушник с помощью верёвки измерил мою голову и приволок подходящий горшок, заодно принёс ножницы, бритву и расчёску. Вот именно ею он и принялся орудовать. Расчёсывал изрядно отросшую шевелюру и выстригал из неё колтуны паренёк никак не меньше четверти часа, затем подровнял волосы по длине, и тогда уже пришла очередь горшка. Послушник взялся шустро остригать решительно всё, что только из-под того торчало, — так и казалось иной раз, что вот-вот уши отхватит, но обошлось. Под конец он немного поработал бритвой и даже подровнял линию волос, что я счёл совершенно ненужным излишеством. Малец то ли перед управителем купален выделывался, то ли просто руку набивал.

Дальше он отправил меня смывать обрезки волос, затем причесал и отвёл к управителю. Тот оценил работу и покривился, но всё же махнул рукой.

— Сойдёт!

Я погляделся в зеркало и вздохнул. Виски оказались выбриты выше ушей, а линия волос была идеально ровной, и всё бы ничего, только меня теперь непременно прозовут либо монашком, либо студиозусом. С наших острословов станется. Такое вот художество картузом не прикрыть.

Из купален я поспешил в церковь Серых святых, сменил там брата Тихого и оказался ответственным сразу за три канделябра на две дюжины свечей каждый. Впрочем, горели свечи медленно, менять их приходилось не так уж и часто, и большую часть времени я просто стоял и глядел на желтоватые огоньки, вдыхал аромат сладковатого дымка и ладана, краем уха прислушивался к песнопениям и проповеди. Изредка кидал огарки в коробку и в смысл слов священника не вникал.

Царь небесный — велик, могуч, и лишь благодаря его заступничеству жители Поднебесья ещё не сожраны демонами. Это знает каждый босяк, а что ещё нового могут мне тут сказать? Ни-че-го.

Что же до заветов, то не ворую, не убиваю…

Но тут вспомнились ухари, и у меня вырвался тяжёлый вздох.

Правильно будет: не воровал и не убивал.

Раньше. Не теперь.

Впрочем, оправдание я придумал быстро. В конце концов, Царь небесный порицал самоубийц, а хорош бы я был, если б безропотно позволил себя зарезать как ягнёнка! Деньги и вовсе наша законная плата! Мы своё дело сделали!

Как бы то ни было, я прочитал молитву и попросил отпустить грехи, после чего целиком и полностью сосредоточился на небесной энергии. Я чувствовал её присутствие, а вот дотянуться не мог. Пытался — и не мог. Уже только в самом конце службы в груди затеплился знакомый огонёк, а как прогнал по телу нематериальную волну — раз, другой, третий! — то будто телегу с углём разгрузил. Но тяжко было только поначалу. Стоило припомнить должный ритм, полегчало.

Я даже нагоняя в итоге не получил — успевал ещё и за подсвечниками следить. Первое время просто убирал огарки, а когда разошлись прихожане, сам ставил новые свечи, следя, чтобы всегда горело никак не меньше трети. Похвалить меня дьячок не похвалил, зато велел служке проводить в трапезную и распорядиться о миске похлёбки и краюхе хлеба.

И всё бы ничего, но только я вышел на свежий воздух, и сразу ноги подкосились, пошла кругом голова, меня зашатало.

— Это с непривычки! — рассмеялся мальчишка-служка. — По первой всех от дыма мутит!

До трапезной я еле добрёл, а похлебал жиденький овощной суп и очухался. На будущее зарёкся за свечами на голодный желудок присматривать.

Хотя, может, и не в дыме дело…

В Гнилом доме застал одного только Хрипа.

— В порядке всё? — спросил я сидевшего на карнизе мальчишку.

— Ага! — отозвался тот, вырезая из тростника дудочку.

Я поднялся к себе и переоделся, после предупредил мальчишку:

— Скоро буду! — И отправился на давешний островок.

Прошёлся по каменному фундаменту склада, от которого не уцелело даже стен, перепрыгнул через глубокую промоину, потом какое-то время брёл по колено в воде меж камышей. Обогнул глубоченный омут, образовавшийся на месте обвалившегося погреба, перебрался через топкое место по вывороченному с корнями дереву, а там оставил в стороне заросший ивняком скотный двор и оказался на месте.

Покружил по островку, потянул в себя воздух и не только.

Вдох-выдох. Раз-два.

Вдох-задержка-выдох. Раз-два-три.

И — ничего. Никакого отклика. Ни тепла, ни стылости.

Я начал отрабатывать удар и очень скоро взопрел, но оно и немудрено — всё же солнышко в самом зените зависло. Жарило оно просто немилосердно, моментально захотелось пить. Я слабину не дал и продолжил бить воздух на резком толчке вперёд, да только ничего, ничего, ничего.

Тогда вновь начал размеренно дышать и тянуть в себя небесную силу, но лишь голова в итоге разболелась.

Ну что за чёрт⁈ В церкви же получилось!

Несколько раз я присаживался на корточки и переводил дух, а затем возобновлял свои упражнения, но всё без толку.

Ну и плевать! Хоть размялся и удар отработал! Опять же — в ожидании драки с Жучком себя не накручивал. Вроде как при деле. Вроде как спокоен и уверен в собственных силах.

Да только чёрта с два уверен! Чёрта с два спокоен! Драка — это драка. Зевнёшь — выхватишь. Выхватишь — наваляют. А проигрывать нельзя.

Я в сердцах ругнулся, дошёл до промоины с ключом на дне и напился ледяной воды, заодно и умылся. После уже поплёлся в Гнилой дом. Наши вернулись сегодня раньше обычного, и конечно же Рыжуля сразу заподозрила неладное. Она сдёрнула с меня картуз и ахнула:

— Такой красавчик!

Я забрал кепку и водрузил её обратно на голову, но было уже поздно: со всех сторон посыпались вопросы:

— Серый, это где тебя так?

— Никак в монахи собрался?

— Да не! Он же умник — в школяры записался! Гимназист, ха!

— Оболванили!

— А рясу выдали?

— Круглоголовый!

Каждый изгалялся, как мог, а Мелкая ещё и заявила:

— От него мылом пахнет!

Пришлось рассказать о том, с какой стати меня вообще запустили в монастырскую купальню.

— Тебе идёт! — улыбнулась Рыжуля. — Точно-точно!

Я криво улыбнулся. Обкорнали неплохо — спорить глупо, только очень уж всё это не вовремя! Хоть брейся наголо теперь!

Впрочем — плевать!

Постригся и постригся.

Лука шутить не стал, похлопал меня по плечу и сказал:

— Ты, главное, Жучку наваляй!

— Мы ставки делать будем! — влез в разговор Яр.

Я пропустил его слова мимо ушей и забрался на чердак. Ни в этих обносках, ни в своей лучшей одежде идти не собирался, выбрал чуть коротковатые штаны с заплатами на коленях, подпоясался верёвкой и натянул латаную-перелатаную рубаху. Ботинки оставил. Обутым в круг не пустят, а сниму — могут и спереть.

Народу в лодочный сарай набилось страсть сколько.

Нет, поначалу драка двух босяков никого не заинтересовала — мужики продолжили кучковаться на улице, где дули пиво и жрали поджаренные колбаски да сушёную рыбу в ожидании, когда начнутся кулачные бои. Но это лишь поначалу, дальше началась потеха.

Черти драные, повеселились так повеселились! Жаль только за наш с Лукой счёт.

Ну да ещё словам Истомы о замене бойца не слишком-то обрадовался Бажен.

— Это с какой стати? — нахмурился он, заподозрив подвох.

Истома требовательно прищёлкнул пальцами, и главарь тупичковых босяков подвёл к нам Жучка. Тот задрал рубаху, оттянул с бока тряпку и показал загноившуюся рану. Выглядел паренёк больным, так что здесь всё было без обмана — драться он точно не мог.

Лука враз помрачнел, у меня противно засосало под ложечкой. Бажен огладил бородку и спросил:

— Кого выставишь?

— Чумазого, — заявил в ответ Истома и кивнул на меня. — Его одногодок.

— Ох, крутишь ты чего-то… — засомневался Бажен.

В ответ ожидаемо прозвучало:

— Всё по правилам. Лех подтвердит!

Иди речь о простой драке, могли бы всё отложить, тем более что с претензиями пришли именно тупичковые, но мы не только на деньги забились, мы ещё и Леха к своим делам подтянули. А где Лех, там и ставки. Если сдать назад, придётся откупаться. И что самое паршивое — Бажену надо будет попросить устроителя кулачных боёв о переносе лично. А он не станет. Только не ради нас.

«Развели! — понял я. — Развели, как малолетних дурачков!»

И пусть Истома обдурил в первую очередь Бажена, легче от осознания этого отнюдь не стало. А уж когда увидел Чумазого, так и вовсе сквозь землю провалиться захотелось.

— Я тебя порву, гад! — с ходу проорал громила, из которого можно было легко скроить двух таких, как я.

Вот тогда-то на нас и начали оборачиваться.

Пара подручных Леха притормозила Чумазого, и хоть были они один другого крепче, мой новый соперник на фоне этих амбалов особо даже не терялся. Кряжистый и мускулистый, он точно с самого раннего возраста кидал уголёк и хорошо кушал, поэтому сложением не уступал базарным грузчикам или забойщикам скота. В полную силу ещё не вошёл, но сейчас это никакой роли уже не играло.

— Убью! — прорычал Чумазый, и его вновь одёрнули вышибалы.

Оценив его скошенный лоб и близко посаженные поросячьи глазки, я невольно поёжился. Так и есть — убьёт. Не остановится, пока в землю не втопчет, просто не сможет. И эдакого бугая от меня сразу точно не оттащат.

Черти драные! Беда!

Я с надеждой уставился на Бажена, и тот не подвёл.

— Да ты издеваешься! — прошипел он, аж побелев от злости. — Ты б ещё кулачного бойца приволок!

Всё так: я был уверен, что знаю в лицо всех босяков из Угольного тупичка, а этого урода видел первый раз в жизни. Неужто с утра до вечера уголёк на подводы грузил? Сами-то мы уголь сроду не покупали, воровали только и выменивали, когда в холода совсем уж подпирало.

На Истому это обвинение никакого впечатления не произвело.

— Напраслину на меня не возводи, Бажен! — недобро улыбнулся он. — Чумазый под Добраном ходит. Лех подтвердит. И возраста они одного, а что ты задохлика выставил, так я разве виноват?

— В бараний рог скручу! — продолжил бесноваться Чумазый.

Вот уже на эти крики и потянулись зеваки. А там и Лех появился. Степенный бородатый дядька, одетый под купца средней руки, вытянул из жилетного кармашка серебряную луковицу часов, под восхищённо-завистливые взгляды откинул крышку и объявил:

— Хорош базарить! Чумазый — не боец, Чумазого знаю. От Угольного тупичка его приводили пробоваться, не подошёл.

Бажен скрипнул зубами, но тут же пересилил себя, беспечно улыбнулся и развёл руками.

— Ну и отлично! Давайте начинать!

У меня аж сердце остановилось, а Лех дунул в дудку вроде боцманской, и всё закрутилось. Засуетились зазывалы, начали собирать ставки жучки, двинулись в лодочный сарай зрители.

— Порву! — вновь прорычал Чумазый, но его утянули прочь.

Драка двух босяков никого не интересовала, а вот поглазеть на смертоубийство люди так и повалили. Кулачные бои — всё же немного не то. Там и силы примерно равны, и подозрения есть, что всё куплено. А сейчас — нет. Сейчас из меня всерьёз дух выбивать станут.

Лука начал было что-то говорить, но его отозвал к себе Бажен, который на меня ни разу и не глянул даже, точно со счетов списал.

Я вздохнул и под присмотром одного из подручных Леха поплёлся вслед за всеми в сарай. Крепыш не столько помогал проталкиваться через толпу, сколько следил, чтобы я не удрал, польза от него случилась только одна: не пришлось платить алтын входного сбора.

Подвыпившие мужики пялились на меня с жадным предвкушением, но страх уже перекрыла лютая злоба, внутри в такт лихорадочному сердцебиению колотилось одно-единственное: «Суки! Суки! Суки!»

Зрители ещё продолжали подходить, поэтому вышибала завёл меня за штабель каких-то ящиков, на который уже взгромоздились зеваки помоложе и поазартней. Рядом немедленно очутился Комар.

— Продержись три минуты! — заявил он и для верности выставил вверх большой, указательный и средний пальцы. — Три!

— Ставки? — догадался я.

— Лех сказал, если продержишься первую склянку, Чумазого от тебя сразу оттащат, как упадёшь! Бой остановят, покалечить не успеет. Но — три минуты, Серый! Понял?

Я кивнул. Затеплилась надежда, что получится уйти отсюда на своих двоих.

Надо понимать, все ставят на то, что я лягу ещё до первого переворота песочных часов, вот Лех и решил чуток подкрутить шансы.

— В размен ударами не лезь, — продолжил наставлять меня Комар. — Не выдюжишь! Ты не смотри, что он беснуется, он не дурачок, просто соображает туго. И сильный, чертяка! Если ухватит, точно заломает. Бегай от него, понял? Бей только наверняка. Чумазый удар плохо держит, не привык, что ему обратку дают. Поэтому и в кулачные бойцы не пробился. Видел я, как вы оба дерётесь, ты быстрее. И дыхалка у него слабая. Шустри, понял? Три минуты!

Я слушал, мотал на ус и кивал, потом спросил:

— Какие ставки? Если без всяких условий?

— На тебя три к одному. На Чумазого один к трём.

У меня вырвался нервный смешок, я выгреб из кармана монеты, пересчитал и протянул Комару.

— Возьмёшь на меня десять грошей?

Тот ставку принял и, прежде чем убежать, напомнил:

— Три минуты, Серый! Три!

Три минуты, ха! Легко сказать!

Воздух в сарае был спёртым, гул и гомон накатывал волнами, закружилась голова. Но раскиснуть я не успел. Вышибала кивнул кому-то и скомандовал:

— Пора!

Я кинул картуз на ящик, стянул через голову рубаху и двинулся вслед за ним. Сразу углядел Истому в окружении многочисленных подручных и стоявшего почти строго напротив него Бажена, к которому подтянулись его собственные ближники.

Круг никак ограждён не был, пришлось проталкиваться через толпу.

— Первый бой между босяками Угольного тупичка и Гнилого дома! Поглядите только: Чума!

Зазывала сократил прозвище моего противника, и зрители заорали, захлопали, затопали, приветствуя громилу. Тот картинно напряг мышцы и заорал:

— А-а-а!

— Чума от Угольного тупичка! — во всю глотку рявкнул зазывала, а следом пришёл и мой черёд. — И… Серый от Гнилого дома!

Тотчас кто-то, как бы ещё не Добран, крикнул:

— Монашек!

Зрители засвистели, но я не стушевался и вскинул над головой сцепленные руки.

— Брат Серый!

Кругом заржали, зазывала тоже оценил шутку и повторил:

— Брат Серый от Гнилого дома!

Затягивать представление он не стал и покинул круг, ему на смену пришёл босой дядька-боровичок в просторных штанах и рубахе навыпуск.

— Глаза не выдавливать и не кусаться! — объявил он и махнул рукой. — Начали!

Начали⁈

Лех ещё даже песочные часы не перевернул, как Чумазый ринулся вперёд. Он вознамерился попросту смять меня, едва удалось убраться с его пути. Громила развернулся и повторил бросок, на сей раз я пнул его в бедро и наметил удар, но не ударил, только это и уберегло руку от захвата.

Чудом отдёрнуть успел!

Бугай втянул голову в плечи, выставил перед собой кулачищи и двинулся ко мне уже безо всякой спешки. Я ударил, не попал и отступил, потом вновь скользнул в сторону, решив закружить противника и потянуть время.

Три минуты! Надо продержаться три драных минуты!

Зрители разразились свистом и презрительными криками, мне было на этих уродов наплевать. Тут бы на удар не нарваться и в лапищи этому дуболому не угодить!

И — нарвался! И — угодил!

И ведь даже не прозевал очередной рывок противника, просто именно в этот самый момент переступал с ноги на ногу и среагировать на него не смог. Встретил Чумазого прямым правой, но кулак скользнул по скуле, бугай только головой мотнул и врезал в ответ. Небрежно вроде как — будто от надоедливой букашки отмахнулся. Я принял удар на приподнятое плечо, и руку отсушило, а в следующий миг Чумазый дотянулся до меня пятернёй!

Был бы в рубахе — пропал бы, ну а так вывернулся и отпрянул назад!

Увы, разорвать дистанцию не получилось. Раскрасневшийся бугай заработал кулаками, пришлось закрыть голову предплечьями и попятиться, ныряя корпусом то вправо, то влево, не позволяя противнику ни сблизиться, ни примериться и врезать в полную силу. Руки вмиг налились свинцовой тяжестью, а Чумазый всё молотил, молотил и молотил. Сипел надсадно, далеко не всегда попадал, а если попадал, то не слишком точно, зато лупил от души.

Вскоре он запыхался и вновь попытался меня облапить, я отшатнулся и сразу качнулся обратно, выкинув вперёд кулак. Хлюпнул рассаженный нос, а следом прилетело уже мне. По уху словно доской врезали! Голова пошла кругом, ноги подкосились, но — устоял.

Три минуты! Три!

Меня качнуло, под рёв зрителей я сделал несколько неуверенных шагов в сторону, лишь чудом восстановил равновесие и не завалился на усыпанный опилками пол, но и только. В голове плыл звон.

Звон, звон, звон…

Чумазый обтёр залитое кровью лицо, взревел и попёр на меня буром. Начать бы кружить вокруг него, да только на ногах едва держусь, тут не до танцев.

Небесная энергия?

Лихорадочным усилием я потянул её в себя, но вдохнул лишь воздух.

Три минуты? К чёрту!

Я шагнул навстречу Чумазому, толкнулся ногой, передал это движение корпусу, довернул его и выбросил вперёд руку, а попутно выплеснул из себя злость и страх, всё разом. Громила чуть запоздал с ударом, я поднырнул под его кулак и ударил вразрез, подловив противника на встречном движении, ещё и попал точно в подбородок.

Саданул изо всех сил!

Костяшки взорвались жуткой болью, голова Чумазого мотнулась, он налетел на меня и едва не сбил с ног, но это уже в падении. Хряснулся об пол громила так, что опилки подкинуло. Да я и сам лишь чудом рядом не улёгся. Кисть словно в шестерни какого станка затянуло — её ломало и крутило, едва сознание от боли и жжения не потерял.

А упасть — нельзя. Упаду в круге — присудят ничью.

Надо уйти! Уйти самому!

Миг тишины сменился гулом множества голосов, и тут же Добран пронзительно заорал:

— Куда пошёл⁈ Он сейчас встанет!

Я нехотя повернулся, и точно — Чумазый уже очнулся и даже силился подняться на четвереньки. Судья молчал.

Черти драные!

Под правым коленом вновь разгорелся уголёк жгучей боли, но злость придала сил, я дохромал до ворочавшегося на полу громилы и на шаге вперёд вколотил в его челюсть босую пятку. Брызнула кровь, полетели выбитые зубы, Чумазый затих.

Голову заполонила беспросветная серость, крики зрителей слились в неразборчивый гул, на негнущихся ногах я двинулся прочь из круга и вроде бы с него ушёл.

Сам ушёл. Не унесли.